Глава IV. Террористы
1. Общий профиль
Социологическое и психологическое исследование личности современного российского террориста, основанное на социологическом анализе, беседах и тестовом психодиагностическом обследовании осужденных за террористические преступления, позволяет составить социальный и психологический портрет человека, склонного к таким преступлениям. Причем здесь речь идет о психологических склонностях в широком смысле, включая, конечно, нравственные и духовные качества, поведенческие проявления личности, т. е. о том комплексе психологических свойств, который снижает ее естественный иммунитет к негативным воздействиям.
В целом полученные результаты могут быть использованы при разработке всего комплекса контртеррористических мер: политических, управленческих, экономических, социальных, военных, судебных, юридических и правовых, тюремнорежимных, разведывательных, духовных, нравственно-воспитательных, психологически-коммуникационных, образовательных и др.
На путь терроризма часто становятся люди со специфической личностной предрасположенностью, которая сама по себе не способна привести к каким-либо негативным последствиям, не будь воздействия микросреды. Именно этнорелигиозная среда предписывает террористу насильственные методы сокрушения "чужих". Поэтому одной из главных задач данного исследования и стало установление специфических личностных особенностей террориста, которые позволяют с гораздо большей легкостью специфической микросреде обеспечить втягивание человека в террористические группы или организации.
Перейдем теперь непосредственно к описанию и анализу полученных данных.
Для рельефности составления портрета осужденных за террористические преступления, поиска закономерностей, характерных именно для данной категории преступников, был проведен сравнительный анализ со среднестатистическими характеристиками осужденных к лишению свободы*(79), отбывающих наказание в исправительных учреждениях разных видов.
Значительное большинство среди террористов составляют мужчины, тем более среди тех, которые скрываются в горах и лесах, составляя так называемые незаконные вооруженные формирования. Женщины почти никогда не пытаются повысить свой социальный статус путем совершения преступлений террористического характера, как, впрочем, и в других сферах уголовно-наказуемой активности. Основным мотивом совершения женщинами террористических преступлений является месть за убитых родственников или за мужа, но на месть их обычно подталкивают мужчины, от которых они находятся в психологической зависимости, в большинстве случаев порождаемой этнорелигиозной культурой.
Немалый интерес представляют данные о распределении осужденных террористов по возрасту (табл. 1).
| Таблица 1. Распределение осужденных по возрасту (%) | ||||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| Категориипреступников | Возраст | |||||
| 18-19 | 20-29 | 30-39 | 40-49 | 50-59 | 60 и старше | |
| Все осужденные | 5,3 | 43,5 | 27,1 | 15,9 | 4,2 | 0,7 |
| Осужденные затеррористическиепреступления | 4 | 32,0 | 43,7 | 15,9 | 0,8 | 0,8 |
Сравнительный анализ распределения всех осужденных и обследованных нами осужденных за террористические преступления по возрасту показывает, что большинство принадлежат возрастным группам 20–49 лет (табл. 1). Однако среди этих осужденных выделяется возрастная группа 30–39 лет (43,7 %), а из всех осужденных к лишению свободы — 20–29 лет (43,5 %). Таким образом, можно говорить о том, что в терроризме чаще принимают участие люди более зрелого возраста. Младше 20 лет среди них преступников очень мало.
Эти различия еще более реально выглядят на следующем рисунке (рис. 1).
Рис. 1. Сравнительная гистограмма распределения по возрастным группам осужденных за террористические преступления в сопоставлении со средними показателями среди осужденных в целом (по материалам переписи последних)
Первый и, возможно, главный вывод — тот, что вовлечение в террористическую деятельность требует определенного времени. Это и понятно. Современный террорист должен проникнуться определенной идеологией, должен усвоить воззрения и взгляды, причем не всегда простые. Он поэтому не просто преступник или девиантный подросток и даже не представитель какого-то "революционного сброда", как было веком раньше. Какую бы последнюю роль ни играл он в самой террористической организации — это, так или иначе, морально и психологически, а нередко и профессионально подготовленный человек. Для всего этого необходимо время, иногда немалое.
Осужденных за террористические преступления заметно больше, чем "осужденных вообще", в возрасте 30–39 лет, зато последних больше в группе 50-59летних. Стариков среди террористов практически нет, хотя и можно предположить их немалую роль в идеологической и психологической подготовке таких преступников. "Среднестатистических" преступников больше и среди тех, кому 18–19 лет, что подтверждает высказанное нами мнение о необходимости определенного времени для подготовки человека к совершению террористических преступлений, молодого — тем более. Он как раз и должен психологически "созреть" для терроризма. Молодых террористов меньше и в группе 20-29-летних.
С практической точки зрения это означает, что если лишить организаторов террористических группировок временного резерва для их подготовки, то они лишаться большей части своего кадрового резерва. Другой вопрос, как это сделать. Ответ, очевидно, существует, и формы таких решений разнообразны. Но научный их поиск требует специального социально-политического заказа.
Из приведенных данных возрастного состава современных террористов следует и еще один вывод, непосредственно связанный с первым. То, что среди молодежи процентная составляющая осужденных за террористические преступления меньше, чем других преступников, на первый взгляд совершенно расходится с постоянно приводимыми в прессе и другой (в том числе научной) литературе фактами о молодежных группировках, осуществляющих погромы, избиения граждан на почве национальной или иной неприязни. Чем это можно объяснить? Возможно, тем, что в современной юридической практике в России пока наказывают в основном за действительно организованный терроризм. Аналогичные преступления против граждан (чаще всего хулиганствующего характера, совершаемые именно молодежью) реже расцениваются как террористические действия, что вызывает нашу негативную реакцию. Между тем погромные действия на почве национальной или иной ненависти не являются терроризмом, по уголовному закону — это экстремизм.
Однако следует заметить, что именно в среде этой полукриминальной молодежи могут подрастать будущие террористы. Таким образом, логично предположить, что формирование личности террориста проходит два возрастных этапа. На первом, молодежном, человек вовлекается в какое-либо, иногда вполне даже законное, протестное поведение, в подавляющем большинстве случаев связанное с возможностью (или реальностью) применения насилия при отстаивании определенных взглядов. На втором этапе уже более или менее зрелые граждане вовлекаются в террористическую деятельность, прежде всего на основе формирования той личностной установки, что у них нет и не может быть в жизни другого пути.
Косвенным подтверждением выводов, сделанных ранее, может служить и следующий факт. Виновные в террористических преступлениях имеют в основном одну судимость (71 %), и только 29 % имеют две и более (рис. 2). Согласно данным специальной переписи, одну судимость имеют 47 % всех осужденных к лишению свободы, две и более — 53 %. Итак, большинство осужденных за террористические преступления — это люди, которые впервые привлекаются к уголовной ответственности. Далеко не всех террористов можно отнести к общеуголовным преступникам.
Рис. 2. Процентное соотношение осужденных за террористические преступления, имеющих 1 судимость, 2 и более, в сравнении с общей выборкойосужденных по России
Террористы — это не только люди в среднем более зрелые, как показано, но и в тюрьму они попадают обычно не вновь, после ряда коротких и не очень коротких пребываний там, что характерно для "обычного" осужденного, а впервые. На наш взгляд, этот факт указывает на весьма существенное отличие личности террориста от обычного уголовника. Сам факт попадания в тюрьму не является для террориста "престижным", не входит в систему его ценностей.
Он не проходит свою преступную подготовку в местах лишения свободы. Его готовят исключительно на воле. В следственный изолятор он попадает сложившейся личностью, прекрасно понимая, что совершил. Отсюда и принципиальные различия в построении с ним там воспитательной работы. Если обычный уголовник готовится к тому, чтобы изменить свою жизнь в сторону правопослушного поведения, ему надо помочь вырваться из криминальной среды и адаптироваться в новой для него жизни на воле. Если и того и другого добиваться по-настоящему, то исправление практически гарантировано. Однако, на наш взгляд, это совершенно неприменимо к террористу. Выходя на волю, он попадает как раз в ту среду, где и сложился как террорист, поэтому ему адаптироваться не надо.
Если "обычного" осужденного свобода влечет как возможность "пожить по-людски" (в худшем случае хотя бы сколько-то), то для этнорелигиозного террориста освобождение означает возможность продолжить начатую борьбу, в том числе террористическими методами. "Обычный" преступник совершает преступление в силу дезадаптации в обществе. Террорист совершает преступление в силу, скорее, гиперадаптации (хотя и перевернутой, преступной) тоже в обществе. Маниакальная приверженность идеям торжества своей нации и (или) религии в немалой степени напоминает то, что стимулирует преступное поведение сексуальных маньяков. Не случайно один из террористов, осужденных к пожизненному лишению свободы и вошедших в выборку обследованных нами, назвал себя учеником Чикатило, коротая время в размышлениях о совершенствовании подобного образа жизни.
Однако при сходстве личностных стимуляций имеются существенные различия в характере самого преступления. В отличие от сексуально-маниакального поведения террористическая деятельность предполагает групповой характер, хотя это, конечно, в большинстве случаев тщательно скрывается преступниками.
Известно, что преступление, совершаемое группой лиц (в соучастии), представляет большую общественную опасность, особенно такие его виды, как террористические. Сравнительный анализ совершения преступления в соучастии всех осужденных к лишению свободы с данными, полученными нами по выборке осужденных за террористические, позволяет определить специфику совершения преступлений участниками террористической деятельности (табл. 2 и рис. 3). Еще раз подчеркнем, что чаще всего осужденные скрывают факт соучастия, особенно это касается роли организатора.
| Таблица 2. Распределение форм соучастия среди всех осужденных в сравнении с данными по выборке осужденных за террористические преступления в России (%) | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Учетные категории | Не было соучастников | Организатор | Подстрекатель | Пособник | Исполнитель |
| Все осужденные | 52,9 | 11,1 | 1,3 | 11,8 | 22,9 |
| Осужденные затеррористическиепреступления | 36 | 6 | 3 | 25 | 30 |
Со слов обследованных участников террористических преступлений, 36 % из них совершили преступление без соучастия; 3 % — являлись подстрекателями; 6 % — организаторами; 25 % — пособниками; 30 % — исполнителями. Однако при подробном изучении их личных дел мы установили, что 90 % являются исполнителями террористических действий. Многие, по их словам, совершали преступления под угрозой применения силы или влияния лидеров незаконных вооруженных формирований.
Материалы переписи осужденных показывают, что 52,9 % не имели соучастников, 47,1 % — нарушали уголовный закон в группе, 11,1 % — выступали организаторами преступления, 1,3 % — подстрекателями, 11,8 % — пособниками, 22,9 % — исполнителями.
Рис. 3. Распределение форм соучастия среди всех осужденных в сравнении с данными по выборке осужденных зa террористические преступления.
Важным представляется тот факт, что среди осужденных за террористические преступления больше пособников, исполнителей и меньше организаторов, а также то, что они чаще совершают преступления в соучастии. В целом это свидетельствует не только о том, что без помощи других трудно, а подчас и невозможно совершить террористическое преступление, но и о том, что многие из них получали реальную помощь со стороны соотечественников и единомышленников. В частности, это вытекает из факта, что среди террористов было много сообщников. Обращает на себя внимание и то, что на практике часто очень трудно разграничить роль подстрекателя и организатора, тем более что нередко организатор является одновременно и подстрекателем, так как вызывает решимость других участников совершить преступление.
Во многих случаях исполнители террористических преступлений просто не знают, кто является их организатором, особенно в тех случаях, когда приказание их совершить проходит через несколько звеньев. Это относится не только к "нашим" террористам, но и ко всем таким преступникам вообще, поскольку их криминальная активность носит законспирированный характер.
Таким образом, можно сделать вывод, что 9 % осужденных за террористические преступления выступают "ведущими", а среди всех осужденных к лишению свободы — 12,4 %. Следовательно, среди всех осужденных организаторы преступлений составляют меньший процент. Большинство же "служат" исполнителями. Отличительным моментом террористических преступлений является то, что они совершаются чаще группой лиц.
Необходимо отметить, что многие террористы получили наказание за совершение преступлений, предусмотренных по трем и более статьям Уголовного кодекса РФ, вплоть до пятнадцати статей (это в основном осужденные к пожизненному лишению свободы). Содержание преступлений обследуемых варьирует от простого участия в незаконном вооруженном формировании (не доказано участие в убийствах, захвате заложников, просто числился в банде, носил оружие и т. д.) до участия в массовых казнях военнослужащих. По ст. 208 УК РФ осуждено 27 % из числа обследованных нами, ст. 209 — 23 %, ст. 205 — 10 %, ст. 126 -
7%, ст. 206 — 1 %; по ст. 222 — 32 % обследованных осуждены по совокупности названных преступлений.
В приведенных данных обращает на себя внимание также тот факт, что даже при устном опросе многие осужденные террористы сами признают себя пособниками и исполнителями. Это еще раз подчеркивает различия системы ценностей террориста и "обычного" уголовника, на языке которого исполнитель (тем более пособник) — это иногда нечто вроде "шестерки". Но можно предположить, что они боятся представляться большими, чем они есть на самом деле, однако такой страх они испытывают отнюдь не перед правоохранительными органами или наказанием, а перед действительными лидерами террористических организаций.
Таким образом, в большинстве случаев осужденные за терроризм не только по идейным соображениям не хотят, но и фактически не могут стремиться в колонии к высокому авторитету. О таких преступниках администрация обычно говорит, что они держаться особняком. Это их социально-психологическая позиция определяется не только тем, что они были пособниками, что в среде осужденных ценится невысоко. Главное, как представляется, во-первых, в том, что терроризм порицается подавляющим большинством населения России; а во-вторых, негативное отношение к таким людям может определяться и их этнорелигиозной принадлежностью.
При сопоставлении образовательного уровня террористов и преступников контрольной группы видно, что он значительно отличается. Среди первых в 2,6 раза больше лиц, имеющих образование в пределах начального, а их средний образовательный уровень на 1,2 балла ниже аналогичного показателя контрольной группы. В выборке не оказалось ни одного террориста, имеющего высшее образование, в то время как среди всех преступников их удельный вес составляет 1,2 %. В отношении террористов справедливыми оказываются слова Ломброзо: "Среди неграмотных преобладает наиболее грубая и жестокая форма преступности, а среди грамотных — наиболее мягкая. Если нельзя сказать, что образование всегда служит уздою для преступления, то еще менее можно принять, будто оно является для него стимулом "*(80).
Как справедливо отмечают многие криминологи, в частности А.Я. Гришко, предкриминогенной направленности субъекта может свидетельствовать род его трудовой деятельности до совершения преступлений. Трудовая деятельность до ареста или осуждения определяется возможностью установления степени участия лица в общественном производстве, выявления имеющейся профессии, квалификации, навыков и умений, которые ложатся в основу программы индивидуального воспитания и исправления осужденного в процессе отбывания наказания. Не работающие без уважительных причин либо не имеющие легальных источников дохода лица представляют собой наиболее криминогенную часть общества, поскольку указанным обстоятельствам часто сопутствуют и другие негативные явления, как, например, отсутствие постоянного места жительства.
Безработица является питательной средой терроризма. Пропаганда террористов и радикалов будет и впредь достигать своих целей там, где высок уровень безработицы, где нет возможностей просто нормально жить и работать.
Показатели, приведенные в табл. 3, значительно различаются. Среди осужденных-террористов по сравнению со всеми осужденными значительно меньше доля лиц, работавших до ареста (соответственно 15,8 и 38 %). В выборке не оказалось ни одного террориста, который на момент ареста где-либо учился, а в контрольной группе осужденных их доля — 2,2 %. Доля осужденных-террористов без определенных занятий превышает аналогичный показатель всех осужденных (соответственно 63,2 и 56,3 %)*(81).
Таблица 3. Род занятий к моменту ареста
| Nп/п | Род занятий осужденных | Распределение, % | |
| Террористы | Все осужденные | ||
| 1 | Работали | мСЛсо | СОсоо |
| 2 | Учились | - | 2,2 |
| 3 | Прочие занятия | 21,0 | 3,5 |
| 4 | Без определенных занятий | 63,2 | 56,3 |
| Итого | 100,0 | 100,0 |
По данным А.И. Долговой, до момента совершения преступления большинство террористов (97 %) не имели какого-либо постоянного источника дохода. Из числа последних — 27,9 % были безработными. Для понимания терроризма в нашей стране большое значение имеет отношение преступника к религии, которое в основном определяет его мировоззрение, ценностные ориентации. Здесь немаловажную роль играют традиции, обычаи, вся история данного народа или данной религии, их психология, их приверженность к тем либо иным формам поведения. Почти всегда идеологию и психологию нации, как известно, в значительной мере определяет религия. Религиозный терроризм стимулируется не только сознанием того, что данное лицо обладает высшей истиной, лежащей в русле исповедуемой религии. Такой человек может прибегнуть к насилию и потому, чтобы спасти свою религию, свою церковь, защитить их даже ценой собственной жизни, тем более если он надеется на вечное блаженство после смерти.
Изучение отношения террористов к религии показало, что только 9,5 % из них являются неверующими, остальные (90,5 %) исповедуют ислам. Следует подчеркнуть, что по данному показателю террористы значительно отличаются от всех других групп преступников. В контрольной группе преступников удельный вес неверующих составляет 63,2 %. Необходимо иметь в виду, что глубокая вера в религию (ислам) обусловливает нарциссизм террористов. Они убеждены в своих выдающихся особенностях и превосходстве над другими потому, что принадлежат к данной этнорелигиозной группе.
Выше уже говорилось о том, что террористы обычно осуждаются по нескольким статьям уголовного закона. Проиллюстрирую это примером из практики Верховного Суда Чеченской Республики, который 24 мая 2004 г. вынес приговор в отношении:
— Элихаджиева Д.С., 1984 года рождения, уроженца и жителя с. Курчалой Курчалоевского района Чеченской Республики, гражданина Российской Федерации, образование — 5 классов, неженатого, неработающего, военнообязанного, не судимого, обвиняемого в совершении преступлений, предусмотренных ч. 2 ст. 208,
ч. 2 ст. 209, ч. 3 ст. 205, ст. 317, ч. 3 и ч. 4 ст. 166, ч. 3 ст. 30, п.п. "а", "б" ч. 4 ст. 226,
ч. 3 ст. 222 УК РФ;
— Усманова Х.Ш., 1978 года рождения, уроженца и жителя с. Курчалой Курчалоевского района Чеченской Республики, гражданина Российской Федерации, образование — 8 классов, неженатого, неработавшего, военнообязанного, судимого, приговоренного 10 сентября 2002 г. Шалинским районным судом Чеченской Республики по ч. 1 ст. 222 УК РФ к двум годам лишения свободы условно, обвиняемого в совершении преступлений, предусмотренных ч. 2 ст. 209, ч. 3 ст. 205, ст. 317, ч. 3 ст. 30, п. "а” ч. 3 ст. 126, ч. 2 ст. 167, ч. 3 ст. 222 УК РФ;
— Мадаева У.С., 1980 года рождения, уроженца и жителя с. Курчалой
Курчалоевского района Чеченской Республики, гражданина Российской Федерации, образование — 7 классов, неженатого, неработавшего, военнообязанного,
несудимого.
Указанные лица обвинялись в том, что они добровольно вступили в устойчивую вооруженную группу (банду) и приняли участие в совершении террористических актов, посягательстве на жизнь сотрудников правоохранительного органа, военнослужащих, покушении на хищение оружия и боеприпасов организованной группой, неправомерное завладение автомобилями без цели их хищения, использование заведомо подложного документа и незаконные действия с оружием и боеприпасами. В частности, ими был проведен обстрел здания временного отдела внутренних дел и военной комендатуры, в результате чего ряду сотрудников милиции были причинены телесные повреждения различной степени тяжести. Имея единый умысел на совершение убийства сотрудников правоохранительного органа и военнослужащих федеральных сил, установили самодельное взрывное устройство с дистанционным радиоуправлением взрывателя, представляющее собой сваренную металлическую емкость дискообразной формы, начиненную взрывчатым веществом и металлическими осколочными элементами (болтами и гайками), с вмонтированным электродетонатором дистанционного радиоуправления.
На автотрассе Курчалой-Белоречье Элихаджиев и Мадаев с правой стороны при следовании из с. Курчалой в с. Белоречье в земляной насыпи вырыли штык-ножом армейского образца углубление, в которое вложили самодельное взрывное устройство и замаскировали его. Один из террористов наблюдал за окружающей обстановкой с целью своевременного предупреждения остальных о появлении сотрудников правоохранительных органов, военнослужащих.
После закладки взрывного устройства Элихаджиев, Мадаев и Усманов ушли в с. Курчалой и разошлись, заранее обговорив, что Усманов на следующий день устроит по радиостанции взрыв установленного ими взрывного устройства при следовании сотрудников правоохранительных органов или военнослужащих. Действуя по строго намеченному плану, соучастники заняли заранее определенные позиции. Один из преступников по рации передал, что в их сторону едет автомашина УАЗ-469 N 98–56 КНЖ с сотрудниками милиции. Когда автомашина приблизилась к заложенному взрывному устройству, один из соучастников с целью убийства сотрудников милиции путем подачи радиосигнала взорвал его, и в результате сотрудникам милиции был причинен вред здоровью различной степени тяжести.
По совокупности совершенных преступлений путем частичного сложения наказаний суд определил окончательное наказание: Д.С. Элихаджиеву — 16 лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима; Х.Ш. Усманову — 14 лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима; У.С. Мадаеву — 12 лет и 6 месяцев лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима.
При назначении наказания террористу и его исполнении надо исходить из того, что террористы, которые видят в смерти, своей или чужой, единственный путь решения вставших перед ними проблем, естественно, не испытывают страха перед возможной гибелью. Поэтому профилактический эффект неотвратимости уголовного наказания в отношении таких людей практически ничтожен. Они не боятся смерти, а перспектива длительного, даже пожизненного лишения свободы обычно не принимается ими во внимание, они просто не думают об этом. Одной из особенностей личности осужденного-террориста является то, что он начинает осознавать трагедию случившегося только после вынесения приговора, а прибыв в места лишения свободы, начинает задумываться, что ему всю жизнь или значительную ее часть предстоит провести в исправительном учреждении. Последствия наказания, его карательные элементы он начинает ощущать психологически и физически именно с момента исполнения наказания.
Гришко приводит следующие данные о наказаниях, вынесенных террористам* (82).
| Таблица 4. Распределение террористов по назначенному сроку наказания | |||
|---|---|---|---|
| Срок наказания, назначенный судом | Распределение, % | ||
| Террористы | Все преступники | ||
| 1 | До 1 года вкл. | - | 1,3 |
| 2 | Свыше 1 до 2 лет вкл. | - | 7,1 |
| 3 | Свыше 2 до 3 лет вкл. | - | 16,1 |
| 4 | Свыше 3 до 5 лет вкл. | 0,5 | 32,4 |
| 5 | Свыше 5 до 8 лет вкл. | 16,7 | 25,2 |
| 6 | Свыше 8 до 10 лет вкл. | 0,5 | 8,9 |
| 7 | Свыше 10 лет до 15 лет вкл. | 38,3 | 6,4 |
| 8 | Свыше 15 лет | 44,0 | 2,6 |
| Итого: | 100,0 | 100,0 | |
| Средний срок наказания | 13,0 | 5,2 |
Показатели, приведенные в табл. 4, свидетельствуют, что для террористов характерен более длительный срок наказания. В выборке не оказалось ни одного террориста, осужденного на срок до трех лет, зато удельный вес лиц, осужденных на срок свыше десяти лет, составляет 72,3 %, в контрольной группе — 9,0 %. Средний срок наказания осужденных-террористов в 2,5 раза больше аналогичного показателя всех других осужденных. Это легко объяснимо: например, минимальный срок наказания, предусмотренный ст. 205 УК РФ, составляет по ч. 1 — 8 лет, ч. 2 — 10 лет, ч. 3 — 15 лет.
Доля осужденных-террористов, которым назначено дополнительное наказание, равна 84,2 %, т. е. примерно такая же, как среди всех осужденных — 83,6 %. Отличаются виды дополнительных наказаний: к осужденным-террористам применяется только штраф, в то время как к осужденным контрольной группы — лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью — 0,3 %; лишение специального воинского или почетного звания, классного чина или государственных наград — 0,2 %.
2. Психологические особенности
Сведения о психологических особенностях террористов должны представлять немалый интерес как для теоретических изысканий, так и для создания общей теории профилактики этого преступления и борьбы с конкретными его проявлениями.
Если попытаться дать общую психологическую характеристику террористам, то можно прийти к выводу, что они принадлежат к экстремистскому типу сознания. Однако подобное суждение выглядит достаточно расплывчатым и неоднозначным, если не назвать конкретные психологические черты, присущие именно террористам. Между тем их уже неоднократно квалифицировали как шизофреников, садистов, фанатиков, ущербных личностей, самоутверждающихся, пожираемых амбициями, морально глухих и даже как бескорыстных и чистых мучеников за идею. О террористах же как об отдельном психологическом и даже социальном типе можно говорить лишь в том случае, если будут найдены такие их черты, совокупность которых свойственна именно им, а не другим типам.
По мнению большинства исследователей, террористы не составляют специфическую диагностико-психиатрическую группу. Хотя в некоторых работах был проложен ряд от нормального типа до психопата, большая часть сравнительных исследований не обнаружила никакой явной психической ненормальности в большинстве случаев. Тем не менее на путь терроризма чаще становятся люди со специфической личностной предрасположенностью, которая, как мы увидим ниже, не приводила бы ни к каким негативным последствиям, если бы не воздействие микросреды. Если суммировать результаты ряда исследований, в том числе и тех, которые были проведены нами, наиболее характерными для террористов особенностями являются следующие.
Приводимые ниже данные основаны на изучении группы лиц, обвиняемых в терроризме, захвате заложников и похищении людей. Для их обследования специально была составлена анкета, в которую вносились данные биографического, криминологического, психологического и психиатрического характера. При этом широко использовались клинические беседы и психологическое тестирование.
Это выборочное исследование дало следующие результаты.
Общая черта многих террористов — тенденция к экстернализации, поиску вовне источников личных проблем. Хотя эта черта не является явно паранойяльной, имеет место сверхсосредоточенность на ней. Причем необходимо отметить, что экстернализация присуща практически всем категориям террористов: политическим, сепаратистским, этнорелигиозным и др. Такая особенность является психологической и идеологической основой для сплачивания террористов и, несомненно, принадлежит к числу ведущих. Она активно питает ненависть к представителям иных национальных, религиозных или социальных групп, приписывание им самых отвратительных черт, объяснение собственных недостатков, неудач и промахов только коварством и злобой врагов. Отсюда особая жестокость при совершении террористических актов, отсутствие сопереживания их жертвам. Как показали проведенные нами обследования конкретных лиц, обвиняемых в терроризме, им непереносимо признать себя источником собственных неудач.
Другие характерные психологические черты личности террористов — постоянная оборонительная готовность, чрезмерная поглощенность собой и незначительное внимание к чувствам других, иногда даже их игнорирование. Эти черты связаны с паранойяльностью террористов, которые склонны видеть постоянную угрозу со стороны "других" и отвечать на нее агрессией. Так, для 88 %*(83) обследованных нами лиц, обвиняемых в совершении преступлений террористической направленности, типична агрессия как реакция на возможную опасность со стороны среды.
Паронояльность у террористов сочетается с ригидностью, застреваемостью эмоций и переживаний, которые сохраняются на длительный срок даже после того, как исчезла вызвавшая их причина. Ригидные явления и процессы ведут как бы автономное от личности существование.
Многие террористы испытывают болезненные переживания, связанные с нарциссическими влечениями, неудовлетворение которых ведет к недостаточному чувству самоуважения и неадекватной интеграции личности. Вообще нарциссизм имманентно присущ террористам, причем не только лидерам террористических организаций, но и рядовым исполнителям. Эту черту можно наблюдать как у политических, так и среди этнорелигиозных террористов, особенно в их высказываниях, в которых звучит явное торжество по поводу их принадлежности к данной группе. Они убеждены в своем совершенстве, в своих выдающихся личных особенностях и превосходстве над другими только или главным образом по той причине, что принадлежат к данной этнорелигиозной или иной, чаще политической, группе, которая является единственно "правильной". Чтобы доказать это себе и другим, такой террорист совершает дерзкие нападения и пренебрегает общечеловеческими ценностями.
Особо опасен групповой нарциссизм, когда человек преисполнен гордостью и тщеславием только по той причине, что принадлежит к данной национальной, религиозной, политической, криминальной или иной группе. Ее ценности, правила и установки становятся основой его социального бытия, причем даже в тех случаях, когда его вклад в групповую деятельность минимален и он не занимает в ней сколько-нибудь заметного места.
Общественную опасность нарциссизма подчеркивали многие исследователи, в частности Фромм. Он справедливо утверждал, что "групповой нарциссизм выполняет важные функции. Во-первых, коллективный интерес требует солидарности, а апелляция к общим ценностям цементирует группу изнутри и облегчает манипулирование ею в целом. Во-вторых, нарциссизм создает членам группы ощущение удовлетворенности, особенно тем, кто сам по себе мало что значит и не имеет особых оснований гордиться своей персоной. В группе даже самый ничтожный и прибитый человек в душе своей может оправдать свое состояние такой аргументацией"*(84).
Для многих людей, профессионально занимающихся терроризмом, характерна замкнутость на своей террористической группе, ее ценностях, целях и активности. Такая сосредоточенность вроде бы свидетельствует о цельности и целостности личности, но на самом деле ведет ее к культурологической изоляции, накладывает жесткие ограничения на индвидуальность человека и свободу его выбора. Он начинает еще более резко делить весь мир на свой и чужой, постоянно преувеличивая опасности, грозящие со стороны других культур. Поэтому представители последних вполне могут стать объектом нападения.
При нарциссических установках люди воспринимают мир в качестве чернобелого, а все причины своих неудач и ошибок видят только в окружающем их мире: понятно, что названные причины никак не могут быть порождением их собственной группы. Вот почему они отщепляют от своей личности низкооцениваемые и причиняющие психотравму части и проецируют их на другие национальные и религиозные группы, на другую культуру, которую они считают враждебной, и уже в таком качестве воспринимают ее.
Все "другие" и каждый "другой" представляют собой чужого со всеми вытекающими отсюда последствиями. Этот архетип принадлежит к числу самых древних и появился во времена, когда в каждом чужаке видели врага. Он мог быть не только представителем враждебного племени или народа, их лазутчиком, но и посланцем таинственных сверхъестественных сил, наделенных колдовскими и магическими особенностями. Его, конечно, надо было бояться и предпринимать предупредительные меры, в том числе наступательного характера. В современных условиях глобализации исламский мир видит чужаков в представителях западной культуры, которая активно проникает в этот мир, грозя, как ему представляется, его ценностям, целям и символам. Очень важно, что такое проникновение имеет место прежде всего на уровне быта и образа жизни, что людьми воспринимается крайне болезненно. Поэтому можно утверждать, что современными этнорелигиозными террористами во многом движут мотивы защиты, дополняемые, как в России, так и на Северном Кавказе, мотивами восстановления исторической справедливости и кровной мести. Поэтому в терроризме можно констатировать полимотивацию.
Лица, склонные к терроризму, принадлежат к людям того склада, для которого характерен примат эмоций над разумом, непосредственных активных реакций на действительность над ее осмыслением; предвзятость оценок, низкий порог терпимости и отсутствие должного самоконтроля, достаточно легко и естественно сживаются с идеей насилия. Не случайно, среди обследованных нами преступников террористической направленности, 44 % отличаются явной эмоциональной неустойчивостью, а для 80 % характерны эмоционально насыщенные ассоциативные образы. 51 % обследованных склонны скорее действовать, чем осмысливать происходящее и строить обоснованный прогноз. Разумеется, указанные особенности личности террористов не исключают продуманность и рациональность их собственно агрессивных действий, что свидетельствует о сложном механизме последних.
Но мотивы их поведения могут быть самыми разными, что надо иметь в виду помимо очень важного фактора полиактивации, который я отметил выше.
Так, среди обследованных нами лиц, причастных к терроризму, 68 % двигали корыстные стимулы, а 24 % — достижение таких конкретных целей, как освобождение арестованных и осужденных соучастников и иных лиц, связанных с террористами. Однако и эти мотивы, казалось бы, ясные и рациональные, могут дополняться, особенно на бессознательном уровне, мотивами защиты, достижения справедливости, мести и т. д.
Среди террористов много тех, кто движим игровыми мотивами. Для них участие в террористических актах — игра: с обстоятельствами, врагом, правоохранительными органами, судьбой, даже со смертью. Особенно это характерно для молодых людей, в том числе подростков. Не исключено, что у какого-то народа это может быть чертой национального характера.
Такую особенность личности террориста нужно учитывать при проведении конкретных антитеррористических мероприятий, в частности оперативно-розыскных, при ведении с ними переговоров и т. д. Суть названной особенности состоит в том, что ситуации террористических актов эти преступники бессознательно воспринимают как захватывающую игру, ставкой которой может быть их жизнь. Но это их, во всяком случае многих, совсем не пугает: для них собственная жизнь, не говоря уже о других людях, — лишь плата за то несказанное удовлетворение, которое они испытывают от участия в столь захватывающей игре. К тому же при этом насыщаются и их нарциссические влечения.
Но нельзя утверждать, что никто из террористов не боится быть уничтоженным. Поэтому порожденный этим страх в свою очередь вызывает нетерпимость. Страх может быть индивидуального происхождения, но может определяться также принадлежностью данного человека к малому народу, в первую очередь к такому, который вынужден постоянно отстаивать не только свою независимость, но и просто право на существование. Страх способен детерминировать и принадлежность индивида к гонимой религиозной, политической или другой социальной группе (организации).
Лица, постоянно включенные в террористическую активность, являющиеся членами террористических организаций, обычно находятся в социальнопсихологической изоляции от общества. Иногда изоляция является и так сказать территориальной, если они скрываются в горах или лесах. Постепенно происходит огрубление их личности, потребности приобретают примитивный, сугубо материальный характер, даже если они охвачены религиозным фанатизмом. У таких людей начинают проступать вполне определенные первобытные черты. Как и их древние предки, они оказываются неспособными устанавливать действительные причины многих событий, имеющих для них первостепенное значение, равно как и объяснять видимые и тоже значимые противоречия. У многих проявляются элементы мистического и пралогического первобытного мышления.
Исследуя конкретных террористов, можно было убедиться в том, что большинству из них присущи предельная нетерпимость к тем, кто думает иначе, и фанатизм, порожденные максималистскими идеями "спасения" своей этнорелигиозной, политической или иной группы, ее торжества и полного посрамления и уничтожения ее врагов, которые ненавидимы. Им свойственна твердая вера в то, что они обладают абсолютной, единственной и окончательной истиной, или в то, что те, кому они подчиняются, конечно же, обладают ею.
Отсюда связанная с нарциссизмом вера в свое мессианское предназначение, в высшую и уникальную миссию во имя "спасения" и счастья своей нации, Родины или сторонников своей веры, политической или иной социальной доктрины.
Убежденность в своей миссии может быть "темной", чисто эмоциональной, а может основываться на "рациональных" идеологических постулатах, святости традиции, мудрости лидеров. Подобная убежденность отличает истинных террористов от "попутчиков", которые согласились совершать террористические акты из корыстных соображений, и от темных, неосведомленных, попавших под чье-то влияние людей.
В целом этнорелигиозные террористы принадлежат к закрытому типу личности, что исключает всяческую критическую мысль и свободу выбора, поскольку они видят мир только в свете предустановленной "единственной истины". Логическим следствием "закрытости" и фанатизма является поразительная, подчас парадоксальная узость, односторонность, ведущая к максималистской абсолютизации частного, произвольно вырванного из общей системы связи и совершенно не учитывающего другие позиции и представления. Очень часто вследствие этого мир теряет реальное очертание, само же сознание и его образы становятся мифологизированными. Формирующиеся в нем символы приобретают бытийное значение, а поэтому посягательства на них, действительные или мнимые, воспринимаются крайне болезненно.
Г.И. Белокуров, Е.Е. Гаврина и Д.В. Сочивко, подводя итоги своего психологического исследования личности этнорелигиозного террориста, приходят к выводу, что особенностью этой личности является ее внутренняя противоречивость, что проявляется буквально во всем. Такой человек внутренне никогда не находится в мире с самим собой и окружением. Если он гордится своей национальностью, то одновременно ведет войну с собственным народом. Пытаясь объяснить свое поведение религиозной догматикой, он самым грубым и греховным образом нарушает самые ее основы. Если он считает себя борцом за социальную справедливость, то одновременно позиционирует себя против общества. Эта противоречивость определяет весь социально-психологический образ террориста.
Другая обобщенная черта личности террориста, по мнению названных авторов, — это внутренний запрет на социально ожидаемые формы общения и деятельности, который представляет собой как бы оборотную сторону внутренней противоречивости личности. Вся ее подсознательная психодинамика строится на поддержании внутренней противоречивости и психосоциальной изолированности.
Террорист, так сказать, "принципиально десоциализирован". Он не проходит свою преступную подготовку в тюремных условиях, его готовят на воле. В тюрьму он попадает сложившейся личностью, прекрасно понимая, что он совершил.
Отдавая должное тому, что свои выводы Белокуров и др. построили на базе исследования 126 осужденных за террористические преступления, тем не менее не могу с ними согласиться.
Неверно, что такой человек внутренне никогда не находится в мире с самим собой и окружением. Совершив террористический акт, даже самый жестокий, преступник способен от этого испытывать гордость, а его окружение может считать его героем. Неважно, что при этом погибли невинные люди, они невинны только в глазах своих, но поддерживали "наших угнетателей" и "оккупантов". К тому же последние никогда не щадили "наших" мирных жителей, а поэтому у "нас" нет оснований иначе относиться к "их" мирным жителям, которые, что очень существенно, принадлежат другой, "неправильной" культуре.
Неверно, что террорист ведет войну с собственным народом, — он убежден, что ведет войну ради собственного народа, который даже может не понимать своих интересов. Поэтому у такого человека нет разлада с самим собой.
Неверно, что террорист своим поведением самым грубым и греховным образом нарушает основы своей религии. Такой индивид достаточно легко сам или с помощью "мудрых" наставников найдет в священных текстах оправдание своим действиям. В ряде случаев он сможет интерпретировать такие тексты в желаемом для себя смысле.
Неверно, что террорист принципиально десоциализирован, если полагать, что это относится ко всем подобным преступникам. Его вполне принимает его ближайшее социальное окружение, оказывает ему помощь, укрывает и т. д. Со своей стороны, он чувствует себя его частицей, причем очень важной, — ведь он борется за народ. Ему не надо проходить преступную подготовку в местах лишения свободы (ее, кстати, проходят далеко не все), он не относится к числу других осужденных, которые попали туда за кражи, убийства и т. д. Все, что ему нужно, он узнал на свободе от старших и более опытных, если он не сам такой же. Этнорелигиозные террористы, попав в исправительные учреждения, в основном общаются со своими земляками и единоверцами.
Психолого-психиатрические особенности личности террориста во многом определяются тем, что он непосредственно соприкасается со смертью, которая, с одной стороны, влияет на его психику, поступки и на события, в которые он включен, а с другой — его личностная специфика такова, что он стремится к ней. Террорист начинает соответствовать ей, разрушает последние преграды, отделяющие от нее, как бы позволяет ей непосредственно влиять на себя. Это — террорист-некрофил. Смерть отпечатывает на нем образ, начинает говорить с ним на своем языке, и он его понимает. Террорист не защищен от нее задачей выживания, чаще всего он и не ставит таковой перед собой, поскольку сам стремится к ней. Раз приблизившись к ней, такой человек начинает приобретать опыт, который либо осознается и становится основой внутреннего развития, либо не осознается и на уровне личностного смысла определяет поведение, в том числе через потребность вновь и вновь испытать дрожь соприкосновения с тем, что находится за гранью. Наркотическая для них атмосфера близости к смерти может толкать на совершение самоубийственных террористических актов, но также и других убийств, не обязательно террористических, например при участии в разных военных конфликтах.
Террористы, которые видят в смерти, своей или чужой, единственный путь решения вставших перед ними проблем, естественно, не испытывают страха перед возможной гибелью. Поэтому профилактический эффект неотвратимости уголовного наказания в отношении таких людей практически ничтожен. Они не боятся смерти, а перспектива длительного, даже пожизненного лишения свободы обычно не принимается ими во внимание, они не думают о нем. Только уже потом, после вынесения приговора такие люди начинают осознавать, что им всю жизнь или значительную ее часть предстоит провести в местах лишения свободы. Их страдания, связанные с наказанием, начинаются с этого момента.
Всех обследованных нами террористов мы сопоставили с теми, которые совершили убийства в сфере быта, семьи и досуга. Приведем вначале некоторые общие показатели, характеризующие эти две группы. Прежде всего, оказалось, что средний возраст террористов (28 лет) несколько ниже, чем возраст бытовых убийц.
Семейная адаптация и состояние в браке в этих группах была сходной. Как показатель внутрисемейной адаптации учитывалась роль обследуемого лица в семье. При этом роль лидера в семьях была одинаковой в обеих группах, однако роль подчиненного в основной группе обследованных отсутствовала, в то время как в группе "обычных" убийц она встречалась в 16 %.
Уровень образования в основной группе был выше за счет лиц, имеющих высшее или незаконченное высшее образование (26 % против 10 %).
Число лиц, занятых умственным трудом, более чем в три раза превышало этот показатель в группе сравнения (17 % против 5 %). Лиц, занятых физическим трудом в основной группе было на 10 % меньше; здоровых, но неработающих, вдвое больше.
Без особенностей прошли армейскую службу 37 % подэкспертных основной группы и 47 % группы сопоставления. Не служили по иным причинам 13 % группы террористов и 21 % из группы сопоставления.
Таким образом, можно полагать, что в целом уровень социальной адаптации в основной группе был несколько выше, чем в группе лиц, совершивших "обычные" убийства за счет более высокого образовательного уровня, хотя число неработающих оказалось больше.
Среди психиатрических данных обращает внимание меньшая психопатологическая отягощенность у этих испытуемых.
Так, среди родственников шизофрения встречалась примерно одинаково в обеих группах (6 % и 7,5 %), в то время как алкоголизм в пять раз реже (8 % в основной группе против 42 % в группе сопоставления). Патология в родах также отмечена у первых в два раза реже.
Половина подэкспертных основной группы воспитывалась в полных семьях. Значительных нарушений типа воспитания не было, только в 4 % можно было отметить гипоопеку, в то время как в группе сопоставления почти у половины прослежена гипоопека и у трети — гиперопека. Возможно это связано с некоторыми национальными особенностями воспитания.
Черепно-мозговые травмы в прошлом отмечались примерно с одинаковой частотой.
Под наблюдением ПНД в прошлом состояли лишь треть лиц из основной группы и 42 % группы сопоставления.
Диагноз "алкоголизм" встречался значительно реже в исследуемой группе террористов. Это заболевание вообще очень редко встречается среди террористов, сам характер террористического поведения обычно исключает алкоголизм.
Судебно-психиатрическую экспертизу по прежним уголовным делам проходили 8 % террористов и 27 % убийц, причем доля невменяемых оказалась равной — 6 и 7 %.
Необходимо отдельно сказать о тенденции к аутоагрессии, важность которой не только в том, что она нередко сопровождает агрессию, но и в том, что в современном мире суицид активно используется для совершения террористических актов. Названный показатель был относительно высоким в группе убийц — более одной пятой совершали суицидные попытки и самоповреждения. В основной группе таких лиц тоже было немало — 10 %.
Так называемый социальный преморбид, т. е. формирование социальных установок, которое происходит в юности, с нашей точки зрения, имеет большое значение для последующей криминальной активности. При исследовании группы убийц было отмечено, что более чем у трети обвиняемых не было выявлено каких-либо особенностей в формировании социальных установок, но у половины остались несформированными общепринятые морально-этические нормы. В основной группе (террористов) формирование обычных социальных установок прослежено почти в половине случаев (46 %), их несформированность выявлялась реже. Однако в целом неблагополучное социальное развитие в обеих группах встречалось весьма часто. Вместе с тем, к этим данным нужно подходить с немалой осторожностью. Необходимо помнить, что неблагоприятный ход жизни может заключаться как раз в том, что формируются искаженные представления о своей нации и вере и нации и вере других, в целом негативное отношение к культуре других народов.
Психопатологические показатели двух групп отличаются больше всего.
Так, оценка особенностей психопатологического синдрома в период совершения правонарушения показала, что этот признак в группе сравнения встречался почти в два раза чаще. Так, бредовые и сверхценные образования в основной группе составили 4 %, в сравнительной — 22 %, аффективные синдромы — соответственно 4 и 23,5 %, различные варианты личностных расстройств — 38 и 56,5 %, расстройства влечений — 2 и 26,5 %, умственная отсталость — 4 и 14 %.
Экспертное решение "вменяемы" было принято в отношении 88 % лиц основной группы, а в группе сравнения — 63 %, невменяемы — 8 % среди первых по сравнению с 31 % в группе убийц.
Психиатрический диагноз в результате проведенных экспертиз выглядит следующим образом: "психически здоров" — среди "террористов" — 42 %, "убийц" -10 %; "шизофрения" — соответственно 8 и 16 %, "эпилепсия" — 2 и 2 %; "психопатия" — 6 и 15 %, "остаточные поражения головного мозга" — 24 и 33 %, "алкоголизм" и "наркомания" — 4 и 10 %, "умственная отсталость" — 2 и 4 %.
Иными словами, в группе террористов доля лиц психической патологией оказалась значительно меньшей, хотя личностные расстройства встречались довольно часто.
При сопоставительном анализе мотивации общественно опасных действий выяснено, что болезненная мотивация, если в нее включать психопатическую, составила 20 % у лиц основной группы и 36 % в сравнительной группе.
Среди вариантов психологической мотивации поведения преобладала корыстная мотивация действий более чем в 68 % против 9 % в группе сравнения. Это понятно, поскольку в основную группу были включены и лица, обвинявшиеся в захвате заложников с целью выкупа. При этом надо заметить, что корыстная мотивация — не самая характерная черта "бытовых" убийц. Мотив мести конкретным лицом лишь отмечен в 4 % по сравнению с 10 % в группе "обычных" убийц. В одной трети случаев выявлены "иные мотивы" действий. Вообще мотивы террористического поведения не следует грубо делить на две группы — корыстные и бескорыстные, даже в случае захвата заложников. Такое поведение почти всегда полимотивировано, но некоторые мотивы на глубинном, смысловом уровне могут носить бессознательный характер и не выявляются при недостаточно квалифицированном личностном анализе.
При анализе мотивов общественно опасных действий, кроме отмеченных выше преобладающих корыстных, выявлены мотивы истерической
самоактуализации (6 %), "наведение страха" (4 %), получение политических выгод (6 %), достижение конкретных целей (24 %), установление "справедливости" (24 %), уничтожение политических и иных противников, обеспечение торжества своей религии или нации (8 %).
Психическое здоровье "обычных" убийц оказалось гораздо хуже, чем у террористов и, следовательно, оказывало большое влияние на их преступные действия. Так, бредовые расстройства обнаружены у 22 % среди первых и только 6 % среди вторых, аффективные расстройства — соответственно 23,5 и 4 %, синдромы расстройств личности — 55,9 и 38 %, синдромы расстройств влечений — 26,5 и 2 %, слабоумие — 13,7 и 4 %. Что касается некоторых психологических данных, то они характеризуют террористов следующим образом: мнестические процессы в норме зафиксированы у 84 %, высокий темп умственной деятельности — у 26 %, достаточный
— у 60 %, устойчивое внимание — у 77 %, высокий уровень обобщения — у 60 %, средний
— у 33 %, существенные признаки способны обобщать 80 %, способности к переносу и установлению логических связей выявлены у 60 %.
Более половины обследованных террористов были способны к четкому осознанию и постановке целей своего поведения, около половины могли четко оценивать промежуточные цели и прогнозировать возможные последствия своих поступков. Абсолютное большинство преступлений в группе террористов планировалось и готовилось заранее, в то время как в группе "обычных" убийц запланированными было только около 15 %.
В этом отношении представляет большое значение выяснение роли того или иного лица в группе и влияние групповых взаимоотношений на поведение.
Группоцентрическое поведение, т. е. ориентация на референтные нормы асоциальной группы при регуляции поступков, выявлено более чем у половины лиц из группы террористов. Лидирующее или высокое положение в группе занимали почти три четверти обследованных, рядовых исполнителей была одна четверть. В групповых преступлениях "бытовых" убийц имели место обратные отношения — среди обследованных убийц преобладали исполнители, 75 % групп террористов состояли из 5 и более человек.
Криминальный анамнез в прослеженных группах весьма заметно отличался. В милиции в подростковом возрасте состояли на учете 6 % лиц из основной группы и 16 % лиц из группы убийц, т. е. почти втрое больше. К уголовной ответственности до настоящего преступления привлекались 38 % лиц из основной группы и около 48 % из группы сравнения. Среди "террористов" доля привлекавшихся к уголовной ответственности 2 и более раз составила 14 %, а среди "убийц" — 31,4 %. Большинство ранее привлекавшихся к уголовной ответственности в основной группе в настоящее время обвиняются в похищении людей с целью получения выкупа.
Эти данные дают все основания для важного предположения, что мотивы террористических действий в основном формируются не в неформальных малых группах, не под влиянием опасных общеуголовных преступников и в совместном совершении "обычных" преступлений. Возникновение и развитие указанных мотивов происходит в ходе семейного воспитания, под влиянием местных этнорелигиозных обычаев и традиций, носящих сугубо пережиточный характер, под влиянием призывов старших и авторитетных лиц. Данные обстоятельства имеют немалое практическое значение.
В свете сказанного большой интерес представляют собой полученные нами данные об отношении террористов и "обычных" убийц к содеянному: среди первых полностью отрицает свою виновность 31 %, среди вторых — 20 %, не сожалеет о содеянном соответственно 8 и 12,7 %. Такие различия могут быть отчасти объяснены тем, что "обычные" убийцы совершили насилие в отношении главным образом своих, а террористы — исключительно в отношении чужих и чуждых, которых к тому же ненавидели как представителей иной культуры. Я полагаю, что последний фактор принадлежит к числу ведущих.
3. Террористы-самоубийцы
В контексте усложняющейся социальной жизни и одновременного умножения технических возможностей современный терроризм становится многоликим, в том числе в выборе способов реализации преступных замыслов. К числу самых распространенных относится ныне самоубийственный терроризм — действия самоубийц, чаще всего одиночек, взрывающих на себе специальные устройства. Обычно это влечет гибель многих людей. К самоубийственным террористическим актам чаще всего прибегают исламские экстремисты (события 11 сентября 2001 г. в США, акции моджахедов в Израиле, России, Ираке и других странах). Но точно так же поступали и террористы в Индии, когда была убита премьер-министр Индира Ганди. Исключительная опасность самоубийственного терроризма делает необходимым научное осмысление данного явления. Все это говорит о том, что террористы-самоубийцы являются чрезвычайно опасными.
Самоубийственным терроризмом следует называть такой, при совершении которого погибают не только окружающие люди, но и практически всегда и сам террорист. Это, в первую очередь, приведение в действие взрывных веществ, спрятанных на теле или в носильных вещах самоубийцы, а также использование себя в качестве живой торпеды, атаки на какой-либо объект с помощью самолета, автомобиля или иного вида транспорта. В живых оказываются только те, которые отказались от такого суицида, или у которых взрывное устройство не сработало вообще или сработало частично, что влечет за собой ранения различной степени тяжести.
Близко к самоубийственному терроризму примыкают те террористические преступники, которые захватывают заложников или какие-нибудь важные объекты с последующим предъявлением требований. Здесь гибель террористов весьма возможна, но не обязательна. Она может произойти, например, при атаке спецподразделений. Представляется, однако, что последний вариант нельзя относить к самоубийственному терроризму, так как в этих случаях преступники хотя и предвидят возможную смерть, но планируют достижение поставленных целей не путем собственной гибели, а иными средствами. Иными, конечно, являются и люди, которые захватывают заложников или взрывают на себе бомбу. Если первые по большей части храбры, инициативны, то вторые — подчиняемы, внушаемы, влекомы.
Понимание того, кто и почему становится террористом-самоубийцей и как готовят таких людей, имеет огромное практическое значение. Переоценить его невозможно.
Самоубийственный терроризм, как и терроризм в целом, далеко не всегда есть проявление слабости. К нему, во-первых, прибегают, когда другими путями не могут решить те или иные задачи. Это положение относится не только к области терроризма, но и к войне: к самоубийственным атакующим действиям прибегают лишь в случае, когда обычными военными средствами нельзя достигнуть цели. Здесь можно сослаться на японских камикадзе и советских солдат в годы Второй мировой войны. В сильных победоносных армиях такое, как правило, не практикуется. Естественно, что и насаждать подобное в армии, специально обучать этому можно лишь при наличии определенной ментальности, соответствующих духовно-нравственных установок. В отдельных случаях в самопожертвовании заинтересованы государство и террористические группировки (например, этнорелигиозные), если им нужны поводы для возбуждения жажды мести за погибших. Это наблюдалось, например, во время чеченских войн.
Самоубийственный терроризм, во-вторых, используют те общности, национальные или (и) религиозные, а также само государство в странах, где жизнь человека не очень ценится или не ценится вообще. Поэтому ни самоубийство, ни даже убийство не расцениваются как нечто чрезвычайное. В этих случаях названные общности или государственный аппарат бессознательно чувствуют особую близость смерти и в связи с этим могут расцениваться как некрофильские.
Один из самых сложных вопросов — из кого выбирают террористов-самоубийц, как их готовят, какие методы для этого используют. Здесь многое зависит от характера и объекта намечаемого террористического акта. Атаки японских камикадзе в годы Второй мировой войны или исламских экстремистов на небоскребы Нью-Йорка, здание Пентагона в Вашингтоне, несомненно, требовали тщательного отбора и длительной подготовки кандидатов в самоубийцы. Как следует из имеющихся эмпирических материалов, эта подготовка включает в себя психологический, технический, оперативный и иные аспекты — в зависимости от конкретных задач, которые поставлены перед террористами. Но во всех случаях в ней присутствуют как минимум психологическая и техническая составляющие.
Самоубийцами-террористами, как показывает мировой опыт, часто выступают дети и подростки. Для Палестины это, к несчастью, стало обыденным явлением. Иначе трудно расценить тот факт, что 27 июня 2002 г. палестинское телевидение показало фильм под названием "Дети-патриоты и мученическая смерть", в котором приводятся высказывания доктора Фаделя Абу Хина, "ученого", психолога, относительно феномена участия детей в палестинской "интифаде". Абу Хин, в частности, отметил, что слово "шухада" (акт суицидального террора) имеет обязывающее значение для большинства палестинских детей и для всей исламской общины, причем оно отнюдь не означает безвременного ухода из жизни. Посредством такого действия ребенок может стать активным участником "интифады". Абу Хин также представил вниманию телевизионной аудитории результаты социологического опроса, проводившегося сотрудниками Исламского университета в апреле 2001 г.; в опросе учитывались мнения тысячи подростков в возрасте от 9 до 16 лет, проживающих в секторе Газа. Среди опрошенных 49 % уже принимали активное участие в "интифаде" и 73 % заявили о своем желании стать "шахидами" (мучениками). Подобные статистические выкладки наглядно свидетельствуют о том, что в настроениях детей и подростков на палестинских территориях преобладают экстремистские тенденции, и такие дети представляют собой идеальную вербовочную базу для организаторов антиизраильской террористической кампании. Можно также сослаться на другое телевизионное интервью, в котором воспитательница детского образовательного учреждения говорит о том, что "детские сердца переполнены не только ужасом, но и стремлением совершить "шухаду"; акт "шухады" превратился в объект мечтаний для многих палестинских детей, полагающих, что только таким путем можно добиться высокого авторитета среди соотечественников и заслужить "вечную славу".
Часто самоубийцами выступают молодые женщины, в том числе из маргинализированных общественных слоев. Последние, как правило, неудачницы в жизни: не имеют семьи, потеряли близких родственников во время военных действий или при совершении последними террористических актов, не могут найти своего места в жизни. Среди самоубийц-террористов немало фанатически настроенных лиц, фанатизм которых питается по-своему понятыми религиозными догмами, ненавистью к народу, который они считают своим врагом.
Как показывает изучение проблемы самоубийственного терроризма, предпринятое израильскими специалистами, обязательным элементом подготовки к проведению суицидального террористического акта является составление "завещания шахида". Подписав такое завещание, "шахид" тем самым принимает на себя обязательства перед самим собой, Аллахом, соотечественниками и своими командирами и наставниками. Одновременно "завещание шахида" служит официальной санкцией на отправку смертника к месту исполнения теракта; "шахид", подписавший такое завещание, не имеет права отказаться от возложенной на него миссии.
Основные концептуальные положения "завещания":
— почетная "привилегия" погибнуть смертью праведника, с последующим вознаграждением самого "шахида" и его родственников после попадания в рай и в доказательство величия Аллаха; призыв к ведению "джихада" с целью освобождения священной Палестины и Иерусалима;
— "практическая" и националистическая аргументация: мотивы
самопожертвования носят исключительно альтруистический характер; основная цель — освободить палестинцев и других мусульман от гнета израильских оккупантов; необходимость возмездия; обращение с призывом о помощи к братьям в арабском мире, зачастую сопровождаемое критикой в адрес "мягкотелых" представителей арабской правящей элиты;
— персональная аргументация: стремление стать героем; восхищение "шахидами"-предшественниками и готовность повторить их "подвиги"; желание прославиться и покрыть неувядаемой славой членов своей семьи; "шахиды" считают себя духовными учителями и наставниками; прощальное обращение к родственникам (особенно к матери) с просьбой поздравить "шахида", которому предстоит "обвенчаться со смертью".
Наши изыскания показывают, что психологическая подготовка обеспечивает воздействие на психику человека с целью убеждения его в необходимости, обоснованности и целесообразности совершения самоубийственного шага, подавления воли и полного, если требуется, подчинения "наставнику". Проще сделать подобное в отношении лиц с повышенной внушаемостью или с сильным чувством вины, что весьма характерно для акцентуированных и психопатических личностей, фанатически настроенных, склонных видеть причины собственных провалов и неудач или незавидного, по их мнению, положения своего народа в "коварных происках" представителей других культур, причем тут этническая и религиозная принадлежность "врагов" имеет первостепенное значение.
Среди исламских экстремистов завидным объектом внушения для последующего террористического использования всегда были женщины, поскольку они занимали в обществе подчиненное положение. С их желаниями и мнениями можно было не считаться — они просто обязаны делать все, что прикажет мужчина, тем более облеченный властью. Достаточно распространены систематические расправы над женщинами, которых определили в террористки-самоубийцы: их постоянно избивают, унижают, грозят убийством, подвергают групповому изнасилованию, в связи с чем угрожают разглашением позорящих сведений и т. д. Доведенные до отчаяния, они начинают видеть в самоубийстве желаемый выход из тупиковой ситуации. Особенно часто кандидатками в террористки-самоубийцы оказываются молодые женщины, мужья которых и другие близкие погибли во время войн или этнорелигиозных конфликтов. В отношении их активно эксплуатируется чувство вины, им постоянно внушается, что они обязаны мстить.
Иногда психологическая подготовка к террористическому акту включает в себя наркотизацию кандидатов или кандидаток в суициденты. В одних случаях в состоянии острого абстинентного синдрома им дают наркотики только в обмен на беспрекословное подчинение и согласие пожертвовать собой. В прошлом в состоянии наркотического опьянения мужчине предлагали различные яства и женщин, убеждая в том, что он находится в раю. Когда он со временем и путем повторения таких ситуаций переставал чувствовать разницу между действительностью и виртуальной реальностью, созданной наркотиком, ему, для того чтобы он смог в очередной раз "посетить рай", предлагают совершить самоубийственный террористический акт.
Тех женщин, которых готовили в Чечне к самоубийственным террористическим актам, постоянно "подпитывали" наркотиками, добиваясь этим и полного подчинения, и утраты связи с реальностью. По-видимому, это повседневная практика, распространяющаяся и на мужчин.
Время, непосредственно предшествующее террористической акции, дает возможность суициденту почувствовать свою особую значимость, свое возвышение над другими людьми, в том числе случайными прохожими. Человек, решивший пожертвовать собой, ощущает себя носителем особо значимой миссии, он теперь хозяин жизни этих прохожих — он, с которым до сих пор мало считались. Теперь ему достанется все внимание и тех, кто раньше не замечал его.
Психологическая подготовка самоубийц, совершивших террористические атаки в США в сентябре 2001 г., была, как можно полагать, весьма квалифицированной, тщательной и длительной. Ее осуществили прекрасно подготовленные специалисты, причем их работа затруднялась тем обстоятельством, что будущие самоубийцы, которых они готовили, не были изолированы в каком-то центре, поскольку обучались летному делу и, следовательно, общались с широким кругом людей, нисколько не подозревавших об их намерениях. Был велик риск того, что подготавливаемые не только откажутся участвовать в нападении, но и могут предать своих "начальников" и "наставников". К тому же обучение летному делу было длительным, что тоже весьма повышало степень риска. Если кто-то из них и отказался от террористического самоубийства, то это прошло незамеченным, предательство же, скорее всего, не имело места.
Следовательно, отбор кандидатов и их психологическая подготовка были безукоризненными, хотя мы не знаем, как эта работа осуществлялась, и судим по результатам. Они убеждают нас в том, что люди, которые использовались в беспрецедентных нападениях в США, отличались особой стойкостью и убежденностью в своей правоте, исключительной ригидностью и фанатической заряженностью, неподвластными никаким аргументам. Вероятно, такие люди резко разделяли весь мир на "своих" и "чужих", раз и навсегда наделив последних всеми чертами гнусных врагов. Они обладали и другими очень важными особенностями, о которых пойдет речь ниже: чтобы пожертвовать собой, недостаточно быть толерантным, ригидным и фанатичным. Эти люди, ставшие специалистами в летном деле, должны были обладать определенными техническими навыками и умениями. В некоторых случаях террористы-самоубийцы должны получить и оперативную подготовку, если им надо замаскироваться, незаметно проникнуть на нужный объект, обмануть охрану, пронести взрывное устройство, поддерживать связь с другими преступниками и т. д. Может понадобиться и владение оружием.
К сожалению, мы не располагаем достоверной эмпирической информацией о психологических особенностях личностей тех, кто решился на самоубийственные террористические акты. По этой причине огромную ценность представляют выборочные, даже отрывочные сведения, получаемые относительно отдельных террористок.
М. родилась и воспитывалась в Чечне, в 19 лет вышла замуж без юридического оформления брака, стала второй женой. Через несколько месяцев муж был убит. Родившегося после его смерти ребенка забрали родители мужа, в связи с чем М. испытывала острые переживания. В этот период она познакомилась с мужчиной, который оказался чеченским боевиком. Он, по ее словам, постепенно сделал ее ваххабиткой, уговорил вступить в борьбу с неверными, постоянно снабжал религиозной литературой. Сначала она жила с ним в деревне в Чечне, затем под Москвой. Вместе с ней жили еще несколько женщин, которые тоже готовились стать самоубийцами-смертницами, а также еще один боевик-террорист. Время от времени женщинам давали выпить какую-то жидкость — якобы для того, чтобы они не волновались. Когда пришло время привести взрывное устройство в действие, в последний момент М. отказалась это сделать.
Психологическое обследование М. показало, что ее эмоциональные реакции адекватны ситуации. Интеллектуально-мнестические функции сохранены, однако суждения нередко поверхностны и незрелы. Отмечаются черты эмоциональной незрелости в сочетании с непосредоственностью в поведении, некоторой прямолинейностью и импульсивностью, склонностью к вытеснению, с одной стороны, и к тревоге, настороженности по отношению к окружающим, тенденции к анализу ситуации и рационализации — с другой. Ее отличают высокое чувство ответственности, обязательность, упорство при достижении цели, хороший самоконтроль, осознание социальных требований, эмоциональная стабильность и уравновешенность, практичность и прагматичность установок. В то же время склонность остро реагировать на потенциальные и реальные угрозы, сдержанность и скрытность определяют возможную дезорганизацию поведения в стрессовых условиях с трудностью выбора конструктивных самостоятельных выходов из конфликтных ситуаций, в которых доминирует отрицание своей вины при обвинениях в ее адрес, сдерживание собственных внешнеобвиняющих реакций, надежда на естественный ход событий. При стремлении к независимости и самостоятельности у М. развиты навыки приспособления к окружающим. В самосознании доминирующими ценностями являются стремление к внутренней свободе и покою.
Перечисленные психологические особенности М. позволяют понять и то, почему она попала под влияние тех, кто готовил ее к роли смертницы, и то, почему она все-таки отказалась взрывать себя, хотя именно эта женщина в силу последнего обстоятельства не может считаться типичной некрофильской личностью. Так, прямолинейность и импульсивность, чувство ответственности и обязательность объясняют, почему она попала под влияние террористов. Высокая сенситивность, склонность остро реагировать на угрозы дают возможность понять ее колебания в решающий момент и окончательный отказ взорвать себя.
Может показаться, что женщина, которая взорвала себя, тем самым взорвала все мифы о женской слабости, покорности и порабощения. Но так только кажется и притом не очень вдумчивому глазу: как раз то, что они взорвали себя, чаще всего говорит об их слабости, покорности и порабощении. Однако, разумеется, не всегда, поскольку иногда, пусть и в редких случаях, они сами проявляют инициативу, хотя их мир и предопределенность выбора все-таки диктуются мужчинами. Женский самоубийственный терроризм есть одна из самых ярких форм эксплуатации женщин, весьма характерных именно для традиционных обществ. Женщины-террористы были очень активны в Европе в 60-70-х гг., но не были самоубийцами, потому что сформировались и выросли совсем в других социальных условиях. Суицидальных действий от них никто и не требовал, они не были обучены в военном плане, их готовили только к самопожертвованию террористического характера; они никогда не были полноправными членами преступных террористических групп, они были только орудиями.
Из практики чеченских террористов известно, что они смертницами иногда делали даже собственных сестер и других родственниц. Правда, не совсем понятно, почему в террористических целях использовались люди, ведь взрывное устройство можно беспрепятственно принести в любое людное место, а затем взорвать его с помощью дистанционного управления. Очевидно, использование женщин все-таки было безопаснее для террористов, поскольку каждый пронос и оставление в нужном месте взрывного устройства в немалой степени опасно для них.
Женская душа вообще склонна к жертвенности, особенно ради своих детей или любимого мужчины, что нередко бессовестно эксплуатируется. Женщины более чутки, им в большей степени свойственно чувство вины.
Выявление, учет и оценка отдельных психологических особенностей личностей террористов-самоубийц, как бы ни были важны полученные сведения, не позволяют понять и объяснить все исследуемые явления в целом. Нужны еще более широкие обобщения, обращения к скрытым, потаенным механизмам человеческого поведения, глубинным мотивам. Научное исследование здесь ни в коем случае не может ограничиваться только учетом их внешних, пусть и глобальных разрушительных действий.
Пониманию личности террористов-самоубийц и мотивов их поведения может способствовать взгляд на них как на некрофилов, однако здесь потребуются весьма немаловажные объяснения. Некрофилия — разностороннее явление, как уже утверждалось выше, совсем необязательно, чтобы все некрофилы были преступниками. Она способна стимулировать и общественно полезное поведение. В то же время такая человеческая особенность может быть как врожденной, так и приобретенной. В последнем случае она возникает в результате неблагоприятных, порой очень неблагоприятных, трагических жизненных обстоятельств, изменяющих все отношения индивида к самому себе и миру, его смыслы и цели. Тогда он видит в смерти решение всех своих проблем и поэтому стремится к ней. Этим пользуются террористы, подводя свои жертвы к смерти, совершению самоубийственных террористических актов. Для них они делают смерть близкой, понятной, целесообразной.
Так поступало японское командование в годы Второй мировой войны, готовя камикадзе. Это было признаком слабости японской армии. Так поступало коммунистическое руководство СССР во время Великой Отечественной войны, с помощью пропаганды толкая Матросова и его последователей на верную гибель. И это тоже было признаком слабости СССР, и еще убедительно свидетельствовало о том, что человеческую жизнь власть ни во что не ставила.
Вместе с тем террористы вполне могут ощущать свое особое назначение, воспринимать себя исполнителями особой миссии, считать, что они не похожи на других людей. Подобное ощущение поднимает их в собственных глазах, не оставляя места для сожаления и чувства вины; конечно, они не считают себя ущербными или неполноценными. То, что содержанием их миссии является убийство, их совершенно не смущает, поскольку, в отличие от подавляющего большинства людей, они не видят в этом повода для осуждения. Экстраординарное состояние сознания, которое испытывают некоторые из них, убеждает их в своей избранности.
Некрофильское террористическое самоубийство, поскольку суицидент стоит на грани между жизнью и смертью, а само оно в наиболее полной форме выражает движение к последней, является одним из способов связи между этими важнейшими сферами. Люди издревле искали такую связь, пытаясь заглянуть в небытие. Идолопоклонники Сирии и Иудеи ждали предсказаний от убиваемых ими детей, сообщает Э. Леви в своей "Истории магии". Они верили, что последние крики их жертв могут дать им необходимую информацию.
Анализ материалов о смертниках делает возможным предположить у них наличие следующих качеств, аналогичных тем, которые выявлены у некрофильских убийц:
— полное отсутствие психологической идентификации с жертвами; они никогда не думают о них, не жалеют их, не способны сочувствовать им;
— ощущение своего особого назначения, своей избранности в связи с исполнением чрезвычайно важной и почетной миссии;
— бессознательное влечение к смерти, в которой они видят не небытие, а некий рубеж, за которым начинается новое существование, гораздо более счастливое и радостное;
— восприятие смерти, своей и чужой, не как наивысшей катастрофы, а как переход в новое бытие, как решение очень актуальной и сложной проблемы.
Не только для многих примитивных народов, но и для современных верующих, в том числе христиан и мусульман, даже для богословских философов (С. Кьеркегор) человек умирает лишь для мирской жизни, что не является важным, поскольку жизнь представляется лишь звеном в череде переходов и превращений. Смерть означает начало духовного возрождения, что и имеет наивысшую ценность, хотя страх смерти присутствует всегда и его не способна устранить ни одна религия. Но человек ни в коем случае не должен останавливаться, его задача двигаться вперед. Постоянное движение даже в смерти является важным условием загробного существования, а сама смерть — непременным его началом. Следовательно, по этой логике, к смерти можно и нужно стремиться.
Такая схема должна лежать в основе объяснения суицидальных террористических актов, особенно мусульманских экстремистов, среди которых религиозные верования весьма крепки. Подобно древним людям, они возлагают на смерть задачу решения жизненных вопросов. В данном случае мы говорим не о тех, кто организует самоубийственный терроризм, — они ведут войну, используя особые средства, поскольку иные им недоступны, а о тех, кто жертвует собой.
Следует выделить чеченских женщин, которые пожертвовали собой. Выше уже отмечались и те ситуации, в которых они находились перед суицидальным актом, когда их готовили к его совершению. Нельзя сказать, что все они как одна безропотно решались на такой шаг, — некоторые из них пытались сопротивляться и в конце концов иногда отказывались сделать то, что от них требовали. В одних случаях их за это просто убивали, в других — они оказывались изгоями в своей среде, спивались, становились проститутками, опускались на самое дно, от них отворачивались даже собственные родители. В условиях же подготовки к террористическому акту такие женщины обычно оказывались в абсолютно тупиковой ситуации, из которой они видели только один выход — смерть. Очень важно отметить, что сами кандидатки в смертницы не распоряжаются своей жизнью, она в руках тех, кому они привыкли повиноваться. Как правило, смертницы вербуются из числа тех, кто потерял мужа, брата или других родственников, за которых надо мстить. Наличие детей далеко не всегда заставляет их (как и палестинских женщин) отказаться от намерения пожертвовать собой. Подготовка смертниц практически всегда проходит подпольно, что психологически очень сближает всех, кто в ней участвует. Женщины, которыми до того времени мало кто интересовался и многие из которых находились за бортом жизни (среди них были незамужние, на которых террористы якобы женились, хотя браки нигде не регистрировались), вдруг почувствовали, что они значимы, востребованы, нужны, им доверено очень важное дело, с ними иногда даже общаются как с равными, а то и советуются.
В этой связи нужно подчеркнуть, что некрофилия, как и многие другие психологические особенности личности, может носить либо фундаментальный, либо ситуационный характер. В первом случае это изначальная черта человека, определяющая его жизнь, бессознательный выбор тех или иных вариантов поведения, сфер общения, даже профессии, во втором случае данная черта формируется и становится доминирующей под сильным влиянием конкретной жизненной ситуации, иногда длительной и психотравмирующей. Для чеченских женщин-самоубийц наиболее характерен, как можно предположить, последний вариант, однако предшествующей своей жизнью, ее условиями они предуготовлены к такой роли, в первую очередь тем, что у них всегда был подчиненный статус, иногда просто униженный. В условиях тотального давления со стороны террористов-боевиков и полной изоляции в период их подготовки к смерти они не знают, где и в ком искать защиты, их не могут, да и не всегда хотят защитить даже родственники, причем иногда далеко не бескорыстно.
Между тем внутренней субъективной опорой для изучаемых суицидентов является также вера в бога, который никогда не оставит их, поскольку они умирают за него и в загробной жизни смогут вкусить все мыслимые радости. Подобные представления, с которыми они знакомы с детства, постоянно внушаются им в тот период, когда их готовят к самоубийству. Это едва ли не самая важная часть подготовки наряду с насаждением ненависти к русским и "спасения" родины от них.
Мы не знаем, какова среди террористов-самоубийц доля тех, некрофилия которых носит фундаментальный или ситуационный характер. В качестве самого первого шага в познании индивидуальных причин террористических самоубийств полезно привести данные многих исследований о психологических особенностях лиц, добровольно ушедших из жизни. В числе этих особенностей — сниженная устойчивость к эмоциональным нагрузкам, неадекватная личностным возможностям, низкая самооценка, слабые способности психологической защиты. Среди террористов-самоубийц эти особенности налицо: эти люди не способны эффективно защищаться при психологическом давлении на них, они могут оценивать себя весьма невысоко, бессознательно воспринимая лишь в качестве "пушечного мяса", т. е. человека, который годен лишь на то, чтобы взорвать себя, использовать лишь свое тело в достаточно несложных, даже примитивных поступках.
Другие же воспринимают свой будущий самоубийственный шаг как особую миссию, как такое предназначение, которое возложено только на них.
Чтобы понять причины террористических самоубийств, необходимо задуматься над тем, ради чего совершаются самоубийства вообще, в чем их смысл, даже выгода, выигрыш, для самоубийцы в первую очередь на психологическом уровне. Это необходимо учитывать в отношении как тех террористов, у которых некрофилия является фундаментальным качеством их личности, так и тех, которые видят в смерти выход из создавшейся для них тупиковой ситуации. Лишить себя жизни можно в качестве выражения протеста против негативного отношения окружающих или, что не менее вероятно, такого отношения, которое лишь субъективно расценивается как враждебное или презрительное. Иногда это даже формы мести либо способ восстановления "справедливости". В других случаях самоубийца призывает на помощь, молит об изменении к нему отношения окружающих, о его приятии хотя бы после смерти. Иными словами, он "сейчас" будет удовлетворен, если сможет иметь уверенность, что "потом" будет признан. Как нетрудно заметить, здесь для него явный психологический выигрыш.
Многие же суициденты наказывают таким способом самих себя. Наверное, не будет преувеличением сказать, что это самые совестливые люди, их терзают чувство вины и осознание необходимости понести кару за свои действительные или мнимые грехи. У значительной части подобных людей наблюдаются депрессивные состояния, следует особенно подчеркнуть у них чувство вины и самоупрека. Подобных "виноватых" надо отличать от тех, которые покончили с жизнью из-за утраты ее смысла и невозможности поэтому жить дальше. Они как бы подводят итог, приходят к самому неутешительному балансу, ощущая себя в тупике, из которого нет иного выхода, кроме смерти.
Поиск субъективных причин самоубийств должен быть ориентирован на установление таких личностных факторов и их сочетания, которые закономерно и с большой степенью вероятности приводили бы именно к лишению себя жизни, а не к какому-либо иному поступку. Иными словами, источник аутоагрессии должен носить специфический характер. Это делает необходимым погружение в глубины человеческой души, анализ фундаментальных проблем бытия. Можно предположить, что самоубийц, как и убийц, отличает особое, присущее только им, но не осознаваемое ими отношение к смерти, которое непонятно им самим, а во многом и нам, хотя мы самонадеянно беремся судить о природе и тайных механизмах насильственной смерти.
Великое таинство и смысл смерти, на мой взгляд, принципиально непознаваемы, хотя по этим проблемам могут быть высказаны самые разные, очень мудрые, тонкие и верные суждения. Обычная же и очень понятная человеческая реакция на смерть — страх и непринятие ее. Но не будем забывать, что если бы ее не было, то не были бы написаны великие книги, не были бы построены соборы и пирамиды, не были бы созданы бессмертные произведения искусства.
Даже не мысль, а ощущение или предощущение смерти в сознании, а чаще бессознательна, никогда не оставляет нас — ни днем, ни ночью, спим мы или бодрствуем, работаем или отдыхаем, беседуем с друзьями или обнимаем женщин. Ее образ с нами, когда мы заботимся о здоровье, избавляемся от вредных привычек или устраиваем свою жизнь, а когда на концерте внимаем гимну жизни, то должны понимать, что тем самым пытаемся побороть или хотя бы на время вытеснить идею смерти. Необыкновенная сила религии заключается в том, что она готовит к смерти, утешает при ее приближении, снижает страх перед ней, вселяя веру в жизнь после смерти и в воскресение.
Есть основания думать, что смерть несет террористическим самоубийцам больше надежды, чем верующим, что они ценят ее выше, чем жизнь, что смерть для них привлекательна постольку, поскольку несет утешение и избавление от мирских несчастий. Мы не ставим под сомнение саму притягательность смерти для них. Однако движущие стимулы и механизмы этой притягательности совсем иные, внутренний, глубоко скрытый смысл саморазрушительных поступков связан не с названными выше обстоятельствами. В первую очередь мы пытаемся доказать, что смерть для самоубийцы-некрофила — чаще всего не уход от земных горестей: другие, не менее мощные силы толкают его к роковому шагу, а этот шаг весьма желателен для него по причинам, которые еще предстоит раскрыть.
Альбер Камю в одном из эссе писал: "Самоубийство совершают потому, что жить не стоит, — конечно, это истина, но истина бесплодная, трюизм. Разве это проклятие существования, это изобличение жизни во лжи суть следствие того, что у жизни нет смысла? Разве абсурдность жизни требует того, чтобы от нее бежали — к надежде или к самоубийству? Вот что нам необходимо выяснить, проследить, понять, отбросив все остальное".
Ошибки в понимании причин самоубийств проистекают из того, что даже психологи и психиатры, не говоря уже о юристах и социологах, строят свои объяснительные конструкции на сугубо социальном уровне, принимают на веру то, что лежит на поверхности, бросается в глаза (в данном случае — индивидуальные жизненные катастрофы), слишком верят тому, что говорят по этому поводу сами неудавшиеся самоубийцы. В результате упускаются огромные возможности экзистенциального объяснения, которое, как представляется, могло бы вернее других приблизить к истине.
Разрешение вопроса о том, кем являются лица, толкнувшие самоубийц на совершение террористического акта, не вызывает сложностей. Они — преступники-организаторы. Но вместе с пособниками и самими кандидатами в самоубийцы они составляют единую группу, которая может существовать и относительно короткое время. Э. Дюркгейм писал, что чем сильнее ослабевают внутренние связи той группы, к которой принадлежит индивид, тем меньше он от нее зависит и тем больше в своем поведении он будет руководствоваться соображениями своего личного интереса*(85). Однако группы, в которых формируется самоубийца-террорист, отличаются как раз внутренней сплоченностью, которая является залогом "успеха", т. е. того, что он не сможет уйти от предназначенной ему судьбы. Кандидат в самоубийцы способен чувствовать тесную общность не только с той малой группой, в которой он проходит подготовку к собственной гибели, но и с более широким кругом людей своей нации, религии, политических предпочтений. Тесную общность он чувствует и с той и с другой средой, в том числе в тех случаях, когда сам проявляет инициативу стать шахидом.
Всякое террористическое самоубийство есть бурный протест против сложившегося порядка вещей и в то же время признание своего бессилия. Если пристально вглядываться в террориста, то можно заметить, что он своими действиями стремится не столько одержать верх над врагом, сколько заставить уважать себя. У таких самоубийц может проявляться и бессознательное мазохистское стремление растоптать себя, что-то от Христа, отдавшего Себя на распятие ради спасения человечества. Самоубийца доходит до конца, дальше ничего нет, если, конечно, не считать обещанного ему светлого посмертного существования. В этом своем смертном конце он, скорее всего, не видит никакого противоречия, а поэтому делает к нему необходимый шаг.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги