Особое назначение (сборник)

- Товарищ! - просительно обратился он к владельцу "Волги". - Помогите! С женой у меня несчастье: заболела. Ездил в аптеку за лекарством, сейчас нужно быстрей домой возвращаться, а такси, как на грех, ни одного. Подвезите, а? Я заплачу...

Аспирант нерешительно возразил:

- Я вообще-то тоже очень спешу. Но если это не очень далеко...

- Не очень, совсем близко, - торопливо убеждал его парень.

Ехали, однако, долго. С многолюдных и ярко освещенных улиц свернули куда-то в сторону, на окраину города. Наконец в темном проулке парень попросил водителя остановиться.

- Приехали, - сказал он. - Вот, получите обещанное...

Но вместо денег парень выхватил из-за пазухи тяжелый молоток и коротко, без замаха, с силой ударил водителя в голову. Аспирант, обливаясь кровью, без звука повалился на сиденье.

Проворные руки быстро обшарили карманы. Толстая пачка десятирублевок и документы перекочевали в черный пиджак. Парень осторожно вылез из машины, бесшумно закрыл дверцу и, не оглядываясь, зашагал прочь, в темноту осенней ночи...

* * *

Сегодня у сержанта милиции Анатолия Бородаева, участкового инспектора Октябрьского райотдела внутренних дел, выходной. Конечно, не бог весть какое событие, а все-таки следовало заранее продумать, как провести его с максимальной пользой. Перво-наперво надо сходить с дочкой в зоопарк - давно обещал. Потом всей семьей в кино. Потом... В прошлое воскресенье он тоже распланировал заранее все семейные мероприятия, а в полдень - срочный вызов. И вернулся Анатолий Бородаев домой только глубокой ночью. Вот и получается, что в его беспокойной милицейской службе выходные - событие весьма редкое.

...Под вечер, когда намеченная программа отдыха была почти полностью выполнена, Анатолий Бородаев вышел с дочкой на улицу погулять. Когда проходили мимо райотдела, рядом остановился "газик" с красной опояской. Трое в милицейской форме вывели из машины задержанного. Заметив сержанта, окликнули:

- Как дела, Анатолий? Отдыхаешь?

- Отдыхаю, - участковый подошел к товарищам, поздоровался. - Кого привезли?

- Да вот... - отозвался один. - Сами еще не знаем, что за птица. Задержан по подозрению в разбойном нападении на водителя "Волги".

- Понятно, - сказал Бородаев.

Мельком глянул на задержанного. Высокий парень лет двадцати пяти. Черный пиджак расстегнут. Галстук в серую полоску съехал на бок. "Видно, бежал или сопротивлялся при аресте", - подумал сержант.

Дочка потянула за руку:

- Хочу домо-ой...

- Идем, идем... Ну, пока, ребята, до завтра!

...Ночью Бородаева поднял с постели телефонный звонок.

- Срочно в райотдел! - коротко, не вдаваясь в подробности, приказал дежурный.

"Ну вот и выходной мой кончился, - подумал сержант, на ходу одеваясь. Хоть дочку успел в зоопарк сводить..." И отправился выводить со двора мотоцикл.

- Обстановка такова, - сказал начальник отдела, когда весь оперативный состав был на месте. - Прошлой ночью в нашем районе неизвестный преступник напал на водителя "Волги". Оглушив его молотком, бандит забрал деньги, документы и скрылся. Вчера грабителя задержали, но... - начальник сделал паузу, - бандиту удалось бежать. И он непременно попытается как можно скорее вырваться из города. Наша с вами задача - перекрыть на своем участке возможные пути бегства преступника, найти и задержать его. Приметы грабителя...

* * *

Его привели в дежурную комнату райотдела, указали на низкую скамейку, отделенную от стола, за которым сидел дежурный, невысокой деревянной перегородкой.

В комнату беспрерывно входили люди - в форме в в штатском. На столе звонил телефон, и дежурный хриплым голосом кричал в трубку:

- Дачная, 18? Пьяный сосед дерется? Я вам уже в третий раз повторяю: выслали мы машину, выслали!..

Задержанный сидел на скамье, обхватив голову руками, и, казалось, не видел и не слышал ничего вокруг. Дикая, бессильная ярость душила его. Неужели попался? Неужели это конец? Снова суд, тюремная камера и небо в крупную клетку? Ему вдруг стало страшно в этой прокуренной насквозь, набитой людьми комнате. "Как волк в западне", - вспомнил фразу из читанной бог весть когда "детективной" книжки. А может быть, еще не все? Может, удастся уйти?..

Он встал, застегнул пиджак, поправил галстук.

- Гражданин начальник, можно отлучиться на минутку?

Дежурный поднял голову:

- Это еще куда? А-а... - кивнул милиционеру: - Выведи!

Узкая дорожка вела к дощатому сооружению в глубине двора. Позади едва угадывался в темноте невысокий забор. Парень шагал по дорожке неторопливо, как на прогулке. Милиционер - в полуметре сзади. Когда до забора оставалось совсем немного, преступник неожиданно обернулся, ударил милиционера по ногам, оттолкнул и кинулся к забору. Едва коснувшись руками шершавых досок, перемахнул через препятствие и помчался по улице. Страх, дикий звериный страх придавал ему силы, и он бежал, не разбирая дороги, каким-то шестым чувством угадывая в кромешной тьме выбоины, арыки, повороты...

На окраине города он наконец остановился и, обессиленный, упал на траву. Долго лежал без движения. Сердце колотилось гулко и часто: "Ушел... Ушел... Ушел!.." Теперь скорее - вон из этого города. Любыми путями и куда угодно. Скрыться от глаз милиции. Отсидеться где-нибудь в укромном и тихом месте, пока не улягутся страсти. А там помаленьку да полегоньку снова за старое. Ух, только бы уйти! Только бы...

* * *

На Северном кольце, что опоясывает столицу широкой асфальтовой лентой, движение не прекращается ни на минуту. Мчатся машины, легковые, грузовые, в город и из города, днем и ночью. Магистраль живет беспокойной и стремительной, как этот нескончаемый поток автомашин, жизнью.

Анатолий Бородаев зябко поежился: чертовски холодные стали ночи. Осень. Вчера, говорят, первые заморозки ударили.

Пост сержанта - на самом оживленном перекрестке Северного кольца. Вот уже третий час он стоит здесь и останавливает подряд все проходящие мимо машины. Придирчиво проверяет документы, заглядывает в кузова, под сиденья. Подозрительных лиц не обнаружено. Значит, преступник, которого ищет милиция, отсиживается где-то в городе. А если он попытается улизнуть другим путем? Скажем, на поезде? Или самолетом? Ну что ж, пусть попробует. И на вокзале, и в аэропорту работники милиции готовы встретить грабителя. Он сейчас, как волк в западне. И выхода ему из этой западни - нет.

...В семь утра из-за поворота показался рейсовый автобус Алма-Ата Чемолган. Бородаев поднял полосатый жезл. Шофер остановил машину. Сержант поднялся в салон и привычно сказал:

- Граждане пассажиры, прошу не волноваться: я задержу вас ненадолго. Проверка документов.

В тот же самый миг сержант краем глаза увидел, как пассажир в углу, на заднем сиденьи, ногой отпихнул в сторону небольшой коричневый чемодан и отвернулся к окну.

Бородаев сделал вид, будто ничего не заметил и подошел к девушке, что сидела рядом.

- Ваши документы!

Девушка порылась в сумочке и достала синенькую книжечку - студенческий билет.

- Ваши!..

Бородаев сказал это пассажиру на заднем сиденьи. Тот медленно, словно нехотя, повернулся. Молодой парень лет двадцати пяти. Черный пиджак. Неяркий галстук в серую полоску. "Где-то я этого типа уже видел, - сержант мысленно перебирал события последних дней. Профессиональная память сработала быстро и четко: - Стой! Да это же тот самый, которого вчера вечером ребята в райотдел привезли. Значит..."

- Ваши документы! - строго повторил Бородаев.

- Нету у меня документов, - угрюмо ответил парень.

- В таком случае прошу пройти со мной.

Парень молча поднялся.

- И чемодан не забудьте взять с собой.

- Какой чемодан?

- Вот этот, что под сиденьем.

- Это не мой.

- Как - не ваш? - сержант достал из-под сиденья коричневый чемодан, поднял над головой: - Граждане, кто хозяин этого чемодана?

В автобусе все молчали. В этот момент парень вдруг резко пригнулся, оттолкнул в сторону сержанта и рванулся к выходу.

Но Бородаев не растерялся, не замешкался. В два прыжка он настиг беглеца, цепкие руки железным кольцом сдавили парня - ни повернуться, ни вырваться.

- Стоять спокойно! - приказал сержант. - Теперь не убежишь.

Он быстро обыскал задержанного. Из кармана пиджака извлек самодельный нож, сработанный "под финку", из другого - два паспорта.

- Ого! А говоришь, документов нет. Чьи паспорта?

Парень угрюмо молчал. Из автобуса вынесли коричневый чемодан. Бородаев открыл крышку. Сверху - стопка документов, деньги. Теперь сомнений не было: задержан тот, кого искали нынче всю ночь.

Из-за поворота стремительно вылетел милицейский "газик" и притормозил у обочины. К Бородаеву спешили на помощь товарищи.

При расследовании установили личность грабителя: Владимир Геннадьев, вор-"гастролер", прибыл в Алма-Ату со "скромным" желанием ночными грабежами раздобыть средства для легкой жизни и дальнейших странствий по городам и селам. Это он, воспользовавшись доверчивостью аспиранта К., ограбил его и едва не убил ударом молотка. Это он накануне во Фрунзе обобрал и едва не убил слесаря Анатолия П..

Но бандит жестоко просчитался. Работники милиции не дали ему "развернуться". Похождения "гастролера" в Алма-Ате закончились для него плачевно. Суд воздал должное бандиту и грабителю.

* * *

Несколько слов о герое нашего рассказа - участковом инспекторе Октябрьского РОВД г.Алма-Аты сержанте Анатолии Бородаеве. Молодой коммунист служит в милиции недавно - с апреля 1970 года. В милицию он пришел по направлению райкома партии и коллектива завода "XX лет Октября", где работал слесарем. За короткий срок Анатолий Бородаев освоил профессию, показал себя добросовестным, находчивым и смелым работником. На его участке нет нераскрытых преступлений.

За смелость и находчивость при задержании опасного преступника сержант милиции А.Бородаев награжден денежной премией.

В.ДЖАНАЕВ

"ЗЕЛЕНЫЙ ХВОСТ"

Скорый поезд Москва - Алма-Ата делает, остановки редко. Но именно в эти короткие промежутки неуютного затишья ревизор ощущает неясную тревогу. Лишь когда поезд трогается, Иван Прокопьевич погружается в зыбкую полудрему. Его измученное приступом сердце, подчиняясь ритму колес, начинает биться ровнее, спокойнее.

Поезд входит в грозу. В купе словно сгущаются сумерки. Молнии ослепительными зигзагами вспарывают серо-фиолетовое небо. Иван Прокопьевич ждет, когда по окну забарабанит дождь, но его все нет и нет. Туча оказалась бесплодной: бушевала нередкая в этих местах сухая гроза.

Очередной удар горма потряс степь, прокатился по металлической крыше вагона и, видимо, поэтому не было слышно, как открылась дверь. Кто-то вошел в купе и темной тенью молча навис над ревизором.

Тот с трудом приподнялся на локтях, всматриваясь в лицо вошедшего. Очередная вспышка молнии помогла ему. Иван Прокопьевич вздрогнул. Капли пота выступили на лбу: он узнал вошедшего. А тот, засунув руки в карманы, смотрел на распластавшееся тело ревизора и, похоже, улыбался. Потом сделал шаг вперед, медленно наклонился. Иван Прокопьевич бессильно закрыл глаза. Тоска сжала сердце...

* * *

Неделю назад Иван Прокопьевич Волков, старший ревизор контрольно-ревизионного отдела Министерства сельского хозяйства республики, прибыл в Кзыл-Орду.

- В Казалинский? Вроде бы ревизовали совхоз недавно... Что ж, возьмите в помощники Тажбенова - нашего заместителя главбуха. Лишний раз проверить не грех. А при случае будет и переводчиком.

На перроне станции Казалинск Волков и Тажбенов были удивлены: их ждали. Непримечательной внешности человек с папкой под мышкой представился:

- Дайрабаев Ерлепес, главный бухгалтер райсельхозуправления.

Оказалось, что он уже забронировал места в гостинице, а пока настоятельно приглашает их к себе на чашку чая. Поколебавшись, ревизоры согласились. "Не так уж он и прост", - решил Волков, заметив, как скромно и ненавязчиво, но уверенно ведет хозяин беседу. С таким трудно выдерживать официальный тон. Конечно, Волков за годы ревизорской практики давно взял за правило: о деле говорить только в крайнем случае.

Так он почувствовал, что его изучают. Лишь начинает он говорить, хозяин спокойно откладывает пиалу, внимательно слушает, заглядывая в глаза чуть глубже, чем позволяет обычная незатейливая беседа.

А вот и знакомый прием - "откровенные слова" гостю. Хозяин неожиданно прервал разговор и, понизив голос, заявил, что считает своим долгом сообщить уважаемым гостям: в Казалинском овцеплемсовхозе неблагополучно.

"Да, непрост", - подумал об этом "откровении" Волков, шагая вслед за Тажбеновым в гостиницу.

В совхозе их также явно ждали: устроили не менее радушный прием. "Вот тебе и внезапная ревизия!" - злился Иван Прокопьевич, пытаясь охладить гостеприимный пыл совхозных руководителей. К тому же в селе не было гостиницы и никаких предприятий общепита, а ревизор не любил "столоваться" у частных лиц. Но деваться было некуда.

Директор совхоза Ш.Калабаев вызвал здорового и мрачноватого на вид хмурого дядьку лет пятидесяти по имени Шемберлен и распорядился как следует принять гостей.

Началась ревизия. Главный бухгалтер совхоза Абубакир Орынбаев, мужчина лет сорока, приятной наружности и крепкого сложения, принес кипу документов. Он непринужденно шутил и своим спокойствием вызывал у ревизора невольную симпатию.

Волков бегло пролистал документы и ужаснулся: они были в невообразимом состоянии. Кассовые книги не пронумерованы и не подшиты... Ни одного акта о внезапных ревизиях... При смене кассиров даже не оформлялись акты приема-передачи кассы.

Иван Прокопьевич ошеломленно придвинул к себе большие конторские счеты и углубился в изучение бумаг. Видно было, что и расходные документы оформлялись с грубыми нарушениями: их чаще всего оплачивали без подписей распорядителей кредитов. Приходно-расходные ордера выписывались самими кассирами, сплошь да рядом с подчистками да подтирками.

А в ведомостях на выдачу зарплаты вообще не разберешь, за какой период выплата, кто ее производил. Порой они даже были без соответствующих подписей ответственных лиц.

С утра до вечера ревизоры просиживали в конторе, но работе не видно было конца. Количество улик росло с каждым днем.

Орынбаев и другие работники совхозной бухгалтерии со все возрастающим беспокойством наблюдали, как всклокоченный и красный от адской жары Волков брезгливо, лист за листом выдирает из папок. Портфель разбухал от фиктивных и слишком сомнительных ведомостей и расходных ордеров.

На четвертый день главбух не выдержал. Едва не силой затащив Ивана Прокопьевича в полутемную комнату кассы, он предложил оценить стоимость портфеля со всем содержимым.

- Не распускайте руки! - срывающимся от волнения голосом отрезал Волков. - За подобные разговоры вы понесете ответственность!

И почувствовал, как неприятно заломило под левой лопаткой сердце.

Главбух не произнес ни слова. Молча взглянув на ревизора, вышел вон. Больше его Иван Прокопьевич не видел. Ни в тот день, ни в последующие. Но с тех пор потерял покой. С каким-то болезненным беспокойством ревизор ощущал присутствие Орынбаева всюду, казалось, тот следит за каждым шагом прибывшего ревизора.

Может, от волнения и жары, а может, от сердечного недомогания, но тревога в душе Ивана Прокопьевича росла. Как-то, возвращаясь вечером домой, Волков невесело заметил, что в последнее время стал оглядываться чуть ли не через каждые полсотни метров. И не раз ощущал косые взгляды в спину. Начали сдавать нервы.

Еще этот Шемберлен. Что за человек - одному богу ясно. Кормит, правда, хорошо. Но почему ночует не в доме с семьей, а вместе с ревизорами, в юрте? Всегда ложится поперек выхода прямо на полу. Зачем?

Сон у Ивана Прокопьевича беспокойный. Просыпаясь ночами, он совал руку под матрац: на месте ли портфель? И каждый раз ему казалось, что Шемберлен тоже не спит.

Как-то Волков, вернувшись с Тажбеновым после очередного трудового дня в конторе, заметил, что в юрте что-то изменилось. Да, диван, на котором спал ревизор, был отодвинут от тонкой войлочной стены юрты. Топчан Тажбенова тоже. Иван Прокопьевич внимательно посмотрел на хозяина, зажигающего керосиновую лампу. Спичка, чиркнув, осветила огромную коричневую ладонь, нос с крутой горбинкой и маленькие поблескивающие глазки на широком грубом лице.

Почувствовав, что на него смотрят, Шемберлен поднял голову. На мгновение их взгляды встретились. Это длилось какую-то секунду, но и она что-то сказала ревизору.

Засветив лампу, хозяин вышел из юрты, а ревизор сел на диван, устало вытянув ноги и откинув голову. Смутная догадка теплой волной пробежала по его лицу. Он понял, почему Шемберлен ложился у самого входа, почему так часто просыпался. И почувствовал благодарность и горячую симпатию к этому грубоватому, но честному человеку.

А когда стемнело совсем, в юрту, откинув полог, скользнул невысокого роста пожилой казах. Иван Прокопьевич узнал его. Это был комендант совхоза. Оглядев всех и бросив "салам", он опустился на кошму. Все молча последовали его примеру.

- Вот что, баскарма, - начал он, поворачиваясь к Волкову, - в конторе поздно не сиди. Ходи по улице, когда светло. Дома, когда он рядом, - показал комендант на возвышающегося темной глыбой Шемберлена, - все будет хорошо. На речку купаться не ходи.

- А в чем, собственно, дело?

Прижав правую руку к груди в знак прощания, комендант поднялся и молча вышел.

Ревизор отнесся к предупреждению со всей серьезностью. В свои шестьдесят лет он знал, как ведет себя волк, когда его загонят в западню. Орынбаев, пожалуй, опаснее.

В эту же ночь был составлен текст телеграммы на имя министра сельского хозяйства республики: "...целях сохранности документов просим срочно поддержки... установлено хищений на сто пятьдесят тысяч рублей...".

А через день Волкова свалил жестокий сердечный приступ: сказалось напряжение последних дней. Ревизор никого не узнавал, только сжимал портфель с бумагами. Кто-то привез врача. Несколько уколов камфары привели Волкова в чувство.

Передав документы Тажбенову, Иван Прокопьевич зашел к Шемберлену проститься. Тот бережно взял в свои огромные мозолистые ладони сухонькую руку старого ревизора.

- Ну, вот и все, спасибо, - проговорил Иван Прокопьевич и замолчал, не зная, что еще сказать. Шемберлен не проронил ни слова, только наклонил голову в знак прощания. На его бесстрастном лице нельзя было прочесть ничего.

Волков быстро пошел по улице. Миновал один квартал, второй. Оглянулся. У юрты, крепко расставив ноги, все еще стоял Шемберлен и смотрел ему вслед.

В тот же день Иван Прокопьевич взял в Кзыл-Орде билет на поезд Москва Алма-Ата. Уже когда заходил в вагон, безотчетно оглянулся. Нет, Орынбаева на перроне не было.

И вот теперь они снова встретились, двое в одном купе...

Улыбка сошла с лица главбуха. Он наклонился, в упор глядя ревизору в глаза. Волкова затошнило от запаха водочного перегара.

- Документы где? - хрипло выдохнул Орынбаев.

Волков окаменел, лихорадочно соображая. В эту минуту решалось все. Сказать правду, что портфель у Тажбенова, - и кончится этот кошмар. Главбух уйдет, а там уж пусть выкручивается товарищ... Но выкрутится ли?

- У меня, - глухо ответил Иван Прокопьевич.

Орынбаев молча потянулся рукой к заднему карману брюк. Потом нервный взмах из-за спины и... В руке была пачка денег.

- Согласен. Но только не здесь! - к Ивану Прокопьевичу возвращалось самообладание. - Дома, в Алма-Ате. Запиши адрес и домашний телефон.

- Возьми, - настаивал главбух, - как аванс.

- Дома, только дома.

Глаза Орынбаева радостно заблестели.

- Я в вагон-ресторан за коньяком! - объявил он.

- Какой коньяк! - отмахнулся Волков. - Вот я чем сейчас пьянствую, - и показал бутылек с валокардином.

Когда дверь за Орынбаевым, наконец, закрылась, Иван Прокопьевич бессильно откинулся на подушку...

Прошли сутки с того момента, как скорый поезд прибыл в Алма-Ату. Наступило очередное утро. В прокуратуре республики и МВД Казахской ССР оно началось с телефонного звонка о том, что одному из сотрудников Министерства сельского хозяйства предлагается крупная взятка. Инициатор - главбух Казалинского овцесовхоза А.Орынбаев.

Номер гостиницы "Казахстан", где поселился приезжий, был взят под наблюдение оперативными работниками.

Весь день главный бухгалтер отсутствовал. Появился под вечер. А еще через час поступило сообщение: в люкс на втором этаже, который занимал Орынбаев, зашел человек.

В это же самое время к администратору гостиницы, которая разговаривала с двумя дежурными по этажам, подошли трое мужчин в плащах и фетровых шляпах - заместитель начальника отдела БХСС МВД подполковник Т.Кубешев, старший следователь по особо важным делам прокуратуры республики А.Плотников и старший инспектор ОБХСС А.В.Бессонов.

- Мест нет! - привычно отрезала в окошко администратор. Кубешев представился и, в двух словах объяснив суть дела, попросил женщин быть понятыми.

И вот они перед дверью люкса. Администратор постучала раз, другой. Никто не отозвался. Дверь была заперта.

- Может быть, там никого нет? - предположила администратор.

- Открывайте! - приказал Плотников.

Дежурная по этажу достала из кармана запасной ключ. Зашла в номер. На фоне окна отчетливо вырисовывался профиль мужчины крепкого телосложения.

- Документы! - потребовал Бессонов.

Бледный, как стена, Орынбаев прижался спиной к стене, и, видимо, все понял. В наступившей глубокой тишине слышалось лишь легкое похрустывание.

Звук этот уловили все. Он шел от главбуха и был, видимо, для него нестерпим. Это похрустывали в его карманах, распрямляясь, смятые в спешке пачки новеньких купюр. Деньги были во внутренних и боковых карманах пиджака, в брюках... Потом их находили под ковром и под матрацем.

Понятые ошеломленно смотрели то на растущую кучу банковских билетов на столе, то на Орынбаева. Таких жильцов они еще не встречали.

- Вам придется следовать за нами, - объявил Кубешев.

Выходя, он мельком еще раз оглядел номер. На столе стояли две бутылки коньяка и две шампанского, всевозможные закуски. На полу - перочинный нож с открытым штопором, как символ несостоявшейся пирушки.

...Неделю уже Орынбаев вел себя на допросах весьма стандартно: все отрицал и уверял, что он хороший человек. Лишь первые два дня он изображал из себя сумасшедшего и наводил по ночам страх на обитателей КПЗ дикими воплями и бессмысленным бормотаньем. Теперь он бессмысленно отпирался.

Тем временем в прокуратуре республики и ОБХСС занимались комплектованием следственной и оперативной групп. После выполнения определенных формальностей группы должны были выехать в Кзыл-Ординскую область.

Однако произошел случай, ускоривший события. Единственная фраза, брошенная Орынбаевым в коридоре КПЗ, была услышана одним из надзирателей: "Как только в совхозе узнают, от бухгалтерии и дыма не останется. Сгорит, как свечка, в первую же ночь".

На следующий день в самолете, взявшем курс на Кзыл-Орду, уже сидел инспектор ОБХСС. А еще через сутки работники конторы Казалинского совхоза с изумлением наблюдали, как он и еще несколько сотрудников Казалинского РОВД выносят из бухгалтерии кипы документов и складывают их в кузов грузовика.

- А где Орынбаев? - с любопытством спросил один из работников конторы.

Милиционеры продолжали работать молча, будто и не слышали вопроса. Через час все содержимое бухгалтерии, включая архивы за несколько лет, было вывезено из совхоза и сложено в кабинете заместителя начальника Казалинского РОВД, бывшего в то время в отпуске. Кабинет и бухгалтерию опечатали.

Правда, следователи прокуратуры и оперативники незамедлительно почувствовали настойчивое давление противодействующих сил. Из совхоза полетели жалобы с требованием вернуть бухгалтерские документы, изъятие которых якобы нарушает производственный процесс хозяйства. Прокуратура Казахской ССР подтвердила правомерность действий милиции. Стало тихо.

Совместным постановлением прокурора республики и министра внутренних дел была создана оперативно-следственная группа. Оперативниками руководил Т.Кубешев, следователями прокуратуры и МВД - следователь по особо важным делам прокуратуры Александр Александрович Рекин.

В Казалинск прибыла еще одна ревизорская бригада в составе пяти человек. Дело в том, что Волков проверил только кассовые операции. Расчетный счет Госбанка и финансово-хозяйственную деятельность он, естественно, изучить не успел.

Бригаде еще предстояло проделать огромную работу, произвести документальную ревизию за период с 1960 по 1967 год включительно. За ревизорами по горячим следам действовала оперативно-следственная группа. В круг допрашиваемых вовлекались все новые лица.

Но ни директор совхоза Ш.Калабаев, ни главбух Орынбаев и его предшественник, теперь уже главный бухгалтер райсельхозуправления Е.Дайрабаев, ни кассиры Ж.Итигулов и К.Бегимбаев не склонны были сознаваться в присвоении денег или обвинять в этом своих "коллег".

Ревизоры раскапывали все новые аферы и махинации, цифра похищенных у государства средств росла, а кто занимался махинациями, оставалось по существу до конца неясным. Необходимо было сделать так, чтобы интересы подследственных разошлись, чтобы с каждым днем разрыв между ними углублялся.

И этого удалось добиться. Первым, после долгого допроса у Рекина, бросил свой щит Итигулов. "Правду говорит следователь, - рассуждал он, - я привозил для Дуйсенбаева и Дайрабаева ящиками коньяк и шампанское, целые туши баранов и сумки мандаринов на закуску, а теперь мне за это отвечать? Пусть отвечают те, кто ел и пил!"

Кассир начал давать показания, которые явились чувствительным ударом для других членов преступной группы. Заторопились в раскаянии и они, теряя спокойствие и все больше озлобляясь друг на друга. Как и раньше, каждый начисто отрицал свою вину, зато, подозревая, что дружки хотят выйти сухими из воды за их счет, не стесняясь, вспоминал все грехи остальных. Эти торопливые обвинения нельзя даже было назвать показаниями - беззастенчивая грызня хищников.

С этого момента следователи и оперативники стали получать огромное количество информации, которую, правда, всю надо было подтвердить документами. Эпизод за эпизодом постепенно раскрывали они картину многолетнего преступления.

Разрабатывать способы хищений начал в совхозе Ерлепес Дайрабаев, бывший тогда главным бухгалтером. Человек осторожный, крал он нечасто. Но помногу. В 1962 году из кассы "исчезло" и потом было тщательно завуалировано около 6 тысяч рублей. Абубакир Орынбаев, в то время кассир, терпеливо изучал способы и методы своего "учителя".

Видимо, он немалого достиг в своем усердии, ибо через год, когда Дайрабаева перевели в райсельхозуправление, скромный кассир стал сразу главным бухгалтером совхоза. При Орынбаеве совхозная касса стала совсем дырявой, а способы хищений более разнообразными: тут и махинации с платежами в Госстрах, и двойные списания по кассе, и многое другое.

Иногда Орынбаев даже не считал нужным особенно заметать следы. В апреле 1967 года, например, под видом премии (хотя она вообще не была положена) без каких-либо подтверждающих документов он "описал по кассе" (то есть в свой карман) 8780 рублей. В делах центральной бухгалтерии даже не была заведена расчетная ведомость по начислению и выдаче этой мифической премии.

Деньги делались буквально из всего. Даже из шкур павших овец. В совхозе такая кожа оценивается как лоскут и стоит 10 копеек, а мелкая вообще не приходуется. В Казалинском же эти лоскуты оформлялись через сельпо как принятые от населения полноценные шкуры. Бизнес делался на ложках, вилках, лопатах, веревках...

Как-то Н.Н.Котлов, следователь следственного управления МВД Казахской ССР, из интереса подсчитал, что, если верить документам, на каждого барана в совхозе приходится по две ложки и вилки, по штыковой лопате и грабарке.

Совершались аферы и другого толка. В феврале 1967 года по доверенности, подписанной за директора Орынбаевым, которая почему-то оказалась зарегистрированной в Тюра-Тамском мясокомбинате, через завхоза участковой больницы там было получено больше тонны баранины и 360 килограммов жира всего на 1400 рублей. Все это погружено на машину. Она ушла, и... ребристые следы затерялись в путанице степных дорог. На совхозный склад мясо и жир так и не попали. Таким же непостижимым образом исчезла тонна риса.

В повседневных заботах о собственном благополучии расхитители совсем забыли о своих непосредственных обязанностях. Да и когда им было думать о худеющей совхозной кассе!

Десять лет назад Казалинский совхоз приносил государству более полумиллиона рублей прибыли в год. Хорошо зарабатывали рабочие совхоза. Однако вскоре хозяйство стало убыточным. А к концу деятельности воровской шайки государство уже понесло убыток - 357 тысяч рублей! Падеж скота из-за хозяйственной неразберихи стал обычным явлением. Снизились заработки чабанов и других рабочих. Однако это не волновало директора совхоза, главного бухгалтера и других. Они "зарабатывали" вполне достаточно.

Орынбаев, как выяснилось впоследствии, был не в ладах с правосудием давно. Еще во время войны его судили за хищение продовольственных карточек.

Но это не пошло ему впрок. Вел он себя по-байски. На поминках отцу Орынбаев подарил каждому гостю по 25 рублей, а тем, кто прибыл издалека, дал по сотне. Однажды на станции Тюра-Там главбух заехал в гости к дальнему родственнику. Хозяин тут же забил барана и поставил бесбармак. Орынбаеву, как уважаемому гостю, подали грудинку, а затем в знак особого уважения баранью голову. Главный бухгалтер бросил за грудинку 100 рублей, за голову еще 150.

Мимо маленького сотого разъезда даже простые поезда мчатся не замедляя хода. Однако скорый Москва - Алма-Ата несколько раз вдруг терял разгон и делал остановку ради Орынбаева. Главбуха знали все официантки вагонов-ресторанов, называя его не иначе как "зеленый хвост". За бешеные деньги, которые он, не глядя, бросал на ресторанный стол и уходил, не замечая сдачи.

Главбух жил до поры до времени припеваючи, и щедрость его не знала предела.

Так председателю аулсовета Д.Есеналиевой он "подарил" 300 совхозных рублей, своему родственнику Сугурбаеву - 250, Сапарбаеву - 300, Онарбаеву 400, работнику ОРСа А.Матаеву - 700...

Кайпкан Бегимбаев, кассир совхоза, безропотно выполнял все прихоти своего начальника и отдавал полученные в банке деньги. Однажды на допросе он рассказал, как к Орынбаеву со станции Тюра-Там приехал в гости некий А.Жубатканов. Бегимбаев накануне как раз получил деньги для расчета с чабанами совхоза. Пир шел горой. В самый разгар гость пожаловался хозяину:

- Абеке, так люблю ездить на мотоцикле! А тут, - Жубатканов понизил голос, - один знакомый пообещал "Урал" купить за тысячу триста. Какая машина! - мечтательно застонал он. - Тулпар! А денег немного не хватает.

Абубакир Орынбаев не спеша ободрал зубами баранье ребро и, прожевав, вытер тыльной стороной ладони жир с губ.

- Сколько?

- Ну, хотя бы пятьсот...

- Кайпкан! - повел бровью Орынбаев в сторону кассира.

- Завтра зарплату выдавать... - заикнулся было Бегимбаев, но деньги выдал.

- Абеке, - начал опять гость. - Один знакомый мне тоже обещал помочь деньгами, но вдруг не сможет? А мотоцикл вот-вот возьмут...

- Кайпкан, дай ему еще пятьсот.

Кассир тяжело вздохнул, но снова полез в портфель.

- Ой-бай. Абеке! Какой ты богатый! - засюсюкал гость, подливая хозяину в рюмку коньяку. - Почти на целый мотоцикл дал! Без трехсот рублей...

- Кайпкан!

- На, на тебе мотоцикл! - рассвирепел Бегимбаев и, открыв портфель, бросил на блюдо с бараниной пачку денег.

- Эй! - закричал главбух. - Не кидай! Деньги-то казенные! - И весело захохотал. Повизгивая и хлопая себя по ляжкам, ему вторил Жубатканов.

...Проработав четыре месяца, ревизорская бригада в феврале 1968 года отбыла обратно в Алма-Ату. У оперативников и следователей забот еще хватало.

Они уже порядком устали от этого многоэпизодного дела, длинного, как марафонская дистанция. Высокий и энергичный Рекин держался, как всегда, безукоризненно прямо, но волевое лицо его заметно потеряло свежесть, а под глазами легли тени. От этого голубовато-серые глаза его казались ярко-синими. Бесконечные допросы порядком вымотали. Подследственные выворачивались, как могли, и создавали путаницу в показаниях.

Вот и на этот раз верный себе Дайрабаев не признается в очередном эпизоде.

- В 1962 году, будучи главбухом совхоза, используя оставшийся с прошлых лет премиальный фонд, вы оформили подложную ведомость на выплату премий чабанам на сумму 5297 рублей. Затем по договоренности с вашим кассиром Орынбаевым изъяли из кассы 4797 рублей и поделили? - начал допрос А.А.Рекин.

- Ложь, - коротко бросил Дайрабаев.

- Что ложь? - терпеливо переспросил Рекин. - То, что ведомость была фиктивная, или что именно вы приняли участие в махинации?

- И то, и другое, - невозмутимо отвечал Дайрабаев, поудобнее устраиваясь на стуле. Видно было, что он готов к очередному долгому допросу, к этой выматывающей игре нервов и слов, из которой следователь порой выходил не менее измученным, чем арестованный.

- Вы хотите сказать, что премия действительно была выплачена? включился следователь МВД Николай Николаевич Котлов.

- Вот именно, о чем свидетельствуют подписи, которые не являются фиктивными. Можете назначить экспертизу, - язвительно процедил Дайрабаев.

- Но Орынбаев уже признался...

- Вот и разговаривайте с Орынбаевым, - отрезал Дайрабаев.

- Можете идти, - неожиданно сказал Рекин, и, когда подследственного увели, нервно закурил папиросу.

- Вторую пачку распечатываешь. Не много ли за день? - заметил Котлов.

Рекин неопределенно повел папиросой, что, видимо, означало: так уж получается... и озабоченно посмотрел в окно. По твердой, как чугун, земле змеилась поземка.

- Придется опять посылать ребят на зимовки к чабанам.

- Доберутся ли до Кара-Кумов в такую погоду? Буран бураном погоняет, покачал головой Котлов.

- Так что ж, простить этим пять тысяч?

- Исключено, разумеется.

- Значит, придется посылать.

Рекин открыл дверь и попросил позвать инспекторов ОБХСС МВД республики Мендыгали Абулкатинова и Айтпая Кыздарбекова...

- И Кенжеков пусть придет! - крикнул он кому-то вдогонку. Вскоре все трое уже навьючивали поклажу. Кыздарбеков и Абулкатинов - на лошадей, Нукурбет Кенжеков - на двугорбую верблюдицу. Ему предстояло добираться до самой дальней совхозной зимовки в Кара-Кумах, почти за триста километров от центральной усадьбы. Каждого сопровождал проводник. Двинулись в путь по разным дорогам.

"Как витязи на перепутье. Налево пойдешь... - вспомнилась Мендыгали Абулкатинову невесть когда читанная детская сказка. - Что каждого ждет в пути?" Он оглядел степь. На горизонте - размытая дымчатая полоса.

Вот и не видно уже Кыздарбекова и Кенжекова. Скрылись в далеких снегах. Косматые лошади Абулкатинова и его проводника потряхивали гривами в такт шагам и почти касались боками. Так им было, наверно, веселее. Устраивало это и всадников. Проводник, молодой парень, почти не разговаривал с оперативником. Видимо, стеснялся, считая неудобным досаждать вопросами большому начальнику, каким он, по всем признакам, считал Мендыгали.

Поднялся легкий ветерок, вороша гривы лошадей. Проводник встрепенулся, прислушался, и, мечтательно глядя в белесую даль, запел. Тягуче и чуть гортанно, то скорым речитативом, то растягивая каждый слог на добрые полминуты.

Ветер между тем начал крепчать. Большие сугробы, тут и там перегородившие дорогу, закурились белой снежной пудрой. Песня проводника смолкла. Абулкатинов увидел его встревоженное лицо.

- Начальник, буран будет!

Абулкатинов подъехал к нему вплотную, так как ветер уносил слова в сторону, и крикнул:

- Далеко еще?

- Ой, далеко!

- Едем быстрее!

Пустили лошадей рысью. Пока видно дорогу, надо беречь каждую минуту. Но и буран уже настигал путников.

И вот уже закрутилось, завертелось все вокруг, не на чем остановить взгляд. И сам мир кажется зыбким и нереальным в белой мгле.

- ...вяжи верев... - донесся до Абулкатинова далекий голос. И вдруг он совсем рядом увидел лицо проводника. Тот протягивал конец длинного аркана. Оперативник догадался: надо связать между собой лошадей, чтобы не разойтись в степи.

Двигались ощупью. Ветер дул с такой силой, что Абулкатинов прижимался всем телом к крупу животного, чтобы не оказаться на земле. Снег набивался под воротник и в рукава, пронизывая ткань одежды.

"Холодно", - ежился оперативник.

И вдруг его бросило в жар. В стоголосом реве бурана он услышал звук, который нельзя было спутать ни с каким другим. Мендыгали заметил, что этот звук появлялся только тогда, когда ветер дул с левой стороны. Это несся по степи жалобный волчий вой.

Конец аркана задергался, и через минуту появился проводник. Безусое лицо его было искажено страхом.

- Каскыр! Волки! - закричал он и показал влево.

Мелькнула неясная серая тень и снова пропала в снежных вихрях. Или показалось? Опять появилась. Волк! Крупный, взъерошенный, с вздыбленным черным загривком. Он сел на задние лапы и завыл, словно призывая на подмогу всю стаю.

Видимо, это был разведчик, иначе бы он, не мешкая, кинулся на лошадь.

Абулкатинов инстинктивно потянулся рукой к поясу и тут только вспомнил, что безоружен. Боясь потерять в степи пистолет, оставил его в райотделе. Холодом полоснуло по сердцу. "Плохая смерть", - мелькнула мысль.

- Пока нет стаи - уходитъ! - закричал он проводнику. - В буран могут нас потерять.

Лошади испуганно захрапели и послушно бросились в галоп. Вой стал удаляться. Но теперь позади был не один зверь. Пока лошади, шатаясь от усталости, отдыхали, стая заметно приблизилась.

Еще один бросок вперед. Под Абулкатиновым лошадь упала на колени, но ее потянул аркан, и она с трудом поднялась. "Лошади уже не побегут, - подумал оперативник. - А стая близко".

Вой слышался сзади, слева, справа. Подъехал проводник. Он вопросительно, как-то по-детски смотрел на работника милиции.

Лошади шли по инерции медленным, обреченным шагом. И вдруг проводник по-мальчишески тонко закричал. Абулкатинов посмотрел, куда он показывал рукой, и не поверил. Впереди, метрах в пятнадцати, виднелась стена кошары!

Вскоре пожилой казах-чабан наливал им душистого чая и ни о чем не расспрашивал, видя, что гости еще не в состоянии говорить.

Но вот чаепитие закончилось, и Абулкатинов достал из кармана лист бумаги. Это была ведомость на премию, подлинность которой утверждал Дайрабаев.

- Это ваша подпись? - обратился он к чабану.

- Моя, - подтвердил хозяин.

- Значит, премию получили?

- Нет.

- Как? - воскликнул Абулкатинов. - Вы же расписались! И сумма ведь не малая.

- Расписался... - чабан замялся. - Орынбаев тогда сказал, деньги когда-нибудь потом выплатит, а сейчас они очень нужны ему и Дайрабаеву. Так мы этих денег больше и не видели.

- А как добраться до других зимовок? - встрепенулся Мендыгали.

- Куда сейчас доберешься? Уже вечер. Завтра сам провожу. Но и там чабаны этих денег, - кивнул он на ведомость, - не получали, я знаю.

Абулкатинов откинулся на подушку и почувствовал, что засыпает. "Как там Кенжеков?" - только и успел он подумать.

Помощник прокурора из небольшого города Арыси Нукурбет Кенжеков тоже попал в этот страшный буран. Веселый и неунывающий, любимец всей следственно-оперативной группы, он, однако, потерял весь свой юмор, когда жестоко истрепанные пятичасовым бураном они с проводником-аксакалом остановились в степи.

Путники уже вступили в Кара-Кумы, но на первых же барханах верблюды стали. Они были измотаны. А еще ни один человек не видел, чтобы верблюд тронулся с места, когда он сильно устал.

- Замерзнем! - крикнул Кенжеков аксакалу. - Может, пойдем пешком? - и тут же плотно зажмурился. Буран наотмашь хлестнул по лицу пригоршней снега, смешанного с песком.

- Слазь! - ответил ему старик. - Останемся здесь.

- Где здесь? - не понял следователь.

Старик меж тем уложил на снег одного верблюда и через метр - другого. Затем обмотал запасной шубой ноги Кенжекову и, совершив короткую молитву, лег вместе с ним между животными.

"Скорей бы замело, - думал Кенжеков, прижимаясь к теплому боку верблюдицы. - Только снегом. Если наметет бархан песку - не встанем. В ноябре пронесло, неужели здесь конец?"

В ноябре о Нукурбете говорило все село Ак-Суат и окружающие отделения. Кенжеков возвращался с проводником в Казалинск. Должен был передать срочные сведения Рекину. Однако их остановила Сыр-Дарья. Довольно широкая в этом месте река покрылась корочкой льда. Паром уже не работал. Не ходили и машины - слишком тонок ледяной мостик. Что делать?

Проводник только вскрикнуть успел и в ужасе попятился назад. Нукурбет бросился бежать по тонкой голубой корочке льда, издалека огибая бьющие водяными колючками промоины. Лед трещал под его ногами, оседал в воду. Но Кенжеков за доли секунды успевал пробежать дальше. Так и осталась за ним на реке дорожка ломаного льда. А потом он еще несколько километров шел по степи и чудом не заблудился. Но документы тогда точно принес в срок...

И на этот раз Нукурбету повезло: сутки они проспали под сугробом. Разбудил их треск ледяной корки над головой. Это встали верблюды. Мир сиял чистотой и спокойствием.

Кенжеков и проводник еще стояли, пошатываясь, не совсем сбросив с себя сонное оцепенение, и улыбались, щурясь на зябкое неяркое солнце.

Когда Кенжеков добрался до зимовок, чабаны признались: да, они расписались за премию, которой так и не увидели.

Подследственные еще запирались, но это была уже агония. Их упрямству и хитрости противостояли неопровержимые факты и документы - плоды многомесячного труда следователей и оперативников.

В конце 1968 года, когда в Казалинске состоялся суд, ревизоры Волков и Тажбеков выступили на нем 297-м и 298-м свидетелями. Подсудимые были приговорены к длительным срокам тюремного заключения.

Е.ОКСЕНЕНКО

В ОТДАЛЕННОМ ПОСЕЛКЕ

I

Вызов к начальнику был неожиданным. Сержант милиции Михаил Куринев забеспокоился, хотя не чувствовал за собой ни малейшей провинности: чего не случается, может, и оплошал где, сам того не заметив.

Когда Куринев зашел в кабинет, подполковник Никифоров приветливо поднялся навстречу, указал на стул.

- У меня серьезное предложение, товарищ Куринев, если хотите - просьба, - начал он. - В двух десятках километрах отсюда возводится кирпичный завод производственная база Казахстанской Магнитки. Там вырос поселок, в нем живет преимущественно молодежь. А порядка мало. Нужен работник милиции вдумчивый, требовательный, решительный. Сами понимаете - участок отдаленный, многие вопросы придется решать самостоятельно, - начальник сделал паузу и неожиданно закончил, - выбор пал на вас. Подумайте.

Перед мысленным взором Михаила Куринева пронеслась его пятилетняя милицейская служба. Трудился он старательно, часто и день, и вечер, а иногда и всю ночь напролет.

Но одно дело - работать в коллективе сослуживцев, чувствовать локоть товарища. А тут - отдаленный поселок, и он, Куринев, один-одинешенек. Вдруг не справится? К тому же не хочется трогаться с места, менять город на какой-то неблагоустроенный поселок.

Встав по команде "смирно", сержант четко ответил:

- Слушаюсь. Когда прикажете ехать?

- Завтра получите подробный инструктаж и поедете с моим заместителем.

II

Холодным и мокрым выдался день, когда со двора городского отдела милиции выкатил "газик" с двумя пассажирами. Это были майор Ержанов и сержант Куринев.

По асфальту машина бежала бойко. Миновали поселок строителей Казахстанской Магнитки, корпуса "Промстроя" и завода железобетонных изделий. Отсюда начиналась полевая дорога - глинистая, грязная. Водителю то и дело приходилось включать передний мост. Это не всегда помогало, и на помощь приходили майор и сержант.

Часа через два уставшие, забрызганные грязью, они добрались наконец до поселка. Называли его по имени близлежащего железнодорожного полустанка Солонички. Невелик поселок: десяток зданий барачного типа. Непривычен для новичка неумолчный рокот движка местной электростанции.

Была обеденная пора. Работники милиции решили заглянуть в столовую пообедать. Их приветливо встретил уже немолодой человек в белой куртке и поварском колпаке.

- Иван Михайлович Бондаренко, заведующий столовой, - отрекомендовался он.

Было немножко странно, что Иван Михайлович худощав. Обычно руководящие работники общепита выглядят несколько иначе. Но, как выяснилось, ни условия, в которых работал Иван Михайлович, ни его непоседливая натура не располагали к полноте. Для того, чтобы вовремя и сытно накормить людей, он сам порою не ел и не спал.

- Возьмите хотя бы сегодняшний день: дождь, слякоть, - жаловался он. Для меня это хуже ножа острого. У нас все привозное: продукты, топливо, вода, и, если случается бездорожье, рискуем остаться безо всего. А попробуй запоздать с завтраком или обедом, что скажут люди? Вот и приходится ломать голову...

Пообедав, Ержанов и Куринев зашли в одно из восьми общежитии и завязали беседу с жильцами. Сразу же посыпались вопросы и жалобы:

- Когда у нас организуют самодеятельность?

- Почему кино редко завозят, а лекций совсем не бывает?

- Чего там, даже книжку негде достать, - мрачно заметил паренек с наколкой на левой руке.

Выяснилось, что в непогожие дни людей плохо обеспечивают работой. Отсюда низкие заработки и много ничем не занятого времени. Это расхолаживает неустойчивых, они попадают под влияние сомнительных элементов.

Жаловались на домоуправа Касякина, пьяницу и бюрократа, на малоактивного секретаря комсомольской организации стройуправления Раю Севергину, на милицию, которая заглядывает в поселок, лишь когда стрясется какая-нибудь большая беда.

- Теперь у вас будет свой милиционер, вот... товарищ Куринев, представил сержанта майор Ержанов. - Прошу любить и жаловать, а главное помогать.

Невесело было на душе Куринева. Сколько трудностей. Что он сделает тут один, в такой обстановке? Может, отказаться пока не поздно? Но вспомнился сержанту заведующий столовой. А как же он? Ведь нелегко ему, однако участок свой обеспечивает.

III

В первый день работы на новом месте Михаил Куринев убедился в правдивости пословицы: "Один в поле не воин". Сержант не раз ловил на себе откровенно неприязненные взгляды, слышал едкие реплики. В дни авансов и получек порой вспыхивали ссоры и драки. Начнет разбираться с одним, а уже затеяли шум другие.

"Так дело не пойдет, - думал сержант. - Все-таки большинство здесь честные, сознательные люди. Надо их организовать против нарушителей. Об этом же и подполковник говорил".

Кое-кого из активистов Куринев сразу заметил. Особую симпатию вызвал молодой коммунист Ким Семенков, работавший электриком на строительстве кирпичного завода. Недавно он взялся за организацию художественной самодеятельности.

Как-то вечером сержант зашел к Семенкову в общежитие посоветоваться, как привлечь молодежь к борьбе с антиобщественными явлениями. Тот поддержал Куринева:

- Я тут знаю ребят. Одним словом, помогу. Надо только поговорить с людьми.

- А поговорим так, - подхватил Куринев. - Я приглашу из городской милиции работника для беседы. О его приезде оповестим молодежь. После доклада выступите вы и я. И тут же, на собрании, начнем записывать в бригаду содействия милиции.

- И знаете еще что, - добавил электрик, - надо подумать и о самодеятельности. Это тоже будет подспорьем. Коллектив подбирается хороший. Одна беда - баяниста нет.

- Баяниста? - сержант милиции задумался. - Подумаю.

Собрание прошло очень хорошо. На призыв Куринева и Кима Семенкова откликнулось много молодежи, которой давно опостылели непорядки в поселке. В бригаду содействия записалось сразу более двадцати человек.

Собирались бригадмильцы в домоуправлении, после окончания рабочего дня оно переходило в их распоряжение. На стене вывесили график дежурства.

IV

Прошло больше месяца.

Сержант вполне освоился со своим положением, стал, что называется, чувствовать пульс поселка. Бригадмильцы по вечерам выходили на дежурства в клуб, столовую, делали обходы общежитии.

Любители выпивать и подебоширить заметно поутихли. Кое-кому из них довелось отсидеть по пятнадцать суток ареста. А иных пришлось передать для привлечения к уголовной ответственности. Но главным в работе Куринева было не администрирование, а убеждение, терпеливое разъяснение элементарных положений советского правопорядка.

Отношение к милиционеру заметно изменилось. Если прежде его недолюбливали, то теперь стали уважать, почтительно уступали ему дорогу, вежливо здоровались.

Участковый... Куринев формально не был участковым уполномоченным: по штатам эта должность не предусматривалась для Солоничек. Но практически он выполнял роль участкового.

Сержант не ограничивал свою деятельность делами сугубо милицейскими. Непорядки, затруднения, в чем бы они ни выражались и какой бы они характер ни носили, всегда побуждали его к активному вмешательству. Однажды он разговорился с ребятами, недавно прибывшими на стройку из Запорожья.

- Посоветуйте, що мне робить, - мешая русские и украинские слова, обратился к милиционеру один из новичков Виктор Нуждан. - Понимаете, не принимают на работу. О це вже недилю без дила сижу.

- Как так не принимают? - удивился Куринев.

- Да понимаете, в дорози, колы сюда ихав, трудовую загубыв. А без книжки - сами понимаете...

- Чего же вы сразу не сказали?

На другой день сержант вместе с Виктором поехал в стройуправление "Доменстрой". Прошли прямо к начальнику.

- Парня нужно принять. Я ручаюсь за него, - попросил Куринев начальника, изложив суть дела. Виктор был устроен.

В другой раз жильцы одного из общежитии пожаловались: уже полмесяца, как у них не меняется постельное белье. Куринев тут же - к домоуправу Касякину. Тот выслушал его и мрачно отрезал:

- Сам знаю. Не ваше дело. Прочистят дорогу, тогда и стирка будет.

- Ошибаетесь. Мне до всего есть дело. А если всю зиму проезда не будет, - тогда как?

Домоуправ молча пожал плечами и потянул к себе какую-то бумагу, давая понять, что к дальнейшему разговору не расположен. Но сержант продолжал настаивать:

- Я б на вашем месте не ждал погоды. Попросил бы домохозяек из семейных квартир. Все равно ведь кому платить - городским или здешним.

V

Молодые жители Солоничек уже не спрашивали, когда у них будет самодеятельность, они сами участвовали в ней. Чаще стали наведываться сюда лекторы, появилась библиотека.

Михаилу Куриневу полюбился поселок, его люди. Ради благополучия людей он готов был работать круглосуточно.

Это случилось в одну из вьюжных зимних ночей. Время клонилось к девяти вечера. Сержант только что зашел в клуб, где проводилась репетиция танцевального кружка. Подошел Семенков:

- Не могу нарадоваться, - кивнул он в сторону баяниста. - Просто виртуоз. И где это ты, Михаил Михайлович, раздобыл такого?

- Постарался для пользы дела, - ответил сержант.

Да, постарался. Побывал даже в парткоме треста, прежде чем добился перевода Юрия Масненко из города в Солонички...

В клуб вбежала буфетчица Шура, вся в снегу. Голос ее прерывался:

- Шофер замерзает! Возле Жана-Аула. Двое оттуда добрались еле живые...

Музыка замолкла. Волнение Шуры передавалось всем - человек в опасности!

"Сейчас же на поиски! - решил Куринев. - Но с кем?" Прикинул в уме, кто из бригадмильцев понадежней и повыносливей. Ну, конечно же, Виктор Тюрин и Николай Акулин. Побежал за ними.

...Шли, держась за руки. Пурга бушевала с неистовой яростью, перехватывала дыхание, валила с ног. На пуговицу шинели сержант повесил электрический фонарик. Попадался сугроб - светил: вдруг там человек. Но... поиски были безрезультатными.

Перевалило далеко за полночь, когда сержант и его спутники, совершенно уставшие и продрогшие, возвратились в поселок. Шофера так и не нашли. Совесть мучила Куринева до тех пор, пока не узнал он, что пострадавшему посчастливилось пробиться в соседнее село. Но люди в поселке помнят об этом случае...

VI

В кабине самосвала, рядом с водителем, Михаил Куринев ехал в городской отдел милиции на общее собрание личного состава. Боковое стекло было опущено, и теплый ветер властно врывался в кабину, неся из степи терпкий запах трав.

Вроде бы и немного - каких-нибудь девять месяцев проработал он в поселке, а сколько изменений произошло там за это время! Не часто встретишь теперь на улице пьяного, услышишь непристойное слово. Еще в начале весны убрали домоуправа Касякина. Секретарь комсомольской организации стройуправления тоже новый - Ким Семенков.

Михаил был далек от мысли усматривать в этих изменениях только свои заслуги. Разве без таких людей, как Иван Михайлович Бондаренко, Николай Акулин, Ким Семенков, Виктор Тюрин сумел бы он сделать что-нибудь? Крепкая мужская дружба с ними вселяла уверенность, помогала бороться за новую жизнь.

Э.ИСМАИЛОВ

ТЕНЬ НА УЛИЦЕ САДОВОЙ

Случилось так, что эти шестеро встретились у ворот таксопарка, а потом, уяснив свои намерения, отправились знакомым, нахоженным путем в сквер, прилегающий к кинотеатру "Авангард".

Здесь на зеленой лужайке они уверенно выбрали место и невозмутимо, с хозяйственным видом принялись откупоривать бутылки, в то время как самый младший, Федька, отправился к ближайшему магазину и выпросил у бойкой, накрашенной продавщицы стакан, уже пожелтевший и отбитый кем-то из многочисленных просителей. Та, как водится, вначале отмахнулась, но, узнав Федьку, раздобрилась и даже приложила к стакану несколько завалящих сухарей.

Федька небрежно, по-взрослому поблагодарил ее и поспешил к дружкам. В этом местечке все хорошо и давно, со школьных парт, знали друг друга и не только по уличным кличкам или законным именам. Знали, кто кому и что должен, кто с кем встречается, кто каждый заработанный рубль несет домой, в семью, а кто шаромыжничает в районе близкого кладбища, пугая захожих старушек бесцеремонным обращением с кладбищенской оградой.

По шоссе мчались рейсовые автобусы и случайные машины. Было жарко и тесно в летней одежде. Солнце готовилось вот-вот повалиться за высокие карагачи, но почему-то задержалось на их верхушках и висело, висело...

Да, случилось так, что эти шестеро в этот день и час встретились на этом месте. Спустя девяносто две минуты один из них будет мертв, а пятеро остальных станут подозреваемыми в жестоком, преднамеренном убийстве. Придет время, и они, протрезвев и осознав весь ужас происшедшего, будут оправдываться, путать следствие не столько в попытках спасти самих себя, а потому, что после принятой порции спиртного они очень смутно припоминали происшедшее, пытаясь в отуманенной алкоголем памяти отыскать хоть малейшие убедительные доводы того, что это не они убийцы, что все это фантастически несправедливая ошибка следствия.

Но это еще надо было доказать. И здесь они, пятеро взрослых людей, почувствовавших, как почва уходит из-под ног, были бессильны почти так же, как и погибший Василий Квочкин.

В жизни порой бывает так, что незначительные в отдельности обстоятельства, в какой-то определенной последовательности следуя друг за другом, создавая или разрушая мимолетные связи, вдруг приобретают огромную власть над человеком, направляя его поступки и исподволь готовя для него крутые повороты, тем более поразительные, если речь идет о судьбе, в которой уже все сложилось, все выяснено, и которая развивается без всплесков романтики, без тяги к приключениям одинаково каждый день и каждый год. И нельзя, конечно, сказать, что обстоятельства возникают сами по себе, независимо от людей, в жизни которых они сыграют особую роль. Скорей всего именно образ мыслей этих людей, их поведение и отношения друг с другом и порождают эти обстоятельства.

О встрече в сквере эти шестеро заранее не уславливались. Все получилось случайно. Загнав машины в гараж, разговорились у ворот Сергей Коромыслов и Коля Коротких. К ним подошел Федька, огорченный тем, что единственная среди таксистов женщина, Зоя Крупенева, презрительно отозвалась о его шоферских способностях, и теперь Федька испытывал жгучую и непреодолимую потребность поделиться своей обидой хоть с кем-нибудь и заодно поругать руководство таксопарка, которое берет баб на эту сугубо мужскую работу. Было и еще одно желание у него, о котором он и сам не догадывался, но жило оно где-то глубоко внутренне, вынуждая его искать собеседников, чтобы в их ответных, таких же усмешливых словах по отношению к Зое Крупеневой обрести на мгновение утраченную уверенность в себе, сгладить и смыть в душе неприятное ощущение неполноценности, возникшее после язвительных слов Зои.

Поэтому, едва обнаружив в Сергее и Николае именно, тех, кого искал, и желая еще и еще утвердиться в их и своих глазах, предложил он отправиться на знакомую лужайку и спрыснуть спокойно уходящий день.

Втроем идти было как-то несподручно. Сергей и Николай вдосталь наговорились сегодня, чуть не полдня околачиваясь в таксопарке из-за неповоротливых слесарей. Федьку же как собеседника они в расчет не брали молод еще, жизнь лаптями не хлебал, только слушать может, широко раскрыв рот, а что ему говорить-то, все старые байки были давно рассказаны, а новые не придумывались, настроение было не то.

Но тут с Фабричной вывернула серая "Волга", и все стоящие у ворот тут же признали в ней свою, а за рулем увидели говорливого и надежного напарника Василия Квочкина. Все разом замахали руками. "Волга", взвизгнув тормозами, остановилась, и Квочкин, понимающе оглядев компанию, сказал, не задумываясь: "Минутку, ребята, все ясно, машину загоню и от присутствия с вами не откажусь".

Федька ожил, стал о чем-то спорить с Николаем. Покопался в кармане, нащупывая две припасенные на всякий случай трешки, с которыми, признаться, расставаться ему не хотелось, такие они были новенькие, только из Госбанка, и, возможно, первыми попавшие именно к нему. Но это были деньги заработанные им, и поэтому Федька, нисколько не колеблясь, решил истратить их сейчас же, как только представится возможность.

Может быть, цепь роковых случайностей была бы нарушена, когда подошли к ним еще двое: однофамилец Федьки, длинноухий и узкоскулый Лешка Тарасов и его вечный спутник, маленький, какой-то весь неухоженный Витька Замирайло, от которого недавно с двумя детьми ушла жена, отчаявшись дождаться увидеть в Витьке Замирайло человека семейного и серьезного.

Они стали уговаривать пойти не к "Авангарду", где душно и жарко сейчас, где можно вполне нажить неприятности, если появятся несговорчивые дружинники, а развернуть баранку круто влево и отправиться к кладбищу, поваляться там в высокой траве, где чинно и мирно можно вдоволь набраться спиртного, а потом без всякого шума податься по домам.

Но и Федька, и Василий, и Николай уже вполне определенно настроились на сквер за кинотеатром "Авангард", и после недолгих препирательств, в которых Федька задавал тон, настояли на своем.

Так начался их путь навстречу трагической развязке, которая и чуть позже могла не состояться, и никто из этих шестерых никогда бы и не подумал, что так могло произойти.

...Пили и разливали быстро, не церемонясь, без тостов и обязательных в другой, более спокойной обстановке, речей. Похваливали принесенные Федькой сухари. Заедали огонь в горле тридцатикопеечной килькой, консервы которой неведомым гением были изобретательно названы "дружными ребятами". Время от времени кто-нибудь, испытывая потребность побродить, покидал компанию, подходил к кинотеатру, пошатываясь, спускался в овраг, на дне которого валялся выброшенный домашний скарб: обрывки старых газет, битые бутылки, поржавевшие колеса детских автомобилей и что-то еще. По возвращении ему наливались штрафные, он морщился, но пил, понимая, что компанию обижать нельзя.

Хмель быстро ударил им в голову. Деревья поплыли над улицей, вытанцовывая что-то свое. Гомон отдыхающих, толпящихся у входа в кинотеатр, потускнел и отдалился.

Федьку сгоняли за добавкой. Он немного поворчал, но, сникнув под распорядительными взглядами, мигом собрался, теша себя тем, что сможет перекинуться парой простых, но значительных фраз с бойкой продавщицей винного отдела, которая умела ответить так, что голос у Федьки начинал срываться, а в голове что-то отдаленно и приятно шумело.

Василий, ударяя себя в грудь, неведомо с кем заспорил. Его поначалу слушали, а потом заговорили вдруг все разом, перебивая и суетясь.

...Выяснилось, что все наличное выпито, а раскошеливаться никто не решался. Разве что Федька, раз и навсегда решивший доказать свою причастность к миру мужчин, но две его трешки давно уже перекочевали в ящик продавщицы винного отдела.

Все одновременно поднялись и пошли к узкой улочке Садовой, выбегающей слева из-за низких, вихрастых домишек, чтобы потом, простившись, разбрестись по домам, где привычно ждали семьи.

Над ними плыли выгоревшие крыши деревянных и кирпичных строений, пушисто распускали лапы карагачи, в огнях стоватных ламп расцвеченно стоял кинотеатр. Кого-то потянуло в сторону от нахоженной тропинки, и круг роковых совпадений замкнулся.

Когда они, прорвавшись сквозь кусты, перешли дорогу, Квочкин упал. Его спутники, еще ничего не поняв, столпились вокруг него и стали поднимать. Василий не шевелился, а под ним тускло расплывалась красная лужица, вбирая в себя дорожную пыль, прошлогодние листья, примятые, изжеванные окурки папирос.

Василий был мертв. Но чтобы это понять, людям, шедшим с ним, потребовалось еще несколько часов.

Так они стали подозреваемыми в убийстве.

Как всегда бывает в таких случаях, любопытные не заставили себя ждать. Тесное кольцо вокруг лежащего на земле Василия собралось быстро и все росло. Кто-то бросился вызывать "скорую" и милицию. В центре кольца, гомоня и нервно жестикулируя, стояли пятеро спутников Квочкина. Мнение толпы поначалу было едино - что парня этого, на земле, порезали его же друзья в пьяной ссоре, и антипатии окружающих к пятерым таксистам быстро нарастали.

Однако, когда сюда прибыла оперативная группа, ни свидетелей, ни очевидцев не нашлось. И не потому, что люди не хотели брать на себя обременительный труд, не желая иметь дело с бесконечными вызовами на опросы и очные ставки, а потому что и на самом деле никто из стоящих здесь ничего не видел и ничего не знал.

А двое пареньков, Нифонтов и Семенов, которым кое-что было известно, потолкавшись на перекрестке, торопливо исчезли в темноте ближнего переулка.

И тут Федька Тарасов совершил поступок, из-за которого на свет появилась версия номер два, которая была версией основной и отрабатывалась следователями долго и тщательно.

Заметив идущего от кинотеатра Борьку Шварца, парня хулиганистого и сквернослова, Федька растолкал стоящих и кинулся ему навстречу, растерянно говоря окружающим, что это вон тот ударил Василия.

У Федьки были стародавние счеты со Шварцем, который, как он твердо знал, никогда на улицу не выходил без ножа и был скор в его применении.

И знай Шварц, что произойдет дальше, не стал бы он, при виде бегущего к нему Федьки, вытаскивать нож, пытаясь блеском его остановить и напугать Тарасова. Но все это произошло, и чуть позднее, когда он увидел, что на помощь к Федьке спешат еще десятка два парней, Борька струсил, развернулся и кинулся бежать по Садовой, понимая, что его крепко могут побить и, как ему казалось, ни за что.

Вид бегущего с ножом в руке воодушевил толпу, она взорвалась криками и ругательствами. Борьку быстро настигли, вывернули ему руку с ножом и злого, ошалевшего от боли и неожиданности, доставили обратно к перекрестку.

Обследование места происшествия ничего не дало. Кровь у Василия Квочкина хлынула неожиданно и как-то разом после того, как он упал.

Таксисты и удачно пойманный предполагаемый убийца Шварц были порознь доставлены в отделение милиции, где дали первые и, как оказалось впоследствии, самые путанные показания.

Неудивительно, что в убийстве никто из них не признался, негодуя и возмущаясь, ругая друг друга и изумляясь происшедшему.

Когда на другое утро начальник городского управления милиции полковник Кусмангалиев вызвал к себе одновременно двух следователей по особо важным делам майора Александра Морковкина и старшего лейтенанта Владимира Шумейко, те уже догадывались, к чему это. Кабинеты управления гудели разговорами о происшествии на улице Садовой, у каждого были свои предположения, но толком никто ничего не знал.

Кусмангалиев, человек высокого роста, уверенный и энергичный в движениях и поступках, выслушал рапорты двух следователей, которых он ценил за свой подход к делам, и определил задачу - раскрыть преступление на Садовой.

Когда следователи вышли из кабинета Кусмангалиева, к ним подошел молоденький капитан, недавно перешедший в угрозыск из отдела по борьбе с хищениями, и, завистливо поблескивая чуть желтыми белками выпуклых глаз, намекнул на то, что особое задание, которое они получили, для него не секрет и что долго возиться не придется, убийца уже под замком, остается только подвести его к той психологической черте, за которой почти у любого преступника происходит внутренний перелом, вынуждающий его искать спасение в признании.

- Не части, - хмуро остановил его Морковкин, который всегда глубоко переживал поручаемые ему дела об убийстве.

Капитан замолчал, но не обиделся. С Александром Григорьевичем он не был близко знаком, но слышал о нем, как об опытном следователе, и не сомневался, что если тот что имеет на уме, то значит не понапрасну.

Кабинет особистов Морковкина и Шумейко все управление в шутку называло кельей. Узенький, почти полностью загороженный двумя столами-трудягами, он походил на тысячи таких же учрежденческих комнат, отличаясь от них только тяжестью решеток на окне и прочностью входной двери.

Морковкин и Шумейко давно и хорошо сработались, их удачное содружество ускоряло решение трудных дел. Разве что Шумейко так и не приучился к табаку, а майор заваливал стеклянную пепельницу искуренными до пальцев сигаретами "Прима", приговаривая при этом, что концентрация табачного дыма способствует концентрации мысли. На этой почве у них частенько были разлады. Шумейко демонстративно распахивал дверь, требуя от Морковкина оперативно покинуть кабинет и курить в коридоре, где, кстати, и походить можно вдоволь. А это, по словам Шумейко, более способствовало концентрации мысли.

Однако такое расхождение во взглядах на природу раскрытия преступлений не рассорило их. Оба были люди серьезные, обстоятельные, считавшие свою работу разновидностью психологической науки.

- Ну, что, Владимир Гаврилович, - сказал майор, усаживаясь за свой стол и привычно нащупывая в кармане кителя изрядно опустошенную за время разговора с полковником пачку "Примы". - Давай для начала поговорим с таксистами. Отработаем версию первую. Как этот пункт звучит в уголовном кодексе? Убийство при обоюдной ссоре. О нанесении тяжких телесных повреждений, повлекших за собой смерть пострадавшего, видимо, речь вести не будем, поскольку Квочкин скончался почти мгновенно после нанесения ему смертельной раны.

Протрезвевшие на утро таксисты ничего нового припомнить не могли. Их привезли в сквер, где еще вчера вечером они задиристо горланили, задевая прохожих. Сейчас, когда их выводили поодиночке, они стояли понуро, не узнавая места, показывая то в одну сторону, то в другую. Ничего не добившись, от таксистов, следователи отпустили их домой, взяв с каждого подписку о невыезде. Оставили только Федьку, который уже неуверенно продолжал настаивать, что это дело без Шварца не обошлось.

...К следователю Шварц вошел хмурый, невыспавшийся. Видно, всю ночь трясла его мысль о том, что "шьют" ему явную "липу", а он - пацан, кому он нужен, кто за него заступится, и милиции главное закрыть дело побыстрее, ведь их за это тоже ругают, у всех ведь начальство имеется. Его тревоги подтверждались тем, что одежду с него сняли, дав взамен серую тюремную, тем самым мгновенно переведя из разряда подозреваемых в обвиняемые. А это уже существенно меняло его положение.

Ему стало бы совсем плохо, если бы он знал, что на рубашке его, там, где прятал он ее под шикарный ковбойский ремень со стальными насечками, в лучах ультрафиолетовой лампы отчетливо обозначились следы крови, которые, как определила эксперт Мария Васильевна, оказались одной группы с кровью погибшего Василия Квочкина.

На основании всех этих данных и предполагая, что Борис Шварц может скрыться, Николай Артемьевич Лезин, прокурор города Алма-Аты, подписал ордер на его арест. И согласно этому ордеру следователи имели право десять дней держать Шварца, как подозреваемого, в камере предварительного заключения, а за это время надо было распутать узелок, который сложным никому не казался, а то, что Шварц наотрез отрицал свою вину, никто всерьез не принимал, ведь не всякий преступник на этой стадии следствия вдруг "расколется" и потянет на себя дело, по которому вполне можно получить высшую меру наказания расстрел. Тем более, что кровь на рубахе Борьки была явно Василия, а Шварца взяли тут же с увесистым охотничьим ножом в руках, который, по данным охотинспекции, числился потерянным одним незадачливым любителем природы.

Шварца поразило, что кровь, обнаруженная на его рубахе, совпала по группе с кровью Василия Квочкина, но он тут же объяснил себе это тем, что ему продолжают "шить липу". И когда Морковкин спросил его, а откуда же у него кровь, он ответил, что утром подрался с каким-то неизвестным парнем на улице и что кровь его.

В это трудно было поверить, зная, к каким уловкам прибегают преступники. И для Морковкина, и для Шумейко подобный ход подозреваемого удивления не вызвал. Огорчились они, чувствуя, что следствие выходит на зыбкую почву, на следах крови прочную базу под обвинение хулигана Шварца не подведешь.

Шварца вернули обратно в камеру, наказав надзирателям смотреть за ним, уж больно обреченно он выглядел, а сами стали обдумывать: а что же дальше?

- Шварц, Шварц, - думал Шумейко. - Это суть твоя или только фамилия? Может не такой ты черный, как кажешься сейчас?

Морковкин, осторожно посматривая на Шумейко, вытянул пачку "Примы", но чувствуя, что тому сейчас не до него, отважно чиркнул спичкой и, закутавшись в пахучий сноп дыма, сделал дельное и простое предложение.

Прикинули возможные версии. Их оказалось три.

Первая - убийство произошло на почве ссоры между таксистами.

Вторая - убийца Шварц.

Третья - Квочкина ударил неизвестный, находившийся в этом районе.

Последняя версия была неработоспособной, так, предложенной на всякий случай. Первая вызывала сомнения, поскольку таксисты были людьми не особенно вздорными, никто из них ранее по уголовному делу не шел, и склонности к ношению ножей, по свидетельству товарищей из таксопарка, не имел. К тому же очевидцев ссоры между ними не нашлось, а все пятеро в один голос утверждали, что убийцы среди них быть не может. Василия Квочкина уважали, немного ему завидовали, видя его расторопность, иногда ссорились, но по пустякам и легко, и также легко мирились.

А вот участие Шварца казалось вероятным. Хотя уже нашлись люди, подтвердившие, что Шварц, им хорошо знакомый, подошел к перекрестку в последний момент поглазеть, что там произошло, а до этого был в другом месте. В этом пункте своих показаний начал путаться и Федька, решивший, что Шварц мог и не быть убийцей.

В невиновность Шварца поверил и Шумейко, но это еще надо было доказать.

Бойкая продавщица винного отдела подтвердила, что Федька действительно брал у нее спиртное, знает она его давно, считает пареньком скромным. И что в тот же вечер приметила еще одного мужчину лет сорока, но кто он и имеет ли какое-то отношение к случившемуся, сказать не может.

Десять дней были использованы на поиски доказательства невиновности Шварца, так как вскоре и Морковкин пришел к выводу, что этот белобрысый паренек убийцей не мог быть.

И на десятый день Шварцу прочитали постановление об освобождении из-под стражи, вручили личные вещи и поздравили с тем, что против него снято подозрение. Шварц ушел, растерянно попрощавшись, но с его уходом проблем стало не меньше, а еще больше. Разве что следователи испытывали удовольствие от того, что определили невиновность Бориса.

Стало ясно, что следствие, вначале обещавшее быстро завершиться, окончательно зашло в тупик.

А пока проверялись знакомства Квочкина, опрашивались десятки людей. В жизни Василия открывались такие страницы, что будь он живой, он бы сам удивился давно забытому и тому, что чья-то память хранила это. Но все это не прибавляло ничего к уже известному и нужному. Биография Василия складывалась спокойно, врагов у него не было, потому что он был общителен и добродушен, любил своих двух дочек, ласково относился к жене, молоденькой, курчавой женщине. А она при встрече с Шумейко болезненно и пронзительно смотрела ему в глаза, будто надеясь, что этот серьезный старший лейтенант не только найдет убийцу, что волновало ее в последнюю очередь, а вернет мужа.

При встрече с этим взглядом Шумейко морщился, как от острой зубной боли, вдруг ощущал потребность порыться в ящиках стола, а потом, не выдержав тишины, решительно вставал и говорил сухо и официально, сам не узнавая своего голоса, будто только так и мог утешить боль кареглазой женщины, боль, которая гулко отдавалась и в нем.

- Не беспокойтесь, гражданка Квочкина. Виноватых мы разыщем, и они понесут наказание в соответствии с законом.

Не выдержав официального тона, Шумейко добавил:

- Крепитесь, Зинаида Николаевна. У вас детишки, поднимайте их, пусть вырастут настоящими людьми.

Зинаида Квочкина, будто не слыша, поднималась со стула, прижимала к себе двух примолкших девочек и исчезала за дверью, будто и не было ее здесь, а все это привиделось Шумейко.

Безмолвные приходы Квочкиной подстегивали следователей, они вновь брались за дело, реже слышались обычные для них шутки, и гуще вился дым над седеющей головой Морковкина, который упрямо перебирал факты, пытаясь за нестройными рядами их угадать возможное.

Расследование пошло вширь. Особисты стали чаще бывать на допросах рецидивистов, особенно тех, кто постоянно крутился в районе убийства Василия Квочкина.

Разрабатывалась третья версия. Но в нее никто, а порой и сами следователи, не верили. И на ежедневных отчетах о проделанной работе к их сообщениям относились сдержанно, без воодушевления. Полковник Кусмангалиев мрачнел, но предлагать было нечего.

А неведомая система обстоятельств, рожденная поступками уже других людей, замыкала новый круг, в центре которого должен был оказаться убийца. И мог ли знать Шумейко, что однажды он уже сталкивался с ним и профессионально помнил его внешность?

На этот допрос старший лейтенант Шумейко пришел так же, как и на десятки других. Сел за свободный стол и, отвернувшись, стал смотреть в окно на улицу Фрунзе, где с трудом разъезжались две тяжело груженные свежей капустой бортовые автомашины.

Голос допрашиваемого показался Шумейко знакомым, но это не удивило поскольку избрав своей профессией борьбу с преступностью, он научился надолго запоминать и голос, и внешность людей, с которыми ему доводилось сталкиваться в такой обстановке.

Перед ним сидел Чижик - низкорослый, часто нетрезвый мужичок, несколько раз в прошлом попадавший к нему по 132-й статье - снимал белье с веревок, тащил еще что-то по мелочи.

Его судили, однажды досрочно освободили, дали работу на стройке и койку в общежитии, но он вынес на барахолку простыни, которые считал излишней роскошью, и вновь легко попался.

Сейчас в глазах его, маленьких и затравленных, вот уже в какой раз отражалась решетка окна и голубой кусок недосягаемого неба, который вновь на долгие годы будет поделен для Чижика на идеально ровные квадраты. В тюрьму ему идти не хотелось. Он знал, что ждет его, как рецидивиста, строгий режим с нелюбимой тяжелой работой, нормы, с которыми ему, узкогрудому и зачахшему, не справиться, а особых надежд на облегчение режима он иметь не мог. И знал Чижик, что на одном лагерном пайке ему будет невмоготу, а передач носить некому - не создал он семью и не имел своего угла.

Допрашивал его юный младший лейтенант, видно недавно пришедший из школы милиции. Исполнял он свое дело в соответствии с инструкциями, обращался с Чижиком холодно и подчеркнуто официально. Чижик, чувствуя себе цену большую, "раскалываться" перед ним не хотел. И поэтому, когда с ним заговорил Шумейко, упрекнув, что вот снова ты, Чижик, вернулся к гиблому ремеслу, он решил, что Шумейко и есть старший в этом его деле, и, припомнив, что раньше они не встречались, стал, чуть ершась и гордясь собственной храбростью, рассказывать о своем последнем заходе, о том, что не с руки ему, старому и больному человеку, вновь раскручиваться.

Шумейко слушал его, не перебивая, младший лейтенант записывал, обиженно поблескивая стеклами золоченых очков. Когда Чижик выговорился и успокоенно отер пот на морщинистом лбу, Шумейко, глядя ему прямо в глаза, спросил, а не знает ли он, кто убил Васю Квочкина на Садовой, и не может ли чем-нибудь помочь следствию, мол, на суде это ему зачтется.

Чижик вначале обеспокоенно вскинулся, решив, что быть может это его подозревают в совершенном. Потом понял, что этого быть не может и, припомнив слова Шумейко о возможной скидке за откровенность, намекнул, что есть вот в таком-то месте на старом городском кладбище шалашик, и живет в нем один гусь. Вот там вы и пошарьте.

Шумейко, не торопясь, записал слова Чижика, а в груди его нарастало волнение, вызванное совершенно неожиданной удачей, которая круто поворачивала неперспективное дело об убийстве Квочкина на новую, многообещающую дорогу. В том, что Чижик не обманывает, старший лейтенант не сомневался, потому что знал ему цену, знал, в каких компаниях он бывает, и все это придавало словам Чижика какую-то долгожданную капитальность.

Морковкин к сообщению Шумейко отнесся спокойно. Он знал, что когда-нибудь это должно было произойти.

Неподалеку от кладбища, там, где указал Чижик, действительно обнаружился пустой полушалашик, полуземлянка, в обстановке которого чувствовалось, что покинут он ненадолго, быть может, только на день и что обитатель его отправился явно не на работу, а на промысел, потому что честный человек в таком месте не поселился бы.

В шалашике оставили засаду, но ни вечером, ни ночью, ни на второй день сюда никто не пришел. Разве что облаивали пустое строение бродячие собаки.

Опросы людей, живущих поблизости, дали полновесный материал. Оказывается, ночевал здесь некий Степаненко, бывший токарь ближней автобазы, вконец спившийся и опустившийся человек. Неподалеку отсюда жила его жена с ребенком, которая не раз и не два звала на помощь соседей и милицию, когда ее непутевый муж пытался сбыть первому встречному вещи из дома.

Жена сказала, что Степаненко, оставшись без денег и без крыши, завербовался перегонять скот от монгольской границы в Семипалатинск на мясоконсервный комбинат и вот уже пять дней, как уехал туда. А поиск Степаненко в тех степях сразу представился делом ненадежным и малообещающим.

Нить, данная Чижиком в руки идущих по следу особистов, вновь оборвалась.

Спустя еще два дня лейтенант Солодовников, проверяя списки мелких нарушителей, отбывающих по пятнадцать суток в камере предварительного заключения, наткнулся на фамилию, которая показалась ему недавно слышанной и, кажется, в связи с розыском. Солодовников припомнил, что недавно заходил в кабинет к майору Морковкину, когда некуда было девать себя во время одинокого дежурства, и там слышал эту фамилию в разговоре о поисках предполагаемого убийцы.

Случайным это совпадение было или нет лейтенант раздумывать не стал, зная, что в таких делах мелочей не бывает, и отправился в народный суд Ленинского района посмотреть на изъятые документы заинтересовавшего его человека.

...Наверное, путь от управления до камеры предварительного заключения еще никогда не казался Морковкину и Шумейко таким длинным. Но вот машина, притормаживая, остановилась у высоких ворот, особисты быстро прошли во внутренний дворик, чуть задержались перед дверями, перекрытыми решеткой. Выглянувший надзиратель покрутил замок, и решетка с лязганием отошла, открывая проход к комнате дежурного.

Было еще рано. Все пятнадцатисуточники находились на работах на разных строительных объектах. Собирались они сюда к шести, возвращались без конвоя, потому что бежать от такого незначительного наказания никто из них и не помышлял, рискуя получить срок больший.

Но вот - шесть. Дежурный надзиратель покрутил транзистор, и откуда-то прорвались знакомые позывные "Маяка". Возвращались с работы наголо стриженные пятнадцатисуточники. А Степаненко не было.

Не появился он и в половине седьмого, когда ждать-то уже было бессмысленно. Сержант, еще в шестом часу вечера посланный на строительную площадку, где работал Степаненко, вернулся ни с чем. Тот еще в полдень, не спросясь, ушел.

Почуял ли опасность Степаненко или просто взбрело ему в голову выкинуть какой-нибудь финт, следователи не знали. Конечно, без дела они не сидели. После шести часов вечера все выезды из города начали перекрываться нарядами моторизованой милиции, которые имели на руках фотографии Степаненко. Но тот как сквозь землю провалился.

Без двадцати семь Шумейко решительно поднялся, застегнул на все пуговицы распахнутый китель и вдруг замер, прислушиваясь к позвякиванию замка на входной двери.

- Еще кто-то пришел, - сказал дежурный, - и, прихватив связку ключей, пошел открывать.

Через минуту в коридоре раздались голоса. Один - дежурного, громкий, укоряющий. Другой - с извинительными нотками.

В дежурку вошел средних лет мужчина, не молодой, не старый, без особых отличительных черт в лице.

Это был Степаненко.

Шумейко не стал долго тянуть и, глядя в упор на пришедшего, сказал:

- А мы за вами приехали, Степаненко...

Наверно, Шумейко ждал каких-то изменений в поведении Степаненко, но тот лишь оживился и ответил неожиданное:

- А я давно вас жду, гражданин старший лейтенант, наверное, опять жена нажаловалась?

И Шумейко вспомнил, что однажды уже встречался на допросе с этим человеком, когда увядшая, простоволосая женщина, плача, жаловалась на своего мужа Степаненко, а тот стоял рядом и ухмылялся пьяно и безнадежно.

"Значит, Степаненко решил, что мы приехали разбираться в его семейных делах", - подумал Шумейко. А это уже было несомненной удачей. И потом, в машине, по дороге в управление Шумейко присматривался к нему и понимал, что Степаненко готовится к тому, что его будут расспрашивать по поводу семейных обстоятельств и психологически ни к чему другому не готов.

В кабинете следователей Степаненко привычно осмотрелся, удобно устроился в старом, потертом кресле Морковкина, особого беспокойства не ощущал: завтра кончались его пятнадцатые сутки. Жена, возможно, требует его возвращения, ну что, он пообещает вернуться, а там на вокзал - и в Семипалатинск, а после ищи ветра в поле.

- Так, Степаненко, - сказал Шумейко, не менее удобно устраиваясь в кресле напротив. - Рассказывайте, как вы убили Василия Квочкина в субботу 26 июня у кинотеатра "Авангард"?

Голова Степаненко вдруг странно упала на стол, как подрубленная. Потом он выпрямился, боль и злоба промчались в его глазах, сжатые кулаки вцепились в бумаги, лежащие на столе, он что-то хотел выкрикнуть, но судорога свела его лицо.

Наступила тишина. Потом она прорвалась тяжелым дыханием Степаненко, и Морковкин, и Шумейко услышали его изменившийся, сдавленный голос.

Это была благословенная минута в жизни следователей, когда преступник, на поиски которого ушло так много сил, начинал говорить, то вырывая из себя слова, как ветер рвет двухлетние топольки на обочинах пустынных дорог, то не скрывая ничего, обрушивая лавину фактов, каждый из которых стоил не одной бессонной ночи.

Слушая Степаненко, следователи только сейчас стали понимать, как на самом деле произошло убийство. Они вдруг столкнулись с редчайшим случаем в своей уголовной практике, когда важнейшие детали преступления становились известными только благодаря откровенности преступника.

...Перед тем как шестеро таксистов свернули с тропинки и, продираясь сквозь кусты вышли на Садовую, в кусты забрался Степаненко и, улегшись в канаве, допивал остатки из бутылки, только что взятой в магазине. Нож, которым он открывал бутылку, так и оставался в руке. Был Степаненко пьян и зол. Только что вихрастый парень чуть не избил его на самом людном месте за то, что он, Степаненко, ухмыльнулся в адрес спутницы этого парня, невзрачной молоденькой девушки в белом штапельном платье. Тогда Степаненко нож доставать побоялся, видя основательные кулаки у вихрастого, и теперь лежал в канаве, утешаясь мыслью, как бы он мог расправиться с обидчиком.

И в этот момент чья-то нога ткнула пьяного в бок, и он понял, что кто-то переступает через него. Степаненко взмахнул правой рукой, и нож, зажатый в ней, ощутимо ушел во что-то мягкое. Спустя несколько минут поблизости раздались чьи-то громкие голоса и крики, Степаненко понял, что его могут найти, выполз из кустов и незаметно смешался с толпой, стоящей между кинотеатром и оврагом. Потом подошел к двум знакомым, Нифонтову и Семенову. Те, видя, что их приятель шел от улицы Садовой, где собралась изрядная толпа, спросили, что там случилось. Степаненко, пьяно бахвалясь, ответил, что он кого-то ударил ножом. И тут же при них вытащил из-за пазухи нож и выкинул его в овраг...

Н.КРАВЧЕНКО

ПРАВО НА ДОВЕРИЕ

Продавщица шла мелкими шагами и еле поспевала за старшим лейтенантом. В другое время Темирбеков посмеялся бы над собой, представив со стороны две фигуры, вышагивающие по избитой, заезженной дороге: себя - крупного, рослого и девушку - худенькую, маленькую. А сейчас он нещадно ругал себя за бесполезно растраченные часы. Неужели он сразу не мог понять, что девушка не способна покривить душой, а уж тем более пойти на преступление? Стоило ему только повнимательнее взглянуть на ее лицо и испуганные глаза, прислушаться к дрожащему голосу...

О нападении на сторожа и ограблении магазина старшему лейтенанту милиции Темирбекову сообщили утром, когда начался рабочий день. Первой была мысль: кто мог пойти на дерзкое преступление, кому оно выгодно? И еще до того, как побывал на месте, у него возникло предположение, что продавцы хотели симулировать ограбление и скрыть растрату казенных денег.

Теперь-то Темирбеков понимал, что заранее продуманная им версия причин ограбления помешала ему сразу же выйти на след настоящего преступника. Не насторожил его и тот факт, что преступник почти не не оставил после себя следов. Даже новичку в розыскном деле было бы ясно, что в магазине орудовала опытная рука...

И сейчас неудобно даже вспомнить, как дотошно допрашивал он молоденькую продавщицу, а та, подрагивая от ужаса, никак не могла сосредоточиться на его вопросах и обстоятельно ответить на них. Ей, должно быть, впервые в жизни привелось быть на допросе. И она не могла прийти в себя. Девушка не поднимала глаз от пола, а по припухшим щекам безостановочно текли слезы.

- Когда вы обнаружили пропажу товаров? - в который раз спрашивал ее Темирбеков. В магазине было светло, и старший лейтенант, не скрывая раздражения, оглядывал витрину, прилавок. - Меня интересуют все детали, повторил он снова и добавил, словно разъясняя, - одним словом, расскажите обо всем подробно.

Девушка собралась с силами и, превозмогая свою слабость, негромко стала говорить:

- Магазин я обычно открываю в девять, а сегодня, чуяло мое сердце, пришла пораньше. Сторожа на месте не было, и я подумала, что пошел он поспать. Потом показалось, что замок не так висел, как всегда, да и закрыт он одним поворотом ключа. Я же всегда закрываю его на два поворота. И проволока, - вдруг спохватилась продавщица. - Я ведь пробой еще проволокой закручиваю, а тут не обратила сначала на нее внимания, а уж потом заметила, что ее чем-то перерезали, - и она протянула старшему лейтенанту кусок алюминиевой проволоки. Снова помолчала и продолжала:

- Зашла в магазин - и сразу к кассе. Вчера инкассатор почему-то не приехал, и деньги у меня несданными остались. В магазине вечером задержалась, а потом заторопилась и спрятать их забыла. А сегодня подошла к кассе - и чуть не упала...

Как только она заговорила о деньгах, которые позабыла спрятать, Темирбеков словно прозрел. Тут он понял, что настроил себя на ложный след, и теперь придется менять вариант поиска. Преступник почти не оставил после себя улик, но еще не было случая, чтобы на месте происшествия все было чисто. И старший лейтенант еще раз ощупал в кармане небольшой бумажный пакетик. Тогда-то он и предложил:

- Вы можете мне показать, каким путем шли к магазину, как открывали дверь?

- Могу.

- Тогда давайте выйдем...

Сеял обложной осенний дождь. Небо пряталось за низко повисшими над землей серыми облаками. Темирбеков оступился в глубокую лужу, чертыхнулся про себя и остановился. Времени потеряно много, и теперь попробуй угадать, где преступник. За эти часы он мог оказаться за сотни километров от магазина.

- Перестань плакать, - тронул он за плечо продавщицу, - слезами горю не поможешь. Лучше припомни, кто твоей работой интересовался...

В районное отделение милиции Темирбеков приехал к вечеру. Неторопливо соскоблил у крыльца грязь с сапог, попытался навести на них лоск, а потом махнул рукой. Какой тут блеск, если кожа набухла от влаги.

- У себя? - спросил Темирбеков у дежурного лейтенанта. Тот утвердительно кивнул головой. Тогда он негромко постучал в дверь и, услышав "войдите", открыл ее.

Подполковник Васильченко молча кивнул ему, поднялся из-за стола и подошел к окну. Темирбеков понял, что начальник райотдела недоволен его медлительностью, но сдерживает свое раздражение.

- С утра жду ваших сообщений, старший лейтенант. Чем обрадуете?

- Мысль одна появилась, товарищ подполковник, - начал Темирбеков и осекся. Негромко закончил: "Однако при проверке версия не подтвердилась..."

- Догадываюсь, что за мысль. Думали, что продавец симулировала кражу? Легкий путь не часто приводит к успеху. Да и не забывайте о праве на доверие... Ваша версия привела к тому, что мы потеряли возможность настигнуть преступников по горячим следам. Что теперь вы намерены предпринять?

Темирбеков молча выложил на стол две сосновые щепки, ржавый гвоздь, каблук и кусок алюминиевой проволоки. Затем развернул клочок бумаги, и там блеснули осколки разбитого стекла. Васильченко выжидающе смотрел на него.

- Стекло от часов я нашел у стены в кладовые, где был взят рулон материи; почему-то преступник брал его не сверху, а вытаскивал из третьего ряда. Рука, очевидно, сорвалась и ударилась о стенку, тогда-то и лопнуло стекло. Часы мужские, круглые, похожи на "Космос". А это...

На куске белого картона лежала секундная стрелка.

- Обратите внимание, товарищ подполковник, - Темирбеков протянул лупу и алюминиевую проволоку. - Преступник не раскручивал ее, а перерезал кусачками. Кусачки с собой люди вместо спичек не носят, - впервые улыбнулся он. - Они служили для него орудием взлома. Кусачки маленькие, их легко спрятать в карманы. Из магазина я зашел в часовую мастерскую, - продолжал старший лейтенант. - Примерно за час до моего прихода туда приносили часы без стекла и секундной стрелки. Часы марки "Космос". Мастер поставил в них стекло и возвратил владельцу. Тот якобы спешил на самолет.

- Его приметы мастер запомнил?

- Веко левого глаза периодически дергается и под ним продолговатая, словно пшеничное зерно, родинка. Рост - примерно метр семьдесят. Возраст лет около двадцати пяти. Адрес, который он назвал мастеру, оказался ложным. Фамилия - тоже. Но есть еще одна деталь. В мастерской не было секундной стрелки и часы так и остались без нее.

- Значит, ему придется побывать в других мастерских...

- Я это учел.

- Параллельно займитесь поисками кусачек, которыми орудовал преступник.

Легко сказать, но как найти эти кусачки? У каждого слесаря, водителя, мотоциклиста они есть. Да и у кого их нет?.. А дни шли, и все меньше оставалось надежды на успех. Не только кусачки, но и часы марки "Космос" без секундной стрелки словно в воду канули, исчез и их владелец. Никто не приходил и в сапожную мастерскую подбивать оторванный от ботинок каблук.

Розыск грабителя и убийцы затягивался. А тут еще текущие и неотложные дела отбирали у Темирбекова массу времени. Сегодня позвонили из совхоза "Восток" и сообщили, что токарь Лобода вчера вечером пугал ребят, удивших рыбу, малокалиберным пистолетом. И даже стрелял из него. Нынешним утром чуть не убил своего младшего брата.

Начальник отделения посоветовал старшему лейтенанту немедленно выехать в хозяйство, чтобы детально разобраться с происшествием. Темирбеков тут же позвонил на автобазу и стал укладывать бумаги в папку, готовясь к дороге. Вскоре в дверь постучали, и на пороге появился высокий плечистый парень.

- Мне нужен товарищ Темирбеков, - сказал он.

- Это я.

- Здравствуйте. Моя фамилия Чурсин. Шофер. Диспетчер сказала, чтобы я подбросил вас в "Восток".

- Ну что ж, я готов, - прижав под мышкой дорожную папку, поднялся Темирбеков.

В дороге они разговорились. Шофер оказался словоохотливым, без расспросов рассказал о себе. Служил в армии, после демобилизации подался на целину и вот уже который год крутит баранку в районном автохозяйстве. И вдруг без видимой связи со своим рассказом спросил:

- А тех нашли, что давеча в магазине побывали?

- Откуда вам известно о магазине? - удивился Темирбеков. - Это ж вон за сколько километров отсюда!

- Я ж был там в то самое утро, - шофер хотел еще что-то добавить, но неожиданно раздался глухой выхлоп, и мотор заглох.

- Приехали, - покачал головой Чурсин и неторопливо вылез из кабины. Он поднял капот и начал копаться в моторе.

- Надолго мы застряли? - через полуоткрытую дверцу спросил Темирбеков.

- Пустяки. Минут через двадцать двинемся.

Но прошло двадцать минут, полчаса, шофер стал чертыхаться, а мотор не подавал никаких признаков жизни.

- Товарищ старший лейтенант, - из-под капота раздался голос Чурсина, подайте, пожалуйста, ключ на семнадцать. Он под сиденьем.

Темирбеков приподнял сиденье и стал перебирать ключи. И вдруг... Среди мотков проволоки, запасных деталей и инструментов он увидел кусачки. Самые обыкновенные кусачки...

- Не нашли? - нетерпеливо проговорил шофер.

- Нашел!

Темирбеков подал ему ключ, а когда вернулся, вытащил из папки алюминиевую проволоку и придавил ее кусачками. Достал лупу. "Они!" рисунок, который остался на проволоке, схож был с тем, какой он обнаружил на месте происшествия в магазине. Неужели Чурсин тот самый преступник, которого он разыскивает? Спокойствие и еще раз спокойствие! Легко оскорбить человека необоснованным подозрением, но как трудно потом реабилитировать невинного! Нет, не похож Чурсин на преступника. Тут какое-то невероятное совпадение случайностей. Однако разобраться в этой истории нужно обязательно. Имея право на доверие, Темирбеков должен был детально проверить убедительные факты. Свою находку старший лейтенант завернул в лист чистой бумаги и спрятал в карман.

В город вернулись поздним вечером. Высадив Темирбекова, Чурсин собрался развернуть машину и уехать, однако тот пригласил его в свой кабинет. Водитель с неохотой подчинился настойчивой просьбе.

- Садитесь, - предложил старший лейтенант и, неторопливо развертывая бумажный сверток, внимательно наблюдал за Чурсиным. Когда кусачки легли на стол, тот равнодушно посмотрел на них.

- Знакомы вам эти кусачки?

- Первый раз вижу.

- Как?! - удивленно приподнялся над столом Темирбеков.

- Точно, - невозмутимо ответил Чурсин. - А вообще-то мне такие нужны...

- Да я же их взял в кабине вашей машины, под сиденьем!

- У меня их никогда не было. А раз не было, то и взять их невозможно. И если кто нашел кусачки в моей машине, значит, он сам их положил туда.

- Я прошу вас, - спокойно, с подчеркнутым хладнокровием произнес Темирбеков, - хорошо подумать, прежде чем отвечать на мой вопрос.

- Могу еще раз повторить: кусачки не мои, - раздраженно ответил Чурсин, - у меня их никогда не было.

Темирбекова сбивала с толку уверенность водителя, который даже не пытался выкручиваться, а упорно стоял на своем. Конечно, кусачки - улика явная, и старший лейтенант имел полное право задержать Чурсина. Но что-то удержало его от этого шага, и он отпустил шофера. На следующий день он вызвал к себе на допрос его жену. Та сразу же категорически заявила:

- Вы не знаете Володю. Он никогда чужого не возьмет. Так получилось и в этот раз.

- Странно. Откуда тогда взялись у него кусачки?

- Ничего странного здесь нет, - с женской последовательностью проговорила она. - Я сама шофер, имею удостоверение на право вождения автомобиля, потому отлично разбираюсь в двигателе. Я часто помогаю Володе ремонтировать его машину, потому и знаю весь его инструмент. Эти кусачки не Володины. Понимаете, он уже несколько раз побывал во всех магазинах и не мог найти себе таких. Дефицит, говорит. А об этих, что у вас в руках, он ничего не знает, потому и не признал. Под сиденье я их положила сама. В его отсутствие.

- Где же вам удалось их найти?

- Кусачки нашла Таня, наша четырехлетняя дочка.

- Где?

- В комнате.

- Что?! - удивленно посмотрел на нее Темирбеков. - То кусачек нет ни в одном магазине, то вдруг они валяются у вас в комнате?

- Ничего тут загадочного нет. Хотя... - она на минуту растерялась. Удивительно. Нашла их Таня шестнадцатого ноября, а пятнадцатого мы с ней ездили в совхоз. Вернулись поздно, - вспоминая, она наморщила лоб. - Володя всегда нас встречал, а в этот раз не вышел, спал уже. На столе стояли три бутылки "Московской". В комнате страшный беспорядок, словно кто-то дрался. Я с Танюшей прибрала вещи и решила еще утром спросить мужа, кто приходил, да поругать его. А потом как-то забыла, а тут Таня кусачки нашла. Раз Володя о них не говорил, то он ничего не знал...

- Сколько, по-вашему, было гостей?

- С Володей трое. В этом-то я уверена. На столе было три бокала и три вилки.

- Извините, я вас задержал, - взглянув на часы, сказал Темирбеков. Как только за посетительницей закрылась дверь, он сразу же позвонил в автохозяйство и попросил, чтобы Чурсин тут же непременно зашел к нему.

Чурсин молча вошел в кабинет и сел на тот же стул, на котором только что сидела его жена. Снял фуражку и смял ее почерневшими от машинного масла и металлической пыли пальцами.

- Что вы ко мне прицепились? - возмущенным тоном спросил он. - В автобазе ребята уже косятся на меня. Не левак ли, не попался ли...

- Пятнадцатого к вам приходили двое? - не удостоив его ответом, задал вопрос старший лейтенант.

- Ну, приходили.

- Кто они?

Чурсин с внезапным любопытством посмотрел на следователя и сразу стал охотно отвечать.

- Одного я не знаю. Помню только, что зовут Юрием. В тот день он разошелся с женой и просил меня перебросить вещи к каким-то знакомым за сорок километров от города. Я пришел домой уставший и потому отказался. Он обиделся на меня, позавчера прошел и даже не поздоровался. А, может, и не признал.

- А второй, ну тот, что с родинкой!

- Родинки я у него не заметил. У Юрия была царапина под левым глазом. В тот день была, а позавчера, когда встретились, уже ничего не заметно. Второй же работает у нас токарем.

- Фамилию не помните?

- Как не помню! Рощин... Александр. Точно! Минуточку! Вспомнил! Товарищ старший лейтенант, те кусачки, которые вы нашли у меня, я видел у Рощина. Когда я отказался перевозить вещи, он замахнулся ими на меня. Я ударил его по руке, и тут мы сцепились, а Юрий полез разнимать нас...

- Спасибо, Владимир Васильевич. Какой рейс сегодня делаете?

- Три сделал, в четвертый собирался, да тут к вам вызвали...

- Что ж, счастливого пути.

В автохозяйство они поехали вдвоем. Один из сотрудников отделения милиции переоделся в штатское, а Темирбеков остался в повседневной форме. На территории базы держались друг от друга на расстоянии, стараясь, чтобы никто не заметил их знакомства. Темирбеков сразу же направился в отдел кадров.

- Рощин Александр работает у вас?

- Рощин? Знакомая фамилия и совсем недавно слышала. Сейчас посмотрю.

Инспектор, высокая и полная женщина в очках, долго перебирала карточки, затем проговорила:

- Нет, уже не работает. Вчера получил расчет и, кажется, уехал.

- А если не уехал, где его можно найти?

- Ничем помочь не могу. Его адрес, к сожалению, в карточку почему-то не внесен.

- Клавдия Григорьевна, а я сейчас видела Рощина в токарном, произнесла девушка, молча стоявшая возле барьера. - Он на станке что-то вытачивает.

- В чем он одет? - быстро спросил старший лейтенант.

- На нем серый костюм. И темные защитные очки.

Напарник Темирбекова, с которым он успел переговорить в укромном месте, в грязном комбинезоне, подбрасывая кусачки рукой, остановился возле токарного станка и стал приглядываться к работе токаря. Тот недовольно поморщился, приподнял защитные очки, и тут же остановил станок.

- Эй ты, чумазый, а ну-ка дай сюда кусачки.

- Ишь чего захотел, - рассмеялся тот и шагнул в сторону.

- Я тебе говорю?! По загривку захотел?

И, быстро догнав незнакомца, выхватил у него кусачки, несколько раз перевернул их в руке, рассматривая, замахнулся.

- Гражданин!? - послышался резкий голос Темирбекова. - Что тут за хулиганство?

- Понимаете, товарищ старший лейтенант, этот замухрышка прикарманил мои кусачки...

- Это уже нехорошо. Как ваша фамилия?

- А ваше какое дело?

- Ну что ж, в другом месте скажете. А ваша?

- Рощин.

- Помогите мне, товарищ Рощин, доставить этого субъекта в райотдел милиции. Здесь недалеко.

- Милиции я всегда готов помочь, - фальшиво оскалился Рощин. - А таких к ногтю надо, - кивнул тот в сторону "замухрышки".

- Сегодня кусачки взял, завтра в банк залезет...

* * *

- А теперь расскажите, гражданин Рощин Александр Тимофеевич, как все это произошло? - в своем кабинете спросил Темирбеков.

- А очень просто, товарищ старший лейтенант. Стою я у станка. Смотрю...

- Нет, я не об этом. Расскажите, как в ночь на четырнадцатое ноября похитили из четвертого магазина деньги и ценности?

- Вы что?

Темирбеков молча выложил на стол осколки разбитого стекла, алюминиевую проволоку и кусачки, которые Рощин охотно отдал еще в мастерской как вещественное доказательство. Затем осторожно опустил на белый картон секундную стрелку. В это время в кабинет вошел человек, у кого Рощин отнял кусачки. Он был в форме сотрудника милиции...

В.ПОПОВ,

доктор юридических наук

РОКОВОЙ ЗАВТРАК

Здешние места Петров полюбил сразу. И хотя долгое время прожил он на юге и юго-востоке Казахстана и привык уже к теплу, северная сторона пришлась ему по душе. Василий Иванович и не сетовал на то, что перевели его в этот областной городок, возникший еще в пору покорения Сибири. Понравились ему и районы, богатые лесами и озерами невиданной красоты. В одно из таких мест и приехал он работать старшим следователем областной прокуратуры.

В то лето расследовал он преступления некоего кооператора, как потом оказалось, связанного с жуликами более широкого масштаба. Отправив арестованного в областной центр, Петров задержался для допроса нескольких свидетелей в глухом, затерявшемся среди лесов селенье.

Ранним утром начал он неспешный разговор с пожилой уборщицей сельпо. Трудная это была беседа. Свидетельница путала факты, даты, долго обдумывала ответ, ссылаясь на неважную память. Все это было довольно-таки наивно, во всем сквозило плохо замаскированное притворство. Поведение уборщицы следователя не удивляло: арестованный жулик сбывал товары с ее помощью.

Неизвестно, как долго продолжался бы этот скучный и уже начинавший раздражать следователя разговор, если бы не голоса на улице и приход уполномоченного милиции Самарцева.

- Извините, Василий Иванович, но сообщение очень важное. Час назад дети обнаружили в лесу труп.

Петров выжидательно молчал.

- Я это к чему. Районный следователь и прокурор уехали в дальнее село. Так что убедительно прошу вас возглавить осмотр места происшествия и принять дело к производству...

Допрос пришлось прервать. Дело об убийстве промедления не терпит. Петров потянулся к своему чемодану, продолжая слушать торопливый доклад Самарцева.

- С районом я созвонился, Василий Иванович! Выслали оперативника, но ему-то добираться до нас трудновато. Участковый врач тоже вызван. Он у нас хоть и терапевт, но в судебной медицине силен, кое-чем интересуется...

Петров уже открывал чемодан. Каков бы ни был характер его командировки, он обычно имел привычку укладывать в чемодан свою старенькую полевую сумку, в которой, казалось, умещалось все, что может понадобиться в непредвиденных случаях.

Почти с женской аккуратностью в ней были уложены реактивы и пленки для проявления невидимых отпечатков пальцев преступника, кожаный мешочек с гипсом (вдруг потребуется снимать гипсовые слепки следов ног, копыт, автомобильных скатов), резиновые перчатки, кисточки, миллиметровая бумага и прочие предметы из "хозяйства" следователя. Был здесь и "фотокор" с полудюжиной" заряженных кассет.

- Как двинемся? - спросил Самарцев, когда прибыл запыхавшийся молодой врач, тоже с чемоданчиком. - Можем поехать, но это порядочный крюк, лучше пойти напрямик через лес по тропке. Всего минут пятнадцать ходу.

У избы уже толпились, возбужденно переговариваясь, взволнованные люди. Шутка ли - в лесу убитый! Такого случая даже старики не помнят.

Когда Самарцев, Петров и врач вышли из ворот, говор прекратился. Собравшиеся расступились, пропустили вышедших, а затем тронулись за представителями власти.

Самарцев остановился.

- Вот что, дорогие товарищи. Если мы все туда нагрянем, то произойдет одна толкучка. Нам всего пятеро нужны. Двое понятых, значит, и трое, если куда потребуется послать.

Он тут же отобрал нужную пятерку.

- А тебе, Федюшка, такое ответственное задание. Беги на конюшню, скажи конюху, что я приказал дать тебе коня, и лети во вторую бригаду к председателю сельсовета. Желательно, чтобы он поскорее к нам приехал.

Пятнадцатилетний парнишка даже покраснел от гордости и помчался выполнять ответственное задание.

Остальные не стали спорить и с кислыми лицами побрели в разные стороны.

Самарцев шел впереди, а за ним гуськом по лесной тропинке следовали остальные. Тропинка кружила по холмам, заросшим лиственницей. Лиственницу сменили сосны.

Удивительно красив сосновый бор! И Петрову как-то не верилось, что именно здесь, среди такой красоты, можно убить человека.

А убийство совершено. Свидетельство тому бездыханное тело мужчины, которое убийца забросал хворостом. Три глубокие раны на затылке указывали на то, что смерть была насильственной.

Самарцев и понятые осторожно сняли с трупа сухие ветки. Доктор нагнулся над погибшим.

- Умер часа три-четыре назад, - заключил он.

- Значит, ребятишки нашли его, можно сказать, сразу же после убийства, - предположил Самарцев. - Давайте поспешать, Василий Иванович, глядишь, по живому следу настигнем!

- В принципе, я с вами, Сергей Федорович, согласен, - ответил Петров. Быстрота в нашем деле действительно нужна, а вот неоправданная поспешность может принести вред. Начнем с того, что очевидно, а вы обойдите поляну и обратите внимание на следы.

Через несколько минут труп был сфотографирован, измерен и занесен на схему. Карманы пиджака и брюк убитого оказались вывернутыми. В них ничего не было. Ничего! Это вносило в расследование серьезное осложнение, тем более что Самарцев, понятые и другие местные жители не смогли опознать погибшего.

- Нездешний человек, - заявили они в один голос.

- Не знаю, как вы, - задумчиво проговорил Петров, обратившись к Самарцеву и врачу, - а я убежден, что убийца нанес свои удары не здесь, а где-то в другом месте. Доказательств этому много, а главное - отсутствует кровь. Да и поза трупа кажется странной лишь до тех пор, пока не догадаешься, что его волокли по земле за ноги. Поэтому-то и закинуты за голову руки и собрана под мышками рубашка.

- А ведь и правда! - с удивлением воскликнул Самарцев и хотел еще что-то пояснить.

- Минутку, - перебил его следователь, - волокли труп, видимо, с той стороны, куда сейчас направлена голова.

- Как раз в той стороне дорога, проселок! - вставил словечко понятой пожилой мужчина, к которому участковый относился с подчеркнутым уважением. "Полвойны в разведке прослужил", - говорил о нем Самарцев, когда представлял следователю отобранных им понятых.

Петров поинтересовался, далеко ли дорога, какой там грунт.

- Глина там. Как пройдет дождь - грязища! - степенно ответил бывший разведчик.

- Тогда все, вроде, сходится, - сказал Василий Иванович, в самом начале осмотра обративший внимание на то, что спина и нижняя часть одежды убитого выпачкана желтоватой землей.

Дождь прошел перед рассветом. Здесь, в лесу, на песчаной возвышенности грязи нет, но внизу она, конечно, должна быть. Значит, место, где было совершено преступление, надо искать где-то в районе дороги. Тем более, что жертвой преступления стал, скорее всего, нездешний, приезжий человек. Петров опустился на колени и почти припал щекой к земле, вызвав тем самым удивление своих помощников. Теперь он видел отчетливо то, что искал: отблеск на хвое полосы волочения.

- Останьтесь пока здесь, Сергей Федорович, - сказал следователь участковому, - помогите доктору оформить записи, а мы пойдем, поищем место убийства.

Чем ближе подходил Петров к дороге, тем увереннее вырисовывалась полоса. Грунт становился мягче, стали заметнее оттиски каблуков, которые оставил преступник, волочивший свою жертву к поляне. Кое-где попадались красные мазки, а затем потянулась сплошная кровавая линия.

Лес кончился. Впереди - глинистый обрывчик, от которого начинается лощина. По ее дну змеится проселочная дорога, исполосованная глубокими колеями. Лентами тянутся полосы, продавленные колесами повозки. Наполнены водой "чашки" от конских копыт и "лодочки" от обуви.

Когда спустились с обрывчика к дороге, Петров сразу заметил пень, а около него - тонкий слой свеженабросанной земли, плохо скрывавшей большое, темно-красное пятно. Вот оно, место трагической гибели человека, пока неизвестного...

На сырой глине много мужских следов, но ни одного ясного! Словно их нарочно затаптывали. Впрочем, вполне возможно, что так оно и было.

- Здесь, по-видимому, закусывали, - высказал предположение понятой Андрей Акимович Парамонов, колхозный ветеринар, большой любитель литературы по криминалистике.