Особые заслуги

* * *

Павлик и Яночка возвращались домой радостные, оживленные, не предчувствуя ничего дурного. Они только что проводили в море на рыбную ловлю пана Джонатана и долго смотрели ему вслед.

За последнее время они привязались к рыбаку. Во-первых, рады были, что он оправдал их доверие и оказался порядочным человеком, а во-вторых, не меньше их был увлечен янтарем.

И очень приятно было, пусть и, в сотый раз, слышать, что именно они отыскали сокровища, по своему значению намного превосходящие все тайные документы мира и что их заслуга не имеет себе равных.

Когда дети с шумом и топотом взбежали по лестнице, увидели, что дверь их комнаты приоткрыта. Оттуда выглянул отец.

— Ага, вот и вы. Будьте любезны, зайдите, пожалуйста, — сказал пан Роман. И в голосе его чувствовалась такая просто ледяная вежливость, что с детей мигом слетела веселая беззаботность. Недоуменно переглянувшись, они с опаской перешагнули порог. В комнате сидели Мизя и ее мать.

Увидев их, Яночка и Павлик сразу поняли — плохо дело. Не знали еще, почему именно, но ведь известно — от этих жди только пакостей, другого не видели. К тому же родители были суровы, мама осуждающе смотрела на них, а Мизя с матерью так и пышали огнем от возбуждения.

Отец начал без обиняков:

— Мы с мамой полагали, что вы держите слово и не употребляете грубых выражений. Мы с мамой полагали, что можем полагаться на ваше слово. Оказывается, мы ошибались…

Яночка с Павликом сразу поняли, в чем дело, и буквально оцепенели. Они с чистой совестью могли бы вновь поклясться родителям, что никогда, ни при каких обстоятельствах не пользуются неприличными выражениями, если бы не то одно-единственное…

Внимательно посмотрев на детей, родители поняли — гостьи не соврали, на лицах сына и дочери явственно читались смятение и раскаяние. А это равносильно признанию вины. Неужели и в самом деле их дети употребляют нецензурные выражения?!

— Ну! — сурово произнес пан Роман. — Говорите же, я слушаю!

А что тут скажешь? Если бы еще не было здесь, в комнате, этих ужасных Мизи с матерью! Тогда легче было бы объясниться. А так…

— Да нет, — запинаясь начала Яночка. — Мы не… Мы только…

Пани Кристина тихо посоветовала:

— Не торопись, подумай, что скажешь.

Мизина мама, разумеется, не привыкла сидеть молча.

— Ой-ой! — принялась она выкрикивать. — Так нехорошо ругаться! А ваши дети ругаются! Мизя сама слышала! Мизюня, ведь они выражались, правда?

— Ой-ой! — как эхо повторила ее дочь тем же самым скандальным голосом, только более тоненьким. — Ругались! Страшно! Страшными словами! И повторяли это ругательство тысячу раз!

— Так ведь для того и ругались, чтобы ты обиделась! Потому что ты не сразу обиделась! Пришлось! — вырвалось у Павлика. — И никогда больше к нам…

Папа и мама Хабровичи переглянулись. Кажется, кое-что они начали понимать. Но это еще не оправдание…

— И все-таки я на вас надеялась. И не ожидала такого, — с горечью произнесла пани Кристина. — Нехорошие выражения…

— Да не выражения, всего ведь одно слово! — воскликнула ее дочка. — И только в случае крайней необходимости.

— Одно слово, одно слово! — проворчал пан Роман. — Одного слова бывает достаточно для того, чтобы испаскудить язык. Какое слово?

Ответом было мертвое молчание. Тогда пан Роман обратился лично к сыну:

— Что за слово? Будь так любезен повторить его.

Павлик густо покраснел. Повторить неприличное слово при всех! А отец назидательно сказал:

— Если ты стесняешься произнести это слово при родителях, значит, тебе должно быть стыдно произносить его даже мысленно. А теперь, пожалуйста, повтори его громко и отчетливо! Чтобы все слышали!

Взвизгнув, Мизя на всякий случай заткнула уши. Павлик, уже не красный, а какой-то багровый, переступил с ноги на ногу и заикаясь произнес:

— Но я не могу… вот так… ругаться без всякой причины.

— Вот именно, ты должен услышать, как твои выражения звучат без всякой причины. Ну!

— Да не могу я…

— Нет, можешь. Мог тогда обругать девочку, сможешь повторить это слово и сейчас.

— Ладно. Давай я его скажу тебе на ухо.

— Нет, — упорствовал пан Роман. — Громко и отчетливо.

Яночка отважно бросилась на помощь брату.

— Я тоже говорила! — призналась она. В отличие от брата девочка, напротив, была очень бледная.

— Тем хуже, — огорчился строгий отец; — Но повторит его Павлик. Не станете впредь тайком повторять слова, которые стыдитесь произнести вслух. Ну же!

Павлик обреченно взглянул на отца. Тот был неумолим. Придется подчиниться. Значит, следует собраться с силами, настроиться. И мальчик взглянул на Мизю. На эту противную девчонку, из-за которой им пришлось вытерпеть столько неприятностей. Глупая, трусливая курица! И оказывается, К тому же и ябеда. Столько им нервов испортила, столько чудесных задумок, сорвалось из-за этой… Ах, так! Ну хорошо же, если уж его заставляют произнести страшное проклятие, пусть и она его услышит! И мстительно, набрав полную грудь воздуха, мальчишка оглушительно заорал:

— Тррреотрррава!!!

Мизя испуганно хрюкнула, ее мать подскочила на стуле, пан Роман онемел.

— Как? Как ты сказал?!

— Повторить еще раз? — разохотился Павлик.

— Давай я! — вызвалась сестра. — Должно же быть по справедливости. Тррреотрррава!!!

Теперь и мать Мизи хрюкнула. У пани Кристины прорезался наконец голос.

— Что это? — слабо произнесла она. — Что это означает?

— Не знаем! — угрюмо ответила ее дочь. — Одно знаем — уж хуже этого ничего быть не может. И честно признаемся.

Пан Роман издал вдруг такой звук, словно подавился, сорвался со стула и выскочил в коридор. Все слышали, как он с грохотом скатился с лестницы, хлопнула дверь внизу. У Павлика волосы на голове встали дыбом. Бедный папа, так переживает! Даже из дому ушел. А все из-за них! И чуть не плача мальчик взмолился:

— Мы можем пообещать… поклясться… никогда больше не будем выражаться! Никогда! Поклясться можем!

К просьбам брата присоединилась Яночка.

— Ведь мы и раньше очень редко выражались. Только совсем в исключительных случаях! И никто никогда не слышал…

Мизина мать возмущенно вскричала:

— Ой-ой! Мизя слышала! И вы должны поклясться…

— Не до Мизи тут! — крикнул Павлик, — бедный папа! Не хотели мы его огорчать! Он что, насовсем сбежал из дома? Я побегу…

В отличие от детей, пани Кристина прекрасно понимала, что происходит с ее мужем, и поспешила удержать тоже сорвавшегося с места сына.

— Сиди! Отец не сбежал. Он… он… просто спустился в кухню поставить на газ чайник. А сейчас давайте поговорим о чем-нибудь другом.

И наступила расплата. Целых полчаса пришлось Павлику и Яночке сидеть и вежливо рассказывать в подробностях о янтарных сокровищах. Худшее наказание вряд ли можно придумать. Рассказывать о прекрасном янтаре столь отвратительным, столь мерзким личностям, как Мизя и ее мамаша — это было свыше сил детей. Но мама оказалась неумолимой. Пришлось подчиниться.

Мизина мама заявилась к Хабровичам вовсе не для того, чтобы пожаловаться на невоспитанных детей. И ею, и Мизей двигало любопытство. Впрочем, слабо сказано — не любопытство, а просто раскаленное добела желание узнать все о сказочных сокровищах, к которым Хабровичи оказались причастны. Нецензурное же выражение их детей явилось лишь самым подходящим, по мнению обеих, предлогом для того, чтобы явиться к Хабровичам после некоторого охлаждения в их отношениях, наступившего в последнее время. Непреодолимая страсть услышать историю о сокровищах из первых уст превозмогла нежелание встречаться с невоспитанными детьми, оскорбившими грубыми выражениями нежные ушки Мизюни. Начали с выяснения отношений, добились обещания не прибегать к крепким выражениям, теперь, сразу же позабыв об этих выражениях, обе смогли всецело окунуться в любимую стихию. И Яночка, и Павлик прекрасно поняли стратегию Мизи и ее мамы, поняли, что они не так уж шокированы их невоспитанностью и охотно им ее прощают, но это не изменило их отношения к гостьям. Отнюдь. И даже, напротив, усугубило неприязнь. Хорошо, выражаться они больше не будут, раз обещали, значит, следует придумать что-то другое. Яночка принялась обдумывать идею ношения с собой живой рыбы, Павлик — о банке с медузами. Хорошо бы какую змею найти, да где ее найдешь? Ни разу не видели в этих местах, а ведь исходили их вдоль и поперек. Наконец гостьи распрощались и ушли.

Тут вернулся пан Хабрович. Павлик, увидев отца, встрепенулся, с сердца свалился тяжелый камень, и мальчик поспешил заверить родителей:

— Ну, ладно, мы вам торжественно обещаем больше никогда в жизни не говорить…

Он споткнулся, как-то слишком просто это прозвучало. Для такого случая надо бы найти более торжественные слова. И, поднапрягшись, мальчик закончил:

— Мы обещаем никогда не прибегать к подобным выражениям. Даже… даже… про себя… даже мысленно!

Яночка чистосердечно призналась:

— Вот только теперь и не знаю, к каким будет прибегать. Ведь человеку иногда просто необходимо… ну, того… выразиться, когда человека что-то… или кто-то… — выведет из себя. И может быть, вы бы нам разрешили… конечно, не так просто, а за какие-то уж совсем выдающиеся заслуги… Папа и мама Хабровичи обменялись всполошенным взглядом, и папа поспешил заявить:

— Нет, нет, не надо нам давать торжественного обещания! Более того, мы с мамой разрешаем в совсем уж исключительных случаях пользоваться упомянутым вами выражением, если это так необходимо человеку.

Тут уж его дети просто ушам своим не поверили.

— Как? Вы разрешаете нам выражаться?

— Выражаться нехорошими словами мы не разрешаем и никогда не разрешим. Но вот это конкретное ругательство произносить разрешаем. Понятно? Только это, и никаких других!

Ошеломленные дети молчали, переваривая неожиданность. Спустя некоторое время девочка осторожно поинтересовалась:

— А что оно означает? Ты не скажешь?

Тут засомневался пан Роман. Пристально взглянув на своих предприимчивых отпрысков, он все же решился.

— Хорошо, скажу, но при условии что вы не откажетесь от его применения и наша договоренность останется в силе.

— Не откажемся! — дуэтом пообещали отпрыски.

— Итак, вы имеете право в исключительных случаях, когда уж совсем невмочь, произносить это проклятие, но только его, не прибегая больше ни к каким нехорошим словам. В исключительных случаях, не слишком часто и желательно не публично, потому что — как знать? Подвернется человек понимающий и еще обидится. Обещаете?

— Обещаем! — нетерпеливо крикнул Павлик. — А слово наше — гранит!

— Железобетон! — подтвердила Яночка, — я тоже обещаю и готова даже клятву дать.

— Так что же означает это слово? — не выдержала любопытная мама.

— Это на иностранном языке.

— Каком? — вскричали уже втроем.

— На датском языке ваше выражение, немного перевранное, означает «тридцать три». Точнее его следует произносить «треотральве».

— Как? — вырвалось у всех троих.

— Ну уж нет, не стану я учить вас плохим словам, — заупрямился папа, с трудом удерживаясь от улыбки. — Произносите так, как привыкли, очень впечатляет. Прекрасно понимаю, что в нервах человеку надо крепко выразиться, и ничего не имею против математического ругательства. Даже немного искажінное, даже с не правильным акцентом — так и быть, пусть остается.

И тут поспешила подключиться мама.

— Минутку, мне тоже хочется вам сказать — я согласна на датское выражение, но при условии, что вы ни при каких обстоятельствах не станете больше гнаться ни за какими заслугами…