Останови часы в одиннадцать

13

Хенрик сидел на ступенях террасы, ночь была теплая, в листве щебетали птицы. «Так получается, — думал он, — так получается. Не хочу ее, — думал он, — не хочу ее равнодушия, боюсь: я думал, что она способна что-то чувствовать, кроме страха перед шефом, хоть что-нибудь, так мне казалось, симпатию к чему-нибудь, может быть, что-то большее, но эти ее глаза, ее молчание, лучше не надо ничего. Вчера тоже была луна, — вспомнил он, — языки костров, запах можжевельника, шелест листвы, мы искали с Чесеком что-то, что мелькнуло и исчезло, и только волосы развевались между звездами, и мы ничего не нашли. Подожду, пока все не заснут, возьму пулемет и куда-нибудь его перенесу. К Штайнхагенам», — решил он.

За ним стояла она. Он внезапно это почувствовал. Он не слышал ни ее шагов, ни ее дыхания, по крайней мере ему так казалось, внезапно стало тихо, замолкли птицы, замерла луна, он чувствовал, что за его спиной что-то происходит, кто-то ждет, сейчас выстрелит в спину, ударит по голове, он почувствовал боль в виске, но не шелохнулся. «Спазм сосудов», — подумал он. Поблизости кто-то был, но чувство опасности стало угасать и исчезло совсем. «Она. Я так и знал!» Она шла за ним и терпеливо молчала. Молчала иначе, чем до этого, там, в зале ресторана. Он улыбнулся.

— Садитесь.

Она села на ступеньки, поджав колени к подбородку. Теперь они вдвоем слушали шорох луны в искрящихся кронах деревьев.

— Луна, — сказал Хенрик.

— О да…

Опять молчание. Он рассматривал ступени террасы, трещины напоминали бассейн Вислы. Спросил:

— Заняться мною предложил вам шеф?

— Да.

«Этого следовало ожидать», — подумал он. — Зачем? — спросил он.

— Наверно, не мог смириться с тем, что я не досталась Смулке.

— Идиотская ситуация, — сказал он.

— Почему?

— Эта луна, как шлягер, как луковица, средство для выжимания слез. Вы только представьте себе, что за уродина: вулканическая пустыня, покрытая пеплом. Но сейчас это не имеет значения, работает отражатель, магнетизирующий свет, и мы влипли, конец, начинаешь умиляться, хочется шептать нежные слова!

— Вы всегда так ведете себя при луне?

— Как?

— Шепчете нежные слова. Надеюсь, у вас нет намерения делать это сейчас.

«Есть, — подумал он. И сразу же: — Ни за что!» Становилось холодно.

— Не знаю, — сказал он. — Все возможно.

Анна подняла лицо с колен и внимательно посмотрела в его сторону, словно желая осознать, каков он, этот мужчина, предназначенный ей самим шефом.

— Я бы не хотела их слышать, — сказала она.

— Как вам угодно. Мне они тоже приходят с трудом.

— Великолепно.

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись. Анна прикрыла его руку своей.

— Вы не пойдете спать? — спросил он.

— Нет.

— Шеф был бы доволен, что вы занимаетесь мной. Я дивлюсь вашей дисциплинированности и готовности пожертвовать собой.

— Грязные шутки.

— А вам не приходило в голову, что шеф заинтересован не только в том, чтобы вы соблюдали соглашение? Что он заинтересован во мне?

— Мне хочется вас покорить, потому что я так решила.

— Сейчас Мелецкий думает о том, как меня занять. Боится, что я могу ему в чем-то помешать. Он хочет демонтировать медицинскую аппаратуру, чтобы на ней разбогатеть. Мне удалось дозвониться в Зельно и сообщить властям, что городок цел. Теперь он будет спешить нагрузить машины, прежде чем хлынут переселенцы.

— А если успеет?

— У него все равно ничего не получится.

— Вы ему помешаете? Один против пяти?

— Я не один. На моей стороне Смулка. И, кажется, Чесек. Она сняла руку с его руки.

— Теперь я понимаю, почему вы отдали меня Смулке. За медицинскую аппаратуру.

Она констатировала это без возмущения, с обычной для нее печалью, с легким оттенком сарказма в голосе.

— Никому я вас не отдавал, — сказал он. — Вы сами прекрасно собой распорядитесь.

— Но были готовы.

— Нет! — воскликнул он.

— Хорошо, ну хорошо, — успокоила она его. — Какая разница.

— Как какая разница! «Черт бы побрал эту лахудру», — подумал он.

— Зачем вам это? — спросила она. — Эта история с Мелецким? Пусть он делает что хочет.

— Сюда должны приехать раненые. На станции ждут люди. Люди, которые потеряли все. Вы понимаете?

— Отчасти, — сказала она. — Но какое вам до них дело?

— Я мечтал о том, чтобы поселиться в лесу, — признался он. — Вдали от людей. Но теперь я вижу, что это не так просто. Подумайте, после всех этих кошмаров, убийств…

— И что вы решили?

— Я потребую точного выполнения миссии, для которой нас сюда прислали.

— А если они не захотят?

— Увидим.

— Вы воспользуетесь пулеметом Шаффера?

— Не исключено.

Она опять внимательно посмотрела на него. — Вы опасный человек, — сказала она.

— Я хочу жить в чистом мире.

— А им ваша чистота не нужна.

— Я заставлю ее принять.

Она помолчала и снова перешла в наступление:

— Я не верю в ваше бескорыстие. Признайтесь, какие подлые намерения движут вами? Зависть? Карьеризм? Ну признайтесь, что руководит вами на самом деле? Вы хотите кому-нибудь понравиться? У вас среди переселенцев родственники? Злой характер? Да?

— Не угадали.

— Не верю!

Хенрик замолчал. «Опять дала мне пощечину, — подумал он. — Боже, смилуйся над ней, сделай так, чтобы она все забыла, пусть она снова верит, пусть прошлое покажется ей сном».

Анна положила руку ему на плечо. «Этот жест, наверно, остался у нее с гимназических лет, когда кокетство еще неосознанно, обезоруживающе невинно, остался только жест, она положила руку на плечо, она сделала это бессознательно, а по моему телу прошла волна тепла, мучительная истома».

— Не делай этого, — сказала она.

— Чего? — спросил он и только потом понял, что она сказала ему «ты». «Она права, мы знакомы уже сто лет».

— Разреши им уехать, — сказала она. — Они сильнее.

Анна хотела добавить еще что-то, убедить его, но слова застряли в горле, она закашлялась. Обхватив руками голову, съежившись, она искала успокоения у него на груди. Он прижал ее к себе. От ее учащенного дыхания рубашка стала влажной. Он чувствовал, как дрожат ее плечи. Кашель постепенно утихал.

— Как хорошо, — шепнула она. Потом подняла голову, вытерла слезы. Беззвучно зашевелила губами. Быстро поцеловала его и сразу же оттолкнула.

Он остался стоять с протянутыми руками, как нищий. Она повернулась и сбежала со ступеней террасы.

— Анна! — крикнул он.

Она быстро шла среди деревьев. Он побежал за ней.

— Анна! — кричал он.

Анна не обернулась. На мгновение она погрузилась во мрак, но потом опять вышла в полосу лунного света.

— Остановись, не делай меня смешным!

Анна остановилась. Посмотрела вверх на конную статую Великого Фрица.

— Негодяй, — сказала она. Хенрик схватил ее в объятия.

— Пусти, — приказала она.

Он отступил. «Раскапризничавшаяся девчонка, черт бы ее побрал!»

— Можно, я тебя поцелую? — спросил он.

— Нет.

— Обниму тебя?

— Нет.

— Я люблю тебя. Она крикнула:

— Нет! Умоляю тебя, ни слова об этом! Нет, нет, нет!.. Потом: — Послушай, разреши им отсюда уехать. Возьми, что они тебе дают. Не будь таким гордым.

— Это бандиты.

— Я не уверена.

— Они приехали сюда, чтобы грабить.

— Пусть грабят. Нас это не касается.

— Перестань, ради бога! — воскликнул он. — Зачем ты об этом говоришь! Именно сейчас!

Она молчала.

— Пойдем ко мне, — сказал он.

— Нет.

— К Смулке бы ты пошла! — крикнул он в бешенстве.

— Не пошла бы.

— А ко мне пойдешь, — сказал он и схватил ее за руку. Она застонала:

— Отпусти, мне больно.

— Пойдем.

— Пусти.

Хенрик тянул ее, она спотыкалась, так дошли до гостиницы.

— Дурак, — говорила она. — Честный идиот. Чего ты от меня ждешь? Невинного чувства? Ангельского тела? Это ушат с помоями, дурачок. Клоака! Пусти меня, я пойду сама!

Он отпустил руку Анны, и она начала растирать ее, морщась от боли. У входа в отель они остановились. Анна подошла к нему:

— Сказать, какая такса была у меня в лагере?

Он отпрянул.

— Сказать? — наступала она.

— Нет.

— Я могу ее тебе назвать.

— Нет!

— Ну тогда заткнись, и чтобы я не слышала ни одного благородного слова!

Да, теперь он все понял. Но внутренне противился этому. То, что она ему сообщила, не имело значения. Он хотел ее утешить, но в ее глазах не было слез.

— Пани Анна… — начал он. Возвращение к «пани» было таким же неожиданным, как недавний переход на «ты».