Оставь окно открытым

Глава 7
ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ВЕСНУШКИ

Итак, Говорящий Кот! Сейчас я вам расскажу про Говорящего Кота.

Нет, нет! Только не в этой главе. Хотя мне очень хочется, чтобы вы, как любит выражаться Веснушка, «скорее-быстрее-сейчас же-немедленно» узнали всю эту невероятную, потрясающую историю. Но, однако, все же придется еще немного потерпеть. Потому что лучше все рассказать по порядку.

Итак… Катя сидела за столом и рисовала. Веснушка пристроился на ее плече и давал советы. Катя нарисовала дом, а около него корову.

— Очень хороший домик, — радовался Веснушка. — Пожалуйста, я согласен в нем, как вы это называете? Прописаться. И корова славная. Пожалуйста, я согласен ее доить.

Катя нарисовала зеленую треугольную елку. Потом взяла оранжевый карандаш и нарисовала на верхней ветке оранжевую белку.

— Белка! Белка! — запрыгал от радости на ее плече Веснушка. — Какая пушистая! А теплая! Чувствуешь, какая она вся тепленькая?

Но вдруг Веснушка перестал прыгать. Сбежал по Катиной руке, соскочил на стол. Ткнул пальцем в желтый круг посреди синего неба.

— Постой, постой, — прищурившись, протянул он. — Как это я раньше не заметил. Это что такое?

Катя ничего не ответила. Она глянула в окно. Ну, так и есть. Солнце закрыла пухлая белая туча с серым животом.

Катя за это время уже успела неплохо изучить характер Веснушки. Она знала, стоило только солнцу спрятаться хоть ненадолго, — у Веснушки тотчас же портилось настроение. Он сразу же становился подозрительным, мрачным, начинал обижаться по каждому пустяку, ко всему придираться.

— Что это такое, я спрашиваю? — Веснушка сердито повысил голос. Ну, отвечай, я жду.

— Это я Солнышко нарисовала, — пришлось признаться Кате.

— Что?! — так и вспыхнул от негодования Веснушка. — Солнышко? Да это колесо от старой телеги, блин с рогами, все что хочешь, только не Солнышко. Ты бы лучше меня спросила: какое оно? Посоветовалась бы! Конечно, я всего-навсего обыкновенный солнечный луч, каких много. Со мной можно и не считаться…

За дверью послышалось робкое, очень деликатное потявкивание. Кто-то лапой скреб в дверь.

— Пудель! — обрадовалась Катя. Надо признаться, что появление его было просто на редкость кстати. Катя бросилась открывать дверь. И правда, за дверью стоял Пудель. Он, как всегда, оглядел Катю строгим, придирчивым взглядом. Его унылые грустные уши дрогнули.

Он вежливо положил к ее ногам обглоданную косточку, похожую на катушку без ниток.

Катя бережно подняла косточку, осмотрела со всех сторон, на миг замерла от восторга, любуясь ею, потом несколько раз облизнулась. Пудель помахал хвостом, еле слышно тявкнул и неохотно поплелся вверх по лестнице. Катя вытащила из-под шкафа картонную коробку от маминых туфель. Коробка была полна обглоданных костей.

— Все подарки Пуделя. Каждую неделю мне носит, — вздохнула Катя. А видишь эту большую кость? Наверно, из супа. Это мне Пудель в день рождения подарил.

— А ты любишь подарки? — пристально поглядел на нее Веснушка.

— Очень, — с улыбкой кивнула Катя. — Кто же не любит? А у тебя когда день рождения?

«Вот было бы здорово, — мелькнуло у нее в голове, — отпраздновать день рождения Веснушки. Что бы только ему подарить?»

— А что такое «день рождения»? — насупился Веснушка.

— Это самый лучший день в году, — с горячностью воскликнула Катя. Вот, понимаешь, я родилась четырнадцатого мая. И каждый год в этот день все меня поздравляют, дарят подарки и, даже если я получу двойку, все равно ничуточки не ругают. А ты какого числа родился?

— Не знаю. Мне кажется, я всегда был, — угрюмо пробормотал Веснушка.

— И мне так кажется, — рассмеялась Катя. — Как это так, меня не было? Не могу себе представить. Но все равно у всех на свете должен быть день рождения. Обязательно.

Веснушка мрачно посмотрел на нее исподлобья.

— Что ж, если у кого нет этого вашего дурацкого дня рождения, так над ним и смеяться можно? — медленно, дрожащим от обиды голосом проговорил Веснушка. Он вспыхнул, распалился, волосы на голове стали похожи на раскаленную докрасна проволоку.

— Что ты, я не смеялась! — воскликнула Катя. — Я и без дня рождения тебя больше всех…

Туча с сизым животом начала расползаться, таять, теплые лучи хлынули в прореху. Они осветили стол, Катины руки, рисунок на столе.

— Не понимаю, из-за чего тогда весь этот крик? — Веснушка как-то сразу успокоился, пожал плечами. — Заладила: ты такой-сякой, самый плохой, никудышный, без дня рождения…

Веснушка пристально посмотрел на Катю.

— Значит, ты любишь подарки?

— Да так… — неохотно сказала Катя.

— Все-таки любишь… — печально кивнул головой Веснушка. — А вот если кому-нибудь очень хочется сделать подарок, а подарить нечего?

Веснушка задумался. Кате послышалось, что он даже негромко пробормотал: «Эх, спросить бы у Солнышка… Посоветоваться…»

Веснушка тряхнул головой.

— Ладно, пока что надо делом заниматься. Солнышко у тебя не получилось, что уж тут греха таить. Тогда хотя бы Темнотищу мне нарисуй. Только для нее надо много-много черной краски, самой черной, какая только бывает.

Катя принесла из маминой комнаты пузырек с тушью. Обмакнула кисточку, приготовилась рисовать.

— А какая она, эта Темнотища? — спросила Катя.

— Как «какая»? Обыкновенная, — удивился Веснушка. — Каждый день видишь и не знаешь. Черная она, и во все стороны руки торчат, жадные, загребущие.

Катя нарисовала черное чудовище с торчащими во все стороны руками.

— И ничуть не похожа! — рассердился Веснушка. — Ну, ни капельки. Ты нарисуй, чтобы она была жестокая, коварная, хитрая… Поняла? Ну что же ты? Рисуй!

— А я не знаю, как это рисовать хитрость, жестокость, нерешительно сказала Катя.

— Просто не хочешь. — Веснушка обиженно насупился. — Ведь смогла для белки нарисовать и доброту и ловкость… Даже нарисовала, что она теплая.

Катя в замешательстве пожала плечами. Нечаянно задела локтем пузырек с тушью. Жирная густая струя плеснула на рисунок и начала медленно растекаться во все стороны, поглощая и дом, и елку с рыжей белкой, подползая к солнышку. Веснушка подпрыгнул вверх и повис над рисунком, быстро перебирая ножками, будто бежал в воздухе.

— Все… — глухо сказала Катя.

— Она! Темнотища! — ликуя, завопил Веснушка.

Он опустился Кате на плечо.

— Вот теперь она похожа! Я ее сразу узнал! Она самая! Видишь, как она подбирается к Солнышку. Так бы его и проглотила. Знаешь, Веснушка быстро зашептал Кате на ухо, — один раз Темнотища все-таки проглотила Солньшко. Я уже думал, навсегда. Хочешь, расскажу?

— Еще спрашиваешь! Конечно, хочу! — воскликнула Катя.

— Только это будет такой холодный рассказ, что лучше сразу надеть шубу и валенки, — предупредил Веснушка и озабоченно нахмурился. — У тебя просто зубы застучат от холода, продрогнешь до костей. Все равно рассказать?

— Конечно!

— Ну, тогда слушай. Точно тебе не скажу, но это случилось вчера или, вполне возможно, даже сегодня…

Катя не стала его перебивать. Она уже давно поняла, что слова «вчера», «сегодня», «завтра» Веснушка понимает совсем по-другому, по-своему, не так, как все.

— Я куда-то полетел. Уж и не помню, по делу или просто так пролететься, ну, как вы любите говорить, — прогуляться. Я летел себе и думал, ну почему, почему нельзя, чтобы Солнышко светило всегда, чтобы не было всякого там небесного сброда: туч, облаков. А главное, не было бы этой ненавистной Темнотищи. Вот тут-то со мной все и приключилось. Ведь вся беда в том, что мне никак нельзя задумываться, когда я куда-нибудь лечу. Нельзя, потому что… Но об этом потом, потом, в другой раз…

В общем, я летел, глубоко задумавшись, и вдруг меня по носу задела острым углом тяжелая колючая снежинка. Я оглянулся. Вокруг меня во мраке белели, кружились ледяные звезды. Я выбрался из снежной тучи и понял, что я угодил прямо в логово самой Темнотищи. Где-то внизу слабо сияло озеро огней. Это был город. Я решил переждать там до утра. Ведь там, где люди, — всегда тепло и светло. Я забрался в круглые часы на городской площади. Их циферблат уютно светился в темноте, а твердое и надежное «тик-так» словно говорило мне: «Время идет, время идет, и Солнышко скоро встанет». Я терпеливо ждал, от нечего делать тихонько бормотал про себя: «Тик-так, тик-так».

Но вот улицы города оживились, захлопали двери, люди, выходя из домов, говорили: «Морозец, однако» — и терли щеки. Ботом из домов высыпали дети. Я ждал Солнышка, но его все не было, и фонари не гасли на улицах.

Я не выдержал и начал тихонько посмеиваться в кулак: «Ну и Солнышко, ну и растяпа, обо всем забыло. Задумалось, наверно, замечталось. Вот уж не думал, что оно такое рассеянное».

Смотрю, дети с веселым визгом, размахивая портфелями, уже бегут из школы по домам. А Солнышка все нет и нет. И часы равнодушно твердят свое глупое «тик-так».

Я уже начал не на шутку тревожиться. «Что такое, — думаю, стряслось?» Но вот в домах одно за другим начали гаснуть разноцветные окна, и только вдоль улиц горели пустые желтые фонари.

И тут я понял: все погибло! Или с моим Солнышком что-то случилось, или я, бедный, одинокий луч, все на свете перепутал, спятил с ума и нечаянно залетел в злую сказку, где никогда не светит Солнышко…

Веснушка поднял голову и посмотрел на Катю.

— Понимаешь, мне до этого как-то ни разу не приходилось забираться так далеко на север, и я…

— Догадалась, догадалась! — радостно воскликнула Катя. — Это была полярная ночь. Мы в школе проходили. А ты этого не знал!

Веснушка весь вспыхнул. Соскочил с Катиного плеча на стол. Топнул ногой — прожег уголок рисунка. Брезгливо отмахнулся рукой от струйки дыма.

— Ах так! Я ничего не знаю, а ты, конечно, все наперед знаешь, гневно воскликнул он, — и что я подружился с летчиком Володей. И что наш самолет чуть не разбился. Это ты все тоже знаешь, и это все вы тоже проходили в школе!..

— Что ты, что ты, этого мы не проходили, — досадуя на себя, сказала Катя. Облокотилась о стол, не глядя на Веснушку, задумчиво посмотрела в окно, сказала, будто сама себе:

— До чего же погода замечательная… На небе ни облачка…

Веснушка вслед за Катей тоже посмотрел в окно. Некоторое время он еще хмурился, потом не выдержал, улыбнулся.

— А то заладила: ничего не знаешь, в школе не учился, самый плохой, самый глупый… — на всякий случай проворчал он. — Ну, да ладно. Слушай, что дальше было. Такая тоска на меня напала, не могу тебе сказать. Солнышка нет, как будто оно сквозь небо провалилось. Я метался по городу, теряя силы, чувствуя, что вот-вот погасну. И всюду меня подстерегала Темнота. Она издевалась надо мной, дразнила меня. Она говорила, что завернула Солнышко в тысячу и одно черное покрывало и я уже больше никогда его не увижу. Вскоре я так ослабел от тоски и страха, что больше уже не мог летать. Чуть поднимусь в воздух и сразу без сил падаю на землю.

И вот тогда я и подружился с моим самолетом. Он был небольшой и летал не очень высоко. Поднимется выше снежной тучи и рад-радешенек.

Но мне понравился его летчик. Он всегда насвистывал что-то веселое. И главное — он не боялся Темноты. Ну совсем не боялся. Он все только насвистывал да посмеивался.

Я прятался за приборной стрелкой, и мне как-то легче на душе становилось, когда мы поднимались в воздух. Кого я только не возил… Ну, вернее, не я возил, а мой друг самолет. Ну, конечно, нам еще помогал летчик Володя и молоденький Сашка-штурман. Ну, в общем, мы все делали вместе, дружно, хотя они даже не знали, что я им помогаю. Мы возили серьезных бородатых геологов. Они умели смотреть сквозь землю и отгадывать, что там спрятано, золото или нефть. Оленеводов, которые понимали язык оленей. Иногда с нами летал старенький доктор. Под полушубком у него был белый халат, и он возил с собой чемоданчик с лекарствами.

И вот однажды… Да, да, помню, как сейчас. Нам надо было отвезти какие-то важные приборы в поселок метеорологов. Ты знаешь, кто такие метеорологи?

Катя отлично это знала, но на всякий случай вздохнула и покачала головой.

— Так знай! — Веснушка с важностью поднял палец. — Метеорологи это люди, которые умеют предсказывать погоду. Если бы я не был солнечным человечком, а просто человеком, я непременно стал бы метеорологом. Я это уже точно решил. И я предсказывал бы всегда только хорошую погоду. — Веснушка мечтательно зажмурился. — Только Солнышко, теплую ясную погоду без осадков и ничего больше. По правде тебе скажу, не понимаю я этих метеорологов.

Ну, скажи на милость, зачем они предсказывают то бурю, то дождь? Ну кто их просит?

Катя хотела сказать, кому они нужны такие метеорологи, которые будут предсказывать только хорошую погоду, но из осторожности промолчала. Все равно Веснушку ни в чем не убедишь.

— Ну вот, летим мы себе и летим, — продолжал свой рассказ Веснушка. — Я стараюсь, как могу, изо всех сил приборам помогаю, освещаю стрелки. Только вдруг слышу, мой летчик Володя как-то протяжно свистнул, совсем не так, как обычно.

— Сашка, кажется, бак течет! Будем садиться! — крикнул он Сашке-штурману.

— Есть, Владимир Семенович, — ответил Сашка.

Тоже молодец, не струсил. Но я и раньше знал, что он рыжий, по-настоящему рыжий.

Самолет наш резко пошел вниз, потом нас здорово тряхнуло, но ничего, сели.

Летчик Володя и Сашка-штурман вылезли на крыло. Я, конечно, за ними. Кругом была Темнота и Вьюга, Вьюга и Темнота. Больше ничего. Они, ясное дело, сговорились, эта славная парочка, обрадовались, что мы, наконец, попались им в когти.

Что тут началось! Темнотища навалилась на нас со всех сторон. Вьюга с воем и шипением принялась вить вокруг нас ледяные кольца.

Возле самолета начали вырастать сугробы, и холодом тянуло от остывающего металла.

— Н-да, история, — сказал летчик Володя и рассмеялся.

И тут я понял, что смех в тяжелую минуту — это тоже кусочек Солнца. Потому что он греет и даже светится в темноте. Честное рыжее!

— И рация сломалась… Что делать будем? — растерянно спросил Сашка-штурман.

— На месте стоять нельзя. Так и замерзнуть недолго, — летчик Володя понял воротник, похлопал Сашку по спине. — Будем оленеводов искать, где-то они в этих местах кочуют. Ну, шарф замотай потуже и пошли…

И вдруг я услышал чьи-то мягкие бархатные шаги. Даже не шаги, а осторожное «скрип-скрип» снега под чьими-то меховыми лапами.

«Кто бы это мог быть? — подумал я, — Скорее всего какой-нибудь белый бродяга-медведь». Я не ошибся. Это был большой, старый медведь. Его трудно было разглядеть сквозь вьюгу на снегу, и только черный нос был как черная пуговица, пришитая к белому меху.

Скорее-быстрее-сейчас же-немедленно я подлетел к нему.

— Славный, добрый Мишка, — прошептал я ему на ухо. — Какой же ты, право, умница и симпатяга. Ты пришел как раз вовремя. Ведь ты такой сильный и без труда довезешь их обоих на спине.

— Тише, тише, — проворчал старый Медведь. — Кто бы ты ни был — не спугни добычу. Не спугни добычу.

— Какую добычу? — удивился я. Глупый наивный луч, я еще ничего не понимал. А ведь мог догадаться по его вкрадчивым, осторожным шагам, что он замышляет недоброе. — Здесь нет никакой добычи. Здесь только двое хороших людей, которыми попали в беду и того гляди замерзнут.

— Они не успеют замерзнуть, — хрипло рассмеялся старый Медведь. — Я подойду поближе да еще прикрою лапой свой черный нос, чтобы он не был заметен. Потому что я всегда подкрадываюсь и нападаю потихоньку. Понимаешь меня, тонкий голосок из пустоты? Нет, они не успеют замерзнуть…

Вот оно что! Только теперь я все понял. Я так разозлился, распалился, клянусь Солнышком, в эту минуту я мог бы растопить целый сугроб.

— Слушай меня, старый обманщик, — прошептал я. — Если ты не будешь повиноваться мне, как малый медвежонок, я разрисую тебя с ног до головы черными полосами, словно зебру. Да еще подпалю сразу с хвоста и ушей.

— Ах ты, говорящая муха, — в ярости проскрипел старый Медведь. — Ты еще смеешь мне приказывать, мне, повелителю белой пустыни?!

Ну, знаете ли! Пусть я всего-навсего солнечный луч, каких много… Но обозвать меня какой-то говорящей мухой? Не скрою, никто никогда за всю мою, можно сказать, довольно-таки долгую жизнь так меня не оскорблял.

Я зарылся поглубже в белый мех. Прижался плечами, коленками, локтями к жесткой шерсти. Пых!.. Потянуло паленым. Пошел дымок.

Старый обманщик так и присел на задние лапы.

— Ой-ой-ой! Смилуйся надо мной, дух огня! — в ужасе простонал он. Приказывай, я все выполню, только пощади мою бедную шкуру.

— Так-то лучше, — строго сказал я. — Знаешь, где стойбище оленеводов?

— Старый добрый Мишка все знает, все знает, — жалобно захныкал хитрец. — Это где двуногие с ружьями стерегут таких вкусных четырехногих с рогами.

— Вот и веди меня туда, — обрадовался я и забрался на спину старого обманщика. — И смотри у меня, если вздумаешь схитрить. Одна ухо у тебя уже почернело, а то и всего спалю. Был Мишка — и нету.

А мои друзья, летчик Володя и Сашка-штурман, видно, не на шутку уже промерзли. Сашка-штурман все останавливается, норовит привалиться к сугробу и глаза закрывает.

— Я только одну минуточку посплю… — так жалобно, еле слышно просит он.

А летчик Володя его тормошит, расталкивает, трет щеки снегом, не дает уснуть, Вижу, дело плохо… Тут начал я прыгать на спине у медведя и мигать, то вспыхну, то погасну, и кричать на разные голоса:

— Кто там? Это мы! Вы куда? Мы — сюда!

А Темнотища и Вьюга попробовали было подкупить меня, запугать.

— Дай мне совершить это темное дело, — вкрадчиво прошептала Темнота, — и я отступлюсь от тебя, дам тебе светить сколько захочешь. А то у меня есть еще один, спрятанный про запас Непроглядный мрак. Ты еще с ним незнаком. Я напущу его на тебя. И ты захлебнешься в нем, утонешь.

— Дай я их закручу, заверчу, заморожу… — свистела, укладывая вокруг меня ледяные кольца, Вьюга. — А потом я улечу. Ты знаешь: я ведь не люблю долго кружиться на одном месте…

Но я не сдавался. Я светил из последних силенок, хотя у меня дух захватывало от черного ветра и я едва успевал отталкивать и плавить снежинки, которые впивались в меня со всех сторон.

«Наверно, Темнота хитростью все-таки погубила мое Солнышко, — в тоске подумал я, — и я теперь последний его луч на этой земле. Но если это так, я должен сражаться до конца и светить еще ярче…»

— Смотри, огонек! — услышал я голос летчика Володи. — Слышишь, кто-то зовет! Вставай, Сашок! Обхвати меня за шею. Идем!

— Ну, бреди, старый меховой сундук! — шепнул я на ухо медведю.

Тот потянул носом, недовольно заворочал тяжелой головой.

— У, человечьим жильем пахнет, — прорычал он.

— Разговорчики! — строго прикрикнул я. — Шагай, шагай!

Это была нелегкая работенка, скажу я тебе. Я расталкивал снежинки, светил, кричал сквозь грохот и свист Вьюги.

— Я больше не могу… — услышал я слабый голос Сашки-штурмана. Это бродячий огонек, он нас морочит. Он нам только чудится…

Но тут мой медведь встал, как вкопанный.

— Вот сколько их, вкусных с рогами… — сказал он, жадно принюхиваясь.

Я разглядел в темноте зубчатый лес оленьих рогов.

Почуяв медведя, олени беспокойно шарахнулись, зафыркали.

Откинулся полог круглой яранги, и я увидел свет и человека.

«Ну, вот и все, — устало подумал я, — как бы ни было, но я спас своих друзей…»

— Теперь отпусти меня, дух огня, — вкрадчиво проговорил старый Медведь. — Ведь я сделал все, что ты приказал. Я тебе больше не нужен. Ну, я пошел, да?

— Постой, постой, голубчик. Куда это ты торопишься? — возразил я. Неужели мы так расстанемся, и я ничего-ничегошеньки не подарю тебе память?

И я выжег у него на лбу Солнышко. Не ручаюсь, что оно было очень похоже, но могу утверждать одно: старый обманщик запомнил меня навсегда. Потом я скользнул сквозь узкую щель в ярангу. Мои друзья летчик Володя и Сашка-штурман сидели возле круглого очага и, обжигаясь, пили горячий чай.

Ну, я устроился получше. Мне понравился старый оленевод в меховой одежде. У него были спокойные узкие глаза и темное лицо, загрубевшее от ветра. Он сидел на шкурах не двигаясь и только курил длинную, почерневшую от времени трубку. В этой трубке я и устроился, зарывшись с головой в красный тлеющий табак, и решил, что уже никакая сила меня отсюда не выманит.

Я тихонько посмеивался, слушая рассказ летчика Володи о блуждающем огоньке и таинственных голосах в снежной ночи.

«Останусь-ка я в этой трубке навсегда, — невесело подумал я. — Раз уж больше нет моего Солнышка. Пожалуй, теплее, чем это местечко, мне не найти…» И вдруг откуда-то снаружи донеслись радостные голоса, смех и крики.

«Пусть они кричат, бегают, — устало подумал я, — мы трое, то есть я, прокопченная трубка и старый оленевод, и не подумаем пошевелиться. Эта суета не для нас…» Но тут мой старый оленевод что-то хрипло сказал, тяжело поднялся со шкур и торопливо откинул полог яранги.

И я увидел… нет… этого не описать словами! Край неба посветлел, разгоняя Темноту. Все олени чутко повернули головы в эту сторону. Я увидел оказавшийся из-за бескрайних снежных холмов алый краешек Солнышка, такой добрый и теплый.

Веснушка снисходительно посмотрел на Катю.

— Ну что, признайся, здорово ты окоченела от моего рассказа? Наверно, нос отморозила?

Но Катя ничего не успела ответить. В это время прямо под ее окном унылым голосом замяукал Кот Ангорский.

— Мяу-у… — тянул он, — у-а-ряу!..

Кот Ангорский вскочил на подоконник. Скосил серебряные плоские глаза на Веснушку. Не спуская с Веснушки глаз, стал с силой тереться головой о раму, густо замурлыкал.

— Пошел отсюда! — махнула на него рукой Катя.

Кот Ангорский, не обращая на нее внимания, развалился на солнышке. Выставил грязно-серый живот. Тощий хвост уложил красивым кренделем, Глаза блаженно зажмурил. Замурлыкал с треском.

— Пусть его, — не выдержал Веснушка.

— Надо же, кот и собака у одного хозяина, а совсем ничего общего. Ни чуточки не похожи, — сказала Катя. — Ну, ладно, пускай полежит. Я пойду воду в стакане переменю и нарисую Солнышко. А ты мне поможешь, ладно?

Катя сбегала на кухню, сполоснула стакан, набрала чистой воды и вернулась. Кот Ангорский стоял на подоконнике, собрал все четыре лапы вместе, выгнув спину подковой. Глаза его дико горели. Не издав ни звука, бесшумно и безмолвно, Кот Ангорский скрылся за окном.

— Веснушка, где ты, иди, посоветуй… — позвала Катя. Но Веснушки нигде не было: ни на столе, ни под столом, ни в коробке с костями и корками. Веснушка исчез бесследно.