Остров

ГЛАВА I. РЕЧЕЛ.

Черный бархат безлунной июльской ночи стремительно опустился на изнемогавшее от зноя пространство. Даже волны укротили свой бег, и поверхность моря стала гладкой, маслянисто-черной. Лишь отражения острых маячков ярких южных звезд и огни почти бесшумно скользящей яхты мерно качались на, чуть волнуемой, глади воды. Да невидимый во тьме берег напоминал о себе нечастыми россыпями светляков, мерцавших на месте сгинувших в ночи прибрежных селений. Грань между морем и небом исчезла. Стоило забыться на мгновение и могло показаться, что судно летит в бездонном мраке мироздания.

Второй день невыносимо щемило сердце. Безысходная тоска и ужас непоправимой вины сжимали его. Темнота была спасением для Речел, позволила сбросить маску наигранного веселья и беззаботности, дать волю долго сдерживаемым слезам.

Темнота помогла почти незаметно ускользнуть от внимания опостылевших друзей, еще недавно предававшихся неудержимому веселью, а теперь обессиленных духотой и вяло беседовавших под кормовым тентом. Греческий этап «развлечений» для них был закончен, и теперь они отдыхали, ожидая известий об очередной ошибке, мечущейся в отчаянии жертвы. Ждали новых распоряжений от прихотливого автора сценария.

Темнота позволила скрыть невыносимый приступ боли и опять набежавшую на глаза влагу, когда увязавшийся за ней Тони с откровенной иронией сказал, что не понимает озабоченности Георга:

- Выбор у этого парня не больший, чем был у твоего Ламоля. - Даже в темноте Речел поняла, что по губам Тони скользит ненавистная «улыбка жрецов». - Либо броситься вслед за Анной в Англию, либо пустить себе пулю в лоб из револьвера, оставленного ему, как и в прошлый раз.

Сердце опять сжало раскаяние. Георг играл жизнью этого человека, так же, как год назад, жизнью Рона. Было мучительно больно от ставшего предельно ясным сознания того, что она стала игрушкой в руках беспощадного «Верховного жреца» и его подруги. Впрочем, такими же игрушками были и ближайшие сподвижники «Жрецов», и прошлые, и будущие «неофиты», да и все остальные участники этих «забав». Для грека и его подруги имело значение только то, как сыграна затеянная ими игра.

Участие в мистерии, разыгранной в родосском подземелье два дня назад, впервые пробудило в сердце боль раскаяния за то, в чем она еще совсем недавно охотно принимала участие. Своим цинизмом и жестокостью «суд» мог довести до самоубийства не только слабых. А вложить в руку растоптанного человека оружие означало реальную вероятность найти через несколько дней его труп.

Боль усиливалась сознанием, что Рон, которого год назад, по словам Элизабет, протащили через более серьезное испытание, мог погибнуть еще до того, как ее использовали в качестве приманки, на мгновение, показав ему в окне родосской гостиницы. А это означало лишь только то, что она в глубине души осознала еще прошлой осенью, но не захотела признать - бессовестно воспользовались ее отчаянием, ревнивой жаждой мести. Сочувствие Георга, забота об ее будущем, соблазнившая на участие в прошлогоднем издевательстве над несчастным Роном, были циничной ложью людей не привыкших стеснять себя в средствах для достижения любой своей прихоти.

О, благодатная темнота, ты позволила спрятать глаза и без особых объяснений пресечь поползновения Тони, когда его липкие от пота руки попытались начать привычное, хозяйски-бесцеремонное странствие по ее телу. Темнота - ты позволила не прятаться за дверями каюты, где можно было отгородиться от разговоров, глаз, рук, но невозможно было скрыться от духоты ночи. Позволила пренебречь убежищем, где страдания душевные только усиливались бы жаром разогретых за день стен. Убежищем, делавшим пребывание в нем равносильным новой пытке.

Уединенный шезлонг под звездами на верхней палубе не привлекал чужого внимания, и позволял ловить разгоряченным телом почти эфемерное дуновение прохлады приносимой то ли морским бризом, то ли движением судна. Уединение позволило Речел вспомнить все, что произошло с ней со времени последнего свидания с Роном.

Если бы в тот осенний вечер де Гре появилась на аллее парка на пол часа позже, то ни что уже не смогло бы оторвать Речел от Рона. Но Бет хорошо знала Речел и «Верховная жрица» появилась тогда, когда еще была возможность растоптать нарождающееся взаимопонимание.

Миссис де Гре не понадобилось много слов.

Ужас и странное оцепенение Рона при виде матери Лиз. А главное опять всколыхнувшаяся обида, ненависть к Рону, посмевшему даже не скрывать, что дочь этой женщины всегда будет для него более желанной, заставили ее тогда без колебаний подчиниться воле де Гре. Без колебаний сесть в машину, разлучившую ее с Роном навсегда.

Без колебаний, в компании с сестрами, Инго и Тони, улететь на Багамы на следующий день.

Багамы запомнились чередой солнечных дней, отданных ласковому морю, теплому песку, компании веселых друзей. Остались в памяти экзотическим празднеством ночей наполненных весельем уютных ресторанов, буйством карнавалов, любовными играми с Тони, который начал усердно восполнял потери, понесенные Речел в последнее время. Сладость мести казалось, стерла постылую любовь. Осенняя аллея, в промокшем от дождя и тумана Лондоне, осталась, где то в далеком прошлом.

Напомнила о Роне телеграмма, срочно вызывавшая веселую компанию в Англию. Георг сообщал, что с Роном произошли перемены, требующие срочного присутствия всех участников «дела» в Лондоне.

В день прибытия, Георг встретил всех в Хитроу и, посадив сестер и Речел в свою машину сообщил, что в планы связанные с Роном вмешалась Фортуна. Было необходимо срочно менять весь последующий сценарий. Рон оказался наследником порядочного состояния оставленного ему канадским дядюшкой, и он из категории отработанного материала сразу перешел в разряд людей интересовавших «жрецов». Учитывая стремление, Рона сблизится с кругом Георга и де Гре, для них было очевидным, что он охотно войдет полноправным членом в их сообщество.

Сразу после обеда Георг с хозяйкой дома удалились в ее кабинет и совещались весь вечер. Молодежь попыталась продолжить развлечения в духе «Богам», но веселье не клеилось, и к полуночи вечеринка сама собой увяла. Пары начали потихоньку уединяться в спальнях.

Речел не могла отвлечься от мысли, что теперь сама судьба сводит ее с Роном. Первый раз за последние недели она не пустила Тони к себе.

На следующее утро, сразу после завтрака, Георг пригласил Речел в кабинет. Решение принятое «синклитом» подтвердило ее ожидания. Георг считал необходимым срочно завершить игры с Роном.

У него не вызывало сомнения желание Речел стать женой новоявленного миллионера. И он считал необходимым обеспечить возможность скорейшего заключения этого брака, после чего они должны были войти полноправными членами в их круг. Накануне стало известно, что Рон вылетел в Монреаль вступать в права наследования, и это позволяло Речел без спешки подготовиться к встрече.

В тот момент ощущение счастья и, наконец, возможного покоя начало заполнять все ее существо, но ему не суждено было быть долгим. Речел почувствовала его призрачность под тревожным взглядом неожиданно появившейся в кабинете де Гре. Хозяйка дома положила перед Георгом пачку свежих газет, и порывисто прижав голову Речел к своей груди, необычным для нее низким, хрипловатым голосом сказала, что газеты сообщают о гибели в Атлантике самолета, вылетевшего вчера из Хитроу в Монреаль. Все рухнуло.

На следующий день газеты опубликовали списки погибших в авиакатастрофе. Среди прочих имен в списках значился Рональд Ламоль.

Рон умер и все, что еще два дня назад было наполнено глубоким смыслом, имело значение - стало никчемным, пустым и жестоким. Речел вдруг стало с беспощадной ясностью понятно, что, живой Рон был не только и ни столько объектом святого женского гнева на весь мужской род, сколько вожделенным призом в конце замысловатого пути. Право на безраздельную власть над этим человеком было главной целью всего, что она делала.

Любой проступок Рона против их любви подстегивал ее месть и придавал ей особую остроту. Месть двигала ею, когда она со страстью бросилась в объятья Тони сразу же после участия в интермедии, разыгранной в Родосе. Месть превратила в наслаждение ощущать вожделеющие взгляды мужчин. Мстительное желание обольщать было так велико, что свобода нравов на «Ариадне», в которую она окунулась во время первого августовского плавания в компании сестер и молодых подручных Георга, наполняла ее чувством легкости и счастья.

Она получила возможность отдавать свое тело ласковому морю и горячему солнцу. Возможность не обращать внимания на украдку горящих взглядов матросов провожающих их обнаженные тела. Возможность сознавать, что любой из них охотно станет рабом ее красоты. Возможность почувствовать себя выше условностей связывающих ее в прошлом мире. Получила ощущение обретенной безграничной свободы для себя. При этом все, что делал Рон, воспринималось, как череда предательств, а все, что происходило с ней самой, казалось справедливым возмездием ему.

Но Рон умер. Исчез приз обладание, которым Речел оттягивала, казалось по своей воле, с каким-то мазохистским наслаждением и все, что чудилось справедливым, обернулось бессмысленной жестокостью по отношению к единственному по настоящему любимому мужчине, жестокостью по отношению к самой себе. Все происходившее с Речел в последние месяцы потеряло всякий смысл.

Да и недавние друзья-союзники потеряли к ней интерес. И если де Гре еще сохраняла видимость любезности и дружеского расположения, то Георг без обиняков начал подсчитывать величину вознаграждения за оказанные услуги. Близкая победа Речел обернулась тягостным поражением, и единственным желанием стало, как можно скорей оставить хмурую от декабрьских туманов Англию и увидеть зеленую роскошь начинающегося Австралийского лета.

***

Самолет быстро перенес ее в милое сердцу половодье красок, солнце и бездонное небо родины.

Золотые или ослепительно белые пляжи, голубые лагуны, благоухающие заросли прихотливой радуги тропических цветов сулили возможность уединения. Уединение можно было найти и среди раздолья фермерских угодий, в тени девственной зелени леса или в бескрайности уже начинающей желтеть саваны.

Не вызывали раздражения и старые знакомые. Речел для них стала эталоном современного европейского стиля жизни. Суета рождественских и новогодних празднеств позволила забыться, отвлечься от своих несчастий. Череда встреч со старыми друзьями, новых знакомств, вечеринок, развлечений, дружеских застолий продлила это забытье, но уже в феврале Речел поняла, что потеря Рона невосполнима. Она ловила себя на том, что любого мужчину желавшего с ней сблизится, она оценивает по критериям, эталоном для которых служил уже идеализированный образ Ламоля.

К апрелю австралийская провинциальность стала невыносимой. Начала забываться жестокость людей, которые сделали ее одним из инструментов глумления над Роном, все чаще вспоминалась изысканность дома де Гре и ее окружения. Веселье и раскованность подручных Георга. Изощренная опытность любви Тони. То, что еще в конце прошлого года внушало горечь, опять начало приобретать черты привлекательности. Возникло чувство очередной утраты. Чувство оторванности от сообщества интересных людей. Желание вернуть расположение затейника с далекого средиземноморского острова и его приближенных.

И, Речел испытала неподдельное счастье, когда, в начале мая, ее нашло послание Георга, приглашавшее ее: «... прибыть в Грецию в начале июня для отдыха и участия в наших обычных летних развлечениях». К письму прилагался чек на порядочную сумму, но даже если бы его и не было, она нашла бы способ примчаться на этот зов без промедления. Расставалась с Австралией без сожаления, с твердым намерением обосноваться если не в Европе то в Америке.

В Афинском аэропорту Речел встретил Тони и двухместный номер в пирейском отеле не вызвал у нее протеста, а бурная ночь полностью восстановила давнего любовника в былых правах. На виллу Речел попала уже через пару недель в качестве «подруги» невесты нового «испытуемого» и принимала участие в «эксперименте» до конца очередного «летнего развлечения».

В этом году, ради разнообразия, Георг занялся «археологией». Были использованы остатки какой-то старой стены на участке ближе всего расположенном к поселку, который он ежегодно сдавал рыбакам. Заранее было высказано предположение, что стена является остатками фундамента дворца, времен крито-микенской цивилизации.

Объектом внимания на этот раз, был выбран канадец - Джон Пиккеринг, приехавший на смену Ламолю преподаватель новейшей истории в Лицее.

Главными исполнительницами замысла Георга опять стали Элизабет - выдававшая себя за археолога, доктора Инессу Вел и Тереза в роли ее призрака-двойника, а затем ее сестры Джоан.

На остров удалось заманить и невесту Джона, помешанную на театре, самовлюбленную валлийку Анну Хадсон. Анна появилась на Паросе через неделю после приезда Речел и вместе с женихом поселилась в городском доме Георга.

Речел досталась роль отдыхающей в одиночестве австралийки, привлеченной «воздухом древней цивилизации» и снявшей себе жилье по соседству с городским домом Георга.

Якобы случайная встреча позволила Речел быстро сблизиться с Анной, скучавшей в отсутствии Джона, вечно занятого, то учениками, то археологией, организованной ему Георгом. Знакомство быстро стало дружбой, и Речел получила возможность существенно влиять на взаимоотношения невесты и жениха.

Анна охотно и быстро сошлась с Георгом и его окружением. Ей дали возможность погрузится в мистику окрашенную мотивами древнего средиземноморья и таинства Астарты и других великих богинь народов эгейского мира стали ее занимать куда больше, чем отношения с женихом.

В результате любительница театральных эффектов сполна испытала их на себе. Участие в «реконструкциях» различных обрядов древних религий, не редко кончавшихся тем или иным вариантом оргий, ее не смущало. Она чувствовала себя не актрисой в чужом спектакле, а жрицей служащей великим богам. То, что при этом соблюдать верность жениху было совершенно невозможно, в расчет не принималось, тем более что на этот раз удалось держать канадца в полном неведении о ролях, выпавших на долю начинающей актрисы. Но когда Георг, неожиданно прервал свои «реконструкции» и у Анны появилось время заняться Джоном, близкая подруга нашла много аргументов доказывающих неверность жениха. А когда Анна оказалась свидетельницей любовного свидания Джона с Тессой, впрямую поощряемая окружением, она объявила жениху о полном разрыве и инсценировала свой отъезд в Англию.

До этого момента у Речел даже не возникало мысли о сострадании к Джону. Лишь новая роль, позволившая ей принять участие в сценах «заседания синклита», все, что она там увидела, узнала, сопоставила с положением Рона год назад, опять наполнило ее сердце болью, ужасом, отчаяньем, чувством непоправимой вины.

В желанном уединении на открытой палубе яхты, под темным пологом звездной, южной ночи, образ Рона, затравленного, брошенного в сыром сумраке, осеннего лондонского вечера, опять неотступно преследовал Речел.

Речел разбудила не утренняя прохлада, которая была облегчением после духоты ночи. Разбудил ее, как впрочем, и остальных обитателей яхты, рев моторов низколетящего самолета. Наглость пилота на мгновение возмутила, но первый же взгляд в сторону ревущей машины объяснил происходящее.

Транспортный ДС-3 королевских ВВС явно терпел бедствие. Левый мотор сильно дымил, и пилот предпринимал все возможные усилия, чтобы дотянуть до уже давно скрывшегося за горизонтом берега.

Раннее утро было ясным, освеженным легким ветром. Горизонт еще не закрылся лиловой дымкой наступающего жаркого, безветренного дня и видимость оставалась прекрасной. Хотя самолет быстро удалялся, все происходящее можно было наблюдать и без бинокля.

Когда Речел увидела Георга на верхней палубе, положение низколетящего самолета можно было определить только по зловещему дымному следу, стелящемуся за ним уже где-то у горизонта. Капитан не успел даже доложить ситуацию, когда вдали полыхнуло дымное облако, и через несколько мгновений долетел отголосок далекого взрыва. Самолет, очевидно, погиб, но кто-то из экипажа мог уцелеть. Решение Георга следовать к месту катастрофы, пробудило у Речел искреннее чувство благодарности к нему, несмотря на всю ненависть, скопившуюся в последнее время.

Завтрак по обыкновению жарких и спокойных дней накрыли под тентом на корме. Сестрицы де Гре появились за столом, традиционно не обременяя себя одеждой, из расчета сразу после завтрака растянуться в шезлонгах под лучами еще ласкового утреннего солнца. Скромнее всех оказалась Речел, никогда не позволявшая себе появляться за столом в бикини. Необычность ситуации сложившейся на яхте с началом поисков самолета, подчеркнул Георг, появившийся к завтраку во главе остальных мужчин, одетых в отличие от предыдущих дней, когда одеждой пренебрегали все, в летнюю морскую форму или легкие костюмы.

Георг неодобрительно посмотрел на крестниц. Неожиданно даже для них начинался новый спектакль и опять звучал голос строгого режиссера:

- На время поисков и тем более в случае пребывания «гостей» на борту яхты прошу соблюдать общепризнанные рамки в одежде, - и уже более миролюбиво добавил. - Неизвестно, кого мы найдем в море и превратные суждения о вас мне не нужны. Прошу после завтрака одеться. Считайте, что начинаем новую игру.

Примерно часа через два после завтрака пассажиры и свободные члены команды высыпали на верхнюю палубу, так как матрос с мачты сообщил, что видит сигнальные ракеты, периодически взлетавшие прямо по курсу яхты. А еще через полчаса в море был замечена оранжевая надувная лодка. Георг вооружившийся, как и капитан, большим морским биноклем сообщил, что в лодке два человека.

На воду была спущена шлюпка и скоро на борт поднялись потерпевшие; молоденький лейтенант и рослый рыжеусый капитан британских ВВС. Потому, как быстро и без посторонней помощи они взбежали по трапу, можно было предположить, что они вполне здоровы.

Георг кратко приветствовал спасенных по-английски. И старший из летчиков, явно обрадованный, что слышит на борту греческой яхты родную речь, лихо ему откозырял.

- Сэр. Разрешите представиться. Офицеры королевских военно-воздушных сил; капитан Дуглас Макдедли и лейтенант Ричард Лесли. Мы благодарим вас за оказанную помощь, - однако, благодарная улыбка тут же сменилось выражением крайней озабоченности на лице пилота. - Прошу вас продолжить поиски. Самолет упал не далее двух-трех миль по курсу яхты. Возможно, кто-то уцелел.

Просьба спасенных очевидно полностью соответствовала планам Георга и поэтому, не утруждая себя ответом, он сразу же отдал приказ капитану продолжить поиски.

Капитан решивший, неожиданно для хорошо знавшей его Речел подыграть греку, продемонстрировал выучку – козырнув и щелкнув каблуками.

- Будет исполнено. Сэр.

В сопровождении Тони, на сей раз изображавшего одного из офицеров яхты он поднялся на ходовой мостик. Мерная вибрация сообщила о том, что опять заработал корабельный дизель, и через несколько минут яхта легла на заданный курс. Поиски начались снова.

Летчики, ободренные участием моряков, обратились к Георгу с просьбой воспользоваться корабельной радиостанцией. Они потеряли радиосвязь с базой в самом начале аварии и были уверены, что их уже разыскивают, но в другом районе. Самолет значительно отклонился от заданного курса.

Лицо радушного хозяина светилось неподдельным участием:

- Господа. Вам не о чем беспокоится. Радио в вашем распоряжении. Но я думаю, что мы сделаем все, что необходимо раньше, чем что-либо смогут предпринять ваши командиры.

И подчеркивая, что дальнейшие хлопоты теперь целиком ложатся на его плечи, проявил заботу о самочувствии гостей – предложив переодеться в сухое и позавтракать.

Офицеры с благодарностью приняли предложение и уже через полчаса появились на мостике с мокрыми от душа волосами, чисто выбритые, в легких рубашках и светлых брюках.

Речел со стороны наблюдавшая за происходящим злорадно подумала, что Георг был, пожалуй, больше озабочен не мокрой одеждой пилотов, а массивными пистолетами на их поясах. У нее были некоторые основания считать, что он строит, какие-то расчеты в отношении англичан. Ни Тесс, ни Лиз не появились на палубе явно по его распоряжению. В любом другом случае, лишенные предрассудков девицы давно бы уже были наверху. Чары сестер, по всей видимости, рассчитывали применить позднее, в более удобной для них обстановке.

Речел слегка задело, что Георг не пытается привлечь к своей затее ее и к мыслям, мучившим последние дни, добавились справедливые сомнения в своем будущем:

- Не уже ли ему понятно мое состояние. Или и его он запланировал заранее? Что будет впереди? Опять денежная подачка, и предложение идти на все четыре стороны, ожидая, когда он позовет вновь? ...Да и позовет ли?

Но чем больше она думала об этом, тем дальше уходила ненависть к Георгу за то, что он сделал с ней, за то, что он сделал с Роном, за то, что он делал с другими людьми, никогда не считаясь с их желаниями, часто без их ведома, всегда обманывая их, всегда манипулируя ими. И мысли о Роне, ощущение щемящей боли, ушли куда-то в сторону. На смену им пришла задетая женская гордость. Ревнивое чувство соперничества, мстительное желание сыграть «свою игру». В мозгу рефреном звучала одна и та же мысль:

- Ну что же подружки, посмотрим, может быть, и мы на что-то годимся.

От размышлений ее отвлекло появление на палубе странноватого, маленького, щуплого человечка служившего на «Ариадне» радистом. Это был единственный член команды, служивший на яхте меньше года и поэтому мало знакомый Речел. Проступающая во всем интеллигентность, в сочетании с робостью и даже какой-то забитостью, делали присутствие этого человека на бору судна явно неуместным, но он пользовался заметным авторитетом у капитана и даже Георга.

Он нанял его в конце зимы в Ницце по рекомендации местных знакомых, когда служивший у него много лет радист пропал во время стоянки в порту. Полиция предполагала, что он сорвался в воду после посещения портового кабачка, где его видели в последний раз, но что-либо доказать никто не смог.

Новый радист был высококлассным специалистом. Француз - инженер по образованию, он оказался без работы, то ли за то, что в годы войны участвовал в сопротивлении, то ли за то, что напротив - был коллаборационистом. Говорить о временах оккупации он не любил, хотя на другие темы мог говорить часами. Болтливость не мешала ему содержать в идеальном порядке не только радиорубку, но и все электрохозяйство яхты. Летчики быстро нашли с радистом общий язык.

На месте гибели самолета поиски продолжались практически до обеда, но кроме обычных следов катастрофы, ничего найдено не было. Остальные члены экипажа, по-видимому, были погребены вместе с остатками самолета в море.

Речел не спешила спускаться в каюту, хотя близилось время обеда, и надо было подумать, в каком виде предстать перед англичанами. Она ожидала появления сестер и не ошиблась.

Первой появилась Лиз. И хотя двойняшек трудно было различить, даже находясь рядом, по той манере, в которой она вела роль, Речел не сомневалась, что к лейтенанту стоящему на баке и всматривавшемуся в море, приближалась Элизабет.

Выбор ее был не случаен. Молодой человек не был красавцем, но при росте более шести футов, телосложение выдавало хорошо тренированного спортсмена. А манера поведения и еще по-детски ясные глаза говорили, что их хозяин в душе остается ребенком.

Лейтенант уже давно вышел из радиорубки, оставив старшему по званию возможность самому вести переговоры со своим начальством. Ожидание он коротал, в надежде найти что-либо новое, относящееся к катастрофе. Лиз он заметил только, когда тень от ее широкополой летней шляпы легла на его руки сжимавшие леер ограждения.

Перед изумленным юношей стояла изысканно одетая светская девушка, несколько смущенная тем, что проявила инициативу, но не способная скрыть любопытство и естественное желание познакомиться с героем-летчиком, спасенным из морской пучины.

Уверенность Речел в том, что Георг начал новую игру подтвердило появление на верхней палубе Тесс. Одетая точно также как и Лиз, в изысканное, белое летнее платье с широкополой полупрозрачной шляпой на голове, она расчетливо встала у борта так, чтобы выходящий из радиорубки летчик сразу же обратил на нее внимание. С другой стороны рубка полностью скрывала ее от глаз пары беседовавшей на носу яхты. Скучающее выражение лица, ленивый, рассеянный взгляд очевидно должен был говорить о том, что она не подозревает о близости английского офицера.

Долго ожидать Тесс не пришлось. Рыжеусый, сухопарый верзила англичанин, с деловым видом выскочивший из рубки, явно направлялся к ходовому мостику, но заметив стройную женскую фигуру у борта, моментально изменил свои намеренья, а вместе с ними не только направление, но и деловой шаг на кошачью походку опытного жуира. Жертва соблазнилась приманкой.

Речел, уверенная в своем уединении, не скрывала насмешки:

- Итак, сестры-охотницы вышли на лов добычи! Удачный ли будет денек? Ну что же, пожалуй, и мне надо приготовиться, - она, стараясь не привлекать внимания, покинула свой наблюдательный пункт и спустилась в каюту.

Гонг, призывающий пассажиров и офицеров яхты на обед, уже прозвучал, но Речел не торопилась выходить на палубу. Ей хотелось, чтобы все действующие лица заняли места на этой сцене. И она не ошиблась, хотя появилась к столу не последней. Тесс и Георг еще отсутствовали, но второй акт комедии уже был в разгаре. Рыжеусый ловелас не мог скрыть своего изумления, только что, получив ледяной отпор от подруги своего младшего товарища, которая как ни в чем, ни бывало, продолжала свою беседу с не менее смущенным лейтенантом.

Летчик, вообразивший, что четверть часа назад получил от этой женщины несомненные авансы, гарантировавшие ему очередную победу ближайшей ночью, вдруг встретил благородный гнев светской девушки, впервые встретившейся с ним. Немного приглядевшись он конечно увидел, что девушка, неотличимая от его недавней собеседницы ни обликом, ни одеждой, все же другая. Вместо беззаботного веселья, мальчишеского озорства, он встретил, скованную условностями, светскую красавицу, соблаговолившую обратить внимание на его подчиненного.

Ошарашенный англичанин предпочел присоединиться к компании офицеров яхты, которые с непроницаемыми лицами курили в ожидании появления Георга. О том, что спектакль разворачивается всерьез, Речел поняла, увидев рядом с капитаном яхты и его помощником, не только Тони, но и Инго в форме морских офицеров.

Когда она проходила к столу, Тони намеренно не заговорил с ней, и даже отвернулся с видом скучающего, постороннего человека занятого своими мыслями. И Тони и Инго опять играли свои привычные роли, статистов в пьесе, написанной для примадонн.

Переодеваясь к обеду, Речел правильно оценила возможное развитие событий. Элизабет, по-видимому, не расставалась с лейтенантом, и поэтому была в том же туалете, в котором пришла на свидание. Учитывая начало игры, Тесса вероятнее всего будет одета так же. И поэтому простое, короткое, летнее платье Речел было заметным контрастом с парижскими туалетами сестер, а полное отсутствие белья под ним готовило англичанину приятные сюрпризы. Обжегшийся на знакомстве с двойняшками летчик, сразу же обратил внимание на красивую девушку в скромном, подчеркивавшем фигуру платье. Не успела она подойти к кормовому ограждению палубы, как неудачник оставил мужскую компанию и направился к ней с явным желанием познакомиться.

Через несколько минут беседы с летчиком, Речел имела возможность посмеяться в душе, над гневными взглядами Элизабет, исподволь бросаемыми в ее сторону. Рыжеусый капитан получил благодарную слушательницу и поэтому, как павлин распускал хвост солдатского красноречия. Когда же его поймали на откровенном вранье, он не смутился и сразу же сменил тему. Не смутился он, и когда Речел предложила ему деловой союз, явно намекнув на возможную существенную компенсацию, ближайшей ночью. Ловелас приободрился и сосредоточился на своих любовных излияниях. Однако по-настоящему продемонстрировать свое искусство обольщения он не успел. На корме, наконец, появился Георг под руку с Тессой.

Новоявленный кавалер Речел, в очередной раз лишился дара речи. Ему представилась возможность воочию убедиться, что атакованная им четверть часа назад девушка действительно не та, что обворожила его перед обедом. Искрящиеся глаза и лукавая улыбка спутницы хозяина яхты подтверждали ошибку, а одинаковое платье только подчеркивало поразительное сходство обеих.

Георг, не обращая внимание на то, что ситуация начала выходить из-под контроля, прямо направился к летчикам.

- Господа офицеры. Вы уже достаточно долго пользуетесь нашим гостеприимством, но у меня не было возможности познакомить вас с прекрасной половиной обитателей нашей яхты.

Во-первых, хочу представить нашу уважаемую гостью доктора Инессу Вел, которая со своей прелестной сестрой Джоан, любезно согласились, в этом году, оказать мне помощь в моих археологических изысканиях. - Он явно собирался и дальше морочить головы летчикам, называя им вымышленные имена сестер.

Кроме того, имею честь познакомить вас с моей давней, очаровательной приятельницей, Речел Келли, - тон Георга очевидно должен был свидетельствовать о его благоволении к Речел. - С офицерами моей яхты, надеюсь, у вас была возможность познакомиться раньше.

Я прошу вас отдать должное мастерству моего повара, но хочу предупредить заранее, что по-настоящему он сможет показать себя вечером. Основная часть развлечений по случаю нашего знакомства планируется на конец дня.

Хотя Речел хорошо знала, что, несмотря на обычную скромность стола во владениях Георга, он любит по случаю удивлять гостей изысканностью блюд, на этот раз он явно решил поразить воображение англичан. Поданный обед сделал бы честь лучшим ресторанам не только Афин, но и Лондона.

Поклонник с аппетитом поглощал кулинарные творения личного повара гостеприимного хозяина, но при этом не забывал бросать на девушку пламенные взгляды. И как только десерт позволил подняться из-за стола, оказался рядом с Речел. Бывалый «кот» пытался изобразить из себя по-собачьи преданного поклонника. Однако повадки опытного бабника были бы заметны и куда менее опытному объекту его внимания. Подстегивало Речел, в основном плохо скрываемое раздражение сестер, в чью игру вдруг вмешалась незваная соперница. Но Георг, явно имевший какие-то виды на летчиков и подсунувший им по этому поводу сестер, на поведение Речел не реагировал. Этим, он еще больше усиливал плохо скрываемое раздражение Тесс потерявшей поклонника. К тому же роман Элизабет с лейтенантом, несомненно, форсировался, по крайней мере, до той степени, которую позволяла ей роль светской жеманницы, и очевидно должен был компенсировать неудачу ее сестрицы.

Практически все время, до вечера, влюбленные пары провели неразлучно. Речел заняла привычный шезлонг за грот мачтой и имела возможность выслушать довольно длинный и, по всей видимости, соответствующий правде только отчасти рассказ о героической жизни Дугласа Макдедли, шотландца по рождению, летчика - капитана британских ВВС по призванию. Он похвастался своей выдержкой и находчивостью проявленной при аварии самолета. Рассказал о скуке преследующей летчиков на авиабазе, расположенной на маленьком островке в открытом море. О своем молоденьком подопечном, только начинающим службу лейтенанте Ричарде Лесли. О боях, в которых ему пришлось участвовать. Дуг был ветераном Мировой Войны и, несомненно, видел многое, но все рассказы его в этот раз неизбежно возвращались к восторгам по отношению достоинств подлинных или приписываемы Речел. Шотландец сходил с ума от вожделения, и она не слишком долго сопротивлялась поползновениями поклонника изучить ее тело на ощупь. Георг позаботился о влюбленных и до ужина их никто не побеспокоил. Гонг, оповещавший о необходимости готовиться к вечернему балу, прозвучал, когда солнце уже скрылось за горизонтом, и на быстро темневшем небе о прошедшем дне напоминала только розовая полоска заката.

Речел рассталась с Дугом примерно на час. Решимость ни в чем не уступать сестрам-разбойницам, требовала тщательной подготовки к вечеру. Надо было не только внимательно подобрать каждую деталь туалета, но и обдумать возможные шаги соперниц. Она хорошо знала сестер и у нее не вызывала сомнений их решимость взять верх в любовном поединке. Помешать замыслам двойняшек мог только Георг, но он демонстрировал явное нежелание вмешиваться в женские дела.

Когда Речел поднялась на палубу, ночь уже полностью вступила в свои права. Ночь смягчила вечернюю духоту легкими дуновениями прохладного ветерка. Расцветила бархатистую черноту небосвода яркими блестками звезд. Усилила праздничный эффект от разноцветных лампочек иллюминации, опоясавших не только мачты, но и борта, и палубные надстройки яхты.

Ветерок наградил ласкающей прохладой разгоряченное тело, одетое в тонкое вечернее платье. Шелк, как змеиная кожа облегал фигуру и не стеснял движение только благодаря сумасшедшим разрезам по бокам юбки. Ветерок легким прикосновением шевельнул пряди волос на голове. Ободрил, вселяя уверенность в силе ее женских чар. Унес последние сомнения. Не имея, в отличие от соперниц, дорогих украшений, она надела на обнаженную глубоким вырезом платья шею только скромную бархотку с изящной старинной камеей, и тонкие золотые браслеты на голые руки, но что-то вселяло уверенность, что это произведет на Дуга большее впечатление чем, бриллианты Тесс.

Предположения Речел в отношении соперниц ее не обманули. Первыми, кого она увидела, были стоявшие в тени кормовой надстройки Дуглас и Тесс. Он был в тонком белом смокинге, явно из реквизиторской хозяина яхты, а она надела дорогое, сильно декольтированное вечернее платье. Повинуясь малейшему дуновению ветерка, платье, сшитое из бесчисленного количества шелковых полосок, прихотливо обнажало стройные ноги девушки, что Дуг явно не мог оставить без внимания. Пара о чем-то увлеченно беседовала у трапа, ведущего к каютам Георга и сестер.

Увидев Речел, Тесс оставила откровенно смущенного летчика, и направилась к ней с нескрываемым желание восстановить приятельские отношения. Предложение, сделанное Тесс, заставило на мгновение смутиться даже Речел, до этого считавшую, что предрассудки в отношении ее любовных дел давно остались в прошлом.

- Твой кавалер без ума от тебя и многого ожидает от предстоящей ночи, - по губам Тесс змеилась знаменитая улыбка, несмываемая печать, выделявшая всех близких помощников Георга. - Я уверена, что он нужен тебе только на эту ночь. Ночь длинна. Отдай мне его, когда он тебе надоест. Лиз готова, если у тебя будет еще желание, передать своего мальчишку.

Улыбка исчезла с ее губ и уже деловым тоном она добавила:

- Если надумаешь, приводи своего в кают-компанию. Все, что нужно мы приготовим сами.

Сестры озадачили. Речел и раньше подозревала, что они меняются партнерами, но не ожидала такого предложения в отношении себя. От мыслей отвлек Дуг рискнувший подойти, хотя и ожидал вполне обоснованных упреков от подруги. Настроение у летчика заметно поднялось, когда он понял, что Речел не собирается устраивать сцен и вообще вести какие либо разговоры по поводу его знакомств.

На корме Речел встретила взгляд Элизабет выразительно скосившей глаза в сторону Дуга, присоединившегося к курившим мужчинам и украдкой приложившей палец к губам. Предстоящая ночь приобретала новый смысл, и за всем происходящим опять чувствовалась рука Георга.

В продолжение всего вечера, превращенного прихотью гостеприимного хозяина яхты в светский бал, Дуг был сама галантность, правда, в его солдатском варианте. Георг излучал добросердечие. Элизабет, то есть Джоан, томно принимала робкие знаки внимания продолжавшего смущаться, в окружении блестящего общества Дика. Тесса, в роли археолога Инессы Вел вела глубокомысленные беседы с Георгом, в почтительном окружении его свиты.

Спектакль был в полном разгаре, но Речел так и не могла решить, где проведет ночь. Привести Дуга в свою каюту было равносильно окончательному разрыву с Георгом и его приближенными. Спуститься в кают-компанию означало, что этой ночью ей предстоит переступить еще один барьер традиционной морали. Все более ясная перспектива расстаться с окружением властителей этого мирка, страшила. Страшила серостью и безысходностью всего, что она могла получить, отказавшись от покровительства Георга. И этот страх отодвигал куда-то в сторону въевшиеся с детства моральные соображения. По сути, принять окончательное решение мешал естественный стыд, неизбежность присутствия зрителей, участие посторонних в том, что еще до сих пор оставалось для нее сугубо интимным.

Георг подвел черту празднеству, пожелав спокойной ночи дорогим гостям. Вместе с ним удалилась и Тесса. Как-то незаметно разошлись офицеры яхты, и только стюарды бесшумно убирали остатки пиршества. Дуглас окончательно сошел с ума от нетерпения и Речел, как только погасли лампочки иллюминации, поняла, что если не примет решения немедленно, то рискует быть раздетой прямо здесь, на палубе. И ноги, как-то сами собой, привели ее к дверям кают-компании.

В темном зале было на удивление прохладно. Предусмотрительно позаботились открыть все иллюминаторы и ветерок, после заката, успел охладить разогретые за день стены. Тонкий, едва уловимый аромат духов выдал присутствие кого-то из сестер, а голос Лиз подтвердил, что первая пара уже расположилась здесь:

- Справа на диване, все для вас приготовлено. На столе вино, фрукты и сигары для Дуга.

По невозмутимой реакции Дуга Речел поняла, что беседа с Тесс подготовила его к такому обороту дела, а мирный шепот и поцелуй слева подтвердили, что Дик во власти Элизабет и сделает все, что ему прикажет его возлюбленная.

Что-либо еще заметить ей уже просто не дали. Дуг как сумасшедший сжал ее в объятьях и, осыпая поцелуями, потащил к дивану. Стоило определенных усилий уговорить его не терзать платье и принять предосторожности более интимного характера. Но как только он почувствовал, что шелковая преграда устранена, остановить его было уже невозможно. При явном знании женской природы и немалых навыках, тонкие ощущения подруги его мало интересовали, и все устремления оказались направлены к скорейшему удовлетворению примитивной мужской похоти.

Удовлетворив желание, Дуг формально скользнул губами по ее шее, пробормотав что-то, что должно было сойти за благодарность. Прислонившись к спинке дивана, Речел слышала, как он загремел стеклом бутылок на столике. Предложение:

- Хочешь вина? - Она даже не удостоила ответом.

И опять, как уже не однажды в последние дни, где-то в мозгу засаднила старая заноза:

- Зачем я это делаю?

Страстное бормотание и стоны с противоположной стороны говорили о том, что Элизабет более удачлива в выборе партнера, недостаток опытности которого явно восполнялся чувством. Трепещущий огонек спички, которой Дуг зажег сигару, осветил сплетенные тела любовников, для которых в этом мире, по-видимому, уже ничего не существовало.

Тихий шорох в проходе с противоположной стороны и смешок, явно принадлежащий Тесс, напомнили, что сестры от своего плана не отступились. Дуг загремел спичками, в явном желании зажечь свечу обнаруженную на столе, но неожиданно возникшая из мрака девушка остановила его:

- Не надо, не мешай тем, кому хорошо. Лучше налей вина мне и дай сигарету.

Звуки любовной возни затихли и обычный чуть хрипловатый в таких случаях голос Лиз, которая уже не видела необходимости играть роль утонченной жеманницы, скорее приказал, чем попросил:

- Дик, налей вина мне и себе. Да. И зажги свечи.

Пляшущие на сквозняке язычки свечей осветили зыбким, неярким светом место любовного свидания. Удобные диваны, застланные тонким шелковым бельем. Придиванные столики, уставленные фруктами, сладостями и бутылками. Настороженные, оценивающие глаза Дуга, застывшего с сигарой в зубах и бутылкой в руке. Растерянные глаза юного лейтенанта, смущенного наготой молодых женщин и незнающего, что делать со своей. Снисходительно-презрительные глаза Элизабет, успевшей накинуть на себя тонкий пеньюар и капризно протягивавшей молодому человеку, заранее приготовленный купальный халат. Смеющиеся, наглые глаза Тессы, бесцеремонно разглядывающие обнаженного Дуга, явно более занятого поведением сестер, чем поисками одежды.

Речел не была удивлена тщательностью, с которой подготовили встречу. Во всем чувствовалась расчетливая рука Георга и его крестниц, по-настоящему удивила ее Тесс. Единственная в компании одетая женщина, но одетая так, что нагота Речел и чисто символическое одеяние сестры, должны были, показались верхом целомудрия. Соперница заставила Речел вспомнить обличительную характеристику сестер, брошенную их матери около года назад, оскорбленным Роном. Тесс появилась на сцене любовного поединка в обличье жрицы с парижской Пляс Пигаль. Все, от изящных туфель и черных нейлоновых чулок, пристегнутых к кружевному поясу, до такого же кружевного лифа, ни столько прикрывало тело, сколько подчеркивало и без того безукоризненное совершенство фигуры, возбуждало желание, торопило освободить жемчужину от изящной скорлупы. Тесс пришла доказать, что несмотря на кажущее поражение днем, королевой ночи любви будет она. Не обращая внимания на подругу, она откровенно соблазняла, манила, обещала, а когда неприкрытая плоть англичанина явно показала, что цель достигнута, бесцеремонно уселась ему на колени, подставляя бокал - вину, а губы поцелуям.

Речел с каким-то странным удивлением поймала себя на том, что ей совершенно безразлично, как проведет остаток ночи Дуг, да и вся эта компания. Опять дало о себе знать чувство пустоты и отчаяния, мучившее последние дни. Все острее становилось желание уйти и медлила она только потому, что вяло размышляла - одеть ли ей платье или накинуть купальный халат, приготовленный для ее недавнего партнера. Изменить решение ее заставило поведение Лиз.

Она совсем забыла о своем юном избраннике и с нескрываемым интересом следила за тем, как его старший товарищ освобождает сестру от остатков одежды. А когда Тесс оказалась совсем обнаженной, уже извивавшейся на его коленях от вожделения, отставила бокал с вином, погасила сигарету, плавно поднялась, потягиваясь с кошачьей грацией, и сбросила пеньюар. Рука Лиз обвила шею Дуга и Речел, удивляясь собственному равнодушию, отметила, что летчику этой ночью предстоят серьезные труды.

Из оцепенения Речел вывели глаза лейтенанта. Он не обращал внимания на Речел. Он не отрывал глаз от своей возлюбленной. Превращение хрупкой, утонченной девушки в изощренную, опытную развратницу произошло так быстро, что он очевидно даже не понял, что его, так же как и многих до него, протащили, через безжалостное испытание, которое с неизбежностью должно было вытравить последние остатки романтики из юной души. Но пока лейтенант понимал, только то, что прелестная возлюбленная оставила его, ради его же товарища.

Речел видела, глаза молодого человека полные такого страдания, что застарелая боль опять схватила сердце и напомнила обо всех предыдущих жертвах хищных красавиц. Когда Элизабет, лаская, начала целовать Дуга, юноша не выдержал и отвернулся. Речел показалось, что он плачет, судорожно пытаясь найти что-то из своей одежды. Какое-то материнское желание защитить слабого, заставило ее броситься к нему, прижать его голову к груди, зашептать:

- Не смотри, н е с м о т р и.

Движимая тем же стремлением уберечь Дика от зрелища, которое для него было заведомо невыносимо, она погасила свечи. И хотя щеки лейтенанта на самом деле были мокры, всхлипнуть он позволил себе только сейчас, когда спрятал свою голову у нее на груди.

Речел шептала ему какие-то детские глупости, гладила голову, целовала. И только, когда успокоившийся юноша, то ли из благодарности, то ли побуждаемый мужским естеством легко просыпавшемся в молодом теле, осторожно поцеловал ее грудь, она вспомнила о том, что совершенно обнажена, что руки молодого человека обнимают ее талию, а губы лакают её. Но это не вызвало смущения, желания прикрыться. То, что она не отстранилась от поцелуя, не оттолкнула Дика, было им истолковано, как поощрение и он вложил всю неизрасходованную нежность в робкие, неумелые ласки. Недостаток опытности компенсировался искренностью, и Речел как-то незаметно для самой себя отдалась потоку нежности изливаемой на нее. Материнское исчезло и на смену ему пришло восхитительное наслаждение телом, чутко отзывавшимся на ласки, которых ее перед этим лишил Дуг. Бурно закипавшая страсть вытеснила, какие-либо мысли из головы. Осталась только уверенность, что она достойна любви. И они щедро одарили друг друга в эту ночь.

Яхта мерно покачивалась, вторя танцу набегающих волн. Мерно вибрировала палуба, вторя работе корабельной машины. Мерно пробили склянки, извещая, что начался отсчет нового дня, и ночь устремилась навстречу утренней заре. Мерное поохивание напротив закончилось сладострастным стоном-воплем, кого-то из сестер и утробным рычанием Дуга.

Речел лежала на плече Дика в блаженном полузабытье. В том состоянии детского счастья и умиротворения, которого она не испытывала со времени гибели Рона. Счастье подарил юноша, который казался ей совсем мальчиком, хотя был моложе ее всего на несколько лет. В любви, он, конечно, был младенцем, но чистота и неподдельная нежность оказались для нее куда важнее изощренности былых любовников. Она не думала о том, как они расстанутся завтра, будут ли еще встречи, сможет ли она полюбить его, но он сделал, то о чем и не подозревал - пролил целебный бальзам на израненную душу молодой женщины. Душевная боль ушла, и она с нежностью ощущала мускулистую упругость его молодого тела, боялась неосторожно пошевелиться, чтобы не прервать его сон и чувствовала, что где-то в глубине, еще пока зыбко, нарастает желание повторения того восхитительного полета, которым он уже одарил ее в эту ночь.

В голову пришла озорная, лукавая мысль, что она должна быть благодарна сестрам, за то, что они освободили ее от рыжеусого бабника и подкинули ей этого «мальчишку». Блаженная, невидимая в темноте улыбка, пробежала по ее губам. Речел впервые за прошедший год почувствовала себя по-настоящему свободной от Георга и его окружения, зависимой только от любви Дика, взлелеять и сохранить которую будет основной заботой ее в ближайшее время.

Сладострастные стоны и возня напротив давно утихли. Утомленная троица тоже отдыхала, и дремотная тишина ватным покровом накрыла поле любовных ристалищ.

От обволакивающей дремоты Речел пробудил странный скрежещущий звук, издаваемый чем-то скользящим вдоль днища яхты. Не успел скрежет прекратиться, как что-то вмешалось в мерные звуки работы судовой машины. Яхта дернулась и стала быстро терять ход. Судовой дизель умолк. Суетливая беготня на палубе, возбужденный говор и крепкие матросские выражения, в общем то непринятые во владениях Георга, подтвердили, что произошло что-то необычное.

Обитатели кают-компании пробудились. И если сестры вслух, а Речел про себя досадовали на происходящее, то Дуглас отнесся к происходящему с серьезностью бывалого человека. Он не торопился одеваться, выскакивать на палубу и вообще не суетился, но об обязанностях командира вспомнил сразу:

- Дик, надо одеваться. Мы, похоже, порвали рыбачьи сети и если хозяева недалеко, предстоит грандиозный скандал. К тому же, по моемому, сеть запутала винт, и если на судне нет снаряжения для ныряльщика, на место встречи с нашими мы наверняка опоздаем. Яхта потеряла ход, - зажигая свечи, и раскуривая сигару, добавил. - А впрочем, не торопись, пока в нас никто не нуждается.

Предположения бывалого англичанина начали сбываться быстрее, чем можно было ожидать. С левого борта отчетливо послышались тарахтение двигателя приближающегося каика и возмущенные крики греческих рыбаков. Даже Речел со своим слабым знанием их языка поняла, что греки призывают все возможные проклятия на головы: «... шатающихся по морю бездельников, лишающих честных тружеников плодов их труда» - все сопровождалось полным набором ругательств привычных для портовых таверн не только Греции, но и всего восточного средиземноморья. Корректная попытка капитана яхты начать переговоры вызвала новую волну брани, а естественная в этой ситуации команда:

- Всем на палубе. Не давать им пришвартоваться, - запоздала.

Каик ударился в борт яхты. А крики, вспыхнувшие с новой силой, оповестили, что незваные гости выясняют отношения уже на палубе. Дуг усмехнулся:

- Ну что же малыш, кажется, здесь понадобятся наши кулаки. Хотя. Черт! Я бы предпочел, что бы мой «Кольт» был сейчас со мной, а не скучал в капитанском сейфе.

Дуг сопровождаемый Диком уже направился к двери, когда легкий толчок с правого, сейчас безлюдного, борта оповестил, что еще какое-то судно тихо подошло к яхте. Нельзя было понять, обратил ли на это внимание, кто-либо из команды занятой конфликтом с рыбаками, но Дуг встревожено остановился и стал прислушиваться. Речел последовала его примеру и отчетливо услыхала приглушенные голоса и позвякивание металла.

Дуг стал похож на кошку заслышавшую мышь. Предостерегающим жестом он остановил Дика и потребовал тишины от женщин. Движения его стали плавными и осторожно расчетливыми. Мгновенно были погашены свечи, и слегка отодвинув край занавески Дуг заглянул в иллюминатор выходивший на борт, к которому пришвартовались неизвестные. Выражение его лица в темноте разглядеть было невозможно, но потому, как он отпрянул от иллюминатора, всем стало ясно, что увиденное таит серьезную опасность. Повинуясь тихому приказу капитана, Дик запер дверь кают-компании и стал на страже перед ней.

Также в полголоса Дуг обратился к женщинам:

- Куда ведет вторая дверь из кают-компании? Можно ли отсюда пройти, куда-либо, где вас можно было бы спрятать на несколько часов? - Вопрос Дуга не сулил ничего хорошего, а сказанное дальше только подтвердило самые худшие предположения. - Судно захвачено пиратами. Здесь опасно. Надо срочно уходить через внутренние помещения.

И Речел и сестры, к тому времени сами поняли серьезность положения и были уже одеты. Бальные платья Речел и Лиз, как впрочем, и халат Тессы, прикрывавший ее роскошное белье, были мало уместны для таких событий, но не о каких переодеваниях не могло быть и речи.

Речел, да и оба офицера имели возможность убедиться в немалой выдержке сестер. Элизабет сразу же предложила:

- Надо срочно добраться до каюты Георга. Там есть потайное помещение достаточно вместительное, что бы на какое-то время скрыть нас всех пятерых.

А Тесса, деловито складывая в связанный из скатерти узел бутылки и остатки провизии, добавила:

- Кроме Георга и нас о нем знает только капитан и Инго.

Уместность предложенного, подтвердил грохот автоматных очередей и яростные выкрики на палубе. Дуг чувствуя порыв своего молодого товарища, грубо осадил его:

- Только идиот идет с голыми кулаками, против автоматов разъяренной сволочи. Думай о том, что бы разменять свою жизнь, на что нибудь более путное. Приказываю тебе идти за нами. Да, запри дверь в коридор.

Салон хозяина яхты был рядом, и до него добрались быстро. Дверь не была заперта, а смятая постель говорила о том, что ее покинули в спешке. Речел про себя отметила, что Дуг на мгновенье задержавшись, оценил изысканность обстановки, которой окружил себя на яхте Георг.

Пока летчики осматривались, Элизабет возилась с роскошным книжным шкафом, привинченным к стене, который, наконец, повернулся, открывая проход в потайное помещение. Да и мужчины, в конце концов, обнаружили нечто, что уже являлось оружием в полном смысле этого слова. Дуг снял со стены, роскошно отделанные дамасскую саблю и турецкий ятаган. Кстати оказался и небольшой круглый щит, украшенный замысловатой чеканкой и золотой бахромой.

Попытка Лиз закрыть шкаф изнутри вначале успехом не увенчалась, и ей пришлось порядком повозиться, пока она разобралась, в чем дело. Ко времени, когда девушке, наконец, удалось поставить шкаф на место, выстрелы прекратились, а по трапам и внутренним коридорам яхты загремели сапоги бандитов.

Хотя реальная угроза пока была не велика, когда пираты ворвались в салон, Речел невольно прильнула к Дику, спрятавшись в его объятьях. Краем глаза она видела, что обе сестры напряженно прислушиваются к шуму, раздающемуся из салона, прижавшись к плечам Дугласа. Да и мужчины, хотя и соблюдали внешнее спокойствие, явно готовились оказать отпор в случае вторжения в их укрытие.

Капитан вооружился саблей и щитом. Лейтенант поигрывал рукоятью ятагана. Речел не знала, что чувствует Дик, но ее ухо, тесно прижатое к груди молодого человека, ясно слышало учащенное сердцебиение.

Примерно через четверть часа стало ясно, что пираты не подозревают о тайнике. Речел начала успокаиваться, да и мужчины отложили оружие. Апартаменты Георга облюбовал главарь бандитов, и скрывающиеся имели возможность быть в курсе дел происходящих на яхте. Дуглас хорошо знал греческий еще со времен войны, а роль добровольного переводчика Дику взяла на себя Тесса. Речел неожиданно для себя обнаружила, что даже вполне невинное заигрывание двойняшки с лейтенантом вызывает уже порядком забытое чувство ревнивой досады.

Однако происходящее за стеной заставило ее думать о более важных в тот момент вещах. Пираты начали допрос команды и, учитывая, что звуки побоев и стоны избиваемых сопровождали каждый не устраивающий их ответ, им довольно быстро стало известно, что в момент нападения на яхте находились два подобранных в море англичанина, молодая австралийка, и крестницы Георга. Упоминание о крестницах хозяина яхты не могло не вызвать естественных вопросов у летчиков. Дуг насторожился и шепот, обращенный к сестрам был пронизан откровенной издевкой. Дуглас понял, что их с какой-то целью обманули, и требовал объяснений:

- Итак, милые сестрички, как вас теперь называть и, что за игру вы затеяли с нами? Да и что нужно этой «лисе», вашему крестному от офицеров британских ВВС?

Впрочем, летчик ответа явно не ожидал, а Речел впервые увидела близняшек растерянными. Смущенные сестры прижались друг к дугу, как будто ожидая удара, но Дугу было уже не до того. Пираты начали поиски пропавших, а допросы пошли по новому кругу. Речел, да и все остальные понимали, что на их тайник могут показать только три человека. И по этому, хотя вопли избиваемых, и заставляли ее содрогаться, она уговаривала себя, что им не чего не угрожает, так как допрашиваемые не знали о тайнике. Георга почему-то не допрашивали. А когда привели капитана, хотя сердце и сжалось от страха, она отметила, с каким достоинством он держался, не дав ответа ни на один из вопросов мучителей. Главарь понимал, что капитан, много лет командовавший яхтой, не может не знать о существовании тайников на своем судне и был в таком бешенстве, что пообещал утром вздернуть капитана на рее, если тот не образумится.

Судя по докладам, пираты вновь переворачивали все на яхте в поисках женщин и англичан. Но поиски не давали результата, и ярость вожака не знала границ.

Тень горделивой улыбки скользнула по лицу Элизабет, когда бандиты взялись за Инго. Речел понимала уверенность Лиз в том, что единственный настоящий возлюбленный, с которым ее связывали не один год фактически супружеского ложа, ее не предаст. Но уверенность для нее обернулась, наверное, первым в жизни настоящим ударом и трагедией для всех женщин.

Все произошло неожиданно. На уже привычный, сопровождаемый угрозами вопрос адресованный Инго:

- Где бабы и англичане? Говори черномазая харя, я знаю, что ты подручный этого дохлого идиота, хозяина яхты. Если не скажешь, утром я тебя вздерну вместе с капитаном, но предварительно мои парни сделают из тебя отбивную котлету. - Ответа не было слышно, и у Речел окрепла уверенность, что Инго последовал примеру капитана.

Что-то подобное, по-видимому, подумали и остальные, хотя последовавшая за вопросом тишина должна была бы их насторожить. Да и наверняка насторожила бы Дуга, но дверь убежища начала так быстро открываться, что вызвала замешательство не только у женщин. Мужчины схватились за оружие, но тут же осознали, что оно малопригодно для боя в узком пространстве тайника.

Первую же, появившуюся в дверном проеме, черную от загара и буйной растительности рожу, Дуглас встретил расчетливым ударом кулака и приготовился угостить очередного визитера. Однако дальнейшим упражнениям в рукопашном бое состояться было не суждено. Автоматная очередь запорошила обитателей тайника щепками от деревянной обшивки потолка и заставила пригнуться даже мужчин. А просунутые в дверной проем стволы автоматов и карабинов стали весьма весомым аргументом, в пользу прекращения любых попыток сопротивления.

Когда молодой, нагло хохочущий грек бесцеремонно выволок Речел в салон, она уже не имела ни малейшего сомнения, что ближайшее будущие не сулит для нее ничего хорошего. Ее швырнули в угол к прижавшимся друг к другу сестрам. Попытка Дика вступится, была пресечена зверским ударом приклада, свалившим юношу с ног, а ее порыв помочь ему остановил тот же приклад, грубо толкнувший ее в грудь, заставляя вернуться на место.

Речел чувствовала, как леденеет все внутри, как немеют и становятся чужими ноги, как ужас постепенно захлестывает сознание. Впрочем, обстановка в салоне заставила бы ужаснуться даже видавшего виды мужчину.

Облицованная светлым деревом стена напротив рабочего стола Георга была забрызгана кровью, кровь избиваемых запятнала паркет пола и дорогой персидский ковер. Неподвижно лежащее тело лейтенанта, только дополняла картину насилия чинимого пиратами.

Еще недавно изысканный салон богача превратился в разбойничий вертеп. Изящные столики обители сибарита заполнили батареи бутылок, украденных в его же винном погребе. На диванах, вполне уместных в будуаре светской красавицы, теперь развязно развалились мужчины, чей облик говорил о многом. Вызывающее поведение и грубая матросская одежда, обветренные и дочерна загорелые, заросшие темным волосом лица, выставленное на показ оружие - все говорило о бандитском промысле этих людей.

За хозяйским столом, увенчанным горкой отобранных у команды и пассажиров яхты ценностей, восседал их вожак, поигрывающий массивным револьвером и с неподдельным интересом разглядывающий английского летчика. Черный бушлат с нашивками и фуражка греческого шкипера, могла говорить о том, что на берегу, бандиты скрываются под личиной мирных рыбаков, а это означало, что оставлять свидетелей не было в его интересах.

Остановить бандитов могла только надежда на крупный выкуп за пленников, но даже это не давало гарантии женщинам, им могли сохранить жизнь, но честь их здесь ничего не стоила. Откровенные плотоядные взгляды были устремлены на них со всех сторон. Взгляды уже давно раздели их, и вся эта свора только ждала разрешения вожака, что бы набросится на добычу.

Однако пока грек был занят размышлениями по поводу англичанина:

- Так ты на самом деле англичанин?

- Шотландец к твоему сведению: - Дуг гордо выпрямился, несмотря на связанные за спиной руки и дуло карабина, приставленное к затылку. - Капитан военно-воздушных сил ее величества, а тот, кого изувечили твои шакалы - лейтенант. И не надейся, что все сделанное тебе сойдет с рук.

Угроза, прозвучавшая в словах шотландца, казалось, ни как не задела бандита. Все так же, не сводя с него глаз, он процедил:

- Этого, как следует связать и запереть в трюме. Да оттащите туда же и эту падаль, - кивнул он в сторону, еще не очнувшегося, Дика.

Только теперь, воспаленные толи от морского ветра, и яркого солнца, толи больные глаза посмотрели на женщин. Ни один мускул на лице предводителя не дрогнул. На нем не было и следа того плотского вожделения, которое сжигало остальных. Глаза оставались равнодушными, холодными и пустыми. Но потому, с какой не торопливой тщательностью он осматривал каждую из них, с каким изощренным садизмом черные зрачки глаз сверлили застывших от ужаса женщин, Речел не сомневалась, что настоящий кошмар для них только начинается.

Наконец он отвел глаза:

- Ну что же товар не плохой. Если этот денежный мешок все-таки сдохнет, а родственнички платить не захотят, всегда найдется пара борделей, где за них заплатят приличные деньги. Арабы любят светловолосых. - Не слишком чистый палец, украшенный давно не стриженным, грязным ногтем, показал на Речел. - Эту оставьте здесь, а тех, одинаковых забирайте к себе. Да и поаккуратней, если испортите товар головы отверну. Ко мне не соваться, пока не позову.

Гогочущая, улюлюкающая орава отшвырнула Речел в сторону и вцепилась в сестер. Через минуту в салоне никого уже не было, кроме парализованной страхом девушки и наконец, расплывшегося в сальной улыбке шкипера. Он выбрался из-за стола и подошел вплотную.

- Раздевайся.

Речел даже не помышляла о возражении. Одеревеневшие, дрожащие руки ни как не могли справиться с застежками платья, и он нетерпеливо рванул затрещавший шелк. Грубые руки по-хозяйски ощупывали тело, бесцеремонно мяли груди, причиняли намеренную боль.

- Ну что же моя красавица, чем ласковее ты будешь со мной, тем позднее попадешь к остальным. Мои козлы поостынут, и на твою долю останется поменьше. А если очень постараешься, может, и вообще оставлю тебя при себе.

Она не могла сказать, сколько времени продолжался этот кошмар. Грек был неистощим на выдумку, много пил и заставлял пить пленницу, но хуже всего была прихотливость в разврате. Впервые для Речел, от нее потребовались не только женские прелести. Моряк казался неутомимым. Когда молодая женщина уже решила, что выполнила все его прихоти, он заставил ее, впервые в жизни, выполнить роль мальчика. Ощущения были нестерпимо острыми, и она не смогла сдержать непроизвольный крик.

Наконец он устало отвалился к спинке дивана и прикрыл глаза. Речел показалось, что он задремал, и у нее появилась надежда, что истязание окончено. Стараясь не потревожить дремлющего, девушка начала собирать разбросанные по салону остатки одежды, когда вдруг почувствовала, что из-за не плотно прикрытых век за ней пристально следят темные зрачки глаз. Страх заставил ее замереть, а прозвучавшие слова вздрогнуть, как от удара плети.

- Ты куда собралась? Разве я разрешил? А впрочем, ты права. Моим жеребцам, наверное, уже надоели твои подружки.

Окрик: - Не одевайся. Там, куда тебя уведут, ты нужна голой. - Вынудил Речел инстинктивно попытаться закрыться обрывками платья.

Бандит, усмехаясь, поднял револьвер. Речел в тот момент показалось, что ствол направлен прямо ей в голову, и пуля в следующее мгновение прервет череду кошмаров, в которую превратил ее жизнь прошедший год. Грохот выстрела заставил девушку отшатнуться и присесть. Только секундой позже, когда на палубе загрохотали сапоги пиратов, она поняла, что стреляя, хотели не только испугать ее, но и вызвать подручных.

Кошмарам суждено было продолжаться, но все дальнейшее уже было смазано пеленой полуобморочного состояния. Память сохранила только какие-то разрозненные куски воспоминаний: Грубые, безжалостные, похотливые руки; хватавшие, мявшие тело, тащившие жертву к месту истязания, сорвавшие остатки одежды и прикрутившие ее к столу в кают-компании. Наглые, вожделеющие, безумные глаза. Гогочущие, сквернословящие, сладострастно причмокивающие рты.

Струйка, теплой, обжигающей узы, которую ей влили в насильно разжатый рот, была последним ее воспоминанием - дальше наступило спасительное забытье.

Когда Речел очнулась, первой мыслью еще туманного сознания было, что все произошедшее дурной сон. Но распятое на столе, затекшее, изнывавшее от страдания тело, напомнило о реальности происшедшего. Об ужасе минувшей ночи напомнил и прозвучавший рядом слабый стон. Повернув голову, она увидела искаженное болью, запрокинутое лицо Тессы, и посиневшие от прилива крови кисти ее рук, туго прикрученные к столу. На противоположном краю стола Элизабет, распятая также как и ее подруги, не подавала признаков жизни.

Кают-компания была пуста. Через занавески иллюминаторов пробивался еще сероватый утренний свет. Первой была мысль о том, где насильники? Что заставило их бросить свои жертвы? Слышна была только суетливая беготня на палубе.

Неожиданное объяснение послышалось с моря - резкое взревывание сирены приближающегося судна. Из выкриков и обрывков греческой речи стала понятна откровенная паника, охватившая бандитов. Несмотря на выставленную на ночь вахту, они каким-то образом не заметили приблизившееся английское военное судно. Спасение летчиков прошлым утром, кажется, обернулось спасением для самих хозяев яхты. А запрос, по-английски через мегафон, прозвучавший с моря:

- На яхте! Просим сообщить ваше название? Почему не отвечаете на радио-запросы? - подтвердил, что англичане поспешили со встречей.

Для пиратов такое начало дня было явным сюрпризом. Пленники были забыты. Бандиты явно стремились как можно быстрее оставить место преступления. С той стороны, где вчера причалило судно со второй группой пиратов, взревели мощные двигатели и сильный толчок сообщил, что незваные гости покинули многострадальную яхту. На английском корабле, очевидно, быстро поняли, что происходящее вызывает слишком много вопросов и не замедлили с приказом:

- Эй, на катере! Заглушить двигатели! В случаи не подчинения открываю огонь. Первый выстрел предупредительный, остальные на поражение.

Судя, по удалявшемуся реву двигателей, беглецы останавливаться не собирались, и резкий хлопок корабельной пушки подтвердил серьезность намерений англичан. К этому времени гул двигателей пиратского судна слышался уже далеко, и у Речел мелькнула мысль, что бандиты смогли уйти, но несколько серий выстрелов из автоматического орудия убеждали, что у английского капитана было другое мнение по этому вопросу. А гулкий разрыв и смолкшие двигатели подтвердили, что беглецов остановили.

Через несколько минут, рокот подошедшего катера, и затем осторожные, крадущиеся шаги по палубе, известили, что англичане поднялись на борт судна.

Речел со смешанным чувством нетерпения и страха ожидала появления спасителей. Нетерпение вызывала ставшая, в связи с очевидной близостью помощи, абсолютно несносной боль в затекших руках и ногах. Страх был связан с неизбежностью, предстать в обнаженном виде перед незнакомыми мужчинами. Только одна мысль об этом заставляла ее смущаться так, будто не было целого года намеренного пренебрежения «такими пустяками».

Нетерпеливо ожидаемые моряки появились, тем не менее, неожиданно. С какой-то кошачьей грацией они бесшумно возникли в кают-компании. Лица их были настороженны, а руки сжимали тупорылые автоматы, но это было спасение. И через мгновение женщины почувствовали, как осторожные, заботливые руки; срезают путы с их рук и ног, переносят их измученные тела на удобные диваны, прикрывают простынями.

А несколько минут спустя внимательный, молодой лейтенант, в сопровождении пожилого усатого сержанта, принесшего чемоданчик с медикаментами и инструментом, оказывал первую помощь. Кстати, окончившуюся для всех троих одинаково - инъекцией в вену руки, какого-то коричневатого препарата. Очень скоро блаженное забытье заставило забыть о боли и страданиях, обо всем пережитом.

Второй раз, за один день, Речел пробуждалась от забытья. Но это пробуждение разительно отличалось от предыдущего. Не было томительной боли в затекших руках и ногах, уже почти не давало о себе знать истерзанное насильниками тело, а главное вместе с сознанием пришла уверенность, что они находятся среди друзей. И уверенность тут же получила весомое подтверждение. Первым на ком остановился ее взгляд, был склонившийся над ней Дик. Лицо лейтенанта было обезображено огромным кровоподтеком, голова забинтована, но глаза радостно сияли, а рука нежно гладила ее руку. Речел с какой-то забытой радостью поняла, что между ними возникло то редкое созвучие душ, которое способно связать эти души навсегда. Нахлынувшее чувство заставило ее поднести руку молодого человека к своим губам и поцеловать. Дик в каком-то радостном смущении склонился над девушкой и целовал, целовал, целовал ее руки.

Счастье переполняло молодую женщину. Рядом находился по¬-детски искренне любящий ее мужчина. В будущем появились смысл и надежда. Но жизнь была бесцеремонна. Она вторгалась гулом авиационных двигателей. Холодным аскетизмом обстановки салона военного самолета, на откидной койке которого разместили Речел. С противоположного борта на такой же койке лежала одна из сестер, и кто-то из мужчин. Девушка лежала, отвернувшись к борту самолета, и поэтому, со своего места, Речел не видела ее лица. Безвольно свесившаяся рука говорила о том, что ее хозяйка еще не очнулась от забытья. Лицо мужчины было забинтовано, и он тихо стонал.

- Кто это? - Речел показала глазами в сторону стонущего.

- Судовой радист. Пираты его здорово отделали и грозили повесить утром, за то, что он испортил судовую рацию. Благодаря ему бандиты не имели возможность получить сообщение о приближении нашей подводной лодки. Слава богу, все находившиеся на яхте живы. Несколько человек ранены. Опаснее всего состояние Георга - у него инфаркт, - Дик помрачнел. - Судовой врач считает, что его положение очень серьезно. Требовалась срочная госпитализация. Поэтому командир подлодки вызвал гидроплан. Да и разместить такое количество пострадавших на своем судне ему было бы сложно.

Для Речел что-то начало проясняться, и она уже хотела расспросить о подробностях, когда глядевший в иллюминатор Дик сообщил:

- Ну, вот мы и прилетели. База!

Стало заметно, что самолет слегка наклоняется, закладывая левый разворот. Девушка поднялась на локтях и через плексиглас иллюминатора впервые увидела место, с которым ей придется связать долгие годы жизни.

Остов плавал в бескрайности моря огромной охристой грушей. Глубокий синий цвет воды на глубине, примерно в четырех-шести милях от берега, менялся на бирюзовый, а местами, почти изумрудный. Переход был особенно резким из-за того, что закипающие даже в спокойную погоду белыми барашками буруны, четко обозначили линию рифов, отгораживающих мелководье от синих глубин Средиземного моря.

Опаленный нещадным солнцем остров был похож на большинство небольших островов архипелага в это время года. Летняя жара и безводие спалили жалкую растительность, с весны цеплявшуюся за бесплодный камень. Основная, плоская часть острова выглядела однообразной, каменистой равниной, слегка поднимавшейся от широкого основания груши к подножью горной вершины, венчающей более узкую часть острова. Гора - сильно разрушенный конус древнего вулкана, была довольно высока. Единственное ее украшение - буйная растительность, заполнившая остатки кратера и узкую террасу на западном склоне горы. По всей видимости, это было единственным местом на острове, где глаз мог отдохнуть от унылого однообразия потрескавшихся от солнца и ветров камней.

Английская база расположилась на идеально выглаженном плоскогорье у подножья горы. Хорошо оборудованная взлетная полоса, авиационные ангары, прочие постройки, собранные из комплектов фортификационной стали - собственно это, по-видимому, и было целью их путешествия.

Самолет окончил разворот, и потому, как быстро начала приближаться база Речел поняла, что он идет на посадку. Легкий удар о землю, знакомый шелест колес по бетону взлетной полосы, скрип тормозов и перемены в гуле работающих двигателей, напомнили ей обыденность еще такой недавней летной жизни.

Не успели умолкнуть двигатели, как к самолету поспешил автобус с красными крестами медицинской службы, и на борт поднялись деловитые, молчаливые солдаты с носилками. Речел показалось, что она чувствует себя достаточно хорошо, что бы самостоятельно дойти до автобуса. Она попыталась подняться с койки, но первый же шаг отозвался острой болью внизу живота, и с губ сорвался непроизвольный стон. Дик сразу же подхватил ее на руки, а санитары уложили ее на носилки.

В автобусе, кроме Лизы и Тессы, Речел увидела Георга, увешанного капельницами, изувеченного корабельного радиста, и молодого матроса, серьезно раненого пиратами еще прошлой ночью. Таким образом, кроме женщин и Георга на базу попали еще два, серьезно пострадавших члена экипажа яхты.

Госпиталь находился в одном из стандартных бараков, из которых, однако состояли почти все постройки на базе. Несмотря на внешнюю безликость, внутри госпиталь был прекрасно оснащен, а мощные кондиционеры создавали благодатную прохладу. Дика внутрь не пустили и прибывшие попали в руки деловитых медиков. Здесь, впервые, Речел всерьез обратила внимание на то, что кроме большинства врачей, весь младший обслуживающий персонал составляли желтолицые люди. Немногословные, они были педантично заботливы, предусмотрительны и корректны. С этого момента она укрепилась в уверенности, что основу гарнизона базы составляют солдаты, набранные в Малайе или Сингапуре, хотя они могли быть родом и из любой другой дальневосточной колонии Англии.

С первых же минут расставания с Диком Речел поймала себя на том, что все время возвращается в мыслях к молодому человеку. Ей были приятны воспоминания обо всем, что касалось их взаимоотношений. Она вдруг поняла, что впервые встретила по-настоящему чистого человека. Человека, которому необходима искренность, любовь и верность. Человека, который сам не может вести себя иначе.

Ближайшие же часы знакомства с медиками показали, что они всерьез озабочены состоянием прибывших, и череда осмотров, анализов, процедур позволила Речел увидеться с Диком только вечером. Ее, как и остальных, разместили в уютной одноместной палате, и она была искренне рада, когда сразу после ужина в дверях палаты появилась, угловатая от наброшенного на форменный френч крахмального халата, фигура лейтенанта. Молодой человек принес фрукты и цветы, которые казались чудом среди пыльной пустоты окружающего базу плоскогорья.

Она, не раздумывая, потянула к нему руки, и губы их ласкали друг друга так долго, что она полностью потеряла счет времени. Острое желание заполняло все ее существо, и препятствием служили, только невозможность полного уединения в больничной палате, да тянущая боль внизу живота - напоминание о кошмаре, пережитом прошлой ночью. Дик понимал ее состояние и вкладывал все свое чувство в нежность губ и рук. Только когда изнеможение заставило их оторваться друг от дуга, Речел вспомнила о вопросе, терзавшем ее любопытство весь день:

- Дик, милый, что произошло утром? Как ваши сумели так быстро прийти на помощь?

- До того, как моряки выпустили нас из трюма, мы тоже видели не много. Ну, в общем, все довольно просто. Когда яхта запуталась в сети, корабельный радист, еще не зная о пиратах, по приказу капитана, передал на базу сообщение о том, что яхта потеряла ход и примерный район ее местонахождения. Начавшееся нападение бандитов не застало бывшего «маки» врасплох, и он успел вывести радиостанцию из строя. В результате пираты так и не узнали о назначенной на утро встрече. Кроме того, отсутствие ответов на запросы, молчащее радио яхты вызвало естественную тревогу у командира подводной лодки посланной, что бы принять нас. Лодка обнаружила яхту еще глубокой ночью, и ее командир, чтобы вернее оценить обстановку решил дождаться утра.

Утром у командира подлодки уже было достаточно оснований, что бы заподозрить неладное. С обоих бортов яхты были пришвартованы какие-то неизвестные суда, вооруженные люди на палубе не вязались с лощеной командой прогулочной яхты, а самое главное, судно не отвечало на радио-запросы. Поэтому он подошел к яхте в подводном положении почти вплотную и всплыл в каком-то кабельтове от ее борта.

Такой поворот дела для пиратов был неожиданностью, и они бросили каик, который ночью изображал рыбачье судно, и попытались скрыться на старом итальянском торпедном катере, на подход, которого к яхте ночью обратил внимание еще Дуг. Командир лодки потребовал от пиратов остановиться, а когда те не повиновались, приказал открыть огонь. Один из снарядов попал, по-видимому, в бензобаки, и катер разнесло в щепы. Когда шлюпка подошла к месту его гибели, там никого из людей уже не было.

Моряки оказали спасенным посильную помощь, и так как было много пострадавших, в том числе в тяжелом состоянии, вызвали с базы гидроплан. Транспортировка их на подводной лодке была бы затруднительна, кроме того Георгу и раненому радисту требовалась срочная госпитализация. «Маринер» сделал круг над яхтой уже через три часа, а еще через час уносил всех пострадавших на базу.

Потерявшая ход яхта взята на буксир подводной лодкой и ее приведут к остову не позднее, чем завтра к полудню. Да, - лейтенант замялся, смущенно потирая лицо, - этот негр помощник Георга. Он пропал. Есть подозрение, что он пытался бежать с яхты вместе с пиратами.

Предательство Инго, видение кошмара предыдущей ночи, опять захлестнули, заставили Речел съежиться, застонать, но мысль о лежащей где-то рядом Лиз, чья трагедия была неизмеримо большей, заслонила боль:

- А она знает?

- Кто? - Дик удивленно поднял брови и, наконец, сообразив, добавил. - Так одна из сестер делила с ним постель? Ну, если это так, он просто подлец!

- Элизабет.

- Элизабет? - удивление Дика стало безмерным. - Ты о ком?

Речел понимала нелепость сложившегося положения, но было ясно и то, что чем быстрее ситуация разъясниться тем будет лучше для всех. Тем более, что кроме нелепой мистификации по вине сестер англичане ни какого ущерба не понесли, если не считать, конечно, любовное разочарование Дика.

- Элизабет это настоящее имя твоей Джоан. И Инесса, никакой не археолог, а зовут ее Тесса. Что они сестры-двойняшки ты и сам видишь. Их фамилия де Гре, они крестницы Георга. И вообще, менять имена и играть какие-то роли их обычное занятие, когда им что-то надо от мужчин.

Дик помрачнел и насупился:

- Так значит Дуглас прав? С нами играли в какие-то игры? Но тогда все, что они проделали достойно настоящих шлюх!

- Вы ошибаетесь. По крайней мере, в отношении сестер. Лиз и Тесс девушки из того круга, где девиц такого сорта не принимают. В обществе они светские недотроги. Хотя исповедуют, благодаря Георгу и своей матушке, свободные нравы, но с мужчинами постоянны. Элизабет жила с Инго не один год и была ему верна, за исключением эпизодов, когда выполняла замыслы Георга. Но Инго всегда знал, что ей поручено и, никогда не возражал. Это было основой их союза с Лиз. Да и сам он был ближайшим, после сестер де Гре, подручным Георга. Так что в отношении друг друга они были честны. О том, что должно было произойти в кают-компании вчера, Инго наверняка знал. Для них всех, роман сестер с вами был только очередным эпизодом. Они играли роли, которые определил для них Георг. Исполняли его волю.

В глазах Дика отразился ужас. Молодой человек не мог скрыть отчаяния, в которое привела его простая и логичная мысль, вытекавшая из всего сказанного Речел. Она видела, какого усилия стоил вопрос, с трудом слетевший с его губ:

- И ты тоже?

Когда вопрос прозвучал, Дик замер в ожидании. Девушка видела, что его страшит ее ответ. Он боится признания, которое в этой ситуации было так вероятно. Боится возможной лжи. Но больше всего он боится подтверждения своих худших предположений.

- В этот раз я в этих играх не участвовала. Георг и сестры к нашей встрече не причастны. Она произошла вопреки их воли. Я флиртовала с Дугом, что бы нарушить их планы и досадить им всем. У меня были причины для этого. К твоему сведению я сама в течение последних лет дважды участвовала в подобных затеях Георга. Он умеет подчинить себе не только крестниц. И первый раз это окончилось гибелью человека, которого я любила. Хотя если быть справедливой до конца, в самой гибели Рона Георг не виновен - авиационная катастрофа. Но он поставил Рона, к сожалению, не без моего участия, в такое положение, что это могло окончиться бедой гораздо раньше. Неделю назад сестры и я при участии еще одной английской дуры довели до такого же состояния другого человека, - Речел зябко повела плечами и, подняв глаза, с некоторым облегчением поняла, что Дик ей верит. - Я все поняла только несколько дней назад, когда воочию убедилась, перед какой бездной может поставить человека Георг.

Глаза юноши потеплели. В них появилась надежда. И Речел стало ясно, что теперь только от нее будет зависеть, сможет ли она удержать Дика. Он ей верил, его не смутило то, что с ней произошло в прошедшую ночь. И сейчас необходимо было поставить все на свои места, что бы неизвестный эпизод из ее прошлого не смог бы в будущем разрушить союз с этим человеком. Но то, что предстояло рассказать, было слишком сложно даже для самой девушки, и она притихла, собираясь с мыслями.

Дик понимал, что ему хотят сказать, что-то важное и не торопил ее.

Наконец Речел собралась с духом. Не поднимая головы и вначале запинаясь, она почти простонала:

- Дик. Милый... Ты мне стал очень дорог за этот день... Ты юный и чистый. А я? Я стара... Дело не в возрасте, все дело в прожитом. Ты даже не можешь себе представить, сколько мужиков спало со мной и некоторых я кажется, любила. От одного из них у меня даже был ребенок - он не родился, я сделала аборт. Но до тебя по-настоящему я любила только одного - Рона. Рональда Ламоля, который не скрывал, что больше меня любит другую - Элизабет. Я мстила ему, и потому появлялись новые мужчины, но если я тебе по-настоящему нужна, вернее меня ты никогда, ни кого не найдешь. Только люби меня.

Речел сжалась и замерла, со страхом ожидая ответа. Не рискуя поднять голову, поглядеть ему в глаза. И только, когда его руки притянули ее к себе, а губы начали осыпать ее лицо, шею, плечи поцелуями она позволила себе разрыдаться. Сквозь слезы Речел видела, что глаза Дика, тоже полны слезами, но главное они искрились настоящим счастьем. Где-то исподволь зарождалось желание.

Что их уберегло от близости в тот вечер и последующие вечера ни Речел, ни Дик объяснить бы не смогли. Вернее всего для нее это была чистота возникших отношений, а для молодого человека естественное опасение, что возможная близость может пробудить в девушке воспоминание о недавно пережитом насилии. Впоследствии она была искренне благодарна провидению.

Последствия роковой ночи дали о себе знать через три дня. Но следующий день казался безоблачным.

Речел проснулась с прекрасным чувством легкости и свежести во всем теле. Первой же мыслью была мысль о Дике, который обещал появиться, как только врачи отстанут от своих пациенток. Его ранение оказалось благом для влюбленных, травма не слишком беспокоила, но лейтенанту предоставили отпуск на лечение, и ближайшую неделю Речел могла им располагать безраздельно. Осмотр врачей в этот день был достаточно формальным. Новым оказался для нее только комплекс восстановительной гимнастики, которым ей предписали заняться со следующего дня.

Визит психиатра вначале показался ей такой же формальностью, как и все остальное, но когда после длительных расспросов пожилой, сухощавый, прямой, как жердь, из-за армейской выправки, врач сказал, что ей придется пройти довольно длительный курс лечения, она поняла, что быстро вырваться из госпиталя не удастся. Каждое утро ее и сестер де Гре ожидал не только курс гипнотерапии, но и спортивный зал. Однако вся остальная часть дня была в полном ее распоряжении, к тому же пациентки получили неограниченную свободу передвижения по острову.

Психиатр удалился, а Дик еще не появился и Речел пошла разыскивать сестер. Сдержанная, немногословная медсестра провела ее в конец коридора. В светлой уютной одноместной палате, точной копии ее собственной она застала обеих двойняшек. Тесс выглядела вполне оправившейся от потрясений последних дней, но Элизабет была мрачна и явно не склонна к прогулкам, которые собиралась им предложить Речел. Тесс, скосив глаза на сестру, многозначительно покачала головой:

- Речел. Я раздобыла приличные сигареты. Пойдем в коридор покурим.

Однако Лиз сразу же пресекла невинную хитрость сестры:

- Не ломайте комедию. Если хочешь курить - кури здесь. Речел не курит. И я сама могу сказать, что Инго мерзавец и что если бы не он, нас бы не протащили через все это.

Воспользовавшись тем, что Лиз отвернулась к стене, Речел прошептала на ухо Тесс:

- Вы знаете, что с ним?

Тесса не успела ответить, Элизабет резко повернулась и села на кровати. Простая больничная сорочка, растрепанные длинные волосы не могли скрыть стройной фигуры и привлекательного лица. Но лицо искажала гримаса ненависти и страдания:

- Чего вы шепчитесь! Речел, если что-то знаешь, говори все как есть.

Речел невольно замялась, Лиз глубоко переживала предательство возлюбленного и как она воспримет новое сообщение, предугадать было трудно:

- У Георга инфаркт.

- Да не морочь голову! - разозлилась Элизабет. - Это известно. Тесс сегодня пустили к нему. Говори, что знаешь об Инго.

- Дик сказал, что он, по-видимому, бежал с пиратами и погиб при взрыве катера.

Реакция Лиз была неожиданной не только для Речел, но и для Тесс. Девушка вздрогнула, ссутулилась и прошептав:

- Собаке собачья смерть, - вдруг забилась в судорожном рыдании. Не обращая внимания на увещевания сестры и подруги она рыдала бы еще довольно долго, если бы в палату не ввалился Дик навьюченный охапкой цветов и довольно вместительной корзиной с фруктами и зеленью.

Речел с какой-то нежностью отметила, что, не стесняясь сестер, он поцеловал ее в щеку и только после этого перешел к бодрым словоизлияниям:

- Девочки! Я вас еле нашел! Что это вас рассовали по разным углам? Здесь полно свободных палат! Во что можно поставить цветы?

Ешьте фрукты - все мытое.

Должен вам сообщить, что яхту притащили в гавань, и я могу привезти к вам сюда ваши вещи. Начальник госпиталя мне сказал, что с обеда вы теперь будете свободны каждый день, и я смогу вам показать остров.

Заметив, что Тесса скептически сморщила носик, а Лиз еще продолжает всхлипывать, добавил.

- Я понимаю ваш скепсис, но первое впечатление об острове обманчиво и он гораздо интереснее, чем кажется с первого взгляда. Смею вас заверить, что эти цветы и фрукты выращены здесь, хотя на первый взгляд, кроме голого камня и песка здесь ничего нет.

Живой оптимизм молодого человека взбодрил девушек, и даже Элизабет вспомнила о своем заплаканном лице:

- Не смотри на меня. Мне надо привести себя в порядок, - и уже деловито добавила. - Послушай Тесс! Если мы хотим выходить от сюда, пусть привезут наши вещи.

Дик понял, перелом в настроении подруг произошел и тут же начал выяснять, что им необходимо привезти с яхты. Список оказался более чем обширным, но лейтенант заверил, что не позднее, чем сразу после обеда вещи обретут своих хозяек.

Лейтенант был пунктуален и когда Речел вернулась с обеда, аккуратно упакованные чемоданы стояли у ее постели, а груда прочих мелочей занимала тумбочку, стулья и даже часть кровати. Дик с гордым видом восседал верхом на стуле. Лукавая улыбка, в которую непроизвольно расплылась его физиономия, говорила о том, что у него в запасе еще какой-то сюрприз. Сюрпризом был маленький букетик скромных цветов, набранный им где-то среди камней.

- Из-за сестриц я оставил тебя сегодня без цветов, и должен был загладить свою вину. Я... - Речел не позволила ему продолжить и заткнула рот долгим поцелуем. А высушенный букетик остался памятью о тех днях.

Речел начала разбирать свои вещи и Дик понимая, что она хочет переодеться начал мяться у двери. Казалось, произошедшее той страшной ночью устранило все условности между ними, и первым ее порывом было удержать его, но мысль о том, что юноша не может справиться со смущением, заставило ее передумать:

- Дик, милый. Мне нужно полчаса, что бы разобраться в этой свалке. Подожди меня на улице. Да, загляни к сестрам, может быть, они к нам присоединятся.

Получаса едва хватило на возню с лицом, волосами, а главное на подбор платья и когда она вышла из дверей госпиталя, у нее ревниво кольнуло сердце - Тесса, одетая в белоснежный, короткий костюм для тенниса беззастенчиво морочила голову лейтенанту. Возникшая минутная напряженность была прервана скорым появлением Лиз, одетая так же, как и Речел в скромное летнее платье она прикрыла лицо широкополой соломенной шляпой. Зная повадки сестры, она решительно встала между Тессой и Диком, и когда убедилась, что Речел уже держит молодого человека за руку, без слов завладела другой. Тесс ничего не оставалось, как изобразить из себя невинность, подняв глаза к небу и молитвенно сложив руки.

Впрочем, инцидент был скоро забыт. Дик повлек компанию к крутому береговому откосу, с которого «Ариадна» и другие суда в гавани казались детскими игрушками. Простор, открывавшийся с высоты завораживал. Раскаленная лиловая дымка жаркого безветренного дня закрыла горизонт. Большая высота обрыва и размытый дымкой переход между небом и водой создавали странное ощущение, будто остров захлопнут в глухой кокон пространства, отгорожен от всего мира.

Дик оказался добросовестным гидом и за два дня основательно познакомил своих спутниц с тем, что называлось базой.

С гордостью он провез их на джипе вдоль двухмильной взлетной полосы, пересекавшей весь остров у подножья горы. По его словам, а для Речел это было очевидно по ее прошлым занятиям, такая полоса могла принять любой из существующих самолетов и делала честь даже крупным аэропортам.

Лейтенант показал спутницам авиационные ангары. Небольшие снаружи, они оказались просто грандиозными на самом деле. Основная часть их была спрятана в горе и под каменными сводами разместилась целая армада самолетов. Даже далеких от техники сестер поразил пестрый музей авиации времен Второй Мировой войны, собранный на базе. Рядом с изящной «Каталиной», стоял огромный «Маринер» по-видимому тот, что забрал пострадавших с яхты. Обе амфибии были американские, как и трудяга ДС-3, соседствовавший с немецким трехмоторным Ю-52. Крылом к крылу с «Мессершмитами» пристроились итальянские «Фиаты», американские, английские и даже русские истребители.

Ангар с бомбардировщиками только добавил вопросов. Тяжелые машины составляли такую же пеструю смесь стран и марок, как и истребители. Их объединяло только одно. Все их собратья воевали во время прошедшей войны и все они, по-видимому, были в полном порядке. Из современной техники были только две, еще довольно экзотические по тем временам машины. Речел видела их раньше не однократно, но случай познакомиться с ними вблизи представился впервые.

Вертолеты стояли на рулежной дорожке около одного из ангаров. Меньший, напоминал, из-за выпуклого плексигласа прозрачной кабины, стрекозу с огромными глазами и нелепым решетчатым хвостом. Широко расставленными лапами-полозьями стрекоза упиралась в землю. Другой был больше похож на огромного головастика с тонким прямым хвостом, пристроившего, опиравшееся на колеса округлое брюхо, низко к бетону аэродрома. Оба монстра были увенчаны непомерной величины воздушными винтами.

Речел, повидавшая не один аэропорт, знакомая с летчиками не только гражданскими, но и военными, помнившая их рассказы не могла не понять, что база была странной, явно предназначенной выполнять какие-то особые функции.

Короткие знакомства во время экскурсий, позволили ей заметить, что форму английских солдат и офицеров носят немцы, французы, итальянцы. А смуглые, широкоскулые, невысокие люди могли быть, как жителями малайского архипелага, так и мулатами из любой латиноамериканской страны. Правда абсолютное большинство среди людей одетых в военную форму, преимущественно солдат, составляли молчаливые азиаты, похожие на китайцев или японцев. В общем базу окружал явный ореол загадки.

Дик стал объектом не скрываемой зависти молодых мужчин встречавшихся веселой компании повсюду, а его подруги предметом их пристального внимания. Между Диком и молодыми женщинами как-то естественно сложились непринужденные отношения. Часы, проведенные в ту ночь в кают-компании, сделали бессмысленными многие условности. Ровное внимательное отношение к сестрам и нескрываемая влюбленность в Речел, устранили остатки натянутости в отношениях, сделали их друзьями. День окончился маленьким застольем в палате Речел и даже когда, подчиняясь многозначительному взгляду санитарки Дик покинул госпиталь, Речел и сестры еще долго говорили об увиденном, пережитом, да и просто о тех мелочах, из которых складывается бесконечность женских разговоров. Все казалось, наладилось и тревоги оставили девушек.

Со следующего дня жизнь молодых женщин приобрела определенную размеренность. Утро начиналось в спортивном зале, где изящная, с точеной фигуркой азиатка, с замашками армейского сержанта, добросовестно гоняла их, заставляя выполнять все предписанные упражнения. После завтрака и обязательной возни с медсестрами скрупулезно выполнявших предписания врачей они попадали в руки психиатра. Старый гипнотизер их усыплял. Что происходило с ними во время сна, было неизвестно, но общее состояние всех явно улучшалось.

Не малое облегчение вызвало сообщение врачей, что состояние Георга начало стабилизироваться и, по всей видимости, его скоро переведут из реанимации в обычную палату, где он станет доступен для посетителей.

Вырваться из госпиталя становилось естественным желанием и поэтому девушки с нетерпением ждали, когда за стеной послышится урчание мотора джипа и сигнал подаваемый Диком.

Много интересного подруги увидели и на следующий день, когда Дик провез подруг на странном локомотивчике по железной дороге, кольцом опоясывавшей все островное плоскогорье. Железная дорога начиналась в подземелье где-то под авиационными ангарами и выскакивала на поверхность уже за пределами взлетной полосы. Дик рассказал, что дорога была построена итальянцами или позднее немцами во время войны, когда на острове была создана мощная крепость, остатки которой он собирался показать во время поездки. Но целью поездки был, конечно, не развороченный бетон и ржавое железо, хотя замечание Дика о том, что Дуг приложил к этому руки в свое время, напомнил молодым женщинам о недавнем любовнике и Тесс не удержалась от язвительного вопроса:

- А куда собственно делся наш недавний ухажер? Мы здесь уже не один день, а он даже не соизволил осведомиться о нашем здоровье. Что у него короткая память?

Дик явно смутился. Но тут же бросился защищать товарища:

- Он же не ранен, как я! Это дело начальства, он же выполняет приказы. А теперь он высоко, - лейтенант неопределенно провел рукой над головой. - А от туда, иногда, не спускаются неделями.

Тесс надула губы:

- Басня маловразумительная, но бог с ним. Я рада, что ты не похож на него, - закончила она примирительно.

За исключением этого эпизода, да новых попыток Тесс заигрывать с Диком, который равнодушно сносил все ее поползновения, к тому же беспощадно пресекаемые сестрой, поездка оказалась увлекательной.

Дорога почти все время шла вдоль крутого берегового обрыва, только изредка ныряя в тоннели, ведшие к остаткам крепостных бастионов. Из кабины локомотива открывался прекрасный вид на море. Отвесные береговые обрывы не были так безжизненны, как плоскогорная часть острова. Даже в конце июля в глубоких расщелинах сохранялась зеленая растительность, удивлявшая своим разнообразием, а на северных обрывах, где лучше сохранялась влага, росли не только сосны, но даже дубовые и кедровые деревца.

Только высота и крутизна берега не позволяла спуститься к чистейшим пляжам, окружавшего остров мелководья, а замысловатые заводи и бухточки, да, как и все окрестности острова, явно кишели морской живностью - раздолье для любителей морской охоты. От Дика тут же потребовали заверения, что он в ближайшее время организует морскую экскурсию.

С высоты береговых обрывов было видно, что местами отвесные скалы образовывали террасы и небольшие площадки, сохранившие зелень и девственную красоту из-за своей труднодоступности. Дик показал, что на некоторые из них можно попасть даже без специального снаряжения.

К одной из таких площадок было возможно добраться по довольно отлогой скальной трещине, заросшей вереском, который уже начинал зацветать. К другой, оказалось возможным пройти через мрачный тоннель, ведший от железной дороги в артиллерийский каземат бывшей крепости. Каземат практически не был разрушен, был довольно чист и светел, благодаря широкой амбразуре, глядевшей в море. Напротив амбразуры ржавело огромное орудие с вырванным замком, а сама амбразура оказалась удобным выходом на довольно обширную площадку, густо заросшую кустарниками и молодыми соснами.

Площадка, находившаяся довольно близко от госпиталя, в ближайшие дни стала для девушек убежищем, где они имели возможность скрываться от досужих глаз, тем более, что крутой скальный выступ полностью скрывал ее от обзора сверху. Живописная полянка, среди зарослей можжевельника и алычи, с прекрасным видом на море, превратилась в солярий, тайну которого доверили только Дику. Ну, а сейчас юноша, как добросовестный экскурсовод провез подруг вдоль всего плато, показывая все, что можно было отнести к достопримечательностям острова.

Поездка окончилась у остатков грандиозных подъемных механизмов, построенных немцами и в свое время обеспечивавших транспортировку грузов из гавани на плоскогорье. Их роль пока выполняла канатная дорога построенная англичанами, но явно не способная заменить разрушенное. Девушкам с трудом верилось, что этот клубок покореженного, ржавого железа может быть приведен в порядок, оживет, но Дик уверял, что к концу года краны заработают.

С площадки одной из консолей мостового крана, далеко вынесенной от скального обрыва в сторону причалов порта, открывался головокружительный вид не только на порт, гавань, но и на море, омывавшее всю южную часть острова.

День опять был жаркий и безветренный. Серовато-лиловое марево поднималось над морем. Полинявшими от жары казались не только скалы острова, но и небо. Только вода сохранила свежесть красок, от ярко синего на глубинах, до малахитового и бирюзового на мелководье. Сине-зеленые тона моря оживлялись белыми барашками бурунов прихотливо закипавших около хищного оскала многочисленных рифов, особенно у восточной оконечности острова, увенчанной конусом вулкана. Собственно почти непрерывная цепь рифов и крошечных скальных островков, окружала весь остров на расстояниях вполне сопоставимых с размерами самого острова. С высоты зубцы рифов казались остатками искусственной ограды, когда-то отделившей островное мелководье от глубин моря. Рифы близко подходили к острову только в районе горного конуса и соответственно гавани, но и глубины здесь были не сравнено большими, чем в других местах. Очевидно, это и послужило главным аргументом для строителей порта, хотя высота скального обрыва основного плато острова здесь была максимальной, не менее четырехсот футов.

Дик рассказал, что остров, древний вулкан, когда-то был значительно больше. И опустился несколько тысяч лет назад, то ли в результате геологического катаклизма, то ли из-за подъема воды в море. О размерах его, воочию, можно судить, глядя на цепь рифов. Сразу за ними море обрывается на глубины превышающие сотни футов.

Порт - скопище обшарпанных, наскоро восстановленных пакгаузов, прилепившихся к скале, и порядочного количества не разобранных развалин, интереса не вызывал. Удивило только множество, поднятых со дна гавани погибших судов, вытащенных в уже восстановленный док и на близлежащие отмели, да сообщение Дика о том, что еще больше их лежит в более глубоких местах. Лейтенант посетовал на то, что пока не удастся полностью очистить акваторию порта большим кораблям подходить к острову рискованно.

Настоящий интерес девушек вызывали бирюзовые лагуны и золотистые пляжи, организовать знакомство с которыми, молодой человек обещал уже не раз. Экскурсию завершили небольшим пикником, вернувшись на приглянувшуюся скальную площадку, под охрану ржавого орудия.

В госпиталь возвратились уже при свете звезд.

Катастрофа разразилась на четвертый день их пребывания на острове. Собственно с утра, когда первой обнаружила зловещие симптомы Тесса. Она не стала беспокоить подруг, но сразу обратилась к врачам, которые заверили, что хотя случившееся неприятно, но поддается быстрому и эффективному лечению. В общем Тесса надеялась, что эта неприятность минует остальных.

Речел лишь с некоторым удивлением заметила, что Тесс необычно задумчива и когда, как всегда после обеда, появился Дик, в этот раз оставила его в покое.

Остаток дня он предложил посвятить экскурсии на гору. Джип помог подняться по довольно хорошей горной дороге примерно до половины высоты горы, где машину оставили на относительно просторной боковой площадке. Дальше путникам пришлось подниматься пешком, сначала по той же дороге до шлагбаума, охраняемого традиционно суровыми часовыми, а затем по крутой тропинке в скалах до обширной террасы.

Шлагбаум перегородил доступ к глубокой пропасти, в которую обрывалась дорога. Дик объяснил, что дорогу взорвали еще защитники острова во время войны, чтобы преградить доступ к вершине. Теперь же, для проезда через провал использовалась странная конструкция из металлических настилов и паутины тросов. В этот день она была притянута на блоках к почти вертикальной скальной стене над обрывом, на манер разводного моста средневекового замка, и доступа на вершину не было.

Часовые, невысокие азиаты с уже привычно непроницаемыми лицами отдали честь лейтенанту, но открывать шлагбаум явно не собирались.

Речел, как впрочем, и остальные, убедилась, что вершина горы для них закрыта, хотя им и показали как будто все основные сооружения базы. Любопытство взяло верх, и она задала естественный вопрос:

- Надеюсь, мы можем спросить, что находится на горе?

Впервые она обратила внимание на странную усмешку, мимолетно проскользнувшую по губам Дика. Дальнейшие события дня надолго стерли у Речел память о ней, но со временем у нее появится повод ее вспомнить.

- Спросить можете, но ответить вам я не могу. Впрочем, когда появится Дуглас, задайте этот вопрос ему.

Тут не удержалась, даже молчавшая всю дорогу Тесса:

- Надо же. Неужели нас осчастливят возможностью лицезреть господина капитана? И как скоро?

Дик нахмурился и явно желая перевести разговор на другую тему, проворчал:

- От господина капитана здесь многое зависит, а я показываю то, на что имею право. Идемте, нам по этой тропинке.

Однако уже, через несколько минут подъема в гору, девушки забыли о своем интересе к мнимым или настоящим загадкам горы. Путники достигли цели своего путешествия - горной террасы опоясывающей весь западный склон горы.

При относительно не большой ширине и довольно больших перепадах между составлявшими ее площадками, терраса была удивительно живописна. Древние кипарисы, основная достопримечательность этого места, устремили свои свечи на высоту чуть ли не ста футов в небо. Заросли кизила, лавровишни, низкорослого дуба и традиционной сосны перемежались, явно ухоженными лимонными, апельсиновыми и мандариновыми деревьями. Дикий абрикос соседствовал с культурным персиком и яблоней, а кусты роскошных роз с диким шиповником.

Необработанные глыбы плитняка сложились в затейливые дорожки, скамьи, столики. Естественные скальные навесы и неглубокие гроты, увитые дикими лианами, виноградом и плетистой розой превратились в уединенные беседки, откуда, с высоты птичьего полета открывалась панорама всего плоскогорья. Первый увиденный девушками естественный источник воды на острове, своей тонкой струйкой пополнял каскад небольших мелководных бассейнов.

Дорожка привела к концу террасы, завершавшейся обширной площадкой, на которой примостились, домик смотрителя и остатки механизмов, когда-то существовавшей канатной дороги. Домик был поразительно живописен. Напоминающий дома сказочных гномов, он был сложен из грубых камней и увенчан островерхой черепичной крышей с высокой каминной трубой.

Парк, несомненно, должен был быть любимым местом отдыха обитателей острова, но в это время дня оставался пустынным. Впрочем, пока не восстановили канатную дорогу, добраться до него было довольно сложно даже на автомобиле.

Еще за долго до возвращения на базу Речел обратила внимание на задумчивость, притихшей Тессы и даже посмеялась по этому поводу. Ей стало не до смеха, когда почти сразу, после прогулки, попав в госпиталь, обнаружила признаки заболевания. Улучив момент, сообщила подругам о случившемся. Элизабет не на шутку встревожилась, а Тесса закусила губу:

- Значит и у тебя тоже. У меня началось сегодня утром. Врачи сказали, что это гонорея. Меня уже начали лечить. Надо выпроводить Дика и сказать дежурному врачу.

Разочарованного Дика срочно выставили, под предлогом усталости после прогулки и общего недомогания, которое бывает у женщин временами. Дежурный врач полностью подтвердил предположение Тессы, и Речел получила первую порцию соответствующих лекарств. Врач успокаивал, что болезнь будет излечена за несколько дней. Весь вечер девушки провели в слезах и обсуждении сложившегося положения. Напуганная Элизабет обречено ожидала своей очереди, Роковая ночь на яхте дала о себе знать. И заставила сжиматься от страха сердца. Из полунамеков и недоговоренностей врачей вытекало, что однозначно судить о последствиях той ночи можно будет не раньше, чем через месяц-полтора. Легко излечимая гонорея, не была самым страшным из того, что могло ожидать подруг. Для девушек не было секретом, что в Греции свирепствовал сифилис, а в среде портового сброда он встречался у каждого третьего.

Наутро Лиз присоединилась к подругам по несчастью. Врачей не столько беспокоило выявленное заболевание, сколько возможные более отдаленные последствия ночной трагедии. Они считали, что необходимо принять профилактические меры и вести тщательное наблюдение не менее, чем в течение полутора месяцев. В случае худшего исхода начать лечение надо было на самых ранних стадиях болезни.

В тот день, ничего не понимающий Дик, вместо обещанной прогулки был вынужден утешать раскисших от слез женщин. Только вечером собравшаяся с духом Речел поведала ему о случившемся. Надо отдать должное молодому человеку он не только не запаниковал, а даже, как-то воспрянул духом. Довольно быстро ему удалось убедить Речел, что его отношение к ней не изменится при любом исходе событий. Лейтенант не сомневался, что местные эскулапы решат все возникшие проблемы.

Осушив ее слезы, он за руку потащил возлюбленную к приунывшим сестрам и, хотя его доводы оказали на Тессу и Элизабет меньшее воздействие, чем любовные излияния на Речел, молодые женщины убедились, что их друг остается другом и в период обрушившихся на них несчастий. Слезы высохли сами собой, и они оказались в состоянии относительно спокойно говорить о случившемся.

Им пришлось согласиться, что не малым благом было то, что бог привел их в госпиталь секретной военной базы, а не в самую фешенебельную клинику на материке. Порядки базы обеспечивали полное сохранение их трагедии в тайне. Медики в госпитале были высококвалифицированные и гарантировали полное излечение. Да и вообще, кроме узкого круга медиков и командиров информация о случившемся будет здесь похоронена навсегда.

Тогда девушкам даже не пришла в голову мысль, что они становятся добровольными пленницами острова, по крайней мере, еще на полтора месяца.

Начавшееся интенсивное лечение и неотвязные мысли о том, что их ждет через месяц, испортили настроение спутницам лейтенанта. Самое большее, на что он смог их уговорить в два последних оставшихся дня своего отпуска, это согласие проводить вторую половину дня на приглянувшейся им укромной лужайке над морем, под неусыпным оком жерла ржавой пушки.

Лужайка была пропитана смолистым запахом сосновой и можжевеловой хвои, ароматом пурпурных цветов чабреца и желтых головок сантолины. Какая-то первозданная тишина нарушалась только жужжанием пчел над цветами начавшего зацветать вереска и навевала сонный покой и умиротворение. А грусть и замкнутое молчание стали обычным состоянием подруг. Дик старался развлечь заскучавших женщин. Вместе с довольно изысканной снедью он притаскивал вино. Интересовался, какие книги они хотели бы получить, и наконец, где-то добыл для Речел еще редкий по тем временам транзистор, который ловил не только ближайшие арабские и греческие станции, но и принимал Париж, Лондон и даже далекую Россию. Однако расшевелить унылых ему по-настоящему не удалось, хотя и Речел и сестры были искренне благодарны молодому человеку.

Последний день отпуска отведенного лейтенанту катился к закату. Тесс дремала в редкой тени корявой сосны, а Лиз лежала на краю откоса, отвернувшись в сторону моря и казалось, была полностью поглощена тем, что ей бубнил радиоприемник. Речел давно чувствовала какое-то волнение беспокоившее Дика. Наконец он не выдержал и зашептал ей на ухо:

- Реч, отпуск кончается! Завтра же меня могут отправить к черту на рога, и увижу ли я тебя еще, смогу ли попрощаться. Если ты за это время уедешь, я даже не знаю, где тебя искать. Я хочу побыть с тобой наедине. Ну, пожалуйста, пойдем.

Он потянул ее в сторону крепостной амбразуры. Понимая разумом, что не права, что подвергает возлюбленного очевидной опасности, она чувствовала, что не способна отказать, и беспрекословно пошла за ним. Голова почему-то кружилась, а ноги обмякли и она чувствовала, что если он ее не поддержит, то неминуемо упадет. Упасть Дик ей не дал. Как только их скрыл выступ амбразуры. Он подхватил ее на руки и стремительно понес по каким-то закоулкам. Она не помнила, где они остановились, запомнилась только шероховатая прохлада камня стены, к которой она прислонилась, его горячие губы и руки, ласкавшие ее тело. Уже понимая, что уступит ему во всем она только тихо шептала:

- Милый. Не надо. Я больна... Я больна... О! Как я хочу тебя.

Это случилось необычно. Стоя. Быстро. Но острота ощущения запомнилась навсегда. А с души упал камень вины, когда она увидела, что он все же принял меры предосторожности. Слушая слова его благодарности, она подумала, что у нее есть повод благодарить его куда больший. Она окончательно поверила, что нужна ему и будет нужна, несмотря на любой исход приготовленный ей судьбой.

Сколько прошло времени, Речел сказать не могла, но когда они вернулись на лужайку, там как будто ничего не изменилось. Сестры тактично делали вид, что не придали значения отсутствию влюбленных. Солнце было уже низко, и они поторопились со сборами, однако к госпиталю добрались уже в сумерках. И только здесь Дик с грустью объявил сестрам:

- Я вынужден вас покинуть. Сегодня я получил приказ. Мой отпуск окончился. Через час я должен явиться в распоряжение командования. А там... Не исключено, что я не смогу с вами попрощаться. А может быть, и не увижу вас в ближайшие недели. Если вы покинете остров в мое отсутствие, оставьте свои адреса здесь у начальника госпиталя.

Только в этот момент сестры впервые, а Речел окончательно, поняли, что расставание с Диком неизбежно, и до него остались считанные минуты. Юноша, ставший близким другом, опорой и утешителем, покидал их и может быть надолго. Перед девушками вдруг разверзлась пустота. Они осознали, что через несколько минут останутся наедине с малознакомыми, не интересными для них людьми. Лишатся покровителя, помогшего им в самые трудные минуты их жизни.

Речел, уже смирившаяся с расставанием замерла в ожидании последнего поцелуя, горестной минуты разлуки. Но сестры на мгновение оцепеневшие от неожиданного известия, вдруг осознали, что если не сделают, что-то важное сейчас же, то молодой человек может исчезнуть из их жизни, так и не узнав их подлинного отношения к нему.

Тесс бросилась к нему, схватила его руку, прижала к своей груди, бессвязно зашептала:

- Мальчик. Не думай обо мне плохо. Я лучше... Я ничего не забуду... Где бы мы друг друга не нашли ты всегда будешь для меня желанным...

Ей вторила Лиз, прижавшаяся всем телом с другой стороны и не обращавшая внимания на сестру:

- Прости меня за ту боль... Ты единственный мужчина, который заставил меня впервые усомниться в том, чему я служу... Ты, кажется прав... Неужели все же важнее для чего это делается...

Порыв сестер был настолько искренен, что у Речел даже не шевельнулось тень ревности, когда сестры не сговариваясь, ласкали лейтенанта, ведя безмолвный спор за его шею, лицо, за возможность прижаться к нему, за робкое прикосновение его рук к их разгоряченным телам. Не вступая в соперничество, она обняла его плечи сзади и, целуя его голову, зашептала бессвязные обрывки скачущих мыслей. И Тесса и Лиз тоже, что-то шептали ему, не обращая внимания на подругу.

Если, кто видел происходящее в тот момент, у него был бы повод позавидовать молодому человеку. Три девушки, красота любой из которых, привлекла бы толпы поклонников, в странном взаимном согласии, признавались в любви к юноше. Наконец, как будто осознав, что женские руки не в состоянии остановить неумолимость приказа, сестры отдалились от юноши, позволив Речел завладеть его губами. Но и она не могла, что-либо изменить. Дик обречено отступал к своему джипу, еще держа ее за руки, целуя ее пальцы.

С какой-то отчаянной поспешностью машина рванула с места и скоро только синие огоньки удалявшегося автомобиля напоминали о лейтенанте.

Тесс и Лиз тихо подошли к Речел и, не говоря ни слова, обняли ее за плечи. Произошло редкое. Трех девушек связала любовь к одному мужчине. Любовь чистая, без ревности. Любовь сделавшая их ближе с подругой, чем это делают семейные или родственные узы. Любовь, где святым для всех, стал бы любой его выбор. Единое чувство, общая утрата и неожиданное согласие, возникшее между ними, дало неисчерпаемую тему для долгих ночных разговоров на много дней вперед.

На следующий день слабая надежда, что Дик все же улучит минуту и вырвется в госпиталь, не оправдалась. Подруги, по обыкновению после обеда, собрались у Элизабет. Проведя в безнадежном ожидании часа полтора и так и не услышав знакомый гудок джипа, девушки вяло обсуждали возможные занятия на конец дня. Тесс склонила всех к уже испытанному варианту - уединиться до вечера на знакомой лужайке.

День до заката провели в сонной неге полного уединения. Покой укромного уголка сгладил утренние тревоги. В этот раз сестры открылись Речел еще одной стороной, о существовании которой она подозревала, но до этого дня не была в том уверена. В общем, ее удивило только то, насколько покорно, а затем с охотой она сама отдалась наслаждению, когда ее тела коснулись опытные женские руки.

Вечер начался с обычного разговора о Дике, который мог бы продолжаться до ночи, если бы на пороге палаты не возник, почему-то в мундире коммандера военно-морского флота Великобритании и с деловой папкой в руке, Дуглас Макдедли.