Остров Голубых Дельфинов

Глава 16

Корабль бледнолицых не появился ни весной, ни летом. Тем не менее я каждый день высматривала его — и собирая морские ушки на камнях, и усовершенствуя каноэ, и сидя у себя в хижине. Высматривала я и красные паруса алеутов.

Я ещё не решила, что буду делать, если нагрянут алеуты. Можно было бы, конечно, спрятаться в пещере, куда я натаскала воды и провианта: вход скрывался за густым кустарником, а проникнуть в лощину можно было только со стороны моря. Алеуты никогда не ходили к этому источнику и даже не знали о его существовании, поскольку на острове был другой, гораздо ближе к их стоянке. Однако они могли набрести на пещеру случайно, а значит, надо было приготовиться к бегству.

Необходимость быть готовой к бегству и вынудила меня заняться каноэ, которое я в своё время бросила на косе. Сначала я, правда, сходила туда, где были спрятаны остальные лодки, но все они рассохлись и треснули. Вдобавок каноэ были слишком тяжёлые, так что девочке — даже очень сильной, как я, — нечего было и думать о том, чтобы спустить их на воду.

Волны почти совсем закопали моё каноэ в песок, и я много дней откапывала его. Воспользовавшись тёплой погодой, я не возвращалась по ночам в хижину, а готовила еду прямо на отмели и спала в лодке. Таким образом я сберегла себе массу времени.

Поскольку даже это каноэ было непомерно большим для меня (его трудно было втаскивать на сушу и трудно спускать), я решила укоротить его. Для этого я разобрала лодку по досочке, разрезав скреплявшие их жилы и подогрев смолу, которой были промазаны стыки. Затем я уменьшила доски на половину их длины (наделав сначала острых ножей из чёрного камня, который встречается на острове только в одном месте) и заново скрепила планки смолой и жилами.

В окончательном виде каноэ получилось куда менее красивое, чем раньше, зато теперь я могла стащить его в воду, приподняв за один край.

Всё время моих трудов над каноэ (а работа по его усовершенствованию заняла у меня почти целое лето) Ронту жил со мной. Днём он либо дремал в тени лодки, либо гонял по косе пеликанов, которым тут было раздолье благодаря несметному количеству рыбы. Поймать хоть одну птицу ему не удавалось, но он продолжал носиться за ними, пока язык не свешивался на плечо.

Ронту быстро усвоил свою кличку и выучил прочие важные для него слова, например, «зелвит», которое на нашем языке значит «пеликан», или «нейп», что значит «рыба». Я часто разговаривала с ним, употребляя не только эти слова, но и многие другие, совершенно ему неизвестные, — я говорила с ним так, словно он принадлежал к моим сородичам.

— Объясни мне, пожалуйста, Ронту, — могла сказать я, если он стащил рыбу, которую я отложила себе на ужин, — почему ты такой чудесный пёс и такой воришка.

Он склонял голову на один бок, потом на другой и, казалось, всё понимал, хотя ему были знакомы только два слова.

В следующий раз я могла сказать:

— Какой сегодня замечательный день! Море изумительно тихое, а небо напоминает голубую ракушку. Ты не знаешь, долго продержится такая погода?

Ронту опять делал вид, будто всё понимает, хотя не должен был уразуметь ни слова.

Его присутствие очень скрашивало моё одиночество, о котором я не подозревала, пока у меня не появился собеседник в виде Ронту.

Когда каноэ было построено и смола высохла, я захотела испытать его: насколько оно устойчиво на воде и нет ли где течи. Так мы с Ронту отправились в путешествие вокруг острова, путешествие, которое заняло у нас целый день, с рассвета до поздней ночи.

На Острове Голубых Дельфинов много морских пещер, в том числе огромных, которые ведут далеко в глубь скал. Одна из них находилась поблизости от моего дома.

Входное отверстие было такое узкое, что каноэ еле протиснулось в него, но внутри грот оказался просторнее моей хижины.

Смыкавшиеся высоко вверху стены были гладкие и чёрные. Вода тоже производила впечатление чёрной — кроме места у самого входа, куда достигал дневной свет. Там вода была золотистая, и в глубине её плавали рыбы, совершенно непохожие на тех, что встречались около рифов: с огромными глазами и колышущимися вслед плавниками, которые напоминали плети водорослей.

Этот грот переходил в другой, меньше размером и настолько тёмный, что я ничего не могла разглядеть. Тут было очень тихо: сюда не доносился шум прибоя, а слышен был только шорох волн, лизавших стены подземелья. Я вспомнила бога Тумайовита, который разозлился на Муката и ушёл в иной мир, глубоко под землю. Может, он скрывается в таком вот месте?

Далеко впереди замаячил крохотный, с мою ладонь, просвет, и я, было надумав было поворачивать назад, повела лодку к нему и в конце концов, после многочисленных поворотов, оказалась в ещё одной просторной пещере.

Вдоль стены здесь тянулся широкий скалистый уступ, который через узкое отверстие выходил к морю. Несмотря на прилив, уступ не был скрыт под водой. Здесь можно было устроить прекрасный тайник для каноэ: стоило только завести лодку в пещеру и вытащить на уступ, и никто бы её никогда не нашёл. Помимо всего прочего, эта каменная терраса составляла часть скалы прямо под моим домом. Оставалось лишь проторить от дома тропу — и каноэ всегда будет под рукой.

— Мы с тобой сделали великое открытие, — сказала я Ронту.

Но пёс не слышал меня. Он не сводил глаз со спрута, который плавал перед входом в пещеру. У спрутов сравнительно небольшая голова с выпученными глазами и множество рук. Ронту целыми днями кого-нибудь облаивал — бакланов, чаек, тюленей, в общем, всё, что только двигалось. Теперь же он притих и молча наблюдал за чёрным существом в воде.

Я перестала грести и, присев в каноэ, чтоб меня не было видно, достала со дна лодки копьё.

Загребая всеми руками сразу, спрут неторопливо плыл на небольшой глубине впереди дрейфующего каноэ. Повстречаться со спрутом в воде очень опасно: он может в мгновение ока обвить тебя своими щупальцами, а щупальцы эти бывают длиной со взрослого мужчину. Ещё у спрута огромная пасть и острый клюв — и то и другое находится там, где его руки крепятся к голове. Этот спрут был колоссальных размеров, я такого в жизни не видала.

Поскольку Ронту стоял между мной и спрутом, а развернуть каноэ я не могла, пришлось с занесённым копьём свеситься за борт. Уловив моё движение, спрут выпустил облако черной жидкости, которая тут же скрыла его с наших глаз.

Я прекрасно знала, что он не спрятался в середине облака, а сбежал, и потому не стала протыкать черноту копьём. Вместо копья я взяла весло и принялась ждать, когда спрут появится снова. Он вынырнул впереди, обогнав нас на два корпуса лодки, и я, как ни старалась, не сумела догнать его.

— Да, Ронту, — сказала я псу, который не отрывал взгляда от чёрного облака, — повадки спрута тебе ещё изучать и изучать.

Ронту не поднимал глаз и не лаял. Только качал головой из стороны в сторону: он был озадачен, особенно когда облако рассеялось и внизу осталась лишь прозрачная вода.

Спрут — самое большое лакомство из всех даров моря. Мясо у него белое, нежное и совершенно изумительное на вкус. Но добыть спрута очень сложно. Для этого хорошо иметь специальное копьё, изготовлением которого я и решила заняться зимой, когда у меня будет много свободного времени.

Я отвела каноэ совсем недалеко, в Коралловую бухту, и затащила подальше на сушу, где бы до него не достали зимние штормы. Там лодку никто не тронет до весны, а потом я спрячу её в найденной с Ронту пещере. Каноэ не текло и хорошо слушалось весла. Я была очень довольна собой.