Остров Голубых Дельфинов

Глава 20

Вскоре после этого случая я набрала два каноэ морских ушек, причём самых вкусных, красных. Отделив их от раковин, я перенесла все ушки к хижине и вдоль южной стороны ограды, которая большую часть дня жарится под солнцем, соорудила из веток длинные полки, где и разложила моллюски сушиться. Хотя в свежем виде морские ушки величиной с мою ладонь и раза в два толще её, на солнце они здорово усыхают, поэтому запасать нужно очень много.

Раньше, когда на острове были дети, отгонять чаек, которые считают морские ушки самым замечательным лакомством на свете, поручалось им. Ведь стоило оставить ушки без присмотра на одно утро, как чайки похищали всё собранное за месяц.

Сначала, отлучаясь на берег или к источнику, я велела Ронту сидеть дома и распугивать птиц, однако он терпеть не мог оставаться один и без меня всё время выл. Тогда я развесила на шестах пустые раковины. Изнутри раковины морских ушек блестящие и отлично бликуют на солнце, а налетавший ветер ещё крутил их из стороны в сторону. С тех пор чайки не доставляли мне почти никаких хлопот.

Потом я сплела сеть и наловила мелких рыбёшек для зимнего освещения, их я тоже повесила сушиться. Когда на полках были разложены морские ушки, над ними крутились сверкающие под солнцем раковины, а вдоль забора висела нанизанная на бечеву рыба, мой двор смотрелся так, как будто там жили не мы с Ронту, а целое селение.

После того как я заготовила достаточно провизии на зиму, мы стали каждое утро выходить в море. В конце лета ещё придётся собирать про запас корни и злаки, но сейчас у меня не было никаких дел. Куда мы только не добирались в эти первые летние дни! И на лежбище морских слонов, и к Чёрной пещере, которая была даже больше той, что мы с Ронту обнаружили раньше, и к Высокому утёсу, на котором гнездились бакланы…

Высокий утёс стоял более чем в лиге от острова и был чёрного, переливающегося на солнце цвета, — оттого, что там сидела тьма-тьмущая бакланов. В первую же нашу поездку туда я подстрелила десять таких птиц, сняла с каждой шкурку, соскоблила остатки мяса и выложила шкурки сушиться: со временем я собиралась сделать себе юбку из бакланьих перьев.

Чёрная пещера находилась на южном берегу острова, неподалёку от того места, где мои односельчане прятали каноэ. Вход в неё был загорожен грядой скал и глубокой бухтой с целым лесом бурых водорослей, так что я бы запросто проплыла мимо, если б не заметила вылетевшего оттуда поморника[30]. Солнце уже клонилось к западу, а нам предстоял долгий обратный путь, но мне очень хотелось побольше разузнать о поморнике и его жилище.

Отверстие, через которое можно было на лодке проникнуть в пещеру, было узкое (как в другой пещере, под моей хижиной), и нам с Ронту пришлось согнуться в три погибели. Сочившийся снаружи тусклый свет позволил мне рассмотреть грот и чёрные глянцевые своды, сходившиеся высоко наверху. В дальнем конце оказался ещё один узкий проход, длинный и тёмный. Когда мы проплыли через этот подземный коридор, то очутились в новой пещере: она была просторнее первой и освещалась столбом света, который лился сверху. Это был солнечный свет, и он проникал в пещеру через неровную щель в потолке.

При виде бьющего в глаза солнца и мечущихся по стенам теней Ронту сначала залаял, потом завыл. Усиленный эхом, его вой напоминал завыванье целой своры собак. У меня по спине побежали мурашки.

— Замолчи! — вскричала я и закрыла Ронту пасть рукой. Мои слова ещё долго отдавались от сводов пещеры.

Развернув каноэ, я направила его к проходу, через который мы попали сюда. Над ним, на широком выступе, пересекавшем пещеру от стены к стене, мой взор обнаружил причудливый ряд стоящих на чёрном фоне фигур. Их было не меньше двадцати. Фигуры были примерно моего роста, с длинными руками и ногами, но короткими туловищами; тростниковые чучела были одеты в наряды из чаячьих перьев. На лицах не проступало никаких черт, кроме глаз, глаза же изображались круглыми или овальными обломками раковин. Фигуры словно следили за мной этими блестящими глазами, отражавшими солнечные зайчики от поверхности воды. Глаза эти казались даже более живыми, чем у настоящих людей.

В центре группы, опираясь спиной о стену и подтянув к себе колени, сидел скелет. Поднятыми ко рту руками он держал флейту из пеликаньей кости.

В полумраке за стоящими фигурами скрывалось ещё много всякого, но каноэ уже и отнесло течением слишком далеко и я заторопилась к выходу. Я совсем забыла о приливе.

К моему удивлению, отверстие, которое вело в коридор, значительно сузилось. Теперь в него было не протиснуться. Нам с Ронту предстояло просидеть в пещере, пока не схлынет вода, то есть до рассвета.

Я отвела лодку в самый дальний угол пещеры. Избегая блестящих взглядов с уступа, я скорчилась на дне лодки и смотрела, как постепенно меркнет солнечный свет. Входное отверстие делалось всё меньше и меньше и в конце концов совсем исчезло. На землю опустилась ночь, в щели наверху зажглась звезда.

Со временем эта звезда скрылась из виду, а её место заступила другая. Прилив поднимал каноэ всё выше и выше, и шелест волн, лизавших стены пещеры, напоминал приглушённые звуки флейты. В эту долгую ночь флейта сыграла много разных мелодий и я почти не спала, всё следила за тем, как сменяют друг друга звёзды. Я знала, что сидящий скелет, который играл на флейте, был моим предком, что моими предками были и люди со сверкающими глазами (пусть не живые люди, а чучела), но я всё равно не могла заснуть от страха.

С первыми лучами света, когда вода снова опустилась, мы покинули пещеру. Не взглянув ни на ряд молчаливых фигур, ни на игравшего для нас флейтиста, я торопливо вывела лодку в море, навстречу утренней заре. И даже тут не оглянулась.

— У этой пещеры наверняка было раньше название, — сказала я Ронту, который тоже был рад вырваться на свободу. — Однако я никогда не слышала его, как не слышала про саму пещеру. Давай назовём её по-своему — Чёрной пещерой — и ни за что на свете не будем больше заглядывать в неё.

Когда мы вернулись из плавания и подошли к Высокому утёсу, я спрятала каноэ в пещере под своим мысом. Поднимать лодку из воды и втаскивать её на каменную террасу было нелегко, тем не менее я делала это после каждой поездки, даже если собиралась выходить в море завтра.

Хотя миновало уже два лета и алеутские охотники не возвращались, я постоянно была начеку. Рано утром, когда мы с Ронту спускались к воде, я высматривала в океане их паруса. Летний воздух был кристально прозрачен и позволял видеть на много лиг в округе. Если мы выходили в море, я старалась не отлучаться больше, чем на полдня. И на обратном пути всегда гребла как можно ближе к берегу — опять-таки высматривая их корабли.

Алеуты нагрянули после нашего похода к Высокому утёсу.

Я успела спрятать каноэ и с болтающимися за спиной шкурками бакланов залезла к себе на мыс. На верху обрыва я остановилась, устремив взгляд в море. Вдали виднелось несколько облачков. Одно из них, самое маленькое, показалось мне непохожим на другие, и, постояв ещё некоторое время, я различила в нём судно.

Несмотря на бликующую от солнца поверхность воды, я совершенно отчётливо разглядела два паруса и поняла, что судно направляется к нашему острову. Цвет парусов я сразу не рассмотрела и даже подумала, что это могут быть бледнолицые, хотя в последнее время почти забыла о них и редко выискивала в океане их корабль.

Повесив бакланьи шкурки на ограду, я взобралась на ближайшую скалу. Нельзя сказать, чтоб мне стало лучше видно: из-за низкого солнца море было сплошь залито светом. Однако, стоя на скале, я вспомнила, что корабль бледнолицых должен прийти с востока. Это же судно приближалось с другой стороны — с севера.

По-прежнему не уверенная, что оно принадлежит алеутам, я всё-таки решила сложить вещи, которые хотела взять с собой в пещеру. Вещей оказалось много: две приручённых мной птицы, юбка, кухонная утварь из камня, серьги с бусами, бакланьи перья, а ещё корзины и оружие. Недосохшие морские ушки пришлось оставить у хижины.

Собрав все вещи, я поставила их наготове рядом с лазом и снова отправилась к берегу. Я легла на мысу за камень, чтоб меня не было видно издалека, и, высунувшись из-за него, обратила взгляд на север. Сначала судно никак не попадалось мне на глаза, потом я сообразила, что оно подошло гораздо скорее, чем я рассчитывала, и уже огибало колонии водорослей у входа в Коралловую бухту. В лучах заходящего солнца перед мной предстал корабль с его похожим на клюв носом и двумя красными парусами.

Хотя я знала, что алеуты не решатся сойти на берег в темноте и у меня полно времени для перетаскивания вещей, медлить я не стала. Я занималась переселением почти целую ночь, и за это время сделала две ходки до пещеры и обратно. На рассвете, когда вещи были уже перенесены, я в последний раз вернулась к хижине. Там я прежде всего закопала золу от костра и набросала песку на пол и на полки в скалистой стене. Другие полки — во дворе, — на которых втайне от чаек сушились моллюски, я разобрала и вместе с остатками ракушек сбросила с обрыва. И, наконец, я замела свои следы пеликаньим крылом. Когда всё было сделано, мой двор и хижина приобрели совершенно нежилой, заброшенный вид.

Тем временем взошло солнце, и я забралась на скалу посмотреть, что происходит. Корабль стоял на якоре в бухте. Несколько байдар перевозили на сушу алеутские пожитки, часть лодок была в полосе водорослей: охотники уже приступили к промыслу каланов. На берегу горел костёр, а около костра я увидела девушку. Она что-то стряпала, и в её волосах играли отблески пламени.

Пробыв на мысу очень недолго, я направилась в лощину. Я всегда ходила туда новой дорогой, чтобы не протаптывать тропу. На этот раз я пошла вдоль обрыва на запад, потом сделала крюк и сквозь кустарник подобралась к пещере. Я старалась не оставлять следов. Отпечатки лап Ронту не беспокоили меня: алеуты ведь знали, что на острове живут собаки.

В пещере стояла непроглядная тьма, и мне никак не удавалось заставить Ронту пролезть через узкий вход. Пришлось несколько раз самой влезть в пещеру и вылезти из неё, прежде чем он последовал за мной. Потом я заложила входное отверстие камнями, легла на пол и, поскольку безумно устала, проспала весь день. Когда я открыла глаза, в просветах между камнями мерцали звёзды.