Остров русалок

РОДИТЬСЯ КОРОВОЙ

Лето 1968 года

Мы сидели на корточках перед бультоком и слушали мужчину, который кричал в рупор:

— Сегодня старшие ныряльщицы выйдут на глубоководные работы на два километра от берега. Младших капитан высадит в бухте, где много морских ежей. Начинающих ныряльщиц среди вас сегодня нет, так что о них речь не идет. Я еще раз напоминаю, что нам нужно больше начинающих ныряльщиц. Пожалуйста, поощряйте своих молодых родственниц вступать в кооператив.

Меня раздражал уже сам факт, что нами командует мужчина, а он еще и орал в свой рупор. Может, у нас и плоховато со слухом, но раньше, когда мы сидели у очага и обсуждали планы на день, подруги всегда меня понимали. К тому же именно я возглавляла кооператив, и остальные хэнё ждали, что я объясню этому типу суть дела.

— И как мы привлечем молодежь, если вы поменяли правила насчет того, кто имеет право нырять?

— Я никаких правил не менял! — начал возмущаться он.

— Ну ладно, лично вы не меняли, — согласилась я. — Какие-то политики далеко отсюда приняли нелепый закон, но откуда им знать о наших порядках и традициях?

Начальник принял важный вид. Конечно, не его в том вина, но шесть лет назад, не спросив мнения ныряльщиц, приняли закон, по которому в каждой семье могла быть только одна хэнё. Это стало тяжелым ударом для семей, доход которых опирался на заработки бабушек, матерей и дочерей.

— Всегда так было, что, если женщина выходит замуж в другую деревню или уезжает, она теряет права в родной деревне, — сказал он.

— И что? Когда я давным-давно вышла замуж и уехала в другую деревню, меня охотно приняли в тамошний кооператив. А теперь женщина может подать заявку на лицензию только после того, как проживет на новом месте шестьдесят дней. А если ее свекровь или невестка уже работают ныряльщицами, то…

— Нет, тут вот в чем дело, — перебила меня Ян Чжин. — Если в одной семье получить лицензию может только одна хэнё, как мы должны привлекать дочерей к работе в море?

— А хоть бы я и могла их привлечь, — дополнила я аргумент напарницы, — зачем бы мне стараться?

— Вы мне сейчас опять про Чжун Ли рассказывать будете? — с показательным тяжелым вздохом поинтересовался мужчина.

Именно это я и собиралась сделать, поскольку знала, что его это раздражает.

— Моя младшая дочь учится в университете в Сеуле.

— Знаю-знаю.

— Конечно, не все дочери такие способные, как Чжун Ли, и не всем так повезло, но теперь у каждой девушки есть возможность выбрать менее опасную профессию, — продолжила я. — Вот посмотрите на мою старшую дочь. Как ее мать, я могу сказать, что Мин Ли никогда не отличалась большими способностями, но она помогает обеспечивать семью, продавая туристам открытки, лимонад и масло для загара.

Женщины вокруг меня понимающе закивали, хотя до недавнего времени мы и не слыхали о лимонаде и масле для загара.

— Зачем нырять, если можно безопасно зарабатывать деньги на суше? — поддакнула Ян Чжин.

Мужчина не снизошел до ответа. Ему-то не приходилось рисковать жизнью в море.

— Ну и кто у нас остается? Здесь сегодня в основном женщины, которые уже много лет ныряют вместе, — усмехнулась я. — Сестры Кан, Ян Чжин и я… Большинство из нас уже подходит к пенсионному возрасту. Что вы будете делать, когда мы все уйдем на пенсию?

Начальник пожал плечами, делая вид, что ему все равно, и мы рассмеялись. Он покраснел и снова взялся за рупор:

— Это я руковожу деревенской рыболовной ассоциацией. Я здесь главный. Вы должны меня слушаться.

Мы рассмеялись еще громче, и он совсем побагровел. Он даже не понял, что у нас получился очередной трехступенчатый процесс: начальник сделал заявление, мы посмеялись над ним, он покраснел. На Чеджудо очень многие процессы и ситуации почему-то состояли из трех элементов. А уж эта конкретная ситуация повторялась практически каждый рабочий день.

Чеджудо всегда считался островом трех изобилий. Ветра и камней у нас до сих пор было полно, а вот на женщин начали давить, как никогда прежде. Не знаю, правда ли это, но мне кажется, что закон о рыболовных кооперативах был принят из-за нехватки мужчин, вызванной Инцидентом 3 апреля, Войной 25 июня и началом индустриализации на материке, из-за которой мужчин с острова сманивали работать на заводах. Опять началась борьба между шаманизмом — религией в основном для женщин — и конфуцианством, которое предпочитало мужчин. Женщины Конфуция не особо интересовали: «Девочка должна слушаться отца, жена — мужа, а вдова — сына». А я в детстве слушалась матушку, потом вышла замуж, и у нас с мужем было одинаковое право голоса, а теперь, когда я стала вдовой, мой единственный сын слушается меня. Но во многих семьях дела обстояли не так. Я радовалась тому, что не пришлось быть дочерью или женой в нынешние времена, а сын прекрасно понимал, что не стоит испытывать мое терпение.

Самая важная и удивительная перемена состояла в том, что теперь деревенской рыболовной ассоциацией командовали мужчины. У нас все равно был свой кооператив, и мы по-прежнему собирались в бультоке, но этот тип указывал нам, кто может работать и сколько времени. Он пытался нас контролировать — а другие начальники делали то же самое в кооперативах хэнё по всему острову, — и нам с каждым днем становилось труднее жить по-своему, определять собственное будущее. Нам даже назначили штрафы, если мы превысим размер улова или соберем что-то в неподходящий сезон. Штрафы! Ну, этого я сумела не допустить, и женщины в моем кооперативе ничего не платили. Но если собрать воедино все новшества — нами теперь командовали мужчины, наши дочери стали учиться в школе и выбирать работу на суше, а в каждой семье только одна женщина могла работать ныряльщицей, — неудивительно, что хэнё стало меньше. А тут еще добавились последствия визита президента Пак Чон Хи. Он осмотрел наш остров и решил, что заводы здесь строить непрактично, но, поскольку климат позволяет, нам всем велели выращивать корейские мандарины. Вот люди на другой стороне острова и стали их выращивать, в том числе и многие хэнё. Когда доктор Пак впервые проводил здесь исследования, на Чеджудо было примерно двадцать шесть тысяч ныряльщиц, а в прошлом году он приехал опять, чтобы измерить, сколько мы можем держать руки в ледяной воде, и хэнё насчитывалось всего одиннадцать тысяч. Одиннадцать тысяч! Он побился со мной об заклад, что еще через пять лет половина из них уйдет на пенсию.

С моей точки зрения, в деревенской рыболовной ассоциации только и было хорошего, что нам разрешали оставлять себе собранное сверх нормы выработки. Излишки я продавала на улицах Чеджу, а с полученного дохода оплачивала образование детей и свадьбу Мин Ли. И эти же деньги пойдут на организацию банкета и празднеств в честь грядущей свадьбы Кён Су с девушкой, которую он встретил на материке во время обязательной военной службы. Скоро у нас в одном дворе будут жить четыре поколения: моя свекровь, я, сын с невесткой и дети, которые у них родятся.

— Давайте быстрее! — крикнул тип из ассоциации. — Собирайте снаряжение!

Мы так и сделали, а потом влезли в кузов его грузовика. Начальник отвез нас на пристань, где уже ждала большая моторная лодка. Как только мы поднялись на борт, капитан вышел в море. Сначала он высадил в бухте младших ныряльщиц, потом через бурные волны пошел дальше от берега. Когда мы прибыли на место, я взяла командование на себя.

— Следите за теваками, — сказала я, — не удаляйтесь от лодки. Поднимайтесь на борт, когда замерзнете. И пожалуйста, приглядывайте друг за другом.

На земле жизнь изменилась, но море осталось таким же. Серия вдохов — и вниз… Вода здесь даже на большой глубине была кристально чистая. Черные вулканические скалы четко выделялись на фоне мерцающего песка. Слева от меня покачивался, будто от легкого ветерка, целый лес водорослей. Заботы, терзавшие меня на суше, как обычно, рассеялись, когда я сосредоточилась, оглядывая скалы в поисках будущего улова и отслеживая потенциальные опасности.

Четыре часа спустя мы вернулись на берег, и нас отвезли в Хадо, где несколько мужчин уже ждали, пока грузовик остановится.

Мужья хэнё так и сидели на деревенской площади, приглядывая за малышами, но теперь еще и помогали женам — раньше такое и представить было сложно. Мы, хэнё, отличаемся изрядной силой и всегда сами таскали улов. Мужчины наши к физической работе не привыкли, так что обычно, чтобы унести улов одной ныряльщицы, требовалось двое мужчин. «Если примете нашу помощь, — заявил начальник, — заработаете больше денег». Правда, у меня мужа не было, а сын жил на материке. Сегодня сеть с уловом у меня была такая тяжелая, что я согнулась практически пополам и брела глядя в землю. Этот груз — осязаемое физическое доказательство моей отличной работы — означал хороший заработок, новые возможности и воплощение моей любви к близким.

Мы по-прежнему взвешивали улов все вместе, но начальник контролировал продажи и распределение денег, полученных за добычу. Когда с этим было покончено, мы вошли в бульток, согрелись у огня, оделись и поели. Хорошо хоть, начальник внутрь не заходил — это уже было бы из ряда вон.

— Чжун Ли ведь сегодня домой приезжает, так? — спросила Ку Чжа.

— Да, на лето, — ответила я.

— И как, про замужество еще не думает? — поинтересовалась Ку Сун.

Я положила руку на плечо младшей сестры Кан, зная, как трудно ей обсуждать чужих дочерей и их жизненные планы.

— Ты же знаешь Чжун Ли, — улыбнулась я. — Похоже, у нее только книжки на уме. Хорошо хоть, Мин Ли уже родила мне внуков-двойняшек.

— Да, это большая удача, — согласилась Ку Сун. — Теперь тебе гарантировано еще одно поколение мальчиков, которые позаботятся о тебе, когда ты уйдешь в загробный мир.

Мы вышли из бультока вместе, но почти сразу разошлись. Я отправилась к своему дому на берегу. До Сэн уже исполнилось шестьдесят девять, она по-прежнему жила в маленьком доме, но сейчас я застала ее в кухне большого дома: свекровь готовила еду к приезду Чжун Ли. Вдоль стены стояли глиняные кувшины с домашним маринованным редисом, соусами и прочими припасами. Для меня эти кувшины были как золотые слитки, они свидетельствовали о том, сколько благ я принесла семье.

— Чжун Ли всегда любила свиные колбаски, — сказала До Сэн. — Нарежу их потоньше, чтобы каждому досталось несколько кусков.

За долгие годы я успела неплохо узнать свою свекровь и поняла, что она лукавит. Чжун Ли возвращалась домой после первого курса в университете, это был торжественный момент, и я согласилась забить одну из наших свиней. Для праздничного обеда пошли в дело все части свиньи, но колбаски предназначались не Чжун Ли, а близнецам. До Сэн обожала баловать правнуков.

— А что вы еще готовили? — спросила я. — Чем помочь?

— Я поставила бульон для рагу на свиных костях с папоротником и зеленым луком. Можешь подмесить к нему ячменную муку, чтобы загустить. Главное, не забывай…

— Мешать, чтобы избежать комков. Я знаю.

— Скоро придет Мин Ли. Она обещала принести золотого окуня, будем жарить. Ты ведь тоже часть улова захватила, правда?

— У меня целая корзина молодых морских ушек, тоже пожарим. Чжун Ли точно оценит.

— Она наша главная надежда, — сказала До Сэн с улыбкой.

Ну да, только вот за последние семь лет не было ни дня, чтобы я не скучала по младшей дочери. Когда она училась в средней и старшей школе для девочек в Чеджу, мы виделись лишь изредка. Она даже летом оставалась в городе и ходила на занятия в летней школе. «Хочу повысить шансы попасть в хороший колледж», — часто повторяла она, когда все-таки приезжала домой. Мне казалось, город свел ее с ума, раз она мечтает о таких вещах: меня удивляли даже ее успехи в частных школах. Но я должна была догадаться, к чему идет дело: приезжая в Хадо, Чжун Ли не проявляла совершенно никакого желания выходить со мной в море. Вместо этого она посещала новую деревенскую рыболовную ассоциацию, где была библиотека. Правительство присылало с материка книги, чтобы хэнё вроде меня могли «повышать уровень грамотности». Но мне и повышать было нечего, так что подобная щедрость властей воспринималась как оскорбление. А вот Чжун Ли обожала книги и прочитала их все до одной. Когда пришло время, она так хорошо сдала вступительный экзамен, что получила стипендию в Национальном университете Сеула — лучшем учебном заведении страны. Я была потрясена и очень гордилась дочерью. Она, правда, воспринимала свой успех иначе.

— Во время войны половина студентов пропала, — заметила она, когда получила извещение о приеме. — Их либо убили в бою, либо они уехали на Север. На материке не хватает мужчин, как и тут, на Чеджудо. Вот университет и пытается заполнить пустоты девушками вроде меня.

Ее старшая сестра в ответ высказала вслух то, что было и у меня на уме:

— Ты много работала, чтобы этого добиться. Не думай, будто не заслужила места в университете.

Я не знала, чего ждать от будущего, но даже сейчас в средней и старшей школе мальчиков было вдвое больше, чем девочек. Когда эти мальчики пойдут учиться дальше, конкуренция станет еще выше, но я собиралась всех своих внуков отправить в старшую школу, а может, даже в колледж или университет, пусть ради этого и придется с ними расставаться на большую часть года. Иногда стоит пострадать, чтобы добиться важного результата.

Я услышала, как Мин Ли кричит:

— Мама! Бабушка!

Мы с До Сэн выбежали на улицу.

— Смотрите, кого я нашла на олле, — сказала Мин Ли. Она несла в одной руке чемодан сестры, а в другой — корзину. Рядом шла моя младшая дочь, а четырехлетние племянники-близнецы держали ее за руки. Чжун Ли широко улыбалась.

Она сильно изменилась с тех пор, как девять месяцев назад мы с ней попрощались в порту. Тогда на Чжун Ли были юбка длиной до середины икры и скромная блузка из крашенной хурмой ткани; волосы она заплела в две косы. А теперь дочка приехала в сарафане сильно выше колен и с челкой, которая скрывала брови. Волосы у нее отросли и свободно падали почти до талии. Правда, большую попу она не отрастила — к счастью, на этот счет я ошиблась.

— Нет, мама, я не могу выйти с тобой в море, — сказала Чжун Ли через две недели, когда настал новый цикл погружений.

— Да не беспокойся насчет закона…

— Я и не беспокоюсь. Просто мне надо заниматься.

— Даже окунуться не хочешь?

— Может, попозже, — уклончиво ответила она. — Мне надо закончить главу.

«Может, попозже». Я уже знала, что это значит «никогда». У дочери всегда было два оправдания: либо ей надо заниматься, либо писать письма.

С двенадцати лет она впервые приехала домой так надолго, и визит проходил не очень удачно. Я любила Чжун Ли, но она жаловалась не переставая. Ей не нравилось купаться в океане, поскольку у нас не было душа, чтобы смыть соль с кожи. Ей не нравилось мыть голову в купальной зоне, потому что шампунь плохо пенился в соленой воде. Она отвыкла от домашних хлопот и не желала вставать с утра пораньше, чтобы помочь мне и бабушке принести воды или собрать топлива. Зато Чжун Ли не ленилась принести одно-два ведра воды из колодца, чтобы вымыть голову (я велела ей мыться за маленьким домом, чтобы соседи не видели, как она впустую расходует воду). Но громче всего дочка жаловалась на отхожее место: «Там воняет! И свиньи копаются в грязи прямо подо мной. Да еще насекомые повсюду!» А до ее возвращения в Сеул оставалось еще два с половиной месяца.

— Ну расскажи мне про книгу, — предложила я, пытаясь найти общий язык с Чжун Ли. — Помнишь, как ты читала мне «Хайди»? Может, и эту прочтешь…

Во взгляде, который дочь бросила на меня, отчетливо сквозило раздражение, но оно быстро сменилось грустью.

— Извини, мама, но ты ничего не поймешь. Я хочу заранее прочитать учебник к курсу социологии, который планирую прослушать в следующем семестре.

Социология. Уже не первый раз я понятия не имела, о чем речь.

— Ладно, — сказала я, отворачиваясь. — Извини. Больше не буду тебя беспокоить.

— Ой, мама, не надо так! — Чжун Ли отложила книжку, подошла ко мне и обняла. — Это мне надо извиняться.

Она смотрела на меня в упор, и меня в очередной раз поразило, насколько ее тонкие черты напоминают лицо моего мужа. Я заправила пряди волос ей за уши и улыбнулась:

— Ты хорошая девочка. И я тобой горжусь. Иди занимайся.

Но мне все равно было больно. Чжун Ли, словно морская пена, уплывала все дальше и дальше от меня, и я не могла ничего поделать.

Что такое социология, мне, как ни странно, объяснила Ку Чжа:

— Это наука о том, как люди уживаются друг с другом. Наш с Ку Сун троюродный брат в Чеджу тоже занимается социологией.

Меня удивило, что у сестер Кан есть образованный родственник в городе, но от этой новости мне стало окончательно ясно: пора учиться адаптироваться к переменам на суше, как я делала в море.

— Как уживаются друзья или семьи? — уточнила я.

— Возможно, — ответила Ку Чжа, — но скорее речь о таком общении, как у нас в бультоке.

Я несколько дней обдумывала ее слова, и наконец у меня появилась идея. Когда настал второй период погружений за лето, я позвала Чжун Ли сходить в бульток вместе со мной и бабушкой.

— Не нырять, — объяснила я, — а побольше узнать о сообществе хэнё. — Когда дочь согласилась, я была в восторге.

В бультоке Чжун Ли сидела тихо и слушала, как мы с ныряльщицами болтаем, переодеваясь в костюмы. «Есть ли еда на этом берегу?» — спросила я у подруг, и когда со всех сторон полетели типичные хвастливые ответы: «Больше еды, чем камней у меня в полях, если бы у меня были поля» и «Больше еды, чем литров бензина поглощала бы моя машина, если бы у меня была машина», — Чжун Ли открыла блокнот и принялась записывать. До Сэн с другими старухами пошла на берег собирать водоросли, которые вынесло на берег, а Чжун Ли села в грузовик вместе с хэнё, и мы поехали на пристань. Распущенные волосы дочки разлетались во все стороны; даже сидя в лодке, пока мы ныряли, она не повязала голову как следует. Потом, на пути обратно к берегу, Чжун Ли стала расспрашивать о работе хэнё, и подруги сочли меня плохой матерью.

— Неужели ты ничего ей не объясняла про работу ныряльщиц? — возмутилась Ку Чжа.

Я стала вспоминать прошлое и осознала, что пыталась учить младшую дочь, но ничего не выходило. Даже в детстве Чжун Ли отказывалась брать в море тевак, который я ей подарила, никогда не одалживала мою маску, не просила сшить ей костюм для ныряния. В пятнадцать она уже жила в Чеджу, и я не могла передавать ей знания хэнё, которые получила от матушки. Мне невольно стало стыдно перед подругами, но в мою защиту внезапно выступила дочь.

— Не дразните главу кооператива, — весело сказала она. — Мама много работала, чтобы обеспечить мне такую жизнь. И вы для своих дочерей делали то же самое, правда?

Так и было, хотя ни одна из этих девушек не добилась таких успехов, как моя Чжун Ли.

Добравшись до бультока, мы вернулись к привычному порядку — согрелись у огня, приготовили еду и завели разговор о семейных проблемах. Тут-то я смогла увидеть Чжун Ли с другой стороны: она задавала множество вопросов о нашем матрифокальном обществе. Мы впервые услышали, что так называется культура, центром которой являются женщины, и слово нас заинтриговало.

— Вы принимаете решения в семье, — объяснила дочь. — Зарабатываете деньги. У вас хорошая жизнь…

Ку Чжа только махнула рукой.

— Мы, конечно, считаем себя независимыми и сильными, но послушай наши песни, и сразу поймешь, что живется нам нелегко. Мы поем о том, как трудно жить со свекровью, как грустно расставаться с детьми, жалуемся на невзгоды.

— Да, сестра говорит правду, — согласилась Ку Сун. — Лучше родиться коровой, чем женщиной. Неважно, насколько мужчина глуп или ленив, ему все равно проще живется. Не приходится работать на всю семью, стирать, управлять домом, заботиться о стариках и следить, чтобы у детей была еда и одежда. Муж всего лишь присматривает за малышами и немного готовит.

— В других районах его сочли бы бабой, — заметила Чжун Ли.

Это нас повеселило.

— А если бы вы были мужчинами, — поинтересовалась она, — как изменилась бы ваша жизнь?

С первых дней моей работы в кооперативе в нашем бультоке регулярно обсуждали мужчин, мужей и сыновей. Я помню, как матушка спорила с другими ныряльщицами, кем лучше родиться, мужчиной или женщиной, но вопрос моей дочери заставил хэнё задуматься об этом в другом ключе.

— Я иногда гадала, не лучше ли оказаться на месте моего мужа, — призналась Ку Сун. — С тех пор, как погибла наша дочь, он беспробудно пьет. Я попросила его найти младшую жену и жить с ней, и знаете, что он ответил? «А зачем? Ты и так меня кормишь и даешь жилье».

Я знала историю каждой из подруг. У кого муж пьет или играет, на кого поднимает руку. Когда женщины приходили в бульток с синяками, я им говорила то же, что когда-то сказала Ми Чжа: «Уходи от него!» Но моему совету редко следовали. Женщины слишком боялись за детей, а может, и за себя.

— Хуже всего пьянки и азартные игры, — сказала одна из ныряльщиц. — Как только младшие достаточно подросли, чтобы о них смогли заботиться старшие дети, муж стал практически бесполезен. Мне его жалко, конечно, но представьте, что случилось бы, начни я сама пить и играть.

— В семье первого мужа я была рабыней, — призналась Ян Чжин. — Меня били и муж, и свекор. Если честно, я не хочу быть мужчиной, который такое творит. Лучше родиться женщиной.

— О мужчине всегда кто-нибудь заботится, — вмешалась другая хэнё. — Сами подумайте, знаете ли вы хоть одного мужчину, который живет один.

Мы не вспомнили ни одного мужчины в Хадо, который справлялся бы самостоятельно. Все они были на попечении матерей, жен, младших жен или детей.

Наконец в разговор вступила До Сэн:

— Мало кто из мужчин способен обойтись без жены, а женщина легко проживет без мужа.

Моя дочь оторвала взгляд от блокнота:

— Похоже, вы хотите сказать, что вы всем руководите, но в то же время не имеете никаких прав. Когда мужья умирают, дома и поля переходят к сыновьям. Почему все имущество принадлежит мужчинам?

— Ты же знаешь почему, — ответила я. — Дочь не может выполнять ритуалы поминовения предков, так что все имущество должно переходить сыновьям. Так мы благодарим мальчиков за будущую заботу о нас в загробном мире.

— Это нечестно, — нахмурилась Чжун Ли.

— Нечестно, — согласилась я. — Многие из нас потеряли сыновей во время войны или, — тут я понизила голос, — во время Инцидента, поэтому некоторые взяли приемных сыновей. Но есть и те, кто, как я, специально приобрел поля, чтобы однажды передать их своим дочерям.

— Ты купила для меня поле? — переспросила Чжун Ли со странным выражением на лице. Раньше мне не приходило в голову, что она может и не захотеть земли на Чеджудо, что она может вообще не вернуться на остров.

— Не знаю, почему вы все утверждаете, что мужья готовят и заботятся о детях, — сказала одна из моих соседок. — У нас в доме готовят, убирают и стирают женщины. То есть я. Правда, ничего особенного не готовлю: ячменная каша да суп с маринованными овощами.

— Да, понимаю тебя, — согласилась другая женщина. — Моему мужу страшно хочется быть хозяином в доме, но все дела лежат на мне. А супруг просто гость в доме.

— Лучше, когда он гость, чем вообще без мужа, — возразила я. — Я любила своего мужа и всегда буду любить. Что угодно отдала бы, лишь бы он снова был со мной.

— Но Чжун Бу отличался от других мужчин, — заметила Ку Сун. — Мы росли вместе с ним, и…

— У меня было два мужа, и оба неудачные, — перебила Ян Чжин. — Второй муж ничего для меня не сделал. И раз он умер, я могу легко забыть о них обоих.

— Я тоже потеряла мужа, — сказала одна из младших ныряльщиц, — и не скучаю по нему. Он никогда не помогал семье и не умел нырять. Мужчины ни на что не годятся под водой, а мы на глубине каждый день сталкиваемся с жизнью и смертью.

— Очень уж вы суровы. — Я помедлила, пытаясь подобрать такие слова, чтобы подруги меня поняли. — Времена меняются. Посмотрите на моего сына. Он не просил у меня разрешения жениться, и его будущая жена — не хэнё. Я люблю сына, как и вы любите своих сыновей. А ведь из них вырастают мужчины.

— Верно, — согласилась Ку Чжа, — я люблю своих мальчиков.

— Я потеряла Ван Сон, — призналась ее сестра, — но если бы погиб один из моих сыновей, я бы не выдержала.

— А я учу правнуков готовить! — похвасталась До Сэн.

— Уже?

— Чем раньше, тем лучше, — сказала До Сэн. — Они уже умеют варить кашу.

— И мои!

Тема разговора окончательно ушла в сторону: женщины принялись хвастать сыновьями и внуками. Чжун Ли продолжала записывать, но я видела, что ей уже не так интересно. А мне стало не по себе. Дочь заставила меня взглянуть на вещи по-другому. Мы жили на острове богинь — богинь деторождения, детской смерти, очага, моря и так далее, — а боги были их супругами. Самой сильной из наших покровительниц считалась Бабушка Сольмундэ — воплощение Чеджудо. Самой сильной из реально существовавших островитянок была Ким Мандок, спасавшая людей во время великого голода, но выдуманные женские персонажи нас тоже вдохновляли: у нас в бультоке каждая знала сюжет романа «Хайди». Но, несмотря на нашу силу и усердную работу, ни одну из женщин никогда не назначили бы руководить деревенской рыболовной ассоциацией и не выбрали бы в деревенский совет Хадо.

В августе, когда настало время убирать урожай сладкого картофеля, в первый день Чжун Ли согласилась помочь нам с До Сэн. Хватило дочери ровно на час, а потом она устроилась в тени от каменной стены вокруг поля, достала из рюкзака транзисторный радиоприемник и блокнот. Как же у меня болели уши от музыки, которая неслась из приемника! Но шум хотя бы отгонял ворон. А Чжун Ли принялась чирикать в блокноте — наверняка очередное письмо.

— И кому ты пишешь на этот раз? — поинтересовалась я.

— Другу. В Сеул.

До Сэн бросила на меня хмурый взгляд. Она ни слова не говорила про мою младшую дочь, но я чувствовала, что свекровь не одобряет поведение Чжун Ли.

— Ты каждый день носишь письма на почту, но я ни разу не видела, чтобы тебе приходил ответ, — заметила я.

— Просто все слишком заняты, — ответила она, не поднимая головы от блокнота. — Сеул не похож на Чеджудо. Волшебство Сеула в том, что там невозможно скучать. Повсюду культура, история и творчество.

Когда Чжун Ли была маленькой девочкой, она иногда попадала в неприятности из-за любознательности, но то же качество помогло ей добиться таких высот. Мне следовало бы радоваться ее достижениям, но я ощущала только грусть.

А потом настало время Чжун Ли возвращаться в университет: слишком быстро, но с другой стороны — не очень. Мы с До Сэн собрали ей с собой в общежитие сушеную рыбу, сладкий картофель и кувшины с кимчхи. Я приготовила конверт с деньгами, чтобы дочка могла покупать книги и прочие необходимые вещи. Я даже заново покрасила соком хурмы один из ее нарядов, хотя подозревала, что в Сеуле она его носить не будет.

Чжун Ли вошла в комнату, уже одетая в дорогу. На ней были белая блузка без рукавов и нечто невообразимое под названием «мини-юбка». Дочь обратилась ко мне с просьбой, которая изумила меня больше всех слов Чжун Ли за это лето:

— Мама, перед отъездом возьми меня, пожалуйста, с собой в дом Ё Чхана.

Я резко втянула воздух, пытаясь успокоить отчаянно стучащее сердце.

— Зачем?

Она повела плечом.

— Ну, ты туда каждый день ходишь. Вполне могла бы взять и меня.

— Ты не ответила на вопрос.

Дочь уставилась в пол, избегая встречаться со мной взглядом.

— Ё Чхан попросил меня кое-что для него забрать.

Стоявшая рядом До Сэн выпустила воздух сквозь сжатые зубы. Я уставилась на дочь в упор, но попыталась повести разговор осторожно:

— Ты общаешься с Ё Чханом?

— Мы с детства знакомы, — пояснила она, будто я не знала.

— Но они уехали…

— И мы снова встретились в Сеуле.

— Меня удивляет, что ты с ним общаешься, — призналась я, стараясь сохранять ровный тон.

— Я как-то столкнулась с ним в университете, и мы сразу друг друга вспомнили. Он пригласил меня в ресторан повидаться с его матерью…

— С Ми Чжа…

— Они были ко мне добры. Ё Чхан учится в аспирантуре факультета бизнеса в том же университете, и…

— Чжун Ли, зачем ты так меня ранишь?

— Ты о чем? Мы просто друзья, вот и все. Они иногда приглашают меня пообедать.

— Прошу тебя, держись от них подальше. — Я не могла понять, почему мне вообще приходится умолять об этом свою дочь.

Она с досадой заметила:

— Но ты-то каждый день в ее дом ходишь.

— Это другое.

— Глубоко лежащие корни переплетаются под землей, — произнесла Чжун Ли. — Мать Ё Чхана так говорит про вас двоих, и, наверное, она права.

— Я с Ми Чжа не переплетаюсь, — возразила я, хотя сама знала, что лгу. Не знаю, зачем я каждый день ходила в дом бывшей подруги, и все же меня туда тянуло. Я поливала цветы, мыла полы, когда они пачкались, каждый год проверяла в городском бюро уплату налогов. Если Ми Чжа когда-нибудь вернется, дом будет ее ждать. А пока надо убедить дочь держаться подальше от этой женщины и ее сына. — Для меня было бы большим утешением знать, что вдали от дома ты не видишься с этими людьми. Обещаешь?

— Постараюсь.

— Много лет назад ты тоже так сказала, когда сломала руку, а теперь вон как вышло.

В глазах дочери вспыхнул вызов, но она сказала:

— Ладно, обещаю. А теперь можно мне забрать нужную Ё Чхану вещь? И потом…

— А что за вещь-то?

— Сама не знаю. Лежит в сундуке у стены в главной комнате.

Я знала в этом доме каждый уголок, и вещь, лежавшая в том сундуке, Ё Чхану не принадлежала. Она принадлежала Ми Чжа. Это была книга ее отца.

— Знаешь, — продолжила моя дочь, — за лето я могла бы в любой момент сама туда сходить. Мне не обязательно было тебя просить.

Вообще-то тут она ошибалась: я бы сразу заметила пропажу.

— Я проявила уважение к тебе, — настаивала Чжун Ли.

В это мне пришлось поверить.

— Ладно, чем скорее разберемся, тем лучше, — сказала я.

Чжун Ли ответила мне улыбкой — точно такой же, как у ее отца.

Но мне все равно было больно. Последние годы мне приходилось слушаться указаний начальника из деревенской рыболовной ассоциации, но меня утешала мысль о том, что я обеспечиваю дочери наилучшее образование. Чжун Ли выросла умной и честолюбивой. Она знала то, чего мне никогда не узнать, но теперь я кое-что поняла. Можно сделать для ребенка все возможное, создать условия для того, чтобы она много читала и делала задания по математике. Можно запретить ей кататься на велосипеде, хихикать и общаться с мальчиком. Но когда я попросила пообещать, что она не будет видеться с Ё Чханом и Ми Чжа, Чжун Ли сказала: «Я постараюсь». Иногда все наши усилия столь же бессмысленны, как попытки плевать против ветра.

ГОСТЬ НА СОТНЮ ЛЕТ

1972–1975

— Садитесь, садитесь, — сказала я американским солдатам на английском, хоть и с сильным акцентом. Сама я устроилась на корточках, а вокруг стояли пластиковые контейнеры с морскими ушками, трепангами, асцидиями и морскими ежами. Еще у меня была корзина с бумажными тарелками, пластиковыми ложками и салфетками. Американские солдаты, воевавшие во Вьетнаме, приехали на Чеджудо в отпуск. Они казались очень юными, но у некоторых в глазах была знакомая мне боль. Хотя, возможно, они просто были пьяны или одурманены наркотиками.

— Что сегодня продаешь, бабушка? — спросил местный парень, которого солдаты наняли себе в помощь.

— Вот асцидия — это морской женьшень. Она помогает мужчинам пониже пояса.

Парень перевел. Парочка солдат рассмеялась, один густо покраснел, еще двое сделали вид, что их тошнит. Мальчишки! Даже смущаясь, пытаются соревноваться. Но мне это было только на пользу. Я полезла в контейнер и вытащила асцидию.

— Смотрите, она похожа на камень, — сказала я, а местный парень негромко повторил мои слова на английском. — Вглядитесь повнимательнее. Она даже покрыта мхом, совсем как обычный камень. — Я просунула нож снизу и разрезала асцидию. — А теперь на что похоже? Это ведь женские органы, точно вам говорю! — Я переключилась на английский: — Попробуйте!

Солдат, который до этого покраснел, теперь стал совсем малиновым, но все же съел асцидию. Товарищи принялись хлопать его по спине и что-то кричать. Я разлила по раковинам от морских ушек домашнее рисовое вино. Солдаты поднесли раковины к губам и проглотили мутноватую жидкость. Потом я разрезала морское ушко, и американцы обмакнули его в соус чили. Когда они все съели, я показала им живого осьминога, который свернулся на дне одного из контейнеров. Ухмыльнувшись, я снова разлила по раковинам рисовое вино и велела выпить для храбрости. Они какое-то время подначивали друг друга, и наконец местный проводник сказал:

— Они решили попробовать.

Вскоре на тарелке уже извивались и дергались отрезанные щупальца.

— Осторожнее, — сказала я на английском, потом перешла на родной язык: — Дергающиеся кусочки еще живы. Присоски могут впиться в горло. Вы много выпили. Не хочу, чтобы вы задохнулись и умерли.

Солдаты стали перекрикиваться, показывая друг другу, что не боятся. Потом хлебнули еще рисового вина, и вскоре все кусочки осьминога исчезли. Эти ребята очень отличались от тех, кого я встречала на дальних работах. Я вспомнила, как однажды американский кок спустился по веревочной лестнице в нашу лодку, но из всей предложенной добычи согласился взять только то единственное, что сумел опознать, — рыбу.

Самый высокий солдат достал пачку открыток и принялся показывать друзьям. Тем явно понравилось. Потом он протянул одну открытку мне, ткнул в нее пальцем и выпалил длинную фразу на английском.

— Скажи нам, бабушка, — произнес местный парень, стараясь переводить как можно точнее, — где найти таких девушек?

Я изучила открытку: молодые женщины с крепкими руками и ногами и распущенными волосами, одетые в облегающие костюмы для ныряния с открытыми плечами, позировали в нелепых позах. Правительство на материке решило, что из хэнё выйдет хороший объект туризма, так что теперь нас рекламировали как «сирен глубоководья» и «русалок Азии». Я не представляла, кто эти девушки на открытке, но порадовалась, что они не из моего кооператива.

— Можешь сказать им, что я сама хэнё, — сказала я. — Лучшая хэнё на Чеджудо!

Энтузиазм парней мигом поутих. Выглядела я хорошо, но мне было сорок девять — всего шесть лет до отставки.

В таком духе у меня теперь проходила каждая суббота. Я приносила улов, а Мин Ли помогала мне погрузить его на автобус до города Чеджу. Там я выбирала перекресток недалеко от района с барами и девушками и продавала добычу. Покупали ее в основном американские солдаты. Они приезжали в отпуск на Чеджудо, где спускались по канату со скал на океанском берегу, плавали по нашим подводным полям и наперегонки поднимались по склонам горы Халласан. Были у меня и другие американские клиенты, из Корпуса мира, но ходили слухи, что на самом деле они работают на американское правительство и следят за деятельностью «красных». Не знаю, правда ли это, но ребята казались такими молодыми и неопытными, что часто мне приходилось самой выгребать икру из морских ежей и закидывать солдатам прямо в открытые рты — будто птенчиков кормишь.

Я продала остаток улова, и солдаты ушли в ближайший бар. Выплеснув воду из контейнеров, я сложила их стопкой и пошла к автобусной остановке. Мимо прогуливались женщины в облегающих платьях. Мужчины в футболках навыпуск и шортах или джинсах подкатывали к местным красоткам и пытались завести разговор. Иногда пары приходили к соглашению, но в основном женщины шагали дальше, игнорируя внимание парней.

Когда я молодой девушкой проезжала через порт, город Чеджу казался мне гораздо более современным, чем Хадо. Так оставалось и по сей день. В Чеджу была самая большая ярмарка пятого дня на острове, где продавалось что угодно, а еще в городе работали магазины сувениров, фотостудии, салоны и мастерские, где чинили тостеры, вентиляторы и лампы. По улицам рядом с автомобилями, мотоциклами, грузовиками, автобусами и такси ехали телеги, запряженные лошадьми или ослами, тут же простой люд катил нагруженные ручные тележки. В воздухе плавали запахи сигаретного дыма, духов, выхлопных газов и навоза. По канавам по-прежнему устремлялись в гавань грязные сточные воды, в гавани корабли сливали в море мазут, а рыба ждала отправки на консервные заводы. В переулках было полно баров, где предлагали местное рисовое вино, пиво, барбекю и девочек. Мимо таких заведений следовало ходить с осторожностью, потому что клиенты имели привычку выбрасывать через дверь на улицу куриные, свиные и говяжьи кости. К объедкам сразу бросались нищие дети.

Когда я села в автобус, солнце уже зашло. За окном повсюду сияли огни — в кафе, в домах, в порту и дальше на судах, ловивших осьминогов и креветок. Гавань была усеяна кораблями до самого горизонта, где океан встречался со звездным небом. Дорогу, шедшую вдоль острова, в прошлом году замостили, так что автобус не трясло и ехал он быстро. Я вышла в Хадо и пошла домой по олле. То тут, то там горели масляные лампы, но прежней тишины уже не было. Люди здесь жили экономно и не всегда пользовались новообретенным электричеством для освещения, зато активно расходовали его на радиоприемники и проигрыватели.

Шум в нашем доме я услышала еще до того, как добралась туда. У меня вырвался невольный вздох. Я устала, и мне не хотелось иметь дело с толпой. Оказалось, что во дворе полно людей, сидящих спиной ко мне. Новые подъемные двери в большом доме были раскрыты, и внутри на полу тоже сидели люди. Все развернулись к телевизору, будто сидели в кинотеатре. Гости и еду с собой принесли: гречневые блины с шинкованным турнепсом, похлебку с рисовыми колобками и рыбой в остром красном соусе, посыпанную жареным перцем чили. Картинка в телевизоре была черно-белая и нечеткая, но я сразу узнала сериал «Дымок из ствола». Может, сегодня маршал Диллон наконец поцелует мисс Кити? В толпе я заметила Мин Ли с мужем и близнецами — им уже исполнилось по восемь — и ее дочерей, пяти и двух лет. Муж моей старшей дочери массировал ей спину. Через шесть недель они ждали пятого ребенка, а Мин Ли приходилось на работе в сувенирной лавке гостиницы целый день стоять на ногах. Все они теперь жили в большом доме.

Я пробралась через толпу к маленькому дому, где теперь обитали мы с До Сэн, две вдовы. Убрав контейнеры, я положила заработанные сегодня деньги в жестяную коробку, где хранила сбережения. Тем временем До Сэн ворчала:

— Они опять мочились во дворе.

— Скажите им, пусть идут в отхожее место.

— Думаешь, я не говорила?

Мы не только первыми в Хадо завели телевизор, мы еще и одними из первых попали под воздействие Сэмол ундон — движения «За новую деревню», недавно организованного правительством. Нам объявили, что нельзя продвигать туризм, не совершенствуя облик острова. Нужны домашний водопровод, электричество, телефоны, мощеные дороги и коммерческие авиалинии. Кроме того, нам велели сменить соломенные крыши на жестяные или черепичные. Еще нам сказали, что туристам не понравится наша трехступенчатая система сельского хозяйства, поэтому надо избавиться от свинарников под отхожим местом. Туристам, мол, не захочется видеть и нюхать свиней и уж точно не захочется приседать над их жадными рылами. Никто из моих знакомых не горел желанием переделывать отхожее место, и свое я собиралась сохранять в прежнем виде как можно дольше. Слишком много перемен происходило одновременно, и это нас тревожило. Новшества подрывали наш образ жизни, наши верования и традиции.

— Детей ты испортила, а теперь и внуков портишь этим телевизором, — пожаловалась До Сэн.

Спорить не было смысла. Да, я баловала внуков, то и дело угощая близнецов Мин Ли и ее младших девочек ложечкой сахара, и не собиралась лишать их вкусненького, но вот телевизор был ошибкой.

— Взгляните на ситуацию с другой стороны, — сказала я. — Вы каждый день видите правнуков, и вам хватает здоровья, чтобы получать от этого удовольствие. Далеко не всякая женщина вашего возраста может таким похвастаться.

В семьдесят два года До Сэн была в прекрасной форме. Косы ее поседели, но тело сохраняло прежнюю силу. Она давным-давно ушла в отставку, однако теперь снова стала нырять. Это нарушало правило об одной хэнё на семью, и все же деревенская рыболовная ассоциация периодически разрешала ей нырять с нами. Нам очень нужны были отставные ныряльщицы, потому что новичков в наше время не хватало. Такая ситуация во времена моей бабушки была бы куда удивительнее, чем сахар для детей.

— Завтра будет важный день, — напомнила мне свекровь. — Отправь всех по домам.

— Отправлю, — согласилась я, — но сначала посижу с ними немного.

До Сэн только фыркнула.

Я взяла из миски несколько мандаринов и рассовала их по карманам, после чего прошла по двору в большой дом.

— Бабушка!

Я села на пятки, подогнув ноги под себя, и внучки влезли мне на колени, а внуки придвинулись поближе.

— Ты нам что-нибудь принесла? — поинтересовалась старшая девочка.

Я вытащила мандарин, сняла кожуру длинной непрерывной лентой, а потом свернула ее обратно в форме мандарина и положила на пол. Детям нравилось, когда я так делала. Каждый из малышей получил по нескольку долек, и так повторялось еще три раза.

Как же мне повезло иметь таких красивых внуков и внучек! Замечательно, что Мин Ли вышла за учителя, такого же, как ее отец, который вдобавок преподавал тут же, в Хадо.

И все-таки я скучала по Кён Су и его семье. Когда он сообщил, что женится, я думала, свадьба пройдет в деревне. Но когда богиня привела сына домой, он уже женился на своей невесте с материка. Мне не удалось даже поучаствовать в обсуждениях по поводу совпадения дат рождения и посоветоваться с геомантом о подходящем дне для свадьбы. Конечно, мне стало обидно, но я обо всем забыла, когда впервые встретилась с невесткой и увидела, что она беременна. Когда супруги вернулись в Сеул, она родила сына, подарив мне еще одного внука. Теперь она ждала второго ребенка, а Кён Су работал в компании по производству электроники, которой владел его тесть. Мне хотелось, чтобы единственный сын жил поближе, однако тут уж я ничего не могла поделать.

Но больше всего я скучала по Чжун Ли. Последние четыре года она тоже жила в Сеуле, а осенью собиралась поступить в магистратуру Сеульского университета на факультет здравоохранения и общественного администрирования. На следующий день она планировала ненадолго приехать домой. В записке, которую она прислала Мин Ли, говорилось: «У меня сюрприз для всех». Я решила, что дочь выиграла еще один приз.

— А у тебя еще мандарины есть? — спросила старшая внучка. Я вывернула карманы и показала, что они пустые. Малышка разочарованно прикусила губу, и я поцеловала ее в лоб.

До Сэн был права: внуки действительно росли избалованными. Я делала для них и своих детей все возможное: обновляла наши дома, чтобы они отвечали новым стандартам, покупала трехколесные и двухколесные велосипеды, завела в доме телевизор, чтобы они больше знали о стране и мире. В результате мое потомство стало мягкотелым. Дети в наше время хотели легкой жизни. У них не было физической и эмоциональной выносливости их бабки и прабабки. Но я их любила и ради них готова была на все, пусть даже придется продавать морепродукты американским солдатам на перекрестке.

Я уже двадцать три года была вдовой, и все равно считала себя везучей. Я крепко обняла близнецов, и они взвизгнули, но никто не обратил внимания на шум: все следили за перестрелкой на экране.

На следующий день погружения прошли очень удачно. Я уходила из бультока последней и как раз шла по берегу к дому, когда по прибрежной дороге подъехал, подскакивая на ухабах, мотоцикл. Он остановился. На мотоциклисте была черная кожаная куртка и шлем, который скрывал лицо. За спиной у него сидела Чжун Ли, обхватив парня за талию. Она помахала мне и крикнула:

— Мама! Это я! Я приехала! — Она соскочила с мотоцикла, сбежала по ступеням на берег и помчалась ко мне по берегу. Длинные черные волосы развевались у нее за спиной, короткая блузка трепетала на ветру. Добежав до меня, она поклонилась.

— Я думала, ты приедешь позже, — сказала я. — Автобус…

— Мы взяли мотоцикл напрокат. — Тут ее изначальная вспышка энтузиазма утихла, и Чжун Ли неловко замерла, отчего я сразу встревожилась.

— Мы?

Она взяла меня за руку.

— Пойдем, мама. Я хочу скорее тебе все рассказать. Я так счастлива! — Рука дочери в моей ладони была мягкой и теплой, но голос звучал слишком серьезно, чтобы выражать настоящую радость.

Я не сводила глаз с парня на мотоцикле. Ему не нужно было снимать шлем: я и так знала, кто он такой. Он остановился ровно на том же месте, где много лет назад сидел верхом на новеньком велосипеде и смотрел, чем занимаются на берегу доктор Пак и его команда. Когда я мысленно произнесла его имя — Ё Чхан, — в животе у меня ухнуло, и на секунду в глазах потемнело. Я моргнула несколько раз, пытаясь прогнать тьму. Наверху на дороге Ё Чхан установил откидную подставку, снял шлем, повесил его на одну из ручек руля и стал смотреть, как мы подходим. Когда мы дошли до него, Ё Чхан положил ладони на бедра и низко поклонился. Потом он выпрямился, но не стал тратить время на приветствия или болтовню о мелочах. Вместо этого он сказал:

— Мы приехали сообщить вам, что собираемся пожениться.

Наверное, давно было очевидно, что этим дело и закончится, но мне все равно стало мучительно больно. Я долго молчала, не решаясь спросить, а потом все-таки произнесла:

— И что на этот счет думает твоя мать?

— Можете сами у нее спросить, — ответил юноша. — Она скоро приедет на такси.

У меня было такое чувство, будто я застряла в желе, а Ё Чхан повернулся к мотоциклу и докатил его оставшиеся несколько метров до моего дома. Чжун Ли шла за ним.

Мы расселись двумя парами: дочка рядом со мной, лицом к Ё Чхану, а он рядом со своей матерью, которая сидела лицом ко мне. Между нами на полу стояли на подносе чайные чашки. Я слышала, как через двор, в маленьком доме, плачут мои внучки — Мин Ли отвела их к прабабке, чтобы мы могли спокойно поговорить в большом доме. Я одиннадцать лет не видела Ми Чжа. Когда она вошла, я заметила, что она стала хромать сильнее и опирается на трость. Бывшая подруга выглядела гораздо старше меня, хотя ей наверняка жилось легче. Одежда на ней болталась, волосы совсем поседели, а в глазах сквозили бездонные глубины несчастья. Однако меня это не касалось.

— Мы не проконсультировались с геомантом, чтобы определить, насколько жених с невестой подходят друг другу, — сказала я, стараясь говорить и вести себя как можно более церемонно и официально. — Мы не привлекали посредника. Никто не спрашивал, дает ли наша семья разрешение…

— Ох, мама, никто больше так не делает…

Я продолжила, не обращая внимания на слова дочери:

— Никто не назначал встречу для заключения помолвки…

— Тогда пусть эта встреча и послужит заключению помолвки, — сказала Ми Чжа.

Я обратилась к дочери:

— Не знала, что ты уже стала задумываться о браке.

— Мы с Ё Чханом любим друг друга.

Мне стало горько.

— Три года назад я попросила тебя дать обещание не видеться с ним. А в итоге ты скрыла этот… — я попробовала подыскать нужное слово, — контакт от меня, своей матери.

— Я знала, как ты отреагируешь, — призналась Чжун Ли. — Но еще я хотела проверить свои чувства, чтобы не ранить тебя понапрасну.

— Не очень-то у тебя получилось.

— Мы счастливы, — возразила она, — и любим друг друга.

Младшая дочь всегда отличалась упрямством, но и я не могла отступить. Тут бы вспомнить гадкие сплетни про Ё Чхана и Ван Сон, но я и сама в них не верила, поэтому перешла к самому серьезному аргументу:

— Ты проявляешь неуважение к памяти своего отца…

— Прости, но я не помню своего отца.

Все это было слишком мучительно. Я закрыла глаза, и меня захватили страшные воспоминания. Как я с ними ни боролась, они оставались столь же яркими и мучительными, как и в тот момент, когда все это произошло. Ми Чжа берет мужа за руку. Рядом Ё Чхан в матросском костюмчике. Пуля попадает в голову моего мужа… Крики Ю Ри… Солдат хватает моего мальчика… Эти раны не заживали, память не уходила.

Ми Чжа негромко откашлялась, и я открыла глаза.

— Когда-то мы с тобой мечтали об этом. — Она слабо улыбнулась. — Правда, тогда мы думали про Мин Ли и Ё Чхана. Но все равно этот день настал. Зять — гость на сотню лет, то есть навсегда. Пора тебе забыть гнев, чтобы эти двое, которые не несут ответственности за прошлое, могли пожениться. Прими моего сына как часть своей семьи на сотню лет.

— Я…

Она жестом попросила меня замолчать.

— Как сказала твоя дочь, наше разрешение им больше не нужно. Единственное, что мы можем, — это дать им то, чего они хотят. Я не собиралась возвращаться на Чеджудо, однако приехала сюда, потому что Чжун Ли мечтала о свадьбе в кругу семьи. Тем не менее я договорилась о венчании в католической церкви Чеджу.

Я охнула. На острове в последнее время стало еще больше христиан, и к шаманизму они относились еще хуже правительства. Чжун Ли опустила голову и принялась теребить крестик, висящий на шее, — до сих пор я была слишком потрясена присутствием Ё Чхана и Ми Чжа, чтобы его заметить. Дочь не только сделала мне больно своим выбором, но и отказалась от традиций нашей семьи хэнё, и это просто не укладывалось у меня в голове.

Ми Чжа спокойно продолжила:

— После церемонии состоится прием и празднование здесь, в Хадо.

Я больше не могла сдерживать гнев.

— Ты столько у меня отняла, — сказала я бывшей подруге. — Зачем тебе понадобилось лишать меня еще и Чжун Ли?

— Мама!

В ответ на сердитое восклицание моей дочери Ми Чжа предложила:

— Двум матерям лучше поговорить с глазу на глаз.

— Мы останемся, — возразил Ё Чхан. — Я хочу заставить ее понять.

— Поверьте мне, так будет лучше, — мягко сказала Ми Чжа.

Едва Ё Чхан и Чжун Ли вышли, как она заявила:

— Ты так ничего и не поняла. Живешь с ненавистью и осуждением, но даже не спросила меня, что произошло на самом деле.

— Зачем спрашивать? Я своими глазами все видела. Тот солдат схватил моего сына…

— Думаешь, я не вспоминаю ту сцену каждый день? Она выжжена у меня в мозгу.

С виду Ми Чжа действительно было больно, но что это на самом деле значило? Я молчала, выжидая, что последует дальше.

— Мне надо было искупить свою трусость, — сказала она наконец. — Когда муж начал путешествовать, я знала, что он не будет по мне скучать. — На лице у нее мелькнуло странное выражение, но тут же пропало, прежде чем я успела его определить. — И я переехала в Хадо. Хотела посмотреть, не сумею ли тебе помочь.

— Что-то я не увидела от тебя никакой помощи.

— Мне пришлось долго ждать. Я уже решила, что все безнадежно. А потом погибла Ван Сон.

— И ты пришла на ритуал призыва духа, хотя тебя не приглашали.

— Может, ты и не приглашала, но духи тех, кого ты потеряла, хотели меня видеть. Они заговорили со мной…

— Нет, со мной, — поправила я ее.

— Ты искажаешь события, потому что видишь во мне только зло. — Ее сдержанное спокойствие вызывало во мне ответную злость. Наверное, Ми Чжа это почувствовала, потому что продолжала тихо и размеренно, словно пытаясь меня убаюкать: — Вспомни, что тогда случилось. Шаманка Ким вошла в транс, и Ю Ри заговорила первой.

— Да, и заговорила со мной. Я давно ждала от нее вестей. От всех моих близких.

— Но они появились только когда пришла я, верно? — настаивала Ми Чжа, возможно чувствуя мои сомнения. — К тебе они больше не приходили, так ведь?

Я попыталась обдумать ее слова. В голове у меня гудело. Нет-нет, такого не может быть.

— Они все говорили одно и то же, — негромко продолжила Ми Чжа. — Они пришли к прощению. К кому они, по-твоему, обращались? Конечно, ко мне.

«Я ни в чем не виноват, меня убили, но я пришел к прощению».

Меня пробрала дрожь. Может, духи и правда приходили к ней, а не ко мне.

— Если мертвые могут меня простить, почему ты не можешь? — спросила она.

— Тебе не понять, потому что ты не страдала так, как я.

— Я страдала по-своему.

Кажется, она ждала вопросов, но я молчала.

Пауза затянулась, а потом Ми Чжа сказала:

— Хоть ты и отказываешься мне верить, я изо всех сил старалась загладить свою вину. Когда Чжун Ли выиграла конкурс, учитель О пришел ко мне…

— Не может быть.

— Может. Он объяснил, что девочке предоставили место в прекрасной школе в городе Чеджу, но на твоей дочери лежит печать из-за принципа коллективной ответственности. Я отправилась на пароме на материк, встретилась с мужем и пообещала выполнить любое его желание, если он поможет Чжун Ли получить место в школе. Я напомнила ему, что именно твоя семья помогала выхаживать его после побега с Севера. Знаешь, у него до сих пор остались шрамы и на теле, и в душе.

— Но в тот ужасный день он ничем не помог…

— Сан Мун не знал, что вы там, а потом уже было слишком поздно. Когда он понял, что случилось… Он и раньше меня бил, но не так. Я попала в больницу, где пролежала несколько недель, поэтому не смогла сразу к тебе прийти. Большинство травм зажило, но с бедром у меня с тех пор проблемы.

— Тут мне полагается тебя пожалеть?

Она едва заметно улыбнулась краешком губ.

— Важно одно: Сан Мун пообещал стереть имя Чжун Ли из списков людей, запятнанных коллективной виной, чтобы твоя дочь смогла учиться дальше. Взамен я должна была переехать в Сеул и снова жить с ним. Он заявил, что только так можно искупить мое предательство. Я приняла условия Сан Муна, а значит, смирилась и с тем, как он со мной обращался — всегда, с нашей первой встречи в порту. Конечно, я не доверяла мужу, поэтому оставалась в Хадо, пока учитель О не подтвердил, что Чжун Ли приняли в школу.

Я не понимала, чего добивается Ми Чжа. Жалости? Может, я и жалела ее по-своему, но сейчас она выглядела в моих глазах еще хуже, чем раньше. Если даже собственный муж винит ее в случившемся…

— Ну вот, — сказала она после очередной долгой паузы, — я сделала, что смогла, для Чжун Ли. Мы с Ё Чханом навещали ее в Чеджу, когда приезжали на остров к родителям Сан Муна. А когда твоя дочь поселилась в Сеуле…

— Ты послала Ё Чхана ее отыскать.

— Ну уж нет, ничего подобного! Они случайно столкнулись в университете. Я не ожидала, что дети полюбят друг друга, но так вышло. Я прочла это по их лицам в первый же раз, когда сын привел Чжун Ли к нам домой. Это судьба, понимаешь?

— Разве католики верят в судьбу? — скривилась я.

Ми Чжа моргнула. Ненависть мою она готова была принять, а вот насмешки над ее верой — нет. Интересно.

— Чжун Ли уже давно живет самостоятельно, — сказала она. — Я старалась по возможности стать для нее второй матерью. Я люблю Чжун Ли и хочу ей помочь.

— То есть хочешь украсть ее у меня.

Ми Чжа возмущенно покачала пальцем:

— Нет-нет!

Отлично, наконец-то я ее задела. Может, теперь она скажет правду. Но Ми Чжа лишь глубоко вдохнула и вернулась к пугающему спокойствию, которое ей так хорошо удавалось.

— Нет смысла рассказывать тебе, что у меня на сердце, — заметила она. — Гнев отравил тебе душу. Ты стала как Хальман Чжусын: ко всему прикасаешься цветком разрушения, убиваешь каждое прекрасное чувство — нашу дружбу, свою любовь к Чжун Ли, счастье молодой пары. — Ми Чжа встала и пошла через комнату к выходу. Дойдя до двери, она развернулась ко мне: — Чжун Ли говорит, что ты присматриваешь за моим домом. Почему?

— Мне казалось… не знаю, как объяснить, — призналась я. Много лет я верила, что буду готова к возвращению Ми Чжа, но жестоко ошиблась. К сегодняшнему разговору мне не удалось подготовиться.

— Все равно спасибо. — Гордо подняв голову, она добавила: — Как я уже сказала, свадьба завтра в церкви. Прием пройдет в доме моих дяди и тетки. Ты приглашена. Дети будут рады, если ты разделишь с ними праздник.

Но, при всей любви к дочери, пойти к ней на свадьбу я не могла. Прежде всего это значило бы проявить неуважение к ее отцу, брату и тетке. А кроме того, меня очень задела многолетняя ложь Чжун Ли и нарушенные обещания, и сейчас мне даже видеть ее не хотелось. Чтобы пробиться через стену, которая выросла между нами, требовалась долгая внутренняя работа.

Весь долгий и жаркий следующий день я провела с Мин Ли и ее семьей — они тоже отказались идти на свадьбу. Наконец наступила ночь. Спальные подстилки мы развернули в главной комнате, чтобы быть всем вместе. Дети уснули. Муж Мин Ли негромко похрапывал. А мы со старшей дочерью вышли наружу, сели на ступеньку, взялись за руки и стали слушать музыку, песни и смех, которые доносились с другой стороны деревни.

— Так много дурных воспоминаний, — прошептала Мин Ли. — Так много боли.

Она тихо заплакала, а я погладила ее по спине. Мы обе никогда не сможем забыть о том, что видели и кого потеряли двадцать три года назад, но то же самое можно было сказать о большинстве жителей Чеджудо. В эту ночь я неотрывно думала про Чжун Бу, про его мечты о будущем детей и его страхи. Если у дерева много веток, даже легкий ветерок может обломить одну из них. Наш старший сын погиб слишком рано, зато теперь у нас есть внуки, которые обеспечат продолжение рода. Но что, если Чжун Бу, где бы он ни был, разочаровался в Чжун Ли, а еще больше — во мне, которая и вырастила ее такой? Младшая дочь, моя былая гордость, и стала той веткой, которая нежданно-негаданно отломилась от дерева. Войдя в семью Ми Чжа, она разбила мне сердце.

Четырнадцать месяцев спустя, жарким осенним утром, я вела внуков в школу. Обычно они ходили с отцом, но сегодня утром он спешил на собрание. По олле шли и другие дети в школьной форме: девочки в темно-синих юбках, белых блузках и широкополых панамах и мальчики в синих брюках и белых рубашках. Уже на подходе мы встретили учителя. Чжун Бу всегда носил на работу традиционную одежду из ткани, крашенной хурмой, но теперь учителя одевались по-городскому — в брюки, белые рубашки и галстуки. Мы поклонились в знак уважения, учитель кивнул нам в ответ и деловито зашагал по направлению к старшей школе. Когда мы подошли к начальной школе, я дала мальчикам по мандарину. Учителя в Хадо теперь привыкли, что по утрам им на стол складывают аккуратную горку мандаринов, и я гордилась тем, что мои внуки тоже вносят свой вклад. Я проследила, как они бегут в здание школы, и пошла домой. Мин Ли по-прежнему сидела на низкой каменной ограде. В руке у нее был конверт — первое письмо, которое нам прислала Чжун Ли после свадьбы.

— Ты готова? — спросила дочь.

— Открывай.

Мин Ли распечатала конверт. Оттуда вылетели деньги, и мы поспешно их подобрали. Потом старшая дочь начала читать: «Дорогие мама и сестра, я родила дочку. Она здорова, и у нас все хорошо. Мы назвали девочку Чжи Ён. Надеюсь, что вы за это время смягчились по отношению к нам с мужем и приедете в Сеул нас повидать. Посылаю деньги вам на дорогу. В декабре мы переедем в Америку. Ё Чхан будет работать в отделении компании „Самсунг“ в Лос-Анджелесе, а я хочу пойти учиться в Университет Калифорнии и получить степень. Не знаю, когда мы вернемся, так что вы обязательно должны приехать повидаться. Мама, ты всегда говорила, что дети — это надежда и радость. Чжи Ён — надежда и радость для нас. Надеюсь, что и для тебя тоже. С любовью и почтением, Чжун Ли».

Мин Ли умолкла и поглядела на меня, пытаясь разгадать мои чувства. А я разрывалась между противоположными эмоциями. У меня родилась новая внучка. Такое благословение. Но еще она внучка женщины, которая почти разрушила мою жизнь.

— Если думаешь поехать, — осторожно сказала Мин Ли, — я могу взять на работе отпуск и составлю тебе компанию, хочешь?

— Ты хорошая дочь, — сказала я, — но мне надо подумать. — Заметив вспышку обиды на лице Мин Ли, я попыталась объяснить: — Пойми меня правильно, если я поеду, то, разумеется, буду рада взять тебя с собой. Ты замечательная дочь и будешь очень нужна мне. Но я не уверена, что хочу ехать.

— Но, мама, это же Чжун Ли. И ребенок…

Я медленно поднялась на ноги.

— Дай мне все обдумать.

Весь тот день и всю ночь я мучилась, пытаясь решить, как поступить. Посреди ночи я вдруг поняла, что мне нужен совет шаманки Ким. Я приготовилась к встрече по старинным традициям: обтерлась губкой, оделась в чистое, постаралась припомнить, не совершала ли поступков, требующих последующего очищения, но ничего не пришло в голову. Я не пила в последнее время рисового вина, не спорила с родными, соседями или подругами по бультоку. Месячные у меня уже не приходили, любовью я ни с кем не делилась. Я не забивала ни свиньи, ни курицы, ни утки и не собирала на прошлой неделе никаких морских тварей.

Еще до восхода солнца я повязала голову белым платком и вышла из дома, повесив на руку корзинку с рисовыми колобками и другими подношениями. Шаманку Ким с ее дочерью я нашла в самодельном святилище Хальман Ёндун, богини ветра и моря. Ким уже совсем состарилась и готовила дочь занять ее место.

— Навещать богиню — все равно что навещать бабушку, — произнесла Ким, увидев меня. — В святилище богини лучше всего приходить к рассвету, когда она точно будет там. Можно сказать все что хочешь, и она выслушает. Можно поплакать, и она тебя утешит. Можно пожаловаться, и она проявит терпение. — Шаманка знаком предложила мне сесть. — Чем мы можем тебе помочь?

Я рассказала ей о рождении еще одной внучки и о том, какие чувства меня мучают.

— Конечно же, тебе надо ехать в Сеул, — заявила шаманка, когда я закончила.

Но мой внутренний раздор был слишком силен для такого простого совета.

— Я не могу! А вдруг я посмотрю на ребенка и увижу…

— Все мы кого-то потеряли, Ён Сук, — сказала Ким сочувственно. — И ты сама знаешь, что хочешь простить Ми Чжа. Если бы не хотела, то почему никогда не пыталась отомстить ей? Все эти годы ты следила за ее домом, а ведь вполне могла бы поджечь крышу.

— Я перестала туда ходить после приезда Ми Чжа в прошлом году, — возразила я. — Дом собираются снести.

— Да, но откуда ты это знаешь? Тебя по-прежнему заботит, как у нее дела.

Я переключилась на вопрос, который больше всего мучил меня с последней встречи с Ми Чжа:

— Она сказала, что Чжун Бу, Ю Ри и Сун Су заговорили только после ее появления. Мол, их послания были для нее, и погибшие ее простили. Как же так?

Ким прищурилась.

— Ты сомневаешься в моей способности давать голос мертвым?

— Я не сомневаюсь ни в вас, ни в словах духов. Мне просто надо знать: к ней они обращались или ко мне.

— А может, они обращались к вам обеим. Тебе не приходило это в голову?

— Но…

— Ты долго ждала появления духов, но слышала ли ты их послание? Тебе следовало бы порадоваться. Они смогли простить. А ты почему не можешь?

— Как простить Ми Чжа после того, что случилось с моими близкими? Меня это постоянно мучает.

— Да, мы все видим, что с тобой происходит, и жалеем тебя, но в те ужасные годы пострадал каждый житель острова. Ты страдала больше многих других, но есть и те, кому выпала доля еще хуже. Если вечно искать виноватых, душа не успокоится. Это не жизнь тебя наказывает за твой гнев — это гнев тебя наказывает.

Я выслушала шаманку, но ее слова не открыли мне ничего нового. Ну конечно же, меня наказывает гнев, терзает каждый день.

Оставив подношения, я решила заглянуть к Ку Сун. Было еще рано, но она уже разожгла очаг и нагрела воду. Мы стали пить чай. Почувствовав, что можно говорить прямо, я сразу перешла к тому, что меня волновало:

— Как ты сумела простить Ку Чжа за смерть Ван Сон?

— А что еще мне оставалось делать? — спросила она в ответ. — Ку Чжа моя сестра, в нас обеих течет кровь родителей. Может, Ку Чжа и виновата, а может, Ван Сон суждено было попасть в течение, которое ее унесет. Или даже дочка сама приняла решение. До меня доходили слухи.

— Сейчас это, конечно, уже неважно, но я думаю, что молва ошибалась.

— Ты так говоришь потому, что Ё Чхан теперь твой зять?

— Ну уж нет. Просто я верю словам своих дочерей.

— Мин Ли я бы тоже поверила, — покачала головой Ку Сун, — но Чжун Ли? Она же за него замуж вышла!

Все эти годы я даже не представляла, что Ку Сун думает о Ё Чхане. Все мысли на этот счет она держала при себе.

К собственному удивлению, я сказала:

— И все равно я верю дочерям. Что бы ни случилось с Ван Сон, Ё Чхан тут ни при чем.

Ку Сун задумчиво посмотрела вдаль.

— Ты, наверное, знаешь, что я забеременела до свадьбы.

— Да, ходили такие разговоры.

— До того, как муж согласился взять меня в жены, я хотела умереть. Не удивлюсь, если и с Ван Сон такое случилось.

— Может, это просто был несчастный случай. Течение в тот день оказалось слишком сильным для начинающей ныряльщицы.

— Может, и так. Но если она была беременна, лучше бы обо всем рассказала мне. Я бы поведала, что мы с ее отцом обрели настоящее счастье после женитьбы и появления первого сына. Своей дочери я желала бы такого же счастья. Но так уж вышло, что мне не суждено узнать, что случилось с Ван Сон и почему.

Мы помолчали — эта мысль наполнила нас грустью.

Наконец я произнесла:

— Так насчет Ку Чжа…

— Я тебе вот что скажу, — отозвалась Ку Сун. — Иногда мне кажется, что сестра страдает даже больше меня. Она себя никогда не простит. Как я могу ее за это не любить?

— Ми Чжа тоже винит себя, — призналась я, но не стала рассказывать про ее помощь Чжун Ли. — Но этого мало. Я должна знать, почему она так поступила, почему отвернулась от меня? Неужели она готова была допустить, чтобы вся моя семья погибла? Я умоляла ее забрать моих детей, но она даже пальцем не пошевелила.

— Тогда прими это и съезди повидать внучку. Это же первый ребенок твоей самой любимой дочки. Едва взяв малышку на руки, ты ее полюбишь. Ты же настоящая хальман, сама знаешь.

Я вздохнула. Ку Сун говорила разумные вещи, но меня по-прежнему терзали сомнения.

— Мне трудно будет не то что взять этого ребенка на руки, но даже посмотреть на него, — призналась я. — Каждый раз я буду видеть только внучку коллаборационистов и преступников.

Ку Сун посмотрела на меня с состраданием. И все-таки, несмотря на боль от невозможности простить, мне нужно было держаться за свой гнев — только так я могла почтить тех, кого потеряла.

Примерно через полгода почтальон принес первое письмо из Америки — в распечатанном конверте с сорванной маркой.

— Похоже на почерк Чжун Ли, — сказала Мин Ли, показав мне письмо.

— Наверное. — Я пожала плечами, делая вид, что мне все равно. — Кто еще может нам оттуда писать?

Мин Ли вытащила письмо из конверта. Пока она его разворачивала, я заглянула ей через плечо. Большинство слов было вымарано.

— Цензура, — вздохнула Мин Ли, хотя я и так поняла.

— Но хоть что-то разобрать сможешь?

— Сейчас попробую. «Дорогие мама и сестра…» — Дочка вела пальцем вдоль строки, так что я видела, какие фразы она читает. — «Мы здесь уже… Ё Чхан работает… Воздух тяжелый… Еда жирная… Море тут рядом, но там ничего не добывают… Никаких морских ежей… Никаких улиток… Морских ушек не осталось…» — Следующие несколько строчек были вычеркнуты полностью, а следующий абзац начинался так: — «Я ходила к врачу и… Хотелось бы медленнее… Быстро… Время… Чужая земля — не родной дом…» — Мин Ли перестала читать и заметила: — Похоже, власти хотят, чтобы до нас доходили только плохие высказывания про Америку.

— И мне тоже так показалось. А здесь что? — Я ткнула пальцем в последний абзац, где было вымарано меньше слов.

— Там сказано: «Все матери беспокоятся. И я беспокоюсь о том, что будет и как справится Ё Чхан. Если бы вы… Пожалуйста… Будь я дома на Чеджудо… Вы бы тогда… Помните, что я вас люблю. Чжун Ли». — Мин Ли посмотрела на меня. — Как думаешь, что это значит?

— Похоже, она скучает по дому. — Но на самом деле мне показалось, что дело куда серьезнее.

— И что ей ответить?

— Какая разница, если цензоры все равно половину вычеркнут?

Старшая дочка упрямо посмотрела на меня:

— Я все равно напишу.

Мне осталось только пожать плечами.

— Поступай как знаешь.

Через месяц мы получили еще одно письмо. Конверт опять вскрыли, оторвали марку и вымарали большую часть письма, но почерк был другой. Мин Ли прочитала: «Дорогая матушка Ён Сук, это Ё Чхан. Я пишу от имени моей матери». Тут я встала и ушла. Потом Мин Ли сказала, что никаких внятных новостей в послании не было: удалось разобрать только отдельные фразы то тут, то там.

— Все равно что пытаться составить представление о морском дне по десяти крупинкам песка, — пожаловалась она. На этот раз отвечать Мин Ли не стала.

Дальше письма стали приходить в начале каждого месяца. Конверты опять были распечатаны, но самих посланий я не доставала, а попросту прятала их в маленькую деревянную шкатулку. Мне нравилось думать, что победа за мной, раз уж я могу отринуть любую ложь, которую Ми Чжа с сыном попытаются мне внушить.

Весной расцвели желтым поля рапса, которые тянулись от гор до изрезанного бухтами побережья. Океан продолжал свое неустанное движение. Глубокие синие воды то покрывались белой пеной, то вдруг почти полностью замирали. Я работала в поле и ныряла. Под водой мне удавалось забыть о дочери и внучке. Часто я вспоминала доктора Пака и тайну, которую он пытался разгадать: как хэнё умеют выдерживать холод лучше любых других людей. Кажется, теперь я нашла ответ. У меня не просто царил холод в сердце, который никак не удавалось растопить, — я словно вся заледенела изнутри. Мне не удалось последовать советам шаманки Ким, Ку Сун и многих других. Но если не получается простить, можно хотя бы спрятать гнев и горечь в ледяную оболочку. Каждый раз, погружаясь в море, я выталкивала сознание наружу, за пределы этой ледяной оболочки. «Где тут морские ушки? Где тут осьминоги? Мне нужно зарабатывать деньги! Нужно кормить семью!» Я собиралась и дальше, сколько выдержу, трудиться лучше всех.

2008: ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

(продолжение)

Ён Сук не идет обратно в мемориальный зал искать родных и друзей. Вместо этого она выходит на парковку, ждет, пока такси высадит очередную группу посетителей, а потом нанимает водителя отвезти ее домой. После разговора с Кларой и записи голоса Ми Чжа у Ён Сук все внутри перевернулось. А вдруг все эти годы она ошибалась? Или не совсем ошибалась, но не до конца поняла некоторые вещи? Она снова и снова вспоминает вопросы, которые задавал сегодняшний оратор: «Разве может смерть не быть трагичной? Как найти смысл в потерях, которые мы пережили? Разве можно сказать, что одни страдали больше других? Мы все жертвы. Нам надо простить друг друга».

Ён Сук знает, что она уже старая, но сейчас впервые осознает значение возраста. Годы летят, и солнце жизни клонится к закату. У нее не так много времени осталось на любовь, ненависть и прощение. «Если ты постараешься, то сможешь жить хорошо», — сколько раз свекровь повторяла эту фразу? Оказывается, это правда. Ён Сук работала целыми днями, и потом у нее ночами все болело, но она бы еще раз прошла через то же самое ради детей, ведь без них жизнь не имеет смысла. Но при этом Ён Сук упустила Чжун Ли. Собственный гнев не дал ей выслушать младшую дочь, Ё Чхана и Ми Чжа — а надо было их найти, когда отменили принцип коллективной ответственности и всем наконец выдали паспорта. Ён Сук много раз ездила в Лос-Анджелес в гости к родным. Надо было хоть раз проехать мимо дома, адрес которого указывался на конвертах, и посмотреть на тех, кто там живет. Пусть даже только из окна автомобиля.

Такси едет вдоль извилистой береговой линии Хадо и наконец останавливается у ворот Ён Сук. Она щедро платит водителю, даже не заметив, сколько потратила, и торопится внутрь. Достав шкатулку с письмами из Америки, Ён Сук тяжело бредет на берег. Она оглядывается по сторонам, но, поскольку сегодня открытие мемориала, на берегу нет ни одной хэнё и даже туристы куда-то разбрелись.

«Все понять — значит все простить». Вспоминая эти слова Клары, она лезет в шкатулку, достает стопку писем из Америки и переворачивает, чтобы начать сначала. Ён Сук ведет пальцем по буквам на первом конверте, надписанном рукой Чжун Ли, и вспоминает, о чем говорилось в письме. Потом идут послания от Ё Чхана. Поначалу они приходили раз в месяц. Потом он стал писать дважды в год — в даты смерти ее матери и гибели Чжун Бу, Ю Ри и Сун Су. Так продолжалось до прошлого года. Поначалу всю почту вскрывали цензоры, но упрямство Ён Сук не позволяло ей даже доставать письма. А теперь она вынимает из конверта листок, где Ё Чхан писал от имени своей матери. Цензоры хорошо над ним поработали, так что очень немногие слова можно прочитать. С чего вдруг Ми Чжа решила, что сумеет объясниться, думает Ён Сук. Она достает письмо из следующего конверта, разворачивает его, и на этот раз внутрь вложен еще один лист. В самом письме опять большая часть вымарана. Второй листок Ён Сук узнает сразу. Это страница из книги отца Ми Чжа. Ён Сук разворачивает бумагу, и руки у нее дрожат. Их первый с Ми Чжа оттиск: грубая поверхность камня, которую они заштриховали в день знакомства.

Ён Сук берет следующий конверт: он опять распечатан, но внутри прячется еще одна страница из книги отца Ми Чжа: «Туалет», оттиск, который они сделали в день большого марша хэнё. В следующем конверте — «Рассвет», название лодки, откуда они впервые ныряли. И дальше в каждом конверте лежит очередной рисунок из тех, которыми две девушки отмечали места, где побывали, и важные события: поверхность раковины с этого самого берега; резной узор, который им понравился во Владивостоке; контуры ступней их младенцев. Может, в словах, которые Ё Чхан писал за мать, и содержатся извинения или сожаления, но Ён Сук они ни к чему. Сокровища их дружбы гораздо важнее любых слов.

Дойдя до последнего оттиска, который они сделали вместе с Ми Чжа, Ён Сук смотрит на оставшуюся пачку писем — они запечатаны, то есть пришли после отмены цензуры, — и гадает, что там внутри. В первом конверте лежит очередное письмо, которое она не может прочитать. Но теперь в страницу из отцовской книги вложена фотография. На самой странице — отпечаток младенческой ножки. На фотографии Чжун Ли полулежит на больничной кровати, откинувшись на подушки; на руках у нее новорожденная дочка. В следующем письме оттиск сделан на листе бумаги гораздо большего размера, чем книжная страница. Прочитать его Ён Сук не может, но узнает порядок букв и цифр и понимает: это надпись с могилы ее дочери. Старая женщина сглатывает слезы.

Справившись с чувствами, она открывает остальные письма. В каждом оттиск и фотография, запечатлевшие моменты жизни их общей внучки Джанет: вот девочка улыбается, волосы у нее завязаны яркими резинками; вот она стоит на ступенях дома с коробкой для завтраков в руке; вот в праздник подпевает общей песне; потом оканчивает начальную школу, среднюю, старшую, колледж. Фото со свадьбы. Еще один отпечаток ступни младенца: Клара. И еще один через несколько лет — Кларин брат. Ми Чжа пыталась рассказать Ён Сук обо всем, что у них происходит, обо всем, что ее подруга пропустила.

Ён Сук так захватили эмоции, что она не заметила, как к ней подошли женщина и девочка.

— Она хотела, чтобы вы знали нас, — говорит Джанет, с трудом формулируя фразу на диалекте, — и хотела, чтобы мы знали вас.

Джанет и Клара переоделись после открытия Парка мира: теперь на них обеих шорты, футболки и шлепанцы. У Клары в руке айфон, откуда свисают проводки с наушниками.

— Она хотела, — говорит Клара, выделяя каждое слово, — чтобы мы услышали вашу историю, узнали ваше видение событий. Но и вы тоже должны ее услышать. Я много часов записывала прабабушку Ми Чжа…

— Сначала это был проект для школы, — объясняет ее мать.

— Я прокрутила запись к самому важному месту, — говорит Клара. — Вы готовы?

Да, наконец-то Ён Сук готова. Она берет наушники, вставляет их и кивает. Клара нажимает на кнопку, и в наушниках звучит надтреснутый голос Ми Чжа.

— Ён Сук всегда говорила, что мне надо развестись с мужем. Она и женщинам в своем кооперативе давала такой совет, если их обижали в семье, и всегда относилась с пониманием, если хэнё не могли уйти от мужа. Но когда речь шла обо мне, не желала смотреть на вещи таким же образом.

— Эгоистично с ее стороны, — замечает Клара на записи.

— Вовсе нет. Я ее любила, и она меня любила, но никогда толком не понимала, что я за человек. — Ми Чжа многозначительно фыркает. — Да и я сама не понимала. Лишь через много лет мне открылось, насколько я отличаюсь от всех этих женщин. То есть я, конечно, боялась Сан Муна, как и они боялись своих мужей, распускающих руки. Я постоянно жила в ужасе, не зная, когда он снова на меня замахнется. Но вот что отличало меня от остальных хэнё с жестокими мужьями: я заслуживала наказаний от Сан Муна.

— Бабушка, никто не заслуживает того, что он с тобой делал.

— Ты не понимаешь. Мой муж женился на плохой женщине.

Пока Клара на записи пытается объяснить своей прабабушке, что та вовсе не плохая, Ён Сук успевает вспомнить, как когда-то вела с Ми Чжа такие же споры. Почему же она тогда не поняла, что именно подруга пытается сказать? Почему не расспросила ее подробнее? Больнее всего понимать, что их разговоры происходили еще в те дни, когда сердце Ён Сук было открыто для Ми Чжа — ну или так она думала.

— Я была плохим человеком, — настаивает Ми Чжа в ушах у Ён Сук. — Родившись, я убила свою мать. Была дочерью коллаборациониста. Позволила Сан Муну себя обесчестить. Но самый большой мой позор состоял в том, что я не остановила трагедии в Пукчхоне. С самого рождения я вела постыдную жизнь.

На записи слышно, как Ми Чжа плачет, а Клара ее утешает. Ён Сук опять мучают воспоминания — о том, чего она не сделала, чего не заметила. Потом щелчок, еще щелчок, и голоса возвращаются. Ми Чжа снова держит себя в руках.

— Ты ведь знаешь, что означают слова «быть обесчещенной», — говорит Ми Чжа.

— Бабушка, ты мне сто раз рассказывала. Иногда ты забываешь…

— Забываю? Нет, такое невозможно забыть! Мы с Ён Сук были так счастливы. Только-только вернулись на Чеджудо с дальних работ. А на пристани все так изменилось. Нам стало страшно. Сан Мун предложил нам помочь. Он был красивый, но очень злой. Не знаю, почему Ён Сук не увидела этого сразу, но так уж вышло. Я же возненавидела его с первого взгляда, а он, наверное, почувствовал во мне наследственную слабость, понял, что меня можно сломать. И воспользовался этим, а я ему позволила. Он легко нас разделил, а потом, как только Ён Сук ушла, отвел меня в свой кабинет. Когда Сан Мун стал меня трогать, мне было страшно пошевелиться. Я позволила ему стащить с меня брюки…

— Это не ты ему позволила, бабушка, а он тебя изнасиловал.

— Я думала, если молча терпеть, то все скоро закончится.

Ми Чжа снова начинает плакать. Непонимание началось гораздо раньше событий в Пукчхоне. Даже когда собственная бабушка намекала на беду Ми Чжа, Ён Сук отказалась поверить или хотя бы расспросить подругу. Она слишком погрузилась в страдания по поводу того, что Сан Мун приехал в Хадо не за ней.

— Я не могла рассказать про это Ён Сук, — говорит Ми Чжа. — Она бы почувствовала отвращение ко мне. Стала бы смотреть на меня по-другому.

— Значит, она была не такой уж хорошей подругой…

Ми Чжа отвечает на удивление резко:

— Не смей так говорить. Она была прекрасной подругой и замечательной ныряльщицей. Лучшей хэнё в Хадо. Несчастный случай с Ю Ри и гибель матери рано научили Ён Сук защищать тех, чья безопасность зависела от нее. В ее кооперативе никто не погиб за все время ее руководства.

Пожалуй, Ён Сук следовало бы удивиться, что Ми Чжа знает о ней такие детали. А может, и не следовало. Она и сама старалась узнать как можно больше о подруге — может, та делала точно так же. После вспышки Ми Чжа в наушниках тихо, и Ён Сук пытается представить себе, как Клара чувствовала себя в тот момент: смутилась, устыдилась или даже испугалась. Но при этом старая хэнё впервые понимает: несмотря на гнев, столько лет копившийся в душе, она и сама во многом подвела Ми Чжа.

— Ён Сук была моей единственной подругой, — настойчиво говорит Ми Чжа, — вот почему мне так больно. — Еще одна долгая пауза, потом она продолжает: — Понимаешь, ей нравился Сан Мун. По-моему, она считала, будто я специально увела у нее парня.

— Увела?

— Ён Сук всегда немного ревновала ко мне. Потому что я немножко умела читать и писать. Потому что я начала работать в бультоке, когда ей еще не разрешали туда входить. Потому что я была красивее. Ты сейчас смотришь на меня и видишь старуху, но когда-то я была красива.

Бурное море, из-за которого Ён Сук весь день было неспокойно, снова вскипает. Она прижимает пальцы к наушникам, вталкивая их поглубже в уши, чтобы заблокировать шум ветра. Клара и Джанет смотрят в упор, следя за ее реакцией.

— Либо Ён Сук стало бы противно, либо она решила бы, что я специально пошла с Сан Муном ей назло.

— Ох, бабушка…

— К тому же после резни она бы вообще мне не поверила. Восприняла бы мои слова как надуманные оправдания.

На записи опять воцаряется молчание, и у Ён Сук есть время обдумать услышанное. Да, понимает она, поджав губы, тут не поспоришь. Она во многом ошибалась.

— Наконец я решилась, — продолжает Ми Чжа. — Пошла к бабушке Ён Сук и рассказала ей, что случилось. Это была суровая старуха. Я умоляла ее сохранить тайну, но она пошла прямо к моим дяде и тетке. «А вдруг Ми Чжа забеременеет?» — спросила она их. Дядя и тетя поехали на автобусе в Чеджу и поговорили с родителями Сан Муна. Предупредили, что, если их сын на мне не женится, они подадут жалобу в полицию.

Ён Сук пытается осознать все это, уложить в голове события, случившиеся больше шестидесяти лет назад. Понятно, почему дядя и тетя Ми Чжа выдали ее замуж таким образом, но получается, что устроила это собственная бабушка Ён Сук? И ничего ей не сказала? Ён Сук вдруг вспоминает, как встретила Ми Чжа на олле после помолвки, и у нее по коже пробегают мурашки. «Я все рассказала твоей бабушке, умоляла ее…» А потом — триумф в голосе бабушки, когда Ми Чжа после свадьбы увезли из Хадо. «Эта девушка уехала из Хадо так же, как приехала, — дочерью коллаборациониста». Ён Сук любила бабушку. Та учила ее понимать жизнь и работу под водой, но из-за бабушкиной ненависти к демонам-японцам и коллаборационистам Ми Чжа оказалась в мучительных и безвыходных обстоятельствах. И все-таки Ён Сук не захотела узнать правду именно из-за собственной слепоты и в результате потеряла названную сестру, а потом и младшую дочь с ее семьей. Но теперь… «Все понять — значит все простить».

— А дальше, — продолжает рассказывать Ми Чжа, — все пошло своим чередом. Сан Муну пришлось на мне жениться. Он считал своим долгом каждую ночь делиться со мной любовью. Мужу непременно хотелось сына, а его родителям — внука. Они даже отправили меня обратно в Хадо, чтобы я вместе с Ён Сук ходила к богине. Раньше я мечтала о собственной семье, но теперь не хотела помогать мужу сделать мне ребенка.

«Я не уверена, что хочу ребенка». Ми Чжа прямо так и сказала Ён Сук в тот первый приезд. Если б только Ён Сук ее тогда расспросила! Но она этого не сделала. Она думала только о собственном счастье.

— Я все время его боялась, — продолжает Ми Чжа. — Когда он сбежал с Севера, стало еще хуже. Делиться любовью — ох, что за лживые слова! Я не знала, как поступить, но идти мне было некуда. Каждый раз я застывала точно так же, как в первый раз, когда Сан Мун меня обесчестил. И каждый раз была в таком же ужасе. Мной он не ограничивался — он так бил твоего деда… Я изо всех сил старалась защитить Ё Чхана и вырастить его хорошим человеком.

— Надо было рассказать Ён Сук, — говорит Клара на записи. — Если бы ты с ней поделилась и она правда была тебе другом, может, тогда все сложилось бы по-другому.

Ён Сук думает о том, сколько лет страдала ее подруга… Какой бледной Ми Чжа была в тот день, когда вместе с Сан Муном подошла от пристани в день их первой встречи, как она скрывала синяки, как цепенела, когда появлялся муж. Как она его оправдывала, наряжалась для него, старалась угодить. И ведь Ми Чжа сама сказала Ён Сук, что Сан Мун жестоко наказал ее за поведение во время резни в Пукчхоне, поскольку он потерял лицо перед вышестоящими персонами. А потом она еще и вернулась к Сан Муну, чтобы помочь Чжун Ли…

Ми Чжа на записи испускает полный боли стон.

— По-другому? Я думала, мы все умрем в тот день в Пукчхоне. Я не надеялась выжить, но если уж умирать, то лучше умереть рядом с подругой. А потом пришел Сан Мун с Ё Чханом. У меня никогда не было матери, и я всегда тосковала по материнской любви. Я не могла позволить Ё Чхану расти одному с жестоким отцом.

У Ён Сук мурашки пробегают по коже: она вспоминает, как Ми Чжа пришла к ней в гости и заговорила о том, что некоторые женщины кончают с собой, лишь бы не жить с мужем. «Разве мать может так поступить? — спросила тогда Ми Чжа. — У меня есть Ё Чхан, и я должна жить ради него».

Голос Ми Чжа в наушниках дает еще одно объяснение.

— А потом, когда Ён Сук попросила меня забрать ее детей, я могла думать только об одном: о жестокости, которая будет их окружать в моем доме.

— Извини, бабушка, но мне кажется, лучше быть живым и избитым, чем, ну, мертвым.

— Если бы ты могла себе представить, каким стал тот день… Крики… Плач… Запах страха… Но ты права, — признает Ми Чжа. — В конечном счете ответственность за случившееся лежит на мне. Я не могла взять детей Ен Сук в наш дом. Даже одного из детей. Мне была невыносима мысль о том, что с ними может сделать Сан Мун, если учесть, как он обращался с Ё Чханом и со мной. К тому же события развивались слишком быстро. — Голос ее сбивается. — Потом, когда Сан Мун узнал, что я сделала — чего я не сделала, — он ужасно разозлился. Боялся, что Чжун Бу и остальные погибшие станут призраками и начнут его преследовать. По словам мужа, из-за меня он выглядел слабаком и это нанесло урон его положению на службе. Хуже того: я не вышла вперед с самого начала и не стала просить командира за Ён Сук и ее семью. Муж смотрел на меня и видел преступницу и предательницу, а я лишь хотела выжить ради сына.

Ён Сук вынимает наушники. Она переводит взгляде девочки на ее мать, потом на письма. Сердце у нее раскрывается — или разрывается? Ей невыносимо тяжело. «Хорошая женщина значит хорошая мать» — она всегда старалась руководствоваться этими словами и гордилась тем, что сумела сделать для своих детей. А теперь она видит, что и Ми Чжа пыталась сделать то же самое, только это привело к трагическим результатам. Многолетняя печаль, гнев и тоска, скопившиеся внутри Ён Сук, начинают таять, и она испытывает мучительную боль.

— Бабушка никогда не переставала вас любить, — говорит Джанет. — Она приняла и осознала свой поступок и хотела, чтобы вы все знали. Вот мы и приехали к вам.

Долгие годы разные люди просили Ён Сук поведать свою историю, и она всегда отказывалась. Но теперь… В жилах тех, кто с ней говорит, течет кровь Ми Чжа и самой Ён Сук. Да, она наконец поведает свою историю. Расскажет о боли, которую перенесла, но расскажет и о своем запертом сердце, которое не могло простить.

Клара опускается на колени.

— Есть ли на этом берегу еда?

Этому вопросу столько же лет, сколько на свете существуют хэнё, и Клара явно услышала его от своей прабабушки. Ён Сук невольно улыбается. Она словно возвращается в прошлое, когда они с лучшей подругой на этом самом берегу вместе учились плавать, жить и любить.

— Больше еды, чем в тридцати холодильниках в доме моей бабушки, — отвечает она и добавляет: — Если бы у нее был холодильник.

— Вы возьмете нас с собой в море? — спрашивает Клара. — Научите нас?

Ён Сук без колебаний спрашивает:

— А у вас есть в чем нырять?

Клара улыбается своей матери, и та улыбается в ответ. Обе оттягивают горловины футболок, открывая яркие лямки купальников.

Вдох, вдох, вдох…

БЛАГОДАРНОСТИ

Я не смогла бы написать «Остров русалок» без помощи трех необыкновенных женщин: доктора Энн Хилти, Бренды Пэк Суну и Джени Хэн. На Энн Хилти, официального посла хэнё острова Чеджудо, меня вывели ее многочисленные статьи в «Чеджу уикли», «Нэшнл джиографик трэвеллер» и других журналах, а также ее книга «Хэнё: хранители моря». Она специалист по древнему искусству ныряния, но много писала и о географии Чеджудо, о шаманах, богинях, Ким Мандок, Инциденте 3 апреля, местной пище и погребальных ритуалах. Мы часто переписывались по электронной почте и беседовали по скайпу, и Энн дала ответ на каждый заданный мною вопрос. Она помогла мне составить маршрут поездки на Чеджудо, договорилась об интервью и познакомила со многими людьми, оказавшими серьезную помощь: с губернатором Вон Хи Люном, который устроил мне теплый прием на острове; с верховным шаманом Ким Юн Су, которого я посетила в шаманском центре Чхильморидан, с шаманкой Су Сун Силь, которая пригласила меня к себе домой и поделилась своим опытом; с Сон Чжун Хи, издателем «Чеджу уикли», с Ким Чейон, координатором по международным отношениям правительства Чеджудо; с профессором Ли Пён Кулем, директором Центра морских грантов Чеджудо; с доктором Чхоа Хё Чон, которая возглавляла группу по изучению хэнё в Институте развития Чеджудо на ранней стадии ее существования и поделилась со мной записями и переводами песен ныряльщиц; с переводчицей Грейс Ким; с Ким Хё Лин, которая организовала для меня возможность пожить в традиционном доме ее племянницы в Хадо, и с Маршей Боголин, менеджером мини-отеля в предгорье.

Доктор Хилти также послала мне «Отчет о расследовании Инцидента 3 апреля на Чеджудо», в котором описаны выводы Национального комитета по выяснению истины о той трагедии. Этот 755-страничный документ появился в результате одного из самых долгих расследований в области прав человека, и оттуда я почерпнула подробности, рассказанные выжившими жертвами и другими участниками конфликта с обеих сторон, а также данные рассекреченных документов, предоставленных Национальными архивами США и различными военными подразделениями США и Кореи. В отчете я нашла рассказы от первого лица о том, что случилось на демонстрации 1 марта, о гибели девушки в Пукчхоне и резне в этой деревне — в том числе рассказ водителя машины скорой помощи, который подслушал обсуждение планов военных на тот день. Там же приводились тексты плакатов, брошюр, радиопередач, речей и лозунгов.

Бренда Пэк Суну, автор книги «Лунные приливы: морские бабушки острова Чеджудо», — женщина с большим сердцем. Она позволила мне пожить в принадлежащем ей доме в приморской деревне Гвакчи и познакомила со многими интересными людьми: с дизайнером Ян Сун Чжа, которая объяснила мне процесс окраски тканей соком хурмы; с Чхо Ок Сун, своей соседкой, хэнё в отставке; с Ким Чон Хо, поэтом, поделившимся со мной воспоминаниями о детстве в период Инцидента 3 апреля, и с Кан Ми Кён, дочерью хэнё и специалисткой по домашнему насилию на Чеджудо. А еще мы с Брендой замечательно пообщались с исследовательницей Ён Сук Хан, дочерью хэнё, и та послужила переводчиком во время очень волнующей беседы со своей матерью Кан Хи Чон, которая рассказала, как впервые увидела электричество, как жила во времена японской оккупации, как стала хэнё и что для нее означало послать дочь в колледж. (Чуть ниже я выскажу свою благодарность другим хэнё, но прямо сейчас отмечу, что их рассказы и воспоминания помогли мне создать шутливые беседы в бультоке о природе мужчин, преимуществах вдовства и многом другом.) С некоторыми из этих женщин мы успели обсудить роль книги «Хайди» для них и острова в целом. И наконец, мы с Брендой прекрасно пообщались с Им Кван Сук, медсестрой, приехавшей в гости из США, — она послужила мне переводчиком во время нескольких интервью. Я вряд ли забуду, как мы ходили в традиционную корейскую баню.

С Джепи Хэн я познакомилась в Национальном университете Чеджудо. Она перевела устные истории нескольких хэнё, в том числе Ко Чхон Гым, Ким Чхун Ман, Квон Ён Кэ и Чон Воль Сон, в которых они поведали, как нанимались на работу и плавали на паромах, как питались и как жили в общежитиях во время дальней работы в других странах. Джени также прислала мне свой перевод «Богинь, мифов и острова Чеджудо» Ким Су Ни, а также «Путеводитель по Чеджудо на местном диалекте и английском языке», написанный Мун Сун Док и О Сын Ханом, где я нашла бесценные пояснения относительно пищи, традиций и поговорок острова. Когда мне требовалось проверить какие-то факты, Джени любезно уточняла их для меня у Мун Сун Док (Институт развития Чеджудо) и Кан Кён Ён (старшего научного сотрудника Музея хэнё).

А теперь, если позволите, я перейду к более общим темам: самому острову, его культурным традициям, истории хэнё и Инциденте 3 апреля. Чеджудо в тридцать раз больше Манхэттена. Этот прекрасный остров покрыт буйной растительностью — здесь встречаются 25 процентов всех видов флоры Кореи. Отсюда родом корейская пихта (Abies Koreana), очень популярная в США в качестве рождественской ели. Считается, что первыми иностранными посетителями острова стали Хендрик Хамель и другие голландские моряки с судна, потерпевшего кораблекрушение возле Чеджудо в 1654 году. Их увезли в Сеул и держали там в заключении, но нескольким морякам, включая Хамеля, через тринадцать лет удалось сбежать. Вернувшись в Голландию, Хамель написал воспоминания о пережитых приключениях и тем самым познакомил Запад с островом Чеджудо. Несколько столетий спустя немецкий альпинист Зигфрид Генте запросил разрешение подняться на гору Халласан, получил его и стал первым человеком с Запада, покорившим эту гору. Он тоже написал книгу, и даже сегодня многие альпинисты используют Халласан в качестве подготовки для восхождения на Эверест. Перейдем к 1970-м годам: американец Дэвид Дж. Немет попал на Чеджудо, работая в Корпусе мира. Он вел дневник, а позднее опубликовал его под заголовком «Прогулки по острову Чеджудо». Остров также стал темой его диссертации «Архитектура идеологии: неоконфуцианское формирование острова Чеджудо в Корее», а позднее Немет написал работу «Заново открывая Халласан: традиционные ландшафты искренности, мистицизма и приключений на острове Чеджудо». Остальную общую информацию об острове я брала из «Историй Чеджудо», публикуемых Институтом развития Чеджудо. Музей Ким Мандок помог мне осознать наследие этой благотворительницы былых времен. Экспонаты мемориального зала Чеджу Хангиль многое рассказали об антияпонских движениях на острове. Парк «Народная деревня» позволил понять разновидности местной архитектуры и особенности их применения, а Культурный парк камней Чеджу предоставил прекрасную возможность больше узнать о вариантах использования этого природного ресурса.

Как я подчеркиваю на протяжении всего романа, Чеджудо сильно отличается от всей остальной Кореи. Местный язык, например, не похож на стандартный корейский. Диалект Чеджудо обладает сильными носовыми нотами, многие слова заканчиваются резко, чтобы их не развеяли безжалостные островные ветра. В речи жителей Чеджудо нет и следа традиционной корейской иерархии времен и грамматики, которая определяет, как правильно обращаться к существам самого разного положения, от императора до курицы. На Чеджудо люди общаются между собой как равные. Матрифокальный характер острова отражается в том, что здесь обитают десять тысяч духов и божеств, и преобладают именно женские персонажи. В книге «Богини и сильные женщины Чеджудо» Суни Ким и Энн Хилти, переведенной Ён Сук Хан, рассказываются замечательные мифы о нескольких богинях острова. В воссоздании богатого ландшафта традиций Чеджудо мне также помогли работы Чин Сон Ки и Ки Ён Хон. Все, кого я встречала, любезно приглашали меня попробовать невероятные и очень вкусные блюда местной кухни. Чтобы изучить пищу Чеджудо с более академической точки зрения, я обратилась к изданию «20 лучших блюд Чеджудо», выпущенному кафедрой науки о питании и диетологии Национального университета Чеджудо, которое перевела на английский все та же Джени Хан.

Прежде чем начать благодарить всех, кто помогал мне собирать дополнительную информацию о хэнё, позвольте заметить, что самоназвание у ныряльщиц другое. Тут используют слова чамсу, чамнё или чомнё из диалекта Чеджудо. Однако весь мир знает этих женщин под японским названием хэнё. Еще тут стоит отметить, что в 2004 году за крупное морское ушко можно было выручить примерно 50000 вон, или 60 долларов. Сегодня хэнё может заработать примерно 26 тысяч долларов в год при неполной занятости.

Когда я начала изучать «морских бабушек», одной из первых мне попалась статья Сук Ки Хон и Херманна Рана в «Сайентифик америкэн» за 1967 год об исследовании, в котором выяснялось, является ли способность хэнё переносить холод генетической или адаптационной. Тема меня увлекла, и я глубоко в нее погрузилась. Множество статей Американского общества изучения головной боли, Американского общества физиологов, журнала «Спортс сайенс» и Медицинского общества подводных и гипербарических исследований помогли мне узнать бесценную информацию о задерживании дыхания, декомпрессионной болезни, обмене энергии и температуре тела как у корейских хэнё, так и у японских ама. В списке ниже авторы сгруппированы по исследовательским статьям: Хидеки Тамаки, Киётака Кооси, Тацуя Иситаке и Роберт М. Вон; Чей Чхоль Чхве, Чун Сок Ли, Са Юн Кан, Чи Хун Кан и Чон Мён Пэ; Уильям И. Херфорд, Сук Ки Хон, Ян Сэн Пак, До Ван Ан, Кейдзо Сираки, Мотохико Моори и Уоррен М. Зейпол; Фредерик Леметр, Андреас Фалман, Бернар Гардетт и Киётака Кооси. Перечисленные ниже ученые также являлись соавторами ряда статей: Н. Е. Ан, К. А. Пэ, Д. С. Хан, С. К. Хон, С. И. Хон, П. С. Кан, Д. Х. Кан, С. Ким, С. К. Ким, П. К. Ким, Ё. В. Квон, И. С. Ли, С. Х. Ли, К. С. Пэк, С. К. Пак, Ё Д. Пак, Ё. С. Пак, Д. В. Ренни, С. Х. Сон, К. С. Су, Д. Ч. Су и К. С. Юн.

Хочу также поблагодарить Чхве Сан Хун, Элисон Флауэрс, Присциллу Фрэнк, Кви Сук Квон, Э Дук Им, Ким Суни, Джоэла Макконви, Саймона Манди, Ли Сунхва и Кэтрин Янг за статьи в журналах и научные публикации по темам хэнё, шаманизма и женщин Чеджудо в целом. Что касается текущих вопросов, связанных с морем, я использовала опубликованное в журнале «Мэрин полиси» исследование об экономике и управлении морскими ресурсами, проведенное Чэ Ён Ко, Гленном А. Джонсом, Мун Су Хо, Ён Су Кан и Сан Хёк Каном. Много информации я также почерпнула из интервью с тремя хэнё — Чун Вон О, Ко Чун Ча и Мун Ён Ок, — которое Юнмей Майер взяла для выпуска журнала «Лаки пич», посвященного гендерным вопросам и позднее перепечатанного в «Харперс мэгазин», а также из интервью Инес Мин с ныряльщицей Ким Чэ Юн. Еще я пользовалась статьями о хэнё на следующих сайтах: Ancient Explorers, The Jeju Weekly, Culture 24 и Utne Reader. Я глубоко восхищаюсь учеными, которые занимаются полевыми исследованиями культур. Хэ Чоан Чхо жила на острове Удо, представляющем часть Чеджудо, в 1970-х годах. В ее диссертации «Этнографическое исследование деревни ныряльщиц в Корее» я нашла много полезной информации о жизни хэнё, их взглядах на мужчин, а также переводы вёсельных песен. Я несколько раз побывала в Музее хэнё. Благодаря его экспонатам я смогла вблизи изучить инструменты и костюмы ныряльщиц. Устные истории пожилых хэнё, записанные на видео, познакомили меня со множеством замечательных подробностей. Сотрудники музея предоставили мне книги, изданные музеем: «Мать моря» и «Хэнё с Чеджудо», а также познакомили с местными ныряльщицами.

Кроме заранее оговоренных интервью, мы с Грейс Ким общались с хэнё, которые дожидались лодок, собирали водоросли на берегу или выходили из воды с уловом. В их числе были Кан И Сук, Ким Ван Сон и Ким Вон Сок. Хочу особо выделить Ким Ын Силь, которая работала хэнё на Чеджудо и за границей, чтобы помочь семье, и Юн Ми Чжа, которая, среди прочего, рассказала мне о жизни во Владивостоке. Понять функции бультока и его значение мне помогли исследования Ын Чун Кан, Кю Хан Ким, Кён Хва Пён и Чан Кен Ю. Видео- и аудиоинсталляции художника Михаила Карикиса, посвященные хэнё, и огромные фотопортреты ныряльщиц работы Хён С. Кима помогли мне представить, как бы выглядели пожилые Ён Сук, сестры Кан и прочие героини романа. Мне очень повезло встретиться в Нью-Йорке с Барбарой Хаммер и обсудить с ней ее документальный фильм «Ныряльщицы Чеджудо». В рамках программы «Семьи мира» компания «Джорнал филмз» сняла чудесную короткометражку про двенадцатилетнюю девочку, которая учится нырять на Чеджудо в 1975 году.

Если вы когда-нибудь окажетесь на Чеджудо, советую побывать в Парке мира Третьего апреля. Это красивое место, которое вызывает массу эмоций. Мы, возможно, никогда не узнаем, сколько человек погибло на Чеджудо за время Инцидента 3 апреля. Когда он начался, на острове насчитывалось 300000 жителей. Оценки количества погибших варьируются от 30000 до 60000, хотя, по недавним исследованиям, там могло быть убито до 80000 человек. Самое большое количество жертв приходится на первые месяцы 1949 года — по некоторым оценкам, погибло до десяти процентов всего населения Чеджудо. Еще 80000 островитян стали беженцами и были вынуждены жить у родственников, в зданиях общинных центров, начальных школ или в шалашах посреди полей. К тому времени, как через семь лет Инцидент официально закончился, 40000 человек эмигрировали в Японию. Поскольку островитянам пятьдесят лет под страхом смерти запрещалось говорить о случившемся, именно изгнанники в таких местах, как Осака, не позволили этой страшной истории полностью исчезнуть. Две трети поселений на Чеджудо было сожжено, и многие так и не были восстановлены. В холмах люди до сих пор находят рассыпающиеся руины домов — к настоящему моменту определены восемьдесят четыре «потерянные деревни». Место резни в Пукчхоне стало полем, где растет чеснок. Там стоит небольшая памятная табличка, аналогичная табличкам памяти жертв в других местах острова.

Кроме вышеупомянутого официального отчета об Инциденте 3 апреля, я пользовалась информацией из следующих публикаций: «Вопрос американской ответственности за подавление восстания на Чеджудо» Брюса Камингса; «Преступления, их сокрытие и южно-корейская Комиссия по правде и примирению» До Хем и Ким Сун Со; «Северо-западная молодежная лига» Лорен Фленникен; «Жизнь женщин Чеджудо в контексте восстания 3 апреля» Лим Хва Хан и Сун Хи Ким; «Резня на горе Халласан» Хун Чун Кима; «Исцеляя раны войны» Хоника Квона; «Восстание на Чеджудо» Джона Меррилла; «Призраки Чеджу» журнала «Ньюсуик», «Читая остров вулканов» Сони Риан и «Гражданская война на Чеджудо 1948 года» Уолкотта Уилера.

Мне очень повезло: вокруг чудесные люди, которые поддерживают меня как писательницу и как женщину. Я хочу поблагодарить Джинни Бойс из «Альтур трэвел», которая в очередной раз помогла мне добраться в нужное место, Николь Бруно и Сару Сейюм за исполнение моих поручений и канцелярскую работу и Мари Лимус за твердый курс корабля даже в качку. Кэрол Фицджеральд и ее коллеги в «Бук рипорт нетворк» помогли мне с рассылкой, а Саша Стоун по-прежнему следит за тем, чтобы мой сайт был информативным и красивым (загляните по адресу www.LisaSee.com, чтобы посмотреть видео о хэнё, изучить вопросы для книжных клубов и многое другое). Мой агент Сандра Дийкстра и ее прекрасные сотрудницы следят за коммерческой стороной моей деятельности. В издательствах «Скрибнер» и «Саймон и Шустер» все очень добры ко мне: Кэти Белден провела чуткую редакторскую работу над романом, Нэн Грэм и Сьюзен Молдоу меня поддерживали, а Кейти Монахан и Рози Махортер с невероятной энергией продвигали эту книгу. Хочу также поблагодарить прочих сотрудников отделов маркетинга и продаж, которые не перестают изумлять меня своим энтузиазмом и творческим духом.

Моя сестра Клара Стурак прочла все мои рукописи, и я полностью доверяю ее редакторскому взгляду. Крис и Ракхи окружают меня любовью. Александер и Элизабет вдохновляют меня много работать. Генри поднимает мне настроение. А мой любимый Ричард смешит меня, напоминает о том, что иногда надо развлекаться, и скучает по мне — при этом постоянно продолжая поддерживать, — когда я уезжаю собирать материалы для новой книги или продвигать только что вышедшую. Я вас всех очень люблю. Спасибо.