Остров смерти

Глава 4

Эта фраза доконала режиссера, он непроизвольно схватился ладонью за левый бок.

– Сейчас ты меня следом за Анохиным в гроб загонишь! Тише, е-мое! Забыл, какие здесь перегородки жидкие?!!

Вернувшись в прихожую, Фалько выглянул в коридор и плотно закрыл дверь.

– Чего ты мелешь, Куликов?

Парень больше не дрожал, но сидел, скукожившись, глядя в одну точку.

– Точно не могу сказать, – губы у него кривились, как у человека, изо всех сил пытающегося не заплакать. – Просто вспомнил вдруг сон.

– Сон, – облегченно выдохнул Фалько.

– В том-то и дело, что я теперь не уверен. Может, это был не сон, слишком все сходится.

– Да уж, подобрали компанию! Одного помереть угораздило, другой сон от яви отличить не может!

– Ты послушай, – Бузыкин выразительно шевельнул сперва мохнатыми бровями, потом редкими усами, загибающимися книзу на концах.

– Тебя я слушать точно не хочу! Ты мне на ходу сочинишь историю.

– Зачем меня? Человека послушай!

– Ну давай, – режиссер снова обернулся к самому юному из игроков. – Только живее. Сейчас притянутся доктора, мне надо быть на освидетельствовании.

– Мне приснилась разная чепуха. – Вроде мы уже на острове, а там зима, холодно. Будто вы нас заставляете в прорубь нырять.

Фалько оскорбился, что его упомянули в перечне «разной чепухи», но виду не подал.

– Потом.., потом мне привиделся наш номер.

Петрович спал, а в номере был еще кто-то. Он ухватил Петровича вот так, – правой рукой парень зажал себе одновременно рот и нос.

– На себе не показывай, – пробормотал Бузыкин.

– Дай ему договорить, не дергай! – нетерпеливо крутнул головой Фалько.

– И укол еще сделал, – продолжил парень, содрогнувшись от воспоминания.

– То есть и удушил, и ядом отравил, – скептически заметил режиссер. – Потом перерезал глотку и сделал контрольный выстрел в голову.

Наклонившись к Куликову, он втянул воздух.

– Так и есть, не выветрилось еще. Что ты пил вчера?

– Да мизер, сто пятьдесят грамм.

– Что пил спрашиваю?

– Коньячный спирт, – парень отвернулся в сторону.

– Ну что вам сказать после этого?! Слов нет, одни буквы. Русским языком было сказано, как себя вести, а вы с точностью до наоборот. Одному кошмары снились, второй вовсе преставился… Надо остальных посмотреть, кто в каком виде.

– Петрович в гости не ходил.

– А кто ходил? Чей был коньяк? Будешь молчать как партизан?

– Не пугайте, я сам отказываюсь участвовать.

– То есть?

– Не поеду ни за какие деньги.

– А договор?

– Расходы возместить? Какие у вас пока расходы? Гостиницу на сутки сняли?

Смертельно напуганный человек был бы, конечно, обузой на острове. Но потерять с самого начала двоих – это тоже нужно пережить. Народ у экрана привык считать, что все подстроено, все куплено, все призы заранее разыграны. И вот сразу замены ни с того ни сего – на «фэйр плэй» уже не тянет. Хотя, с другой стороны, проще было бы сразу отобрать нужных людей…

Все разом не отрегулируешь. Надо сперва заняться самым актуальным – по-тихому сплавить труп. Закон, конечно, не нарушать: пусть врачи засвидетельствуют смерть. Но вот милиция, с ними бы как-то договориться, чтобы нос не совали.

Дело ведь ясное, никаких следов насильственной смерти. Но если захотеть, можно закрутить длинную историю со вскрытием, допросами, поисками отпечатков. Тут еще Куликов со своим дурацким сном. Уговоришь его сейчас, успокоишь, а он возьмет да и ляпнет где-нибудь через неделю, что его соседа по номеру убили.

– Ну и что тебе дальше снилось?

– Он два укола сделал – один, потом другой.

– Куда?

– Между ногами.

– То есть в пах?

Куликов кивнул.

– Пошли посмотрим.

– Ни за что!

– Но ты должен убедиться, что там нет следов. Иначе потом будешь мучиться неизвестно сколько.

– Пусть врачи посмотрят и скажут.

"Пусть в самом деле посмотрят врачи, – подумал Фалько. – Только как им объяснить, почему нужно особо тщательно исследовать пах? А вдруг действительно найдут след укола и закрутится дело? Нет уж, лучше самому. Успокоить парня, заодно и себя.

Сослуживцы знали Фалько как человека без сантиментов. Сам он уже не помнил: всегда ли был таким или профессия повлияла? Для него дело всегда было на первом месте, а люди делились на три категории: одни мешали, другие помогали в меру сил и способностей, третьи потребляли результат.

Эту вот последнюю, самую многочисленную категорию людей Фалько презирал и боготворил одновременно. Публика, разбросанная по миллионам квартир, представлялась ему чем-то вроде глупого, но могущественного языческого божка, желающего ярких и шумных ритуалов.

Божку всегда хотелось чего-нибудь новенького. Фантазия должна работать, как часовой механизм, без перебоев. Только нельзя заигрываться, нужно оставаться трезвым и расчетливым. Этот прагматизм незаметно для режиссера перешел в его отношение к жизни.

Ни секунды не колеблясь, Фалько вернулся в номер к покойнику. Выгнал ассистента в коридор – предупредить, когда появится на горизонте белый халат. Откинул тонкое летнее одеяло, заправленное в пододеяльник.

Мертвый изобретатель, так и не получивший ни рубля дохода со своих многочисленных патентов, лежал в ситцевой, аккуратно выглаженной пижаме. Режиссер снял темные очки, на что решался в исключительных случаях. С полминуты он морщился и моргал маленькими слезящимися глазками. Привыкнув, наконец, к яркому свету, деловито приступил к своей малоприятной миссии.

Тело на ощупь уже не было телом живого человека, но еще не опустилось до уровня предмета. Кожа еще сохраняла цвет, эластичность, остатки тепла. Фалько не чувствовал брезгливости. Однако, заметив в паху две характерные, точки, он слегка попятился назад.

Не щадивший себя на работе, режиссер лежал в больнице три раза. Ему ставили капельницу, кололи шприцем кучу разных лекарств, и он хорошо запомнил следы на своей коже. Теперь он мог голову дать на отсечение, что эти едва заметные точки оставила игла. Две точки – не больше и не меньше. Совсем рядом. Если не знать о них заранее, заметить трудно, а если знать, они сразу бросятся в глаза.

– Идут! «Скорая» приехала!

Кричать иногда можно и шепотом, именно это сделал ассистент. У Фалько не осталось ни времени ни лишних сил отругать его – сказано ведь было просто постучать.