Остров в Меланезии

В раю

Почти в шестистах километрах к северо-востоку от острова Бугенвиль, едва видимая с самолета и почти невидимая на карте Тихого океана находится группа небольших атоллов, которые, несмотря на значительное удаление от собственно Соломоновых островов, в административном отношении принадлежат к району Бугенвиля. Это острова Нукуману, или Тасмана, — несколько коралловых островов, расположенных почти на самом экваторе. Впрочем, у них есть еще одно название — Дружелюбные острова.

Я несколько раз бывал на этих островах, когда ездил в главный административный центр в Сохано в заливе Бука. Несколько раз в год на Нукуману заходит судно связи «Нивани». Больше туда никто не плавает, если не считать нескольких сухогрузов, перевозящих копру.

В отличие от обитателей Бугенвиля и Бука у жителей Нукуману довольно светлая кожа и могучее, атлетическое телосложение. Волосы у них волнистые, а не курчавые. Если судить по чертам лица, они скорее принадлежат к малайскому, или полинезийскому, типу, чем к меланезийскому. Однако ничего определенного сказать нельзя, потому что никто не знает, откуда они родом[10].

Жители Нукуману тоже находятся на одной из ранних стадий развития, однако значительно отличаются от обитателей других островов. Хотя у них нет даже самого необходимого для сносного человеческого существования, я не видел более жизнерадостного народа.

Деревня Тератиара на юго-западном побережье острова — единственная на всем Нукуману, не считая совсем маленьких селений. Длинные широкие песчаные косы вызывают ощущение подавленности и полной изоляции от остального мира. Однако местные жители вовсе не чувствуют себя несчастными. Напротив, создается впечатление, что жизнь обитателей Нукуману наполнена смыслом, а на земле, обработанной их трудолюбивыми руками, растет все, что только может расти.

Это, конечно, не значит, что Нукуману утопает в зелени. К сожалению, здесь слишком мало пригодной для обработки площади. На территории, составляющей всего три квадратных километра, живет свыше двух с половиной тысяч человек. Поэтому здесь сажают лишь самые полезные растения. Короткие серые, как водосточные трубы, стволы пандануса торчат из черной плодородной земли у самого берега. Его жесткие листья упрямо расходятся в разные стороны, чуть вздрагивая под свежим дуновением ветерка. Кокосовые пальмы на Нукуману не такие высокие, как на Бугенвиле, потому что здесь бывают засухи, но орехи на них вырастают достаточно тяжелые и обладают приятным вкусом.

Основное занятие островитян — рыболовство, но, кроме того, они выращивают кокосовые пальмы, ямс, бананы и другие плоды. Каждая супружеская чета обязана неукоснительно соблюдать законы предков, которые указывают, что главное в жизни — дети и что они никогда не должны испытывать недостатка в пище. Муж и жена равно несут ответственность перед обществом за жизнь и здоровье детей. И вообще создается впечатление, что жители Нукуману заботятся только о том, чтобы дети росли здоровыми, а в семье царили мир и согласие.

Мужчина может иметь несколько жен, но, как правило, ограничивается одной. Правда, одна или две младшие сестры жены могут жить в его доме в качестве верных подруг и помощниц. Со временем их желание разделить со старшей сестрой все тяготы семейной жизни иногда заходит так далеко, что они берут на себя и заботу о супружеских ласках.

Уже наступил вечер, когда «Нивани» бросил якорь возле одного из коралловых рифов Нукуману и нас перевезли в лодках на берег. Нам предоставили хижину, находившуюся напротив медицинского пункта администрации на окраине деревни Тератиара. Высоко над морем сиял месяц. Серебряными отблесками вспыхивали темные силуэты пальм. Клубящиеся громады облаков медленно плыли по небу, с которого на нас ласково смотрели звезды и созвездия, когда мы шли по берегу, наступая на раковины и обломки кораллов.

Кажется, здесь собралась вся деревня. Жители Тератиары окружили нас плотной толпой. Ребятишки энергично расталкивали взрослых, чтобы все увидеть, и чуть не оттеснили в сторону пятерых старейших жителей деревни, которые олицетворяли собой нечто вроде совета старейшин. Эти старцы как раз собирались поговорить с нами о копре, рыболовстве, здравоохранении и еще некоторых чисто экономических проблемах.

Ко мне подошел глубокий старик с величественным, как у короля, лицом. Его звали Лау Тереху. Следом за ним шли его многочисленные внуки и правнуки. Он рассказал мне о том, как еще в молодости нашел счастье с женщиной, которую выбрало его сердце, посоветовавшись с солнцем. А на рифе в это время несколько юношей при свете факелов ловили для нас сетью омаров. Забрасывая сеть, они пели песню, которая называется «Хауина» — гимн, посвященный морю.

Вскоре к нам присоединилась группа молодых девушек с обнаженной грудью. Украдкой поглядывая на нас, они застенчиво перебирали пальцами ожерелья из раковин и кораллов.

Какой разительный контраст составляли веселые и беззаботные девушки Нукуману с женщинами Бугенвиля, влачащими весьма жалкое существование!

И, как ни странно, я вдруг поверил в то, что в жизни есть романтика. Я сказал старому Лау, что эти девушки очень красивы.

— Да, — ответил он, улыбнувшись. — Они красивы.

В правилах, определяющих поведение служащих администрации, был параграф, который в этот вечер более чем когда бы то ни было показался мне гадким и бессмысленным. Параграф касался «общения с местными женщинами» и самым категорическим образом запрещал белым чиновникам вступать в «близкие отношения» с «женским населением островов». Об этом было известно и на Нукуману, но до сих пор в этой связи ни у кого не возникало никаких проблем… В тот момент я думал, что никогда не встречу девушек красивее тех, что живут на этом чудесном острове. Глядя на их прекрасные тела, широкую улыбку и удивительно добрые глаза, я чувствовал, что почти пьянею…

У нескольких девушек кожа была чуть темнее, чем у остальных. Возможно, кто-то из их далеких предков прибыл сюда с Бугенвиля или Бука. Почти у всех обитателей Нукуману были чисто восточные черты лица. Ни у кого не было жестких курчавых волос или широких носов, как у остальных жителей Меланезии. Хотя они говорили на совершенно незнакомом мне языке, я без труда понимал все, что они хотели сказать: такими красноречивыми были их взгляды, мимика и жесты.

Я не раз восхищался красотой этих грациозных девушек, когда бывал здесь раньше. Они приветствовали гостей необыкновенно радушно и сердечно, но отнюдь не развязно. А нас они встречали с какой-то особой радостью и наивной симпатией и в то же время держали на определенном расстоянии.

Никогда еще я не чувствовал себя так уютно среди совершенно чужих людей. Как только я ступил на песчаный берег Пукуману, у меня возникло ощущение, будто я все понимаю, все люблю и связан неразрывными узами со всеми и всем, что меня окружает.

Как и в долине Аита на Бугенвиле, на Нукуману песни и танцы могут рассказать намного больше, чем просто слова. В тот вечер на берегу танцевали юноши и девушки, и танец выражал их мысли и чувства гораздо более красноречиво и трогательно, чем самое исчерпывающее повествование. Грудь, руки и ноги девушек были прекрасной формы и казались полированными. Лишь местами идеально ровная поверхность тел прерывалась татуировкой. Большие черные глаза смотрели ласково и выразительно. А тела покачивались и извивались так плавно, словно это не человеческие тела, а водоросли, раскачивающиеся на гребне волны. Вскоре я понял, что танец был своего рода пантомимой, которая позволяла молодым людям и девушкам объясняться друг другу в любви. До вступления в брак они пользуются относительной свободой, но свобода эта не имеет ничего общего с сексуальной распущенностью.

Правила поведения, освященные вековыми традициями, — я имел возможность узнать лишь некоторые из них, — а также культ моря и солнца определяют весь жизненный уклад обитателей Нукуману. И правила поведения, и религия идеально приспособлены к условиям этого района земли. Поэтому любая чужеродная идея, которую европейцы попытаются навязать островитянам, любой запрет, противоречащий их естественным склонностям, не только не приведут к созданию хоть сколько-нибудь реальных ценностей, а, наоборот, разрушат то прекрасное, что было рождено древней культурой Нукуману. Между прочим, народом Нукуману создано гораздо больше духовных ценностей, чем, скажем, обитателями Бугенвиля или папуасами, живущими в горных районах Новой Гвинеи.

Поэтому миссионерам запрещено не только проповедовать христианство, но и вообще появляться на острове. Австралийские власти были вынуждены заявить, что жители Нукуману сами решат, пускать или не пускать к себе миссионеров и проповедников. Насколько мне известно, островитяне до сих пор не желают иметь дело ни с одним миссионерским обществом.

Однако отсюда вовсе не следует, что на этом острове все остается таким, каким было тысячу лет назад. Совет старейшин — старый Лау Тереху был одним из пяти его членов — считал, что молодое поколение островитян должно постепенно познавать мир, который находится за горизонтом. Поэтому Совет отбирает наиболее одаренных юношей и посылает их за счет администрации в Сохано, в Порт-Морсби, Рабаул или даже в Австралию, чтобы они учились и приобретали нужные знания. В результате этой весьма разумной политики на Нукуману есть сейчас врачи, фельдшеры и радиотехники, которые родились и выросли на острове. Закон божий в школах не преподают. Старейшины полагают, что дети должны постигать тайны моря, земли и неба, а не забивать себе голову библейскими историями.

Несмотря на разницу в физической силе и склонностях, жители Нукуману — мужчины, женщины, юноши и девушки — работают сообща в интересах детей. Если кто-нибудь предлагает что-то сделать, — как правило, он первый и берется за дело, — остальные тотчас же присоединяются к нему независимо от того, работа ли это, новый танец или песня. Временами у меня появлялось ощущение, будто на Нукуману я обрел нечто такое, что искал всю жизнь и никак не мог найти. Каждый день и каждый вечер приносили мне радость и удовлетворение, и радостью был наполнен каждый миг моей жизни.

Если бы не обязанности врача территориальной администрации, которые требовали моего пребывания в Вакунаи, я навсегда остался бы на Нукуману. После того как я в четвертый раз прибыл на остров, старый Лау Тереху в знак особого благоволения разрешил мне вызвать дождь или разогнать бурю, если мне будет угодно. Мой старый друг не только посвятил меня в магические ритуалы, связанные с дождем и бурей, но и научил некоторым другим приемам волшебства.

Но несмотря на мою добрую волю и наши с Лау Тереху объединенные усилия, нам так ни разу и не удалось вызвать даже самый маленький дождь или прогнать с неба хоть одну-единственную тучку.

Наконец наступил день, когда к Нукуману подошел «Нивани», чтобы забрать меня и доставить обратно на Бугенвиль. Вопреки ожиданиям дождь лил как из ведра и к тому же начался шторм. Капитан не рискнул подойти к рифу, а тем более бросить якорь, и часа через два я увидел, как маленькое суденышко, длиной всего около пятнадцати метров, снова уходит в открытое море. Оно то и дело проваливалось в бездну, открывавшуюся между волнами, и снова мужественно взлетало на гребень очередной волны, пока, наконец, не исчезло за горизонтом.

Таким образом мне представилась счастливая возможность провести на Нукуману еще целую неделю.

Лау Тереху, эта старая лиса, весьма бдительно следил за мной. Для своих восьмидесяти лет он выглядел очень молодо. От остальных уроженцев Нукуману Лау отличался небольшим ростом, всего метр шестьдесят, но чрезвычайно величественной осанкой и вообще всем своим обликом он напоминал древнего патриарха. За всю свою долгую жизнь он не потерял ни одного зуба, а глаза у него были ясные, как у молодого человека.

Иногда Лау приходил ко мне в гости в сопровождении жены Tayipy, которая была на пятьдесят лет моложе его. Она научила моего повара Соуи готовить салат из мяса омаров, листьев куму, бананов и «кулау» — кокосового молока. Салат оказался очень вкусным, но от меня жена Лау старалась держаться подальше.

Иногда они приходили ко мне в гости вместе с девочкой лет пяти. Это было самое очаровательное существо, какое я только видел. Однажды я спросил Тауру, как зовут ее дочь. «Тэи», — ответила Тауру и с нежностью посмотрела сначала на своего супруга, а потом на маленькую Тэи.

Я так и не узнал, была ли Тауру женой Лау Тереху или просто его возлюбленной, живущей с ним в одном доме. Мне не хотелось задавать Лау вопросы, которые могли показаться ему бестактными.

Глядя на Тэи, я понял, что на этом острове в детях воспитывают доверие и любовь друг к другу и вообще ко всем людям.

Ни мальчики, ни девочки не носят одежды лет до пяти-шести. Дети на Нукуману застенчивы, но не пугливы. Родители приучают их к чистоте, воспитывая в них отвращение к грязи.

Раз в пять лет на Нукуману устраивают празднество, на которое приглашают всех мальчиков, достигших к этому дню половой зрелости. Старики поучают их, как следует правильно питаться, что такое нормальный и здоровый образ жизни. После этого празднества мальчики считаются уже юношами, у них появляются первые обязанности перед обществом. Прежде всего они обязаны ухаживать за маленькими братьями и сестрами, а также за престарелыми, если те в том нуждаются. И каждый должен найти себе подружку, чтобы со временем обрести подлинную гармонию в жизни.

Когда юноша и девушка испытывают друг к другу симпатию, не считается предосудительным, если между ними возникнут любовные отношения. В отличие от жителей Бугенвиля и почти всех меланезийских островов обитатели Нукуману в знак любви и нежности целуются.

Раньше мне и в голову не приходило, что на земле есть уголок, где жизнь построена на принципах доброжелательности и взаимопонимания, где совершенно отсутствуют зависть и конкуренция и ничто не мешает людям быть жизнерадостными и счастливыми. Когда я приезжал на этот остров, то каждый раз узнавал что-нибудь новое для себя и каждый раз думал о том, что мы, белые, могли бы очень многому научиться у обитателей Нукуману. И с тоской вспоминал о насыщенных влагой джунглях Бугенвиля, о скользких глинистых склонах его гор.