Острова на горизонте

КАК РАСКРЫВАЮТСЯ МОРСКИЕ ТАЙНЫ

— Стоп! Одерживай! Коля, развязывай куток!

Набитый рыбой, раздувшийся шаром, трал плавно раскачивался над палубой. Один из матросов подныривает под него, дергает веревку, и улов шуршащим, серебристым потоком выливается в обширный рыбный ящик.

— Пошевеливайся, наука! — говорит рыбмастер.

— Шевелюсь, шевелюсь! — отвечаю я, представляющим в данный момент «науку». — Сейчас, ребята, минуточку.

Рейс в Центральную Атлантику. На мне лежит обязанность собирать редких обитателей океана для музея научно-исследовательского института, и я от каждого траления жду чего-то необычного…

Итак, что тут есть? Как золотоискатель в груде породы, я роюсь в улове. Вот отличная веточка красного коралла. Будто круглые сыры, лежат губки; среди рыб притаились моллюски, известные у рыбаков под названием «морское ухо», их оранжевые раковины действительно чем-то напоминают узкое и длинное ухо; неповоротливо ворочается рак-медведь. В коллекции музея уже есть несколько таких раков, но я откладываю в тазик этого занятного обитателя океана, посажу его в аквариум, понаблюдаю за ним…

А это что? Среди темно-фиолетовых «черных окуней» глянцево блестит желтый пузырь. Я наклоняюсь, подставляю ладонь, и тугой шарик перекатывается в нее. Поднимаю руку на уровень глаз — рассматриваю пестрый шарик. Это рыбка! У пузыря, затейливо разрисованного природой в синеватые полоски и крапинки, есть прозрачный хвостик и плавники.

Я смотрю на рыбку, а она на меня ярко-голубыми бисеринами глаз. Рот у рыбешки широко раскрыт. Почему же тогда газ, наполнивший ее тело, не выходит наружу? Оказывается, горло закрыта плотной кожистой пленкой.

Раздувающихся рыб нам приходилось видеть много раз. Скалозубы, фахаки и иглобрюхи часто попадали в тралы и, оказавшись на палубе, тотчас превращались в колючие шары. Но такой пузырек мне попадается в руки впервые. У рыбки забавные грудные плавнички. Они как лапки. Сверху темные, а снизу розовые.

— Ну-ка пойдем, пузырь, в лабораторию, в аквариум, познакомимся поближе!

Рыбка падает в воду и, перевернувшись вверх брюшком, замирает как убитая. Проходит минута, пять… Рыбке надоело висеть в воде вниз головой. Она шевельнулась, затрепетала хвостиком, напряглась, и воздух побежал из ее рта. Шарик сморщился, словно его проткнули иголкой, и принял почти рыбьи формы. Правда, рыбки несколько уродливой, головастой, коротенькой, но все же рыбки.

Перевернувшись вниз пестрым брюшком, она опустилась на дно, на три точки, как самолет, — на два грудных плавника и хвостик, — и замерла, тяжело поводя жаберными крышками. По-видимому, это очень нелегко — раздуваться шариком. Такое упражнение отнимает много сил и энергии…

Глаза-бисерины внимательно оглядели песок и мое лицо у стенки аквариума. Видно, моя бородатая физиономия произвела на рыбеху отталкивающее впечатление. Она попятилась, неуклюже развернулась и… пошла прочь.

Нет, я не оговорился — рыба не поплыла, а именно пошла! Я прижался носом к аквариуму с другой стороны. Рыбка остановилась, рассмотрела меня. Явно я ей не нравился. Опять развернулась и побрела, оставляя на песке маленькие точечки следов. Она путешествовала по аквариуму на грудных плавничках-ножках, смешно приподнимая заднюю часть тела. Чудеса, да и только! Рыба — и ходит! Оказывается, в океане все бывает: вот она, эта ходячая рыбка, — топает по песочку, идет легко и довольно быстро. Это рыбка-клоун, из отряда ногоперых, подотряда морских клоунов. Выяснилось, что я не сделал никакого открытия, — такие рыбешки известны науке уже давным-давно. Долго я не отходил от аквариума, рассматривая забавную рыбку. Не важно, что она открыта и изучена. Многим ли посчастливилось увидеть, как именно ходят такие рыбки?

…В тот вечер я до глубокой ночи застрял в судовой лаборатории. Было тихо, тепло. Шли на юг, в Гавану. За переборками умиротворяюще всплескивал небольшими волнами океан.

Мои товарищи из нашей научной группы занимались своими делами. Один титровал воду, определял содержание в ней соли, другой шелестел страницами толстенного английского определителя рыб, а третий вычерчивал на карте сложный курс поисковых разрезов — голубые линии с нанизанными, как бусы на нитку, кружками морских станций.

Мы ищем рыбу, движемся по океану зигзагами. Идем сначала на север, потом резко сворачиваем на запад, затем на юг, бороздим воды параллельно материку и снова сворачиваем на восток, в океанские широты. И что ни кружок, судно ложится в дрейф и штурман объявляет: «Внимание! Гидрологическая станция!»

Станции, станции, станции… Сотни измерений температуры воды на разных глубинах, сотни проб воды на содержание в ней кислорода, солей фосфатов.

Для чего же все это нужно? Мы отыскиваем в океане наиболее благоприятные для обитания косяков рыбы места. И, обнаружив такие, делаем контрольные траления, выясняем, есть тут рыба или нет?

Так и катятся дни и ночи нашего рейса. Катятся вычерченные линиями и крутыми поворотами разрезов, нарисованные кружочками станций и черточками тралений на голубом поле нашей рейсовой, поисковой карты.

Уже кое-что сделано: отдельные участки океана очерчены красными овальными линиями с цифрами посредине. Это новые районы лова рыбы, которые мы предложим промысловикам. Но еще немало нужно сделать. Впереди сотни миль разрезов и много-много пустых кружочков, морских станций, ожидающих нас впереди, большая напряженная работа.

Поздно. Пора спать. Мои товарищи уходят. Я остаюсь. Сижу перед аквариумом, разглядываю своих пленников. В одной пластмассовой банке бродит голубоглазая рыбешка, в другой сидит симпатичнейший, общительный рак-медведь, а в третьей нервничает пугливый рак-отшельник.

Рыбка ходит и ходит, весь песок истоптала своими розовыми ножками. Сейчас я наблюдаю за раком-медведем. Действительно, в нем есть что-то от медведя. Рак на вид неуклюж, неповоротлив. Он весь закован в мощный, в мелких пупырышках панцирь и вооружен двумя широкими лопатообразными отростками.

Рак уже двое суток голодает. Но так нужно. Мне хочется посмотреть, каким образом он разыскивает пищу. Для чего ему эти лопатки? Роет он ими, что ли? Или, как щитом, закрывается, если на него кто-нибудь нападет? Длинным пинцетом я зарываю в песок кусочек пахучего мяса и жду: что он предпримет? Рак чувствует запах. У всех раков прекрасно развито обоняние. На погибшую и упавшую на дно рыбу или морское животное раки собираются отовсюду, совершая переходы в сотни метров.

Рак приподнимается, опускает лопатки-отростки к песку, упирается и вонзает лопатки, как нож бульдозера, в грунт. Оставляя за собой широкую полосу взрыхленного песка, рак пропахивает дно аквариума. Он упирается ногами, помогает себе хвостом и разрывает песок.

Ну, кажется, все в порядке: лопатки выковыривают из грунта кусочек мяса, выбрасывают его на песок. Рак приподнимает лопатки. Ярко сверкая в свете электрической лампы, песчинки спадают с них. Я прислушиваюсь. Словно кто-то включил стрекочущую машинку — это рак пережевывает пищу. Вот и еще с одной тайной океана я познакомился — с маленьким трудолюбивым подводным землекопом. Днем он спит, а ночью выползает откуда-нибудь из обломков рифов и до самого утра трудится, пропахивает океанское дно своими лопатками.

Оставляю этого рака в покое — пожалуй, больше ничего нового о своей жизни он мне не расскажет — и пододвигаю банку с отшельником, с «мошенником», как обычно называют таких раков матросы. Они часто попадаются в тралы. Что ни раковина от брюхоногого моллюска, то сидит в ней, шевелит длиннющими усами красный, весь в жестких волосиках, рак. Видно, на дне океана жилищная проблема так же сложна, как и на земле. Поэтому нам не попадалось еще ни одной пустой раковинки. Либо в ней жил моллюск, настоящий хозяин известковой квартиры, либо обитал «мошенник».

Высоко приподнявшись на тонких лапках, рак отбегает в угол аквариума и шмыгает внутрь своей квартиры. Он то выскакивает из нее, то так же стремительно прячется.

На раковине растет чудесный морской анемон, цветок с нежнейшими голубоватыми лепестками. Это актиния, кишечнополостное животное. Тысячи актиний населяют океанское дно, обычно на мелководьях. Тонкие и изящные, они раскачиваются под едва заметным движением воды, а их «лепестки» — щупальца — извиваются и трепещут.

Но цветы эти очень коварные: нежнейшие на вид щупальца вооружены мощными батареями особых стрекательных клеток. Стоит какой-нибудь неосторожной рыбешке прикоснуться к ним, и тысячи невидимых отравленных стрелок вонзаются в ее тело, парализуют и умертвляют.

Не так-то легко сковырнуть актинию с камня или рифа, по раки-отшельники очень легко снимают их — берут клешней за основание и пересаживают на свою раковину. Не для того, чтобы раковина-дом стала более нарядной. Просто это удобно и раку, и актинии. Актиния подбирает остатки со стола рака — крошки разодранных его мощными клешнями рыбок, а рак чувствует себя более спокойно, находясь под защитой стрекательных батарей актинии.

Интересно наблюдать за «мошенником». Я кормлю его в определенное время. Прежде чем дать рыбку, стучу ногтями по стеклу: «Обед!» «Мошенник» знает этот стук, выскакивает из своего угла и поднимает вверх клешни — «А ну, давай! Что ты там сегодня принес?»

Наевшись, он рвет рыбку на клочки и подает клешней наверх. Нежные щупальца живого цветка обхватывают кусочки, волнообразными движениями перекатывают в центр, там открывается темное отверстие — рот животного, — и пища исчезает. Постепенно тонкий стволик актинии распухает. Она оседает, раздувается и уже напоминает не цветок, а бочонок. Щупальца сокращаются, и актиния торчит на раковине безобразной рыжей бородавкой.

Стучу ногтями по стеклу. Рак подбегает к самому стеклу и задирает вверх клешни: давай! Я перестаю стучать и ничего не даю. Ишь ты лоботряс! А вот возьму и не дам больше ничего.

Рак убегает в угол. Он нервничает. То выскакивает вместе с домиком из угла, то мчится обратно. Представляю, как это неприятно и неожиданно: ждал, ждал сигнала, наконец дождался — и ничего не получил!

Прошло минут десять. Будто поняв, что от меня ничего не дождется, рак вдруг поднял одну из клешней вверх, обхватил толстую актинию за «талию» и… со всех сил сдавил ее. Актиния вздрогнула, вдруг выросшие щупальца-лепестки возмущенно затрепетали, в центре их открылось отверстие, и… оттуда выскочил кусочек рыбки! Он был совершенно свеж. Словно лежал в холодильнике. Рак с жадностью схватил его и, разорвав на клочки, съел. Потом клещами сжал актинию еще раз и еще. Актиния отдала несколько кусочков рыбы и вновь стала стройной. А рак, почистившись и погуляв но аквариуму, уволок свой домик в угол аквариума и спрятался в него.

Я выключил свет и пошел спать. Ночь была лунной, и я еще долго стоял, облокотившись на фальшборт, глядя в черную воду, в которой колебались звезды, и размышлял о только что увиденном.

…Рыбку и рака-медведя я выпустил: они достаточно послужили мне. Свобода была им наградой. А рак-отшельник долго жил в аквариуме. Мы привыкли друг к другу. Я точно в определенный срок кормил отшельника, и рак стал неторопливым и даже степенным. Но однажды что-то случилось. Рак затаился в своем домике и не вылезал из него неделю. Может, он заболел, а может, просто грустил по свободе. Так он и погиб, маленький забавный рак, обитатель огромного и удивительного чуда природы — океана.