Острова пряностей

Эпилог

Какие впечатления остались бы у Альфреда Уоллеса от Островов пряностей, если бы он посетил эти места повторно, в составе нашей экспедиции? Со своим неиссякаемым оптимизмом он, вероятно, старался бы подчеркнуть положительные стороны всего, что открывалось нашим взорам. Во-первых, он был бы приятно изумлен тем, как разрослась деревушка Хаар на Кай-Бесаре, которая в середине XIX столетия представляла собой скопище ветхих лачуг. Сегодня Хаар стал больше, чище и благоустроеннее. Также и деревушка Кабей, где мы видели красных райских птиц, превратилась в гораздо более приятное место для своих обитателей, чем типичная деревня на Вайгео во времена Уоллеса. В то время, по наблюдениям Уоллеса, туземцы существовали практически впроголодь, а нас встретили вполне благополучные, сытые и довольные своими жизненными условиями люди. При этом большая часть семейств жила по-прежнему в хижинах на сваях, с крышей из пальмовых листьев, вроде той, в которой ютился Уоллес со своими коллекциями.

Но дома были добротно отремонтированы, и мы не замечали никаких признаков нехватки продуктов питания. В изобилии имелись овощи, залив кишел рыбой, и, благодаря торговле красными райскими птицами — которая, правда, запрещена законом, но все равно велась с необходимыми предосторожностями, — жители Кабея смогли построить небольшую симпатичную церквушку; в каждом доме хватало кухонной утвари, одежды и керосиновых ламп, так что условия жизни были вполне комфортны.

И в Хааре, и в Кабее улучшение качества жизни произошло без ущерба для окружающей среды. Мы шли в Хаар по лесу, в котором обитали прекрасные птицы и бабочки — и не видели следов бездумных вырубок или хищнической, до полного уничтожения, охоты на его обитателей. Джунгли вокруг Кабея остались почти в первозданном состоянии: огромные массивы девственных тропических лесов, изобилующие птицами различных видов. Не говоря уже о том, что количество райских птиц, судя по всему, увеличилось со времен Уоллеса, и с другими птицами дела обстояли неплохо — Буди за время нашего пребывания на Кабее насчитал не менее 82 видов.

Здесь мы увидели самый лучший пример сохранения природной среды с одновременным улучшением условий жизни населения, и это было тем более удивительно, что не сопровождалось какими-либо специальными мероприятиями по охране окружающей среды. Кабей входит в состав большого природного заповедника Вайгео, но мы не видели и даже не слышали ни о каких запретах или действиях охранного порядка и вообще о соблюдении законов по охране окружающей среды. Статус заповедника если и давал какой-то эффект, то заключался лишь в благотворном отсутствии воздействия современной цивилизации, что вкупе с малочисленностью местного населения и удаленностью островов обеспечивало желанный результат. Ситуация с лесом вокруг Хаара интереснее, так как даже формально эта территория не является национальным парком или заповедником. Кроме того, и население гораздо более многочисленное. Но нам показалось, что традиционные меры охраны природы, во всяком случае, столь же эффективны, как и любые современные природоохранные принципы.

Положительные впечатления сопровождали нас с начала до конца нашего путешествия. Прекрасные воспоминания остались от Варбала, где строилась наша лодка. Чистые песчаные улицы и размеренный ритм жизни обеспечивали местному населению завидное качество жизни. Жизнь на островах Банда протекала так же безмятежно, как и во времена, когда здесь жил Бин Салех Баадилла, торговец чучелами птиц. Плодородные холмы и плоскогорья Минахасы на острове Сулавеси по-прежнему покрыты лоскутным одеялом из рисовых полей, огородов и фруктовых садов.

Наблюдая за сотнями лошадиных повозок, на которых крестьяне доставляли свой товар на рынок, мы не заметили ни одного ослабшего от голода или больного животного.

Темными пятнами на этом оптимистичном фоне были города. Очень часто, оказываясь в крупном населенном пункте, мы хотели как можно скорее из него выбраться. Амбон, Доббо, Соронг, Манадо — везде мы встречали мрачноватое сочетание чрезвычайной перенаселенности, плохих жилищных условий, неработающей канализации, безобразно свешивающихся электрических кабелей и частых транспортных проблем. Только Тернате строился согласно плану. Промышленные районы располагались в южной части города; улицы, застроенные аккуратными жилыми домами, тянулись на север; центр города свободен от транспорта, сюда открыт доступ только автомобилям для развозки товаров и традиционным конным полицейским. Уоллес, наверное, по-прежнему предпочел бы устроить базовый лагерь в Тернате, гораздо более приятном для жизни, чем Манадо или Амбон. Что касается последних, он бы сравнил их с трущобами викторианской Англии; по иронии судьбы, то, что Уоллес оставил, отправившись в путешествие, в Ливерпуле сто сорок лет назад, мы нашли в переполненных городах Моллукского архипелага в XX столетии.

Но и в этих городах Уоллес указал бы на существенные изменения к лучшему. Он был поборником общественного просвещения, и прогресс в этом отношении на Островах пряностей стал, возможно, самым большим и самым позитивным изменением, которого он только мог ожидать. Начальное образование сделалось практически повсеместным. Толпы школьников в форменной одежде стали неизменной приметой Моллукских островов — как в центрах городов, так в глубинке. В самой отдаленной деревне, состоящей из дюжины крытых пальмовыми листьями хижин, мы повстречали учителя начальных классов, хотя там не было нормального школьного здания и было очень мало книг. Грамотность повсеместна, чего Уоллес не мог бы себе представить в самых смелых мечтах и чему он был бы чрезвычайно рад.

Как бы он отнесся к смешению различных народностей и стиранию культурных различий, не столь очевидно, так как известно, что Уоллес наслаждался чудесным разнообразием культур, с которым познакомился, путешествуя по островам архипелага. У него был острый глаз, он подмечал различия в одежде, диалектах, архитектуре и обычаях разных островов. Наверное, он был бы огорчен, узнав, насколько теперь сгладились эти различия.

Для современной экспедиции это было, скорее, удобно — практически на всех островах, которые мы посещали, жители говорили на одном общем языке. Уоллесу в свое время было гораздо труднее объясняться с туземцами, владевшими только местным диалектом. Да, без сомнения, некоторое культурное разнообразие утрачено. Острова пряностей уже не тот пестрый этнический калейдоскоп, который застал Уоллес.

Самые важные особенности, однако, сохранились. Уоллес многократно подчеркивал, что никогда не чувствовал себя в опасности среди жителей этих островов; никогда от них не исходила угроза. Даже в самой отдаленной деревне на Ару ему было достаточно завернуться в «противомоскитную сетку, чтобы заснуть с ощущением полной безопасности». Для нашей экспедиции это также оказалось верным. Терпение, вежливость и открытость местного населения были поистине замечательны. В любой ситуации, с какой бы целью мы ни вступали в контакт — бросали якорь напротив отдаленной деревни, выходили на берег набрать пресной воды в деревенском колодце или интересовались у уличного торговца, откуда он берет летучих мышей на продажу, — нас встречали неизменные доброжелательность и приветливость. Даже в ситуациях, когда можно было ожидать уклончивости или грубости, мы на самом деле получали открытый и обезоруживающе прямой ответ.

«Я очень боюсь плавать на маленьких лодках», — писал Альфред Уоллес. Так что он, вероятно, отказался бы от приглашения провести несколько дней на борту нашей изящной прау калулис. Судно, построенное на острове Кай, было для него недостаточно большим — во всяком случае меньше любого из тех, на которых ему доводилось путешествовать, возможно, за исключением лишь «маленькой прау», которую он использовал для поездки на Вайгео. Наша прау, однако, очень хорошо себя показала и во многом определила успех экспедиции. Когда мы научились управляться с необычным прямоугольным парусом, нам было достаточно уже малейшего попутного ветерка, чтобы быстро перемещаться в нужном направлении. Плавание между Островами пряностей оказалось настоящим наслаждением. Напоенный ароматами тропических растений воздух был достаточно теплым, и мы никогда не мерзли; мы ни разу не попали в настоящий шторм; навигация давалась нам без каких-либо проблем. Один из нас отыскивал на горизонте удобный ориентир, и мы его придерживались, пока в поле зрения не появлялся следующий остров. Для мореплавания главная трудность — не слишком сильный ветер, а слишком слабый. Самое тяжелое морское приключение Уоллесу довелось пережить, когда во время полного штиля его судно унесло с курса неблагоприятное течение. Нас спасал от такого неблагоприятного стечения обстоятельств небольшой навесной моторчик — с его помощью мы могли противостоять и неблагоприятным течениям, и затяжному штилю.

Но, даже имея моторчик, удерживать лодку на курсе было не просто — сила морских течений нас удивила. Отливные и приливные течения втягивались, как в воронки, в узкие каналы между островами, или разбивались о коралловые рифы, образуя фонтаны и водовороты. Ведя судно между Островами пряностей, необходимо не только выдерживать направление, но и смотреть «под ноги», следить за обстановкой непосредственно за бортом.

Уоллес неизменно преуменьшал опасности морских переходов, которые ему доводилось пережить. По его словам, Индонезийский архипелаг не опаснее лондонских закоулков. Риск повстречать туземца с кинжалом в зубах, гонимого амоком, не больше, чем риск быть покусанным бешеной собакой на улице Лондона или получить по голове кирпичом, свалившимся с крыши в лондонском тумане. Что касается животных, Уоллеса за все время его пребывания в Индонезии ни разу не кусали ни скорпионы, ни змеи, даже когда он пробирался по густым зарослям в поисках жуков и других насекомых. Опасности быть укушенным ядовитой змеей он подвергся лишь раз, когда оказался в каюте большой лодки и уже собирался спать, когда случайно задел рукой большую ядовитую змею, свернувшуюся под койкой. С помощью других пассажиров ему удалось убить ее секачом, после чего он, «решив, что очень маловероятно, чтобы в одну и ту же каюту пробрались две змеи, отвернулся к стенке и заснул». Однако он допускал, что у него остались какие-то смутные ощущения прикосновения к змее, поскольку он лежал всю ночь «удивительно неподвижно».

Тогда, как и сейчас, настоящие опасности путешествия к Островам пряностей были связаны с непредсказуемым риском болезней и недомоганий. Остается только удивляться, что здоровье Уоллеса не слишком пострадало и что после восьмилетней экспедиции он прожил столь долгую жизнь. Ему приходилось часто глотать хинин, но все равно он страдал от приступов малярийной лихорадки, от невралгии и — что хуже всего — от септических язв и чрезвычайно болезненных укусов насекомых. Во время нашей экспедиции все, не исключая Яниса, страдали от тех или иных форм лихорадки, а Бобби даже пришлось отправиться домой из-за приступа малярии. Во время подготовки двое из нас переболели лихорадкой денге — несмотря на многочисленные меры предосторожности и вакцинацию, регулярный прием таблеток против малярии и тщательную фильтрацию воды, которую мы использовали для питья и приготовления пищи.

Фотограф Пол Харрис, посетивший нас во время экспедиции, получил травму при ударе о коралловый риф, и нашему доктору Джо пришлось зашивать рану. Но все это не идет ни в какое сравнение с опасностями, которым подвергался Уоллес.

Ему приходилось самому лечить свои болезни и раны, и в случае серьезной угрозы для здоровья обратиться было не к кому.

Мы провели в Индонезии столько же месяцев, сколько Уоллес — лет. Поэтому наши впечатления неизбежно грешат поверхностностью, хотя мы смогли посетить большую часть островов, которые послужили Уоллесу плацдармом для его новаторских исследований. Сосредоточившись на маршруте Уоллеса, мы оставили в стороне территории, на которых велись другие природоохранные проекты. Например, на севере Сулавеси имеются национальные парки, намного превосходящие по размеру парк Тангкоко. В одном из них проводится на постоянной основе программа по выращиванию малео — подросших птенцов выпускают на волю, чтобы восполнить популяцию этих, на собственное несчастье, очень вкусных птиц, когда-то населявших пляжи Тангкоко. Но эти национальные парки остались за рамками нашей экспедиции, да и вообще следует помнить, что наши впечатления собраны только с узенькой полоски широкого кольца Индонезии.

Райские птицы были основной целью экспедиции Уоллеса как коллекционера, и в некотором смысле для нас это тоже верно. Для него они символизировали все самое прекрасное и редкое в природе Моллукских островов. Он задавался вопросом: что станет с этими чудесными созданиями, когда сведения о них распространятся по всему миру? Проведя три года на Островах пряностей, Уоллес пришел к выводу, что местные охотники скрывают их настоящее количество и видовое разнообразие. Ему удалось заполучить образцы всего пяти видов из четырнадцати, о которых тогда было известно, хотя двадцатью годами ранее, проведя несколько недель на побережье, можно было закупить в два раза больше разных видов, и для этого не пришлось бы прочесывать внутренние области островов и затрачивать такие усилия, как Уоллес. Причиной обеднения местной фауны, по мнению Уоллеса, была чрезмерная требовательность торговых агентов султана Тидоре. Незадолго до появления Уоллеса они начали скупать птиц малоизвестных видов, которых было трудно отследить и выловить, но платили за них очень мало. Поэтому местные предпочитали говорить, что эти птицы очень редки, и торговали более распространенными видами.

Уоллес, однако, ошибался. Птиц малоизвестных видов не только сложно выловить; они действительно редки и водятся лишь в отдаленных областях Новой Гвинеи, где Уоллесу не довелось побывать.

Спустя 140 лет у нас тоже не было возможности насладиться созерцанием всех видов райских птиц. Наш маршрут, повторяющий путь экспедиций Уоллеса, позволил нам познакомиться только с четырьмя видами райских птиц. Пятый вид обитал в Дорее на Ириан Джайе, куда мы не заходили. Таким образом, если наша экспедиция проходила под знаком райских птиц и ставила целью выяснить, как изменился природный мир Моллукских островов по сравнению с тем, что застал Уоллес, то результат оказался неоднозначным. Мы видели только одну большую райскую птицу в заповеднике Баун на Ару и узнали, что там обитает и второй вид — королевская райская птица. Но мы уезжали из Бауна с неприятным ощущением, что в самом заповеднике что-то не ладится — он слишком сильно зависел от поддержки международных природоохранных фондов. Если эта поддержка прекратится, с нею прекратится и существование заповедника.

С другой стороны, на Вайгео красные райские птицы чувствовали себя очень неплохо, так как их существование приносило ощутимую выгоду местному населению. Вымпеловая птица занимала промежуточное положение в смысле численности. Возможно, нам удалось увидеть даже больше этих удивительных созданий, чем Уоллесу, — он смог собрать только семь штук. Но на Бакане, где Уоллес пополнил свою коллекцию образцами этого вида, не осталось ни одной вымпеловой райской птицы. Много лесов на острове вырублено для расчистки земли под пашни и огороды, и, таким образом, среда обитания вымпеловых райских птиц разрушилась. Они, вероятно, исчезли с Бакана еще до того, как охотники-профессионалы из Сиданголи приступили к своей работе. Теперь центр их местообитания сместился. «Заповедник» райских птиц на Бату Путих переживает не лучшие времена. Шум проезжающих машин, разрушение местообитаний и непродуманное стремление к развитию туризма обрекли здешнюю колонию райских птиц на вымирание. В глубине острова остались другие колонии, некоторые из них, вероятно, еще не обнаружены, а кроме того, мы видели стаю вымпеловых райских птиц на рассвете и на закате в джунглях за Лаби-Лаби. Так что остается надежда, что открытый Уоллесом вид райских птиц не исчезнет бесследно с лица земли, если будут приняты соответствующие меры по их защите.

Как должна быть организована эта защита — неоднозначный вопрос. Наиболее профессионально дело поставлено у рейнджеров Тангкоко. Они трудятся с энтузиазмом и энергией, но у них нет никакой реальной власти.

У министерства лесного хозяйства, ответственного за охрану окружающей среды, напротив, есть законная власть, но нет интереса к работе, а мизерное техническое оснащение на местах не позволяет заработать какие-либо средства для самообеспечения. Культурные традиции мешают охранникам вступать в открытую конфронтацию с браконьерами и другими правонарушителями, и, что еще хуже, нищета сотрудников национальных парков означает, что они весьма склонны брать взятки. Результат всего этого может быть очень плачевным, о чем свидетельствуют такие примеры, как убийство черепах на пляже острова Энью и массовое разграбление их гнезд.

Если бы с нами был Уоллес, самое неприятное впечатление у него вызвали бы переполненные народом городские улицы, а не леса. Он бы ужаснулся, глядя с борта нашей прау, когда мы входили в гавань Амбона, — прекрасный подводный коралловый сад, который он описывал с таким восторгом, безвозвратно разрушен. Вместо кристально чистой воды залив Амбона заполнен тошнотворной коричневой жижей, в которой среди нефтяных пятен плавают мятые пластиковые бутылки и прочий мусор. Многие мили мы плыли по чистому, сверкающему изумрудными и бирюзовыми бликами морю. В течение длинных переходов от одного острова к другому мы ни разу не видели разливов нефти, а мусор антропогенного происхождения попадался довольно редко. Течением обычно несло раскисшие от воды стволы пальм, которые плавно колебались и поворачивались в воде. Но грязный залив Амбона послужил предупреждением о том, что не все так прекрасно, а в конце нашей экспедиции, когда мы прибыли в небольшую гавань Манадо, нас ждало еще одно жестокое разочарование. Здешняя грязь и запущенность превосходили все мыслимые границы. Дурно пахнущее желто-коричневое пятно тянулось в море от берега, усеянное всевозможным городским мусором. Невероятно, но факт — пятно охватывало весь залив Манадо и подходило к одной из важнейших достопримечательностей региона — острову Бунакен. Этот остров, а точнее, огромный коралловый риф рядом с ним, — всемирно известным туристический объект, особенно популярный среди дайверов. На берегу залива Манадо поднимались металлические остовы дюжины строящихся отелей, которые вскоре будут готовы принять предполагаемые толпы туристов. Но в Манадо нет городских сооружений для очистки сточных вод. Если не принять срочных мер, каждый новый отель, с большой вероятностью, будет сбрасывать отходы прямо в залив, и коралловый риф — главный объект, привлекающий туристов, — вскоре погибнет.

Если бы Уоллес знал, что угроза подводному миру так же велика, как и надводному, он бы одобрил наше решение относительно судьбы прау, носящей его имя, — мы передали ее организации, занимающейся охраной коралловых рифов в Манадо. Целью этой группы является защита экосистемы коралловых рифов, и нашу прау планировали использовать как вспомогательное судно в программе по охране подводного мира Сулавеси.

Отдав лодку, мы лишились нашего общего дома, и участники экспедиции начали разъезжаться, каждый в свою сторону. Джулия отправилась в Англию, где она собиралась подготовить информационный бюллетень для рассылки в школы, в которых она вместе с Буди читала лекции, — в совокупности их посетили более пяти тысяч слушателей в 119 школах. Бюллетень должен был поведать о результатах нашего путешествия. Буди остался в Манадо, решив поработать некоторое время в местном отделении охраны окружающей среды перед возвращением на Калимантан. Почти неделю он потратил на то, чтобы определить и переписать всех птиц, которых ему удалось увидеть за время нашей экспедиции; в список вошли 239 видов. Хуже всего пришлось Янису, для которого в большей степени, чем для любого из нас, «Альфред Уоллес» стал родным домом и сосредоточием всех интересов на протяжении четырех месяцев. Он следил за порядком внутри и снаружи лодки, отскребал наросшие на бортах водоросли, для чего ему приходилось прыгать в воду и плавать вдоль борта со скребком в руках. Когда мы сходили на берег, чтобы отправиться в лес, он всегда вызывался остаться на борту в качестве сторожа или располагался на пляже, присматривая за лодкой.

Он был очень предан нашей команде на протяжении всего путешествия, хотя, возможно, под конец, когда мы уже научились обращаться с парусами и следить за лодкой, мог немного заскучать, так как перестал быть необходимым. Его тем не менее никогда не покидало добродушие. Теперь он чувствовал себя как школьник после завершения самого интересного и важного периода учебы. В кармане у него был билет домой, на Кай-Бесар, и вознаграждение за работу во время экспедиции; мы заплатили ему больше, чем договаривались, так что он, по местным меркам, очень неплохо заработал. Но все равно, когда он пришел прощаться с нами, вид у него был очень грустный — теперь экспедиция останется только в памяти, станет чем-то, о чем можно будет рассказывать снова и снова всем друзьям и приятелям на Варбале.

Джо, Леонард, Трондур и я собрались для последней совместной трапезы в честь Альфреда Уоллеса. Из его дневников можно сделать вывод, что он с интересом относился к любым кулинарным новшествам и всегда стремился попробовать незнакомые блюда, будь то высушенные морские улитки или костлявый какаду. Поэтому мы решили отведать блюдо местной кухни и выбрали кафе, в котором подавались только традиционную еду Минахасы. Тут предлагали три основных мясных блюда: из собаки, летучей мыши и крысы, тушеных в кокосовом масле и приправленных большим количеством специй. Мы попробовали все три. Крыса была слишком резкой и неприятной на вкус, а собака немного напоминала говядину. Мы согласились с Уоллесом, что лучше всего летучая мышь. По его словам, у нее был вкус как у зайца, но при этом он не уточнил, что ее подают в неразделанном виде — вместе с мохнатыми крылышками.

Наконец, все, кроме Буди, разъехались по своим странам и домам; я уезжал последним. В аэропорту на стойке регистрации меня задержали, так как туристическая виза в моем паспорте оказалась просроченной. Меня отвели к начальнику иммиграционной службы. Там я извинился и объяснил, что из-за бюрократических проволочек в Джакарте не удалось получить визу на нужный нам срок. Наши официальные визы для научной работы еще не были готовы, когда начался период муссонов и необходимо было выезжать. С момента отплытия никто не интересовался нашими визами, а возвращаться в Джакарту за требуемой визой у нас не было возможности. Начальник выслушал меня благосклонно и предложил урегулировать вопрос, заплатив штраф. Я пересчитал деньги и выложил их на стол. Потом он попросил меня рассказать о нашем путешествии, и я начал объяснять, кто такой Альфред Уоллес. Но оказалось, что он знает не только об английском путешественнике викторианской эпохи, но даже о «линии Уоллеса».

Он выслушал мой краткий рассказ и затем, когда объявили посадку на самолет, собрал разложенные по столу купюры и протянул их мне. «Заберите, — сказал он, — я рад, что вслед за Уоллесом вы и ваша команда побывали в тех уголках Индонезии, которые даже я не видел, и что ваше путешествие принесло вам столько радости».