Острова Тубуаи

Глава 9

На следующий день, в воскресенье, я сидел дома. Ко мне заходили Сашка с Чикой, звали гулять, но я с ними не пошел. Выбрался во двор только вечером.

Здесь я нашел всю нашу компанию. Но, что было всего неприятнее, здесь же, на волейбольной площадке, находились и все Аленкины подружки — девчонки из нашего и из «а» класса, а с ними Гриня Колончаков и его приятель Генка.

— Кого мы видим, кого мы видим! — запел Гриня. Он явно издевался.

— Пошли отсюда, — сказал я друзьям, но меня вдруг окликнула Аленка.

— Ничего больше не хочешь сказать? — спросила она.

— Нет, — буркнул я, — не хочу.

— А жаль. Я бы еще раз послушала. Об островах. И как вы там вигвам построите! И как плещутся при луне и помахивают хвостами киты! Киты!.. Хвостами!.. Помахивают! Вот умора! Валька, скажи, это ведь ты придумал… скажи, согласился бы ты, чтобы я с вами поехала? Жила бы там с Андрюхой, и мы бы смотрели на океан. И по волнам бы на плотах катались! А то он меня звал, знаешь? А тебя, наверное, не спросил. А, Валька?

Пока Аленка говорила, девчонки смотрели на нас и хихикали потихоньку. Гриня же с Генкой ржали во всю глотку. Не смеялись только Аленка и мои друзья.

— Андрюха?! — повернулся ко мне Сашка.

— Ни хрена себе! — присвистнул Чика.

На Вальку я боялся смотреть. Но все же заметил, как он вжал голову в плечи и от меня отвернулся. Аленка продолжала.

— Я вижу, твои дружки с тобой не согласны. И правда, зачем брать в путешествие женщину. Она может все испортить. Вызвать бурю и погубить корабль!

— Заткнись! — крикнул я Аленке.

— Не кричи на меня. Я и так заткнулась, — прокричала Аленка в ответ. — Не хочу я на твой остров! И острова никакого не будет! Глупые мальчишки мечтают, а девочки-дурочки им верят. Только я, хоть и девочка, не дура! Ты меня так давно знаешь. Неужели еще не понял?

— Ты права, — ответил я. — Я тебя, и правда, не понимал. Теперь понял. Ты — сучка. И пошла ты… — я уточнил, куда.

— Что? — протянула Аленка. Я увидел, что она растерялась.

— Какие мы грубые, какие мы грубые, — опять запел Гриня. — Аленка, ты его в каком виде хочешь — жареным или пареным?

— Дохлым! — выкрикнула Аленка, сорвалась с лавочки и побежала с площадки.

— Что, поговорим? — спросил Гриня и как тогда, на стройке, посмотрел на меня. Я увидел его взгляд. Но сейчас мне не стало страшно.

— Давай, — сказал я.

— Может, на Разувайке? — со смехом предложил он.

Я оцепенел на секунду, но сразу оправился:

— Пошли.

— Вот как… — вдруг посерьезнел Гриня. — Не шутишь?

— Какие шутки, — тихо отозвался я. Но Гриня опять весело смотрел на меня.

— А пошли, — крикнул он. — Вот смеху будет!

Я ничего не ответил — повернулся и пошел. За мной, как на поводке, двинулись все пацаны, даже Валька. А девчонки остались. Они проводили нас испуганными взглядами. Потом они взахлеб рассказывали в классе, какие у нас были лица. «Как у убийц», — говорили они и делали огромные глаза.

Разувайкой мы называли заброшенное футбольное поле сразу за карьерами, где разбил голову Валька. Это место для нас было чуть ли не священным. На Разувайку редко заглядывали взрослые, и каждый, кто приходил сюда как участник драки или как зритель, мог быть уверен, что поединок будет доведен до конца.

Победить на Разувайке значило много больше, чем побить противника в заурядной драке в школьном палисаднике или во дворе. На Разувайку шли рубить самые непримиримые споры, туда отправлялись биться самые лютые враги. Никогда еще с Разувайки поверженный враг не уходил без посторонней помощи. Нередко он отправлялся сразу в больницу. И хорошо еще, что пока ни разу дело не заканчивалось моргом. За последней чертой драки следили зрители Разувайки, молчаливые и настороженные, не упускающие ни одного движения противников. Здесь не должно было быть «случайного» предмета в руке — камня, палки, ножа или кастета. Поэтому участников перед поединком тщательно проверяли. Если кто нарушал правило, тот становился изгоем для всей шпаны города. Все же, во избежание случайностей, противники раздевались по пояс — чтобы не было искушения спрятать что-либо в рукаве.

Было еще одно правило, нарушение которого жестоко каралось. Если ты оказывался в больнице, ты не имел права называть своего противника и даже название Разувайки должен был забыть.

Если чувствуешь слабость — избегай Разувайки. Пусть это позор и унижение, но тебя поймут, примут во внимание твою честность и даже оценят храбрость — признаться в своей слабости. Но если ты пришел на Разувайку, если уже оказался здесь и перед тобой стоит противник, у тебя остается только одно право — не быть забитым насмерть. Потому каждый, кто приходил сюда как зритель, должен был внимательно осмотреть поле и убрать с земли любой твердый предмет, будь то камень, осколок или какая-нибудь железяка. Это делалось для того, чтобы поверженный соперник не мог, падая, расшибиться насмерть. Переломанные же в честном бою руки, ноги, вывихнутая челюсть, разбитая ударом кулака голова были здесь не в счет.

И главное правило было на Разувайке. Побежденный мог взять реванш у своего противника только один раз. Но если он опять оказывался побежденным, то с этого момента должен был подчиниться своему врагу, как господину, навсегда. Выходить в третий раз на поединок он уже не имел права.

Мы пришли на Разувайку. Если в начале дороги Гриня еще задирал меня, говорил, что зря я сюда поперся, лучше бы попросил пощады и он бы меня помиловал ради старой дружбы (я догадывался, о какой «дружбе» речь), и что ему жалко моих родителей — растили сыночка, растили, и вырастили калеку; то, подойдя к полю, он примолк. Даже на него подействовала слава этого внешне ничем не примечательного пустыря. Пока пацаны обшаривали поле, мы разделись. Мы стояли так близко, что почти касались друг друга локтями.

— Все? — крикнул Гриня ребятам. — А то что-то уже домой хотца, к маме. Она пирожки сегодня делает. Давайте скорей, блин…

Но вот поле осмотрено и очищено. Все рассаживаются кто куда. И я вдруг вижу, какая огромная эта Разувайка. Мы выходим на середину поля, становимся друг перед другом. С этого момента уже не избежать драки. Если ты занюнишь и откажешься, ни один друг тебя не поддержит. Тебя будут только гнать как собаку и бросать в тебя камни. Но я и не думал бежать. Я вдруг понял, что думаю о бегстве так, если бы это меня не касалось, никак меня не затрагивало.

Мы закружили один против другого. Никто не решался напасть первым. «Почему он не нападает?» — думал я. Не такой был человек Гриня, чтобы осторожничать или бояться. Или Разувайка на него так подействовала? Я знал, что Гриня, как и я, дрался здесь впервые, хоть и был опытным бойцом. Но я хотел победить, мне необходимо было победить, и для этого я должен был понять противника. Даже почувствовать его удар, пусть первый, еще пробный, но ощутить его сейчас было необходимо. Но мы все кружили друг против друга и никто не бил первым.

Все же я не выдержал напряжения, сделал первый рывок. И в тот же миг получил точный удар в челюсть. Боль меня ослепила. Я кинулся в сторону. Сразу на меня посыпался град ударов, и каждый попадал в цель. Я согнулся, обхватил голову руками. Я понимал, что нельзя стоять, надо двигаться, надо бросаться из стороны в сторону. Я побежал, заскользил по полю, все еще закрыв глаза, но удары не прекращались, я не мог от них убежать, казалось, что у меня не один противник, а несколько, они окружили меня и не выпускают из круга. Вдруг резкая боль в правом боку ослепила меня, я отскочил в сторону и почувствовал, что удары прекратились. Мне было трудно дышать. Я хватал ртом воздух, но он, казалось, не проникал в меня. Я открыл глаза, увидел перед собой Гриню и опять рванул в сторону. Но он остался стоять на месте. Я тоже остановился. Я видел, как мой противник приходит в себя от атаки. Несколько раз Гриня вздохнул глубоко и свободно, и дыхание у него восстановилось. Он готов был продолжать бой. И теперь, улыбаясь, медленно шел на меня, уверенный в победе. И я понимал его торжество. Первый раунд был мной проигран вчистую. Я бегал от Колончакова по полю, как заяц, пряча голову чуть ли не под мышку. Со стороны, наверное, казалось, что я вот-вот замолю о пощаде. Я ненавидел себя за свою проклятую слабость.

Я покосился на зрителей. Но никто не улыбался и не смеялся. А Валька Кулешов, опустив голову, сидел понурый и грустный. Он на нас не смотрел.

Гриня был уже рядом. Но нападать не спешил. Теперь он мог позволить себе поиграть со мной. Он понял, что я физически слабее. Наверное, думал, что внушает мне страх. И был горд этим.

Гриня распялил рот и ухмыльнулся. Он шмыгнул носом, и на верхнюю губу вдруг выскочила крупная сопля. Я содрогнулся от омерзения. Гриня это почувствовал. Он быстро смахнул соплю, крепко сжал зубы. Лицо его побелело от ярости. И в тот же миг я почему-то понял, с какой стороны ждать нападения.

Как я предугадал его движение — не знаю. Но всего лишь на долю секунды я опередил противника, уклонился от удара, метнулся навстречу и уже в прыжке врезал Грине с правой в кадык. Гриня захрипел, схватился за горло. Я стал бить его еще и еще, сильной подсечкой сбил с ног, и он грохнулся на землю лицом вниз и чуть набок, неловко подломив под себя руку. В тот же миг я пнул его, удар пришелся по затылку. Гриня застонал, перевернулся на спину. Я двумя ногами, с разлету, прыгнул ему на лицо и отскочил в сторону.

Зрители поднялись со своих мест. Но они еще не решались выйти на поле. Бой не был закончен, хотя все понимали, что от таких ударов невозможно быстро очухаться. Если вообще можно очухаться. Потому все в нерешительности переминались и смотрели на Гриню. Он медленно поднялся на колени и теперь раскачивался из стороны в сторону, заслонив лицо ладонью.

Я знал, что меня никто не осудит, если я сейчас добью противника. Это была Разувайка, и человеческие правила здесь не действовали. Я знал, что только по этой причине все стояли сейчас, замерев и не смея ступить на поле. Остался сидеть только Валька. Казалось, ему было неинтересно, что творится вокруг. Его голова была по-прежнему опущена. Гриня встал на ноги, опустил руку. Вместо лица у него было красное пятно. Оно казалось плоским. Гриня поморщился и сплюнул. На землю упали густые кровавые ошметки. На губах выступила розовая пена. Левая рука Колончакова плетью висела вдоль тела. Правой он ощупывал лицо.

— Завязывайте, — крикнул Генка, но голос у него сорвался.

Кто-то (кажется, это был Сашка) вышел на поле.

— Назад! — прохрипел Гриня. — Мы еще не закончили. Назад!

Я услышал его голос и почувствовал, что тоже хочу продолжать бой. Какая-то сила подтолкнула меня, я еле сдержался, чтобы не побежать, и медленно пошел навстречу Грине. Он тоже сделал шаг ко мне, но покачнулся, застонал и схватился за левую руку. Этот его стон словно подхлестнул меня. Вмиг я оказался рядом. Я близко увидел его разбитое лицо, его взгляд, в котором сейчас был только ужас. Я ударил. Лицо вдруг исчезло, и я не сразу понял, что Гриня повалился мне под ноги. Тогда я схватил его за волосы, приподнял левой рукой голову, а правой стал бить еще, еще, еще, уже не понимая, куда приходятся удары, пока меня не оттащили. Я вырвался, попытался отойти в сторону, но вдруг согнулся от острой боли в боку. Было ощущение, что мне врезали ломом по ребрам, мне даже показалось, что они опять захрустели.

— Ребро? — я поднял голову и увидел Сашку. Потом Чику. Он стоял перед Валькой и что-то говорил ему. Чика повернулся ко мне, и я увидел, что в его глазах нет обычной усмешки. Сейчас в его взгляде было что-то бабское — жалостливое и растерянное. Заметив, что я смотрю на него, Чика отвернулся.

Я сел на землю, взглянул на Гриню. Он полз куда-то, помогая себе одной рукой, другую прижимал к боку. За ним шел Генка и что-то говорил ему плаксивым голосом.

— Что это он… ползет? — удивился я.

— Потерялся, — ответил Сашка.

— Помоги ему, — попросил я.

Сашка сразу отошел от меня, как будто только этого и ждал. Позвал с собой Чику. Втроем они стали поднимать Гриню. Он мычал и закрывал рукой голову.

— Валька, помоги мне, — крикнул я.

Услышав мой голос, Валька вдруг попятился. Но сразу повернул обратно, подошел, помог подняться. Левый бок у меня горел, каждое движение давалось с болью. Мы медленно пошли с поля. Уже на кромке я обернулся.

— Как он? — крикнул я.

— Да так, — отозвался Сашка.

— Зайди… — опять крикнул я, но говорить дальше не смог, застонал и стиснул зубы. Казалось, тело от боли сейчас лопнет. Сашка кивнул и махнул рукой.

Они уходили, тащили Гриню в противоположную сторону. Это было еще одно правило — противники с Разувайки должны были уходить в разных направлениях, чтобы побитых не видели вместе. Так было легче что-нибудь соврать, если подкатит милиция или любопытный взрослый пристанет с расспросами.