Освоение одиночества. О чем молчат любимым.

Он, она, они...

В этом разговоре в группе чаще других повторялись слова: «друг», «друг должен», «измена», «предательство», «прощаю», «простила», «не могу простить!»...

ОН И ОНА

Он юношей - ждал желаемого для него от девушки, с которой «дружил», от родителей своих и девушки, от товарищей... - ото всех. Теперь - в претензии ко всем!

Она девушкой - ждала того же от юноши, от его родителей, от своих, от товарищей и подружек... Тоже - ко всем в претензии.

Они выросли...

Стариком и старухой ждут.... Все еще ждут, от... не от себя!

В претензии к своим детям, к молодежи вообще, к обстоятельствам, к миру, к судьбе...

Обиженные на всеобщее предательство, умрут, каждый, так и не став никому другом. Даже не ощутив, не открыв, что такое - быть другом. Не причастившись этому таинству и друг с другом!

ОН

Юноша женится, ожидая и требуя ото всех для себя чего-то ему нужного, чего сам не умеет получить. Да он, собственно, и не знает, чего хочет, потому и получить не может. Ощетинился обидами и готовностью обидеться во все стороны, все, вишь, против них. Против него, против нее! А он один - друг и защитник девушки ото всех!

Он начинает жизнь тем, что вламывается в неуважаемый им мир, как Топтыгин в Теремок. Вламывается с претензиями ко всем и вся. Своим отношением задирается, лезет, не замечая того, в драку...

К драке же вовсе не готов. Ждет ото всех, с кем задирается, «хорошего»! Ведь намерения у него самые лучшие. И, натворив непреднамеренно всем зла, и этого тоже не заметив, непременно остается и останется битым.

Сразу после женитьбы уходит в армию. «Хранит верность» жене. Или верит, что хранит. (Другого в такой же ситуации, с таким же отношением к себе и к людям, в армии женили пьяного второй раз при живой жене.)

Возвратившись из армии, узнает, что девушка «гуляла» с другими. Уязвлен, оскорблен! «Не может простить»! «Разочаровывается» в женщинах..., в мире с его устройством..., вообще в «принципах»... «Они все такие»!..

Начинает «веселую» разгульную жизнь.

Ощущает, что спивается.

Женится на другой «тихой и порядочной» девушке. Лечится от алкоголизма и на многие годы... заболевает неврозом со страхами.

— Я - казак - ее заложник на войне. За это она мне должна верность и жизнь!..

— Люблю! Всё - для нее! Зарабатываю, деньги ей отдаю. Вкалываю - все, что хочет! ... Как же она мне не должна?! Должна!

«Люблю» для него (как и обычно в подобных отношениях) означает - «Она мне должна!».

Когда ему становится «лучше», уже не он, а новая жена оказывается в состоянии глубочайшей апатии. В депрессии она попадает в психиатрическую лечебницу, не хочет жить.

Для этой безропотной женщины морока жизни с пьяным, а потом больным мужем и уход за ним были смыслом жизни. Она его «спасала»!

Здоровому ему - ощущает она себя ненужной. «Никому ненужной!»

ОНА

Пожилая женщина ругает «эти ранние браки».

Сетует, что, «не выйди она сама так рано замуж, у нее бы все иначе сложилось!»

— Молодая была, глупая!

— Что это значит, молодая, глупая? Чего не хватало вам для жизни в семье или чего был избыток?

— Я ни о себе, ни о ком не думала. Без заботы. Сказали: «Выходи!» — я и вышла. Умная я, может быть, за него и вовсе не пошла бы... Над ребеночком тряслась, мух от нее отгоняла...

Единственная дочка у нее умерла в шесть месяцев. Она живет с мужем и Барсиком.

— А теперь? Что изменилось? Кто в вашей семье о вас заботится?

— Муж.

— А о муже?

— Он сам - не маленький. Сам о себе заботится. Я готовлю, стираем вместе, убираем. Дом - на мне.

ОНИ

...В соседнем кружке несчастные и обозлившиеся старухи ругали детей.

Те-де, их «только что еще ногами не топчут!», «всё по-своему!», «всё дай!», «ни почета, ни внимания, ни совета не спросят!»...

Это - те же самые девочки, которым все всё должны, всего «недодали».

Дальше - хуже! Гора обид росла, как куча вонючей грязи. Они ее сладострастно докладывали, нюхали, тонули в ней и доваливали еще.

Так они «лечились». И так, поддакивая друг другу, распаляя друг друга в злобе против собственных детей (как прежде против отцов и матерей, против всего мира), прося поддержки в злобе, «помогали» друг другу лечиться.

В этой куче собственного дерьма тонули и пытались утопить всех...

ОНА

— А вы о ком в семье заботитесь?

— Да ни о ком.

— А о Барсике?

— Ой, о Барсике я очень забочусь. Я ему теперь кошечку принесла. Я кошек вообще очень люблю. Мне их так жалко, особенно маленьких!

— А на работе вы о ком заботились? — Я вспомнил, что она прожила весьма эффективную жизнь в профессии и гордится своей прошлой работой..

— Ну, на работе!.. На работе я обо всех и обо всем заботилась. О деле. О сотрудниках... Обо всех... О себе!..

— А дома?

— Чем же вы в своей личной жизни от себя - девятнадцатилетней невесты отличаетесь? Чем от тех девочек, которые поносили родителей и мужчин, отличаются эти, бранящие своих детей и судьбу, бабушки из соседнего кружка?

— ... Получается, что ни чем... Только усталости и обид больше.

— Я думаю, наоборот. Обид больше - от того и усталость. По-моему дело не в возрасте, а в подходе. Не посеяв, надеетесь собирать урожай. Потом на несправедливость и на весь свет обижаетесь!

Друг ли он мне? (разговор с подростком)

— Друг ли он мне?!

Вернее было бы спросить:

— Друг ли я ему?

Друг - тот.... То есть я друг тому, кому должен я.

Я друг тому, кто нужен мне таким, какой он есть - то есть, кто свободен от моих претензий и мне ничего не должен!

Насколько я вменяю другому в обязанность что-либо, что требует его принужденного изменения, что стесняет его свободу, настолько я - не друг ему, а узурпатор.

Дружба - это поддержка другого и желание поддерживать, но никогда не требование поддержки.

Претензии обнаруживают отсутствие дружбы или разрушают ее.

Реплика: «Я тебя прощаю (или не прощаю)!» - выражает отсутствие дружбы, желание пользоваться другим для собственного удобства - потребительство.

Предает дружбу (и себя) тот, кто позволил себе смотреть на друга, как на свою собственность, как на средство для себя, кто предъявляет права на друга, кто позволил себе претензии к другу, кто говорит: «Ты меня предал»!

Он и сам теряет свободу. Потому что и себя обязывает стать безынициативным средством придуманного им себе «друга».

Друг ли ты ему? (разговор с девушкой-подростком)

— Вы говорите, что к другу не предъявляют претензий. А если он украдет или совершит другое преступление? Что же - все принимать?

— Ну, что ты торгуешься? Ты же задаешь вопрос - не о друге! А о ком-то, кого заранее подозреваешь в вероломстве. Кого ощущаешь хуже, ниже себя - морально не равным. Ты, скорее, говоришь - о дурном, готовом провиниться воспитаннике. Уже сейчас, в нашем разговоре, ты ему - не друг, а обвинитель.

— Но если это в жизни, а не в вопросе случится? Значит, я в нем ошиблась!

— Значит, ты в себе ошиблась. Не ему ты была другом. Он в тебе ошибся! Всем, про кого в беде возможен твой вопрос («А если он..?»), ты - не друг. И никогда им не была.

Ты друг, не когда заботишься о том, чтобы не предали тебя, но когда тебе важно, чтобы друг не предал себя, а ты - его. От друга тебе надо, чтобы он оставался тем, кто есть.

Ты друг, когда тебе важна его свобода!

Дон-Кихоты, Оводы, Декабристы... (после разговора с молодой художницей)

Я слушал патетические сетования на всех обиженной, опасно ощетинившейся всеми своими талантами художницы и не мог отделаться от этого давнего моего вопроса:

«Мы говорим о враждебности мира. И практически так это и оказывается.

Но мир ли причина этой враждебности?

Или наше невнимание к нему?

Неумение, часто активное нежелание считаться ни с кем и ни с чем - отсутствие догадки, что это надо (считаться с людьми, с их нравственными обстоятельствами)?

Невежественное стремление все и вся переделать. Улучшить, насильственно осчастливить. То есть, в конечном итоге, разрушить сущее, сломать?

Может быть, причина этой невыносимой для нас, переживаемой вселенской несправедливостью, враждебности мира - наш собственный слепой воинствующий эгоцентризм? Наше мальчишечье стремление сбежать в ощущение остро героического, подвижнического! Сбежать от требующей труда познания и участия, незнакомой нам, еще не вызывающей у нас благоговения реальности? От реальности буден?! От обыденности, ничего общего не имеющей с нашими воспаленными, а по сути - ленивыми фантазиями, не требующими нашего участия, наших собственных созидательных действий?[12]

Может быть, не мир враждебен нам, а мы беспардонно и бескомпромиссно враждебны нашему миру?!

Дон-Кихоты, Оводы, Декабристы, выводящие (с шестнадцати лет страшно, кощунственно это не только произнести, но и подумать!) доверяющих им, невластных ослушаться людей под пули..., просто «романтики с большой дороги»... - все словно мечены этим подростковым пренебрежением к жизни, стыдом жить, стыдом желать жить! Будто всем им обыденное течение жизни противно, ненавистно, омерзительно!

Если это так (а ведь они для многих из нас - идеалы!), то откуда это их пренебрежение... этот наш стыд... страх?..»

Как юрист «не солгал»

После одной моей лекции мне передали, что, по словам слушавшего меня молодого юриста, «Покрасс сказал, что браки должны заключаться «по расчету».

Он вовсе не солгал.

Я в действительности сказал буквально следующее: «Браки, как и все важные для человека предприятия, должны заключаться «по расчету». Правда, умный, во-первых, берет в расчет любовь. То есть то главное и необходимое, что определяет его как человека, в чем заключена его специфика, что наполняет отношения смыслом, дает им силу.

Если любовь есть, человек рассчитывает остальное нужное, в соответствии со значимостью этого нужного для себя. Иногда это остальное в сумме может заставить и отказаться от осуществления любви. Если же главного - любви - нет, остального он уже не рассчитывает.

Без любви человек отказывается от брака, как бы обольстительны не были все другие неглавные выгоды вкупе. Бывает, что приходится терять!

Дурак же берет в расчет все, кроме любви. Он тоже рассчитывает нужное, но не первостепенное, — все, кроме только необходимого для счастливой, здоровой жизни с человеком, для счастья и здоровья детей».

Юрист не солгал. Он просто выбросил из моей реплики содержание.

Не решившись выбирать на вкус, или не умея отличать главное для себя, торопливый слушатель выбросил из реплики главное - ее смысл.

Сама себе интересная...

В одном из «марафонов»[13] было много новеньких.

И игру эту я тогда предложил, только чтобы ускорить формирование группы, способной содержательно общаться.

Посреди кабинета стояли три легких катающихся кресла.

Выбрав паузу, когда все, встревоженные близостью собственных ощущений, еще суетятся, не решаясь соприкоснуться с собой, еще готовы броситься в любую предложенную активность, лишь бы только оттянуть манящее и пугающее мгновение начала...

Так бродят по берегу и мочат ноги, прежде чем кинуться в холодную воду утренней реки...

Выбрав такую паузу, я спросил, не хочет ли Светлана Маратовна (она уже участвовала во многих марафонах) собрать себе на этих креслах круг из трех человек (она первая), пригласив в него двоих других, кого она ощущает своей главной поддержкой в нынешней ее работе.

...Ясно, что, чтобы иметь поддерживающих, женщине самой предстояло стать поддержкой для них. Следовало самой ни на миг не упускать этих двоих из поля своего внимания. Самой эгоистично беречь их. Поминутно оберегать (даже и от себя!) самостоятельность и свободу тех, в ком она ощущает поддержку.

Я не стал напоминать об этом...

Деловито сосредоточенная, маленькая женщина охотно согласилась. И, сев в одно из кресел, в два других пригласила двух молодых крепких мужчин... о ком тут же и забыла, предоставив им заниматься ею.

Тогда я попросил ее окружить этот свой интимный круг теми, кто по ее ощущению своим присутствием - состоянием, поведением - будет ей в этом марафоне мешать, стеснять ее свободу и активность.

Демонстрируя ту же почти суровую деловитость, женщина собрала в этот второй - враждебный ее задачам - круг почти половину участников.

Убедившись, что такая игра Светлане Маратовне интересна, я предложил завершить эту ее «исходную позицию», собрав вокруг первых двух кругов - третий: остальных, в ком она тоже ощущает открытых ее задачам сотрудников, в ком тоже чувствует поддержку.

Вне этих кругов не осталось никого.

— Разве нет безразличных?!

Безразличных ей сообразительная женщина поместила в круг мешающих.

Теперь ситуация стала ощущаться настолько очевидной, что не использовать ее для демонстрации казалось нельзя.

Я попросил участников второго - «враждебного» - круга уйти из кругов вообще (они пока остались ждать по периметру кабинета, как бы скрывшись из виду), а всех из третьего - «поддерживающего» - круга позвал пересесть на освободившиеся места во второй.

В результате - маленькая женщина оказалась только среди тех, кого воспринимала своей поддержкой!

С ней произошла странная метаморфоза.

Деловитая Светлана Маратовна неожиданно перестала казаться напористой. Напротив, стала даже какой-то вяловатой, чуть только не расхлябанной.

Я спросил, как она себя чувствует в таком поддерживающем окружении.

— Хорошо, — без энтузиазма ответила обескураженная ведущая игры. Потом попыталась собраться, вникая во что-то ее удивившее, и, будто досадуя на кого-то или раздражаясь, возразила. - Пустовато как-то... тепло, как в луже... а в теплоте этой... холодно.... Словно исчезаю я тут... как будто меня нет!... — по-детски, совсем обиженно, укорила она неизвестно кого.

Я стал расспрашивать участников внешнего «поддерживающего» круга: как к ним относится Светлана Маратовна сейчас?

— Никак!

— Так же. То есть, она верит, что мне доверяет. А в действительности - не ждет подвоха и не замечает!..

— Как будто я ей чего должна. А теперь злится, что ничего не получила. Наверно, я на марафон только ради нее пришла! Своей жизни у меня нет!

— Как залюбленная девочка к отцу. Дай, дай, дай!... Своих дел у меня не может быть. И теперь я не оправдал надежд...

— Светлана Маратовна ко мне хорошо относится. Как к маме... которой хочет командовать. Ждет от меня послушания и заботы. Сердится, что я такая недогадливая, не угодила ей...

— Как такое отношение вам?

— Ну, немножко напрягает...

Все отвечали примерно то же. Что, уверившись в их доброжелательности, Светлана Маратовна их забыла. Себя стеснила неадресованными обязательствами перед доброжелателями, а их - ожиданием опеки невесть в чем.

— Она всем хорошее обещает, и, будто уже это сделала... Ото всех... ждет в ответ - «хорошего»! А чего - сама не знает. Плохого не ждет. Чего ей надо не знает. Все угадать должны. Ни от кого взять не может... Никого не заметила... И оказалась в пустоте. Теперь досадует... не на себя!...

Мужчины, которых она выбрала в свой внутренний круг (она, и их двое) на мой вопрос ответили, что властная женщина выбрала их внешне:

— Один полковник рассказывал. Как-то жарким летом, в жаркий день он прилетел на Кубу. По трапу спускается с самолета без кителя, в одной форменной рубашке. А сзади кто-то за спину его щиплет, эдак с вывертом! Обернулся - немолодая иностранка еще и приговаривает в восторге: «Рюсски бик!» Вот так и она относится. Как будто мускулы пощупала, по спине похлопала, слюнки сглотнула и, со знанием дела, вывела: «крепкий мужик!». Как племенного бычка выбирает, втайне корове завидуя! У нее такое... рубенсовское... отношение к мужчине. А конкретно ко мне - никакого.

— Как к опереточному партнеру для увеселения - относится. Она нас позвала. Поручила заботиться, как хранителям тела. И забыла про обоих. Мы для нее «мальчики»! «А ну-ка, мальчики, покажите, на что способны!»...

Я попросил всех, кого женщина пригласила в свои круги, из них выйти. Оставив ее сидеть одну.

Удивительно! Светлана Маратовна сразу перестала выглядеть вялой и раздосадованной.

— Как вам теперь?

Теперь - ей было неуютно. Она ощущала себя тоже холодно, но по-другому - скорее незащищенной:

— Я будто открыта всем ветрам.... Но так нескучно!

Попросил вернуться на свои места всех участников второго - «враждебного» - круга.

В одном из трех крутящихся кресел сидела одинокая собирательница кругов. Вокруг, на своих местах - те, кого она выбрала в качестве мешающих ей в марафоне. И снова произошла наглядная метаморфоза...

— Как теперь?

— Замечательно, Михаил Львович! Мне тепло, как никогда, но и свободно, как ни разу до этого не было! В тех кругах я как будто всем чего-то должна была, это меня сковывало. И от них чего-то ждала, а ничего не получала. Все меня подавляло, и я исчезла! А здесь... ни я никому ничего не должна, ни они мне ничего не должны... Не только не стеснена ими, наоборот, их присутствие меня в тонус привело. И в тонусе держит. Они мне силы дают. Это не враждебный круг. Просто они - другие... и я среди них другая и сама себе интересная. Это поразительно! И я их теперь не боюсь...

Я расспросил участников второго, «враждебного», круга об отношении к ним женщины, сидящей внутри - в центре.

Здесь отвечали охотнее и с явным ощущением удовольствия от отношения женщины к себе - к каждому. Иногда даже казалось - с гордостью, что они способны вызвать такое отношение.

— Я сам себе от ее отношения становлюсь любопытен. Как-то не знаком. Мне хочется собой интересоваться.

— Она насторожена и не может меня игнорировать, как тех из предыдущего круга. Это и меня собирает.

— Искренне относится. Просыпаешься!

— Злится на меня, что не может не заметить. И мне от этого очень хорошо, тепло...

Так мы открыли, что тех, к кому «хорошо относимся», и от кого ждем хорошего отношения, мы и в обыденной жизни часто просто не замечаем!

Стесняем их, стеснены ими, непреднамеренно наступаем на их «больные мозоли».

Обнаружили, что действительно относимся чаще именно к тем, от кого ждем враждебности, к кому враждебны.

Они приводят нас в тонус. Их наполняем силами мы. Я вспомнил, что психологически незрелый человек, как и маленький ребенок, замечает только тех, кого боится. Среди «своих» неосторожно, часто назойливо, расхлябан. Среди «врагов» собран. Вот уж действительно неведомо, где найдешь, где потеряешь!

Я снова попросил всех сесть на свои первые места - в три первые собранные Светланой Маратовной круга: первый - самых близких, второй - «мешающих», третий - «поддерживающих».

Светлана Маратовна привыкала к новым ощущениям...

Ее немужская депрессия.

После достаточной паузы, когда все снова расселись по периметру кабинета, спросил, кто еще хочет собрать для себя три таких же круга.

Двоих, чье существование для тебя всегда - безусловная опора.

Второй, вокруг - тех, кто своим присутствием мешает решению твоих задач здесь.

Третий, вокруг этих двух - всех остальных, вольно или невольно тебя поддерживающих.

Вызвался немногословный, по-военному плечистый и во время разговора слегка краснеющий Олег Евгеньевич. Он позвал Михаила Ивановича, мужчину тоже самостоятельного, дельного и весьма неглупого. Потом попросил к себе в первый круг Тамару Викторовну...

Удивившись от неожиданности (она много старше Олега Евгеньевича), и от неожиданности не успев скрыть радость (похожий выправкой на ее военного отца в молодости, Олег Евгеньевич ей близок, понятен и тоже нравится), зардевшаяся от смущения Тамара Викторовна помолодела на двадцать лет, и шла в круг какой-то очень трогательной девочкой в тоненькой своей блузке и на высоких своих белых «платформах» ....

Хотя ей чуть больше пятидесяти, а она уже к двадцати трем — двадцати пяти годам поседела, хотя она не в платье, а в брюках, которые женщину с женственным телом чаще портят, несмотря на смущение или благодаря ему, выглядит и чувствуется Тамара Викторовна, повторяю, грациозной отзывчивой девушкой с тяжелой длинной косой ниже попы. Особенно, когда делает это свое помогающее говорить движение правым плечиком и разведенными согнутыми пальцами правой же кисти с чуткими подушечками. Действительно длинную косу Тамара Викторовна давно отрезала, но седых волос теперь не красит. И это ей очень к лицу.

К Олегу Евгеньевичу она шла, как к родному.

Как и Светлана Маратовна, Олег Евгеньевич тоже собрал три круга. Остановился. Огляделся разобраться, что у него получилось.

А получилась опять примечательная и неожиданная, но точно отражающая его жизнь ситуация.

Во внутреннем кругу, казалось, как в застолье, сидели он... с женой и с другом!

И в первый момент это было захватывающе подлинно и тепло не только для них, но и для нас всех, ставших невольными соучастниками встречи трех нужных друг другу людей.

Немногословный Олег Евгеньевич в последнее время часто как-то очень экономно, ясно и убедительно себя ведет. Словно раскрывается вдруг. И вокруг него, будто чудом, гаснет, осыпается суета.

Это случилось в первое мгновение и сейчас. Но...

Во второй, «мешающий», круг Олег Евгеньевич собрал жеманниц и назойливо кокетничающих женщин, и двоих требующих внимания «мальчиков».

В третий - всех, кто в марафоне был занят своими делами, кроме еще не освоившихся новичков.

Вот тут и случилось это «но...», которое по контрасту с только что заявленной подлинностью события поначалу меня даже рассердило. Чуть только не взбесило!

Дело в том, что Олегу Евгеньевичу Тамара Викторовна тоже достаточно близка, вызывает его доверие и кажется понятной.

Они долго существовали в сходной профессиональной среде. И профессии у них схожи. Он работает в охране, она, юрист по образованию, в молодости была лейтенантом в детской комнате милиции...

А огорчило меня то, что, как только дисциплинированный мужчина стал собирать свои круги - «занялся делом», он словно забыл и о «жене» и о «друге». И из его «дома» ушла жизнь!

Казалось, его «дело» - это важно, а все остальное не важно. Предназначено только для времяпрепровождения на отдыхе.

Не важны ни жена, ни друг. Их будто нет, или они только условия, средства, которые должны служить и быть подчиненными его делу - работе.

Выбрав женщину, и выбрав точно, Олег Евгеньевич в своих ожиданиях как бы приписал ей определенные ясные обязанности, которые она должна была естественно же знать без объяснений. И тут же про нее, да и про себя живого, забыл.

Тамара Викторовна сникла, обеспокоилась, и сидела раздосадованная, ища к чему придраться.

«Друг» - Михаил Иванович - с отсутствующим видом, вяло скучая, ждал дальнейших распоряжений.

— Что вы хотите сказать? Скажите. Вы имеете на это право! - осторожно поддержал я нетерпеливо вцепившуюся в подлокотники своего глубокого кресла, сидевшую вне кругов у стены напротив Тамары Викторовны, Оксану Алексеевну. Она участвовала в марафоне впервые. Включалась в происходящее трудно. И еще не знала, что ей здесь позволительно.

— Да это же кладбище, а не дом! ...Или дом без хозяина, без людей! - Получив разрешение, двадцатипятилетняя менеджер в тонких сиреневых джинсах объявляла свое возмущение. - Так все чудесно у них сложилось, а он все убил!

Так отчеканивает правильный ответ, вопреки неправильному, высказанному другим учеником, долго нетерпеливо тянувшая руку первоклашка-отличница. Получив разрешение, она, в расчете на очередную пятерку, без запинок, уверенно рассказывает учителю непременно правильное мнение. Стоя за партой, разговаривает с учителем, будто они здесь одни, а класса нет. Так девушка с ослепительной белозубой улыбкой разговаривала со мной.

Досадно было, что «правильная первоклассница» была права.

Но еще досаднее, что это «кладбище» было точной моделью действительных домашних отношений безусловно обаятельного мужчины.

Как психотерапевт я должен был радоваться удаче. Не всегда удаются такие модели. Но как человеку мне было грустно.

Имея богатую интуицию, счастливо выбрав вкусом необходимых, близких ему и телом и душой, и жену и друзей,

Олег Евгеньевич, наделив всех обязанностями, прекратил общение с ними, как только это общение стало возможным.

Жену лишил мужа.

Друга бросил ждать распоряжений или просьб о помощи «в беде».

Себя оставил без людей вообще.

Так лишился среды обитания. То есть в эмоциональном плане лишил себя источника сил для деятельности. Оставил в качестве такого источника только еду, дыхание, питье... (Биологические источники для человека, чьей средой являются не природа, а люди, для полнокровной жизни среди людей, как известно, явно недостаточны,) Преобладание трат над приобретениями и обусловливает все его «неразрешимые» проблемы, все проблемы людей с ним.

Он теперь будет все яростнее «врубаться» в дело, в работу. И, все меньше получая удовлетворения, «врубаться» станет все с большим остервенением. И так в этом замкнутом кругу - до изнеможения.

Во втором, «мешающем» Олегу Евгеньевичу кругу напротив Тамары Викторовны оказалась Ольга Вадимовна. Крупная, с абсолютно белой кожей, хорошо сложенная молодая психотерапевт и психолог, до колен в алых, плотно обтягивающих лосинах. Сбоку в том же кругу села другая, тоже, но чуть мягче, кокетничающая женщина.

Тамара Викторовна, только что поникшая, обиженная и ищущая к чему придраться, оживилась от чего-то, но будто испытывала какую-то неловкость. Я спросил, что случилось. Не хочет ли Тамара Викторовна об этом рассказать?

— Хочу. Я почему-то стала чувствовать, что меня как-то волнует сидящая напротив женщина! - Я не был уверен, что группа достаточно подготовлена, чтобы без испуга и пустого морализаторства деликатно обсуждать проблему гомосексуальных влечений женщины. Но, понимая причины смущения Тамары Викторовны, и надеясь на ее осторожность и свое владение ситуацией, все-таки спросил:

— А женщина сбоку?

— Тоже волнует.

— Вы рады этому волнению?

— Нет. Но я с ним не борюсь. Меня только сердят эти женщины. Зачем они это делают? Они же не собираются пользоваться тем, что у меня вызывают!

— Ну, это типично мужская (точнее мальчишеская) реакция: «Зачем ты меня дразнишь!?». Пушкин в письме к жене говорит: «Женка, если не хочешь мужчину напоить, не корми его селедкой». Ольга Вадимовна, вы намеренно эротически дразните Тамару Викторовну?

— Я об этом не думаю! - повернулась ко мне одним глазом, как грач, красивая женщина.

— Это, конечно, для психолога весьма профессиональный ответ?! - съязвил я. - Я спросил вас о намерениях и действиях, а не о мыслях.

— Я ее не дразню. - Снова совсем уж непрофессионально резко отрезала белолицая женщина в плотно обтягивающих лобок и мощные бедра алых лосинах.

— А вы, хотите волновать? - Осведомился я у другой, ищущей всеобщего внимания участницы, сидящей во втором кругу, слева от Тамары Викторовны.

— Глупость какая! Я вообще никого не волную. - Возразила ничего не понявшая кокетка.

— Тамара Викторовна, вам приятно переживаемое волнение?

— Физически приятно.

— А почему вы хотели бы с ним бороться?

— Но это же противоестественно.

— Что - это!

— Женщине волноваться по поводу женщины!

— Не уверен. Но почему вы тогда «не боретесь» с волнением?

— Я уже давно от вас, а теперь и по себе, знаю, что от борьбы волнение, как и всякое чувство, усиливается. Вы же сами писали о «реакции на реакцию» в «Активной депрессии».[14] А кроме того, я же не обязана это влечение осуществлять. Оно мне ничем не опасно. Я и не борюсь.

— Но мне показалось, что вы не только на неосторожных со своей женственностью женщин сердитесь, но и на Олега Евгеньевича?

— Я на обоих мужчин сержусь!

— Почему?

— Я же, правда, шла в этот круг почему-то, как на праздник. Как в детстве - в гости. Все верно заметили, что я чувствовала здесь себя, как девочка перед спектаклем: когда будет сказка! И мне, в самом деле, хорошо с этими мужчинами.

А они вдруг чем-то занялись. Не знаю... И про меня забыли! Мной не заняты. Бросили просто. Как нет меня. Зачем же звали?

— А что потом?

— Мне стало скучно. Потом обидно. А потом я заметила эти красные штаны на ее бедрах. И это меня отвлекло. А потом стало неловко, как будто нельзя. И я отвернулась, себя проверить. Но показалось, что и другая женщина меня тоже беспокоит. А это не должно быть, и стыдно, наверно. В это время вы и спросили...

У меня мелькнула любопытная догадка о «запретных влечениях» по-девичьи открытой женщины, и я попросил мужчин выйти из круга Тамары Викторовны. А когда те удалились, и «гроза нравственности» осталась в окружении волновавших ее кокеток одна, спросил:

— Что вы испытываете к этим женщинам сейчас?

— Ничего, - с извиняющейся улыбкой и плечиком к щеке удивленно ответила застенчивая женщина.

— Как так?

— Мне теперь не хватает этих мужчин, с которыми мы сидели втроем... Они вместе, и я с ними.

— А как же женщины? Ведь они же вызывают у вас запретное волнение!

— Не вызывают. Не знаю. Никак. Можно, чтобы Михаил Иванович и Олег Евгеньевич вернулись?

Мужчины сели на прежние места.

Но теперь Тамара Викторовна не скучала, не злилась, и не боролась с «греховными влечениями» к женщинам.

Михаил Иванович тоже не ждал распоряжений от позвавшего его Олега Евгеньевича.

Тем же самым остался только Олег Евгеньевич. Но и он снова не выглядел ни угрюмым, ни раздосадованным.

Они опять сидели втроем, как вначале. Каждый отдельный и трое вместе. Без претензий, без ожиданий приказов, без досады и скуки. Вместе.

Прошла и моя прежняя досада на Олега Евгеньевича за то, что он «бросил» выбранную им женщину.

Стало ясно, что то, что случилось - естественная, очень современная и типичная для русского мужчины в отношениях с русской же женщиной ситуация. А может быть, - типичная для мужчин и женщин одной национальности вообще... везде, где отказались от раздельного обучения?!

Я еврей, и изначально отношусь к русской женщине, как к другой, к иной, чем я. Иной ее и вижу. И это отличие от себя естественно же и нахожу. Но не в национальной разнице - я ращен тем же миром, тем же языком, той же песней, той же традицией, что и она, - а в том, что она - женщина, в отличие от меня - мужчины. Это отличное от всего известного мне мужского, это неведомое ее женское я в ней всеми силами удивленно и берегу.

А Олег Евгеньевич не знает, что женщина с ним другая, чем он. Он ее просто уважает, то есть трагически уверен, что она такой же, как и он, человек.

Они вместе росли. Вместе учились в школе. И нигде, ни в чем, кроме силы, она ему не уступала. Ничем ее от него не отличали и другие. Резона заподозрить разницу, догадаться, что она всем укладом воспитания и жизни поставлена в иное, чем он, положение, что она зависима от него, хотя бы потому, что ему его инициатива дозволена и благословлена от роду, а ей запрещена и заморочена стыдом. Что «женская доля такая, вечно стараться понравиться!». Причины заметить эту их с женщиной разницу социальных и нравственных положений у Олега Евгеньевича нет. Он ее уважает. Поэтому и ведет себя с ней, как с собой. Ему и в голову не приходит «унизить» избранницу повседневной предупредительностью, а тем более опекой. Она не маленькая! Сама о себе позаботится!

Четырехлетний малыш стукнул сверстницу. Его стыдят: «Зачем ты бьешь девочку? Ты же - мальчик!» - «А что, она не такой же человек?!» - возразил будущий мужчина.

Ведь и сама теперешняя женщина утверждает, что она ни в чьей заботе не нуждается!

В одном из последних советских выпусков «Пионерской зорьки» я услышал, как шестиклассника спросили, в чем основная обязанность пионера в классе. Он бойко ответил: «Слушаться девочку»!

Олег Евгеньевич Тамару Викторовну уважает. То есть меряет по себе. Он ее позвал в круг. Не маленькая - сама определится. Сама найдет, что делать.

Пока писал, подумал, что я - еврей - не только к славянке отношусь как к иной, чем я, но - к любой женщине моей страны. Может быть, к любой нееврейке?

Неужели с еврейкой и я повел бы себя, как Олег Евгеньевич - с русской?

— Почему я должен ей что-то показывать. Я ж ее позвал. Она не мертвая - чувствует отношение. А что она, вместо того чтобы сама заниматься своей жизнью, ждет чего-то, или злится... Это даже какую-то досаду немножко вызывает. Сердит. Не маленькая, в самом деле! - возражал мне Олег Евгеньевич.

— И с женой так же?

— Я об этом никогда не задумывался... раньше. Может быть...

Он ведет себя так с женщиной из доверия и уважения, а не от безразличия. Честно и без заигрывания. Не унижая ее. Это мне стало ясно и очень важно.

Он собой занят сам. Она - сама. Каждый - своим. А вместе - будем общее дело делать.

Все верно, логично и правильно... по-мужски правильно. Не по-женски.

В «Обыкновенной истории» дядя Саши Одуева - выдающийся государственный ум, деятель, занятый важнейшими для России реформами, добрый человек - верит, что его жена - друг ему, единомышленник и соратник в работе. А замечает, что она как живой и иной, чем он, человек заброшена, только когда любимая женщина чахнет от чахотки. И Штольц в «Обломове» общается с женой как с младшим и требовательным товарищем, а не как с женщиной, только как с такой же, как он, а не как с еще и иной. Поэтому и не понимает причин ее немужской депрессии. И она понимает себя только как похожего на мужа человека, оставляя женщину в себе чем-то смутным и досадно беспокоящим и виноватым...[15]

Но женственность в нашей культуре часто ассоциируется со слабостью. С покорностью. С нуждой в опеке. С мягкостью. То есть, если говорить прямо, с безынициативностью. Так девочку и растят в этом ожидании внимания, заботы о ней и дареного счастья в обмен на ее самоотверженность, жертвенность и... капризы.

Я не своя, я — его!

Все, что касалось «запретных влечений» и их исчезновения, что касалось случившегося после удаления и возвращения мужчин... И вновь живое и теплое объединение этих троих стало вдруг настолько доказательным, что объяснять и анализировать его я предоставил самой Тамаре Викторовне.

— Так что же, все-таки, произошло?! Куда делось ваше «запретное влечение».

— Оно жило только, пока обидевшие меня мужчины были рядом и видели, что со мной ...

— Они вернулись? Почему не вернулось «влечение»?

— Пока их не было, что-то во мне изменилась... Что-то я... Я что-то поняла. Можно я попробую проговорить все, что произошло, снова, по порядку?

— Пожалуйста.

— Они меня бросили. Это меня возмутило. Даже, наверно, отомстить им хотелось! Вы так, и я так!

— Им отомстить или Олегу Евгеньевичу?

— Ну, Михаил Иванович - тоже ведь скучал. Он, вроде из верности другу, на меня не обращал внимания. А я занята была сперва обидой. На обоих. И ничем другим не могла заняться.

— Отвлечься нечем?

— Увлечься нечем.

— Чтобы мужчин бросить? Им в отместку? Изменить, что ли, не с кем?!

— Мне нельзя изменить мужчине. Это для меня неестественно. Я не своя, я - его. А ему почему-то не нужно!? В жизни в такой ситуации брошенной женщине очень хочется не изменить, а отомстить. Обратить на себя внимание, ревность вызвать, напугать как бы изменой. Чтобы заметил. Помните «Летучую мышь»?

— И в это время вы...

— В это время напротив посадили Ольгу Вадимовну... я почему-то представила, как ее низ видят мужчины. - Тамара Викторовна сделала удивленное движение губами, плечиком и пальцами. - И мне стало неловко, будто это я так сижу... и, как они, на нее смотрю. Попыталась отвернуться, и оказалось, что всех женщин второго круга вижу, как будто они специально голые передо мной, как перед мужчиной. Стало неловко.

— Вы ничего не пропустили?

— Что?

— Вы сказали, «стало неловко, будто это я так сижу...». Правильно мне показалось, что вас это смутило?

— Нет, это я сразу отогнала. - Тамара Викторовна вспыхнула резко, как девочка, с которой при людях сдернули платье. - Я не хочу об этом говорить!

— Вам легче думать, что это вы на них смотрите? Своей открытостью перед ними, своим желанием, своей любовью, оберегать их наготу?

— Как-то так...

— Прикрывать их собой, и отвлекать от них чужое внимание легче, чем стыдиться, что их наглядная «раздетость» выставляет напоказ и вас?!.. На сцену, перед чужими, шлет, что и перед самыми дорогими, в самых сокровенных отношениях не всегда умеешь открыть?

— Я не умею... Никогда!.. К сожалению, наверно?

— Можете продолжать?

— Да. Мое беспокойство как бы уравняло мое положение в обществе мужчин. Появилась своя проблема. Я стала независима от них. Стало не до них. И казалось, что и они моим изменением задеты. И вы заметили. Потом мужчин удалили.

— То есть, вам нельзя изменять мужчине с мужчиной, вы изменили им с женщинами?

— Может быть? - улыбнулась женщина.

— А, когда они ушли?

— Я после вашего вопроса заметила, что это я с ними выясняю отношения, а не с женщинами. Это так удивило! Все прошло.

— А что произошло, когда они вернулись? Почему не вернулись обиды?

— Вот! Я теперь только поняла, что... Когда они ушли, поняла, что не я им нужна, а они мне. Я не стала от них ждать! Мы снова выровнялись. Но по-другому.

— Я правильно понял, что, когда вы шли к ним в круг, вы шли сами? Живая и самостоятельная?

- Да!

— А в кругу, сев, отдали свою жизнь, активность, отдали свою инициативу им? Раз позвали, значит, заботьтесь! Живите, мол, за меня! Сами забыли, зачем шли, чего вам надо? Себя забыли и исчезли? И не они вас парализовали, обманув ваши ожидания, а вы пристали к ним с необоснованными претензиями!? Будто вы вещь для них, пусть и берегут!?

— Наверно, так. Только, почему-то сердиться хочется на них. Они же мужчины!

— Хочется сохранить детство, а мужчин - папами?

— Да! Я сейчас подумала, что вот два раза была замужем, а как будто ничего не было. Ни их со мной. Ни меня с ними!

И не знаю, не чувствую, зачем. Вроде так правильно - замуж выходить, а зачем? Дочка есть. Внучка есть. А их не было. И меня там не было. Как не со мной это. На прокат кто-то брал, а я сама тут оставалась. И как будто я и теперь девочка... И только начинаю жить. Чувствовать что-то.

— То, что здесь, - <происходит> с вами?

— Сейчас - со мной. Но тоже не всегда.

— Когда в кругу злились?

— Не со мной. Со мной же так нельзя поступать, казалось.

— Спасибо!

Становилось ясным, почему пережившая двух мужей, мать взрослой дочери, и бабушка внучки, Тамара Викторовна многие годы уютно и охотно живет одна и отдельно.

Было очевидным, что, пока женщина склада Тамары Викторовны одна, ей не на кого надеяться. Это ее мобилизует. Она все может и делает для себя (и для других) сама. И у нее к тому же сохраняется возможность встречи - все впереди. Все дает силы.

Невольно ощущающая любовь мужчины к себе как возвращение в детство, едва только такая женщина встречает того, кому доверяет, она тут же все функции заботы о себе делегирует ему, делегирует мужчине свою инициативу. (Войдя в круг, Тамара Викторовна стала ждать заботы о ней, развлекания и пресловутого «понимания» ее теми, кто позвал. Не получив ожидаемого, обиделась и стала искать способы протеста, а не занялась собой сама.) Умея (или не умея) сама себя понимать, она больше не занята собой и ждет, что мужчина сделает это с ней лучше, чем она - что понимать ее станет он.

Умея себя материально обеспечить, она поручает это мужчине, и обязывает его сделать это лучше нее.

Умея самостоятельно организовать свой быт, она поручает бытовую заботу о себе мужчине и уверена, что и это он обязан делать тоже лучше нее.

Умея, наконец, доставлять себе достаточные чувственные удовольствия сама (в реальном или психическом онанизме), она и это вменяет в обязанность мужчине! И вместо того чтобы, если не участвовать в близости двух людей, то хотя бы учиться использовать мужчину, как ей надо, ждет от него повторения и улучшения знакомых ей переживаний - сексуальной обслуги! Сводит и сексуальные отношения к механическому и ничего не прибавляющему ей функционированию.

И везде она ставит себя в такую безнадежную зависимость от мужчины, при которой невозможно не возненавидеть того, от кого так зависишь!

А если учесть, что наше «первое Я», наш внутренний ребенок не терпит такого стеснения его свободы и такого насилия, то понятно, что все живое в женщине интуитивно спрячется и от нее самой как от насильницы. Спрячется и от такого мужчины, которым она пытается себя так парализовать.

И ничего не будет знать такая женщина о себе спрятанной в неосознанное.

Ничего не узнает о ней мужчина, который согласился на предлагаемую ему роль опекуна дитяти.

И будут они из лучших побуждений мучить эту женщину и друг друга в браке, как в темнице.

Естественно, что, чтобы как-то терпеть такую ситуацию, чтобы пробить в ней хоть какие-то бреши, женщина станет при каждой возможности доказывать мужчине и себе, что все он делает не лучше, а хуже нее. Или вовсе не делает - вероломно не выполняет своих обязанностей, предписанных ею ему.

И демонстрирующие свою самостоятельность, независимость от мужчины эмансипатки ничем, по сути, от таких женщин не отличаются.

Не умея, по разным причинам, мужской заботой воспользоваться... но доказав себе, что осуществить все эти функции заботы о них, которые они делегируют мужчинам, никто из мужчин не в состоянии (!)... эти «независимые» женщины,... вместо того, чтобы заняться собой и заботиться о себе для самих себя, для собственной надобности (такая забота о себе, казалось бы, естественна для всякого человека)... вместо естественной заботы о себе для себя, они демонстрируют самостоятельность и самообслуживание обиженно, в пику, в укор мужчинам... чтобы показать и доказать себе и мужчинам совершенную их (мужчин) на земле ненужность!.. Им будто бы приходится самим заботиться о себе только из-за совершенной несостоятельности, ни к чему непригодности мужчин! Убери нас как объект укоризны и пренебрежения - и эти воительницы, похоже, и есть перестанут, забудут о себе совсем!

Примечательно, что возвращения их в детство эти женщины ждут только от мужчины. От женщины, как и от себя, они ничего не ждут. С женщиной — свободны. Женщина не мешает их существованию и уже этим, в отличие от мужчины, ощутимо как бы поддерживает, расковывает - приятна им. Вызывает по-Человечески самые теплые чувства. Если к этой расположенности добавляется еще активное стремление обрести независимость от мужчины, да еще страх эротических импульсов в отношении женщины, то условия для гомосексуального «грехопадения» хотя бы в фантазии и в ощущениях вполне достаточны!...

Живя одна, Тамара Викторовна свободна, активна и открыта.

Факт, что, войдя по зову мужчины, с которым она хочет быть рядом, в отношения, девичьи открытая с ним и искренняя женщина теряет себя. И не потому, что он ее бросил. А оттого, что - как и Тамара Викторовна, входя в круг Олега Евгеньевича - она сама отказывается от самообслуживания. Неосознанно ища возвращения в детство, перепоручает ему все, что и без него сама умеет... Факт, что, вместо взаимного дополнения, прекрасная женщина из самых искренних побуждений в общении с мужественным мужчиной уничтожает себя и его (а он ее, если, как и она ему, без критики, передоверился ей!), стал для меня открытием этого марафона!

Пристрастный белый

.

— Чем отличается его поведение с вами от моего?

— Все мои трудности оттого, что я не в реальности живу, а в том, что сама себе придумываю.

— Зачем, если вы это знаете?

— Так получается. Я не нарочно. Я же верю, что это реальность. Только-только догадалась!

— И как это относится к моему вопросу?

— Вот я вижу мир, например, розовым, а и вы и он видите его белым.

— И что?

— Он видит белым, а мне скажет, что голубой в крапинку!

— А я?

— Вы? Как видите, так и скажете.

— Возможно, но... Наверно, у меня не получается спросить. Простите! Вот! Нашел вопрос. Чем его белый цвет отличается от моего белого цвета?

— Я поняла вас. Не знаю, как сказать. Его белый цвет какой-то холодный. То ли никакой?... Пресный что ли?.. Безвкусный. Его белому ни до меня, ни до кого дела нет. Он - ни для кого! Неживой. А ваш неправильный! Как картины Ренато Гуттузо! Он ваш! Он теплый. Я могу к нему подходить или не подходить. С ним можно соглашаться или не соглашаться! Он пристрастный, ваш белый! - Артистичная девушка совсем не догадывалась, насколько важным для меня было то, что она сказала.

П р и с т р а с т н ы й белый!

Здесь главное отличие живого восприятия мира от компьютерного. Именно в пристрастности! В тенденциозности. В предвзятости!

* * *

Человеческий белый окрашен трепетным, поминутно меняющимся и в то же время устойчиво личностно-направленным человеческим интересом. Он разный у голодного и сытого, ненавидящего и любящего, у изгоя и ощущающего себя любимым.

Осваивающийся в мире, растущий человек, будь то взрослый или ребенок, в выборе поступка руководствуется собственным эгоистическим интересом. Так он узнает себя, ощущает мир, так нащупывает средства взаимопроникновения. Он готов принимать ответ мира на его действия как естественный, необходимый и обучающий факт. Сделал шаг, получил нужное - спасибо! Сделал другой - получил удар, - не меньшее спасибо! - за науку! С охотой и готовностью принимает искренний человек ответственность за свои шаги и за свою жизнь. Она у него своя!

В отличие от такого открытого опыту человека, отказавшийся от правды своего эгоизма и поэтому остановившийся в психологическом развитии, нравственно незрелый человек не умеет поступать, не умеет явить себя - взять на себя ответственность за свои действия, за свою жизнь. Словно оставшись в давно ушедшем детстве, он держится за иллюзию защищенности заботой тех, кому он продемонстрирует свои достоинства. Заботой, даваемой ему за то, что он не выходит за рамки правил. Уверив себя, будто ни разу не ослушался, он упорно ждет награды. Будто не было мифа о «грехопадении» его праматери Евы, давно нарушившей; как и он, конвенцию с Великим Программистом, и своим поступком завещавшей нам, ее детям, жить, надеясь только на себя. Он - «хороший»... то есть никакой!

Такой взрослый ищет оснований для своих поступков в явлениях (может быть и мнимых), непременно лежащих вне его произвола, и якобы вынуждающих его действовать так, как он действует, повелевающих ему! В результате такого его выбора инфантильный человек не актуализирует, не замечает или подавляет собственную инициативу, отчуждает от своего «Я» свои собственные импульсы, влечения[17].

Но невозможно перестать ощущать влечения, не перестав ясно чувствовать собственное тело. Поэтому вместе с таким отчуждением и именно в процессе его осуществления незрелый человек перестает и разучивается чувствовать свое тело как свое, как носителя его импульсов. Перестает чувствовать и знать чего хочет. Насильственно запрещает себе окрашивать все явления в живые цвета его желаний. Перестает чувствовать и других.

Свободный от самого себя, невыносимо стеснивший себя запретами, такой «святой человек» - сначала наглядным для себя (хоть и никому не нужным) самоотречением, а потом и непременным разочарованием получить выстраданную награду - заранее обосновывает для себя свою будущую холодную вседозволенность («с волками жить, по-волчьи выть», - говорит он себе). И получает совершенную свободу от зависимостей совести и перед кем бы то ни было! Окончательно порывает с миром человеческой нравственности (снова не под свою ответственность, бесцветно)!

Тогда и белый цвет для него никакой, а не потрясающее собрание всех цветов удивительного нашего мира!

* * *

— А какого цвета ваш белый?!

Нехочуха.

Как узнать, чего хочешь?

Потери...

За последние два года прежде успешная Лера Александровна потеряла в своем не очень крупном бизнесе около полутора миллионов рублей.

Ее раз за разом обманывают партнеры и обворовывают собственные служащие. Она снова и снова заключает безнадежные сделки, теряет выгодные заказы и нанимает «мошенников». Она платит неустойку клиентам и делает неоправданные скидки наиболее состоятельным из них. Она оплачивает рекламу несостоявшихся проектов. Берет дорогие кредиты. Делает рискованные долги. Пропускает мимо ушей любые тревожащие сообщения о ее промахах. Платит служащим за приход на работу, а не за ее результаты. Так что тот, кто проявляет инициативу и приносит ей доход больший, чем другие, считается меж ее скучающих сотрудников выскочкой и рвачом. У нее почти не осталось своей недвижимости. Наконец, она продала машину и ходит теперь пешком...

Открытый прием.

Марафон близился к завершению. Вынесли столы после обеда. Женщины подмели пол и прошлись по нему влажной шваброй.

Подметала Лера Александровна. А беременная Маша, которая теперь работает в ее фирме, уютно смотрела. Линолеум быстро просыхал.

Все сидели по периметру и сыто ждали, когда я распоряжусь, чтобы постелили палас. Но батареи еще не включили, пол был для лежания на паласе холодный. Да и не хотел я этого преждевременного - только из-за послеобеденной лени - окончания марафона.

Спросил, кто чего предлагает. Никто ничего не предлагал - обед был разнообразным и сытным.

Я попросил, чтобы и с моего журнального столика убрали сласти и фрукты. Оставили соки в открытых коробках и воду в бутылках. Поспрашивал еще.

Откликались вяло.

Снова подумал о том, что и в стремительной сутолоке событий вчерашнего дня, и в неспешном накате новостей первой половины сегодняшнего так и не удалось организовать эту, так всегда неожиданно вызывающую у каждого стойкий интерес к инобытию других - работу в тройках.

Спросил, кто хочет поиграть в отношения: клиент, психотерапевт, супервизор[23]?

Откликнулись лишь Лера Александровна и Михаил Иванович.

Он только что приехал, отлучившись по срочным делам почти на полдня еще вчера, и спешил «добрать».

Когда марафоны идут чередой, как бы продолжая друг друга с промежутками в три-четыре недели, то постоянным участникам позволяется опаздывать или даже отлучаться, лишь бы они заранее предупредили об этом. Другие их не теряют. И сами они легко входят в процесс, никого не напрягая, как тут и были!

Я не хотел отказываться от интересной возможности, хоть и понимал, что из-за малого числа желающих придется на ходу изменить игру. Поэтому, предлагая Лере Александровне собрать себе «тройку», спросил, как она выберет играть? Как я только что предложил, или в «открытый прием психотерапевта»?

В первом случае ее тройке пришлось бы отделиться от остальных участников марафона и заниматься своими делами независимо от других.

Во втором - в игру были бы вовлечены все.

Она выбрала «открытый прием».

В «открытом приеме психотерапевта» те же три роли: «психотерапевт», «клиент», только вместо «супервизора» - «посредник».

«Психотерапевт» садится в мое кресло, стоящее в углу кабинета (из него виден весь кабинет). В обычные дни я веду в нем прием вновь пришедшего человека.

«Клиент» занимает такое же мягкое кресло пациента. Оно стоит у стены, спинкой к двери и полубоком к «психотерапевту» по другую сторону тумбы с музыкальным центром и журнального столика.

«Посредник» - здесь скорее эмоциональный посредник между врачом и пациентом - садится тоже в кресло, но напротив «клиента» и к двери лицом.

От «терапевта» кресло «посредника» отделено стоящим вдоль стены узким неглубоким шкафом с пластинками и книжками. Кресло «посредника» у этой стены тоже повернуто полубоком к «терапевту».

Получается равнобедренный прямоугольный треугольник с «психотерапевтом» в вершине прямого угла.

В этой игре «клиент» и «посредник», сидя напротив, разделенные столиком, видят друг друга. А «терапевт» и «посредник» почти заслонены один от другого разделяющим их шкафом. Так что, сидя полубоком, без усилия видят одни лишь колени и носы друг друга. Им приходится в своих отношениях полагаться почти только на ощущения тела, или, что называется, «доверять друг другу спину».

«Психотерапевт», отделенный от «клиента» столиком, а от «посредника» шкафом, оказывается посередине меж ними, полубоком к каждому.

Ему из его кресла видны, как вы помните, не только эти двое, но и весь кабинет, и все, входящие и выходящие люди.

На достаточном удалении от кресел «психотерапевта» и его партнеров участники размещают полукругом девять-одиннадцать стульев. Так, чтобы они с удобного расстояния от кресла «клиента» как бы продолжили и замыкали круг, загибаясь вдоль окна, потом вдоль стены со стороны «посредника», и вернулись к его креслу. Получается «подкова», открытая в сторону «терапевта» и его партнеров.

Если игра начинается по инициативе одного из участников, то инициатор (здесь Лера Александровна) начинает с того, что садится на место «психотерапевта» и приглашает сесть в этот полукруг необходимых ему людей. При этом указывает им место, куда следует сесть.

Это очень важно для каждого - кто будет сидеть напротив него, кто сбоку, кто в стороне!

В получившемся кругу любой при желании видит всех.

Остальные участники оказываются во втором ряду на стульях, оставленных вдоль окон и стен по периметру кабинета. Их также по своему усмотрению, но менее скрупулезно, рассаживает «психотерапевт».

Участники обязаны и в дальнейшем подчиняться распоряжениям «терапевта» об их перемещениях во внешнем полукруге.

Приглашенный во внутренний полукруг может отказаться. Но, согласившись, занимает место или перемещается тоже только по распоряжению «терапевта».

После того, когда все рассажены и расселись, инициатор игры может остаться в роли «терапевта», но, если хочет, может перейти и на место «клиента», попросив стать его «психотерапевтом» одного из двух своих партнеров по тройке.

Только теперь и начинается собственно «открытый прием».

«Психотерапевт», представившись «клиенту», как незнакомому, просит и того назвать себя. (Свои имена, а потом и свои «проблемы» оба могут и выдумать.) Затем «терапевт» предлагает «клиенту» изложить свою проблему.

В отличие от игры «клиент - психотерапевт - супервизор», в «открытом приеме» партнеры непременно разговаривают.

Формально ситуацией руководит «психотерапевт». Он расспрашивает, слушает, уточняет, по своему усмотрению направляет беседу. Он может привлекать себе в помощь «посредника», как, впрочем, и любого из участников наблюдающих кругов.

«Клиент» вслух рассказывает, зачем он явился к «психотерапевту». Он жалуется, спрашивает, сетует, объясняется, знакомит «терапевта» со своей проблемой, с собой. Все - как это могло бы быть на обычном открытом приеме, у психотерапевта.

«Посредник» и все остальные только слушают или не слушают, но без приглашения «терапевта» не вмешиваются.

«Терапевт» ведет себя, как умеет в своей роли.

«Клиент» может в любой момент остановиться, сообщить, что он удовлетворен или что у него больше нет вопросов, и он готов закончить свой «визит».

Если у «терапевта» тоже нет вопросов к «клиенту», и он не приглашает «посредника» или наблюдателей задать тому их вопросы, то этот «визит» заканчивается.

Участники тройки меняются местами в выбранном ими порядке.

«Посредник» в этой игре внешне пассивен. Но, оставаясь вне конфликта «терапевта» с «клиентом» и «клиента» с «терапевтом», он имеет возможность лучше отслеживать мотивы того и другого, и быть «на стороне» обоих. Постоянно, и особенно в горячие моменты, давая возможность клиенту (а иногда и терапевту!) почувствовать, что тот не один, что с ним сочувствуют, его понимают, но не разделяют его претензий или обид, «посредник» и действительно оказывается эмоциональным посредником. Он безмолвно поддерживает обоих, и так способствует конструктивному течению беседы.

Если тройка собралась не случайно, то «терапевт» всегда ощущает слева от себя «посредника», доверяющего ему, и этим доверием поддерживающего доверие его встревоженного «клиента».

Но сегодня все случилось иначе!

Происшедшее станет понятнее, если уяснить себе особое значение рассаживания людей относительно друг друга, а в этой игре - относительно «основных» ее участников - «терапевта» и «клиента».

Участников любой встречи в малой группе вообще можно рассадить так, что они почти наверняка станут, например, кокетничать друг с другом, или схватятся соперничать, найдут повод для препирательства, и даже поссорятся. Можно, наоборот, разместить относительно друг друга так, что прежде чужие люди объединятся, возьмутся сотрудничать, будут сочувствовать друг с другом, потеплеют, обнаружат друг в друге новые сближающие свойства.

Человек напротив - это тот, кто замечает тебя или не замечает. Кто зеркалит тебе, отражая тебя лестно или обидно. Кто безмолвно оппонирует тебе, поддерживает, или игнорирует твое, именно для тебя значимое. Кто порой с самой ласковой улыбкой уничтожает, вычеркивает тебя из мира, будто тебя со всем, что небезразлично тебе, на нашей земле и нет.

Очень важно, в какое человеческое зеркало ты смотришься в минуту сомнений, тревоги, в трудную минуту. Зеркало может тебя уничтожить, а может и возродить!

Человек сбоку, рядом, это тот, с кем вместе мы смотрим на один предмет, чье плечо, чей локоть мы ощущаем.

Трудное испытание самостоятельности, когда он глядит с тобой и не видит того, что для тебя дорого. Тут невольно задумаешься: «Уж ни мираж ли и ты сам?»!

Трудно - и когда рядом тот, кто, никак не являя себя, не знает, чего хочет, но назойливо ждет инициативы от тебя.

Словно повисает на тебе, чтобы раскритиковать или без благодарности использовать.

Рядом с холодным - остываешь. С андерсеновским Каем можно и замерзнуть.

С теплым - согреваешься. С энергичным - сохраняешь и набираешься сил. С пустым и вялым, если не умеешь заметить его вовремя и отслониться, рискуешь лишиться и желаний, и смыслов, а с ними и собственного тонуса. Можешь сделать его своим "личным вампиром".

С сильным противником становишься сильнее. С безвольным сторонником обессиливаешь хуже, чем от зноя в жару. Тонешь с ним, как в болотной жиже.

Очень важно, как ты подберешь и рассадишь людей для существенного тебе дела, разговора!

Иногда участников игры «открытый прием» назначаю я сам. Тогда, как и на моем обычном открытом приеме, я сам и рассаживаю людей при всякой смене ролей в ведущей «тройке».

Задачи игры самые разные.

Дать участникам выговориться. Удовлетворить потребность иного участника - в ощутимом внимании и интересе других к нему. Познакомить с проблематикой друг друга. Спровоцировать совместное обсуждение общей проблемы. Способствовать объединению группы. Вынудить попытки побыть на месте другого, понять мотивы, организующие поведение психотерапевта. Со стороны почувствовать неудобства эгоцентрических претензий «клиента» или парализующих инициативу партнера попыток поучать и властвовать у «психотерапевта».

Игра побуждает слушать, оживляет стремление понимать другого и заставляет учиться быть понятным.

Зрителям чрезвычайно наглядны огрехи жизненных стратегий участников «тройки». И не только «психотерапевта», «клиента», но и «посредника», который очень часто оказывается просто подглядывающим за двумя другими, чем нередко вызывает весьма напряженные и критические реакции многих. Так обнаруживается, что невмешательство - не самая спокойная и далеко не безопасная жизненная позиция.

Игра позволяет ставить и решать множество и других задач.

По своей инициативе я использую эту игру чаще в психологически наиболее незрелых группах. Например, в группах пожилых людей (преобладающий психологический возраст до 10 лет). В группах людей, занятых так называемым малым бизнесом (с преобладающим психологическим возрастом до 12 лет).

Самостоятельно к игре в «открытый прием психотерапевта» обращаются клиенты и пациенты из более активных и «взрослых» групп. Например, в психодидактических группах педагогов, психологов, психотерапевтов...

Лера Александровна хорошо знала игру еще со времен нашей мастерской. Третьей она позвала Машу, и та не отказалась.

Лера Александровна села в кресло «психотерапевта». Распорядилась, чтобы Михаил Иванович оказался напротив справа от нее в кресле «клиента». Машу посадила слева - «посредником». И без задержки начала быстро формировать напротив себя внутренний и внешний круги.

Тут все »началось!... Я не сразу понял, что происходит, и что случилось.

После расстановки стульев для игры все сидели, кто где. Скорее случайно. Только, может быть, во внутреннем кругу оказались те, кто активнее участвовал в организации пространства, или, может быть, хотел быть ближе к основным участникам? Не помню. Лера Александровна сразу выпроводила из своего круга всех, кто был в игре впервые и проявлял к событию живой интерес еще и от этой новизны. Выпроводила всех мало знакомых ей участников. Вообще удалила всякого, кто - хоть чем-то - был для нее не очевиден. Она посадила в круг напротив себя благоразумную, как закапывающий в землю свои золотые Буратино, Марию Александровну. Позвала готового всех поучать Александра Михайловича, а с ними и всех, с кем они курили и тусовались у крыльца кабинета во время их частых «перекуров». Одного за другим Лера Александровна приглашала во внутренний круг людей..., которые... Все, кого Лера Александровна приглашала в круг, врозь были... были врозь - разными и непохожими...Но, садясь напротив нее,...

Мне вначале это показалось, и только потом стало настолько очевидным!...Садясь напротив нее, все, кого Лера Александровна звала, становились чем-то очень... очень друг на друга похожими!

Я еще не понимал чем, когда почему-то снова вспомнил, что Маша работает в Лерином агентстве. Что агентство с прошлого года преследуют одна за другой неудачи...

С особым неудовольствием я увидел, что и моя обычно весьма независимая и собранная дочь в кресле «посредника» стала вести себя совершенно несвойственным ей образом. Пожухла, стала вялой, безучастной, чуть только что не спит. Ни во что не вмешиваясь, как-то отечно ждет, когда Лера Александровна все организует. Даже собой, кажется, не занята! Михаил Иванович тоже ждал распоряжений. Как тогда в кругу Олега Евгеньевича и Тамары Викторовны.

Попав в Лерин круг, все, как по волшебству, сразу перестали быть интересными! Гляделись какими-то безликими, пустыми..., или отсутствующими. Все словно прикинулись злыми шаржами на самих себя.

Одеревеневшие карлики в заколдованном королевстве!..

Пользуясь правом ведущего, я попросил сесть во внутренний круг напротив Леры Александровны державшуюся особняком ее почти ровесницу.

Молодая энергичная кандидат наук - психолог, та руководила в крупной фирме отделом, осуществляющим «связи с общественностью» (как теперь говорят - РR). Привычно осмотрительная в поведении, она, в отличие от других, и напротив Леры Александровны только рельефнее обозначила лицо.

Лера Александровна тут же распорядилась, чтобы ее успешная сверстница перешла во внешний круг - подальше. Позвал другую, занятую своими делами женщину, потом - мужчину. Лера Александровна тут же отослала и их.

Сколько я ни пробовал оставить напротив Леры Александровны в ее ближайшем кругу участников, способных сейчас партнерствовать с ней на равных, она тут же от них избавлялась. Снова и снова сажала на освободившиеся места мужчин и женщин, которые рядом с ней застывали, как и Маша, и Михаил Иванович.

Все пустовато ничего не делали. Наглядно исчезали в качестве живых, о чем-то заботящихся людей!

Все, как мне показалось, доверительно ждали ее распоряжений!

Сама Лера Александровна сначала, уставившись из кресла психотерапевта, долго смотрела застывшим, ничего не выражающим, немигающим взглядом на одного. Потом переводила свое замечательно веснушчатое, но такое же ничего не выражающее лицо вместе с тем же бесцветным и ничуть не изменившимся взглядом в линзах на другого. Потом передвигала лицо с будто не способными двигаться в орбитах глазами на третьего. И утыкала взгляд в него.

Казалось, она даже не лицо двигает, а сдергивает с места подбородок, сталкивая его всякий раз в новое положение, как перескакивающую минутную стрелку на часовом циферблате.

Выбранные ею люди под этим взглядом либо начинали суетиться, изображали «внутреннюю активность»... Либо, как я уже сказал, доверительно ждали.

Все еще глубже погружались в ступор.

Распорядительница ситуации некоторое время ждала. Потом, ничего не дождавшись, застыла сама. Потом, чтобы спрятать от самой себя растерянность и встряхнуться, начала сердиться на пассивность своих сотрудников.

И дело было теперь явно не в послеобеденной сытости...

Ничем не занятая напротив Леры Александровны Мария Александровна, как бегун на старте, готовилась критиковать и давать советы. (Она, как и Лера, недавно тоже потеряла около тридцати тысяч долларов, а с ними и весь свой бизнес.) Александр Михайлович с умным видом демонстрировал занятость и готовился ярко критиковать критику и советы любящей поговорить Марии Александровны, а потом и ее самоё.

К заполняющей пустоту словесной тусовке был готов весь собранный Лерой Александровной и от безделья осоловевший внутренний круг - только начни!..

Казалось, они от скуки сейчас так загорятся, что не только спроектируют новый защищенный от риска бизнес для каждого, но и разработают проекты изысканий для всех научных академий и многих поколений исследователей, а между делом создадут и проект нового Мироздания.

...Я вспомнил воспаленные ночные споры в общежитии Ленинградского медицинского об инопланетном происхождении жизни человека на Земле и о «Фантазиях Фарятьева»...

Эти строчки я писал в девятнадцать. В пору именно таких моих с товарищами захватывающих ночных бдений. Как раз перед той августовской поездкой 1962 года на попутных машинах из Куйбышева в Москву, в Ленинград и обратно - «автостопом». Тогда я и останавливался в том общежитии Ленинградского медицинского...

Мы «цедили шампанское» своего вселенского одиночества и такой же демонической никем непонятости с наслаждением!

Одиночество и непонятость были доказательством себе нашей неповторимости...

Надо было вмешиваться!

Я распорядился, чтобы из круга вышли Мария Александровна, Александр Михайлович и еще двое - все наиболее «активно бездельничающие», все, кто прятался в показную активность от неприсвоенной и неосвоенной, а часто и неосознанной, внутренней тревоги.

На их места я пригласил тех, кого звал раньше, и кого Лера Александровна прежде удалила из своего круга.

Михаилу Ивановичу напомнил, что ему уже случалось передоверять свою инициативу, заботу о себе и своих делах другим!

Раздосадованный, он стряхнул дрему, сам занялся происходящим.

Очнулась, наморщила лоб, подняла брови и начала одутловато осматриваться Маша. Заметив, что атмосфера вокруг изменилась, она заметила и мою досаду на ее равнодушие к сотруднице и к их общему делу. Дочь упрямо поджала губы, будто ничего не произошло. Но рассердилась, и за себя уже отвечала...

Не помню, кого еще пересадил во внешний. Но во внутренний круг - сели ожившие заинтересованные люди... Кабинет проснулся, началось движение.

Я снова обернулся к Лере Александровне, и...

И почувствовал обескураживающую неловкость. Я будто нечаянно подсмотрел за ней, что не следует - пугающий секрет или ото всех скрываемый изъян...

В кресле «психотерапевта» сидела не деловитая предприниматель, а маленькая,... совсем потерявшаяся девочка!

Она не знала, что делать. И, казалось, впервые так отчетливо понимала, что не знает.

Детке не дали стать госпожой над куклами. А ничего другого она не умела. И, казалось, была готова заплакать...

Мы не знаем, как всего добились!..

Через два марафона я соберу круг предприимчивых женщин.

В нем будут учительница математики и детский врач, совладелица автосервиса и молодая юрист, психолог и менеджер - женщины, прогнавшие своих мужчин и оставленные мужчинами, «не выдержавшими» - как они говорили - «нашей самостоятельности».

И на мой вопрос к участницам - почему я собрал их вместе, Мария Александровна ответит совершенно неожиданным для меня образом:

— Все, что у нас есть, мы получили нечаянно. Мы не знаем, как этого добились, и за что нам! Не знаем, что с этим делать, и... сами все разрушаем! Как-то теряем!

— Не понял?!

— Нам или кажется, что, раз это у нас есть, то должно быть! И должно быть больше! - растолковывала мне Мария Александрович - И мы это...

— Надо марку держать, - перебивая ее, с неожиданным энтузиазмом подхватила обычно молчаливая Лана Викторовна, - а не знаешь, зачем! Силы уходят, чтобы держатся на достигнутом уровне. А для себя смысла нет! Потому и нет охоты. Интереса нет, азарта!...

— Да, и интереса, и азарта... И я еще имела в виду, что мы это не бережем! Мы от такого выигрыша на самом деле растеряны. А вид только делаем, что он наш....

— И что?

— Мы стремимся его потерять... неосознанно!...

— Как это?!

— Злимся, почему вчера выигрыш был, а сегодня нет!

— Начинаем сами себе активность показывать...— саморазоблачительно дополнила улыбчивая Дарья Александровна.

— Да, показываем активность! Но мы же не за активность все получили! Я имею в виду: не за такую активность! Мы не знаем за что! И не понимаем, как получается, что мы делаем все больше, а получаем, наоборот, меньше?! Не понимаем, почему так?! И не верим, что теряем!

— Мы как будто притворяемся успешными. Как в «Менеджер»[24] играем... - объяснила мне Лана Викторовна.

В кругу сидели привлекательные, весьма эффектные молодые женщины. Одни были разведены. Другие - одиноки. А те, кто еще оставались замужем или жили в «гражданском браке», пребывали в постоянном напряжении состязания с мужчиной, войны за него или, как Лера Александровна, сохраняли независимость - по брачному контракту о раздельном имуществе и доходах. Детей, правда, по контракту, кажется, не делили.

То что говорили Мария Александровна и ее собеседницы о своем бизнесе, так наглядно ложилось и на их отношения с мужчиной, что я просто не мог не обратить на это внимания.

Эти от природы привлекательные женщины, как и свой первоначальный успех в «бизнесе», так и внимание своих мужчин получили без всякого усилия, а часто и без осознанного намерения - нечаянно. Они ничего для этого не делали! И, в самом деле, совсем не знают «как, за что, и почему» мужчины оказались в их распоряжении (в друзьях, в любовниках, в мужьях).

Не зная, как они заполучили своих мужчин, эти рационалистичные женщины не умеют самостоятельно ни строить свои отношения с ними, ни беречь то, что есть. Поэтому, когда мужчина почему-либо прекращает свою активность в их отношении, эти женщины оказываются вдруг беспомощными. Не чувствуя причин мужского внимания, все они исходят из простого допущения, что раз за что-то дают цену, значит оно того стоит. И как и продавец, которому за ненужную ему вещь предложили неожиданно большие деньги, так и участницы этого женского круга приходят к тайному убеждению, что - либо мужчины глупы и безвольны, либо что-то в них (женщинах) - действительно для мужчин подарок. Последнее, к тому же, - лестно!

Так или иначе, но эти женщины приняли на веру, что мужчины подчинены власти своих страстей, а значит и их власти. Предлагаемые мужчиной посулы, а не он сам, оказываются соблазнительными для них. Потому, как и тот простодушный продавец, эти победительницы принимаются «взвинчивать цену». Так же, как и он, не зная, чем эту цену обеспечивают. И так же до тех пор взвинчивают, пока «покупатель» не отказывается от «товара»!

Забыв, что все, взятое и не взятое ими у мужчин, они не сами вызвали, а получили даром (от неведомых им сил природы и воспитания, от сил, которых они ни в себе, ни в нас не чувствуют, а потому и не знают), эти женщины объясняют себе свой успех у нас понятным им образом. Относят его на счет своих достоинств. Эти известные им достоинства и стараются развивать и совершенствовать - на всякий случай. Понятными им достоинствами пытаются купить «покупателя», когда тот, не выдержав «взвинчивания цены», вознамерился от них отказаться.

Не интересуясь нами, и ничего не зная про нас, они ничего не узнают и о себе.

Скрыв природное обаяние за судорогой обиды, за досадливым старанием понравиться, и так «все вернуть», эти женщины даже и не догадываются, что такой, нередко привлекательной для чужих, суетой своих и близких только отпугивают! И так же, как и свой бизнес, теряют мужчин (явно или сохраняя видимость полного благополучия).

— Вы видите, Мария Александровна, что женщины вашего круга ярки, кокетливы, и легко привлекают внимание всех - и детей, и женщин, и мужчин?!

— Да, - еще не понимая связи, но охотно, согласилась Мария Александровна и, обгоняя мою мысль, уже от себя добавила: - Но они же делают это невольно. И ничего про это не знают!

— Делают или у них так - само, получается? - возразил я.

— Я имею в виду - само получается! Они же не чувствуют себя привлекательными! С чужих слов знают, а не чувствуют. Поэтому и «держат марку», чтобы не шмякнуться... с высоты. Притворяются красивыми!

— Но вы же знаете, что всё, что вы делаете специально, «притворяясь красивыми», только выдает вашу тревогу, неуверенность в своей привлекательности?!

— Не знаем.

— Как?! Не знаете, что все ваши старания - макияжи, маски, подтягивания живота и наращивание объемов груди и так далее... не решают ваших проблем, но только настораживают нас и... запутывают вас?!

— Что вы говорите, Михаил Львович?! Я в фирме работала. Там женщина за каждую грудь по восемь тысяч платила! Им же их «глупые дядьки» эти деньги давали! А то и такой «подарок к 8 марта» им делали!

— Я не про них, а про вас! Вы не знаете, что жеманство только отпугивает всех, кто умеет чувствовать? Что ваша суета, как мух к меду, привлекает одних только равнодушно глазеющих на женщину любителей «сладенького»? Или таких же напуганных вами, как вы нами, втайне зажатых мужчин? Не знаете, что все, что вы делаете специально, любого, кому есть до вас дело, отталкивает!? При вашей-то сообразительности и хваленой практичности не знаете?!

— В том-то и дело, что не знаем! Вот - не знаем и все! - выпятила обведенные карандашом и оттого кажущиеся опухшими губы Мария Александровна. - То есть умом, на словах я все знаю. А на деле... Все, кто сидит в нашем кругу, без игры в победительниц, как и я, вообще своего пола не чувствуем!... - чуть ни выкрикнула она. - И не знаем, что с собой делать!

— Женщине, чтобы нравиться, ничего не надо делать! - не сдержался я. И, не придав значения мелькнувшей у меня забавной догадке, объяснил: - Когда вы хотите быть желанными, то уже - желанны! Не когда озабочены претензиями, в голове! А - когда ваша природа нас выбрала. Даже если вы хотите только понравиться, и вас волнует лишь наш интерес, наше влеченье, а не мы сами, - мы и тогда уже - рядом! Так мир устроен. Вы не знаете этого?!

— Нет! То есть, да! Не знаем! Я же сказала. Потому вон из кожи и лезем!..

Все еще уверенный, что это я ей, а с нею и всем участникам, (а не она нам!) что-то объясняю вопросами, что Мария Александровна только отзывчиво вторит мне, я вернулся к ее первой реплике о том, что женщины ее круга «не хранят, что имеют»...

— Давайте подытожим! Вы не знаете, что привлекательны?

— Да.

— И у вас есть грустный опыт, что когда вы хотели понравиться и старались привлечь мужчину, у вас получалось все наоборот? Те, кто вам нравился, не обращали на вас внимания?

— Или становились нашими «хорошими товарищами», «подружками»...

— Но уходили к вашим подругам? Так?

— В этом не хочется признаваться. Лучше сказать: «мы их прогоняли»!

— Когда же вы ничего не предпринимали, ни на что не претендовали, или вовсе не замечали нас, тогда мы со своей любовью сами сваливались на вас? Как снег на голову, во всем своем великолепии - «плащи в грязь, сирень возами»!? Верно?

— Именно так!

— Вы ничего не делали, чтобы привлечь? А потом... -«позволяли вас любить»?

- Да.

— Принимали все наши «дары», как дитя, которое дуется, что подарок мог бы быть и получше!?

— Конечно, мог бы!

— Не знали, почему («за что» - по-вашему) вас любят? Но эту чужую (нашу) любовь претерпевали?!

— Ну, не совсем так. Мы верили, что по-другому не бывает. Что люди это и называют любовью. - Мария Александровна вместе с деньгами и бизнесом потеряла и своего горячего мужа. Рада, что жива осталась.

— Не получая ничего внутри отношений, надеялись за свое терпение что-то получить сверх? Заботу, услуги, обеспечение?

— Надеялись. Конечно!

— Правильно я понял, что вы не подругой становились мужчине, не женой, а эксплуатируемым эксплуататором? Не берегли ни его, ни ваши отношения? Изнашивали все и разрушали?

— Нет. Мне мой статус жены нравился. Но я ничего не делала, чтобы он был мой... Он сам добивался... Значит, сам и беречь будет..., мне казалось. Я еще и поломаюсь. Свой верх покажу.

— А дети останутся у вас? - Мне снова смутно померещилось, что не я веду Марию Александровну, а она своими репликами подсказывает мне нужные вопросы.

— У нас не было детей.

— Я обо всех женщинах вашего круга...

— Но это же его дети! Естественно - он должен о них заботиться.

— Так вы сами от него поминутно отпихиваетесь?!

— Но я же этого не знаю. - Я, наконец, понял, что логичная Мария Александровна не подыгрывает мне, и не ведет меня, а просто живет сейчас во взятой ею на себя роли «ни в ком не нуждающейся» женщины - представительницы ее круга. Совсем не сознавая того, она с интуитивной точностью управляет моим интервью. - Он же мой муж, отец детей. Он нам должен!

— А вы? - Я принял условия диалога и просто следовал а ней.

— Я его ни о чем не просила!

— А когда вы вдруг замечаете, что теряете мужчину? Что он перестал спешить к вам? Что на работе задерживается? С товарищами?

— Ну и пускай его, если они там не пьют! У меня тоже подруги.... Я ему доверяю.

— А - когда у него - подруги? Другая?!

— Другая?! Как это! Я возмущусь его вероломством!.. Или наглостью той, с кем у него шашни! Как же! У меня мое воруют!.. - моя собеседница наглядно держалась взятой роли. - Буду права отстаивать. В суд подам!.. Та, от которой муж ушел после сеансов психотерапии,... подала же... на женщину-психотерапевта. Что она «загипнотизировала» его для себя! Я своего мужа знаю. Сам бы он ни за что не пошел на такую подлость. Понятно, она его тайно приворожила! Наверно на деньги наши зарится?! - Мария Александровна «дожала» позицию до очевидности абсурда.

— А когда убедитесь, что это не помогло? Ведь тот суд не признал обвинения жены обоснованными! - Я знал об этом скандальном, истерическом иске.

— Не знаю, что делать... К вам приду! - с облегчением, выйдя из образа, сдалась и улыбнулась Мария Александровна.

— Вот спасибо! Осчастливили, - я тоже улыбнулся ей, а не роли. - Но еще минутку! Вы не чувствуете мужчин, и не знаете наших мотивов, причин нашего интереса к вам? Так?

— Так, - моя собеседница без энтузиазма вернулась в образ.

— А тогда придумываете, что получили нас за свои достоинства?... Или за приятные услуги?

— За услуги, за достоинства..., - вторила она почти машинально.

— Их теперь нам и навязываете? «Вон из кожи и лезете», вы сказали?

— Да, лезу! Я же - деловой человек. Я с рынка. Как на рынке и действую! - Мария Александровна снова загорелась, точно, хоть и не зная того, осуществляя роль котерапевта[25].

— А на этом рынке бывает равенство?

— Как это?

— Просто. Здесь равенства не бывает! Если мой товар хорош, значит твой - плох! Если хорош твой, то мой не годится! Кажется, мы замкнули круг. Я только добавлю. Вы не знали того, что прежде привлекли-то его своей ничем не встревоженной естественностью. А теперь, с перепугу, предлагаете искусственность суетливых усилий. За этой суетой - сквозь нее - и любящему-то трудно вас разглядеть. А уж что говорить о том, кто использует ваши достоинства!.. И последнее. Когда у вас совсем ничего не получилось, вы стараетесь доказать всем, что несостоятелен (как наниматель) мужчина, а не вы?!

— Себе доказываю, не ему!...

— И запугиваете себя на будущее! Обесцениваете в своих глазах его..., чтобы успокоиться! А с ним и всех нас - обесцененных - теряете! Начинаете ненавидеть или бояться всех мужчин - вами же выдуманных уродов и монстров. Одев на голову любимому мусорное ведро, даже сняв его, трудно потом целоваться. Вонь мешает! Остается только сменить половую ориентацию!

— А вы говорили, Михаил Львович, что не даете советов! - приветливо съязвила Лана Викторовна.

— Что-то вы других моих советов не слушаете!

— Каких?

— Ну, например, что, чтобы нравиться сердцу, ничего не надо делать! Просто быть!

— Это легко понимать. Знать трудно. Надо дожить! Может это доживание и стоит моих тридцати тысяч!... - окончательно оставив роль, выдохнула Мария Александровна.

Открытый прием (продолжение).

...Лера Александровна сидела растерянной девочкой, у которой отняли власть над послушными ей куклами, и была, казалось, готова расплакаться...

Это случилось, когда я собрал напротив нее круг самостоятельных людей, от которых она только что избавлялась автоматически, не задумываясь, чего сама себя лишает. Когда вместе со всеми очнулись и Михаил Иванович и Маша.

Я был потрясен! Наглядность происходящего без малейшей натяжки обнажала Леры Александровны жизненную ситуацию.

Избавляясь ото всех, кто имел свои цели, свои стратегии осуществления, свои идеи и свой неочевидный и непонятный ей стиль поведения, попавшая в полосу неудач предпринимательница не отдавала себе отчета в том, от кого, а с ними - и от каких нужных ей возможностей - отказывается.

Собирая вокруг себя только тех, кто из высокомерной бережности..., от безразличия..., просто от нежелания ввязываться с ней в конфликт - от чего угодно соглашался забыть о собственной инициативе, эта владелица фирмы не сознавала, что так и сама она не только остается без полноценных сотрудников с их новизной и участием... Что так - невольно погружает себя в болото имитации полезной деятельности... в дебри возмущенного отдавания распоряжений, которые никем не выполняются. Что обрекает себя на досаду несбывшихся ожиданий! Не заметила, что лишает себя необходимого тонуса, который поддерживается партнерством с равными. Лишает себя энтузиазма и сил.

Все это было настолько очевидным, и казалось до такой степени значимым для Леры Александровны, для Михаила Ивановича, для всех, включенных в события марафона предпринимателей, что продолжение игры стало ненужным. Проблема была - вот она! И мы перешли к обсуждению. Что без участия сотрудников дело не может ни делаться, ни развиваться - очевидно.

Ясно и то, что, выбирая безучастных, Лера Александровна и остальным показывает, что их рвение излишне. Сама отказывается не только от сотрудников, но и от шанса их иметь!

Я вспомнил, как, едва я, приходя с работы, переступаю порог нашего дома, двенадцатилетняя Дашка, даже не дав мне раздеться, бросается ко мне со своими делами и просьбами. Ее пока не интересуют мои заботы и то, в состоянии ли я ее слушать. Но Дашка еще ребенок. И то, мама одергивает ее: «Дай папе в себя прийти!».

Вспомнил, что так же и Лера Александровна, наняв работника, забывает и о нем и о его интересах в деле. Полагает, что он будет заботиться о ее выгодах по договоренности и вопреки своим интересам - «честно». Как папа, которого у нее никогда не было?!

Вспомнил, как, после предварительной договоренности о выгодной для Леры Александровны сделке, она, уже дав рекламу, по-детски не утруждает себя дальнейшей заботой о нужном ей сотрудничестве. Полагается на обещанные ею партнеру деньги, большие, чем предложили другие. И сделку заключают не с ней! А скольких отозвавшихся на рекламу клиентов она потом теряет!

Лера Александровна, как Дашка, уверена, что все будут заботиться о ее выгодах. А тех, у кого есть и свои интересы, записывает в «мошенники», даже если те об этих своих интересах ее предупреждали.

Возникали вопросы - как от лица Леры Александровны, так и от имени ее сотрудников. Вот некоторые из них.

Вопросы на месте Леры Александровны.

1. Почему я как руководитель отказываюсь от полноценных сотрудников и деловых отношений с ними?!

2. Чем парализую сотрудников? Как побуждаю их к отказу от собственной инициативы?

Вопросы на месте ее сотрудников. На месте всех, кто сегодня оказался в этой роли.

1. Почему я как сотрудник отказываюсь от самостоятельного видения реальных фактов, от столкновения с ними?

2. Почему я соглашаюсь отказаться от своей жизни, от инициативы, от самого себя?

Все вопросы были существенны для любых отношений лидера и с лидером. Не только в бизнесе, но и в любых человеческих отношениях: в любви, в семье, в работе, в учебе, в стране.

* * *

Как-то я попросился к замечательной преподавательнице английского в группу быстрого изучения языка.

Преподаватель слышала обо мне как о психотерапевте, и долго не соглашалась включить в конкурсный список. В конце концов, она объяснила, что - специалист по работе с группой - я буду мешать ей своей активностью и уведу группу за собой.

Я заверил, что прошусь учиться английскому, а не конкурировать с руководителем.

Взяв с меня слово, что у нее не будет со мной трудностей, ведущая согласилась.

Слово я сдержал настолько, что нормальным человеком и участником становился только во время чаепитий.

В ходе же основной работы я от старания не активничать так тупел, что не поспевал ни слышать со всеми, ни делать. Словно параличный, я отставал ото всех, едва ухитряясь и этим не обратить на себя внимания.

Оказалось, что эффективно впитывать и осваивать новое я могу, только будучи самим собой, занимаясь своими деда, а не заботой быть незаметным.

Отказавшись от естественной для меня активности, я очень мало успел в этом замечательном цикле с замечательным преподавателем.

Теперь, анализируя поведение Леры Александровны и ее выбранных ею партнеров - с ней, я вспомнил свое отупение на тех курсах.

Преподавательница восхитительно распоряжалась, и солировала, как и Лера Александровна. Но, заботясь о собственном удобстве, потребовала от меня пожертвовать моей. Инициативой, моим участием. Этим снизила мою, а значит и «свою эффективность.

Истинный лидер выявляет и поддерживает инициативу ведомых!

Я вспомнил еще множество ситуаций, когда инициативные люди, затормозив по тем или иным причинам свою самостоятельность, впадали в такое же «отупение», как и я.

Учитель, любящий послушных и понятных ему учеников, жертвовал не только отдельными самобытными «Ломоносовыми» и «Пастернаками», но пренебрегал общим уровнем творчества класса.

Хозяйка, все в доме делавшая сама, не только уставала. Не заметив того, она подавила интерес к домашним делам - а с ними и к дому, и к себе в нем - и мужа и детей. Фактически - невольно гнала их из дому туда, где они были и чувствовали себя нужными! А потом сетовала, что все они домой приходят, «как в гостиницу или в столовую, только поесть, да переспать».

Именно так усердный муж своей предупредительностью превращал жену в болезненную всегда недовольную капризницу. А победительный любовник праздничным обещанием сексуально осчастливить подружку тормозил ее инициативу и сексуальность до полной фригидности.

Так жены тревожной хлопотливостью приглашали мужей стать ленивыми ипохондриками.

Так сверхзаботливые родители парализовали самостоятельность детей. С детства программировали их пожизненную беспомощность и несчастливость.

Так «кашпирирующие», «очумляющие» и «оджунивающие» воспитатели и психотерапевты, самоутверждаясь, подавляли инициативу воспитанников и пациентов. Оставляли этих людей, лениво переложивших на чужого человека ответственность и за свое будущее и за свое здоровье, безвольными мучениками, пожизненно нуждающимися в «чудесном целителе» и чужом руководстве.

Так страна, где господствует один, ради порядка и покоя тех, кто не выдерживает тревоги, жертвует активностью и участием всех неравнодушных своих граждан. Жертвует своим развитием. И, в конечном счете, собственной мощью, а с нею и будущим своих детей!..

Снова о ревности.

На первом из четвергов в Новом году Полина Валерьевна попросила консультации по поводу ее ревности.

Я возразил, что этот вопрос эффективнее решать не наедине как теоретический, а в группе, исследуя опыт практического взаимодействия с другими людьми здесь и теперь.

— Но предварительно обозначьте себе основные стратегии.

Если какое-то переживание есть, значит, оно чем-то человеку необходимо! В него надо войти, как в туннель, чтобы пройти его до конца. Новые ответы мы узнаём только по пути или на выходе, а не в результате логических построений.

Поэтому, надо не воевать с ревностью, а удержать ее, и вникнуть в ее содержание.

Отсюда первый вопрос: «Зачем вам ваша ревность нужна?».

Второй: «Какие ваши внутренние условия и, какие создаваемые вами внешние обстоятельства поддерживают ревность?

Третий: «Какие внутренние и внешние обстоятельства нужны, чтобы ее устранить?»

— Например. С вашим рационализмом вы же доверяете только очевидным доказательствам отношения! Ищете видимые или слышимые признаки чувства мужа к вам. Но он же не артист - все показывать, и не гувернер - объяснять. Он просто живет с вами, с взрослым человеком, который сам во всем разберется. Его отношение чувствуется. Я же чувствую,

что внутренне, на уровне подлинных чувств вы вполне спокойны и уверены в его отношении. А ревностью себя развлекаете. Дергаете, чтобы не сглазить, не расслабиться. Чтобы не оказаться врасплох зависимой, отстраняетесь от собственных чувств, готовите себя к худшему. Не находя доказательных для вас внешних признаков привязанности мужа, имитируете ревность. Мучаете капризами его, чтобы добиться наглядных проявлений чувств. Пусть раздражения, но заметного! Если я - ваш муж, меня это ваше развлечение только напрягает. Вызывает, мягко говоря, досаду. А вам того и надо: «раз злится, значит неравнодушен!».

— Хорошенькое развлечение! Я сама от него устала! Рада бы отделаться, да не могу!

— Вот и я говорю. Сначала разыгрываете ревность - вживаетесь в образ. А потом «отделываетесь» - боретесь с переживанием. Борьбой его усиливаете и закрепляете. Превращаете игру - в навязчивость.

— Вы хотите сказать, что для ревности нет оснований?

— А вы - хотите, чтобы я вас успокаивал?! В такой ситуации, как у вас, основания для ревности есть всегда.

— Почему же вы говорите, что я спокойна?

— Чувствую. Действительные-то основания вы за игрой игнорируете! Кроме того, вы же говорите о муже, как о своей собственности! Так ребенок ощущает собственностью папу, маму, любую игрушку...

— Почему же я этого не чувствую? - Полина Валерьевна не заметила, что и теперь проигнорировала все тревожное, что я сказал.

— Потому, что не чувствуете себя! Иначе сказать, не пробовали заметить того, что чувствуете, и не замечаете своих чувств. Тогда, не чувствуя, и не знаете своего отношения к мужу. Не признаков и доказательств не знаете... а того, как от него (от мужа) отталкивается ваше тело - все ваше существо, или как оно к нему (к мужу) тянется! Не чувствуете своего отношения. Вам нечем почувствовать и его отношение к вам.

— Я этого не могу!

— Неправда. Не «не можете», но не умеете. Витая в словах, даже не пытались заметить чувств. Поэтом); ваша сегодняшняя задача в группе не столько разговорами заниматься, сколько понаблюдать, как вы ощущаете партнеров. Обратить внимание, где, как, с какой стороны и на каком расстоянии вам удобнее или неудобнее быть от каждого. Ваша задача по-

наблюдать за вашей с ними дистанцией. И искать оптимальную дистанцию с каждым мужчиной и с каждой женщиной.

— Я этого не умею.

— Вот вам и шанс - поучиться. Не глядя, не увидишь. Не замечая ощущений и чувств, не почувствуешь.

— Это-то понятно.

— Вот и учитесь! Можно до начала группы задать вам один вопрос не по теме?

— Конечно.

— Что нового принес вам Новый год?

— Ничего, вроде...

— Так уж и ничего?

— Знаете, Михаил Львович?.. Но это, наверное, мелочь...

— А что в жизни важно, кроме мелочей?!

— Мы Новый год встречали вдвоем с мужем. Он очень боялся вдвоем оставаться. Что ему со мной тягостно будет... А я махнула рукой, и не стала им заниматься. Занялась собой. За окном город новогодний, опустел. Снегу нанесло. Вчера стекла у нас снизу подмерзли, а теперь оттаяли. Чувствую, и муж успокоился. Мной занялся. Мы давно так Новый год не встречали! Мне показалось, что и ему со мной хорошо было...

* * *

Пока мы разговаривали, подошли и другие участники.

Были включены все обогреватели, и кабинет, застывший за праздники, постепенно отогревался. Можно было скинуть пальто и шубы. Я тоже сбросил вторую шерстяную кофту. Мы сели в общий круг по периметру кабинета. Началась группа.

— Вы позволите мне задать всем ваш вопрос, Полина Валерьевна?

— Да, если вы считаете нужным.

— Сразу, обратите внимание! Вы заняты своими мыслями и не замечаете ни себя в своем отношении к Эммануилу Александровичу, который сидит рядом с вами, ни Эммануила Александровича с его отношением к вам. Он занят своей «проблемой» и тоже не занят ни собой, ни вами - никем... Заметили?

— Нет.

— Ну, вот, заметьте! И посмотрите, кто здесь сейчас занят не мыслями о чем-то важном, а собой или другими? Заметьте, скольких людей занятость своей «проблемой», не только отвлекает от реальности, то есть от сиюминутного содержания их проблемы,... но еще и дает им внутреннее право не заниматься никем! Не заниматься и теми, о ком думаем! Ни детьми, ни женами, ни мужьями, ни родителями, никем из наших любимых! Мы же такие озабоченные! А они, ,-те, «о ком мы думаем, что думаем[26]», ведь здесь! Они живут и меняются. Это и наши дети, и наши женщины и мужчины. Наши близкие и далекие, друзья и враги! Да, да! Хоть мы к врагам и внимательнее, чем к близким, но часто не заняты даже и врагами! Никем не занимаясь, мы не только не решаем свою проблему, но и удаляемся от ее решения. Усугубляем ее. Да еще и ждем ото всех уважения к своей озабоченности! Не смей отвлечь!.. Простите, я вернусь к вашему вопросу!

— Алексей Викторович, как по-вашему, почему Полина Валерьевна ревнует мужа? Я бы хотел, чтобы на мой вопрос ответил каждый, кого он заинтересовал!

— Полина Валерьевна очень деловита. Она не может остановиться. Ей надо все время что-нибудь делать,... Или что-нибудь решать.... Чтобы занять руки..., или голову. Или и то и другое, - волнуясь, поворачивал на Вас щеку и правый глаз, будто косил им, Алексей Викторович, и медленно складывал мысль, как кирпичик к кирпичику. - Она не успевает никого замечать.

— И что?

— И мужа тоже не замечает.

— Почему не может остановиться?

— Она не может вытерпеть остановки.

— Почему?

— Она не привыкла к этому.

— К чему - «к этому»?

— К остановке, - щека молодого человека порозовела, и от этого обращенная к вам отлично выбритая скула казалась бледной и отдавала у виска синевой. - Она на себя саму натыкается!.. А с собой - незнакома. Не встречалась! - протягивал он бережной ладонью, будто подавал батон еще теплого, очень мягкого хлеба. - Это ее тревожит. Пугает незнакомое. Она отвлекается мыслями, действиями. Как-то убегает от себя!

— Почему?... - Юноша взволнованно думал...

— Вы не обязаны говорить больше, чем вам удобно.

— Д-да, - почти заикаясь, кивнув, выдавил он из себя последний слог. Остановился, отдышиваясь.

— Можно я скажу? - подняв руку, попросила внимания как-то по-особому сегодня трогательно красивая, не смотря на привычно недовольное выражение лица, детский доктор.

— Ну, что вы, как в школе! Говорите! Не надо спрашивать!

— Полина Валерьевна не умеет терпеть ничего, чего не может себе объяснить.... Она не выдерживает паузы..., потому что не умеет терпеть немотивированной[27] тревоги.... Понятное - что угодно вытерпит! Сколько надо, столько и вытерпит! Боль, усталость..., пытку вытерпит! Она выносливая! Не выносит только тревоги неизвестности, - Светлана Николаевна помогала себе думать очень подвижными даже в паузе, чуть перекошенными губами и жестикулирующими, каждый отдельно, чуткими пальцами детского доктора. -Она не терпит неизвестности. И не дожидается осознанной встречи с причинами своей тревоги, с ее содержанием. Ни в мыслях, ни в жизни. Только касается этих причин, и сразу, как от горячего, отдергивается. Не заметив, чем обожглась, и не осознав. Но всякий следующий раз ожег же больнее! Она и пугается еще больше. Тревога остается ей непонятной..., все больше спрятанной и пугающей. Она сама для себя остается пугающей! - Искривленные губы чуть смутившейся от общего внимания молодой женщины на мгновение застыли.

— По той же самой причине, - поспешил я переключить внимание на себя, - для всех, кто больше доверяет логике, чем ощущениям, часто понять - значит забыть.

Пока обдумываемый вопрос не ясен, мы встревожены и заняты им. Но, как только он теоретически решен, даже в первом приближении, мы успокаиваемся. И, успокоившись, особенно, если не любим, тревоги, вместо того, чтобы усомниться и продолжать исследование дальше, или же хотя бы приняться за осуществление понятого, теряем к вопросу интерес. Забываем его. Так и получается, что через некоторое время мы натыкаемся на ту же проблему, но в еще более запущенном и усложненном виде. Веря, что она решена, мы только упустили время. А с ним иногда и свой шанс...

Я вспомнил предприимчивость и решительность Леры Александровны и ее товарищей по тусовке. Им, как и Полине Валерьевне, надо все время что-нибудь делать. Делать, лишь бы делать!

— Я тоже хотела сказать про ревность Полины Валерьевны, - опять, словно предупреждая мою мысль, вмешалась Мария Александровна. - Она не выдерживает неизвестности. И вместо того, чтобы изучать людей и узнавать их, сразу «все про всех знает»! Как Лера Александровна. И про мужа -«все знает» заранее!

— Ничего я про него не знаю! - резко, в пику Марии Александровне, возразила Полина Валерьевна. - Наоборот! Оказалось, я совсем... не знаю его! - Возмущенно и гордо, будто хвастаясь, демонстрировала она свою нынешнюю осведомленность. И приглашала всех вместе с ней убедиться в вопиющей некомпетентности Марии Александровны. Дескать, как это она «берется говорить, не зная»!

Так пытается убедить себя, что он сам все знает, и что вы не сказали ему «ничего нового», неуверенный в себе подросток.

Но никто возмущения Полины Валерьевны не поддержал, И она поджала губы, непонятая.

А Мария Александровна переждала реплику, как младенческий выплеск, совсем не удостоив его вниманием, и продолжала прерванную фразу.

— Всегда «все знала»! Как и сейчас здесь «все знает», что мы говорим. И не слушает, не вникает, а только ждет подтверждения своих мнений. Так она и там. Общается со своей выдумкой, а не с мужем. Всегда невпопад! От этого и растает ее тревога. И должна была бы возникнуть... действительно неуверенность в себе! - Мария Александровна выдержала многозначительную педагогическую паузу. - Но она же не может признаться, что ничего не знает! Себе - признаться. И ни во что не вникает. А начинает разыгрывать роль такого неуверенного в себе!... - она изобразила плачевно-скорбное лицо, - такого во всем сомневающегося!... - артистичная Мария Александровна чуть только не всхлипнула от горя, - и совсем не агрессивного человека!

— А в чем разница? Признаться себе в своей некомпетентности или разыгрывать роль, что ничего не знаешь?

— Огромная разница, Михаил Львович! Ну, это же совсем разное! Вы же понимаете!

— Объясните, пожалуйста!

— Признавшись себе, что не знакома с мужем, она окунется в очень трудную для нее реальность. Где не известно, на что опереться, и с чего начать. Кажется, что все безнадежно. Руки опускаются. Это ж, какую депрессию надо пережить!

— А смысл?

— Не торопите меня! Я и сама собьюсь. Можно я по порядку договорю?

— Извините!

— В первом состоянии, признав реальность, впадаешь в отчаянье, но надо что-то делать! И сама жизнь тебя толкает: стегает, бьет - дает силы делать. Искать, ошибаться... самой. Потихоньку, со ступенечьки, на ступенечку, ползком, на корачиках... осваиваешься и выбираешься. Жизнь всему научит.

— А во втором?

— Подождите! Я сама. Во втором, ты же не подходишь к своей боли. От боли на дистанции и от реальности - тоже. Но ты же умная! С головой у тебя все в поряде! Считать умеешь! Не дав себе прочувствовать ситуацию, ты ее в голове конструируешь, как задачу. Как задачу и решаешь. Но с этого момента ты - непробиваема! Как в броне. Я же все сама уже знаю! Ты живешь в образе: «я - растеряна», «я сомневаюсь», «я думаю, я ищу, я действую».

— И все ваши действия - преувеличенно наглядны и убедительны для вас?

— Да. Но самой-то реальной ситуации для меня нет! Нет ничего, что меня толкает. Нет ощутимых условий, которые бы меня двигали!

— Нет мотивирующего вас (тревожащего, движущего) будущего?

— Наверно. И я сама себя взвинчиваю. Сама себя своими мыслями подхлестываю. Пугающие образы придумываю. Их со всей своей выразительностью и страшусь. Себе же свой образ и покажу и докажу. Как в детстве стишок «с выражением» кричу, а смысла не понимаю. Как на сцене, для одного зрителя - для себя. Но мне надо и других убедить! Не то, без зрителей, без их сопротивления, некого побеждать, и себя долго морочить не удастся! В этом втором состоянии - притворства - от реальной боли я спаслась! Но все действия - игра без реального основания и без смысла. Никуда не движешься. А обстоятельства-то развиваются в том направлении, в котором развивалась. Все только еще хуже запускаешь!

— Спасибо, Мария Александровна! Не знаю, как Полина Валерьевна, а я разницу понял. Пожалуйста, вернитесь к ее ревности!

— Да, я, в общем, уже все сказала. Она вначале «все про мужа знает». И общается не с ним. Чаще невпопад! Растет тревога. Она, вместо того, чтобы остановиться и пережить непонятное, начинает играть неуверенность. Показывать себе, что во всем сомневается. Заигрывается. Загоняет себя в транс. Бросается перепроверять себя тысячу рдз уже во всем и везде. Но без смысла. Начинает ждать для себя только худшего. Получается: с одной стороны (и по сути) - беспечна -«все сама знаю». С другой - «ничего не знаю». И впадает в панику. Начинает судорожно дергаться.

— «Откуда только вы все это знаете?».

— «По себе, батюшка, по себе, матушка!...» - вышла из строгой роли наставника-психолога и критика и с чудесным озорством улыбнулась мне Мария Александровна-

— Она чувствует себя уверенно, только когда нужна, -снова вернулась в разговор молодая детский доктор.

— Но и все так?

— А верит, что нужна, когда что-нибудь для человека полезное делает... Или, когда тот беспомощен. Чтобы, уверенно себя чувствовать, интуитивно старается так себя поставить, чтобы другой оказался от нее зависимым. Или ищет его слабые стороны, чтобы представить беспомощным, и спасать. Она же так и с детьми, со всеми! С беспомощными же сама устает, и ими тяготится. И с мужем - то же. Почти насильно отнимает у него все заботы и взваливает на себя. А потом живет «для него». И злится на мужа.... Теперь много таких родительниц!... Ей хочется из своего ярма вырваться. Она ведет себя пренебрежительно, капризно, оскорбительно даже! Чтобы получить моральное право на свой уход, сама невольно провоцирует измены мужа. Измены случаются, или придумываются, до ничего не решают! Ему тоже надоедает чувствовать себя должником. Ей кажется, что на его месте она ощущала бы себя ненужной и не выдержала бы! Она и приписывает свое стремление вон из таких отношений - мужу. Боится этого «его» стремления. И ревнует.

***

Я уже второй месяц бьюсь над этой запиской о причинах потерь предприимчивой Леры Александровны. И теперь за рассказом каждого о ревности спрашивающей, но перепуганно не слушавшей никого женщины мне слышались ответы на вопрос, как подавляет инициативу своих сотрудников Лера Александровна.

Как движимый потаенным чувством малоценности имитатор[28] лидерства, не научившись жить в тревоге встречи с собственным незнанием, в боли обнаружения своей ошибки, прячется, словно неуверенный в себе подросток, в роль «бывалого» и всезнающего. Доказывает себе, что кругом все дураки, и его не понимают. А он «молодец против овец».

Как, чтобы доказать себе свою успешность, он рвется к власти, упиваясь иллюзией всеобщей беспомощности!

Как, потерпев неудачу, но не пережив ее причин, и не превратив эти причины в двигатель своего роста и успеха, как он впадает в противоположную роль - не знающего ничего!

Как теперь придумывает себе других, более компетентных, чем он, и снова перекладывает все свои заботы на них! Так что и в этом случае его дело остается управляемым разыгравшимися детьми и снова - бесхозный.

Как его проблемы не решаются потому, что их никто не решает!

Воздушный шар.

Играли в «воздушный шар». Шла подготовка к полету. Выбирали командира. Предложили стать командиром Светлане Николаевне.

— Я считаю, командиром должен быть мужчина! - оттолкнув плечиком, резко и требовательно возразила уже знакомая нам, но сегодня заранее сердитая детский доктор, и брезгливо скривила губы.

А сердилась Светлана Николаевна потому, что с девичества была обижена на мужчин за то, что те совсем не такие, какими должны были бы быть по ее девчоночьим представлениям!

Реалистичная и точная в работе, в соседстве с мужчиной она, как околдованная, превращалась в капризную девицу или маленькую девочку. И общалась не с нами, а с кем-то, какими хотела нас видеть. Реальных нас не замечала. И замечать не хотела. Поэтому всегда оказывалась в своих надеждах обманутой мучительно.

Вот и теперь, хотя втайне она была уверена, что ничего нового не случится, все-таки «предоставляла мужчинам шанс» доказать ей противное. Провокация эта была, впрочем, неосознанной и невольной.

Напротив нее сидел высокий, нравящийся ей внешне, тоже холостой и смущенный, молодой человек. Смущение Светлана Николаевна игнорировала. Она властно, как бы говоря: «Ну, хоть ты меня не разочаруй!», предложила в командиры его. Он безропотно согласился. Согласились и все. Так корабль остался без командира... да и без команды.

Неуправляемый шар людей, играющих в команду, упал почти сразу.

На этом шаре...

Одни со снисходительным «пониманием» и видом «меня не проведешь» пренебрежительно смотрели на «всю эту суету» и сетовали на обстоятельства, не замечая, что и сами гибнут.

Другие критиковали правила игры. Отменяли сообщения ведущего о тревожных изменениях обстоятельств полета. Давали советы командиру, комиссару и другим должностным лицам, выбранным командой до полета.

Третьи теряли друг друга в океане «по нечаянности» и в «справедливом гневе» вместо балласта выбрасывали людей.

Ни собой, ни друг другом, ни обстоятельствами полета, ни шаром не занимался никто!

Шар упал! Романтичная, обиженная девочка загипнотизировала своим капризом всех! И все двенадцать человек экипажа дали себя загипнотизировать! Всё, как в жизни! Почему?!

Почему взрослые люди дали собой так бездарно распорядиться ?! Почему, или как люди парализуют свою инициативу?

Боясь помешать!

— Ну, я думала, что Лера Александровна знает, что делает, и старалась ей не мешать, - оправдывалась Маша.

— Вы позволите сказать, как все это вижу я? - спросила весьма деликатная, та самая специалист по РR, которую я так настойчиво сажал во внутренний круг к Лере Александровне, когда та была «психотерапевтом», и которую Лера Александровна так настойчиво выдворяла из круга.

— Да, конечно.

— Это была совершенно несвойственная мне ситуация. Сама я никогда бы не позволила себе в ней оказаться! А вы меня постоянно туда насильно впихивали! И ждали, что я там что-то сделаю. А я не знала, чего вы от меня ждете. Ничего, чего вы хотите, сделать не могла. И от этого была в совершенном замешательстве!

— Откуда вы знаете, что я от вас чего-то ждал, кроме того, что просил? А просил я вас только, чтобы вы остались во внутреннем кругу, верно?

— Да. Но, ведь, зачем-то вы это делали? Значит, чего-то от меня ждали?!

— А вы телепат? И я в своих намерениях для вас совершенно прозрачен? Поэтому вы меня и выбрали себе в психотерапевты?

— Ну, нет, конечно, - чуть смутилась моя собеседница, -но, голова-то дана, чтобы думать!

— Или придумывать?

— И придумывать - тоже!

— Спасибо за это весьма новое и глубокое сообщение!

— Извините!

— Значит дело не в телепатии, а в придумывании?

— В простой логике.

— Вам это кажется логичным? Давайте проверим! Как это в формальной логике называется?... Если (А) — лампочка горит, значит (В) — цепь исправна. Верно?

-Да.

— Могу я сделать обратный вывод: если (В) — цепь исправна, значит (А) — лампочка горит?

— Ну, это - азбука! Понятно. Цепь может быть исправна, а лампочка перегорела или включатель выключен, как сейчас. «Если из «А» следует «В», то это не значит, что из «В» следует «А». «В» - основание, необходимое для «А», но не достаточное! И то, что вы спросили, в формальной логике называется: «выводом без достаточных оснований».

— Гениально! Похоже, мы с вами но одним учебникам учились! Вы в марафоне - по вашей просьбе или по моей?

— Естественно - по своей!

— Я собрал здесь людей, и предлагаю вам особым образом организованные обстоятельства, чтобы вы угождали мне?1 Правда? Нет?!.. Чтобы вы предупреждали мои желания, решали мои задачи? Нет?!.. Чтобы вы за меня обслуживали других? Тоже нет?!.. Тогда, чтобы вы угадывали, чего от вас «жду» я, и делали, чего я «хочу»?! А вы - не к психотерапевту пришли, а к Карабасу Барабасу?! И так дорого платите мне за то, чтобы стать моими куклами? А вовсе не за специально создаваемые мной условия, которые лучше обычных побуждают вас к самостоятельным решениям и действиям.., и энергичнее поддерживают вашу инициативу?!

— Очевидно - нет!

— И я «насильно впихивал» вас в ту ситуацию, чтобы вы решали мои задачи и по-моему, а не свои и по-своему, но в «предлагаемых (мною - психотерапевтом, которого вы выбрали) обстоятельствах»?

— Но, вы же - не бог, и тоже можете ошибаться!

— Я понял, бог - вы? Зачем же вы назначили меня своим психотерапевтом, если в профессиональной для меня области вероятность моей ошибки больше, чем вашей?!

— Значит, я должна вам слепо верить?!

— Нет, вы «должны слепо верить» своим «выводам без достаточных оснований»!.. А мои поступки хорошо бы принимать за реальный факт. Допустить, что на работе я их делаю специально и ответственно. Вы вправе использовать их иди нет, считаться с ними или не считаться! Но тогда уже под вашу ответственность. Не сваливая на меня причин вашего замешательства. И не смущает ли вас эта «черно-белая» логика: либо «слепо верить», либо не считаться?! Правильно я понимаю, что мои ожидания в отношении себя вы предполагали, а не знали? Придумали, а не выяснили?

— Может быть, - неохотно, и не желая признавать ошибки, выдавила из себя молодая, с пунцовым, как у младенца в диатезе, румянцем на щеках, кандидат психологических наук. - Вот вы обижаетесь, а я и не сваливаю! Я просто сказала, как я вижу ситуацию. Вы сами спросили.

— То что я обижаюсь, - это факт или ваша проекция и снова только допущение?

— !

— Я правильно понимаю, что, если бы вы допустили, что мои мотивы вам неизвестны, то не терялись бы, а нашлись? Может быть, спросили бы?.. И не были бы скованы моими якобы экс-пек-тациями[29]? Сумели бы использовать неудобную ситуацию как тренирующую и полезную для себя?

— Наверно. Не знаю...

Я подумал, что мне тоже мучительно признаваться себе в том, что то, о чем я уже объявил, неверно.

Вспомнил, как плакала маленькая Машка, повторяя: «Ворона там, там (за окном)! Я - не ворона! Я - Маша!», когда я хотел, чтобы она читала крыловскую басню о себе: «Вороне (мне) бог послал кусочек сыра»[30]...

Вспомнил разговор с племянницей-подростком.

Прожив конец детства в Израиле, и быстрее, чем взрослые, почувствовав себя израильтянкой, она впервые приехала в гости к бабушке «из-за границы». Россию она тогда, казалось, воспринимала одичавшей провинцией, и вела себя заносчиво. Со мной, как и со всеми, разговаривала, будто я тоже ей понятен.

— И много ты встречала среди Покрассов дураков? -спросил я.

— Не встречала.

— Значит, первый - один из нас?

— Как это?

— Я - если говорю тебе то, что ты и без меня понимаешь! Если это не так, то ты - когда веришь, что я тебе понятен!

...Около четверти века назад за предновогодним столом Гарик сказал, что «год дракона» повторяется раз в двенадцать лет.

Ни гороскопом, ни китайским календарем я никогда не интересовался, ни теперь, ни раньше. Но от Томы - моей жены - слышал, что она по знаку гороскопа «Дева»! Что родилась она в «год Дракона»! Что она - «Точный дракон»! «Единственный из драконов, не являющийся химерой. Ему можно верить»!

Особость жены и в этом мне нравилась, и всех этих драконов мне - «Овце» - хотелось произносить с благоговейным ужасом и, конечно, с двумя «р»! Вот так: «ДР-РАКОН»!!!

Откуда я взял, что год «такого редкого дракона бывает только раз в двадцать пять лет», не помню! Но именно этим я ему, по неосторожности весело хвастая, и возразил.

Товарищ не пропустил возражения мимо ушей, а взял салфетку и написал на ней имена последовательно сменяющихся годов.

Оказалось - этот, как и другие, повторяется через двенадцать лет. Я оказался безответственным болтуном, и больше никогда с ним не спорил. Ни о чем! Единожды болтнув, просто лишил себя права на равенство.

Страх когда-нибудь, с кем-нибудь, оказаться в таком же положении, и снова лишить себя права голоса не оставлял меня больше никогда. Он и теперь дисциплинирует и собирает меня поминутно, ничуть не меньше, чем все прошлые усилия в этом направлении моего требовательного отца.

Два-три таких случая за жизнь научили. И закрепили привычку перепроверять себя тысячу раз до поступка, до произнесенного слова

— То, что вы сейчас рассказали о своих отношениях со мной как с ведущим, потрясающе важно! И даже не потому, что это - ключ ко всему, что произошло с сотрудниками Леры Александровны. И - в марафоне, и - в фирме! Для меня сейчас главное - уже не это!

Как выяснилось, я сам оказался таким же тормозом вашей инициативы, как Лера Александровна - «тормозом» своих сотрудников! И, как и она, я об этом не догадывался и даже, выходит, не догадался догадываться. Это для меня - совершенно неожиданно.

Можно успокоиться на том, что вы сами загнали себя в тупиковое положение. И это будет верно.

Но в этом я буду разбираться как ваш психотерапевт с вами, и если вы спросите! В общем плане - это же тот самый наш вопрос: «Как они все (и сотрудники Леры Александровны, и участники «полета» на воздушном шаре, и здесь - вы) дали себя «загипнотизировать»»?!

Но в своей собственной жизни, если я не хочу, как мои клиенты, стать «жертвой обстоятельств», не хочу, чтобы и мой «шар» падал, мне важно найти, чем я его роняю, как свои обстоятельства создаю?

В отличие от демонстранта или дитя, которым важно показать рвение, старание и оправдать неудачу, то есть решать задачу, а не решить. Ведь у них нет иной заботы, кроме получения одобрения и самоодобрения[31]. В отличие от демонстранта, я хочу, чтобы моя жизнь чаще зависела от меня. И не хочу оставлять ее зависимой от тех, кто, естественно же, не может решить мои проблемы за меня. Даже если бы и хотел этого больше, чем я!

Мне надо мои задачи решить!

Я взялся организовать процесс, побуждающий вас быть самостоятельнее, инициативнее, свободнее. Если этого не произошло, а тем более произошло наоборот, значит, я не эффективен, как и Лера Александровна, как и та преподавательница английского.

Придется выяснять с собой, чем я «оплатил» такую вашу реакцию?! И почему я не только ее не заметил, но даже и не догадался о ее возможности?!

Попробую проделать это вслух.

Вы заявились в деловых отношениях независимым, внутренне самостоятельным человеком, любящим соперничество и умеющим в нем выигрывать. И я охотно воспринял вас именно такой.

В той ситуации, для решения тех задач, которые в ней ставил я, эту вашу самостоятельность и боевитость я достаточно, эффективно использовал.

Досаду вашу и нежелание видел. Но, что стесняю вас, что вы не сумеете сами определиться и «выиграть» в «такой простой», как мне казалось, ситуации, я и во сне не предположил бы! Ведь там никто не оказывал вам никакого существенного сопротивления!

Получается, я видел ситуацию как побуждающую вас к противостоянию группе. Эту проблему подросток - вы как психолог это знаете - в 11-12 лет решает как конформист. Но в 13-14 - уже отстаивает свое, отдельное от группы место.

Я рассчитывал на последнее. И не ошибся. Но, как выяснилось, просмотрел, что, сохранив себя в группе, (пусть, не освоив ее, а по-подростковому, проигнорировав), вы не сумели сохраниться внутренне - для себя!

Я не учел в качестве вашего обстоятельства - себя!

Я видел ваши возможности. Верил, что своим вниманием их поддерживаю. И не догадался, не заметил, что одобрением могу обязывать вас, и парализую.

Увлеченный вашими возможностями, я не удосужился обратить внимание на то, что для подростка 13-14 лет, а иногда и для зрелого человека, вполне обжившего одиночество самостоятельности, принятое одобрение, признание, просто теплое отношение могут вызывать «регресс» в 6-10 и даже дошкольный - дошестилетний возраст. В возраст, когда нас любили, и когда мы были послушными.

Незамеченная мной ситуация касалась ваших отношений не с группой, а со мной - с ее ведущим. Это проблема школьницы 6-10 лет, которая в поиске одобрения старшего прибегает к своеобразной форме послушания - к неосознанному угождению. Этого я не ждал, и не был готов!

Без спросу передоверив ответственность за себя мне, вы сосредоточились на угадывании моих намерений. И тоже не заметили, что оставили себя бесхозной, как та «команда воздушного шара»!...

Думаю, что и все ваши партнеры (ваши близкие, ваши мужчины, ваши руководители), как и я, верят в вашу самостоятельность. Используя вас, как им удобно, и с гораздо большей эффективностью, чем могли ждать, никто не имеет и малейшего повода предположить, что чем-либо вас стеснил. Да и знай они о вашем неудобстве, все будут уверены, что вы сами свои проблемы решите. Объявите о них, в конце концов. Вы именно так заявляетесь! Со всеми убедительно заявляетесь самостоятельным человеком, который все, что ему надо, возьмет сам! Я - психотерапевт, но и мне не позволительно вас опекать. Вы не позволяете!

Как в нашей ситуации ваше «замешательство» ничем не помешало решению моих задач, как оно не стало моей проблемой психотерапевта, так, тем более, Не замечается оно ни вашими руководителями, ни партнерами, ни друзьями. Не становится и их проблемой. Более того, попробуй кто-нибудь вести себя с вами предупредительно, вы насторожитесь, станете недоверчивой, ощетинитесь. Можете обидеться!

О недовольстве же своем вы сообщаете, когда уже ничего нельзя поправить. А тогда это только бессмысленный упрек.

Думаю, в этом – одна из ваших проблем! Требуя, чтобы к вам относились, как к самостоятельному человеку, вы не обеспечиваете самостоятельной индивидуализированной заботой ни партнеров, ни себя. Очаровываетесь и очаровываете, а потом разочаровываетесь и обижаетесь, как девочка.

Из этого - вывод для меня. Мне следует внимательнее отслеживать влияние своего «хорошего отношения» на одаренных, инициативных людей. Учитывать, что мой интерес, восхищение, просто симпатия могут их обязывать и стеснять, вызывая «регресс» в возраст послушания старшим. И еще мне надо тщательнее отличать подростковую демонстрацию самостоятельности от ее зрелого воплощения.

Вывод для вас... Но в этом вы теперь уже разберетесь сами.

И все-таки, самое замечательное для меня здесь то, на что вы обратили мое внимание сейчас совсем по-новому!

Многие активные люди и действительные лидеры, попадая в «чужую епархию», автоматически отказываются от лидерства. Не спросясь, перепоручают свою инициативу «ведущему». И делают это из самых лучших побуждений, например, из желания не помешать ответственному за ситуацию «хозяину», не «лезть со своим уставом»...

Зная свою силу, мы бережем другого так, будто не верим, что сила может быть не только у нас, будто боимся «раздавить Теремок»! Тем самым мы сами и от себя отказываемся, подавляем свою активность (регрессируем до младшего школьного возраста - до 6-10 лет!) и тех, кто знает нас самостоятельными и дельными, на наше естественное поведение рассчитывает, - подводим!

А если и другой таким же «предупредительным» окажется?! Представьте: два лидера, уверенные друг в друге, - в совершенном замешательстве! Да еще друг на друга за свое «замешательство» и злимся!

А если в таких отношениях окажется целое предприятие, компания друзей, семья?! Все всех стараются оберечь от своей силы - начальники и подчиненные... друзья и враги... жены и мужья, сами себя - от себя, от непонятной тревоги и смуты! Чтобы «без конфликтов», «без нервов», «тихо»! Все нас устраивает, все всем улыбаемся, - «голубки и горлицы...»!

Не от этой ли благодати недоверия своей и чужой силе мы так вдруг неожиданно взрываемся застарелой обидой, разрывами, разводами, инфарктами в тридцать лет, а то и просто тихо сходим с ума?! ...

Но ведь это и мое свойство!

В группе любого другого психотерапевта, боясь ему помешать и пытаясь понять, чего он от меня ждет, я поведу себя точно так же, как моя преуспевающая собеседница!

...Так я вел себя с преподавательницей английского...

...Так дурел в гостях у товарища с его друзьями из ЦДЛ...

...Так в юности, боясь помешать отцу, я долго не обнаруживал себя перед младшим братом. Вернее, обнаруживал так, чтобы отцу не помешать... А когда спохватился, брат был уже далеко от меня...

...Так я... Нет уж!

Потеря лидером инициативы, а порой и лица из бережности - это очень неожиданная и удивительная причина пассивности энергичных людей!

Но с меня достаточно на сегодня!

Как взрослый подросток, чтобы не ударить лицом в грязь, вечно соревнуется и спешит сказать: «Я сам! Я знаю!»? Зачем он хочет убедить себя, что предугадал, упредил все ваши планы? Зачем себя слепит?

Как играет он в игру «я - умный, ты - дурак, ты - умный, я - дурак»? Как, чтобы не почувствовать себя снизу, спешит представить дураком вас?

Как подменяет тревожащую его неизвестность - успокаивающей известностью?... А потом мается пустотой и скукой...

Заметить все эти проявления инфантилизма, понаблюдать и разобраться в них, если это интересно, я оставлю вам самим...

...Но неужели, боясь помешать дочери, я стану беречь от своего влияния и внука?!!

Клиент, психотерапевт, супервизор.

Это та самая игра, которая так неназойливо углубляет интерес участников друг к другу и к самим себе.

На том осеннем марафоне с Лерой Александровной мы так и не успели в нее сыграть. Но я обещал рассказать о ней. Это теперь с радостью и делаю.

«Клиент - психотерапевт - супервизор» - игра, в ходе которой участники по очереди меняются названными ролями.

Сначала каждый выбирает себе двух партнеров. Мы для этого играем в «ручеек»[32].

Когда решительная и веселая Лера Александровна, улыбаясь, берет вашу руку своей натруженной, доброй и теплой, немного усталой рукой и приветливо, не обратив на вас внимания, ведет сквозь ручеек из пар, а потом стоит с вами, приглашая радоваться, то вы начинаете опасаться, что рука ваша - только часть мягкой игрушки. И вы, например, длинный силиконовый жираф, которого она обязана по известному графику чистить, мыть, сушить и расправлять, словом, обихаживать. Вы почему-то знаете, что делать это она станет хорошо, старательно и весело, не придавая значения тому, что и вы, и все другие, также взятые ею на обслуживание, игрушки ей совсем не нужны и страшно надоели... Радуясь, она будто бы не заметит, что вы сейчас другой и в другом существуете. И станет этим приветливым незамечанием как бы упрашивать, чтобы вы не разуверяли ее в том, что все «tip-top!», не разочаровывали, и не огорчали. И, если ваша проблема, по-вашему, не та же, что и у нее, то вы, стараясь не обременять ее собой, терпеливо и приветливо достоите до тех пор, пока кто-нибудь вашу пару не разобьет.

Если же вам ее «доброта» понравится. Или вас увлечет ее «жизнерадостность», и вы сами - такой же. Или, если вас ее «решительность», напротив, почему-то рассердит, но вам покажется, что ее и ваши трудности сходны. То вы, может быть, решите остаться с ней в одной тройке. И тогда, если она согласится, пойдете сквозь ручеек уже парой - выбрать третьего.

«Тройки» рассаживаются на стульях треугольником.

«Клиент» и «психотерапевт» - напротив, лицом друг к другу.

«Супервизор» (наблюдатель) - сбоку от них, посередине, в вершине прямого угла треугольника, так, чтобы ему легко было их чувствовать и, эмоционально участвуя, наблюдать обоих.

«Клиенту» предлагается излагать в любой форме проблему, в которой он хочет разобраться. Он может рассказывать, показывать, играть, рисовать, но вправе и молчать, обдумывать свой вопрос про себя.

Важно, что «клиент» вовсе не обязан говорить!

Не обязан он и быть понятным партнерам.

Зато и вызвать нужные ему реакции «психотерапевта» это забота самого «клиента», а не «терапевта».

Тему, заботящую, «клиента», рекомендуется обсуждать в следующем порядке.

Первое. Изложение деталей и существа проблемы до тех пор, пока самому «клиенту» не станет достаточно ясным, в чем его проблема состоит.

Это прояснение существа собственной проблемы могло бы-происходить, например, так.

Допустим, что моя проблема на первый взгляд, как и у Леры Александровны, состоит в том, что я в своем бизнесе катастрофически теряю деньги.

Тогда, договорившись с Лерой Александровной работать одной в тройке, я, сидя напротив нее в качестве «клиента», и обозначая в уме эту свою проблему, неожиданно для себя Заметил бы... Мог бы заметить, что Лера Александровна, у которой, как я знаю, та же проблема..., я бы не мог не заметить, что в роли моего психотерапевта она совершенно не похожа на предприимчивого человека, тем более - на руководителя.

Я увидел бы, что она несобранна, вяловата, и, «играя роль», ничем своим не занята! Что даже ее тело: ноги, бедра - все тело - какие-то брошенные, как мясо на лотке.

Изображая для самой себя «проницательного психолога», она не занята и мной.

Глядя на себя ее глазами, я бы ощутил себя пустым местом или непонятным ей и поэтому пугающим монстром. Не интересен я ей. Здесь, как ей кажется, игра, а не бизнес. Вот она и выбирает не замечать меня и, чтобы не бояться неожиданности с моей стороны, скучать, бездельничать, притворяться, что играет, и без толку убивать время.

В бизнесе бы, не интересуясь мной, и не зная меня, она, либо «поверила» бы мне, перепоручив свою безопасность моему произволу, либо боялась бы. Кому попроще - доверилась бы. Кто сложнее и интереснее, тех бы опасалась и избегала.

Избегала бы способных людей. Окружила бы себя «понятными» пустыми местами. А пустые чаще и опаснее хитрят!

Ничем не занятая, она смотрится человеком, который в скуке борется с дремотой и ищет, чем бы занять себя, чтобы не впасть в обморок. Вялая, она и на сотрудников непременно нагоняет скуку. Они, наверное, тоже станут делать множество движений, не для дела, а, как и она, чтобы не свалиться со стула.

Так, уже одним своим присутствием, она разлагает подчиненных, развращая их личным примером безделья и убивания времени в суете напоказ. Поэтому люди, не умеющие долго халтурить, от нее уйдут.

Для меня стало бы ясным, что потеря денег - только фасад ее проблемы! Что ее проблема не в деньгах - это лишь обращающий ее внимание сигнал. А в хронической расслабухе и в беспечном ничегонеделании, которые скрыты за суетливой демонстрацией себе своей активности.

«Но отчего ее беспечность и расслабуха?» - спросил бы я себя. Ведь я давно понимаю, что любое человеческое поведение точно приспособлено к каким-то конкретным обстоятельствам - «носит приспособительный характер» и в этом смысле имеет смысл, или имело его когда-нибудь в прошлом. И на свой вопрос: «В чем смысл беспечности и несобранности моего «терапевта»? Когда прежде такое поведение было допустимо и не опасно?!» - Я бы ответил: «В игре, в какую играешь, не понимая ее смысла, чтобы убить время, как играет она сейчас со мной..., когда ничего не проигрываешь, ни за что не придется отвечать - все понарошку.

Того, что сию минуту своим неучастием она отказывается от меня и вместе со мной теряет всех таких же, как я, людей, она не замечает. Про то, что и за эту нашу «игру» она заплатила своими деньгами и недешево, она тоже, по-видимому, не помнит.

«Почему Лера Александровна живет, как в игре?! Когда воспринимать жизнь игрой могло быть безопасным и естественным?» - снова спросил бы я себя. И получил бы ответ: «Только в маразме... или в самом раннем детстве!».

Получилось бы, что проблема Леры Александровны даже не в детской беспечности и несобранности, и не в бессодержательной имитации полезной активности - не в суете. Это тоже - только следствие привычного для нее ощущения мира, как детского. Мира, в котором, все о ней заботятся. Или должны заботиться, если она «беспомощная»..., или если она «хорошая»... или прикидывается хорошей!...

Ее проблема в том, что она по безотчетной детской привычке неосознанно воспринимает мир - детским миром всеобщей заботы о ней.

Разобравшись в роли «клиента» с моим «психотерапевтом», у которого, как я догадывался или знал, та же, что и у меня, проблема, я бы допустил, что может быть, и я в своем деле терплю неудачи, обижаюсь на вероломство партнеров и сотрудников, черню в своих глазах всех и вся и теряю деньги - не по случайности!

А от того, например, что, как дитя, рассчитываю на договоренности, выгодные мне и невыгодные моим партнерам.

Надеюсь на то, что за деньги куплю заинтересованность тех, кто заинтересован не только в деньгах, а в чем-то еще: может быть в самоуважении, в деле, в сотрудничестве с более дельным партнером.

Может быть и моя проблема, как и у Леры Александровны, в том, что я подменил взрослый мир живых отношений желающих сохраниться собой личностей миром детских договоренностей и парализующей мою инициативу всеобщей заботы обо мне. Или, наоборот, миром подростковой, все разрушающей борьбы за верх, лишенной сочувствия драки за власть, и бессердечного продажного рвачества?!

Итак, моя проблема в том, что я не реалистичен, а живу в мире детских ожиданий!

На этом я закончил бы первый этап обсуждения -этап уяснения содержания и сути моей проблемы и перешел бы к следующему.

Второй этап обсуждения проблемы. Поиск ответа на, казалось бы, абсурдный вопрос: «Чем выгодно иметь эту проблему неразрешенной и мнить ее неразрешимой ? Или чем мне грозит ее разрешение?».

Здесь очень важно, что большинство людей уверены, будто тяготящая их проблема не может быть выгодной ничем! Тогда неосознанная, но интуитивно ощущаемая угроза лишиться вместе с решением проблемы и приносимых ею выгод бессознательно тормозит и дезорганизует почти всякую могущую быть эффективной активность по ее разрешению.

Вот мы и толчем воду в ступе, не ведая почему. Ощущаем объективно простую для нас (относительно нашего темперамента, интеллекта и опыта) задачу - неразрешимой!

Сидя «клиентом» напротив Леры Александровны, я бы снова думал не о себе, а о ней. Ведь в чужом глазу виднее!

— Чем ей выгодно оставаться в мире детских предощущений?

Очевидно, что она любит покой и не любит, не терпит тревоги. Поэтому ей скучно. От скуки она спасается горными лыжами... А может быть и выводящими ее из спячки приключениями потерь в бизнесе? Она любит покой, а иллюзия ‘ продолжающегося детства успокаивает.

Она не выносит неизвестности, а в детском мире все кажется известным, «надо только еще чуть-чуть подучиться»!

Она эгоцентрична, то есть никем не занята, и относится не к человеку, а к его заметному отношению к ней, не чувствует своего отношения ни к кому. Ей трудно почувствовать теплое внимание к ней. Да и непривычно. Живое участие смущает, обязывает, приводит в замешательство. Обескураженная, она бежит от сердечности. Бросается обслуживать всех. Как бы заранее откупается. Ей холодно в одиночестве. Иллюзия детства согревает хотя бы обещанием теплоты и заботы.

Иллюзия детства для нее - гарант благополучия и покоя! Этим ей и выгодно оставаться в детском мире - оставлять проблему неразрешенной и верить в невозможность ее разрешения.

Получалось, что, если я существую так же, как она, и поверю, что детство с его правилами, гарантиями, и заботой обо мне кончилось в пять (!) лет, я, как и она, приду в ужас от неизвестности, холода и возмущения, что это «не справедливо» и что «так не должно быть»!

Лишившись пусть ложных, но знакомых гарантий, я, как и она, впаду в панику! Этим смятением от потери точек отсчета для построения поведения..., растерянностью перед новизной и неизвестностью..., а может быть, и полной прострацией грозит мне отказ от привычного заблуждения.

С этим я бы и пришел к третьему этапу решения моей проблемы

Третье. Ответ на вопрос: «Чем это невыгодно - оставлять обсуждаемую проблему неразрешенной?».

Когда бы мы, не играя с собой в прятки, отважились узнавать действительно все потери, которыми грозит нам невольное избегание решения наших проблем, у нас бы было гораздо больше мотивов (причин и сил) для их разрешения!

В роли «клиента» напротив Леры Александровны мне

становилось бы очевидным, что состояние, в котором она существует, грозит не только потерей денег и бизнеса.

Имея двоих детей, она может рассчитывать на материальное обеспечение успешного в своих делах их отца!

В ее постоянной эмоциональной расхлябанности она и в качестве женщины перестает быть привлекательной, и провоцирует «измены». Чувствуя потерю, начнет ревновать. Сама станет взвинченной, подхлестывающей себя ревностью кокеткой. Загоняя тревогу вглубь, будет пугать ею детей, так вызывать их болезненность, болея сама...

Глядя на Леру Александровну и сочувствуя с ней, я бы снова и снова убеждался, что и мое ленивое «спокойствие» чревато разрушением и потерей всего, что мне дорого! Беречь свой покой стало бы страшно.

С этими открытиями трех первых этапов обсуждения моей проблемы я бы и пришел к четвертому - в обсуждении заключительному.

Четвертый этап - собственно решение проблемы.

Существенно, что решение нам нужно, подходящее именно нам. А оно является, когда до нас доходит, что сама наша проблема есть «способ достижения нужных вещей ненужными средствами[33]». Тогда решение - это ответ на вопрос: «Как - добиться необходимых нам результатов средствами, менее для нас болезненными и более пригодными именно для нас?»

Фактически решение проблемы это - поиск компромисса: как, сохранив все выгоды от наличия проблемы, избежать тех неудобств, которые с ней связаны ? Как найти иные, более удобные средства достижения тех же выгод?

Может быть, вообще отказаться от того, чтобы что-то менять, если у нас пока нет иных средств обретения тех же выгод?!

В роли «клиента» Леры Александровны, я бы теперь обнаружил, что, отвечая на предыдущие три вопроса, я практически уже ответил и на последний!

Глядя, как в зеркало, в своего «психотерапевта», я на первом этапе от, казалось бы, «очевидной» проблемы о катастрофической потере денег в бизнесе, пришел сначала к обнаружению собственной несобранности и игры в активность.

Потом - к тому, что подменил мир самобытных людей миром договоренностей и всеобщей заботы обо мне, а отношения - пустой и разрушительной подростковой дракой за верх, за власть.

Спутал сотрудничество и деловую конкуренцию с продажным рвачеством.

И совсем уж неожиданно для себя я тогда понял, что моя проблема не в потере денег, а совсем в другом. В детском восприятии мира, сохранившемся у меня с детства, как рефлекс!

Я не реалистичен и поэтому не собран. Поэтому не научился любить тревогу и жить в ней.

Сочувствуя с Лерой Александровной, я на втором этапе, исследуя вопрос о «выгодности нерешения» проблемы, догадался, что, не научившись жить в состоянии неопределенности, неизвестности..., не привыкнув любить тревогу поиска основ..., мне, как и ей, нельзя пускаться во все тяжкие встречи с неведомой взрослой реальностью! Но как же быть?

Похоже, что в этот новый для меня отсек жизненного лабиринта мне придется входить с особой осторожностью!

Пусть «сочиненная» мной для себя действительность неверна, но она мне знакома! К получаемым здесь ударам я уже привык и готов! Отказаться от нее вдруг значило бы для меня, во-первых, потерю гаранта внутренней моей стабильности. Выгоды же этого открытия для меня только вероятны и проблематичны - они не из моего опыта!

Получалось, что мне ни в коем случае нельзя спешить отказываться от моих заблуждений, поддерживающих пока мою уверенность! И для меня пока прав Беранже, когда предупреждает:

«Господа, если к правде святой Мир дорогу найти не сумеет,

Честь безумцу, который навеет Человечеству сон золотой»!

Только двигаясь осторожно и ощупью, и постоянно возвращаясь в знакомое, и только хорошо натренировавшись, подготовившись проживать тревогу, как каратеист готов держать удары, тогда только мне можно будет входить в пространство новой для меня реальности. И то, только если не входить в него станет для меня невозможным!

Но зато и по-прежнему жить в расслабухе теперь тоже не получится - страшно! Да и не хочется!

Придется учиться не бегать от тревоги неизвестности! Спасибо моему «психотерапевту»! Спасибо!

В наиболее активных тройках вся работа чаще проходит в совершенном молчании.

Закончив свою работу, «клиент» говорит: «Спасибо!» и переходит на стул «терапевта» или «супервизора», а один из его партнеров садится на стул «клиента». Игра продолжается.

Роль «психотерапевта» заключается в том, что он сидит напротив «клиента», не проявляя никакой поведенческой активности. Ему нельзя отвечать на вопросы «клиента» ни словами, ни жестами, ни мимикой - ничем, кроме своих, никак произвольно не об необнаруживаемых внутренних эмоциональных реакций. Даже, если «терапевт» наклонится, чтобы лучше слышать «клиента», я остановлю его, сообщив, что он «слишком активен»!

«Клиент», занятый своим, иногда сидит молча и пятнадцать и тридцать минут. Это достаточно серьезное испытание и для его партнеров и для него. Я при этом только напоминаю «терапевту», что его желание сделать поведение «клиента» понятным для себя, активизировать того - заметно и мешает партнеру оставаться самостоятельным.

«Терапевт» должен быть внешне невыразителен, «как Фантомах, в маске»! Его задача предоставить себя (свои глаза, уши, свое живое присутствие) в распоряжение «клиента», ни в коем случае не пытаясь решать за «клиента» его проблемы.

Желательно, чтобы «терапевт» не навязывал «клиенту» и своей скованности, не заражал своим напряжением. Поэтому, если участник это умеет, хорошо, чтобы в роли «психотерапевта» он оставался в наиболее удобной для мышечного расслабления позе, как можно более раскованным (не расхлябанным!). Если он раскованным быть не умеет, ему предлагается, сидя напротив «клиента», но не мешая тому демонстрацией своих действий, сделать поиск такой позы и такой раскованности ~ своей основной внутренней задачей роли.

Внешне роль «психотерапевта» - наиболее пассивная! Но, по сути, она требует от внимательного участника самого активного и внутренне дисциплинированного сдерживания любых внешних проявлений его внутренней активности и его участия в «клиенте».

Такое поведение «терапевта» вынуждает «клиента» ощущать себя в одиночестве и самостоятельно заниматься собой. В результате он часто интуитивно научается быть наблюдательным, внимательным эмоционально. Находит свой способ почувствовать непоказные эмоциональные реакции «психотерапевта» на него и на его переживания. Научается сознательно эмоционально пристраиваться к другому, ничего не сообщающему словами и действиями, человеку. Научается «понимать без слов», активизировать собственные проекции и использовать безмолвное присутствие каждого другого человека, как советчика.

«Терапевт», подавивший свое высокомерное желание руководить «клиентом» и давать ему советы, в свою очередь, замечает, что тот еще жив, обходится без его опеки и что-то внутренне делает. «Терапевту» становится интересно. Он тоже начинает наблюдать. Пытается вчувствоваться в «клиента», пристроиться к нему, уже с задачей понять того. Нередко между ними невольно возникает весьма живая и отзывчивая эмоциональная связь.

Случается даже, что «терапевт» впервые в жизни обнаруживает и чувственно убеждается в том, что другой человек отдельно от него тоже живет, отдельно реально существует. Впервые мир для него удваивается на его и не его. На «Я» и «ОН», то есть не только - НЕ Я, но - ДРУГОЙ Я! Оба обретают друг друга. До этого с таким открытием я сталкивался только в любви!

Похоже, это и есть событие признания! Признания одним человеком другого, а тогда и себя как отдельного человека.

Лозунг роли психотерапевта: «Не подменяйте клиента собой! Он не дурее вас. И вы не можете решить его задач за него, как, впрочем, не можете и ни за кого!». Чтобы я легко мог делать «психотерапевту» свои замечания, надо, чтобы он был хорошо мне виден, а я - хорошо виден ему. Поэтому все тройки размещаются в кабинете так, чтобы «психотерапевт», сидя на стуле лицом к «клиенту», оказывался еще и лицом ко мне.

Если бы я с той же проблемой оказался в одной тройке с Лерой Александровной в роли «психотерапевта», то, во-первых, сел бы напротив нее удобно, и поискал бы положение, удобное для расслабления мышц. Такое, в котором все тело не требовало бы для поддержания позы никакого мышечного напряжения, а держалось на костях ног, позвоночника и на опоре.

Собственно я привык так свободно сидеть всегда с тринадцати-четырнадцати лет, когда увлеченно занимался «Хатхой — Йогой» и, когда, как обезьянка, везде - в кино или в жизни - перенимал казавшееся мне «элегантным»,раскованное поведение взрослых мужчин. В восемнадцать-девятнадцать лет привычка не загружать мышцы и нервы поддерживанием неудобных положений тела закрепилось частыми тогда занятиями аутотренингом и другими приемами саморегуляции. Правда, у этого состояния мышечной свободы, как и у всякого подлинного переживания, есть его ущербный двойник-подделка - имитация свободы - расхлябанность. Но их не трудно различить.

В расхлябанности, притворяясь свободным, подросток игнорирует мало понятные ему рефлекторные реакции своего тела на внешний мир: на то, что его окружает, в том числе и на людей. Расслабляя мышцы без внимания к себе больше, чем того требует момент, он вступает в конфликт и со своими внутренними импульсами, требующими возвращения необходимого тонуса. И оказывается этой борьбой «за свободу» загруженным.

Занятый расслаблением как самоцелью, а не как средством он этой занятостью отвлечен от происходящего вокруг. И, не замечая того, тормозит, рвет автоматизм инстинктивной мышечной связи со своей человеческой стаей. Насильственно отгородившись от значительной части естественного (Потока непонятных ему внешних сигналов, принимаемых телом, подросток не только лишает себя информационной подпитки, поддерживающей нужный для нормальной жизни и здоровья эмоциональный тонус - становится расхлябанным.

Отказавшись, насколько сумел «расслабиться», от интуитивного реагирования и от приобщения к своему же неосознанному живому опыту[34], он к тому же еще и искусственно ограничивает используемую для выбора поступков информацию только узким потоком знаемого. Так очень затрудняет себе и ориентировку, и выбор решений - вообще жизнь среди людей.

Он теперь никого не чувствует. Только видит и слышит. А, как известно, в отличие от непрерывной интуитивной активности, питаемой всем многообразием чувствований, сознательная активность, построенная только на таком видении и слышании - дискретна, во много раз более трудоемка и чрезвычайно медленна! Она нам необходима только, когда есть бремя на долгую подготовку к действию, или для решения особо сложных задач, на особенно сложных участках пути, как лупа для неразборчивого текста.

В отличие от расхлябанности, та раскованность, о которой я здесь говорю, построена на живой обратной связи и с собой, и со всем своим окружением - с людьми, с животными, с предметами тоже.

Унаследованная, перенятая у других, любимых, людей или освоенная в результате тренажа раскованность, избавляя от излишнего напряжения большую группу мышц, не только высвобождает дополнительный нервный ресурс. Требуя поминутной отзывчивости, будучи ее проявлением, такая раскованность становится и лучшим условием этой отзывчивости, то есть оказывается самой эффективной собранностью. Не отвлекаемый никакой оторопью, ты оказываешься в самых тесных и чутких связях со всем, что тебе доступно. В любое мгновение всем существом готов к самому эффективному восприятию и реагированию на все и вся.

Сев удобно, и мельком взглянув на Леру Александровну, я бы успел заметить, что она пытается своим застывшим взглядом на ничего не выражающем лице встретить мой взгляд. И не для того, чтобы всматриваться, а только будто ради игры в «гляделки»: кто дольше выдержит быть невыразительным.

В мои планы это бы не входило. Я бы постарался не встретиться с ней глазами. Или не откликнуться на предложенную ею игру...

Этого требуют и условия игры в тройках, которую я описываю.

Чтобы не навязать партнерше своей активности, мне бы следовало самому остаться самостоятельным. Не ввязаться в ее игры, а заниматься тем, что интересно мне.

...Я стал бы рассматривать ее руки. Руки были бы спокойными. Стирающими, убирающими, кормящими, делающими. Какими-то молодыми и мужественными. И от этого отсутствия лишнего, и еще от диссонанса с забытыми в голубых джинсах бедрами, на которых они лежали, - красивыми.

Наблюдая Леру Александровну - «клиента» я бы увидел, что она опять «добросовестно» играет роль и, как дитя, ждет, когда я буду играть свою. Снова она помнит мои обязанности. Ждет активности от меня. Не видит или не понимает, что я делаю, и сердится. А ведь теперь даже по условию игры я не должен ничего «делать».

Похоже и я на нее сержусь. За то, что она чего-то ждет от меня... Вот и я занят не своими делами! Как легко искать соринку в чужом глазу.

Я рассердился бы на себя. Интересно, за кого я ее принимаю?

Я снова вернулся бы к ее живым рукам и к каким-то истраченным бедрам.

Подумал бы, что, если Лера Александровна - это ее руки, то она умница и красавица. Но тогда - ничего в ней, кроме ее пробивающихся на щеках веснушек, больше не походило на нее!

Все забыто и использовано, как жилистое тело женщины-клоуна. Наверно она и бедра использует машинально и безжалостно, как рабочий станок.

Подумал бы, что, если бог - это жизнь, то его представитель на земле - женщина,

И в жизни спасаются, выживают и имеют будущее только те, кого женщина выбрала.

Те из нас, кого женщина хочет, получают от нее силу хотеть и мочь. Не завидовать, подчинять и разрушать, а благодарить, узнавать, растить и строить!

От своих желанных рождает она желанных ей детей. Тех, кого любовью умеет защитить от соблазна красивых слов и приобщить к таинству неназванной словами реальности. Их в свою пору одаривает бесстрашием хотеть жить, и мочь выжить.

От желанных рождает нас, кого способна вырастить не досадующими и обиженными на мир, а благодарными, любящими и любимыми. Сыновей и дочерей, кто тоже станет избранниками жизни и женщины, кто собой воплотит и ее жизнь, и наше общее бессмертие.

Сидя «психотерапевтом» напротив Леры Александровны, я наглядно убеждался бы в том, что, не считаясь с женщиной, не только мужчина вычеркивает себя из будущего.

Безнадежнее, когда не замечает себя сама женщина! Ее как бы и нет тогда! И просто некому выбирать и одаривать будущим ни нас, ни вас, ни детей - никого!

Используя свои женские свойства без отношения к себе, а тогда и к мужчине - только чтобы удержать его рядом, угодить, услужить, и так подчинить..., и вместе с тем доказывая, что она «такой же, как и он, человек», и все без него может, Лера Александровна не заметила, что она еще и иная, чем мужчина! Забыла спросить: чего ей - иной- в мире надо?!

Не заметив в себе женщины, она не может наполнить жизнь иным смыслом кроме победы в мальчишечьей «драке за первенство». Ни свою, ни мужа, ни детей! Ей нечем поддержать жизнелюбие детей, кроме подросткового желания «доказать[35]». Она сама - рабыня или средство. Орудием делает и их. А орудие не имеет своих целей! Нет для него и дающего силы удовлетворения. Тратясь и не получая, «живое средство» обречено на обиду, усталость, и протест, разрушающий и себя и других. И так, пока не перестанет быть «предметом для пользы»! Пока не заметит себя, своих нужд и задач.

Снова становилось понятным, что, веря, будто мы заботимся о женщине, мы чаще только подчиняем ее нашим схемам, понятным нам мужским целям. И тем бесповоротнее подчиняем, чем убежденнее мы, чем авторитетнее для нее. И чем старательнее и доверчивее пытается она следовать нашей «ясной» логике. Мы общаемся в ней с собственным отражением...

За кого же я все-таки принимаю Леру Александровну? За независимого взрослого человека, самостоятельно выбирающего свои заблуждения и не-заблуждения? Или за нуждающуюся в опеке маленькую девочку?

Кажется, я теперь занят своими вопросами. Кажется, не навязываюсь ей в «терапевты». Но и ничему, кроме понятных мне взрослых рук и веснушек, не удивился!?

А ведь за годы, что она ко мне приходит, она успела развить свой бизнес. Стать женой. Родить детей. Окончить институт, Это же она первая из клиентов удивила меня своим умением по-мужски дисциплинированно подчинять пониманию все свои поведенческие стратегии.

А как непосредственно она тогда в первый раз открылась, смутившись, когда потеряла с ноги по пути в коридор один тапок! Как потом из привлекательней, чуть только не механической куклы, с которой в одном кругу невыносимо из-за суеты, обращалась она в теплого, обаятельного человека, значимого для многих участников кабинета. И ей, кажется, только двадцать девять. Что случилось? Зачем ее спад на работе? Может, она мужа хочет встревожить? Может, себя подхлестнуть? Может быть, примеривает роль зависимой жены? А может быть, снова рискуя всем, обживает спад? Учится прожить новое состояние до конца, не вытаскивая себя суетой за волосы? А безжизненность ее тела - оттого, что она еще не умеет «не делать лишних движений» и, невольно дергаясь, пока еще загоняет себя в топь глубже?

Похоже, я ее опять недооцениваю?! И она снова умница?! А события без нужды тороплю я, а не она!

Вот и теперь, она, кажется, почувствовала, что я всерьез ею озадачен. Подобралась. Кажется, и я ей стал любопытен! Улыбается своей замечательно веснушчатой улыбкой:

— Спасибо, Михаил Львович!

— Вам спасибо!

Можно меняться местами.

Все-таки в работе психотерапевта самое трудное - доверить партнеру, увидеть возможное и ждать! Не поторопить, е напугать ни себя, ни его! Но это же и - самое эффективное!

(Этот молчаливый диалог «психотерапевта» с «клиентом» мне совсем не надо было сочинять - Лера Александровна столько раз сидела передо мной действительным клиентам на консультациях).

«Супервизор» (наблюдатель) - со стороны, но, как умеет эмоционально включённо, молча и тоже не навязывая партнерам своей активности, наблюдает за тем, как полно они осуществляют свои роли. Ему тоже не рекомендуется заражать партнеров своей активностью и своим напряжением. Хорошо, если он, как и «терапевт», начинает с поиска позы, не требующей мышечного напряжения, и собственной раскованности.

Ощущая себя вне поля внимания партнеров, «супервизор» более других участников тройки предоставлен самому себе. Но становится действительным участником игры, только включившись всем своим телом, всем существом в эмоциональные отношения своих партнеров.

Пока участник занимает место «клиента», он единственный господин ситуации и может делать, что угодно из того, что позволено в кабинете. Может даже, не объяснившись, уйти курить или в туалет и прочее. И партнеры должны будут его ждать, если я не распоряжусь, чтобы они занялись чем-то без него.

Не может «клиент» только вынудить партнеров говорить или иначе наглядно отвечать на его реплики и поведение.

Равноправно разговаривать участники могут, только вставая со стульев в момент смены ролей, и после завершения игры, в ходе ее обсуждения.

Игра продолжается до тех пор, пока каждый не побудет в роли «клиента» по отношению к каждому в роли «психотерапевта» или пока каждый из участников не исчерпает проблемы, которые хотел обсуждать.

Эта игра дает участникам совершенно уникальный опыт!

Решая в тройке ту же проблему в роли «супервизора», когда Лера Александровна оказалась бы «клиентом» напротив, например, «психотерапевта» - женщины - руководителя крупного организационно-методического центра, я бы заметил, что меня «перекосило».

Такое ощущение, будто стал наклонным пол. И, чтобы не упасть, я отклонился в сторону партнерши Леры Александровны.

Я бы попробовал сесть прямо, и почувствовал бы, что со стороны руководительницы центра мне тепло и упруго, как, если бы друг к Другу прижимать два хорошо надутых резиновых мяча. Я в пространстве меж нами хорошо чувствую ее и свою границу. А со стороны Леры Александровны холодно, будто сквозит, и пусто. Так бывает, когда сосед не чувствует себя, не замечает своего сиюминутного отношения к тебе, не чувствует тебя, да еще и чего-то от тебя ждет, сам не зная чего. Не на что опереться. И, чтобы не казалось, что ты падаешь сквозь нее, приходится отодвинуться, отклониться на стуле. Может быть, в надежде быть замеченным, насторожить ее этим отодвиганием. Вызвать хоть какую-нибудь реакцию на себя. И эту нашу границу нащупать.

Я бы вспомнил, что и в «группе успешных предпринимателей» я тоже чувствую границы всех, кроме нее. Вспомнил бы, как эти занятые и в словах осторожные люди все-таки не скрыли, что ее как партнера «надо опекать, а удобнее иметь дело с теми, с кем можно работать» без этого...

Но теперь, наученный в ролях «клиента» и «психотерапевта» опытом решания не-своих проблем, я бы занялся поиском своего отношения, которое дало бы мне возможность самому почувствовать свою границу и со стороны Леры Александровны. Почувствовать ее присутствие, содержательное для меня.

У меня ведь тоже ощущение, что она от меня чего-то ждет. И что я, чтобы ее не разочаровать, что-то должен делать ей в угоду. Я сам оказываюсь без границ не под свою ответственность, а якобы «по ее вине», как маленький?! Критикуя ее и сердясь на нее, я снова во власти ее игры. А то, что она играет неосознанно и невольно, еще хуже. Мы оба оказываемся в неуправляемой ситуации, у которой нет хозяина.

И занят я не интересной мне сейчас ее партнершей, а неинтересной в этот момент Лерой Александровной!

Как часто мы заняты не поддержкой нужного нам, а «борьбой» с ненужным. И такой борьбой это ненужное усиливаем! Я ведь своей досадой, наверное, тоже стесняю Леру Александровну.

Интересно, что Татьяна Васильевна в роли «психотерапевта» на нее не сердится. А, будучи старше Леры Александровны лет на пятнадцать, выглядит напротив нес девочкой с веселыми коленочками. И, как и у себя на работе, гостеприимно и с интересом ее рассматривает. Наверное, она уже знает, как могла бы использовать ее в своем предприятии.

В самом деле, почему это она должна меня чувствовать?! Похоже, я путаю свои задачи ее реального терапевта с персональными задачами человека, а теперь участника игры. Чего я пристал к женщине?! Чем своим сам занят?

Пол начал выравниваться.

Татьяна Васильевна взглянула на меня и вопросительно улыбнулась.

Лера Александровна, вначале попытавшаяся пристроиться к ней как дитя к учительнице и занимавшаяся некоторое время искательством, це встретив никакой поддержки, с досадой отвернулась.

Хотела обидеться на Татьяну Васильевну.

Но та сидела напротив открытая и любопытная.

Лера Александровна передумала. Стала смотреть в окно позади своего «терапевта». Там желтела стена дома напротив. С параллельной улицы свисали ветки с редкими, забывшими опасть листьями...

Пол становился ровным.

Я понял, что искал почувствовать в Лере Александровне женщину, девушку, девочку, наконец.

Это ожидание известного и досада на его отсутствие, как теперь к моему удивлению выяснялось, а потом и еще одно, мало понятное мне, мое свойство и мешали мне чувствовать соседку слева.

Новое ощущение было неожиданным, нелогичным и... Но дело даже не в этом... Ощущение было обескураживающе неловким. Мне было непозволительным даже допускать такое.

Когда рядом со мной женщина, я чувствую ее в той или иной степени желанной или нежеланной. Последнее мне неловко, но я, чтобы ее не задеть, могу держаться от нежеланной женщины подальше, эмоционально закрыто или заполнить пустоту волнением, которое она могла бы вызывать, если бы...

Рядом же с Лерой Александровной я как мужчина не чувствовал ничего вообще!

И не мог заполнить это «отсутствие присутствия» никакой эмоциональной галлюцинацией!

Это мое мужское нереагирование вызывало непозволительную для меня жалость к ней, а потому и чувство вины.

И вот, отвернувшись следом за ней к окну, я неожиданно, нечаянно, но ясно, ощутил того, кто сидел слева от меня.

Может быть, мне помогла какая-то каверза, неуловимая хулиганская выходка в движении или улыбке Татьяны Васильевны? Но тот, с кем я, наконец, чувствовал ясную границу, не был ни девочкой, ни девушкой, ни женщиной!..

Мне почудилось..., что я сижу рядом с жилистым и энергичным парнишкой лет двадцати!

Я снова обернулся к ней, чтобы проверить себя.

Ощущение было настолько ясным, что в этот момент, не знай я Леру Александровну, я бы поверил, что рядом со мной переодетый юноша!

Так ощущать женщину мне было не только не представимо, но и очень неловко. Это и мешало чувствовать ее.

Я преодолел неловкость и сел удобно. С парнем у меня не было никаких проблем. Он был подвижным и живым.

Я снова подумал. Нам кажется, что многие «деловые женщины» живут в мире, где нет мужчин - не замечают нас. А в действительности, это нам удобно, не замечать, что наша земля это еще и планета женщин.

Мы не хотим замечать женщину во всем, что нам в ней не удобно. И, чтобы остаться с нами, она превращается в «парнишку». Как в «Гусарской балладе».

Может быть, чтобы быть женой ее мужа Лере Александровне легче согласиться на такое «гомосексуальное» общение с ним, чем явить себя женщиной?!

Может быть, превратив себя в мальчишку, она стала идеальным сексуальным партнером своему мужчине-подростку?!

Лера Александровна встряхнулась мальчишечьим движением, повела, разминаясь, плечами и поблагодарила.

После этого марафона они с мужем и грудным ребенком поедут кататься на лыжах в Альпы.

Следовало снова меняться местами...