Те переходы в круг
из полукруга
от щиколоток и до рук
подруги,
когда в ночи тела
без тени,
и два больших крыла –
её колени.
И дни, когда тихи,
и дни, когда туманны.
И Тютчева стихи,
и Мандельштама.
И ночи тёмный свет,
и свет отчизны.
И горечь сигарет,
и горечь жизни.
И сборища людей
на площадях и в парках.
И неба голубей
дымок над хатой.
И не открытый клад,
и старую монету.
Чай, чёрный шоколад,
последний месяц лета.
Когда уходит страх
и не уходят дети.
И жизни полный шаг
на шаг от смерти.
***
Отчего я только помню
ночь и потолок бессонный,
да матрац общежитейский,
куцый памятью, где песни,
скрип и пятнами вина
наша быль наведена?
Отчего я только знаю
всю раскрытую у края
сумасшедшего окна?
И луна обнажена.
По паркету ходит лето;
чай, варенье и конспекты.
Отчего я только слышу
дождь, играющий на крыше
фугу вечную свою,
лист, упавший на скамью,
руки, мысли на лету,
синие глаза впритул?..
***
Но у неё волосы длинные,
а я ношу волосы короткие.
И пусть мы и из одной глины,
и предки спасались в одной лодке,
но у неё пышные груди,
а у меня в штанах рогатка.
Но она любит крепкие руки,
а я люблю яблоки сладкие.
***
Ночь за окном. Снег за окном. Новогодняя ёлка –
хвойная ветка в узкой бутыли зелёной тоски.
Распусти мою голову да свяжи шерстяные носки,
почитай-ка мне сказку про доброго серого волка.
2003
***
Замолви за меня перед Богом словечко
малое, с фасолью горошину.
Притащу дрова, растоплю печку,
уголька подброшу.
У соседей уже светятся окна,
стол под скатертью, на столе хлебы.
За селом пустота, сколько видит око,
аж до самого синего неба.
А в хозяйстве нашем всего-то осталось –
кура белая да петух красный,
да в сенцах на гвоздике фуфайка старая,
да в углу башмаки разные.
По весне морозы спадут, не страшно;
солнце новое душу полегшит.
И год теперешний уходит туда же,
куда ушёл прошедший.
2004
***
То не ворон кричал
и не дуб шумел,
я заваривал чай,
чугунком гремел.
То не вой камыша,
не волчицы вой,
то любимая шла
побывать со мной.
Не ломал белых рук,
не насильничал.
То кричал петух
в пять по Гринвичу.