СРЕДА. ВЕЧЕР И НОЧЬ

Дома пришлось опять возиться с вещами, распихивать их по полкам. Зато нашлись домашние джинсы и рваная майка с логотипом Uria Неер, даренная Аленой в 1996 году. Стало лучше. Перед сном скопировал поэму в компьютер и распечатал.

[файл: «Поэма-1»][4]

Блажен, в ком Божий Дух рождает

Ум новый, верой просвещен,

И сердце чисто созидает;

Кто им помазан, освящен.

Он правдой, мудростью обилен,

Против страстей, пороков силен.

Не быв их узников оков,

Всегда возносится свободно

Как чадо духа благородно,

К тебе, отец благих духов!

Но, ах! когда я приникаю

Души моей во глубину,

Еще в нее не проникаю;

И уж покой и тишину

Глас некий у меня отъемлет;

Мое, трепеща, ухо внемлет.

Нещастный! ты погиб навек;

Коль смерть твои закроит вежды,

Той прежде сбытия надежды,

Что ты стал новый человек.

Чтоб мысль я к истине простерши,

Ея уроки изучал:

Дни с настоящими протекши

Сличая, опыт извлекал

Уму и сердцу в наставленье:

Вот памяти употребленье!

Но в ней мой разум бременит

Груз вредных суетных мечтаний;

А ты, свет истинных познаний!

Забвеньем от меня сокрыт.

И сердце слабо, вероломно

Сколь редко дышит для тебя, —

Всегда к вещам земным преклонно;

Одно разсеянье любя,

Одни забавы, блески ложны.

И то, как в вихре прах ничтожный;

Мятется по среде сует;

То в мрачном утопает горе,

Как судно мало в бурном море;

И — Твой лишь взор в нем жизнь блюдет.

Могу ли в сердце быть спокоен,

Коль суетою развлечен? —

Могу ли в духе быть устроен.

Когда страстями окружен? —

Поют, играют как Сирены,

Поверх кипящей в море бездны;

И я к ним в сретенье лечу.

Как лютые рыкают звери,

Грызут, ломают сердца двери;

Коль заключиться в нем хочу.

Жизнь без тебя, о Боже! мука.

Ищу друзей, родных бесед;

Здесь миг отраде — и тотчас скука;

Один — и все покоя нет.

Снедают днем заботы злыя;

Во тьме ночной мечты пустыя

Дреманья веждам не дают.

Я зажигаю свет лампады.

Стою пред самым Солнцем правды,

И ленность, сон меня гнетут.

Когда и где я не мятуся,

О Боже, свет блаженных дней!

Когда с Тобою быть кажуся,

Что и тогда в душе моей?

Хаос — смешение чувств разных,

Всегда с собою несогласных. —

Я к миру от тебя лечу;

Здесь наскучив суетою.

Своей гнушаюсь слепотою,

И видеть света не хочу.

Я не хочу — но льстивы чувства

Давно мне в сердце изменя.

По тонкой кистею искусства

Скрывают образ от меня.

Ничтожной суетности мира,

И бренного опять кумира

Меня к подножию влекут:

Уже теряюсь я в желаньях

И что! коль в сих очарованьях

Забуду Твой, о Боже! Суд? —

Я весь и грех — но только слово

Коснется чести моея;

И мщенье все во мне готово:

Судить о ближних — страсть моя.

В бедах без меры малодушен;

Закону рабски я послушен;

Изобличений не терплю.

На нищего воззреть стыжуся;

Как язвы, нищеты боюся;

Хвалы и ложныя люблю.

Творенье гнусное, ничтожно

К кому прибегну, Боже! я? —

Спасенье в ком мое неложно,

Кроме щедроты Твоея?

Когда от мира отрешуся? —

Когда к Тебе я прилеплюся? —

Тогда ль, как сердце лет зима

Сожмет мне хладною рукою,

Снег сыпля над моей главою,

И потемнеет блеск ума?

В очах погибшего невежды

Луч мудрости горит, и вдруг

Просиявает луч надежды.

Но плоть и мир и злобы дух

Острее прочих стрелы мещут:

Уже стопы мои трепещут.

Создатель мой! благих путей

Я падаю при первом шаге

Ах! утверди меня во благе

Ты Духом крепости Своей!

Ничто, ничто во мне не прочно. —

Едва я крепость ощутил;

Уж недеяние порочно

Меня лишает вовсе сил.

Самодовольствие слепое

Отьемлет все мое благое.

Всещедрый Боже, Всесвятый!

Дай Духа Твоего мне страха,

Чтоб помнил я, сын персти, праха,

Что я — ничто, все — есть Ты! —

Великое терпенье благо!

Желаю утвердиться им;

Но ах! всего источник злаго

В душе моей неистощим.

На месте твердости грубею,

Ожестеваю и хладею.

О Боже! милость мне яви:

К нещастным быть жесток боюся,

В молитве хладен бысть страшуся.

Дай духа мне Твоей любви.

Любовь — душа всея вселенной;

Отец Любви — Любовь — сам Бог:

Любовь для смертных — дар бесценной,

Всех благ единственный залог.

Что больше на земли прелестно,

Что больше в небесах любезно,

Любви божественной, святой? —

Еще отец любви! взываю,

Стократ мольбы усугубляю,

Дай духа мне любви благой.

Творенье созидая ново,

Создатель! к смертным Ты сынам

Послал Свое в их плоти Слово,

И в нем явился миру Сам.

Омыть растленье всей природы,

Чрез Сына Твоего все воды

Твой Дух нисходит освятить.

Вод Духа от Тебя чрез Сына

Хоть капля да падет едина

Меня, о Боже! Возродишь.

Но я ли, персти сын, дерзаю

Взносить мысль бренну к небесам?

И я ли — плоть и кровь — мечтаю

Причастен Духа быть дарам? —

Почто дух слабый содрогаешь?

Ты пред собою созерцаешь

Не в дыме, в молниях Синай.

Но благости ее престолу

Ты предстаешь: — повергнись долу,

И кроткий, нежный глас внимай.

«Сыны земли не чады неба,

Известна злоба их сердец:

Но естьли дети просят хлеба,

Подаст ли камень им отец? —

Не паче ль чад прощеньям внемлет,

Молитвы слезные приемлет,

Отец, что в небесах живет? —

Проси ты с детской простотою,

Молитвой чистою, святою,

Святаго Духа Бог пошлет». —

Не веры страха душ жестоких

И злобы вечныя духов:

Но той, что в истинах высоких

Открытых неба для сынов

Не ум лишь блеском поражает,

Но вместе сердце согревает,

Живит своею теплотой: —

Как землю мертву, охладелу,

В оковах льдов оцепенелу,

Весною солнца луч златой.

Водимый светом сей лампады,

Я мимо прелестей, — сквозь бед

Пройду, ища себе отрады;

И узрю, как земных надежд

Рассыплются песчаны горы,

Прельщая ложно смертных взоры.

До тех пор далее пойду;

Пока вне смертности юдольной.

Там — кончится мир сей дольной,

Спасенья знаменье найду.

От бурь свирепых страстной жизни

Здесь — при кресте — я отдохну:

Смотря на край моей отчизны;

Свободно, сладостно вздохну. —

Се якорь моея надежды! —

Сии горе подъяты вежды

Закрылись, чтоб узрел я свет.

Сии ад ноги подпирают;

А длани небо преклоняют.

Сын веры точно не умрет! —

Твоих здесь истин созерцанье

Душ кротких, Боже! простотой

Являет милости лобзанье

С превечной правдою святой.

Так вера истину сретая,

И добродетель с ней лобзая,

Составит светоносный Крест

В душе моей доселе темной.

Тут скажет раб Твой изумленный

«Не Божий ли все это перст?»

Меж тем, как сей и капля крови

В дань сердца требует всего,

И сердца полного любови.

Ах! даруй Духа Твоего,

Пролей мне, Боже! чувства новы.

Да будут в дань Тебе готовы:

Твоим мой Духом обнови. —

Господне слово непреложно,

И уповаю я не ложно;

Пошлешь Ты Духа мне любви.

Тогда на Крест Христов взирая.

Паду к подножию его,

И ног колена преклоняя

И вместе духа моего.

За вздохи те неизреченны,

От Духа Твоего рождении

Грехов прощенье получу.

Омою кровь от ран слезами,

Отру главы моей власами.

Слезами землю омочу.

Ты будешь в каждом помышленьи,

И в каждом вздохе у меня,

И в каждом взора мановеньи.

Глас горлицы, луч каждый дня,

Жатв море — и одна былинка,

Вод капля мала, гор песчинка

Тебя мне будут вспоминать.

Твоей я правды не забуду,

Твои щедроты славить буду,

И только о Тебе вещать.

И о Твоем предвечном Сыне

Я не умолкну никогда;

Среди людей и наедине

Его я буду петь всегда.

И жизнь и смерть Его прославлю,

И память там о Нем восставлю,

Где Он забыт давно в сердцах,

Или объятых суетою,

Или покрытых слепотою,

Иль в гордых, гибнущих мечтах.

Тогда быв страха чужд и лести,

В слух мудрых, сильных на земли,

Реку: — себя, как чада персти,

Превыше смертных чтоб не чли.

Реку: — Господь всем обладает,

Ему вся слава подобает; —

И в сонме всех земных Владык,

Единый Бога, веры чтитель,

Друг ближних, правды покровитель,

Пред взором Истины велик.

Не позабуду мой Спаситель

Что вверить мне благоволил;

Как агнцев бдительный блюститель,

Пасти мне коих поручил.

Их мысли, чувства испытаю,

Млеком иль брашном напитаю,

С мужами быв, как зрелый муж,

С младенцами простым младенцем,

Все чистым открывая сердцем,

Что нужно им к спасенью душ.

Не дам, не дам себе покою,

Пока тьмы чадам свет явлю,

Нагого ризою покрою,

И хлеб мой с нищим разломлю.

Утешу скорбных, сколько можно,

Всем буду все, в любви чем должно;

Но помнить вечно буду я,

Что есмь еще раб неключимый.

Что не заслуга — долг хранимый,

Что все есть Благодать Твоя:

Свобода возноситься духом,

Твои доброты созерцать:

Твой глас внимать открытым слухом;

Свобода говорить — молчать.

Свобода избирать благое,

Решительно отринув злое;

Труды, насилия нести,

В любви дух мирный сохраняя,

Весь ум в завет Твой погружая,

От страстных сердце уз блюсти.

И простоты дар первобытной, —

Как истина, открытой всем,

Воздержной, скромной, безкорыстной,

Не подзревающей ни в чем;

У коей чувство верно, право,

И око мудро, не лукаво;

Без коей совесть не чиста,

Спокойствие души непрочно;

Без коей сердце непорочно,

И жизнь не может быть свята.

Что сотворят мне твари бренны,

Коль я предамся весь Тебе?

Творец — Владыка Ты вселенны,

И жизнь и смерть в Твоей судьбе.

«Детей ли мать своих забудет?

Пусть помнить их она не будет;

Тебя я не забуду ввек». —

Надежней я в Твоем Сионе,

Чем в матернем младенец лоне,

Коль так Сиону сам Ты рек.

Не назову я духа телом.

Не нареку и духом плоть;

Мечтая в воображеньи смелом

Постигнуть, сколь велик Господь.

Ты не объят числом и мерой. —

Но что блаженнее, коль верой

Жить буду, в сердце мысль храня,

Что пред Тобой весь круг Вселенны

Есть миг лишь с Вечностью сравненный,

И — помнишь, Боже! Ты меня.

Чем дальше мысли углубляю

В сокровище Духовных благ:

Творец! тем больше ощущаю,

Сколь беден я и слеп и наг.

Твои ж щедроты неизследны,

К Тебе зову из мрачной бездны:

Пошли мне Духа Твоего.

Он там, где хощет, жизнью дышит;

Сердцами кротким к благу движет:

Он жизнь, Он есть душа всего.

Моя мысль в бездне погрязает,

Мой дух желания томят;

Мой жаждет взор — изнемогает;

Но знаю я…

Последние несколько строк в сканер не попали, но это никак не могло помешать восприятию поэмы как в целом, так и в частностях. И вот мой вывод: если есть на свете снотворное лучше, то я его не знаю. Мне хватило 12 строф! Проснулся в два часа ночи на своем диване, но в одежде и при свете. Пошел принял душ, и сон совсем прошел. Лег, выключил свет. Раз, два, три, четыре, тыща. Включил свет, дочитал поэму. И вот мой второй вывод: поэма отчетливо масонская. Даже не посвященному в тайны учения, но хотя бы отчасти знакомому с масонской литературой это становится ясно с первых же строк.

Во-первых, в последней строке первой строфы Бог именуется «Творцом благих духов», в смысле ду́хов, что соответствует масонской традиции видеть в человеке последнее творение духовного мира и первое творение материального. Достаточно вспомнить второй параграф первой главы сочинения Ивана Лопухина «Некоторые черты о внутренней церкви», где он пишет, дай Бог памяти: «Дух Божий царствовал в духе Адамове, проникал светом своим все свойства души, все его чувства — и одевал его сиянием оного, яко ризою».

Автор, кстати, обращается к Творцу и Создателю, но не к Сыну (Христу), что опять-таки соответствует масонской традиции знания, уходящего в глубины дохристианского мира. Между прочим, Спаситель в поэме тоже не Иисус, а Бог-Творец.

Во-вторых, два стиха третьей строфы («А ты свет истинных познаний / Забвеньем от меня сокрыт») воспроизводят одно из главных положений масонства о тайном, истинном знании, подученном человечеством (Адамом, Моисеем, пророками, волхвами, мудрецами Египта) непосредственно от божества и забытом впоследствии.

В-третьих, в поэме жестоко эксплуатируются масонские образы:

солнце (правды) — главное начало деятельности, все работы масонов строились с учетом положения солнца;

вода— источник жизни, возрождение, очищение от скверны;

капля крови — символизирует искупление Христом человечества, у масонов — вступление в орден;

хлеб — духовная пища, символизирует преодоление соблазнов.

В-четвертых, строки «Надежней я в Твоем Сионе / Чем в матернем младенец лоне» отсылают к знаменитому масонскому гимну Хераскова «Коль славен наш Господь в Сионе».

В-пятых, насколько я помню, в «Нравоучительном катехизисе истинных франкмасонов» правило восьмое изложено так: «Какие суть самые верные знаки последования Иисусу Христу? — Чистая любовь, преданность, крест». «Преданность» — это, по сути, вся поэма целиком. «Любви» посвящена целая строфа. Только до нее добраться надо и не заснуть. Ara, вот — № 14 от начала:

Любовь душа всея вселенной;

Отец Любви — Любовь — сам Бог:

Любовь для смертных дар бесценной,

Всех благ единственный залог.

Что больше на земли прелестно.

Что больше в небесах любезно,

Любви божественной, святой? —

Еще отец любви! взываю.

Стократ мольбы усугубляю,

Дай духа мне любви благой.

Еще пять строф вниз — и пожалуйста, «крест»: «Здесь при кресте я отдохну». Следующая строфа: «Так вера истину стретая… Составит светоносный крест». Еще две строфы вниз: «Тогда на крест Христов взирая / Паду к подножию его».

И самое главное — строфа шестая от конца:

Свобода возноситься духом,

Твои доброты созерцать:

Твой глас внимать открытым слухом;

Свобода говорить — молчать.

Свобода избирать благое.

Решительно отринув злое;

Труды, насилия нести,

В любви дух мирный сохраняя,

Весь ум в завет Твой погружая.

От страстных сердце уз блюсти.

Этот гимн свободе воли отражает важнейший постулат масонства о свободном движении к истине, без которого постижение тайного знания невозможно. Тот же Лопухин писал, что Создатель «сотворил человека безмерно блаженствовать в неописанном раю сладости, дабы паче его возвеличить, одарил его свободною волею».

Ну-ка, напоследок вернемся к кресту. В первом случае он упомянут в сочетании со «свободой» и «светом». И во второй раз крест «светоносный», место встречи «веры» и «истины». В третьем случае он представляет собой «место духа».

Все это говорит о том, что автор был не просто масон, а скорее всего розенкрейцер, рыцарь «Розы и креста», или «Златорозового креста», в зависимости от транскрипции. Это течение в масонстве ведет свою родословную от легендарного германского рыцаря Христиана Розенкрейцера, который вывез тайное знание из поездки по Востоку и Индии в 1378 году. Его последователями считаются знаменитые мистики Агриппа Неттесгеймский, Папацельс и Нострадамус. А первые известные организации розенкрейцеров возникли около 1622 года под началом некоего Христиана Розе.

В России розенкрейцерство было основано Новиковым, рыцарем ab ancora, и Шварцем, рыцарем ab aequitate, в самом начале 1780-х годов, и доминировало в масонстве до ареста Новикова и запрещения масонских лож в 1792 году, вслед за чем уступило влияние шведской системе.

Здорово я себе посреди ночи лекцию прочитал! Интересно, есть ли в психиатрии такой диагноз: преподавание самому себе? И скоро я дойду до сдачи себе зачета? Нет, зачет — слишком слабо. Сейчас я спать лягу, а завтра после полуночи начну себе билеты экзаменационные составлять.

Загрузка...