От дам-патронесс до женотделовок. История женского движения России

Согласно теории мобилизации ресурсов, общественные движения формируются в том случае, если фундаментальные социально-экономические и политические изменения в обществе создают возможность для их возникновения. Эти изменения рассматриваются как внешние, макроуровневые ресурсы движений, потому что они меняют организационную структуру общества и положение в нем различных социальных групп. Эти социально-экономические и политические изменения произошли в российском обществе в середине XIX века, и они хорошо описаны в отечественной историографии.

Социально-экономическая ситуация в стране в 1850‐е годы была сложной – в России накопилось социальное, техническое и кадровое отставание. Существующее крепостное право сдерживало развитие промышленности и сельского хозяйства. Кризисные явления проявлялись в низкой производительности труда подневольных крестьян. Барщинное хозяйство тормозило развитие товарно-денежных отношений. Это вело к разорению помещичьих хозяйств, залогу и перезалогу поместий в кредитных учреждениях. «Никогда не было столько имений, описанных и назначенных к продаже, как ныне, никогда дворянство не было более, чем ныне, обременено долгами», – свидетельствовал известный общественный деятель, славянофил и либерал А. И. Кошелев121.

Попытки наиболее предприимчивой части поместного дворянства поднять производительность труда, увеличить доходность своих хозяйств были малорезультативны. Внедрение сельскохозяйственных машин, новых культур, улучшение агротехники и т. д. не давало результата – феодальное жизнеустройство отторгало подобные инновации. К середине XIX века более 12% дворян-помещиков продали свои имения, в 1859 году были заложены имения с 7 млн крепостных крестьян, то есть 2/3 крепостного населения122. Промышленный переворот, начавшийся было с конца 1830‐х годов, стопорился отсутствием вольнонаемного труда.

Внутренняя политика Николая I характеризовалась консервацией феодальных институтов, опорой на дворянство, подавлением личности и проявлений индивидуализма, поддержанием традиционной патриархальной коллективной идентичности, ценностей и институтов феодальной корпоративности.

Поражение в Крымской войне (1853–1855) и вызванное им потрясение сыграло роль спускового крючка и выступило внешним фактором политического характера, вызвавшего социально-экономические и политические изменения в российском обществе.

Поражение обнажило социальные, экономические и политические проблемы, давно имевшие место в стране. Историк С. М. Соловьев писал, что это была расплата за тридцатилетнюю ложь, тридцатилетнее давление всего живого, духовного, подавление народных сил, превращение русских людей в полки, за полную остановку именно того, что нужно было более всего поощрять, чего, к несчастью, так мало приготовила отечественная история – самостоятельности и общего действия. Страна всколыхнулась. Начался кризис дворянского государства, приведший к его краху. «Севастопольским разгромом кончился дворянский период русской культуры. Буря всколыхнула русское море до дна, во всех слоях его. Непочатые глубины поплыли наверх. Крепостное право зашаталось и рухнуло. Россия не могла и не хотела оставаться государством ни военным, ни дворянским. Клич всесословности пронесся над страною» – так описал ситуацию известный публицист А. Амфитеатров123.

Совпавшая с поражением в войне смерть «деспота» Николая I была эмоционально воспринята во всех слоях общества как конец произвола, как возможность открытого обсуждения жизненно важных для страны вопросов. Новый император Александр II слыл либералом. Строгости режима действительно уменьшились.

Таким образом, к середине 1850‐х годов в стране изменилась структура политических возможностей, появились условия для формирования социальных движений.

Понятие «структуры политических возможностей» используется в социологии общественных движений для анализа влияния политической ситуации (контекста) на формирование социальных движений. Это понятие помогает объяснить, почему сходные по целям общественные движения вырабатывают разные стратегии, имеют различную организационную структуру и достигают разных результатов в различных обществах. Американский социолог С. Тэрроу124 включает в структуру политических возможностей лишь те показатели и характеристики политического режима, которые могут выступать ресурсами движения, то есть могут использоваться социальными движениями для достижения своих целей. Он выделяет следующие показатели: степень открытости политической системы, степень стабильности расстановки политических сил, наличие у движения союзников в рамках политической системы.

Рост оппозиционных настроений привел к открытой критике рабства, социально-экономической отсталости страны, патриархальных устоев общества. Крестьянский вопрос открыто встал на повестку дня, зазвучали требования судебной и образовательной реформ.

Началась работа нации над переходом от идеи служилого государства и «старых московских понятий» к идее, что все социальные элементы России должны быть призваны к общественному служению на благо страны. Возникла «обличительная» литература (1856–1859) как подцензурная, так и «списочная». «Писаные тетради наводняют нас», – жаловался сенатор К. Н. Лебедев125. По свидетельствам современников, ряд новых поднятых вопросов вызвал появление переводной литературы по разным отраслям знания. Эти вопросы обсуждались в журналах того времени, особенно в «Современнике», где тогда писал Н. Г. Чернышевский126.

На повестку дня встала проблема свободной личности. Обрели популярность идеи Н. И. Пирогова и Д. И. Ушинского о воспитании свободных, сознательных не подданных, но граждан.

«Умственные течения» – процесс переоценки старых ценностей и их смены —происходили во всех слоях общества. Вопросы ставились о счастье общественном и личном, о благе государства и индивида. Офицеры, по свидетельству «шестидесятника» Н. В. Шелгунова127, выходили в отставку, чтобы завести лавочку или магазин белья, чтобы открыть книжную торговлю, заняться издательством или основать журнал.

На повестку дня встал семейный вопрос: проблемы отцов и детей, отношения жен и мужей. По мнению многих современников, семейные отношения с 1860‐х годов испытали полную революцию. Патриархальный семейный уклад рассматривался как пережиток крепостничества и также подлежал уничтожению. Поэтому «женский вопрос», включавший в себя проблемы личной свободы женщин, семьи, быта, образования и труда женщин, был внесен интеллигенцией в программу демократических реформ.

Легальная возможность реализовать глубинные настроения общественности, возможность «делать дело» появилась только в конце 1850‐х годов. Представители образованных и привилегированных слоев общества использовали открывшиеся возможности для создания разного рода салонов, кружков, ассоциаций, обществ, отражающих интересы различных профессиональных, политических и социальных групп. Именно в них шло обсуждение российских проблем, формировалось самосознание представителей образованных социальных групп и классов, прежде всего поместного дворянства, из которого вышли многие видные деятели русского либерализма.

Эти люди ратовали за либерализацию общественной и экономической жизни. Они начали работать на благо будущих реформ, либо становясь частью российского чиновничества, либо поддерживая начинания прогрессивных его представителей, и стали реальными общественными деятелями. Именно они позднее оказали существенное давление на ход подготовки и темп прохождения реформ. Поколение «лишних людей» – реальных прототипов Онегиных и Печориных с их оторванностью и житейской неприспособленностью – уходило в прошлое. В это же время формировались такие субъекты политических отношений, как организованный труд и капитал.

Этот освободительный порыв всей нации хорошо отражен в воспоминаниях современников. Так, Н. Белозерская писала:

В 1857‐м – первой половине 1858 года в стране начало оформляться либеральное движение, в рамках которого зародилось женское движение. В это время формулировались идеи русского либерализма, выделялись его центры, появлялись лидеры. Главными идеями либерализма были освобождение крестьян; введение законов, гарантирующих гражданские права; установление равенства всех классов перед законом; введение независимого суда, представительного правления, местного самоуправления. Цель либералов – мирный переход России на путь постепенной модернизации.

Распространение либеральных настроений происходило в самой широкой дворянской среде, чему способствовала удушающая атмосфера, сложившаяся в стране в тридцатилетнее царствование Николая I (1825–1855). Стагнация общества, недовольство существующими порядками толкали представителей привилегированных классов, русскую интеллигенцию в самом широком смысле слова на путь включения в политические отношения, на поиск и определение своей социально-политической ниши.

К. Д. Кавелин и Б. Н. Чичерин – одни из основателей русского либерализма – писали в совместном письме:

Вывод, что в России интеллигенция слишком долго оставалась невостребованной, что радикализировало ее130, подтверждается тем же Кавелиным: «Эта невозможность делать, писать и говорить меня ожесточили наконец»131.

При объяснении понятия «русская интеллигенция» исследователи обращают внимание не только на образованность этой социальной группы, на производство ею новых идей, мыслей, языка, но и на такие ее черты, как социальное мессианство, верность общественному долгу, антибуржуазность, презрение к обывателю и к Западу как воплощенному мещанству. В описываемый период было популярным определение интеллигенции как «умственного пролетариата». Во всех определениях русской интеллигенции явно присутствует ощущение некоторой специфичности этой группы. В данной работе используется определение М. Могильнер, которое выявляет эту специфичность и потому представляется точным и исторически корректным:

Русская интеллигенция, «люди живой общественной деятельности», по выражению XIX века, или просто общественность133, напрягали все силы, чтобы взять социальную инициативу на себя, создать свое новое, независимое положение. Делалось это за счет культурной работы, нацеленной на сглаживание социально-культурных и национальных антагонизмов, утверждение идеалов справедливости, прогресса и терпимости, принятие и адаптацию достижений западной цивилизации к национально-историческим условиям, расширение народного просвещения и правового порядка, межнационального взаимопонимания134. Именно интеллигенция была движущей силой процесса мобилизации в социальных движениях. Здесь термин «мобилизация» означает готовность к действиям или само действие. В нем отражается рациональное начало движения.

Власть в лице императора сделала вывод, что «лучше отменить крепостное право сверху, нежели дождаться того времени, когда оно само собой начнет отменяться снизу»135. В 1857 году был учрежден Секретный комитет по крестьянскому делу «для рассмотрения постановлений и предположений о крепостном состоянии», созданы губернские комитеты для обсуждения «местных особенностей и дворянских пожеланий».

В первые годы царствования Александра II был проведен целый блок либеральных, «уравнительных» реформ: крестьянская (1861), финансовая (1860‐е), университетская (1863), земская (1864), судебная (1864), печати и цензуры (1865), городская (1870), военная (1860–1870‐е).

Основная реформа – освобождение крестьян – внесла коренную перемену в «русский общественный порядок» (С. Ф. Платонов). Если до этого времени землевладельческое дворянство заправляло всеми делами в уездах, все правительственные должности занимали дворяне, а другие классы не принимали участия в государственной жизни, то теперь в уездах рядом с дворянским обществом возникли крестьянские сельские общества, появились землевладельцы из горожан. Все землевладельцы, обладавшие недвижимостью определенной ценности, а также сельские общества получили право избирать из своей среды гласных в уездные собрания, которые руководили хозяйственными делами в уезде.

Произошли изменения в экономике, оживилась торговая и промышленная деятельность. Правительство продавало в частные руки казенные фабрики и заводы, поддерживало акционерные общества, учреждались частные банки и т. д. Всепоглощающая государственность в экономике исчезла. Между городами и уездами установились новые связи, уничтожавшие прежнюю сословную разобщенность. Жизнь стала носить характер более демократический.

писал С. Ф. Платонов в «Полном курсе лекций по русской истории»136. Упадок дворянства и демократизация общества было первым, по мнению Платонова, следствием реформ.

Вторым следствием, по Платонову, была либерализация духовной жизни, или «умственное брожение радикального политического характера».

Осознание правительством катастрофического положения страны, поиски путей выхода из кризиса, проведение реформ способствовали повышению открытости политического режима. Открытая политическая система характеризуется высокой степенью «отзывчивости» власти к требованиям, выдвигаемым снизу, в отличие от закрытой, характеризующейся репрессивными мерами по отношению к любым инициативам и коллективным действиям и требованиям снизу. Этот показатель некоторые исследователи137 считают важнейшим фактором возникновения движения.

Именно это продемонстрировала российская политическая система. Свидетельством изменения ее стали не только сами реформы, но и сопутствующие им общественные настроения, новые «умственные течения в области вековых традиций» (Р. В. Иванов-Разумник), новые либеральные формы жизни, способствующие личностной свободе. Это дает нам право охарактеризовать предреформенный период как время повышения открытости политического режима.

Деятельность журналов самых разных направлений – радикального «Современника», «Русского слова», западнического «Русского вестника», славянофильской «Русской беседы», а также «Вестника Европы», «Дня», «Отечественных записок», «Дела», появление в 1856 году новых педагогических журналов и знаковой, идейной статьи Н. И. Пирогова «Вопросы жизни»138 – была составляющей этого процесса.

Высочайшее повеление от 17 января 1857 года о праве на заведение в столицах частных пансионов и школ и признание монополии государства в вопросе среднего образования вредной, открытие в 1858 году женских всесословных училищ (гимназий), в 1860‐х годах – воскресных школ, открытый доступ в университеты и появление в университетских аудиториях посторонней публики – и мужской, и женской молодежи, оживление университетской жизни – все это свидетельствовало о некоем диалоге общественности и власти, о молчаливом согласии власти решать некоторые социальные проблемы в союзе с общественностью. Одним из новшеств общественной жизни стало солидарное участие женщин в делах мужской интеллигенции. Восторженные женские отзывы о той поре зафиксировали чувство сопричастности женщин к большому делу, ощущения востребованности своих сил, знаний, умений и обнаружение легитимного выхода «во всеобщее» – в публичную сферу жизни. Женщины продемонстрировали новые женские практики общественного служения, работая в воскресных школах или создавая свои частные учебные заведения после закрытия воскресных школ, которое последовало уже в 1862 году. Например, школа для девочек и девушек, открытая А. К. Европеус (супруги П. И. Европеуса) в своей квартире в феврале 1865 года, в которой она бесплатно преподавала иностранные языки. Или бесплатная языковая школа ее свояченицы Э. В. Европеус. Или семинарий для сельских учительниц А. Солодовниковой. Начала формироваться когорта культурниц и женщин-педагогов, усвоивших передовые научные взгляды, таких как, например, Х. Д. Алчевская. При активном участии женщин появился новый тип светской начальной школы, перешедшей на попечение земств.

В 1859 году состоялся первый женский поход в университет, в 1862 году – в Медико-хирургическую академию. Претензии женщин на высшее образование обрели характер политического требования. Правительство ответило на это работой комиссий по вопросам высшего женского образования в 1861, 1868, 1873–1876 годах.

Идеи изменения не только форм общественной жизни, но и семейного уклада на такие, которые обеспечили бы полное равенство людей и безусловную свободу каждой отдельной личности, все более набирали силу. Ответом стала работа комиссии по брачному законодательству в 1861–1864 годах, в 1881 году.

Р. В. Иванов-Разумник счел возможным назвать период с 1856 по 1861 год эпохой «общественного доверия к начинаниям правительства», а 1861 год – «гребнем волны, высшей точкой, достигнутой интеллигенцией и бюрократией»139. В отечественной историографии этот период определен как общий кризис дворянского государства. С позиций социологии общественных движений его можно обозначить как период изменения степени открытости политической системы и формирования структуры новых политических возможностей.

Но за созданием учреждений на выборных началах – судебных и земских – не последовала политическая реформа, которая привлекла бы представителей различных классов к высшему управлению государством. Между тем русское общество, развивая идеи нового демократического государства и свой деятельный потенциал, не могло, да и не хотело остановиться в своем поступательном движении и стремилось к дальнейшим достижениям в социальной жизни – к представительному правлению.

Законоположение 19 февраля 1861 года, по сути дела, никого не устроило. Накопившиеся социальные и культурные противоречия раскалывали российское общество. Дворянско-демократические, либеральные силы переживали одновременно подъем и недовольство, которое было выражено на губернских съездах в 1862 году.

Далеко не вся интеллигенция ориентировалась на либерально-реформаторскую деятельность. Недовольная ходом реформ, часть русской общественности обратилась к революционным идеям и идеалам. Разночинно-демократическая, радикальная интеллигенция развивала социальный критицизм, пересматривала традиционные ценности и нормы, осуждала индивидуализм, интересы отдельной личности подчиняла коллективным интересам, так называемому народному делу, клеймила участников культурной работы как «приспособленцев» и «соглашателей», осуждала тактику умеренности и постепенности, высмеивала ее под видом теории малых дел, требовала радикальных действий и взяла курс на уничтожение существующего строя.

Социалистическая проповедь Н. Г. Чернышевского, оппозиция А. И. Герцена, разрушительный критицизм Д. И. Писарева также были чертами 1860‐х годов.

Революционная пропаганда влияла и на либеральную интеллигенцию. Идеи «Великорусса» о несостоятельности «настоящего образца правления» в России и необходимости замены его на конституционный строй находили разумными в среде либеральной интеллигенции. В. И. Ульянов-Ленин так охарактеризовал это время:

Отсюда происходила его противоречивая и половинчатая политика. Если 1860 год, по мнению Н. В. Шелгунова141, был началом нового периода в жизни и истории России, то 1861 год – гребнем демократической волны, пиком открытости политической системы и началом конца периода доверия. В 1861 году появилась прокламация «Великорусса», подвигающая общество на борьбу. Летом того же года – прокламация «К молодому поколению», за которую «творец женского вопроса» в России М. Л. Михайлов получил шесть лет каторги, а правительство – свой первый политический процесс нового царствования.

1861–1866 годы – время проведения реформ и одновременно расхождения правительства и общественности в своих ожиданиях и путях реализации своих представлений.

Эмансипационные идеи и процессы развивались по трем направлениям: эмансипация крестьян от помещиков, женщин – от семейных традиций, граждан – от государства.

На политической сцене заявили о себе три политические силы, сформировались три политических игрока: правительственный лагерь, либеральный и радикальный.

Лидеры русского либерализма осмысливали две основные проблемы: освобождение личности и введение «государственного властвования» в рамки правомерности и в соответствии с потребностями и желаниями населения. П. Б. Струве писал:

Народническая идея оформилась в доктрину радикальных сил, привела к принятию мысли о насилии и терроре как эффективных средствах переустройства общества. Позднее для радикальной интеллигенции основной теорией, объясняющей социальные процессы и определяющей программу радикального социального переустройства общества, стал марксизм.

Шла мобилизация общественных сил и их натиск на правительство.

В 1862 году в Петербурге заполыхали пожары и под этим предлогом были закрыты воскресные школы. В тот же год был закрыт Вольный университет в здании городской Думы, временно закрыты «Современник» и «Русское слово», арестованы Н. Г. Чернышевский, А. А. Серно-Соловьевич, Д. И. Писарев. В 1863 году на университетскую свободу наложено вето: посторонние больше не допускались на лекции, и новый университетский устав объявил принципиальную невозможность учиться в университетах женщинам. На просветительскую энергию интеллигенции был тоже наложен запрет.

Манифест 19 февраля 1861 года – юридический шаг из феодализма в капитализм. Он перевел стрелку на пути развития России. Страна пошла по пути модернизации. В результате модернизации, связанных с ней процессов индустриализации, переструктуризации экономики, освоения новых форм экономических отношений, урбанизации изменилась политическая система и организационная структура общества, положение в ней различных социальных групп. Другими словами, реформы 1860‐х годов позволили оформиться социальным движениям как протестному поведению образованных социальных групп.

Мучительное продвижение России по пути модернизации с прорывами и отступлениями на старые позиции, с колебаниями и непродуманными, эмоциональными шагами правительства, с появлением трех ветвей власти, с проведением политических, экономических и социальных, культурных, образовательных реформ и т. д. создавали в разное время различные политические комбинации, определяющие мобилизационные ресурсы движения, диктующие, в свою очередь, репертуар коллективных действий: от охранительных к наступательным, и наоборот. Этот процесс коррелировал с процессами возникновения новых структур политической власти, с экономической ситуацией.

Эти макросоциальные процессы привели к формированию новых социальных классов – рабочего класса и буржуазии, а также к поиску самовыражения, новых форм своей коллективной идентичности такой специфической внесословной социальной группы, как разночинцы. На авансцене российской истории появились новые политические игроки.

Формирование новых социальных групп

Для первой четверти XIX века агентом социальных изменений, или «новым человеком» (в терминах того века), то есть человеком, готовым к реформаторству и социальным изменениям, был дворянин, декабрист. Дворянство было главным носителем культуры, просвещения, исторической традиции и было незаменимо при слабости русской буржуазии и темноте крестьянства. По сути дела, часть дворян взяла на себя роль третьего сословия и выступила против собственных привилегий143. Кризис 1859–1861 годов подвел черту под ведущей ролью дворянского сословия в процессах социальных изменений. Начался процесс отхода дворянства с ведущих политических и экономических позиций и ролей в обществе, отстранения их от ресурсов. Прежде всего от земли.

«Дворянский политический крах заставил искать других общественных слоев, куда бы переместить надежды России»144, – констатировал ситуацию А. Амфитеатров. Разночинцы заявили о себе как социальная группа, претендующая на реализацию надежд России.

Их появление отмечено многими политическими и общественными деятелями. Н. А. Бердяев в своих заметках так зафиксировал их появление:

В. И. Ульянов-Ленин сделал акцент на другом: «Падение крепостного права вызвало появление разночинца как главного, массового деятеля и освободительного движения вообще, и демократической бесцензурной печати в частности»146. Но кто бы ни писал о разночинцах, все сходились на определении ведущей роли новой социальной группы в духовном и социальном развитии российского общества.

Понятие «разночинцы» довольно размыто. В литературе и публицистике XIX века они рассматривались как восходящие по социальной лестнице простолюдины с определенным набором личных черт и моральных качеств147. Под ними понимали и просто образованных людей недворянского сословия и определяли как некую единую социальную группу – «юридически неоформленную категорию населения России XIX века: выходцев из разных сословий, получивших образование»148.

Таким образом, агентом социальных изменений, актором общественной жизни середины XIX века стал разночинец, демократ по убеждениям, человек, вступивший в мир в менее благоприятных условиях, чем дворянин, и имевший другой социальный опыт, вышедший зачастую из низов и хорошо знавший народную жизнь. Определяющими характеристиками этой группы были быстрая социальная мобильность, наличие образования или стремление к нему, потеря связи со своей средой, избавление от родительской опеки, ига патриархальной семьи (разрыв – уход – побег из дома), занятие полезной общественной деятельностью (работа в школах, больницах, в науке, литературе и т. д.).

Позднее на первое место в определении разночинца выступало не его социальное происхождение, а взгляды, политическая позиция, поведение, и тогда в эту категорию зачислялись лица дворянского происхождения – разночинцы по убеждениям. Во второй четверти XIX века развитие самосознания оппозиционных образованных групп породило позитивные образы, которые подразумевали определенный набор ценностей и личных качеств. Разночинец стал символом «правильных воззрений»149. Критическое отношение практически ко всем сторонам российской действительности, непримиримость к социальной несправедливости, представление о долге перед народом, стремление служить ему, ожидание перемен – характерные для разночинной среды умонастроения.

Таким образом, разночинцы – не класс, не сословие, а маргинализированная группа, состоящая из выходцев из различных социальных классов, сословий, социальных групп: дворян, мещан, купечества, духовенства, крестьян. Эти люди, утратившие связь со своей средой, а часто и средства к существованию, аккумулировали недовольство общества, переводя его на язык критики. Критика и ревизия осуществлялись разночинцами в отношении практически всех традиционных ценностей, идеалов, норм и предпочтений всех классов и слоев общества. Возможности этой группы лиц оказались широкими не столько в силу их численности, сколько в силу изменения

Претензии этой группы на влияние оказались реализованными. Под ее влиянием и контролем шел поиск новых идеалов и выработка новой ценностно-нормативной базы. Были пересмотрены морально-нравственные установки, идеалы, ценности общества, модели поведения мужчин и женщин. Определялось новое видение мира. «Все пошло в переборку», – говорили в то время, имея в виду, что все подвергалось критическому переосмыслению, начиная с основ российской государственности, религиозных воззрений, моральных норм и до внешнего облика.

Гендерное измерение сословно-классовой стратификации

Изменения сословно-классовой структуры общества, безусловно, имели и гендерный аспект. Пол выступил дополнительной характеристикой стратификационного процесса. Женщины привилегированных и полупривилегированных сословий, но особенно дворянки, в большинстве своем оказались в более сложном положении, чем мужчины того же сословия, в силу более жестких установок традиционного общества в отношении женщин. Проявление инновационного поведения, востребованного в новых условиях модернизирующегося общества, допускалось и поощрялось лишь со стороны мужчин, но отнюдь не женщин.

Помимо представлений о «правильном» женском поведении, накладывающих запрет на женскую активность в публичной сфере, существовали еще и законодательные ограничения. В середине XIX века они состояли в следующем151:

– женщина до 21 года не имела права на отдельный вид на жительство без разрешения отца или мужа, что существенно ограничивало ее мобильность. При этом муж имел право иска на принудительное возвращение ушедшей от него жены;

– брачное право регулировалось исключительно церковными законами, и потому развод был процедурой сложной и трудоемкой. Причин для законного расторжения брака было мало, а процедура их доказательства была унизительной. Для добровольного развода или разъезда супругов законных оснований не существовало. Хотя в России всегда существовала практика «самовольных» разъездов супругов (без развода) вне зависимости от законодательных разрешений или запретов;

– наследственные права женщин были меньше, чем у мужчин;

– для найма на работу или поступления на учебу женщине требовалось письменное разрешение отца, опекунов или мужа;

– достижение совершеннолетия (в 21 год) не влияло на изменение статуса незамужней женщины – она не могла получить свою долю семейной собственности. Только замужество повышало ее статус и позволяло ей получить свою часть собственности, стать более самостоятельной.

Разорение дворянских гнезд поставило перед женщиной-дворянкой проблему дальнейшего существования и даже выживания. Традиционная стратегия жизни – замужество и переход из дома отца в дом мужа – стала проблематичной. В первую очередь – по причине сохранившихся представлений об идеальном женихе – помещике-латифундисте и отсутствии таковых в реальной жизни. Мужская дворянская молодежь, решая проблемы собственной адаптации в новом пореформенном обществе, в массе своей не спешила обзаводиться семьями. Замужество и выполнение функций и ролей жены – матери – хозяйки в другой, чуждой социальной среде, скажем купеческой или мещанской, также влекло за собой ряд психологических проблем и оценивалось в общественном мнении как мезальянс.

По мнению Е. Некрасовой – женщины-врача первого выпуска Женских медицинских курсов в Санкт-Петербурге, прошедшей непростой путь адаптации в новой экономической и политической ситуации, – именно экономические причины подвигли русских женщин на деятельное отношение к своей судьбе. Она писала:

Важность проблем материального порядка для женщин дворянского круга подчеркивала активистка женского движения второго призыва Ольга Шапир:

Население Российской империи различных социальных слоев и групп по большей части сходилось в своих представлениях о «женском вопросе» как о некой моде и потому видело в нем проблему падения женской нравственности. Именно эта установка определяла появление таких документов, как записка начальника III отделения графа П. А. Шувалова на высочайшее имя «О недопущении женщин на службу в общественные и правительственные учреждения» от 15 декабря 1870 года. Шувалов аргументировал свой отказ женщинам в праве на работу тем, что работа вне дома «имеет самое растлевающее действие на нравственность и самые губительные влияния на состояние семьи»154. Других проблем власть в отношении женщин не видела.

Эти социально-экономические изменения послужили основой процессов консолидации женщин, объединенных общими проблемами, потребностями, интересами.

Другой причиной, двигавшей женщинами в деле организации женского движения, была их вовлеченность в общий подъем, желание играть значимую роль в общественной жизни, реализовать собственное «я» на пользу обществу. Женщины, принадлежащие к образованным классам, так же как и мужчины этой группы, переживали ощущение свободы и общественных перемен, готовили себя к труду на пользу общества. Е. Юнге по этому поводу писала:

Будущие лидеры женского движения заявили о себе тем, что быстро перешли от рассуждений и обсуждений к практическим делам и увлекли за собой женщин своего круга – «современных женщин наших средних интеллигентных классов» (по П. Ткачеву). Та же Е. Некрасова вспоминала:

Другая представительница женской дворянской молодежи так вспоминала о своем вхождении в общественную работу и осознании своей новой идентичности:

Именно эта категория женщин – дворянки, поставленные, с одной стороны, перед проблемой выживания, а с другой – разделявшие либеральные идеи и включившиеся в деятельность интеллигентских кружков 1860‐х годов, – начали поиск приемлемых для женщин своего круга путей выхода из создавшегося положения и составили в дальнейшем социальную базу женского движения. Право на труд было для них важнейшей задачей как по причинам экономического порядка, так и по моральным соображениям. Среди этих пионерок, прокладывавших пути к профессиональному женскому труду и одновременно отстаивавших интересы своей социальной группы, были Н. А. Белозерская, М. А. Богданова, А. П. Блюммер, В. И. Глушановская, А. М. Евреинова, М. Н. Коркунова, Н. И. Корсини, Е. И. Конради, Е. И. Лихачева, сестры Е. Н. и П. Н. Пыпины, Н. П. Суслова, М. К. Цебрикова, А. Н. Энгельгардт и другие.

Эти женщины представляли собой новую социальную группу женщин, оформившуюся в 1860‐х годах и получившую название «новых женщин». Наличие у них образования, свободного времени, а у некоторых – и средств позволило им выступить в качестве организаторов движения.

Очевидно, что факторы макроуровня влияют на генезис общественных движений опосредованно, через функционирующие в обществе социальные институты и через взаимодействие на уровне социальных групп. Значимыми для генезиса женского движения первого этапа представляются институты прессы, литературы, семьи и образования, которые формировали политические возможности женского активизма, служили его мобилизационным контекстом.

Первая постановка вопроса. Генерализированные убеждения образованных классов и групп о «женском вопросе»

Либеральные идеи о равенстве всех перед законом, о соблюдении законности, о гласности в суде, о долге перед народом, о необходимости действовать во имя «общего дела» и т. д. были весьма привлекательны для российской интеллигенции, представителей образованных слоев общества. Ими вырабатывался идеал свободной личности, уважительное отношение к самовыражению индивида. Этими людьми усваивались и формировались такие базовые понятия либерализма, как частная жизнь и частная собственность. Все эти идеи и понятия, их составляющие, предстают как генерализированные верования эпохи 1860‐х годов. В социологии общественных движений генерализированные верования рассматриваются как тип «мягкой» идеологии, которая определяет проблемную ситуацию, осмысляет ее и убеждает участников событий в необходимости неких действий, которые бы стабилизировали ситуацию и разряжали социальную напряженность. Именно генерализированные верования определяют тип и направленность конкретных действий158.

Эти идеи, вырабатываемые в либеральных интеллигентских кругах российского общества, подрывали базовые ценности и нормы традиционного общества. Распространение идеала свободной личности на женщин, определение для них новых норм, переосмысление концепции женственности вылились в общенациональную дискуссию по так называемому женскому вопросу. Проходила она очень болезненно. Инновационное поведение части российских женщин, их претензии на «другую жизнь» поддерживали высокий градус дискуссии. Практически все современники отмечали ее массовый и ожесточенный характер. М. К. Цебрикова, в частности, писала:

Чуть дело дойдет до вопроса о правах женщин, то люди самых противоположных взглядов высказывают одинаковую непоследовательность и изумительное согласие в гонении идеи свободы и равноправности женщины160.

Как уже говорилось, обсуждение «женского вопроса» начали представители мужской интеллигенции. Д. И. Писарев точной датой начала «женского вопроса» называл 1857 год161, публицист А. Пальховский – 1858 год162. Другой известный публицист Н. Котляревский в своей довольно поздней статье отнес начало «женского вопроса» к 1851 году – времени первого знакомства россиян с идеями Дж. С. Милля, отказа от «фантазий» в отношении женщин и начала теоретического осмысления положения женщин в обществе163.

Причины появления «женского вопроса» в России прогрессисты, то есть демократически настроенные интеллигенты, определяли как внутренние. Популярный публицист, критик и издатель А. С. Гиероглифов (1825–1900) писал:

Лагерь противников «женского вопроса» настаивал на «привозном», то есть заимствованном его характере.

В начале 1860‐х годов деятели науки и литературы с разной степенью вдохновения и красноречия описывали положение женщины как рабы в семье и как несовершеннолетнего ребенка в гражданской жизни. В целом ситуация с женщиной оценивалась как «ненормальность» и «несправедливость».

Эта тенденция рассмотрения «женского вопроса» как вопроса о справедливости в отношении женщин сформировалась еще в 1840‐е годы. Идея «восстановления справедливости» была стержневой на всем протяжении существования вопроса. Позднее, уже в XX веке, поиск справедливости в отношении женщин был перенесен женщинами – участницами женского и феминистского движений – в политическую сферу и вылился в требования равных гражданских прав:

Другие аргументы, используемые в 1860‐х годах в деле «освобождения женщины», также появились в 1840‐х годах. Прежде всего это относится к представлениям о женщине как о матери, которая, воспитывая подрастающее поколение, является «создательницей и охранительницей всей расы» и которая не может воспитать свободных граждан, будучи «рабой». В либеральной печати много писалось о том, что свободная женщина спасет нацию, а существующий порядок вещей ведет к «культурному одичанию» нации.

Другой аргумент о необходимости «вырывания женщин из плена духовного и телесного» заключался в использовании их нравственного и умственного потенциала в интересах общества.

Достижением 1860‐х годов стало то, что женщин уже рассматривали как субъектов социальных действий. Говоря языком XIX века, их включили в состав «великой армии прогресса». Страна стояла на пороге перемен, и оппозиционно настроенная интеллигенция сплачивала свои силы. По мысли шестидесятников, женщины могли и должны были работать на благо будущей России не только в роли матери – наставницы – воспитательницы в домашней сфере. Их призывали к деятельности в публичной сфере и возлагали на них определенные надежды. Доводы к этому были следующие.

Во-первых, женщины не участвовали в создании того общественного порядка, «пагубность» которого обнаружилась в 1850‐е годы. Поэтому все, что происходило в России, определялось сферой ответственности исключительно мужчин.

Во-вторых, угнетенное положение женщин, по мысли «прогрессистов», развило в них сострадательность, гуманизм, доброту и делало их потенциальными сторонницами изменений общественного порядка.

Таким образом, прогрессисты 1860‐х годов мыслили «женский вопрос» как подготовку женщин к общественной деятельности, использование их сил и имманентно им присущих «качеств» в построении новой России. Это, наряду с идеей справедливости, составило содержание генерализированных верований интеллигенции в «женском вопросе».

Следующим на очереди был вопрос: «Как эту мечту согласить с жизнью?»166, то есть как привлечь женщин в ряды общественности. Необходимыми первоочередными шагами было признано так называемое «развитие женщин», «вооружение их знаниями». Для этой цели предлагалось устройство мастерских, в которых некие добровольцы-«развиватели» будут заниматься нравственным воспитанием женщин и приучением их к труду. Также планировалось обсуждение «женского вопроса» на страницах специального журнала.

Эти представления определили деятельность «печальников женского вопроса». Так, еще одной характерной чертой «женского вопроса», сохранившейся на всем протяжении его существования, стала тема образования женщин. Историк Б. Б. Глинский в своих «Очерках русского прогресса» подытожил мнение многих своих современников:

Эти мысли находили отклик в среде молодых дворянок. Идеи, вырабатываемые в столицах, давали им представление, в каком направлении нужно двигаться. В. Засулич вспоминала:

Осмысление «женского вопроса» самими женщинами состоялось позднее. Изменение своего положения рассматривалось женщинами-дворянками, женщинами из разночинной среды, тех, кто в данной работе определены как женщины среднего класса, как результат развития общества. Эти женщины выступали против понимания «женского вопроса» как явления привозного и модного, придуманного «петербургскими сочинителями». Они выступали против восприятия своих стремлений к участию в делах общественности, к знаниям, науке и труду как «наваждение лукавого духа властолюбивого Запада, утратившего нравственный идеал женщины, который может дать только русская натура»169.

Одна из этих «новых женщин», М. К. Цебрикова, видела в женщине актора социальных процессов, утверждая, что женщина делом может доказать, «что для нее прошло время быть одалиской и бесправной рабой»170. На пути «новых женщин» к собственной социальной субъективности она видела такие препятствия, как религию, законы и строй жизни, и определила их «внешними препятствиями». В то же время она едва ли не первая обнаружила специфические женские проблемы на пути к свободной личности – «носить в себе самом врага», по ее выражению171. Это были проблемы психологического и духовного свойства. Для того чтобы идти по новому пути, женщинам требовалось переосмыслить отношение «старого общества к женскому вопросу» и противостоять устаревшим взглядам. Эти препятствия Цебрикова определяла как препятствия «внутренние»172. Главным источником их преодоления она объявила «веру в себя».

В определении значимости «женского вопроса» М. К. Цебрикова ссылалась на О. Конта, который видел в нем «один из основных социологических вопросов, вопросов о главном, элементарном основании всякой общественной иерархии»173. Она видела в решении «женского вопроса» необходимый шаг на пути прогрессивного развития общества:

«Внутренние» женские проблемы Цебрикова рассматривала как проблемы социально значимые.

В начале ХX века «женский вопрос» наполнился политическим содержанием. Русские феминистки активно использовали этот термин для обоснования своих притязаний. Неизвестная авторша на страницах Первого женского календаря написала по поводу «женского вопроса», что его характеризует «положение полного бесправия и экономического рабства» женщин, которые обладают меньшими способами и путями для борьбы за существование, работа которых оценивается дешевле, существующие паспортные законы и положение в семье унижают ее, а в плане политическом она приравнена к слабоумным и преступникам175.

Таким образом, в 1860‐е годы начало складываться представление, что решение проблем женщин является важным шагом для демократического переустройства общества. «Чем развитее цивилизация, тем сглаживается более видимое неравенство между мужчинами и женщинами, хотя суть этих отношений во многом удерживается», – писал А. С. Гиероглифов176. В дальнейшем эта тенденция только набирала силу. Критик, публицист, либерал по убеждениям и кадет по партийной принадлежности В. А. Гольцев (1850–1906)177 утверждал:

Генерализированные убеждения женщин и мужчин 1860‐х годов напрямую корреспондировали определенным типам коллективных действий. Основным каналом их распространения, в том числе и в женской среде, было подцензурное печатное слово.

Формирование дискурса движения

Кризис патриархатной семьи

Здесь рассматривается семья образованных классов, преимущественно дворянская, наиболее чувствительная к социальным изменениям.

Хорошо известно, что преобладающая в обществе форма семьи служит точным индикатором уровня модернизации общества. Одновременно с процессами урбанизации и индустриализации, развития индивидуализма и грамотности в обществах начинают преобладать нуклеарные семьи, состоящие из родителей и несовершеннолетних или неженатых детей.

Российское поместное дворянство традиционно проживало расширенной семьей. Расширенная семья включала в себя не только супружескую пару с детьми, но и родственников, не находящихся между собой в брачных отношениях, и даже не родственников. Не родственники не имели, как правило, своей семьи, хозяйства, источников существования и проживали в чужих семьях в силу патриархальных семейных традиций дворянства.

Внутрисемейные отношения в дворянских семьях также строились на патриархатных принципах, как и семьи других сословий России. Это выражалось:

– во всевластии главы семьи;

– в иерархичности внутрисемейных отношений;

– в строгой дифференциации ролей, функций и статусов в семье по полу и возрасту;

– в приоритете социальной роли члена семьи над его личностью445.

Автономия семьи от общества была слабой, что делало внутрисемейные проблемы публичными. Проступки и нарушения, такие как неуважение к родителям, адюльтер, аборт, превышение родительской власти и т. д., рассматривались «как уголовные преступления, то есть как преступления против общества и общественного порядка, а не как частные дела»446.

Семья стала той сферой жизнедеятельности общества, в которой противостояние новых и старых идеалов, идей, норм проявлялось особенно ярко, и, что очень важно, это касалось каждого члена общества.

Поиски нового социального идеала семейных и супружеских отношений развивались в контексте идей отмены рабства. Иерархические, патриархатные отношения в семье как бы увековечивали ненавистную абсолютную власть. Старая модель семьи – «старозаветная», патриархальная – одновременно угнетала и мужскую, и женскую личность и вызвала к жизни мощный протест со стороны молодого поколения.

Особенно угнетенное положение в семье занимала женщина, зависимая экономически, социально и психологически. Подчиненное положение женщины отражало ситуацию с гражданскими правами и свободами самих мужчин. Изменение положения женщины в семье осмыслялось российской интеллигенцией как необходимый шаг на пути реформ.

Молодое поколение пересматривало морально-этические нормы, зафиксированные в «Домострое»447 и перешедшие в официальную идеологию и частично в Свод законов Российской империи. И хотя на протяжении всего XVIII века и в начале XIX века власть главы семьи постоянно и неуклонно ограничивалась частными законодательными актами, но сила обычая поддерживала ее вплоть до рассматриваемого времени – конца 1850‐х годов.

В предреформенные и пореформенные годы шел процесс ломки традиционных внутрисемейных отношений, изживания архаических форм семейной организации, шел поиск нового социального идеала семьи: «почти в каждой из старых дворянских семей новая жизнь боролась за свои права среди развалин старой»448. В первые пореформенные годы это вылилось в критику семьи, разрыв молодого поколения со старым. Проблема «отцов и детей» стала характерной чертой 1860‐х годов. Семья воспринималась молодежью обоего пола как препятствие к личной свободе. «Мне то и дело приходилось быть свидетельницей, как молодежь обоего пола уходила из-под родительского крова»449, – вспоминала шестидесятница Е. Н. Водовозова.

Об этом писала С. В. Ковалевская:

Следует напомнить, что то же самое сделала и сама С. В. Ковалевская, хотя и под прикрытием фиктивного брака, как и ее родная сестра А. В. Корвин-Круковская.

Толкали девушек на уход из дома не только причины социально-экономического порядка, но и осознание ценности своей личности, «требование жизни для себя», ощущение деспотизма патриархатной семьи, протест против рутинной жизни в семье с регламентацией, неизбежным подчинением и принуждением как определяющими моментами женской жизни.

Кризис семьи вылился в пренебрежение к единственно признаваемому законом церковному браку. Широкое распространение среди молодежи получил фиктивный брак. Это тоже была форма протестного поведения.

То, что фиктивный брак стал только что не разновидностью обычного брака в среде русской интеллигенции, свидетельствовал А. М. Скабичевский:

Примеров множество: князь А. С. Голицын – выпускник училища правоведения – заключил фиктивный брак с А. Зайцевой, чтобы дать ей возможность получить заграничный паспорт и выехать из-под полицейского надзора. В. О. Ковалевский вступил в фиктивный брак с С. В. Корвин-Круковской, С. С. Синегуб – с Л. В. Чемодановой, Д. Рогачев – с В. Карповой и т. д. На политических процессах 1870‐х годов выявились десятки фиктивных браков452.

Появился даже соответствующий сленг: «доктор» – фиктивный жених, «брат» – фиктивный муж, «консервы» – фиктивная семья. В среде разночинцев, прогрессистов утвердились собственные, внутригрупповые нормы поведения и морали. Так, например, считалось, что «порядочный человек» не может отказать девушке в фиктивном браке. По словам Н. В. Шелгунова,

Поиски нового идеала супружеских отношений, новых форм брака шли в среде образованных классов – дворянской и разночинной. Большинство соглашалось со мнением, что старая семья с ее писаными и неписаными законами, нормами поведения, духом подчинения себя изжила, что нужна семья новая, построенная на более разумных началах.

Традиционный, иерархический брак перестал соответствовать представлениям и ожиданиям части «новых женщин». Такие известные женщины, как М. В. Трубникова, Е. И. Конради, В. Н. Фигнер, княгиня-нигилистка З. С. Оболенская, писательница Е. В. Салиас де Турнемир (Евгения Тур), О. Р. Скарятина454, были инициаторами разрыва с мужьями, зачастую по «несогласию во взглядах». Уход женщины от мужа в образованных имущих классах стал явлением возможным, только что не обыденным. В какой-то степени этому способствовало российское законодательство, по которому женщина сохраняла контроль над собственностью как полученной в наследство, так и приобретенной на ее имя во время замужества.

Отношение со стороны современников к этому явлению было сдержанно-негативным. Но общественное мнение уже не было единодушно, его контроль и диктат ослаб.

«Новые женщины», или «женщины с претензиями», по терминологии XIX века, внедряли практику неоднократного замужества. Примерами могут служить Л. П. Шелгунова (1832–1901) – трижды или четырежды вступившая в брак, дважды состояла в браке Е. И. Ценина-Жуковская. Один брак был, как правило, официальным (церковным), все остальные – гражданскими. Сочетание эмоционально-чувственной стороны брака с общими взглядами и идейными убеждениями супругов виделось идеалом брака.

Деятельность женщины в публичной сфере, ее самоопределение и самоутверждение – один из компонентов этого идеала. Поддержка устремлений женщины мужем – другой. Жизнь демонстрировала такие образцы. Та же Л. П. Шелгунова на протяжении всей своей жизни активно работала и в революционно-демократическом движении, и на литературном поприще455 и всегда находила поддержку у всех своих мужей. Она называла себя рабочей единицей. Е. И. Ценина продолжала свою писательскую и общественную деятельность и после своего второго брака – с Ю. Г. Жуковским. М. А. Бокова-Сеченова стала известным врачом и всегда получала поддержку своих мужей Петра Бокова и Ивана Сеченова.

Какая-то часть «новых женщин» отказалась от замужества. Примером могут служить известные общественные деятельницы Н. В. Стасова, М. К. Цебрикова, М. И. Покровская, А. Н. Шабанова.

В демократических рядах реорганизация семейно-брачных отношений рассматривалась как необходимое условие социальных изменений «снизу». Разработка проблемы была начата Чернышевским. По Чернышевскому, чтобы добиться свободы и равенства в будущем обществе, нужно бороться с проявлениями рабства, начиная с себя – со своей личной жизни, со своей семьи, с положения в ней женщины. В своем дневнике Чернышевский записал:

Другими словами, Чернышевский предлагает «позитивную дискриминацию» женщин, необходимую для их самоутверждения, психологической адаптации в новых социальных ролях.

Равноправность женщины в браке, право распоряжаться своим телом – основополагающие принципы нового идеала брака. Полная, безграничная свобода женщины в отношении себя самой, или, по элегантному выражению Чернышевского, «о праве сердца быть всегда свободным», рассматривалась как безусловная составляющая свободы женщины. Речь идет о свободе выбора женщины в сексуальной сфере, которая особенно сильно была табуирована в общественном мнении.

Чернышевский развил этот принцип в своем «учебнике жизни» для прогрессистов – романе «Что делать?». Муж не только должен признавать право жены на другую любовь, но и с уважением относиться к объекту ее любви, добровольно отойти в сторону, чтобы не мешать счастью, и оставаться с бывшей супругой и ее новым мужем в дружеских отношениях. Эта идея не вымысел писателя, Чернышевский увидел это явление в реальной жизни.

Подобные отношения существовали между супружеской четой Шелгуновых и М. Л. Михайловым – с конца 1850‐х годов Л. П. Шелгунова стала гражданской женой М. Л. Михайлова. Какое-то время они все жили в одной квартире. Дружеские отношения между участниками «треугольника» сохранялись. Практически такая же ситуация сложилась в семье петербургского врача П. И. Бокова. Его жена М. А. Бокова выбрала себе в гражданские супруги И. М. Сеченова. Все трое также одно время проживали общим домом, вместе принимали гостей, в частности «по случаю окончания экзамена Марии Александровны»457. В семье Панаевых – А. Я. Панаева с 1846 года на протяжении 15 лет была гражданской женой Н. А. Некрасова. Да и в жизни самого Чернышевского случилась подобная ситуация458. Поддерживать «интеллигентные» отношения друг с другом при фактическом разводе – новая нормативная установка в разночинной среде. Конечно, эти практики были вызовом существующим нормам морали, декларируемым российским законодательством и традицией. Брак в демократических рядах все более становился делом идейным с акцентом на общности интересов супругов и даже с некоторой долей отрицании чувственности459.

Крайняя точка зрения в спектре революционно-демократических воззрений на семейно-брачные отношения – принципиальное их отрицание. Эта позиция нашла выражение во взглядах С. Г. Нечаева, в его «Катехизисе революционера» (1869), и у П. Г. Заичневского в прокламации «Молодая Россия» (1862), в которой брак оценивался «как явление в высшей степени безнравственное и немыслимое при полном равенстве полов, а следовательно, и уничтожение семьи, препятствующей развитию человека, и без которого немыслимо уничтожение наследства»460.

Злободневной темой стал вопрос о форме брака. Церковный брак, в котором зависимость женщины была зафиксирована юридически и идейно, отрицался именно по этой причине. Предлагаемые альтернативные варианты брака: гражданский брак, к которому «общество относилось <…> с неизбежною полною снисходительностью <…> И рядом с законным браком распространилось теперь сожительство гражданское»; идеи о браке троих (Г. Гервег), четверых взрослых людей (Н. В. Шелгунов, 1865 г.)461 расширяли вариативность брака.

Распространено это явление было преимущественно в столицах. «Велико или не велико теперь число людей, признающих петербургский гражданский брак, но все-таки эти люди вредны и жертв их учения в наше время не мало…»462 – писал Лесков.

Кризис патриархатной семьи свидетельствовал о процессах эмансипации личности, развития индивидуализма, что самым непосредственным образом влияло на генезис общественных движений, и служил мобилизационным контекстом женского движения в частности.

Политическая активность женщин: три русла протеста

Лидерство – один из основных внутренних ресурсов движения. Именно лидеры формулировали лозунги движения, агитировали и воодушевляли участников и сочувствующих, вырабатывали стратегию и тактику, разрабатывали идеологию.

Роль идеологии или генерализированных верований как ресурса движения, создающего общие рамки, культуру движения, как фактора вовлечения в движение трудно переоценить. Женское движение на первом этапе не имело собственной идеологии. Ее заменяли общие генерализированные верования своего времени и своей страты, которые определяли и объясняли ситуацию. Понятие генерализированных убеждений, представлений, верований близко подходит к понятию идеологии, но только в менее оформленном и разработанном виде. Это некий набор идей, суждений, представлений, широко распространенных в обществе и разделяемых в той или иной степени большинством определенного социального слоя.

Генерализированные убеждения об уважении к личности, о принципиальном равенстве людей, о долге образованных классов перед народом были широко распространены среди представителей образованных групп. То был знак передового мышления. Н. А. Серно-Соловьевич выразил это тезисом: «Помочь народу <…> в эти тяжелые минуты <…> обязанность общества»505. Эти убеждения и генерализированные представления определяли и соответствующие формы коллективных действий, такие как

Инновации российской жизни не обошли женщин. Образованные женщины привилегированных сословий также разделяли эти общие представления и считали своим долгом включиться в общественную работу по просвещению и освобождению, или, как тогда говорили, в «общее дело».

В теориях массового общества, коллективного поведения, относительной депривации выделяются следующие мотивы участия в протесте: поиск идентичности, приверженность ценностям/целям движения, относительная депривация. Все они в той или иной степени работают при рассмотрении вопроса о лидерстве. Пионерки движения принадлежали к успешным и состоятельным слоям дворянства и, казалось, не должны были испытывать влияния факторов относительной или абсолютной депривации, как и отчуждения и социальной изоляции, что могло бы быть причиной поиска новых форм коллективности. Но, судя по мемуарам, испытывали.

Приверженность личным ценностям и целям движения является, пожалуй, основным мотивом участия.

Другим мотивом участия в движении выступает мотив личностной самореализации в публичной сфере. Пионерки движения – личности с сильной мотивацией к самореализации, имеющие для этого максимальные возможности в российском обществе середины XIX века. Они обладали определенными «внутренними» личными ресурсами: принадлежали к состоятельной части привилегированного сословия, проживали в столице и участвовали в деятельности либеральных кружков, обсуждавших актуальные проблемы времени; они имели образование, позволяющее ориентироваться в сути обсуждаемых проблем, высокий уровень личных связей в правительственных структурах, а также свободное время и собственные деньги.

Базовая идея либерализма – утверждение прав и свобод личности, в том числе предприимчивость и самодеятельность, – была применена ими к себе, к своей жизни и перенесена на представительниц собственной социальной группы – образованных женщин. Идеи единства прав и обязанностей, самодеятельности как основы гражданственности привели их к общественной деятельности, участию в ассоциациях и обществах.

Вопросы возникновения движения и вопросы формирования лидерства совпадают, поскольку возникновение движения произошло, собственно, благодаря деятельности его лидеров. Другими словами, вступление пионерок движения в движение является одной из причин его возникновения, так как именно они осознали проблемы своей социальной группы, увидели и реализовали открывшиеся политические, организационные, экономические возможности в интересах «своей» группы. Как уже было сказано, идеи женского равноправия осмыслялись образованными женщинами еще в 1830–1840‐х годах и тогда же предпринимались первые попытки личного освобождения. Но возможностей для оформления движения в то время не было. Политические факторы в первую очередь обусловливают динамику развития движения, определяют цену протеста, то есть цену участия в нем. Поэтому в 1830–1840‐х годах имели место только единичные индивидуальные выступления, которые готовили почву для будущих массовых всходов.

Причинами участия в движении, таким образом, выступают:

1. Выработка личных ценностных установок, ориентаций и совпадение их с ценностями и целями движения.

2. Восприятие общих генерализированных верований своего времени и своей страты, которые играли роль идеологии, мобилизующей людей на действие. В мемуарной литературе можно найти тому много подтверждений:

Причины обращения к «женскому вопросу» предстают, по воспоминаниям участниц, как усвоение и реализация популярных генерализированных верований: «Это было в воздухе. Эмансипация женщин была на языке у всех передовых людей»509. «Жизнь учила, и носилось в воздухе», – ответили участницы первого призыва женского движения510 на вопрос М. К. Цебриковой о «путях их прихода в женский вопрос»511.

3. Поиск женской социальной идентичности в границах декларируемого идеала принципиального равенства людей (идеи Просвещения) и реального неравенства женщин в публичной и приватной сферах. Участие рассматривается как поиск личностью своей идентичности в ситуации отчуждения и социальной изоляции, происшедшей в результате процесса разрушения традиционных общностей и механизмов социализации. Одиночество, потеря идентичности – трудность в ответе на вопрос: «Кто я?» заставляла людей искать новые формы коллективности.

4. Сильная личностная мотивация к самореализации, к самоутверждению вне рамок обычной женской жизни. Их работа над собой, самообразование, поиски сферы приложения своих сил зачастую воспринималось современниками как девиантное или протестное женское поведение.

Подобная оценка, в свою очередь, вела к отчуждению в собственном социальном окружении, противопоставлению себя другим:

Мотив самореализации переплетается с влиянием такого фактора относительной депривации, как неудовлетворенные ожидания личности. Особенно в ситуации, когда перед глазами реализовываются возможности представителей некой референтной группы. Относительная депривация подразумевает наличие определенного эталона в формировании ожиданий личности. Согласно этой модели, люди становятся участниками движения, когда разрыв между желаемым и действительным достигает порогового значения. Из воспоминаний об одной из основательниц женского движения России М. В. Трубниковой:

Таким образом, самоутверждение участниц женского движения шло через реализацию личных установок нравственного, идеологического и, может быть, даже политического характера, путем мобилизации собственных ресурсов и ресурсов своего окружения.

5. Наличие внутренних ресурсов и доступ к внешним. Помимо вышеназванных – принадлежности к привилегированным слоям общества, наличия денежных средств, свободного времени и т. д., – хотелось бы подчеркнуть значимость таких ресурсов, как образование и солидарность. Именно образование позволяло выработать свои убеждения, воспринять и интерпретировать генерализированные верования своего времени. В русском либерализме роль просвещения как способа реформирования общества оценивалась очень высоко. В этом смысле первые активистки женского движения, безусловно, развивались в рамках либеральной традиции, поставив себе целью добиться доступа для женщин ко всем видам образования. Так, в письме М. Трубниковой Ж. Батлер писала: «Мы желали бы, чтобы всякий человек имел право выбирать себе дорогу без всякой помехи или загородки»515.

Это хорошо иллюстрируют и воспоминания князя В. А. Оболенского о своей матери:

Вероятно, собственный опыт социализации позволил этим женщинам быстро сформировать в себе солидарность и корпоративное чувство долга в отношении друг друга, а также в отношении «новых маргиналок»517, как и просто «обездоленных» групп населения. Одна из современниц (В. Ваховская, род. 1855) так передавала свои чувства:

Формирование солидарности понимается как процесс осознания общности интересов и ценностей своей группы и сплочение вокруг них. Та же М. К. Цебрикова писала, что в 1860‐х годах происходило «сплочение сил» молодых женщин, что

Лидеры движения осмысляли женскую депривацию как общественную проблему. Мотив невозможности реализовать женский потенциал, применить женские силы в интересах общества, постоянно присутствовал в рассуждениях поколения пионерок и их последовательниц:

Лидерам движения были понятны причины индивидуального протеста нигилисток, но формы этого протеста по разным причинам были для них неприемлемы.

Пионерки, лидеры, они же основательницы женского движения, добровольно взяли на себя роль «патронесс», что было характерно для того времени521. Они сумели сплотить вокруг себя «рабочую» или «руководящую» группу (термин L. Killian, N. Smelser)522, которая не сразу определила сферой своей деятельности проблемы женщин. Они действовали в соответствии с распространенными генерализированными представлениями о долге перед народом, и поэтому первыми организациями, инициированными этими женщинами, были организации по оказанию помощи представителям низших классов без различия пола. В Петербурге первой женской инициативой было создание «Общества доставления средств для беднейших жителей Петербурга», в Москве – «Общества распространения полезных книг». Эта была благотворительная деятельность.

К женской проблематике пионерки движения пришли в ходе своей практической деятельности, которая затем послужила эмпирической базой их убеждений. Одновременно эти женщины решали проблемы собственной социальной группы, такие как самореализация женщины в публичной сфере, формирование нового женского идеала эпохи – женщины-гражданки. Перед ними стояли задачи нахождения «женской» ниши, идеологического и организационного оформления женского участия в созидательной работе «передовых» людей. В итоге они сыграли решающую роль в становлении женского движения.

Безусловным «внешним» ресурсом женского движения являлось российское законодательство. В России, за исключением Царства Польского и нескольких западных губерний, в отношении женщин не действовала правовая доктрина femme couverte523. В основе этой доктрины лежал «Гражданский кодекс Наполеона» 1804 года, который повлиял на законодательства всех европейских стран. По кодексу Наполеона замужняя женщина была экономически недееспособна. Россиянка, однако, имела экономические права. Она могла производить все операции с движимым и недвижимым имуществом за единственным исключением: женщины, не ведущие торгового дела от своего имени, не имели права выдавать векселей. По международным меркам XIX века российская женщина обладала также значительными гражданскими правами. Она могла наравне с мужчиной принимать на себя звание опекунши и попечительницы не только над собственными детьми, но и над лицами, ей посторонними; могла свидетельствовать в суде, допускалась в качестве эксперта и третейского судьи524.

Все эти ресурсы патронессы-основательницы использовали для реализации своих проектов, результатом которых явилось создание сети обществ и организаций в помощь образованным женщинам, вышедшим из привилегированных и полупривилегированных сословий (духовенство, дворянство, мещанство, купечество) и ставшим «новыми маргиналками» в российском обществе. Патронессы использовали в своих целях возможности существующей социальной структуры общества, свое положение в ней – свои сословно-корпоративные связи с вертикальными узами родства и патроната. По этой схеме изначально строились и сами организации движения.

Патронессы стали лидерами движения, его «руководящей группой». Они созидали солидарность, инициировали действия и основывали организации, а затем не без успеха вписали их в институциональные структуры. Патронессы олицетворяли женское движение России на протяжении всего XIX века. В историю они вошли под названием «триумвират». Это были М. В. Трубникова (род. 1835), Н. В. Стасова (род. 1822), А. П. Философова (род. 1837).

Инициатором объединения, женщиной, вокруг которой оно произошло, была Мария Васильевна Трубникова.

Мария Васильевна Трубникова (Ивашева) (1835–1897)

Дочь декабриста В. Ивашева и француженки Камиллы Ледантю, Мария родилась в Петровском Заводе 6 января 1835 года и, рано осиротев, воспитывалась в доме тетки – княгини Е. П. Хованской – на Волге, недалеко от Симбирска. Девочка получила прекрасное «мужское» образование. Все многочисленные братья и сестры в этой семье525 обучались вместе. В отличие от традиционного женского образования, то есть языков, музыки и словесности, Марию Ивашеву обучали точным наукам, истории и философии. Она имела свободный доступ к богатой библиотеке Хованских и с детства приобрела привычку к систематичному чтению. На протяжении всей жизни Мария Васильевна продолжала заниматься самообразованием, читая литературу на основных европейских языках. Социология и «женский вопрос» интересовали ее особенно.

После замужества и переезда в 1855 году в Петербург М. В. Трубникова создала собственный салон, в котором собирались известные общественные деятели либерального направления: Ф. С. Унковский, братья Н. А. и А. А. Серно-Соловьевичи, А. А. Рихтер, И. И. Шамшин, П. И. Ламанский, Алейников, А. А. Сабуров, профессора Петербургского университета К. Д. Кавелин, Д. В. Стасов, А. Н. Пыпин. Муж Марии Васильевны – К. В. Трубников – издавал «Журнал для акционеров», что также привлекало в их дом реформистски настроенных людей.

Трубникова занималась литературным трудом, печаталась в периодических изданиях, входила в круг европейских авторов, разрабатывавших тему женской эмансипации. Она встречалась и поддерживала отношения с Эжен Д’Эрикур, Жозефиной Батлер, Андре Лео, состояла в переписке с Дж. Ст. Миллем.

«При всей широте и разнообразии интересов и симпатий Марии Васильевны Трубниковой женский вопрос очень рано стал для нее центральным вопросом жизни»526, – писала ее дочь О. К. Буланова-Трубникова. Дела М. Трубникова делала быстро, не откладывая. С людьми сходилась легко. Едва познакомившись с Н. В. Стасовой, Трубникова пригласила ее к себе «на завтра», где та застала А. П. Философову, Н. А. Белозерскую, В. В. Ивашеву и др. Так сложился женский кружок М. В. Трубниковой. По воспоминаниям дочери, Мария Васильевна была его нервным центром, который приводил всех в движение и сплачивал самые разнородные элементы:

В браке Мария Васильевна счастлива не была. Супруг, которому она доверила не только свои капиталы, но и капиталы брата и сестры, разорил семью в биржевых операциях. Трубникова оставила его, взяв на себя заботу по содержанию их четырех дочерей, зарабатывая на жизнь переводами и литературной работой. Напряжение сил подорвало ее и без того слабое здоровье, проявилось психическое заболевание, перешедшее по наследству от отца. По этой причине Мария Васильевна рано, уже в 1881 году, отошла от общественной деятельности и безвыездно жила в деревне, в имении одной из замужних дочерей. Но она продолжала поддерживать единомышленниц в переписке. Умерла 28 апреля 1897 года.

Надежда Васильевна Стасова (1822–1895)

Самая старшая из этого содружества. Происходила из известной своими заслугами в области искусства и просвещения семьи Стасовых. Отец Надежды Васильевны В. В. Стасов был придворным архитектором, ее брат Владимир впоследствии стал известным музыкальным критиком, второй брат Дмитрий – профессором права и либеральным деятелем. Родилась Надежда Стасова в Царском Селе 12 июня 1822 года, ее крестным отцом был император Александр I. Надежда Васильевна получила традиционное женское образование. Обучение братьев и сестер в многочисленном семействе Стасовых было раздельным. По воспоминаниям брата Владимира,

Своей семьи Н. В. Стасова не имела. Пережив в юности любовную драму, она всю свою жизнь посвятила общественной работе, служению одной идее – делу помощи женщинам различных классов и состояний.

Стасову волновали не только проблемы женщин образованных классов, в сферу ее деятельности попадали и женщины низших социальных слоев. Она была одной из организаторов воскресных школ для женщин и часто дежурила в воскресных школах на петербургских окраинах, работала в Калинкинской больнице, специализировавшейся на лечении проституток. Она была основательницей «Общества дешевых квартир», детских учреждений для детей работниц «Детская помощь» и «Ясли». Но главное дело ее жизни – организация высшего женского образования. Стасова принимала активное участие в открытии общедоступных Владимирских курсов (1869), Высших женских Бестужевских курсов (1878). Она вошла в комитет «Общества для доставления средств Высшим женским курсам», ее усилиями в 1893 году было зарегистрировано «Общество вспоможения окончившим курс в С.-Петербургских высших женских курсах», а саму Стасову избрали председательницей. На протяжении многих лет она безвозмездно несла обязанности распорядительницы Бестужевских курсов. В 1889 году в связи с нажимом правительства на женские курсы и введением нового положения о курсах Стасова вынуждена была оставить свой пост. Несмотря на преклонный возраст, она продолжала активную общественную деятельность, работая в старых и новых женских организациях. В 1895 году совместно с А. П. Философовой она участвовала в создании еще одной женской организации – «Русского женского взаимно-благотворительного общества», которое было задумано как женский клуб.

Стасова обладала несомненным организаторским талантом. Через эти малые, часто невидимые сторонним наблюдателям шаги в России была создана структура высшего женского образования.

Умерла Надежда Васильевна 27 сентября 1895 года, по определению современников, «на посту» – в подъезде дома Е. Я. Корсаковой, куда приехала по общественным делам в поиске помещения для Высших женских курсов. Ее деятельность была высоко оценена современниками. 4 октября 1895 года гласные Петербургской городской думы почтили вставанием память женщины – общественной деятельницы, «одной из энергичнейших радетельниц и неутомимых деятельниц по распространению высшего женского образования»529.

Анна Павловна Философова (Дягилева) (1837–1912)

Происходила из знаменитой семьи Дягилевых, родилась 5 апреля 1837 года. Анна Павловна получила традиционное женское образование. Судя по обстоятельной работе А. В. Тырковой530, Философова испытывала сложности в родительской семье из‐за своего вольнолюбивого, жизнерадостного и непокорного характера. Она рано вышла замуж за В. Д. Философова, сына латифундиста, позднее крупного чиновника, активного участника правительственных реформ 1860–1870‐х годов. Супруг поддерживал ее во всех начинаниях. Это была пара единомышленников, работавших на демократические изменения в стране. Со стороны матери Философовой такие супружеские отношения вызывали недовольство.

Философова была одной из первых красавиц Петербурга, принадлежала высшему петербургскому обществу. Но, по ее собственным словам, «жизнь бабочки меня не удовлетворяла»531. Встреча с М. В. Трубниковой решила дело. Философова поддержала идеи Трубниковой и Стасовой. Так сложился «триумвират», в котором Мария Васильевна играла роль идеолога, Надежда Васильевна – организатора-исполнителя, а Анна Павловна – инновационного организатора.

Обширные знакомства и связи Философовой при дворе и в высших правительственных кругах, высокое положение мужа, личное обаяние, красота, молодость помогали преодолеть любые препятствия, которые всегда встают на пути нового дела. Получить разрешение на проведение вечера, благотворительного базара, концерта, лотереи, средства от которых шли на «женское дело», и организовать все это – никто не мог сделать лучше Анны Павловны. Она активно пользовалась своими сословными связями. Если в молодости она использовала ресурс своей красоты и молодости, обращалась к министру народного просвещения графу Д. А. Толстому по вопросу утверждения устава Высших женских курсов на балу532, в вихре вальса, то с годами она стала использовать ресурс своего возраста. Так, в 1905 году она писала градоначальнику Д. Ф. Трепову:

Увлекшись идеей помощи женщинам и практическим решением «женского вопроса», Анна Павловна на всех своих многочисленных общественных постах всегда демонстрировала деловую хватку. Она – член комитета, заведующая четвертым этажом, а затем председательница «Общества дешевых квартир»; член «Общества грамотности», организованного в 1861 году при ее участии; председательница оргкомитета в пользу высшего женского образования; распорядительница Владимирских курсов; член комитета Высших женских курсов, член ревизионной комиссии курсов; первая председательница «Общества доставления средств Высшим женским курсам», вице-председательница Международного женского совета, организатор Первого Всероссийского женского съезда и т. д.

Брак Анны Павловны был на редкость счастливым. Философова была многодетной матерью, имела девятерых детей. В. Д. Философов поддерживал супругу в ее общественных начинаниях, хотя часто его служебные обязанности главного военного прокурора находились в противоречии с ее деятельностью.

Александр II сначала весьма благосклонно относился к блестящей молодой женщине, но вскоре изменил свое мнение. Император был недоволен активностью Философовой (1870‐е годы были пиком ее активности) и терпел ее лишь благодаря заслугам мужа. Но в 1879 году Философова все-таки была вынуждена покинуть страну. Император сказал ее мужу: «Ради тебя она выслана за границу, а не в Вятку»534. Два года Анна Павловна прожила в Висбадене, в Россию она смогла вернуться только в 1881 году после покаянного письма императору.

С 1890 года Философова активно продвигала идею единения движения россиянок через создание всероссийской женской организации и присоединения к Международному женскому совету (МЖС), который был основан в 1888 году американскими феминистками. К концу XIX века Совет уже объединял национальные женские организации более чем 30 стран. Раз в пять лет МЖС проводил конгресс по проблемам женщин. Страны, не имевшие национальных организаций, не могли присоединиться к этой международной женской организации, реализовывавшей женское политическое участие на международном уровне. Они могли иметь только своего наблюдателя с совещательным голосом в статусе вице-председательницы. Первой вице-председательницей от России и стала Философова.

За годы своей работы Анна Павловна приобрела поистине всероссийскую известность. По свидетельству А. В. Тырковой, ее имя было известно в России так же, как имя Льва Толстого. Вместе с Н. В. Стасовой она передала женщинам 1890‐х годов идеи и опыт, наработанные в 1860‐х годах. В последние годы жизни вокруг А. П. Философовой уже не было участниц движения ее поколения. Она единственная из «триумвирата» перешла рубеж ХX века, стала символом движения, до конца своих дней участвуя в его акциях.

Это подтверждает идею, выдвинутую К. Мангеймом535, что социальные изменения в основном продвигаются усилиями поколенческих общностей – групп сверстников, вместе дающих ответ на вызов времени, с юности монополизирующих несуществующие или несущественные для предшествующих поколений политические идеи, стиль жизни, эстетические направления.

Скончалась Анна Павловна 17 марта 1912 года.

Организационно-волевые усилия лидеров позволили реализовать тот потенциал, который имели образованные женщины их страты, реализовать существующее напряжение. Конкретно лидерская роль и заслуга «триумвирата» на начальном этапе движения выразилась:

– в артикуляции проблемы участия образованных женщин «в общем деле», в общественных инициативах, то есть вхождении их в публичную сферу; формировании образа женщины-гражданки;

– в выводе этой проблемы на политический уровень;

– в нахождении единомышленниц и создании своего солидарного круга, группы поддержки своих инициатив.

Четкого распределения обязанностей внутри «триумвирата» не было. Роль интеллектуального лидера, интерпретирующего популярные идеи эпохи в отношении определенной социальной группы, преимущественно играла М. В. Трубникова. Но в той или иной степени все трое решали эту задачу. Стасова в большей степени работала над развитием и сохранением организационных структур. Она стала только что не «государственным деятелем» в сфере женского высшего образования, выполняя на протяжении многих лет функции распорядительницы Высших женских Бестужевских курсов (К. Н. Бестужев-Рюмин как директор прежде всего нес юридическую ответственность), возглавляя «Общество вспоможения окончившим курс наук на СПб. Высших женских курсах»536. Она была лидером-организатором, стабилизирующим ситуацию.

А. П. Философова также продемонстрировала организационные таланты на всех своих многочисленных общественных постах. Философова была харизматическим лидером движения. Она олицетворяла собой российское женское движение начального этапа внутри страны и на международной арене. Она была первой представительницей России в Международном женском совете, осуществляла связь поколений российских «деятельниц по благотворению и просвещению» и российских равноправок. Именно она – символ непрерывающейся традиции женского движения России, «маститая пионерка», «старостиха» движения, по выражению прессы, была встречена бурей аплодисментов на открытии Первого Всероссийского съезда женщин в 1908 году.

Эти три женщины успешно выполнили функцию мобилизации, то есть использовали имеющиеся в их распоряжении ресурсы и приобрели новые. Они реализовали существующие возможности, что позволило им инициировать появление ряда женских организаций и тем самым сплотить неорганизованных одиночек, создать круг единомышленниц. И не менее успешно, благодаря своему высокому социальному статусу, постоянной работе с правительственными структурами, лидеры движения способствовали его институализации. Их деятельность по организации высшего женского образования, создания инфраструктуры жизни образованной женщины была настолько успешной, что женское движение России первого этапа институализировалось как специфическая благотворительно-просветительская деятельность женщин в интересах женщин. Собственно, никак иначе оно и не могло институализироваться, так как историческая эпоха всегда накладывает свои ограничения. Может быть, поэтому в советской историографии встречается мнение, что женское движение России, в отличие от западного феминизма, было образовательным. Р. Стайтс косвенно согласился с этим выводом, утверждая, что «настоящего женского движения» в России не существовало до 1905 года537.

Движение часто олицетворяет один лидер. В данном случае их было трое. По мнению ряда социологов, более точный анализ всегда выявляет группу лидеров538, составляющих «руководящую» или «рабочую» группу формирующегося движения. Среди них мы можем назвать имена женщин одного поколенческого призыва, которые стояли у истоков женского движения России. Это Н. А. Белозерская, Е. Г. Бекетова, М. А. Быкова, Е. И. Гарднер, М. Г. Ермолова, В. В. Ивашева (Черкесова), Е. И. Конради, Е. О. Лихачева, М. А. Менжинская (Шакеева), кн. А. А. Оболенская, М. С. Ольхина, В. И. Печаткина (Глушановская), гр. В. Н. Ростовцева, М. К. Цебрикова, А. Н. Шульговская, А. Н. Энгельгардт.

Эти женщины происходили из «достаточных» и даже состоятельных семей. Но они не были удовлетворены своей жизнью. Они нарушали существующие установления женской жизни, разрушая ее замкнутый, «тесный» характер и делая ее более мобильной, более открытой внешнему воздействию, способствующей самореализации женской личности и обретению полноценной женской субъективности. Княгиня Оболенская, организовав женскую гимназию, разорвала круг «правильных» занятий женщин высшего общества. Сестры Ивашевы повели борьбу с представлениями, бытовавшими в дворянских кругах в отношении поведения женщин. Из воспоминаний Веры Ивашевой (Черкесовой):

Анна Энгельгардт потрясла весь Петербург, встав за конторку книжной лавки. Впервые женщина-дворянка «опустилась» до работы в общественном месте. Ее поступок стоил ее мужу – Александру Николаевичу Энгельгардту – суда офицерской чести и требования покинуть армию. Такое инновационное женское поведение ломало традиционные семейные и общественные отношения. Многие современники сходились во мнении, что «женский вопрос» как никакой другой разрушал эстетику, философию и мораль – «разрушение эстетики нигде не происходит в таких размерах, как в „женском вопросе“»540.

Информации о первых активистках женского движения мало, и составить портрет можно далеко не каждой. Некоторые из них оставили воспоминания, которые позволяют увидеть поиск новой женской идентичности и женского идеала новой эпохи.

Анна Николаевна Энгельгардт (Макарова) (1838–1903)

Анна Николаевна, как и все участницы женского движения первого призыва, происходила из дворянской среды. Она родилась в семье мелкопоместного дворянина, известного лексикографа Н. П. Макарова, в селе Александровка Костромской губернии. Ее отец, рано овдовев, отдал дочь учиться в Московский Екатерининский институт (1845–1853), о чем Анна Николаевна написала биографическую повесть «Очерки институтской жизни былого времени» и издала ее под именем А. Бельской541. Несмотря на суровую обстановку своего институтского детства, Энгельгардт получила неплохое образование и особенно преуспела в языках.

В 1859 году Анна Николаевна вышла замуж за артиллерийского офицера, инженера Александра Николаевича Энгельгардта. Она работала в издании мужа «Химический журнал», сотрудничала с «Биржевыми ведомостями», «Голосом», «Русским миром», «Санкт-Петербургскими ведомостями», «Отечественными записками», «Неделей» и другими изданиями, помещая в них фельетоны, политические обозрения, разборы произведений иностранной литературы. Душевное состояние образованной женщины 1860‐х годов, поиски своей идентичности ярко описаны Энгельгардт в письме к дочери:

Обретенная А. Н. Энгельгардт идентичность выразилась в утверждении: «Я литературный чернорабочий, журналист – и это есть мое настоящее дело»543. Она была высокопрофессиональной переводчицей. В ее переводах мы читаем Э. Золя, Ч. Диккенса, Г. Мопассана, Р. Л. Стивенсона, Ф. Рабле, Ж.‐Ж. Руссо, Ф. Шиллера и других классиков западной литературы. Кроме того, Анна Николаевна была одной из составительниц Полного немецко-русского словаря (СПб., 1877).

Однако ее интересовала не только литературная и переводческая деятельность: она принимала участие в идейных предприятиях интеллигенции. Анна Энгельгардт стала одной из основательниц женского движения России. Особенно ее интересовала тема женского труда, положение женщин на рынке труда, женское образование. Она приняла активное участие в создании Женской издательской артели.

В 1862 году в открывшемся на Невском проспекте книжном магазине Н. А. Серно-Соловьевича она предстала в качестве продавщицы. Н. В. Шелгунов писал:

В 1870 году ее супруг А. Н. Энгельгардт – декан Земледельческого института – организовал студенческий кружок, в котором, помимо естественных наук, изучались социальные теории. Анна Николаевна была активной участницей этих студенческих собраний. В результате доноса 1 декабря 1870 года супруги Энгельгардт были арестованы. Полтора месяца Анна Николаевна провела в Петропавловской крепости, Александр Николаевич был «навечно» выслан из Петербурга.

Несмотря на все перипетии личной жизни, Анна Энгельгардт не оставила движенческой деятельности. В 1870–1890‐х годах она работала над созданием Бестужевских курсов, первого Женского медицинского института, была распорядительницей и библиотекарем «Русского женского взаимно-благотворительного общества», вместе с О. Н. Поповой инициировала журнал «Женский вестник»545.

Мария Константиновна Цебрикова (1835–1917)

Родилась в 1835 году. Ее отец был дворянином и морским офицером, мать происходила из старинного аристократического рода. Цебрикова получила домашнее образование. Обладая большими способностями, она «с боем преодолевала сопротивление родных», не считавших нужным обучать ее наравне с братьями: «В кружок ровесниц, в котором я росла, первые семена „женского вопроса“ забросили обиды товарищей мальчиков»546. В юности она бегала тайком на лекции и в кружки.

Знакомство с участницей Крымской войны сестрой милосердия Назимовой показало Цебриковой путь выхода из семейного мира, дало силы для борьбы с деспотизмом домашних и «блюстителей приличий и преданий». В возрасте 25 лет Мария Константиновна заявила о своей независимости, отказалась от замужества и от «паразитического образа жизни»547.

Цебрикова стала известной литературной критикессой, была одной из ведущих авторш «Отечественных записок», где публиковала и статьи о «женском вопросе». Ее критические разборы беллетристики на «женскую» тему – «Наши бабушки», «Гуманный защитник женских прав», «Из огня да в полымя» и другие548 – носили разгромный для авторов характер и пользовались популярностью у молодежи.

Вступление «в общее дело» началось для Цебриковой с женского движения. В 1870 году она вошла в группу «инициаторш и организаторш» Аларчинских и Владимирских публичных курсов для женщин, до 1889 года состояла членом «Общества доставления средств Высшим женским курсам».

Мария Константиновна считала, что женская природа «всегда будет воплощением нравственного начала личности и фанатичной проповедницей честной и энергичной личности»549. Возможно, эти убеждения подвигли Цебрикову на правозащитную акцию, которую она осуществила в 1889 году.

Цебрикова из Парижа разослала во все ведущие европейские газеты и всем известным литераторам и политическим деятелям открытое письмо, обращенное к Александру III, с протестом против нечеловеческих условий, в которых содержались ссыльные и политические заключенные в Сибири. Свою акцию она назвала «правом русской женщины» протестовать против попрания прав граждан. По возвращению в Россию, как и ожидала Цебрикова, ее отправили в ссылку. Но она была довольна, так как считала, что сделала главное дело своей жизни – заплатила свой долг народу.

С 1892 года Цебрикова постоянно жила в Смоленской губернии. В женском движении она больше не участвовала и, отойдя от феминистских идей, рассматривала «женский вопрос» только как составную часть проблемы всеобщего освобождения. Вся основная общественная деятельность Цебриковой была связана с радикальным движением.

Надежда Александровна Белозерская (Ган) (1838–1912)

Надежда Александровна родилась в 1838 году в дворянской семье в усадьбе Сафиевке Новгородской губернии. Она получила серьезное домашнее образование, вышла замуж за В. М. Белозерского и в 1856 году переехала в Петербург. На их «понедельники» собирались известные петербургские либеральные деятели.

Начало ее литературной и общественной деятельности относится к концу 1850‐х годов. Литературную работу Белозерская начала в журнале «Основа», предпринятым ее мужем в 1861 году. В 1878 году она была редактором педагогического журнала «Воспитание и обучение», организованного вместе с М. К. Цебриковой. Н. А. Белозерская – одна из первых российских женщин-историков.

Проблемы «образованных женщин наших средних классов» были ей близки. Она была одной из таких женщин. В первую очередь ее волновали проблемы высшего образования и положения женщин на рынке «интеллигентного» труда. Ее уход от мужа с тремя детьми (что было не редкостью в то время) и отказ от денег мужа со всей очевидностью поставили перед ней проблему женской занятости и дискриминации женщин в профессии по признаку пола:

В 1868 году Белозерская поступила в секретари к известному историку Н. И. Костомарову. Кроме того, она переводила исторические романы для «Исторического вестника», писала рецензии в «Древней и Новой России» под псевдонимом Б. Гнв («без гнева»). Причина ее согласия на трудоемкую, невидимую и неизвестную работу одна – невозможность, будучи женщиной, зарабатывать себе на жизнь профессиональным и интеллектуальным трудом:

Получив опыт исследовательский работы, Надежда Александровна занялась самостоятельными исследованиями русской истории. Она начала разрабатывать в истории женскую тему. В русле исследовательской традиции того времени она создала портреты «исторических женщин» – М. Н. Волконской, княгини Ливен, Екатерины I и других, исследовала положение женщин в разные исторические эпохи.

В общественную деятельность Надежда Александровна пришла через кружок Трубниковой. Она была активной участницей Женской издательской артели, одной из организаторш высшего женского образования в Петербурге. Белозерская писала:

Евгения Ивановна Конради (Бочечкарова) (1838–1898)

Родилась в Москве, в дворянской семье. После окончания Петровского института осталась в нем классной дамой, а затем стала преподавательницей. В конце 1850‐х годов переехала в Петербург. Сферой ее профессиональных интересов была педагогика и журналистика. Свои педагогические взгляды она изложила в книге «Исповедь матери».

В Петербурге Евгения Ивановна сделала блестящую журналистскую карьеру. Она приняла деятельное участие в «Женском вестнике» (издательница А. Мессарош) в 1866–1868 годах. В 1869 году вместе с П. А. Гайдебуровым и Ю. А. Росселем Евгения Ивановна стала собственницей газеты «Неделя» и ее фактическим редактором. Также она сотрудничала с М. К. Цебриковой, печаталась в ее журнале «Воспитание и обучение». Конради – талантливая, острая на язык и внешне привлекательная женщина – обращала на себя всеобщее внимание и в Петербурге была популярной личностью.

В 1860‐х годах, наряду с Н. В. Стасовой, М. В. Трубниковой и А. П. Философовой, Евгения Ивановна была безусловным лидером женского движения. Проблему высшего образования женщин она оценила как краеугольную, поэтому вынесла ее на публичное обсуждение общественности на съезде естествоиспытателей.

Первый съезд естествоиспытателей открылся в Петербурге 28 декабря 1867 года и привлек интерес публики, в том числе женщин. Конради передала записку о необходимости устройства для женщин курсов по физико-математическим и историко-филологическим наукам секретарю съезда и стороннику женского образования А. Н. Бекетову, который зачитал ее 2 января 1868 года. Петиция Конради, написанная горячо и убедительно, была воспринята с одобрением. Съезд выразил полное сочувствие идее, но обсуждать ее не стал «за неимением возможности». Это был первый шаг в публичном освещении проблемы. По семейным обстоятельствам Конради рано отошла от движенческой активности – она уехала за границу лечить сына и после его смерти в Россию уже не вернулась. Она умерла в нищете в богадельне для бедных в Париже.

Елена Осиповна (Иосифовна) Лихачева (1836–1904)

Происходила из шляхетского рода баронов Косинских. Как и положено в аристократической семье, сестер Косинских отдали в Смольный институт. Елена окончила Смольный с серебряной медалью в 1851 году. Знаний, полученных в институте, ей было недостаточно, и, чтобы реализовать свои жизненные планы, она всю свою жизнь занималась самообразованием. Это был единственно доступный путь для женщины того времени повысить свой образовательный уровень. Уже будучи замужней дамой – она вышла замуж за юриста и общественного деятеля В. И. Лихачева, – Елена Осиповна выучила итальянский язык, благодаря чему получила работу в итальянском отделе «Санкт-Петербургских ведомостей» В. Ф. Корша.

В качестве сферы приложения своих сил она выбрала журналистику и деятельность на ниве просвещения. Вместе со своей подругой Анной Сувориной Елена Лихачева переводила книги для детей и составляла сборники для детского чтения. Но даже эта невинная просветительская деятельность двух женщин встретила осуждение и нападки в консервативной прессе. Составленный ими сборник «Для чтения», популяризирующий естественно-научные знания, был окрещен нигилистическим.

Она не только теоретизировала, но и личным примером на практике доказывала возможности и необходимость участия женщин в жизни общества. На войне 1875–1877 годов Лихачева работала и как сестра милосердия, и как военная журналистка. Она никогда не теряла связь с женским движением – была библиотекарем на Высших женских Бестужевских курсах (с 1879 года), в 1887 году возглавила комитет «Общества по доставлению средств при Высших женских курсах». Ее активная жизненная позиция и общественная работа принесли ей известность в качестве поборницы женской эмансипации, что послужило причиной ее разлада с отцом. Барон, генерал-лейтенант Иосиф Иосифович (Осип Осипович) Косинский расценивал ее деятельность как «трагедию семьи».

Пятнадцать лет своей жизни Елена Осиповна отдала изучению истории женского образования. Результатом стала монография «Материалы для истории женского образования в России» в четырех томах (СПб., 1890–1895), а она сама стала одной из первых женщин-историков. Ее труд охватывает период с 1086 по 1880 годы и выходит далеко за рамки истории образования, включает в себя исследование начала женского движения в России, биографии сторонников эмансипации женщин. Монография Лихачевой была удостоена почетного отзыва Императорской академии наук и не потеряла своего значения до сих пор.

Мария Николаевна Анзимирова (Литке) (1831–1910)

Племянница президента Академии наук графа Ф. П. Литке, кузина А. П. Философовой. Окончила Институт благородных девиц (Смольный). Всю жизнь занималась самообразованием – научным и музыкальным. Выступала за женскую эмансипацию и за «широкое» женское образование. В 1860‐х годах уехала на Алтай вместе с мужем – полковником корпуса горных инженеров. В Сибири занималась культурной работой. В Барнауле создала художественно-музыкальный кружок, в Омске – Западно-Сибирское отделение Императорского музыкального общества. Не имея возможности участвовать в акциях женского движения, сосредоточенного преимущественно в столицах, Анзимирова занималась «женским вопросом» теоретически. Ей принадлежит книга «Женщина и ее судьи» (СПб., 1896), с которой Анзимирова включилась в дискуссию о женском творчестве. Ее позиция – защита творчества женщин и рассмотрение «женского вопроса» как проблемы культуры.

В другой своей работе – «Причины нравственной физиономии женщины. Исторический очерк»553 – она писала «историю женской цивилизации». Обзор философских взглядов на женщину привел Анзимирову к выводу о ложном пути, по которому развивается «мужская цивилизация». Книга предназначалась для «русских женщин, мало знакомых с прошлым своего пола»554. Высшим успехом своей работы она считала решение хотя бы «десятков молодых женщин», которые

Книга была оценена ее соратницами как вклад в развитие женского движения. Последняя ее книга – «Правда о мужчинах. По поводу брошюры графа Толстого „Правда о женщинах“» (М., 1905)556 – дискуссия с Толстым по поводу его взглядов на женщину.

Варвара Павловна Тарновская (Зурова) (1844–1913)

Родилась в имении Зуровых в Тульской губернии. Окончила в 1861 году с шифром Екатерининский институт в Петербурге. Вышла замуж за профессора И. М. Тарновского. В бурные 1860‐е годы В. П. Тарновская включилась в женское движение. Более 40 лет она отдала работе по созданию высшего женского образования. 25 лет Тарновская была бессменным казначеем «Общества доставления средств ВЖК», а последние годы жизни – его председательницей. Благодаря ее деятельности и блестящим организаторским способностям Бестужевские курсы построили в Петербурге собственные здания. В память Варвары Павловны Тарновской правление курсов учредило стипендии и фонд ее имени.

Событийная канва движения, то есть создание организаций, инициирование разного рода коллективных действий, происходила во взаимодействии и параллельно с крупномасштабными социальными изменениями в стране. В ситуации подготовки и проведения в стране реформ сформировались новые политические и организационные возможности, которые позволили появиться самодеятельным, легальным общественным организациям. Женские организации были в ряду первых.

Создание организаций – ключевой момент в становлении движений. Под организациями движения понимаются самодеятельные, самоорганизующиеся, формализованные структуры, ставящие перед собой определенные, соответствующие «своей» идеологии цели и работающие по их достижению. В отличие от институциональных организаций в этих организациях не было стабильного членства, финансирования, постоянной поддержки. Цели организаций движения были двухуровневыми: во-первых, это артикуляция и защита интересов определенной социальной группы; во-вторых, достижение социальных изменений. Именно в этих анклавах гражданственности происходило рождение независимой автономной личности, то есть того, без чего в принципе невозможны социальные изменения. Достигая своих целей, организации оказывали давление на власть, но не стремились при этом стать властью.

Эти организации отличала демократическая система управления. Их организационную структуру составляли выборные правления и советы, разного рода комиссии, которые охватывали значительную часть членов организации. Заседания советов и правлений, как правило, были открытыми, отчеты об их деятельности и бюджет публиковались регулярно. Это, впрочем, не уберегло лидеров организаций от обвинений в авторитаризме563, но совершенно очевидно, что принципами деятельности женских организаций были демократия, гласность, децентрализация. Именно демократические принципы внутренней организации, децентрализованная структура организаций наряду с добровольностью членства определяли специфику внутреннего развития организаций – они легко «разваливались» и «раскалывались».

Только самые первые женские организации – «Общество дешевых квартир и других пособий нуждающимся жителям СПб.» (1859, пред. М. В. Трубникова), «Общество распространения полезных книг Московского дамского общества» (1861, пред. А. Н. Стрекалова) – строились по принципу, принятому в обществе с сильными феодальными традициями, принципу вертикально организованных уз патронажа. В значительной степени это объясняется еще и тем, что деятельность Обществ была направлена не на представителей собственной социальной группы, а на выходцев из низших социальных слоев.

Тем не менее стремление к установлению новых демократических отношений с подопечными, в отличие от обычной практики дворянской благотворительности, проявилось сразу. «Общество дешевых квартир» по этой причине раскололось на две организации. Часть членов организации придерживалась патерналистской позиции, то есть полного контроля над «клиентами», другая – ограничивала свою деятельность только организацией помощи. Драматичным представляется тот факт, что идея деятельной ответственности за свою судьбу, того, за что ратовала более демократичная часть общества, не встретила поддержки у самих подопечных.

В соответствии с политическими возможностями, политическим контекстом того времени и с идеологическими воззрениями самих инициаторш первые женские организации сформировались и оформились как благотворительные. В соответствии с представлениями времени был выбран и объект благотворения – обездоленные слои населения. Цели были сформулированы также в русле существующих генерализированных верований интеллигенции:

«Общество дешевых квартир и других пособий нуждающимся жителям Санкт-Петербурга»

Это Общество – первая организация «триумвирата». В мае 1859 года М. В. Трубникова пригласила к себе в дом Н. В. Стасову, А. П. Философову, В. В. Ивашеву (сестра Трубниковой), Н. А. Белозерскую, баронессу Корф, баронессу Штакельберг и других. Основная идея собравшихся заключалась в оказании помощи бедным в виде предоставления им возможности вести достойный образ жизни, а именно – обеспечить проживание в хорошей квартире на кооперативных началах. Предполагалось, что Общество будет помогать содержать квартиру. Психологическая готовность к деятельности была высокой: в тот же вечер группа написала устав и наметила план действий.

Председательницей была избрана Трубникова, казначеем – ее сестра Ивашева. Затем председательницами Общества были Философова (1861–1863), графиня В. Н. Ростовцева (1863–1867) и опять Философова (1867–1879).

Практически сразу же в среде благотворительниц произошел раскол. Часть участниц настаивала на полном контроле и «надзирании» за опекаемыми. Группа Трубниковой придерживалась более демократических воззрений и делала акцент на уважении чувства личного достоинства опекаемых. Цель организации трансформировалась в поддержание свободной личности, достойно существующей своим трудом. Члены организации стремились на практике реализовать либеральные идеи равенства, перенести их на низшие социальные слои населения.

Те кружковцы, которые придерживались традиционных воззрений на благотворительность, были преимущественно аристократического происхождения. Они открыли «свою» квартиру для «своих» бедных в доме барона Фридерикса, а кружок Трубниковой стал более однородным по своему социальному составу и по взглядам.

Общество было поставлено быстро и энергично. Оно начало действовать практически сразу. Устав его был утвержден только 3 февраля 1861 года. Путем самообложения дамы собрали сумму в 500 рублей и арендовали квартиру на Песках, затем еще одну, на Васильевском острове, и, наконец, собрали всех своих подопечных в одном месте – в доме Реймерса в Измайловском полку. Через три года дом Реймерса был выкуплен Обществом за 90 тысяч рублей, а в 1867 году было получено разрешение на проведение лотереи на 50 000 рублей. На эти деньги архитектор Мижуев построил для Общества 4-этажный «образцовый дом»565. Так начал создаваться ресурс женского движения.

Лидеры и их группа поддержки – «руководящая группа» – вырабатывали тактику организации, делали всю административную и организационную работу. В первую очередь помощь Общества была адресована женщинам и женщинам с детьми социальных низов – работницам, ремесленницам, мелким чиновницам. Поэтому, помимо собственно общежития, были созданы вспомогательные структуры по организации занятости женщин: швейная мастерская, магазин для продажи готовых вещей, а также общественная кухня, детский сад, школа для взрослых женщин. Три этажа занимали собственно дешевые квартиры.

Устроительниц беспокоила инертность, безучастность и иждивенческие настроения их подопечных. Н. В. Стасова настаивала на том, чтобы жительницы дешевых квартир посещали воскресные школы, в которых она сама активно работала. Это требование не вызывало энтузиазма. Солидарного сотрудничества, описанного Чернышевским в 1863 году на примере мастерской Веры Павловны, не получалось. Участницы кружка Трубниковой не находили понимания, единения и солидаризации со своими подопечными в вопросе ответственности за свою судьбу, личной активности в устройстве собственной жизни. Работницы, мелкие чиновницы, ремесленницы почему-то считали вполне естественным постоянную заботу о себе дам-благотворительниц.

Производственная жизнь Общества тоже развивалась непросто. Отсутствие у работниц профессиональной подготовки и отсутствие по этой причине заказов казалось непреодолимым барьером. Члены Общества сами отдавали заказы в мастерскую и были вынуждены довольствоваться плохим исполнением. Дело грозило развалом. Но помощь сочувствующего окружения спасла положение: через отца М. А. Менжинской (Шакеевой, участницы кружка Трубниковой), занимавшего должность инспектора в школе подпрапорщиков и юнкеров, удалось получить большой заказ военного ведомства на пошив обмундирования. Работа оказалась по силам. Мастерская начала обеспечивать работниц прочным заработком. На время это спасло положение. Но члены кружка не были удовлетворены. Задолженности по квартплате росли, в комнатах было грязно, дети были не ухожены566.

К началу 1862 года у членов Общества сложилось мнение, что им не удалось достичь своей цели, то есть «создать такое общество, которое, давая заработок, делало всех участвующих равноправными»567. Сам принцип ассоциации не был подвергнут ревизии.

Это было время «артельной эйфории» (1860–1870‐е годы), когда идея производственной ассоциации была одним из верований русской интеллигенции, а «разумная» организация коллективного труда на основе ассоциаций рассматривалась как форма безэксплуатационного труда. Члены Общества пришли к выводу, что неудача кроется в том, что они неверно выбрали для благотворения социальную группу, что причина кроется «в среде, не способной изменить свои взгляды»568, что женщины городских низов слишком задавлены обстоятельствами и не в состоянии действовать самостоятельно. Было решено сменить объект благотворения и помочь тем, для кого деятельность Общества служила бы поддержкой их собственных устремлений.

Проблем с определением такой группы не было. Последовавшие за реформами процессы социальной мобильности привели к наплыву в столицу провинциальной разночинной молодежи. Особенно тяжело приходилось молодым женщинам и девушкам. Часть из них порвала с семьей, общественное мнение было не на их стороне. Остро стояла проблема заработка, нахождения «интеллигентного» труда, которого вообще в России той поры было мало. Женской молодежи найти работу было не в пример труднее, чем мужской. Поэтому «руководящая группа» Общества приняла решение работать со «своей» средой и организовать рабочие места для образованных женщин, но не оставляя при этом и своих прежних клиенток.

«Общество дешевых квартир» продолжало существовать, развиваясь и модернизируясь усилиями «триумвирата» и группы поддержки. Их усилиями постоянно изыскивались и осваивались новые ресурсы для развития Общества. В 1871 году Стасова, Философова и Ю. Ф. Гамбургер «взяли с бою» в военном министерстве огромный подряд на пошив обмундирования, что обеспечило работниц Общества работой до 1892 года. В 1870‐х годах отдельно снимались комнаты на Выборгской стороне для медичек, так называемые комнаты Философовой. В 1878 году барон Г. Гинцбург пожертвовал крупную сумму на открытие бесплатных комнат в «Дешевых квартирах» для студенток-медичек в память своей покойной жены. В 1909 году Общество отметило свое пятидесятилетие. Социальный состав клиентов Общества менялся, но название организации и место нахождения оставались прежними. Многие из проживающих в «Дешевых квартирах» стали участницами женского движения, и все они без исключения составляли группу поддержки движения. Просуществовало Общество до 1917 года.

Таким образом, организации стали средством вовлечения женщин в движение: они создавали ресурс движения, инициировали мобилизацию людей, идей, средств в период политического подъема и, соответственно, подъема движения и институализировались при спаде протеста. Так, общежитие в Измайловском полку стало привычным атрибутом петербургской жизни, несмотря на то что в начале 1860‐х годов общественное мнение неоднозначно восприняло факт появления общежития, а в отношении его учредительниц по Петербургу гуляло мнение, что «Трубникова и Стасова принесли много вреда России»569.

«Общество женского труда»

В 1861 году «триумвират» предпринял попытку вместе с деятелями радикального направления создать «Общество женского труда». Устав общества570, по воспоминаниям Е. А. Штакеншнейдер571, написали мужчины – А. Н. Энгельгардт (супруг Анны Энгельгардт) и П. Л. Лавров. По другим сведениям, в подготовке устава принимал участие поручик в отставке А. К. Кривошеин572. Также идею разрабатывали Г. В. Елисеев и М. А. Антонович. Цель организации – «улучшить социальное положение и устроить на более прочных основаниях экономический быт женщин в России»573. Предполагаемое общество должно было не только служить посредником между спросом и предложением в сфере труда, но и изыскивать новые отрасли приложения сил женщин в «интеллигентном» труде, ремеслах, службе, ходатайствовать перед властями о разрешении женского труда, организовывать соответствующее обучение574:

Проблема женской занятости как социально значимая в условиях пореформенного времени в проекте устава аргументировалась следующим образом:

Расчеты на «блестящую деятельность общества» не оправдались из‐за конфликта между деятельницами умеренного направления и радикального, близких к «Современнику» и «Русскому слову»577. По свидетельству Е. А. Штакеншнейдер, ситуация противостояния двух групп женщин в момент конфликта выглядела так: с одной стороны – «дамы в модных шелковых платьях и модных шляпах» во главе с аристократкой Ростовцевой, с другой – женщины «в черных шерстяных <платьях>, и совсем без шляп на стриженых головах» вокруг Цениной578.

Из всего проекта была реализована лишь одна идея – издание детских и научных книг силами женщин. Современники расходились во мнении, кому принадлежит идея женской переводческо-издательской артели. Назывались имена Н. А. Белозерской, А. Н. Энгельгардт, М. В. Трубниковой. Владимир Стасов считал, что Трубниковой579. На самом деле, это не так уж важно. Идея носилась в воздухе, и в реализации ее участвовали все вышеназванные женщины.

Женская издательская артель

После неудачи с совместным проектом члены кружка Трубниковой уже ни с кем не объединялись и приступили к созданию нового общества. Идея Трубниковой была проста и конкретна – организовать собственное женское предприятие по принципу ассоциации, используя интеллектуальные и материальные возможности участниц. Так появилась Женская издательская артель, известная также как Артель переводчиц или «Общество переводчиц».

Юридическое оформление артели проходило с трудом. Устав «Общества переводчиц» как товарищества на паях «с целью составления капитала»580, подготовленный Трубниковой и Стасовой, не утвердили. Процедура утверждения устава, хотя и упрощенная в 1862 году, все же оставалась запутанной и носила разрешительный характер.

Изменившиеся в конце 1862 года политические условия – выход правительства из кризиса, ужесточение режима, волна арестов – повысили цену протеста. Круг поддержки сузился. За дело взялась Философова. Но даже ее высокие связи не помогли зарегистрировать артель. Конец многолетним хождениям положил отказ министра внутренних дел А. Е. Тимашева, исходивший из того, что общество состояло из одних женщин и его деятельность предполагалась на очень широких основаниях. В 1868 году стало окончательно ясно, что устав женского общества на паях не разрешат. Хотя артельщицы в составе 36 человек приступили к делу сразу, еще в 1863 году, «чтобы не тратить времени на выжидание»581, и были вполне успешны. Но без официально утвержденного Устава «Общество переводчиц» могло быть в любой момент закрыто. Пришлось отказаться от идеи ассоциации в духе Чернышевского и зарегистрировать артель как частное предприятие – издательскую фирму «Трубникова и Стасова» (1868), что по российскому законодательству было возможно. Цель артели была двойной: улучшение положения женщин через предоставление им интеллектуального, престижного труда и заработка и влияние на общество, его ценности через предоставление ему «здорового чтения». Последняя цель, естественно, в документах не декларировалась. В «Общество женщин, ищущих умственной работы», по выражению В. В. Стасова582, принимались представительницы всех сословий. Организаторши брались обеспечить их литературным трудом, переводами и корректорской работой.

Распорядительницами артели были избраны Стасова и Трубникова, секретарем – В. В. Черкесова.

Для образования артельного капитала каждая из участниц должна была внести вступительный взнос в 15 рублей, также он мог быть внесен переводами или оригинальными статьями:

Позднее членский взнос для неимущих был понижен до 5 рублей и взимался в рассрочку. Было и бесплатное членство. Из каких денег образовался капитал в 3000 рублей, из текста В. В. Стасова неясно.

Артельщицы издавали детские книжки (в которых ощущался недостаток)584, популярную тогда естественно-научную литературу, беллетристику, а также книги, освещающие специфические проблемы женщин (как, например, книга А. Дауля «Женский труд в применении к различным отраслям промышленной деятельности» (СПб., 1869) с вступительной статьей П. Н. Ткачева). Это явилось первым опытом влияния на читающую публику через доступные участницам движения каналы воздействия, организованные ими самими.

На идею создания женской издательской артели в 1863 году откликнулось 36 женщин, которые стали ее учредительницами. Среди них были и аристократки – М. Г. Ермолова, В. Н. Ростовцева, А. П. Философова, и дворянки с более низким социальным статусом: Е. Г. Бекетова, О. Н. Бутакова, В. В. Ивашева, А. Г. Маркелова (Каррик), М. А. Менжинская (Шакеева), М. С. Ольхина, В. И. Печаткина (Глушановская), П. С. Стасова, В. П. Тарновская, А. Н. Энгельгардт, Н. А. Белозерская, Е. А. Штакеншнейдер, А. Н. Шульговская и др.

К 1865 году число членов артели увеличилось до 63. Состав организации был социально однородным: это были образованные женщины, имеющие одинаковые интересы и разделяющие одни ценности.

Структура организации была демократичной и отличалась широким вовлечением участниц в органы принятия решений. Были созданы такие коллективные органы, как совет выбора книги и комитет ценителей, который оценивал качество перевода. Комитет действовал по принципу: преимущество отдавать лучшей работе, из двух равных предпочесть работу беднейшей585. Объективно структура организации способствовала развитию единения, солидарности, взаимопомощи среди ее участниц. Можно сказать, что этим женщинам удалось воплотить в жизнь коллективную мечту российской интеллигенции об ассоциации свободного труда.

Коммерческая деятельность организации (а артель была рентабельным предприятием) сочеталась с деятельностью «идейной» – разработкой представлений, мнений, интерпретаций в отношении роли женщины, женского труда и т. д. Шло создание системы ценностей «новых женщин». Так, например, этим женщинам уже было очевидно, что «естественно» влиться в ряды интеллигенции женщинам не удастся. Прохождению в интеллигентские круги мешали патриархатные стереотипы самих русских интеллигентов, а также отсутствие систематических знаний и высшего образования. В этой среде начала формироваться идеология движения и новый тип солидарности, определенный гендерной принадлежностью.

Участницы кружка Трубниковой и издательской артели586 стали «рабочей группой» (она же «руководящая группа») по развитию сети женских организаций. Здесь же зародилась идея о самостоятельной организации высшего женского образования. Осознанной тактикой артельщиц было установление производственных связей в процессе издания книг с другими женскими организациями: с женской переплетной артелью В. А. Иностранцевой587 и с женской переплетной артелью на углу Торговой и Большой Мастерской улиц. Добавим, что книжные иллюстрации заказывались «иллюстраторшам», а в типографиях нанимались женщины-наборщицы.

К осени 1863 года артель получила первую готовую продукцию. С 1864 года артельщицы начали продажу книг через книжную лавку Н. А. Серно-Соловьевича, которая в это время находилась в руках его брата Владимира. Когда в 1867 году А. А. Черкесов открыл принадлежавший ранее Н. А. Серно-Соловьевичу книжный магазин на Невском проспекте, то вся продажа книг артели перешла к нему.

Трубникова вынашивала идею создания собственной женской типографии (которая реализовалась в начале XX века), женской книжной лавки, где все делалось бы руками женщин. Другими словами, она хотела расширить сферу приложения женского труда в издательском и книгопечатном деле, определяя его как наиболее доступный и возможный труд для женщин.

В 1863–1864 годы, после выхода в свет романа Чернышевского «Что делать?», было предпринято множество попыток по созданию женских производственных артелей по образцу и подобию мастерской Веры Павловны. Выжили только коммерческие предприятия, «идейные» артели развалились из‐за идеализированных представлений их устроительниц, а также из‐за отсутствия организационного опыта, профессиональных навыков и средств, то есть всего того, чем обладали и что сумели освоить участницы группы Трубниковой. Так, Е. Н. Водовозова588 описала случай провала швейной мастерской из‐за выкупленных трех проституток, которые подлежали перевоспитанию в артели и которые успешно ее развалили. Известны случаи, когда организаторы оказались просто экономически и юридически несостоятельными. Заметим, что успешности и рентабельности Женской издательской артели способствовала ее принадлежность «патронессам» Философовой и Стасовой, не ставивших перед собой цели получения личной прибыли и безвозмездно работавших в организации.

В 1862 году обстановка в стране изменилась. Правительство вышло из кризиса и отказалось от политики поддержания контактов с общественностью. Выстрел Д. Каракозова 4 апреля 1866 года оборвал последние сомнения – правительство вступило на путь охранительной политики. Было признано необходимым усиление власти и контроля за умами, что на деле вылилось в аресты, действия против артелей, библиотек-читален, учебников для народа и переводной литературы, как проводящей социалистическое учение. Теперь уже навсегда были закрыты «Современник» и «Русское слово». По мнению многих современников, анализировавших ситуацию, русское общество слишком порывисто реагировало на любое движение в сторону реформ и тем пугало правительство.

Ответом 1870‐х годов было усиление революционных настроений. Деятели радикального направления пришли к мнению, что либеральные реформы ни к чему не привели и что Россия осталась в том же безвыходном положении (Е. К. Брешко-Брешковская), другие увидели в этой ситуации возможности к дальнейшей радикализации общества (В. И. Ульянов-Ленин). Последний писал:

Закрытие «идейных» артелей не коснулось Женской издательской артели, так как по своему юридическому статусу она была частным предприятием. Артель просуществовала до 1879 года, обеспечивая группу образованных женщин постоянным заработком, служа «порождающей средой» женской активности. Определение «порождающей среды» как «устойчивой формы коллективных действий, способствующих формированию новых инициатив и организационных структур»590, предложенное петербургскими социологами, хорошо определяет суть деятельности этой женской группы. В этом смысле организация представляет одну из устойчивых форм коллективных действий. Коллективные действия, в свою очередь, рассматриваются как действия, формирующие группы людей, объединенных общими принципами и целями, разрабатывающих стратегию и закладывающих основы будущих организаций, как формирующих навыки политического участия.

В результате деятельности «триумвирата» (патронесс, дам-распорядительниц) в 1859–1862 годах сложилась общность женщин, которая в терминологии социологии общественных движений являлась «рабочей» или «руководящей группой». С появления таких групп в принципе начинается любое общественное движение.

Эта группа вычленила проблемы женщин в общем контексте российских проблем, создала самодеятельные добровольные организации женщин, заложила начало нового вида женской общественной деятельности: деятельность женщин в интересах женщин.

Первые женские организации выполнили функцию мобилизации ресурсов в женские организации и в движение. Внутренние ресурсы составляли время, усилия, денежные средства, сословные связи самóй «рабочей группы» и сочувствующих им лиц. Использование личных связей, сословных каналов для поддержки движения стало испытанным тактическим приемом. Примеров масса: от заказа военного ведомства, обеспечившего финансовую стабильность женской организации, до получения разрешений на такие крупномасштабные акции, как женские съезды.

Внешние ресурсы движения (макроусловия) также использовались максимально. Прежде всего это было российское законодательство, по которому женщины имели значительные гражданские и экономические права, достаточные для создания организаций и учреждения собственных предприятий. Успешная деятельность организаций помогала, в свою очередь, выполнить функцию рекрутирования, что расширяло возможности и стабильность движения.

Участницы движения определили проблемы своей социальной группы – образованных женщин, утративших свой социальный статус в результате проведения реформ и оценивающих свое социальное положение как неудовлетворительное. Они наметили пути решения проблем своей группы. Это были проекты по оказанию помощи женщинам в получении высшего образования, которое рассматривалось как способ интеграции в пореформенное общество и, в частности, на рынок высокооплачиваемого интеллектуального труда.

Женские организационные структуры появились на волне общедемократической мобилизации. То был шаг самоидентификации женской общественности. Но затем лидеры организаций определили для себя ту социальную группу, с которой они солидаризировались, которой были поддержаны и к которой они, собственно, принадлежали. Схема успешных коллективных действий, описанная Ч. Тилли591 как развивающаяся от организации – к мобилизации, а затем к осознанию общих интересов и к конкретным коллективным действиям, хорошо поддерживается российским историческим материалом. Стоит только добавить, что в российской практике женского движения вслед за коллективными действиями следовала новая волна создания организаций. Таким образом, создание организаций предшествовало коллективным действиям и одновременно следовало за ними.

Женские организации были широко распространены и охватывали различные сферы жизнедеятельности женщин. Сами участницы считали, что главная и «капитальная заслуга этих союзов в том, что они объединяют женщин и приучают их к совместной деятельности для достижения своих целей»592, то есть способствуют выработке духа корпоративности, формируют солидарность.

Очевидным результатом деятельности женских организаций всех типов явилось раскрытие потенциала личности, формирование представлений и ценностей «новых женщин», усвоение таких «неженских» ценностей и качеств как прагматизм, частная инициатива, предприимчивость, целеустремленность, трудолюбие. Деятельность этих организаций формировала новую социальную реальность.

Уже к концу 1870‐х годов в крупных городах империи, преимущественно в столицах, сложилась сеть женских организаций, то есть организационная инфраструктура женского движения. Первыми были организации благотворительного характера, как, например, Дамский тюремный комитет (основан в 1869 году), или «Общество для пособия бедным женщинам в Петербурге» (основано в 1865), или «Московское общество для пособия нуждающимся женщинам» (основано в 1863). В провинции больше всего были распространены дамские комитеты. Затем стали появляться образовательные структуры для женщин – видимый результат коллективных действий женской общественности при солидарной поддержке мужской интеллигенции. Так, в 1869 году были открыты Аларчинские (Петербург) и Лубянские курсы (Москва); в 1870 году – Владимирские курсы (Петербург) и бесплатные курсы для женщин в Киеве; в 1872 году – курсы ученых акушерок при Медико-хирургической академии (Женские врачебные курсы, Петербург) и женские курсы Герье (Москва); в 1876‐м – курсы для женщин в Казани; в 1878 году Высшие женские курсы открылись в Петербурге и Киеве. Вслед за этим появились организации в поддержку этих новых структур. «Общество вспомоществования слушательницам врачебных курсов» (1873), «Общество для пособия слушательницам медицинских и педагогических курсов» (1874), «Общество доставления средств ВЖК» (1878). Подобные процессы происходили и в других городах России.

Социальная инициатива в России всегда находилась в руках бюрократического аппарата, и традиции частной инициативы в решении социальных вопросов не было. Правительство с подозрением относилось к любой инновации в общественной жизни. Несмотря на это, деятельность женских организаций в крупных городах империи была постоянным фактором влияния на российскую общественную жизнь во второй половине XIX века. Цели женских организаций позволяют выделить два типа организаций: благотворительные организации женщин по поддержанию женщин «недостаточных» групп по возрастной, профессиональной и др. позициям, и солидарные образования женщин по поддержанию и развитию собственной социальной группы.

Стоит несколько подробнее остановиться на феномене женских благотворительных организаций, объектом благотворительности которых были женщины. Именно с них в России началось женское движение. Рассмотрение благотворительной деятельности как опыта женского лидерства и принятия социальной ответственности – российская особенность, отмеченная исследователями593.

М. И. Либоракина пишет о формировании нового типа женской благотворительности в России и обращает внимание на то, что по сравнению с западной женской благотворительностью российская имела другие цели, источники, способы финансирования и, добавим, принципы. В основе «феминистской благотворительности» лежал принцип личной самостоятельности женщин и их ответственности за свою судьбу. Отсюда деятельность активисток движения по созданию структур высшего образования, профессионального обучения, по оказанию помощи в поиске мест работы, созданию новых рабочих мест, поддержке женщин низших социальных слоев на их пути самоопределения своей судьбы (работа с проститутками, распространение идей взаимной поддержки). Источниками были не только традиционные пожертвования, членские взносы участников организаций, проведение лотерей, но «феминистское предпринимательство», то есть плата за предоставление услуг (например, образовательных, а также доходы от артелей, магазинов, мастерских). С позиции социологии общественных движений важно, что женская благотворительность явилась стратегией социальных изменений и что женские организации институализировались как благотворительные.

Отношение к благотворительности в рядах участниц движения было сложным. Она подвергалась осмеянию, критике и переосмыслению. В сторону традиционной благотворительности как «комильфотного» дамского поведения594 с ее иерархичными отношениями и зависимостью получателей благ участницы движения выпустили немало стрел. Движение шло по пути переосмысления благотворительных форм работы, отказа от традиционной филантропии в сторону создания женских солидарных объединений и новых форм деятельности. Это была осознанная политика участниц движения, что замечали и сторонние наблюдатели. В. В. Стасов писал: «Филантропия являлась первым шагом и опытом к тому, что было и выше, и глубже, и важнее. Вторые и третьи шаги не замедлили вскоре состояться»595. Р. Стайтс считает596, что благотворительность россиянок легко трансформировалась в феминизм.

Многие женские организации выступали как зонтичные, то есть имели подразделения и филиалы, вокруг которых, в свою очередь, формировались группы поддержки и которые функционировали зачастую как автономные организации. Например, «Русское женское взаимно-благотворительное общество» имело такие подразделения, как «детский очаг» и несколько общежитий для «интеллигентных женщин». Общежитие для одиноких женщин – идея «княжны-нигилистки» Макуловой, чья нищенская бездомная смерть в 1895 году сподвигла активисток движения к организации мест совместного проживания одиноких женщин.

«Общество попечения о молодых девицах в Санкт-Петербурге» (председательница – А. В. Арцимович) имело пять отделений, работавших практически самостоятельно: Василеостровское, Воскресенское, Выборгское, Литейно-Рождественское и Обводное. Организаторы – исключительно женщины среднего класса – работали с девушками и девочками-подростками из рабочего класса.

Все эти организации создавали инфраструктуру движения – сеть женских организаций, которые, реализуя свои инициативы, наращивали ресурсы движения. Появление на карте столицы значительного количества «женских анклавов», будь то помещения женских организаций или женских образовательных структур, которые в большинстве своем арендовали хорошие помещения в престижных районах, а частично были собственностью организаций597, придавало движению стабильность.

Движение испытало проверку на прочность и выживаемость уже в следующее десятилетие. В конце 1870‐х годов наступил очередной кризис власти. Политика выхода из кризиса министра внутренних дел и главы правительства М. Т. Лорис-Меликова строилась на послаблении режима в отношении либеральных инициатив и через них – консолидацию населения. М. Т. Лорис-Меликов пытался вывести страну из кризиса путем сочетания политики либеральных реформ, о чем свидетельствует предложенный им проект конституции с жесткими мерами против террористов. Но убийство 1 марта 1881 года Александра II не позволило стране продвигаться по пути либерализации общественной жизни.

С воцарением Александра III деятели либерального направления М. Т. Лорис-Меликов и военный министр Д. А. Милютин – сторонник высшего женского образования и покровитель женских медицинских курсов – были отправлены в отставку. Выход на политическую арену обер-прокурора Священного Синода К. П. Победоносцева и его лозунг «Осади назад!» определили политику репрессий и разгула мракобесия на последующие десять – пятнадцать лет.

Между тем, по мысли такого тонкого наблюдателя, как А. В. Тыркова, реформы Александра II выдвинули новые потребности, воспитали новые характеры, которые требовали простора и личного почина. В обществе накопилась политическая энергия, социальная отзывчивость, потребность высказаться, проводить свои мысли в жизнь, приносить пользу, жить общими, а не только личными интересами598. Правительство ставило препоны на пути любой инициативы, самой невинной и нужной, рассматривало как неблагонадежных всех, кто позволял себе откровенно и публично высказывать свое мнение. Правительство боялось людей с инициативой, не доверяло им, а они, в свою очередь, не доверяли правительству. Власть строила свой расчет на чиновниках. Но и здесь, в этой среде, появился новый тип чиновника – профессионала, преданного делу.

В 1880‐х годах в стране была предпринята попытка восстановить прежнюю сословность. В 1882 году пост министра внутренних дел и главы правительства занял всероссийски нелюбимый бывший министр народного просвещения граф Д. А. Толстой. В противовес реформам 1860‐х годов правительство провело ряд соответствующих контрреформ. В 1882–1892 годах были проведены городская и земская контрреформы. Либеральный университетский устав 1863 года был заменен в 1884 году новым, сильно ограничивавшим автономию университетов. С этого же года правительство стало практиковать отдачу неблагонадежных студентов в солдаты. Благодаря изменению административного устройства крестьянских общин (1886), изменению положения о земских начальниках (1889) власть сосредоточивалась в руках поместного дворянства, всесословность, самостоятельность земских учреждений снижалась. Сократилось применение суда присяжных, были изменены судебные уставы.

Но дворянство тоже не отличалось единомыслием, единого сословного сознания не было. По свидетельству А. В. Тырковой, «в дворянской интеллигенции росло горячее желание приносить пользу народу, уплатить долги предков, искупить грехи предыдущих рабовладельческих поколений»599. Именно в этой среде шло рекрутирование деятелей либерального и радикального движений. Сила оппозиции, по мнению Тырковой, заключалась в идейной пылкости, активности и запретности. Оппозиция сулила сделать народ счастливее и притягивала к себе все новые круги: земцев, помещиков, интеллигенцию.

Все эти политические изменения самым непосредственным образом сказались на женском движении. В первую очередь новые веяния коснулись женского образования. Известная фраза Александра III «Прекращай образование!» определила направление деятельности Министерства народного просвещения. Женское образование стало объектом рассмотрения особой комиссии об изыскании главнейших оснований для лучшей постановки женского образования под председательством товарища министра народного просвещения князя М. С. Волконского, учрежденной в декабре 1884 года. Поводом для создания комиссии послужила записка частного лица, поступившая на имя министра. Автор записки обращал внимание на пагубное влияние

Значительное число студенток в Петербурге и Москве в этой записке рассматривалось как нравственное зло и политическая опасность. Опасность «семейству» несла практика оставления курсистками своих семей (около 70% курсисток были иногородними), потери ими «всех оград своего пола» и практикующийся ими «мужской образ жизни» в меблированных комнатах в «крайней распущенности»601.

Принадлежала ли эта записка реальному лицу или это была провокация правительства, но под ее предлогом и в полном соответствии с новыми веяниями прием на ВЖК в 1886 году был прекращен. Только те курсистки, которые уже учились, получили разрешение закончить курсы. Через четыре года, то есть после выпуска последнего курса, Высшие женские курсы в Москве, Киеве и Казани были закрыты. Осенью 1889 года открылись только Петербургские курсы благодаря высоким личным связям учредительниц (А. П. Философовой, баронессы В. И. Икскуль). На протяжении пятнадцати лет петербургские курсы были единственными в стране. Но разрешение на их открытие было получено только тогда, когда последняя курсистка покинула здание на Васильевском острове. Тем самым преемственность между курсистками была прервана и с прежней автономией было покончено. Вместо директора курсов, избираемого советом профессоров, министерство назначило своего ставленника. Набор был сокращен, что привело к очень жесткому конкурсу при поступлении. Из программы был исключен весь естественно-научный цикл (как не соответствующий требованиям женственности). Для иногородних слушательниц был учрежден интернат, проживание на частных квартирах было категорически запрещено. Учредительницам ВЖК непросто далось решение продолжить работу в таких условиях, но после длительных дебатов большинством голосов они все-таки решили сохранить свое детище.

Вместе с тем комиссия М. С. Волконского рекомендовала изыскать возможности для создания женских училищ для представительниц низших слоев с одновременным сокращением числа женских гимназий и «очищением» гимназий от «нежелательных элементов». В отношении высшего образования женщин комиссия рекомендовала затруднять «сколь возможно» доступ женщин к высшему образованию602. Правительство напрямую связывало общественную и политическую активность женщин с уровнем их образования, в чем, безусловно, было право. Опросы курсисток показали, что их упорное стремление к высшему образованию имело своей целью обретение легитимной гражданской полноценности603.

Новый военный министр П. С. Ванновский оценил Женские медицинские курсы, находившиеся в ведении его министерства, как нелепость – и закрыл их. В 1882 году прием на курсы был прекращен, в 1886 году состоялся последний выпуск женщин-врачей. Группа активисток, инициировавших высшее женское медицинское образование, как и все участницы женского движения, вновь встала перед проблемой, которую, как казалось, они уже решили. Стало очевидно, что все успехи были временными. Поставленные цели – право на образование и труд – не были законодательно оформлены и потому, по сути дела, не достигнуты. Методы их достижения, такие как давление по сословным каналам, патронаж высокопоставленных дам, представлялись безнадежно устаревшими.

Но репрессивная тактика властей, направленная на ослабление женской общественной активности, на снижение образовательного уровня женской молодежи, напротив, радикализировала ее, укрепляла солидарность ее рядов. Молодые россиянки опять вернулись к практике получения образования за границей. По данным известного земского деятеля и организатора образования в России Н. В. Чехова, в 1889/1890 учебном году в Парижском университете из 123 студенток медицинского факультета 92 были русскими604.

Наступление на женские права шло также и по другим направлениям.

В рамках земской контрреформы были урезаны и без того минимальные политические права женщин. Если до принятия 12 июня 1890 года Положения о губернских и уездных земских выборах женщины, обладающие достаточным имущественным цензом, могли передать свой голос на выборах любому мужчине, то теперь круг мужчин сужался до круга ближайших родственников – мужа, сына, отца, брата. То есть женщину принуждали вернуться к семейной солидарности, характерной для традиционного общества. Заметим, что, по сути дела, это было не женским политическим правом, а правом крупной собственности, так как было порождено желанием власти усилить позиции крупных собственников в местных представительных органах. Женщины не имели прав в земских и городских самоуправлениях с момента их возникновения.

Как уже говорилось, все женские организации институционализировались как благотворительные. Часть из них благотворила в пользу женщин низших слоев населения, и это рассматривалось как дело общественной филантропии. Их «организаторшами», «доброволками» были женщины среднего класса, иногда представительницы аристократии, как, например, княгиня Щербатова – одна из учредительниц «Общества попечения о молодых девицах в Санкт-Петербурге».

Другие организации объединяли женщин по профессиональному признаку с целью создания условий взаимопомощи в освоении женщинами новых сфер деятельности. Как, например, «Общество взаимной помощи женщин-врачей» или Первая петербургская артель кассирш, бухгалтерш, продавщиц и конторщиц.

Но в 1880‐х годах организаторши, активистки движения испытывали глубокое разочарование. Они не видели какого-либо значимого результата своей деятельности. Казалось, они ходили по замкнутому кругу.

Нарастание кризиса движения ощущалось уже с середины 1880‐х годов (что совпадает по времени с началом правительственной реакции). В конце 1880‐х годов он стал очевидным. Движение нуждалось в идеологическом обосновании и обновлении. Отсутствие идеологии лишало движение динамики. Существовавшие идеологические заявки, объяснения и, главное, намеченные пути решения «женского вопроса» были уже исчерпаны, реализованы. Женские организации институционализировались.

Раздоры, взаимные обвинения все чаще имели место в среде женской «общественности». Например, журнал «Женское дело» обвинил Н. С. Лухманову – автора книги «Спутник женщины: настольная книга для женщин» – в спекуляции «женским вопросом», «что мы менее всего ожидали бы от женщины»605. По мнению журнала, книга Н. А. Лухмановой оказалась на недостаточной идеологической высоте. Руководство ВЖК не находило общего языка с курсистками в вопросе участия последних в общестуденческих политических акциях. Н. В. Стасова безуспешно вела беседы с курсистками, призывая их отказаться от участия в студенческом движении, объясняя, что они ставят под угрозу существование курсов. Курсистки не желали ничего понимать и принимать своего маргинального положения в студенческом сообществе. Они стремились к своей гражданской полноценности.

Все это дало право Тырковой написать об этом времени:

1893 год стал значимым для движения. В этот год началась подготовка к Первому международному женскому конгрессу и к Выставке достижений женщин в рамках Всемирной выставки в Чикаго. Подготовка вылилась в подведение итогов, в переосмысление пройденного пути. Стало очевидно, что старые стратегии исчерпаны, что на повестку дня встала проблема получения женщинами политических прав. Россиянки приняли участие в выставке и конгрессе (княгиня Шаховская, Е. Гарднер и др.). Вести из Чикаго, сообщения о достижениях женщин разных стран послужили толчком к дальнейшей деятельности.

Попыткой выйти из замкнутого круга старой стратегии и привычных методов работы стало создание женского клуба по типу закрытого мужского клуба для обсуждения проблем движения и своих собственных. Это было характерной чертой русского женского движения: каждая новая проблема решалась силами новой, созданной под нее организации.

Первая попытка получить разрешение на женский клуб, предпринятая в 1893 году, была отбита правительством, которое блокировало любую женскую активность, кроме институционализировавшейся благотворительности, и неуклонно возвращало женщин опять к благотворительной деятельности. Устроительницы женского клуба пошли на компромисс и после двух лет мытарств, не без помощи «некоторых высокопоставленных лиц», как сообщалось в женских журналах607, зарегистрировали в 1895 году организацию под неуклюжим, но политически корректным названием «Русское женское взаимно-благотворительное общество». Это был женский клуб, так они его видели. Об инновационности проекта говорит тот факт, что устроительницы испытали неожиданные трудности при аренде помещения: домовладельцы отказывались сдавать квартиру под женский клуб.

«Русское женское взаимно-благотворительное общество» (1895–1918)

Эта организация была инициирована деятельницами второго поколения движения, прежде всего А. Н. Шабановой и Е. И. Гарднер, при поддержке «маститых пионерок» и патронесс движения Н. В. Стасовой и А. П. Философовой. По времени своего возникновения, по своему составу, по своим идеям Общество выступило промежуточным звеном между женским движением XIX века с его целями, философией и опытом и появившимися новыми деятельницами с их «поколенческими» идеями, их видением проблем и целями.

Философова настаивала на том, чтобы создать не филантропическое общество, а настоящий женский клуб, главной целью которого была бы разработка и пропаганда идей равноправия. Стасова активно поддержала эту идею и, по воспоминаниям брата, так ее обосновала:

Судя по этой цитате, лидеры движения осмысляли внутренние, психологические проблемы женщин и определяли целью организации рост сознания ее участниц. Здесь, в стенах организации, ее члены повышали свой культурный и образовательный уровень, решали проблемы собственной самоидентификации, обретали новую коллективную идентичность и становились субъектами социальных изменений. Это был переход от благотворительной деятельности к созданию солидарности. В подтверждение этого вывода можно привести слова М. В. Безобразовой – первой в России женщины – доктора философии, – которая в своей речи на собрании членов Общества прямо говорила о важности женской солидарности и призывала участниц собрания заниматься не формально-безличной благотворительностью, а формировать союз единомышленниц, всемерно помогать друг другу в саморазвитии, получении образования, продвижении в науке, в преподавании в высших учебных заведениях609.

В первый совет организации вошли: Н. В. Стасова (председательница)610, А. Н. Шабанова (1‐я вице-председательница), А. Н. Чарноцкая (2‐я вице-председательница), А. И. Глаголева и И. Д. Познанская (секретарши), М. А. Ольхина (казначейша), А. П. Философова, Е. И. Гарднер, О. А. Андреева, П. Н. Тарновская, Н. И. Манасеина, Е. К. Мышлаевская и, в качестве почетного члена, фрейлина Ее императорского величества Е. С. Озерова за «неоценимые услуги»611.

Устав общества, утвержденный с великим трудом 12 мая 1895 года, декларировал своей целью «оказание помощи нуждающимся лицам женского пола, проживающим в Петербурге»612. Помощь Общества, согласно Уставу, могла выражаться:

Кроме того, понятие «помощь» обрело еще новую трактовку и означало не только материальную, но и духовную поддержку, «обмен духовными ценностями», по мысли А. В. Тырковой614. Организация ориентировалась на «свой круг» образованных, профессионально активных женщин, которым было нужно место для встреч и общения, условия для повышения своего образовательного и профессионального уровня.

Список членов Общества (в коллекции Российской Национальной библиотеки без года издания) дает 923 фамилии615. По свидетельству Е. Чебышевой-Дмитриевой, «за 2–3 года в общество вступило порядка 2000 человек, все выдающиеся женщины Петербурга: писательницы, врачи, художницы, журналистки…»616. Члены общества рассматривали его как клуб, как средство выхода из «узкого круга семейных и служебных связей»617. Мобилизация носила качественный, интенсивный характер (по C. Jenkins)618, то есть в движение рекрутировались убежденные сторонницы общественной активности женщин. «Невещественные ресурсы»619 (по J. Freeman) – люди (представительницы той же социальной группы) – были мобилизованы, судя по всему, максимально. Резерв движения лидеры организации видели в той массе молодых женщин, которые приезжали в столицу в поисках экономической независимости, нетрадиционной женской самореализации, то есть тех, кто шел по дороге, уже проторенной ими. Поэтому реализация идеи конструктивной (феминистской) благотворительности в отношении этой специфической группы женщин, создание солидарности широко практиковались «Вз.-благ. обществом».

С этой целью в Обществе и были созданы бюро по приисканию рабочих мест, общежития, детские очаги, кассы взаимопомощи, читальни с русской и иностранной литературой, просветительские кружки. При Обществе действовали курсы иностранных языков, кружок по оказанию первой медицинской помощи, бухгалтерские курсы. Таким образом, внешняя, видимая его деятельность носила просветительский и организационный характер, в то время как невидимая, латентная, состояла в создании духа корпоративности и солидарности женщин среднего класса.

Но, пожалуй, главным достижением «Вз.-благ. общества» и его основной функцией было создание и поддержание на протяжении двадцати трех лет (1895–1918) «женского пространства», «порождающей среды» женской активности, анклава женской гражданственности. О. Шапир называла большую квартиру на Спасской улице, которую Общество арендовало двадцать три года и которая была открыта ежедневно с 11 до 24 часов, не иначе как «женским домом» в Петербурге. В традиционной русской дворянской культуре таких «женских» мест не было. Задачу сохранения помещения активистки организации оценивали как одну из самых важных620.

Именно в помещении «Вз.-благ. общества» появилась возможность собираться «в своем кругу». Здесь происходило личное знакомство, устанавливались товарищеские отношения, формировался корпоративный дух, солидарность, самосознание, то есть шел процесс идентификации себя и членов организации как представительниц одной социальной группы, одного круга, участниц общего дела. Этому способствовала клубная жизнь организации с обязательными товарищескими вечеринками по 1‐м и 15‐м числам каждого месяца, с ежегодным торжественным званым обедом 25 октября в честь дня основания «Вз.-благ. общества», еженедельными заседаниями совета Общества, открытого для посещения его членами; общими собраниями (3–4 раза в год), празднованием юбилеев. Критика деятельности «Вз.-благ. общества» как чрезмерно досуговой с позиций сегодняшнего дня представляется несправедливой621.

Здесь, в стенах «Вз.-благ. общества», были громко отпразднованы с привлечением городской общественности 40-летние юбилеи общественной деятельности Философовой и общественной и литературной деятельности А. Н. Энгельгардт; 25-летние юбилеи врачебной и общественной деятельности А. Н. Шабановой, литературной и общественной деятельности О. А. Шапир, педагогической – доктора математики Е. Ф. Литвиновой.

Другими словами, в организации происходили не только процессы мобилизации участия, то есть притока новых людей, рекрутирование их в движение, но и процессы мобилизации действия – развитие активности организации и движения в целом.

Не менее важным процессом для развития движения был процесс мобилизации консенсуса. Мобилизация консенсуса – это процесс выработки системы ценностей, значений, интерпретаций проблем и событий с позиций своей социальной группы, а стало быть, этот процесс напрямую вел к выработке идеологии движения. Мобилизация консенсуса проходила на литературных вечерах и лекциях, во время заседаний реферативного отдела, созданного специально «для большего обмена мыслей». В результате была реализована поставленная цель: «создать центр для развития солидарности»622.

Стоит ли говорить, что деятельность организации находилась под неусыпным контролем властей. В первую очередь, это относилось именно к деятельности реферативного отдела: «обмен мыслями» больше всего интересовал власть. И хотя заведующая отделом, доктор юридических наук Ф. М. Кауфман, сознательно выбирала нейтральные темы для обсуждений, тем не менее в 1901 году градоначальник запретил деятельность отдела.

Акции общественного звучания, инициируемые «Вз.-благ. обществом», развивались в рамках благотворения. Другой возможной формы проявления женского «политического» не существовало. В 1898 году члены общества приняли участие в акции «На помощь пострадавшим от наводнения», в 1899 году собрали деньги для пострадавших от голода (11 909 рублей) и организовали столовые в голодных губерниях, в 1904 году собирали средства в помощь жертвам войны на Дальнем Востоке. Но подобная деятельность не соответствовала потребностям и претензиям многих его членов.

Только в 1904 году в связи с новым «подъемом умственной жизни» в российском обществе открылись возможности для расширения репертуара действий и для реализации женского политического участия. В том году во «Вз.-благ. обществе» была создана комиссия по исследованию женского труда в России (председательница Е. В. Авилова). Комиссия изучала правовое положение женщин, условия их работы в государственных и частных учреждениях. Результаты этой исследовательской деятельности привели позднее к обоснованию новых коллективных действий.

В том же 1904 году по инициативе Е. А. Чебышевой-Дмитриевой было создано справочное бюро по женскому вопросу. Помимо установления связей с центрами женского движения по миру, интеграции в мировое женское сообщество, цель бюро была определена как сбор материалов о международном женском движении. Это были поиски новых идей, направлений и форм деятельности.

Потребность в клубных организациях, служащих «порождающей средой», то есть местом и одновременно формой женской активности, обнаруживается с очевидностью. Такой же женский клуб возник в Саратове, но просуществовал он недолго. Министерство внутренних дел не утвердило его устав: власть старалась пресечь «неестественные» формы взаимодействия женщин. Активистки саратовского клуба также пошли по уже апробированному пути: продолжили свою клубную работу и обсуждение проблем женщин под видом благотворительной деятельности Женского комитета при «Обществе пособия беднейшим». Председательницей Общества стала А. А. Кальманович – в будущем известная феминистка, одна из немногих российских радикалок от феминизма, член ЦК Союза равноправности женщин623.

Во многих крупных городах Российской империи шел процесс обсуждения и осмысления проблем образованных женщин среднего класса в разного рода женских клубах, скрывающихся под вывесками дамской благотворительности. Так, в 1880‐х годах в Харькове действовало «Общество взаимопомощи трудящихся женщин», которое на деле добивалось доступа женщин в Харьковский университет и создания в городе высшего женского учебного заведения. Многие начинания профессионально активных женщин не смогли быть реализованными как по причинам ограничения сфер женской активности, так и из‐за отсутствия опыта. Сведения о таких проектах встречаются на страницах женской прессы. Так, в 1880‐х годах в Петербурге женщинами-врачами была предпринята попытка открыть на паях амбулаторную лечебницу для женщин и детей624, а в Москве – также на артельных началах устроить женскую типографию, служащими и работниками которой должны были стать одни женщины625. Министерство внутренних дел не утвердило устав типографии. В 1900 году в Тифлисе было создано «Женское нефтяное общество» по инициативе врача Е. Г. Сагада-Посербской, которое поддерживало техническое образование женщин. В пользу общества Сагада-Посербская передала принадлежащий ей нефтеносный участок626. Позднее она стала председательницей Грузинского Союза равноправности женщин.

В 1880–1890‐е годы правительство в очередной своей атаке на общественность сузило до предела репертуар действий женских организаций, жестко сведя его к благотворительности. Но идеи благотворительности, даже в продвинутой форме с элементами самопомощи, направленной на освоение нетрадиционных для женщин сфер деятельности, уже не устраивали активисток движения. Им было очевидно, что это тупиковый путь.

Встала проблема артикуляции менее очевидных проблем женщин, обнаружения невидимых барьеров на пути легализации участия женщин в публичной сфере. Лидерами ощущалась необходимость идеологического обеспечения деятельности существующих организаций, корректировки целей, поиска новых форм активности.

Коллективные действия, понимаемые как совместные действия представителей какой-либо социальной группы, не имеющей институционального представительства, направленные на реализацию интересов своей группы или любой другой дискриминированной группы, начались с момента создания организаций.

Лидеры, члены «руководящих групп», участницы движения осознавали наличие интересов, определенных гендерным признаком, и проводили мобилизацию ресурсов в интересах некоторых групп женщин. Так родился новый тип солидарности.

Первым опытом женского включения в коллективные действия общественности явилось участие в движении воскресных школ (1860–1862). В отличие от европейской традиции это был светский образовательный проект в интересах рабочих столицы и первый опыт коллективных действий российской интеллигенции. В других городах России это движение развивалось и позднее (уже после того, как петербургские школы были закрыты), вовлекая в орбиту своей деятельности социально активных женщин.

Школу «воскресных школ» прошли многие общественные деятельницы, как, например, А. М. Калмыкова, Х. Д. Алчевская, Н. В. Стасова, П. С. Стасова, А. И. Европеус, Н. А. Белозерская. Помимо организации «общих», без гендерной маркировки, воскресных школ, которые посещали мужчины, были созданы воскресные школы специально для женщин627. Одной из проблем, с которой столкнулись устроители, было отсутствие доступной «народной» литературы для чтения. «Патронессы» попытались решить проблему силами образованных женщин. На исполнение этого своеобразного социального заказа была направлена деятельность Женской издательской артели, устроительницы которой одновременно с проблемой создания рабочих мест для интеллигентных женщин решали проблему создания «правильной» массовой литературы для народа. А. М. Калмыкова (1849–1926), например, профессионально занялась этой проблемой: в 1889 году она открыла склад народных изданий в столице, через который формировались школьные и народные библиотеки.

Сочетание представлений о специфических интересах своей социальной группы с общими генерализированными верованиями российской интеллигенции о долге перед народом, осознание гендерных проблем и рассмотрение их в применении к различным социальным слоям и сословиям – отличительная черта российского женского движения. С момента зарождения движения была поставлена цель мобилизации ресурсов не только в пользу женщин «образованных классов», но и «невладеющих общественных групп». Весь путь движения – балансирование между интересами женщин различных классов, сословий, состояний. Это была попытка сочетать классовые и гендерные интересы. Идея единых женских интересов, которую обосновывали О. А. Шапир, А. А. Кальманович, М. И. Покровская и другие феминистки, часто обсуждалась на разного рода собраниях и митингах женщин. Например, во «Вз.-благ. обществе» имела место острая дискуссия, на которой обсуждалась организация сбора средств для нужд Общества на благотворительных мероприятиях и был поставлен вопрос, имеют ли моральное право образованные и более-менее «достаточные» женщины оттягивать на себя средства, которые могли бы пойти на нужды менее защищенных слоев населения, в том числе женщин низших социальных классов628.

А. М. Коллонтай категорически отрицала существование общих внеклассовых интересов женщин и возможность сотрудничества «буржуазок» и работниц.

Коллективные действия в поддержку женского образования

Высшее образование как непременное условие интеграции женщин в пореформенное общество, сохранения прежнего статуса и идентичности – побудительный мотив коллективных действий по организации высшего женского образования самими женщинами.

Для широких кругов общественности эта проблема также стала коллективным интеллигентским верованием, что обеспечило ей самую широкую поддержку, в том числе и в среде «идейных» чиновников. По свидетельству современника, вопрос о женском просвещении стал «лозунгом свободы»629. Понятно почему: университеты являлись анклавом, порождающей средой новых парадигм мышления и поведения, источником всякого рода инноваций. Поэтому борьба женщин за высшее образование воспринималась так серьезно и ее противниками, и ее сторонниками. Эта проблема стала символом реформ.

В конце 1850‐х годов, на пике демократического подъема, правительство пошло на уступки в вопросе женского образования. Министр просвещения А. С. Норов воспринял идеи профессора Главного педагогического института и инспектора Павловского института Н. А. Вышнеградского о необходимости внесословного женского среднего образования. Таким образом, в 1858 году в Санкт-Петербурге состоялось открытие в составе Министерства народного просвещения первых казенных женских училищ, которые очень скоро были преобразованы в женские гимназии. Через год Ведомство учреждений императрицы Марии открыло свои, «мариинские» женские гимназии. Уже при следующем министре просвещения графе Д. А. Толстом женские гимназии подверглись контролю и притеснениям, а их идейный отец Н. А. Вышнеградский вынужден был уйти в отставку630.

Санкт-Петербургский университет первым допустил в свои стены женщин на правах вольнослушательниц. Осенью 1859 года ректор П. А. Плетнев привел в аудиторию первую женщину – Н. И. Корсини. Вскоре к ней присоединились М. А. Богданова (Быкова), А. П. Блюммер, В. А. Кашеварова-Руднева, М. А. Коркунова (Манасеина), М. А. Обручева (Бокова, Сеченова), Н. П. Суслова.

Советы университетов в большинстве своем проголосовали за право женщин на университетское образование. Четыре совета из шести (то есть все, кроме Московского и Дерптского) поддержали женщин. Санкт-Петербургский, Казанский и Киевский университеты признали право женщин на ученую степень. В записке совета Санкт-Петербургского университета прямо говорилось:

Обучение женщин в университетах было правомочным, потому как закон о высшем образовании, по понятным причинам, был гендерно-нейтральным.

Но мнение университетов не стало определяющим в политике министерства. Арест Чернышевского в 1862 году и разгром Польского восстания в 1863‐м обозначил конец «оттепели». Новый университетский устав 1863 года закрепил юридическое неравенство полов в сфере высшего образования. Циркулярное письмо от 20 июля 1863 года прямо запрещало женщинам посещать занятия в качестве вольнослушательниц, то есть в той форме, в которой произошло их вхождение в высшую школу.

В проекте устава было предложение (приложение к §100) допускать женщин, выдержавших испытания, в университеты наравне с мужчинами632, но комиссия его не приняла. В 1864 году последние вольнослушательницы – «незваные гостьи университетов» были изгнаны из их стен и Медико-хирургической академии в Санкт-Петербурге. Высшее образование стало юридически мужской привилегией.

Дальнейшая деятельность «триумвирата» и членов их символической «рабочей» или «руководящей группы» по высшему женскому образованию в лице Е. И. Конради, А. Н. Энгельгардт, Н. А. Белозерской и других развивалась в направлении создания общедоступных образовательных курсов для женщин. Цель курсов – получение женщинами знаний в объеме полного курса мужских классических гимназий, что вплотную подводило женщин к университету. Также члены руководящей группы разрабатывали идею создания женского университета. Н. В. Стасова, по свидетельству ее брата, видела эту ситуацию так:

Женщины активно работали с профессурой Университета и Медико-хирургической академии634 и получили их солидарную поддержку635. Активистки собрали более 400 подписей под прошением о создании курсов для женщин и подали его министру народного просвещения графу Д. А. Толстому и ректору Санкт-Петербургского университета К. Ф. Кесслеру в мае 1868 года. В ноябре 1868 года А. П. Философова, Е. Н. Воронина, Н. В. Стасова ходатайствовали перед министром о разрешении курсов для женщин и организовали давление на министра по семейным и сословным каналам636.

В июле 1869 года министр отказал им по причине «слишком серьезной» программы и потребовал смешанного состава слушателей. В результате многочисленных обсуждений было решено пойти на компромисс, и 29 ноября 1869 года разрешение на открытие популярных лекций для мужчин и женщин было наконец получено. В конце 1869 года в Петербурге открылись Аларчинские курсы. В Москве в том же году и также женскими усилиями при поддержке московского генерал-губернатора и ректора Московского университета открылись Лубянские курсы. Владимирские общедоступные курсы в Петербурге начали действовать в 1870 году. Основным их контингентом также были женщины. Курсы просуществовали до зимы 1875/1876 года. По некоторым сведениям, Аларчинские и Владимирские курсы суть одни и те же общедоступные публичные лекции, менявшие свое название в связи со сменой места расположения: переездом из здания 5‐й мужской гимназии у Аларчина моста в здание Владимирского уездного училища637. Распорядительницей курсов была избрана Н. В. Стасова638. «Мужская» солидарная помощь была оказана педагогом и редактором журнала «Учитель» И. И. Паульсоном, взявшим на себя ответственность за курсы перед правительством, директором Аларчинской гимназии, предоставившим бесплатно помещение под курсы, а также профессурой – А. Н. Бекетовым, К. Н. Бестужевым-Рюминым, Н. П. Вагнером, Д. И. Менделеевым, О. Ф. Миллером, Ф. В. Овсянниковым, А. С. Усовым, А. С. Фамилицыным.

В том же 1870 году открылись бесплатные курсы для женщин в Киеве. В 1872 году в Москве были открыты Публичные высшие женские курсы профессора В. И. Герье, которые давали историко-филологическое образование.

Правительство в лице министра народного просвещения графа Д. А. Толстого вынужденно пошло на уступку. Причина заключалась в том, что с начала 1870‐х годов русские женщины, не имея возможности получить высшее образование на родине, стали уезжать учиться за границу, где, к неудовольствию властей, общались с российской эмиграцией. Именно охранительная тактика подвигнула правительство на открытие публичных женских курсов в стране.

Управляла Аларчинскими-Владимирскими курсами та же «руководящая группа». Был создан комитет, в который в 1870‐е годы входили Трубникова, Стасова, Философова, Н. А. Белозерская, Е. Н. Воронина, А. В. Вебер, М. Г. Ермолова, Е. И. Конради, М. А. Менжинская, В. Н. Тарновская639. Последняя заведовала финансами Аларчинских-Владимирских, а затем и Бестужевских курсов.

Вокруг всех этих курсов складывались свои «рабочие группы», свои круги поддержки, свои сообщества. Курсы были еще одной «порождающей средой» женской активности. Практически все социально активные петербурженки прошли «школу» каких-либо курсов, особенно много деятельниц российского феминизма вышло из стен Женских врачебных курсов.

Все эти женские образовательные курсы не являлись, строго говоря, женскими организациями, но это были видимые результаты движения. Курсы были узловыми структурами в сети женских организаций и также выполняли функции рекрутирования участников и сочувствующих, формирования коллективных верований.

Как прозорливо заметил обер-полицмейстер Ф. Ф. Трепов:

Одновременно курсы способствовали повышению личных шансов участниц движения на профессиональный успех, на вертикальную мобильность.

Женские врачебные курсы

Одним из «узлов» женской сети явились Курсы ученых акушерок при Медико-хирургической академии (они же Женские акушерские курсы, затем – Женские врачебные курсы). «Рабочая группа» этого женского проекта сосредоточилась вокруг Медико-хирургической академии (МХА), в которой прецедент обучения в Академии женщин имел место даже в самые неблагоприятные времена. Если в 1863 году Н. П. Суслова и М. А. Бокова вынуждены были покинуть Академию и уехать учиться в Цюрих, то В. А. Кашеварова-Руднева в том же году сумела получить стипендию и «прикомандироваться» к Академии на учебу от Оренбургских казачьих войск. Используя свои связи, она сумела получить поддержку генерал-губернатора Оренбургского края генерала Крыжановского и начальника казачьих войск генерал-майора Безака на условиях дальнейшей отработки врачом среди женщин-мусульманок Оренбуржья.

Министр образования граф Д. А. Толстой никак не мог согласиться на открытие врачебных женских курсов в своем ведомстве. Навстречу женщинам пошел военный министр Д. А. Милютин, который взял курсы под свое крыло.

Сведений о какой-либо организационной структуре или отдельной «рабочей», «руководящей группе» женских врачебных курсов не найдено. По сути дела, это были все те же лица, работавшие над созданием Владимирских-Аларчинских женских курсов. Исследователи называют Н. В. Стасову, О. А. Мордвинову, Е. И. Конради, В. П. Тарновскую, М. В. Ивашеву, А. П. Философову641. Можно предположить, что контакты активисток женского медицинского образования с Академией носили неформальный характер, но круг поддержки расширился, и был найден источник финансирования проекта в лице семьи Шанявских.

Активность пионерок женского медицинского образования сопровождалась и поддерживалась позитивными дискурсивными тенденциями. В среде петербургской интеллигенции было распространено мнение («выстроенное» в том числе и на опыте участия сестер Крестовоздвиженской общины в Крымской войне) о предрасположенности женщин к медицинской деятельности в силу имманентно присущих женщине особенностей ее натуры – милосердии и сострадании.

Начальник Академии Н. И. Козлов (1869–1871), поначалу настроенный крайне негативно и заявивший, что женщины появятся в Академии «только через его труп», изменил свое мнение. Не только распространение демократических настроений сыграло в этом свою роль. На изменение воззрений Козлова могло повлиять получение второй золотой медали В. А. Кашеваровой-Рудневой в выпуске 1867 года. Оказало на него давление и стремление собственной дочери к медицинскому образованию, как и дочерей других высокопоставленных представителей этой сословной и профессиональной страты. Дочь Н. И. Козлова П. Н. Тарновская (состояла в браке с врачом-венерологом В. М. Тарновским) стала курсисткой первого набора, а затем врачом и известной общественной деятельницей, феминисткой. Дочь адмирала Казакевича Е. П. Казакевич-Стефановская также стала не только врачом, но и активисткой феминистского движения.

2 декабря 1867 года Медико-хирургическая академия подтвердила диплом Н. П. Сусловой, получившей образование за границей, предоставив ей диплом на звание женщины-врача; второй стала М. А. Бокова, также добившаяся права вторичной защиты своей диссертации и звания женщины-врача.

Так или иначе, но демократические верования российской интеллигенции, ее солидарные усилия по созданию высшего женского медицинского образования позволяют интерпретировать проект женских врачебных курсов как коллективные действия российской интеллигенции, как и все другие акции в поддержку высшего женского образования. Подтверждением может служить вывод историка Б. Б. Глинского:

В 1868 году Трубникова провела у себя на квартире совещание по вопросам преподавания на будущих женских врачебных курсах, на котором присутствовало 50 женщин – подписанток петиции с требованием открытия курсов и 43 профессора из Университета и Медико-хирургической академии. Председателем собрания был А. П. Наранович – в то время начальник МХА (1867–1869), секретарем собрания – профессор И. М. Сеченов.

Также встречается упоминание о собрании «рабочей группы» женского медицинского образования в рассказе о праздничном обеде в честь окончания Академии В. А. Кашеваровой-Рудневой в доме Тарновских в 1868 году. На этом обеде профессура Академии в лице Н. И. Козлова, В. М. Тарновского, М. М. Руднева, В. В. Сутугина, В. М. Флоринского и других после пламенной речи П. Н. Тарновской обсудила идею женских врачебных курсов при Академии643. С Козлова было взято слово, что он будет содействовать созданию курсов. Сутугин и Флоринский взялись за разработку программы.

Таким образом, крупные чиновники от медицины (А. П. Наранович и Н. И. Козлов) вошли в эту условную «рабочую группу» и в 1870 году вместе с членами Совета МХА Н. Ф. Здекауэром, А. Я. Красовским, ссылаясь на старинную инструкцию, обязывающую врачей просвещать повитух в «бабичьем деле», ходатайствовал перед военным министром Д. А. Милютиным об открытии при Академии курсов акушерок. Д. А. Милютин – просвещенный деятель эпохи Александровских реформ – полностью поддержал инициативу. Л. А. Родственная-Шанявская – богатая сибирячка, владелица золотых рудников, энтузиастка женского медицинского образования – пожертвовала на открытие курсов сумму в 50 тысяч рублей. Это решило дело. 6 мая 1872 года Высочайшим повелением пожертвование было разрешено принять и привести в исполнение предложение военного министра. В целом семья Шанявских пожертвовала на дело высшего женского медицинского образования около 1 миллиона рублей, включая средства на организацию Женского медицинского института.

Профессура Медико-хирургической академии поддерживала устремления своих слушательниц. На акушерских курсах негласно читался полный «мужской» курс медицины, несмотря на то что оплата за преподавание была существенно ниже: в 1872 году она составляла всего 700 рублей в год644. Тем не менее здесь преподавала профессура мирового уровня: А. П. Бородин (химия), А. П. Доброславин (гигиена), Н. П. Ивановский (общая патология и патологическая анатомия), А. Я. Красовский (акушерство), А. Я. Лавдовский (гистология), К. А. Раухфус (педиатрия), К. К. Рейер (оперативная хирургия, клиника), М. М. Руднев (патологическая анатомия), И. М. Сеченов (физиология), П. П. Сущинский (фармакология и рецептура), Н. В. Склифосовский (хирургия), В. М. Тарновский (венерология), О. А. Чечет (нервные болезни), Ю. М. Чудновский (терапия).

Отношение студентов к курсисткам было насмешливым, но в целом доброжелательным. Они называли их «зубрилками» и «парфетками»645.

Группе поддержки врачебных курсов и самим курсисткам пришлось пройти через серьезное испытание: ажиотаж, раздуваемый охранительной печатью, слухи о том, что курсистки азартно по ночам режут трупы, носят в карманах внутренности, пьют чай из черепов и вступают в гражданские браки со студентами и т. д. Но публика была успокоена простым ходом – привлечением к деятельности курсов известных и статусных женщин-«патронесс» вроде М. Г. Ермоловой – вдовы генерал-майора, женщины светской, властной и авторитетной, с широкими связями, которая стала почетной инспектрисой курсов.

Средства курсов складывались из процентов с капитала, пожертвованного Л. А. Шанявской, годовой платы за обучение в 50 рублей и еще 50 тысяч рублей, дополнительно пожертвованных все той же Шанявской «на текущие расходы». С 1877 года военное министерство начало финансировать курсы в размере 10,5 тысячи рублей ежегодно с дополнительными единовременными субсидиями. Бюджет курсов доходил до 44 тысяч рублей в год, что было достаточным при использовании материальной базы Академии646.

Возникли организации, обслуживающие курсы: «Общество вспомоществования слушательницам врачебных курсов» (1874) и «Общество для пособия слушательницам медицинских и педагогических курсов» (1874), которые собирали денежные средства традиционно благотворительным путем – через организацию концертов, балов, устройства лотерей и т. д. Так, «Общество пособия слушательницам» истратило за десять лет не менее 50 тысяч рублей, преимущественно на поддержание «недостаточных» курсисток647.

По сословным и семейно-родственным каналам «рабочая группа» постоянно лоббировала вопрос о преподавании медицинского курса в полном объеме. В 1876 году такое разрешение наконец было получено. Курсы стали пятилетними и были переименованы в Женские врачебные курсы.

Одним из аргументов сторонников высшего женского образования стало постановление правительства от 21 мая 1873 года, обязывающее всех женщин-студенток, обучавшихся в Цюрихе, возвратиться в Россию не позднее 1 января 1874 года. В случае неподчинения власти грозили непризнанием дипломов и запретом на профессиональную деятельность648. Правительство было напугано революционной активностью женщин и контактами студенток с русской эмиграцией в Цюрихе. Поэтому все россиянки, обучавшиеся за границей, были огульно обвинены в том, что вместо науки они

Женщины-медички обвинялись в особой безнравственности:

Этот провокационный и нелояльный ход правительства к своим гражданкам был использован против него самого. «Рабочие», «руководящие группы», ходатайствующие об открытии Высших женских курсов и Высших врачебных женских курсов, получили дополнительные аргументы к своим требованиям. В итоге в сентябре 1873 года Высочайшим повелением была учреждена комиссия для составления проекта устава Высших женских курсов в Петербурге и Москве.

Медички – одна из наиболее активных профессиональных групп женского движения. Первый выпуск женщин-врачей состоялся в 1878 году и с момента выпуска начал инициировать действия по продвижению своей группы. Ими были выдвинуты требования предоставить женщинам-врачам право работать ординаторами, учредить нагрудный знак с аббревиатурой ЖВ – «Женщина-врач»651 и отменить звание «ученая акушерка». В январе 1883 года правительство опять решило переименовать женщин-врачей в «ученых акушерок». Общее собрание женщин-врачей расценило эту акцию как умаляющую их профессиональные достижения. В результате протестных акций решение было отменено 18 февраля 1883 года и женщинам-врачам присвоили звание «врач женщин и детей». Шабанова оценила это с позиции коллективной женской идентичности и в терминах движения – «победа женщин над самым могущественным министерством <внутренних дел. – И. Ю.> России».

6 августа 1882 года по распоряжению нового военного министра П. С. Ванновского прием на женские врачебные курсы был прекращен с правом слушательниц завершить обучение. В конце 1886 года курсы перестали существовать. Женщины-врачи активно работали над проблемой их возобновления. Они собирали подписи под петициями, пропагандировали идею высшего женского медицинского образования в прессе, проводили кампанию по сбору средств. Цель была обновлена: не восстановить Женские врачебные курсы, а создать Женский медицинский институт. В кампании активно участвовали, воздействуя по своим каналам, Тарновская, Философова, баронесса Икскуль. Философова, например, в личной переписке доказывала старшему врачебному инспектору Л. Д. Рагозину и врачу И. В. Бертенсону общественную пользу женского медицинского образования652.

Средства на женский медицинский институт собирали по всей стране. Опять последовало крупное вложение Л. А. Родственной-Шанявской (700 тысяч рублей). Государственный Совет дважды рассматривал вопрос и 26 апреля 1895 года утвердил устав института. Высочайшее повеление последовало 1 июня 1895 года. В результате Женский медицинский институт был открыт 14 мая 1897 года.

Так же как и при возобновлении Бестужевских курсов, вместо традиционного самоуправления – выборов директора и деканов, как это было на Женских медицинских курсах, – Женский медицинский институт вынужден был принять практику назначения начальства от министерства. Также обязательным было требование к курсисткам жить в институтском общежитии, деньги на которое также собирались по подписке по всей России.

Все эти строгости не остановили медичек, которые по-прежнему оставались передовой группой высшего женского образования и профессиональной самореализации женщин. Еще в 1896 году они начали кампанию за уравнение профессиональных прав женщин и мужчин-врачей и поставили перед собой задачу добиваться прав на профессорское звание и преподавание в высшей школе.

Высшие женские курсы (ВЖК)

Тактика лоббирования «группы Трубниковой», или, по словам неизвестной современницы, «маленькой кучки издательской артели»653, привела к подписанию 9 апреля 1877 года Высочайшего повеления, разрешающего открывать в университетских городах Высшие женские курсы при содействии местных профессоров на имя одного из них. В Санкт-Петербурге ответственность и звание учредителя принял на себя профессор университета К. Н. Бестужев-Рюмин. 20 сентября 1878 года Высшие женские курсы были торжественно открыты. Практически одновременно с петербургскими ВЖК возникли в Киеве (1878). В Москве с 1872 года действовали Публичные высшие женские курсы профессора В. И. Герье, которые в 1900 году стали Московскими женскими курсами. В Казани с 1876 года действовали высшие женские курсы, которые первоначально были организованы по образцу курсов В. И. Герье, но после разрешения открывать женские курсы с университетскими программами на них были организованы два отделения и расширен круг преподаваемых дисциплин. Также был поднят вопрос о создании ВЖК в Одессе.

Высшие женские курсы стали университетами для женщин, но они не давали диплома и, соответственно, никаких прав. Одновременно с тем они были еще одним «узлом» женской сети, со своими лидерами, активом, участницами, группой поддержки.

Поскольку все высшее женское образование в России начиналось как частная инициатива и в этом статусе существовало при незначительной поддержке правительства, то вопрос поиска ресурсов стоял очень остро. Практически сразу возникла новая общественная инициатива – создание новых, «обслуживающих» общественных организаций – разного рода обществ по доставлению средств. В Петербурге это были «Общество вспомоществования слушательницам врачебных курсов» (1874), «Общество для пособия слушательницам медицинских врачебных и педагогических курсов» (1874), «Общество для доставления средств ВЖК» (председательница А. П. Философова, зарегистрировано 4 октября 1878 года), «Общество содействия женскому сельскохозяйственному образованию» (председательница Н. И. Долгова, 1891), «Общество для усиления средств Женского медицинского института» (председательница баронесса В. А. Икскуль, учредительное собрание состоялось в феврале 1896 года), «Общество вспомоществования слушательницам СПб. ВЖК» (председательница В. П. Тарновская, февраль 1898 года), «Общество содействия высшему образованию» (1908), «Общество попечения о Высших женских политехнических курсах» (председатель профессор Н. А. Белелюбский, 1906), «Общество изыскания средств для технического образования женщин» (Устав утвержден 20 марта 1905 года).

«Общество доставления средств Высшим женским курсам»

Петербургское «Общество доставления средств ВЖК» владело всем движимым и недвижимым имуществом курсов. Ежегодно общество собирало со своих членов порядка 22 тысяч рублей. С 1879 года оно добилось ежегодной субсидии от правительства в размере 3 тысяч рублей654, с 1882 года Петербургская городская дума также начала выделять по 3 тысячи рублей в год. В 1885 году закончилось строительство первого здания для курсов, которое обошлось в 200 тысяч рублей, собранных из частных пожертвований, бессрочных займов и залога самого дома. В результате общество ежегодно тратило на погашение долга и содержание дома по 8–9 тысяч рублей против 13 тысяч рублей – суммы, в которую обходился наем и содержание помещения для ВЖК655. Таким образом, начав с суммы в 222 рубля 35 коп. (деньги, оставшиеся после закрытия Аларчинских и Владимирских курсов)656, устроительницы «Общества доставления» довели активы курсов до 1,5 миллиона рублей к началу ХX века.

Подобные организации поддержки получили распространение по всей стране, в тех городах, где были созданы ВЖК. Они занимались поиском средств, лоббированием правительства и местных властей. Несмотря на то что в представлении многих современников курсы агонизировали все время своего существования, нужно констатировать тот факт, что ВЖК существовали с 1878 по 1917 год. Преподавала на курсах профессура с мировыми именами. В Петербурге ВЖК имели собственные здания (на 10‐й линии и на Среднем проспекте Васильевского острова) с кабинетами, лабораториями и общежитием. В 1914 году «Общество вспомоществования слушательницам ВЖК», «Общество окончивших курс наук на ВЖК» и «Общество для пособия слушательницам медицинских и педагогических курсов» купили участок земли за 400 тысяч рублей и построили на нем «Дом курсистки» – общежитие, которое было национализировано после Октябрьской революции657.

Идея и устав «Общества доставления средств ВЖК» – интеллектуальный продукт и инициатива кружка Трубниковой. Эта организация возглавлялась комитетом из 12 лиц, избираемым общим собранием, который отвечал за всю хозяйственную деятельность ВЖК. В его первый состав вошли А. П. Философова (председательница), А. Н. Анненская, Г. В. Бардовский, Е. А. Боткина, А. Н. Герд, С. В. Ковалевская, О. А. Мордвинова, С. П. Рукавишникова, А. Н. Страннолюбский, В. П. Тарновская, М. К. Цебрикова.

«Общество содействия женскому сельскохозяйственному образованию»

Частная инициатива по организации женского сельскохозяйственного образования, нашедшая свое представительское лицо в виде профессора И. А. Стебута, образовала еще один инициативный «узел» женской сети. Деятельность «Общества содействия женскому сельскохозяйственному образованию», инициаторами которого в 1891 году выступили деятельница женского движения Н. И. Долгова и женщина-врач Е. Х. Маляревская, объединила усилия женской и научной общественности. Помимо профессора Стебута, от научной общественности в эту символическую группу вошли известные агрономы Д. Н. Прянишников, А. Н. Сабанин, А. Г. Дояренко и др. В актив Общества следует отнести и открытые им женские сельскохозяйственные курсы под Москвой, в Саратове и Киеве658, которые кооперировались с Зозулинской женской практической школой сельского хозяйства и домоводства в поместье вдовы генерал-майора А. Н. Червонной (с 1888 года), Понемуньской женской школой домоводства и сельского хозяйства в имении баронессы А. И. Будберг (с 1889), Преображенской женской сельскохозяйственной школой в имении Н. Н. Неплюева (с 1891). Эти школы также действовали под «прикрытием» патронесс: супруги генерал-майора М. Н. Мариуц-Гриневой и вдовы тайного советника А. Н. Неплюевой. В 1904 году «Обществу содействия» удалось открыть в Петербурге Высшие женские сельскохозяйственные курсы, которые получили название Стебутовских. По уже отработанной схеме ответственность за курсы легла на профессора Стебута, фактическим директором курсов стала Н. И. Долгова.

Их деятельность сподвигла «русского сельского хозяина и государственного деятеля»659, действительного статского советника, министра земледелия и государственного имущества А. С. Ермолова выступить с проектом организации женского сельскохозяйственного образования на государственном уровне660 в целях решения проблем занятости женщин и из‐за запущенности сельского хозяйства страны «за недостатком добросовестных мужчин-управляющих». «Тем более, – выдвигал дополнительную аргументацию Ермолов, – что женщины привыкли на разных отраслях деятельности довольствоваться сравнительно малым вознаграждением»661.

Женское коммерческое, техническое и педагогическое образование

Свой круг деятелей сложился вокруг идеи женского коммерческого образования. В 1896 году были созданы Профессиональная школа для образованных женщин (организаторша и владелица А. Н. Прокопе) и Женские коммерческие курсы П. О. Иванинцевой.

Техническое образование женщин продвигалось «Обществом по изысканию средств для технического образования женщин», костяк которого составили Стасова, Философова, Конради и Тарновская.

Своя группа сложилась вокруг женского педагогического образования. Ее усилиями и по инициативе Н. А. Вышнеградского в Петербурге в 1863 году открылись первые педагогические курсы на базе Мариинской гимназии, а в 1883 году – Высшие женские педагогические курсы, которые в 1903 году были преобразованы в Женский педагогический институт.

События 1905 года подорвали позицию правительства в деле охранения университетов от женского элемента. Университеты практически повсеместно начали принимать женщин на правах вольнослушательниц. В 1907–1908 учебном году их насчитывалось 1690 человек в шести университетах (Петербургском, Московском, Харьковском, Киевском, Казанском и Юрьевском (Дерптском)).

Спад протестной волны привел к новому откату с завоеванных позиций в области женского образования. 1 августа 1907 года министр народного просвещения П. М. фон Кауфман предписал объявить вольнослушательницам, что они не могут быть допущены к выпускным экзаменам. Проект нового университетского устава, отредактированный лично министром, сильно повысил требования к вольнослушательницам. 21 мая 1908 года новый министр просвещения А. Н. Шварц издал циркуляр, согласно которому вольнослушательницы и вовсе должны были покинуть университетские стены662.

Борьба вышла на новый уровень, были предприняты новые методы воздействия: анкетирование членов Государственной Думы, университетской профессуры, участников съезда печати по вопросу целесообразности и законности деятельности правительства. Обсуждение проблемы вольнослушательниц в прессе принесло частичный успех. Правительство разрешило закончить курс только тем, кто уже учился. По сути дела, тем, кто и инициировал эту борьбу.

Высшее женское образование по-прежнему оставалось инициативой и делом женского движения. Это был видимый результат деятельности движения по реализации принципа равноправия в образовательной сфере.

В начале ХX века произошло расширение образовательных возможностей для женщин. Открылся медицинский факультет на Московских ВЖК (бывших курсов Герье), юридический – на Бестужевских курсах в Петербурге; были созданы ВЖК в Харькове, Одессе, Тифлисе, Томске. В Москве открылись Юридические курсы В. А. Полторацкой, Высшие женские богословские курсы. В Петербурге – Женский медицинский институт, Женские педагогические курсы, Историко-литературные и юридические курсы Раева, Юридические курсы Песковской, Естественно-научные курсы Е. А. Лохвицкой, Высшие женские политехнические курсы.

За всеми ними стояла инициатива женских «рабочих» или «руководящих групп», прямо или косвенно поддерживаемых движением. Томские женские курсы, например, открылись благодаря инициативе «Общества для доставления средств Сибирским ВЖК» (председательница М. Гонгатти). Харьковские ВЖК были созданы по инициативе «Общества взаимного вспоможения трудящихся женщин». Высшие женские политехнические курсы в Петербурге – по инициативе Прасковьи Ариан (председательница учредительной комиссии курсов). Директором политехнических курсов стал профессор Н. Л. Щукин. Председателем «Общества попечения о Высших женских политехнических курсах» – профессор Н. А. Белелюбский.

Открывались частные учебные заведения, куда принимались лица обоих полов: Психоневрологический институт, созданный В. М. Бехтеревым, и Вольная высшая школа П. Ф. Лесгафта в Петербурге.

В женской прессе обсуждалась правительственная политика, направленная на поддержание неравенства полов в образовании. «Женский вестник» сравнил финансирование Женских политехнических курсов и Санкт-Петербургского политехнического института, в котором обучались только мужчины. На Женские политехнические курсы из казны отпускалось 12 тысяч рублей в год, на Политехнический институт – 1 миллион рублей государственных денег. При появлении нового органа законодательной власти – Государственной Думы – проблема доступности высшего образования для женщин была переосмыслена под тем углом, что главная причина такого положения дел – политическое бесправие женщин663.

Только в 1915 году произошло юридическое уравнение прав «женских курсов» с мужскими институтами. По данным того же «Женского вестника», в стране к этому времени насчитывалось 28 специальных высших учебных заведений для женщин664. В 1917 году из 59 высших учебных заведений, организованных общественностью и частными лицами, 30 предназначались только для женщин, 27 – для лиц обоего пола и 2 – для мужчин665. Это был видимый успех движения и реализация им поставленной цели – создания условий для экономической и гражданской полноценности женщин. До конца своего существования дореволюционное женское и феминистское движения осуществляли коллективные действия в поддержку высшего женского образования.

Женское движение XIX века руководствовалось идеей о ценности женской личности для общественного прогресса и ставило своей целью расширение гражданских прав и свобод женщин в экономической, культурной, общественной сферах. Для достижения этой цели был выбран путь получения женщинами качественного образования, необходимого для вхождения в новые сферы деятельности, усвоения ими новых социальных ролей и благодаря этому – повышение статуса женщин в обществе. Путь этот пролегал через создание средних и высших образовательных учреждений для женщин, формирование инфраструктуры жизни образованной женщины, самостоятельно зарабатывающей себе на жизнь. Все легальные средства признавались годными.

В результате женское движение стало реальностью в общественной жизни страны. Оно институализировалось как особая разновидность благотворительной деятельности женщин в интересах женщин. Движение начального этапа, выступающее за женское образование, равное мужскому, за право женщин на труд, на участие в общественной жизни (избирательные права еще не имелись в виду), за равенство в браке, было признано в обществе. Активисток движения этого периода называли «деятельницами по благотворению и просвещению». В результате их деятельности изменилось восприятие женских проблем и многие из них стали решаемыми.

Появившиеся с начала 1860‐х годов «новые женщины», «шестидесятницы» – писательницы, журналистки, издательницы, женщины-врачи, переводчицы, общественные деятельницы – в рамках общеинтеллигентских освободительных (генерализированных) верований развивали идеи женской эмансипации. Эти женщины появились в конторах, издательствах, начальных школах, мастерских, реализуя свое право на труд и ломая представления о «приличном» дамском поведении, ломая патриархатные устои традиционного российского общества.

К концу XIX века, когда общественность заговорила вслух о конституции, о всеобщем избирательном праве, стало очевидным, что понятие всеобщности на женщин не распространяется. Пути русской интеллигенции стали расходиться по признаку пола. Даже самые прогрессивные общественные деятели считали политические права женщин чем-то немыслимым. Равные права для женщин в представлениях «передовой интеллигенции», да и многих самих образованных женщин, означали право на высшее образование, на самостоятельный заработок, высокий статус в семье. Например, как свидетельствовала Е. Н. Водовозова, известный педагог и прогрессист К. Д. Ушинский «лишь в достижении женщиной высшего образования видел альфу и омегу женского равноправия, его конечную цель и предел»666.