От Сталинграда по дорогам войны

Так в блиндаже хранят уют

коптилки керосиновой.

Так дыхание берегут,

когда ползут сквозь минный вой.

Так раненые кровь хранят,

руками сжав культяпки ног.

…Был друг хороший у меня,

и дружбу молча я берег.

И дружбы не было нежней.

Пускай мой след в снегах простыл, –

среди запутанных лыжней

мою всегда он находил.

Он возвращался по ночам…

Услышав скрип его сапог,

я знал – от стужи он продрог

или от пота он промок.

Мы нашу дружбу берегли,

как пехотинцы берегут

метр окровавленной земли,

когда его в боях берут.

Но стал и в нашем дележе

Сна и консервов на двоих

вопрос:

кому из нас двоих

остаться на войне в живых?

И он опять напомнил мне,

что ждет его в Тюмени сын.

Ну что скажу!

Ведь на войне

я в первый раз

побрил усы.

И, видно, жизнь ему вдвойне

дороже и нужней, чем мне.

Час дал на сборы капитан.

Не малый срок, не милый срок…

Я совестью себя пытал:

решил, что дружбу зря берег.

Мне дьявольски хотелось жить, –

пусть даже врозь, пусть не дружить.

Ну, хорошо, пусть мне идти,

пусть он останется в живых.

Поделит с кем-нибудь в пути

и хлеб, и дружбу

на двоих.

И я шагнул через порог…

Но было мне не суждено

погибнуть в переделке этой.

Твердя проклятие одно,

Приполз я на КП к рассвету.

В землянке рассказали мне,

что по моей лыжне ушел он.

Так это он всю ночь в огне

глушил их исступленно толом!

Так это он из-за бугра

бил наповал из автомата!

Так это он из всех наград

избрал одну –

любовь солдата!

Он не вернулся.

Мне в живых

считаться,

числиться по спискам.

Но с кем я буду на двоих

делить судьбу

с армейским риском?

Не зря мы дружбу берегли,

как пехотинцы берегут

метр окровавленной земли,

когда его в боях берут.