Отчаянное путешествие

ВРЕМЕННАЯ ОСНАСТКА

Оказывается, свалившись на койку во время урагана, я проспал целые сутки. Только один раз за все это время, глубокой ночью, я встал на два часа, чтобы откачать воду, затопившую каюту дюймов на двадцать. Я даже не задумался над тем, как она попала туда. Мне и в голову не пришло, что судно дало течь. И хотя океан к тому времени успокоился, я решил, что вода проникла в каюту через люк. Слишком измученный, чтобы думать, я свалился на сырые доски койки и мгновенно уснул. Меня разбудил громкий плеск воды.

Пол каюты был затоплен. Уже рассвело, и я чувствовал себя отдохнувшим. В первый раз после урагана я вышел на палубу, чтобы выкачать воду из трюма и посмотреть, что сталось с яхтой.

Стоял мертвый штиль. Лишь легкая зыбь, напоминавшая об ушедшем урагане, покачивала яхту. Ясное голубое небо и спокойная поверхность океана выглядели так мирно, словно никакого урагана и не было и свинцовые волны не швыряли вверх и вниз никем не управляемое судно.

Я долго стоял на месте, оглядывая яхту.

То, что я увидел, было воплощением хаоса. Яхта, оставшаяся без мачты, казалась голой, и мой «Язычник», со множеством вмятин и царапин, хромающий, точно раненое животное, являл собой печальное зрелище. Я пошел на нос и оттуда оглядел потрепанную палубу. Рангоут и снасти уже не скрипели и не трещали – они были снесены ураганом и волочились за яхтой по воде.

Бушприт исчез, снесенный у самого основания, поручни были сорваны, уцелели только обломки стоек. Гик стакселя, тоже исчез. Брезент, аккуратно настланный на палубе, был изорван, передняя часть рубки обрушилась, очевидно от ударов мачты и волн. Особенно дико выглядел расщепленный обломок мачты высотой около фута. Из всех иллюминаторов уцелел только один, остальные были заткнуты чем попало.

Комингсы кокпита были сломаны, крышка люка бесследно исчезла. Румпель снова соскочил с места, несмотря на то, что перед ураганом я тщательно закрепил его; на этот раз он, повидимому, был снесен качавшимся гиком. Боканец исчез, вероятно также сбитый гиком. Но самым ярким свидетельством ущерба, нанесенного ураганом, были жалкие остатки такелажа, тащившиеся вслед за яхтой; Они свисали с левого борта, волочились за кормой, словно пучки спутанных волос, обвивали мачту, сломанный гик, бушприт и боканец.

Но яхта выдержала ураган, и я был счастлив. Я старался не придавать большого значения поломкам, но то, что я увидел, было мало утешительно.

Полузатонувшая надувная лодка по-прежнему тащилась за кормой; позднее я обнаружил, что в одном месте резина была пропорота, очевидно гиком.

В трюме царил ужасный хаос, такое беспорядочное смешение различных вещей, залитых мутной водой, мог создать только бушующий океан. Это было ужасное зрелище: образовалось целое болото, с которым не справился бы большой отряд уборщиц. Инструменты, одежда, банки, куски троса, исковерканные приборы, лоскутья постельного белья, обувь и щепки – все было свалено в общую кучу.

Океан был спокоен; когда я оглядел его, он показался мне даже более спокойным, чем в самые тихие дни плавания.

Важнее всего было как можно скорее поднять паруса. Но тут я почувствовал сильный голод. Трое суток во рту у меня не было ни крошки. Я извлек из хлама банку помидоров и кокосовый орех, открыл банку топориком и с жадностью проглотил помидоры. Потом стал искать пресную воду.

Вскоре выяснилось, что из всех бочонков во время урагана повылетали затычки, и вода либо вытекла, либо загрязнилась. Уцелел лишь принайтовленный у правого борта бочонок с «неприкосновенным запасом» в четыре галлона. Больше пресной воды не осталось. Я отпил порядочный глоток и задумался. Этой воды вместе с кокосовыми орехами и другими жидкими продуктами, которые я надеялся отыскать в каюте, мне во что бы то ни стало должно хватить до островов Самоа.

Поднявшись на палубу, я начал приводить в порядок такелаж. Я считал, что сейчас это самое главное. Потом, когда яхта снова поплывет под парусами, у меня будет время навести порядок внизу, осмотреть запасы продовольствия и определить свои координаты. В последний раз я определялся перед самым ураганом и теперь примерно подсчитал, что яхта находится в пустынных водах Тихого океана, где-то между островами Кука и Самоа. Этого пока было достаточно. Точное свое местонахождение я установлю, когда найду все навигационные инструменты. Еще до восхода солнца мне удалось втащить мачту на борт и наклонно закрепить ее на юте. Я надеялся добраться так до Самоа, а там уже установить ее на место и плыть дальше.

Громоздкая мачта весила несколько сот фунтов, и мне не под силу было поставить ее на место. Я хотел было отпилить и выбросить верхний конец, но и оставшийся столб длиной в двадцать пять футов был бы слишком тяжел для меня. Я стал лихорадочно отыскивать среди остатков рангоута что-нибудь, чем можно было бы заменить мачту.

После урагана уцелела большая половина гика. Я выудил его из воды и поставил в качестве укороченной мачты. В длину он имел не более пятнадцати футов, но ничего другого у меня не было. Тут мне пришла в голову мысль оснастить «Язычник» как иол. Вообще-то иол мало чем отличается от тендера, за исключением того, что его короткая бизань-мачта расположена почти у самого румпеля, позади него. При таком вооружении яхта приобретет хорошую парусность и управлять ею будет легко. Я отыскал сломанный бушприт и установил больший его обломок на место, но без ватерштага.

Переднюю сторону основания бывшей мачты и конец гика я затесал, после чего скрепил их двумя большими болтами и прочным тросом. В палубе, у самого основания мачты, я просверлил отверстие и загнал в него конец новой мачты. Обрубив ванты топориком, я использовал их для нового стоячего такелажа и натянул ванты и штаги при помощи талрепов, заложенных за вант-путенсы.

Таким образом, обломок гика превратился в мачту длиной в пятнадцать футов, на которой можно было поднять трисель на высоте десяти футов. К полудню на яхте появился такелаж, способный нести грот, стаксель и кливер.

В это самое время на яхте обнаружилась течь. На рассвете я выкачал воду из трюма, а теперь днище его вновь было залито. Я снова откачал воду и спустился вниз. Целый час искал я пробоину, обшаривая заваленное багажом днище и форпик, и, наконец, пришел к выводу, что пробоина где-то под цементными заплатами, там, куда мне не добраться. Оставалось одно: каждый час откачивать воду и надеяться, что течь не будет увеличиваться Весь день я кроил и шил маленькие паруса из порваннс грота. Для грот-мачты я изготовил трисель высотой в десять и шириной в семь футов. Я поднял его при помощи блоков и закрепил за погон стакселя. Дюймовый трос, обкрученный вокруг мачты, заменял сегарсы, к которым я пришил переднюю шкаторину паруса. Этот парус снизу крепился к веслу, приспособленному вместо гика.

Время от времени я становился к помпе и откачивал галлонов двенадцать воды, просачивавшейся в трюм за час. Работая я внимательно осматривал горизонт, надеясь увидеть какое-нибудь судно. Я знал, что мне скоро станет тяжело откачивать воду каждый час, но, так как, по моим расчетам, до Самоа оставалось каких-нибудь 400 миль – если только ураган не занес меня слишком далеко,– я решил, что это не так уже страшно.

Стаксель и кливер были гораздо меньше грота и, наполнившись ветром, походили на две белые подушки. Стаксель я прикрепил к вант-путенсу, а кливер – к битенгу. К вечеру яхта шла уже под тремя парусами. За кормой время от времени показывались пузыри. Ориентируясь по звездам, я закрепил обломок румпеля так, чтобы судно шло прямо на запад. Компас мне пока не удалось найти, но это меня не беспокоило, так как я знал, что он валяется где-нибудь среди хлама в каюте. Гораздо важнее было поднять все паруса и плыть вперед.

Вскоре совсем стемнело. Я подошел к помпе и, качнув ее сотню раз, быстро осушил трюм. Потом, порывшись в каюте, извлек банку консервированного горошка и впервые с раннего утра утолил голод – весь день у меня не было свободной минуты.

Поужинав, я вышел на палубу. Наступила ночь. Несколько часов просидел я на крыше рубки с фонарем в руках, вглядываясь в океан, готовый в любую секунду подать сигнал бедствия. Поздно ночью я лег в постель – если только это можно было назвать постелью. Спал я на голых досках, завернувшись в единственное одеяло, которое я не выбросил во время урагана. Я рассматривал это как временное неудобство: нужно было потерпеть, пока яхта не достигнет Самоа.

Рассвет снова застал меня за работой на свежем воздухе. Я сооружал из второго весла какое-то подобие бизань-мачты. Палка от швабры заменила гик. Чтобы закрепить это новое сооружение, пришлось починить разбитый боканец.

Снасти я изготовил из тросов и закрепил ванты и гика-топенант через топовый узел, прибитый к концу мачты. Бизань была установлена на корме, проходила сквозь палубу и концом была прикреплена к ахтерштевню.

К полудню на бизань-мачте был поднят парус. «Язычник» из тендера превратился в иол и при попутном ветре делал около одного узла. Курс я попрежнему держал пока на запад, к Самоа. Теперь нужно было привести в порядок каюту, подсчитать запасы продовольствия и воды, разыскать навигационные инструменты и определить свое местонахождение.

Но прежде чем уборка была закончейа, я узнал много неприятного. Это меня так расстроило, что в ту ночь я долго не мог заснуть. Прежде всего выяснилось, что у меня не осталось никаких инструментов, даже компаса. Кроме того, на яхте по сути дела не было продовольствия. И, наконец, весь мой запас пресной воды состоял из четырех галлонов, содержавшихся в «аварийном» бочонке, да одной кварты воды для аккумулятора, обнаруженной в трюме.

Я разложил на койке жалкие остатки одежды и пищи – бутылку томатного соуса, две консервные банки без этикеток и кокосовый орех.

Вспоминая, с какой лихорадочной поспешностью выливал я во время урагана воду из каюты, я понял, что вместе с водой отправил за борт и все свои запасы продовольствия. В те часы я не сознавал этого, как не сознавал и того, что оставшиеся банки и кувшины, в которых хранились самые необходимые продукты, разбивались и содержимое их смешивалось с морской водой. В те отчаянные минуты у меня не было возможности обдумывать свои действия.

Рядом со скудными остатками провизии лежал мой секстан – вернее то, что от него осталось. Еще недавно это был прекрасный точный инструмент, а теперь он превратился в бесформенный кусок металла. Зеркало было разбито вдребезги, зрительная труба исчезла, алидада была изогнута и сплющена так, что ее нельзя было передвинуть. Лимб так пострадал, что нечего было и думать его поправить.

Тут же валялись остатки компаса. Стекло было разбито и драгоценный спирт пролит. Части компаса затерялись среди хлама, завалившего каюту, и прибор этот был тем более бесполезен, что он сорвался со своих подвесов, найти которые мне не удалось.

В тот день я не мог отыскать ни карт, ни лоций, ни описаний сигнальных огней. Исчез даже судовой журнал, в который я так тщательно все записывал. Эти вещи лежали на полке рядом с моей койкой и были, вероятно, смыты водой.

Убирая яхту, я обнаружил внутри серьезные повреждения: ящики, рундуки, камбуз, сточные трубы, трап были сорваны с места. Всюду валялись кучи обломков. Могучий напор воды повредил все, кроме массивной койки.

Правда, кое-что ураган все-таки пощадил. В носовую переборку рубки был вделан небольшой продолговатый ящик, который, как ни странно, остался сухим. В нем хранились двадцать картонных коробок с сигаретами, которые я вез в подарок отцу Мэри, спички и карманный хронометр. Сигареты были мне ни к чему, так как я не курю, но хронометру я очень обрадовался. Возле ящика под самым иллюминатором висела книжная полка; на ней я обнаружил грязное месиво из размокшей бумаги и покоробившегося картона.

Мне стало не по себе. Я попытался вспомнить все то, что необходимо знать моряку, очутившемуся вдали от берегов без вода и пищи. Однажды во время войны мне пришлось плыть на спасательной шлюпке, но то было совсем иное дело. Нас было двадцать человек, и капитан регулярно выдавал нам паек и порцию пресной воды. С нами были офицеры во всем великолепии своих золотых нашивок, которые вселяли в нас бодрость и уверенность. Но главное – мы знали, что нас спасут. Нас искали корабли и самолеты, и мы развлекались, дразня акул и жалея, что нам нечем их кормить.

В этот вечер я разработал во всех подробностях жесткий распорядок, который решил соблюдать неукоснительно. Пищу и воду нужно было распределить на порции. Я решил выпивать в сутки пинту воды и съедать по нескольку кусочков пищи, только чтобы не умереть с голоду. Я находился так близко от Самоа, что страдать мне предстояло недолго: две трудные недели, затем порт и подготовка к последнему переходу. Было 9 сентября – пять дней прошло с того дня, когда на яхту обрушился ураган.

Я понятия не имел, где находится яхта. Пять дней назад, если мне не изменяла память, я находился на 13°2' южной широты и 162°40' западной долготы. Я приближался тогда к острову Суворова – пустынному, необитаемому коралловому рифу. После долгих размышлений я пришел к выводу, что сейчас яхта находится юго-западнее этого острова, но не настолько близко от него, чтобы пытаться его найти. А раз так, подумал я, надо идти на запад, к Самоа,– это дело верное.

По моим предположениям, до Самоа оставалось около четырехсот миль. На всякий случай я увеличил эту цифру до четырехсот пятидесяти, в действительности же до Самоа было более четырехсот восьмидесяти миль. Под парусами я надеялся делать по двадцати пяти миль в сутки. Кроме того, мне помнилось, что на навигационной карте здесь обозначено течение со скоростью до двадцати миль в сутки. Я на всякий случай набавил всего пять миль, и, таким образом, суточная скорость яхты увеличилась до тридцати миль.

Простая арифметика подсказывала, что через шестнадцать-восемнадцать дней яхта достигнет Самоа, если, конечно, я нахожусь на широте этих островов. А если нет – яхта минует их и окажется в пустынных западных водах. Ближайший большой архипелаг к юго-западу – острова Фиджи, расположенные в шестистах милях от Самоа. Я решил во что бы то ни стало добраться до Самоа, использовав все возможности судна и не щадя сил. При тех жалких запасах воды и пищи, которыми я располагал, и при малой скорости яхты у меня не было другого выхода.

Нужно было вести судно очень внимательно, следить, не появятся ли признаки суши, наблюдать за океаном, беречь каждую крошку пищи и каждую каплю воды. Нужно было поменьше утомляться, работая только у помпы. Чтобы выдержать восемнадцатидневный пост, приходилось беречь силы и энергию, побольше спать и отдыхать. Кроме того, необходимо было пополнять запас провизии – ловить рыбу и морских птиц.

Я долго раздумывал, как растянуть на восемнадцать дней мои скудные запасы продуктов. Передо мной лежали две банки консервов, одна бутылка с томатным соусом и кокосовый орех.

После целого дня тяжелой работы я был страшно голоден и решил открыть одну из консервных банок. Тем самым я нарушал свой строгий режим, но после трех изнурительных суток мне необходимо было подкрепиться. Быть может, у меня не хватило силы воли – так или иначе я убедил себя, что мне необходимо съесть эти консервы. Открыв жестянку, я обнаружил в ней зеленый горошек. Я вышел на палубу, чтобы пообедать на крыше рубки, поглядывая, не покажутся ли огни какого-нибудь судна. Горошек показался мне изумительно вкусным, я и не подозревал, что он такой сладкий и нежный. Я медленно разжевывал каждую горошину перед тем, как проглотить ее, помятуя совет, который дал когда-то своим страдавшим от голода матросам капитан Блай[7]

Ночь была прохладная. Звезды медленно двигались по небу, указывая «Язычнику» путь на запад. Я проверил курс и закрепил румпель. Нос судна был направлен на планету, мерцавшую около созвездия Скорпиона. Когда эта планета скроется за горизонтом, я буду ориентироваться на Южный Крест, оставляя его слева по борту. С юга дул порывистый ветерок. Мачта моя слегка наклонилась. Яхта плыла вперед, делая 30 миль в сутки. Я откачал воду из трюма, в последний раз оглядел горизонт и спустился в каюту.

Перед сном я выпил глоток воды. Я решил, что лучший способ сберечь воду – это пить ее только тогда, когда меня будет мучить сильная жажда, медленно, мелкими глотками, и ни в коем случае не расходовать больше одной пинты в сутки. При такой норме мне хватит воды на тридцать два дня. Тщательно заткнув бочонок с драгоценной влагой, я завернулся в одеяло и уснул.