Отчаянное путешествие

ПАРУС!

Уже несколько дней в деревне шли разговоры о предстоящей охоте на «унга вули». Уна сказала, что все это затевается ради меня. В охоте должны принять участие много людей – Билл, Джо, Майк, Тукай, Суви со своими семьями. Им предстояло выступить на другое утро и вернуться только через три дня.

Я понятия не имел о том, как охотятся на кокосовых крабов, но с удовольствием согласился отправиться вместе с ними.

На рассвете я спустился к берегу и залез в лодку Итчи. Рядом стояло еще шесть лодок, люди и груз были уже на месте.

Настроение у всех было праздничное. Все население деревни вышло проводить нас. В лодку поставили мой «трон», и она отвалила от берега. Стоя на носу, Итчи энергично отталкивался от дна длинным шестом, Уна помогала ему с кормы, и лодка быстро двигалась вперед.

Через некоторое время, когда мы изменили курс и ветер стал дуть в корму, на носу были натянуты два больших кокосовых листа. Уна бросила шест и взялась за рулевое весло.

Охота на «унга вули» сочетает в себе приятное с полезным, пополняя рацион. Лодка легко скользила над коралловым дном, глаза всех были устремлены вниз. Внезапно Итчи прыгнул в воду с острогой в руке. Перегнувшись через борт, я видел, как он нырнул на глубину не меньше шести морских саженей и погнался за большой черепахой, которая, завидев, лодку, ушла на дно. Итчи настиг черепаху, остановился на мгновение, мускулы его напряглись, он сильно ударил черепаху острогой и вскоре вместе с добычей вернулся к лодке.

В двух милях от деревни мы вошли в плоскую бухточку, окаймленную скалами. Берег был белый, песчаный, а поодаль росли кокосовые пальмы.

Охотники вытащили лодки на песок и бросили в воду каменные якоря, привязанные к лианам. Уна принялась кипятить мне чай к завтраку – я все еще должен был есть каждые три часа. Итчи вынес на берег нож, с которым обычно ходил добывать копру, мешки и топор.

Жена Майка принесла мне кусок кварца, к которому прилепились какие-то маленькие существа со сладким мясом. Я ел их с кумалой, бананами и запивал чаем.

Нам предстояло обойти вокруг всего острова, останавливаясь у каждой рощицы кокосовых пальм, чтобы собирать копру. Когда работа заканчивалась, женщины обшаривали рощу в поисках «унга вулц». Потом всю добычу грузили в лодки, и мы плыли к следующей рощице.

Кокосовые пальмы – главный источник существования островитян. Они пьют молоко и едят мякоть зеленых кокосовых орехов. Позже, когда орехи созревают, из них добывается «крем» для приготовления пищи и «вали-вали» – мазь для кожи. Кожура идет на топливо, на выкуривание москитов из хижин, на изготовление корзин и веревок.

Мелко нарубленную сушеную мякоть спелых орехов островитяне едят сами или продают – это их единственный источник доходов.

Пальмовые листья служат кровельным материалом, а также идут на изготовление циновок, корзин и вееров. Из стволов делают подпорки и балки для хижин.

Как только лодки причалили к берегу, все принялись собирать кокосовые орехи. По команде Итчики сыновья его схватили большие джутовые корзины и побежали к пальмовой роще. Каждая семья действовала самостоятельно. Итчи и Уна с четырьмя сыновьями работали на краю рощи. Мальчики собирали сухие коричневые орехи, а когда корзины наполнялись, приносили их матери, Уна топором разрубала каждый орех надвое и перебрасывала половинки Итчике, сидевшему рядом.

Неуловимо быстрым и точным поворотом ножа с обоюдоострым лезвием Итчика отделял мякоть от скорлупы и складывал ее в кучу. Вскоре все спелые орехи были собраны. Пока мужчины складывали мякоть в мешки и перетаскивали их в лодки, женщины отправились в лес на поиски «унга вули». Для этого нужен зоркий глаз и глубокое знание привычек животного. «Унга вули» прячется в густых зарослях, его нелегко выгнать наружу и поймать. К сожалению, я был еще слишком слаб, чтобы идти в лес, и не мог наблюдать охоту.

Менее чем за час женщины поймали шесть «унга вули», и мы двинулись дальше.

Ветер раздул пальмовые листья, натянутые на носу, и лодки вышли из лагуны. Вот уже под нами одна, две, четыре, пять, семь, девять морских саженей прозрачной воды. Отчетливо как на ладони, видны подводные рифы, ракушки, рыбы. Лежа на борту лодки, я внимательно вглядывался в дно лагуны, любуясь разнообразием его рельефа и ярким калейдоскопом сменяющих друг друга картин.

«Вазуа!» – пронзительно закричала Уна. Прежде чем я успел обернуться, ее уже не было в лодке. Я видел, как она быстро нырнула на глубину пятидесяти футов с острогой в руке. Длинные волосы струились следом за ней, набедренная повязка мелькала в косых лучах солнца. Достигнув дна, Уна медленно поползла вперед. Итчи поставил лодку носом к ветру.

Гигантский морской моллюск «вазуа» часто встречается у островов Фиджи. Уна заметила его раскрытые створки и мгновенно бросилась в воду. Когда моллюски забиваются в глубокие щели, охота на них связана с немалым риском.

Я уже знал, что первая жена Итчики трагически погибла во время охоты на «вазуа». Она в одиночку пробралась на коралловый риф и неосторожно поднесла руку к приоткрытым створкам раковины, которые мгновенно захлопнулись, зажав ее кисть как в тисках. Начался прилив, и одинокая беспомощная женщина погибла под водой.

Итчи напряженно следил, как Уна подбирается к моллюску, нацеливая острогу. Он был готов в любую секунду прийти к ней на выручку. Я перегнулся через борт, чтобы лучше видеть каждое движение Уны.

Уна остановилась и плавно отвела острогу назад. Если моллюск почувствует колебание воды, он тотчас захлопнет створки. Наступил критический миг. Уна молниеносно вонзила копье в моллюска, и его мощные мышцы сразу ослабели. Тогда она выплыла на поверхность, чтобы набрать воздуха, и снова нырнула. Итчи по-прежнему был наготове. Опасность не миновала – среди кораллов могла появиться акула. Уна спустилась на дно, развела пошире створки моллюска и вырезала ножом его нежное мясо. Раковина у него толстая и зачастую весит сотни фунтов. Уна вынырнула с большими кусками белого жирного мяса и бросила их в лодку.

Двигаясь дальше вдоль северо-западного берега острова, мы остановились у довольно большой рощи и сели завтракать. Потом женщины поймали еще одиннадцать «унга вули». На ночь мы стали лагерем на берегу заливчика близ северной оконечности острова. Меня уложили на плетеной циновке в пальмовой роще. Лежа на спине, я долго смотрел на звезды, сверкающие в тропическом небе, и прислушивался к мерному гулу прибоя.

Наутро мы погрузили в лодки тяжелые мешки с копрой и, оттолкнувшись от кокосовых пальм, росших над самой водой, повернули вдоль пустынного наветренного берега.

В тот день мы два раза останавливались утром и один – после полудня. Итчи и Билл решили, что до темноты можно пройти еще немного, и мы поплыли вдоль скалистого берега на юго-восток.

Я увидел пальмовую рощу еще издалека. Кроны пальм поднимались над причудливыми базальтовыми глыбами неподалеку от того места, где моя яхта налетела на рифы. Достигнув мыса, наша хрупкая лодчонка была подхвачена течением и влетела в открытый залив.

Тут я увидел такое зрелище, что не поверил своим глазам. Мой многострадальный маленький тендер лежал на берегу, глубоко врезавшись килем в песок, жалкий и исковерканный. Волны перебросили его через полосу рифов шириной более двухсот ярдов, потом он проплыл целую милю по лагуне и причалил к берегу, развернувшись носом к морю. Я не смог понять, как это произошло. Это было просто невероятно. Он и сейчас там, омываемый морем, искалеченный до такой степени, что нечего и мечтать его отремонтировать.

Ночью я снова подходил к «Яхте» и гладил ее корпус. Немногим яхтам выпала на долю столь бурная судьба. Хоть и недолго владел я ей, она послужила мне верой и правдой. В тяжелые минуты она казалась мне живым существом, а теперь ее останки погребены в песке. Стоя возле разбитого судна, я испытывал настоящее горе, словно потерял близкого человека. Я еще раз погладил его потрепанную обшивку, бросил на него прощальный взгляд и побрел прочь.

Утром на берегах Бухты «Язычника» (так я окрестил этот небольшой заливчик) были собраны все спелые орехи, и мы двинулись дальше.

Вот мыс, где Итчи продирался сквозь густой лес и карабкался по скалам мне на помощь. Вот песчаная отмель, куда меня выбросили волны, а чуть подальше – предательский грот, над которым я пролежал целые сутки.

Еще миля – и мы остановились в последний раз перед тем, как. вернуться в деревню. Роща была слишком близко от Ломаломы, поэтому здесь оказалось мало копры и женщинам удалось поймать лишь трех «унга вули». Копра была вынута из мешков и разложена на скалах для просушки. Через несколько дней она снова будет собрана в мешки и сложена в деревне в специальные сараи до января, когда прибудет торговое судно.

Перед отплытием я увидел новое для себя зрелище. Женщины принесли на берег охапки длинных коричневых лиан и стали резать их на куски по двенадцать дюймов каждый. Потом, собрав лианы в пучки, они били ими о камень или о бревно и скатывали их в клубки. Положив в каждую лодку множество таких клубков, мы отчалили и поплыли, но не вдоль прибрежной отмели, а в глубь лагуны.

Мы проплывали над коралловыми рифами, вокруг которых под водой кипела жизнь. Вскоре в одном из темных подводных гротов было что-то замечено, все лодки устремились к этому месту и бросили якоря вокруг рифа. На каждой лодке держали наготове стальные остроги.

Клубки лиан были на минуту опущены в воду, а потом ими снова стали бить о нос лодки. С лианами в руках женщины прыгнули в прозрачную воду и положили их неподалеку от грота. Мужчины все это время стояли с острогами, готовые в любую секунду нырнуть.

Очевидно, лианы выделяют какое-то вещество, которое частично парализует и в то же время привлекает рыб. Обычно юркие и подвижные, они на этот раз выплыли из расщелин какие-то полусонные и начали сразу же подниматься кверху. Мужчины с острогами накинулись на легкую добычу. За два часа мы запасли рыбы на всю деревню. Свободные места в лодках были заняты красными, голубыми, зелеными, коричневыми, белыми и черными рыбами иногда до четырех футов длиной.

К вечеру наши лодки благополучно вернулись в Ломалому. В наших корзинах – «кетекете» – было дюжины две рыб, две черепахи, много разных моллюсков, устриц, угрей, черепашьих яиц и тридцать семь «унга вули». Деревня радостно приветствовала охотников. Мой друг вождь Тупа сказал мне, что на следующий день состоится большой праздник в мою честь.

В тот вечер я чувствовал себя почти совсем здоровым. Я окреп, проведя три дня на свежем воздухе, питаясь нежным мясом «унга вули» и целительным кокосовым молоком. Все это время я ходил в набедренной повязке, часами лежал на солнце, бродил по берегу, спал или развлекался с друзьями – что может быть полезнее для здоровья!

Я с нетерпением ждал праздника.

Все утро жители поселка готовились к нему. Всюду развели огонь в земляных очагах – хитроумных приспособлениях для приготовления пищи. В земле выкапывается десяток небольших ям глубиной около двух футов, на дно их бросают горящие угли, которые покрываются слоем гладких камней. Пищу, завернутую в банановые листья, кладут на горячие камни и присыпают песком. Когда через три часа мясо вынимают из ямы, оно становится таким нежным, что легко отделяется от костей.

В деревне закололи двух свиней, зажарили десять цыплят, фунтов сто рыбы, тридцать «унга вули», приготовили много кумалы, бананов, кассавы, плодов хлебного дерева, сладкого картофеля – все, что можно было подать по сезону. Были собраны всевозможные фрукты – манго, плоды дынного дерева, ананасы, и другие плоды, которых я никогда раньше не видел.

Много было и зеленых кокосовых орехов – без них на Тувуте не обходится ни один праздник.

Пальмовые листья были уложены в ряд во всю длину лужайки посреди деревни. Пища была вынута из очагов и разложена на листьях так, чтобы каждый мог дотянуться до любого блюда.

Мы сидели скрестив ноги – теперь я уже мог сидеть по туземному обычаю – перед всем этим сказочным великолепием. Меня как гостя усадили на почетное место во главе «стола» и дали несколько гирлянд из волокна гибискуса, перевитых цветами. В знак благодарности за доброту и гостеприимство я надел их на шею, хотя это и было связано с некоторыми неудобствами.

Вождь кивнул головой, приглашая меня начать пиршество. Я отведал ближайшего кушанья, и все последовали моему примеру, Я старался попробовать всего понемногу. Целый час мы ели, разговаривали и снова ели. К концу обеда я уже до того наелся, что от одного вида пищи меня мутило.

Островитяне любят хороших едоков – чем больше я ел, тем радостнее они улыбались.

Наконец, вождь встал и произнес трогательную речь, потом говорил пастор, за ним учитель и мой друг философ с печальным лицом. После этого меня попросили рассказать историю моего путешествия, которая была выслушана с живейшим удовольствием. Появились девушки и исполнили сидя свой причудливый танец. После этого вождь встал и пригласил всех к себе пить янгону.

Помня о том, что было со мной в прошлый раз, я решил пить поменьше. Чтобы не обидеть друзей, я пошел в хижину вождя, но после второй чаши извинился и ушел спать.

Следующая неделя была для меня томительной. Я полюбил остров, мне нравилось жить здесь, но я стремился к Мэри и все время думал о том, как бы послать весточку ей и своим родным. Но я был отрезан от мира.

День проходил за днем, и я томился в тихом отчаянии. Долгие часы простаивал я на берегу, оглядывая пустынный горизонт и надеясь, что вот-вот мелькнет какой-нибудь парус.

Чтобы скоротать время и отогнать печальные мысли, я часто бродил по деревне, останавливаясь почти у каждой хижины.

Я смотрел, как женщины, собираясь небольшими группами, плетут циновки и оживленно беседуют друг с другом, как они толкут кору тутового дерева, чтобы красить ткани, как плетут корзины и веера из пальмовых листьев, готовят пищу, нянчат детей, убирают хижины.

У женщин есть свои обязанности, которые они так или иначе должны выполнять. Однако островитянам, живущим среди природы, трудно разграничить женский и мужской труд. Женщины носят воду, запасают топливо, помогают обрабатывать сады и огороды, ловят рыбу, ныряют за моллюсками и устрицами, стряпают, стирают и ведут хозяйство. Нигде я не встречал таких чистоплотных людей, как здесь. Они часто моются и стирают свою одежду, хижины и деревенские улицы сияют чистотой. Мужчины и женщины одинаково тщательно следят за своими волосами и аккуратно их причесывают.

Общественное устройство на Тувуте является любопытным сочетанием частной и общественной собственности. Каждая семья владеет своим участком в лесу. Обрабатывает его обычно глава семьи со старшим сыном. Собрав, урожай, островитяне тотчас же снова засевают участок. Плодородная почва не требует ни удобрения, ни полива, ни вспашки – достаточно засеять ее и время от времени выпалывать сорняки, чтобы получить обильный урожай.

Фруктовые деревья, кокосовые пальмы и лесные тропы принадлежат всем. Ими распоряжается вождь. Если они нуждаются в уходе, вождь проходит вечером по деревне, выкрикивая имена и распределяя обязанности, и все беспрекословно ему повинуются.

Дома они строят и ремонтируют так, как это делают пчелы – все вместе. Совместными усилиями строятся и лодки. Содержать стариков и калек при таком изобилии очень легко. Болезни, в тех редких случаях когда они появляются, лечат травами. Доктору здесь нечего было бы делать.

Обычно день в Ломаломе проходит так: все встают с первыми лучами солнца. До завтрака, который женщины подают часам к восьми, никто не занимается серьезными делами. Завтрак обычно очень простой: кумала, рыба, вареные бананы, крабы и свежие фрукты.

После завтрака женщины убирают хижины, стирают, плетут циновки, а мужчины точат копья или ножи, поправляют хижины или чинят лодки. Часам к одиннадцати мужчины вместе с сыновьями отправляются в лес и около двух возвращаются с фруктами и овощами. Корзины они носят на конце палки, перекинутой через плечо.

Все закусывают, и до вечера каждый занимается своими делами: одни ловят рыбу, другие спят, третьи беседуют или помогают соседям. Днем все обязательно находят время для купания.

В сумерках островитяне обедают – это самая плотная еда за весь день, хотя никакую пищу на острове нельзя назвать плотной, кроме разве свинины или цыпленка, которых едят здесь довольно редко. Обед готовится тщательно и состоит из самых разнообразных блюд.

Вечер жители Ломаломы коротают, сидя у дверей хижин, они глядят, как играют дети, и болтают с соседями. К девяти часам все начинают зевать, огни гаснут, и наступает тишина.

Жизнь текла спокойно и размеренно, а я тосковал, бродил по берегу и глядел на горизонт. Я все время прислушивался, не раздастся ли крик: «Парус!». Мысленно я был в Сиднее, с Мэри. О чем она сейчас думает? Получила ли мое письмо, оставленное в бухте Почтовой почти четыре месяца назад?

Я не знал, что письмо мое она получила в начале октября,– оно было сдано на почту в августе в Гваякиле. Но она узнала из него лишь одно – что в конце июля я отплыл с Галапагоса на запад.

Я собирался доплыть до Сиднея к концу сентября, а теперь уже середина ноября, таким образом я запаздывал на целых шесть недель! Да, у Мэри было достаточно оснований для беспокойства.

Утро 15 ноября началось как обычно. За ним наступил еще один день, полный тревог и надежд: я ждал какого-нибудь события, и мои ожидания сбылись.

На берегу раздался громкий крик, который мгновенно подхватили в деревне. Услышав «лако мото», я сразу понял, что на горизонте показался парус, и бросился к берегу.

Действительно, я увидел парус – он двигался параллельно берегу. Это была парусно-моторная шхуна, шедшая с большой скоростью. Итчи и Майк принялись поднимать и опускать парус, а Билл и Джо подожгли все четыре кучи хвороста и стали раздувать огонь. Суви и Тукай бегали по берегу, размахивая над головой рыболовными сетями.

Уна стояла молча. Раздались громкие возгласы, вся деревня пришла в движение.

Яркое пламя взметнулось вверх, голубой дым, завиваясь спиралью, поплыл к небу. Все взоры были устремлены на парус, который спокойно продолжал путь. Прошло двадцать минут, а судно не изменило курса. Я опять начал приходить в отчаяние, как десять дней назад, когда на шхуне не заметили наших сигналов. Островитяне дружно подтаскивали новые охапки хвороста я бросали их в огонь.

Вдруг парус исчез. Я знал, что он не мог скрыться за горизонтом так быстро,– это было бы непостижимо. Потом я понял, что на судне увидели сигналы, спустили паруса и повернули к берегу, чтрбы узнать, в чем дело. Вскоре показался нос шхуны, и я стал прыгать и кричать громче всех.

Мы целой гурьбой прыгнули в лодку Итчики и поплыли навстречу шхуне, чтобы указать проход в рифах. Вскоре я прочитал на корпусе название судна. Это была «Лаэ» – шхуна, перевозившая копру. Когда наша лодка подошла к борту шхуны, я быстро поднялся на палубу. Капитан, мрачный пожилой человек, уже много лет занимавшийся на островах торговлей, не говорил по-английски, но с его помощником, молодым тонганцем, можно было кое-как объясниться.

Отчетливо выговаривая каждое слово, я рассказал, как очутился на острове, и попросил взять меня на борт. Помощник посовещался с капитаном и согласился. Он сказал, что шхуна принадлежит Стокуэллу, торговцу с острова Вануа-Мбалаву. Она должна зайти за копрой еще на два острова, а потом возьмет курс на север.

Старая шхуна бросила якорь неподалеку от Ломаломы. Капитан, помощник и весь экипаж сошли на берег размять ноги. Я поспешил к хижине, следом с мрачными лицами шли Итчи, Билл, Джо, Майк и Тупа. Уна была уже там и успела аккуратно уложить мои скромные пожитки в старый сундук, подаренный Итчи. Она покачивала головой, уговаривая меня не уезжать. Мой потертый синий костюм висел у входа. Взяв его, я вошел в хижину, скинул зулу, с помощью Итчи надел костюм, старую белую рубашку и чистые носки. Когда я вышел, меня окружили опечаленные друзья.

Наступили самые тяжелые минуты. Как выразить свою благодарность людям, которые спасли мне жизнь и проявили столько доброты и великодушия? Я просто пожал руки всем, сердце мое переполняли теплые чувства.

Когда я прощался с Уной, она все еще скорбно качала головой и твердила, что я не вполне поправился и мне нельзя ехать. Итчи и Тупа опустили головы. Билл, Джо и Майк стояли в стороне. Только пастор, учитель и печальный философ взглянули мне прямо в лицо и храбро улыбнулись. Тукай и Суви хмурились. Остальные обступили меня тесным кольцом и молчали. Мне ничего другого не оставалось, как проститься и поспешить к берегу.

Помахав на прощанье рукой, я прыгнул в шлюпку. В последнюю секунду Итчи присоединился ко мне, решив проводить меня до шхуны. Снова рукопожатия, прощальные улыбки и возгласы. Якорь поднят, взревел мотор, старая шхуна задрожала и двинулась к проходу в рифах. Вскоре лодка Итчики повернула обратно к берегу, и я навсегда потерял Ломалому из виду.