Отдых у моря

12

Кончился день, а дождь не думал кончаться. Он лил равномерно, неутомимо, стучал по крыше, барабанил по стеклам, стекал по веткам деревьев, пузырями подпрыгивал в лужах. Шумел дождь, и шумело море, и казалось, что это длится уже много дней и ночей, а солнце на ясном небе, сухой песок и спокойная синь морская — все это было давным-давно.

Вечером Люся ничего не сказала Косте про посылку, только держалась молчаливее обычного и рано легла спать. Костя приписал ее хмурое настроение дурной погоде. За обедом он неумеренно хвалил Люсино кулинарное искусство, но она оборвала его:

— Брось ты! Никакого не надо искусства, чтобы сварить курицу.

— Ну, чего ты дуешься? — сказал Костя. — Не будет же он лить вечно. И вообще глупо сердиться на дождь.

— Я не сержусь, отстань, — отбрыкнулась Люся.

— Мама, можно я побегаю босиком под дождем? — спросил Николка.

— Нельзя, — сказала мама. — Будем спать.

— Еще не темно, — захныкал Николка. — И я не хочу спать.

— Не хочешь, а будешь! — заявила Люся.

Кстати было бы Николке припомнить басню дедушки Крылова насчет того, что у сильного всегда бессильный виноват. Но он еще не знал этой басни. А Люся не сравнивала свои слова и поступки с поведением басенных героев: сильные этого не делают, считая, что сама власть вполне возмещает в иных действиях недостаток логичности.

И хнычущий Николка был водворен на свою раскладушку. Костя лег добровольно. Он охотно бы поболтал с Люсей или хотя бы поиграл в карты, но она сказала:

— Под дождь хорошо спится.

И быстренько притворилась спящей.

Костя, разумеется, знал, что она притворяется, но не стал препятствовать. Может, ей хочется просто послушать дождик и подумать о чем-то своем. Костя придерживался того редкого ныне мнения, что и в браке у человека должно оставаться хотя бы пять процентов личной свободы.

Люся надеялась, что к утру дождь перестанет. Она несколько раз просыпалась ночью и прислушивалась — не перестал ли. Где там. Под утро стало окончательно ясно, что он зарядил всерьез.

Люся смотрела через окно, по которому обильно текли дождевые струи, на безрадостный серый рассвет и терзала себя самыми жесткими упреками. Почему она такая бестолковая? Все делает наоборот, неразумно, нелепо, глупо! Набила чемодан бесполезными вещами, а потом отправила домой плащи как раз перед ненастьем. Купила этот дурацкий ящик для яблок. И еще гордилась, балда этакая!

Люся едва не застонала от досады, вспомнив, как она свернула все плащи один за одним, потом завернула их в простыни и всунула в наспех сшитый мешок для посылки. Теперь они в багажном вагоне едут в Москву. А здесь хлещет дождь. И к завтраку нет ни куска хлеба.

Эта новая неприятность подняла Люсю с постели. Она старалась встать тихо, чтобы не разбудить Костю, но скрипучая кровать (в Джубге, наверно, все кровати были скрипучие) предательски выдала намеренье своей временной хозяйки. А может, даже Костя проснулся и не от скрипа: больше полсуток в постели провел — куда же еще спать?

Вставать он не спешил. Закурил, закинул руку за голову и наблюдал, как Люся одевается. Она торопилась, либо нервничала — Костя сразу не мог понять. Вывернув руки назад, долго не могла застегнуть лифчик, потом платье напялила задом наперед, принялась раздраженно его стаскивать и увязла.

— Торопишься захватить на пляже лучшее место? — поинтересовался Костя.

Люся дернула платье, оно жалобно затрещало по швам, но Люся высвободилась. У нее было красное сердитое лицо, нимало не расположенное к шуткам.

— У тебя игривое настроение? — спросила она.

Люся взяла пляжную сумку (сумка не промокаемая, можно хлеб донести сухим), положила в нее кошелек, стала повязывать перед зеркалом платок.

— Далеко собралась? — спросил Костя.

— За хлебом.

— Надень плащ.

Люся покончила с платком, направилась к двери, не отреагировав на Костин совет.

— Люся! — окликнул он настойчиво.

Она обернулась.

— Ну?

— Почему ты идешь без плаща?

— Иду и все, что ты привязался…

— Люся!

Тогда она, прямо глядя ему в лицо, очень спокойно объяснила:

— У меня нет плаща. И у тебя. И у Николки. Я все три отправила посылкой в Москву.

— Как отправила? — не понял Костя. — Зачем?

— Обдуй папиросу! Пепел упадет на постель.

— Зачем ты это сделала?

— Чтобы легче было носить чемодан. Ты ведь сказал, что я набрала двадцать килограммов…

— Что ты выдумала! — вскакивая с постели, прикрикнул Костя. — Ничего я такого не говорил!

— Нет, говорил!

— Ну, и говорил, так просто без умысла брякнул. Разве из-за этого нужно было в дождь отправлять плащи?

— Дождя еще не было, — пояснила Люся.

— Это просто какое-то сумасбродство. Ты хоть бы посоветовалась… Это же глупость: отправлять плащи!

— Ну да, теперь я виновата. Ты всегда считаешь, что я виновата.

— А кто же? — крикнул Костя.

Но он мог хоть сорвать свой голос. Люся-то знала — кто. Нечего было жаловаться на тяжелый чемодан.

Дождь лил весь день. И еще ночь. И еще день. Как в Индии, где (Люся это читала) дожди идут целые недели и даже месяцы. Но в магазине, когда Люся, взяв хлеб, вместе с другими курортниками дожидалась от дождя хоть маленькой паузы, чтобы добежать домой, говорили о сроках ненастья вполне конкретно. Дождь будет идти три дня, или шесть, или девять. Дальше никто не загадывал, так как почти все собирались уехать, если небо не прояснится через три дня.

Дождливые дни тянулись в два, может, даже в три раза длиннее недождливых. Люся давно перечитала «Старосветских помещиков», Костя тоже, Николка научился играть не только в дурака, но и в Акульку и в свои козыри. Он оказался весьма даровитым в освоении картежных премудростей, и Костя хотел было просвещать его дальше, но Люся запретила. Они даже по этому поводу поссорились. Впрочем, ссорились и по другим поводам, ссорились, мирились, раскаивались и все начинали сначала: времени было достаточно.

Изнывая от скуки, Костя решил отправиться в библиотеку, достать какого-нибудь чтива. Одну вылазку он предпринял, но библиотека в этот час не работала. А потом так совпадало, что как раз в часы ее работы дождь развивал максимальную интенсивность.

Вера Григорьевна приехала со своей турбазы в открытой грузовой машине, простудилась, и у нее болели плечи и шея, так что она не могла повернуть голову. Люся ставила ей горчичники. Она, впрочем, и сама неумеренно чихала. Костя обманом улизнул из дому в аптеку, промочил ноги, промок сам, и теперь они вместе ели сульфодимезин и по очереди нюхали ментоловый ингалятор.

Так прошло три дня. В третий день, по предсказаниям курортных старожилов, дождь обязан был прекратиться, если только он не собирался прополаскивать Джубгу еще три или еще шесть дней.

Люся то и дело отдергивала занавеску и смотрела на небо, хотя и через занавеску отлично было слышно дождевое буйство. Она все ждала, что небо посветлеет. Костя смотрел на будущее более мрачно, он не верил в близкую перемену погоды.

— Что там, сияет яркое солнышко? — спрашивал он Люсю, когда она отступала от окна и ложилась в свою отсыревшую постель.

— Подожди, — одергивала его Люся. — Трое суток — это будет вечером, и тогда дождь перестанет.

Она страстно захотела, чтобы дождь перестал, и мысленно умоляла: «Ну, дождичек, ну, миленький, ну, довольно!» Это будет ужасно, если дождь к вечеру не перестанет. Ведь Косте надо идти на проверку очереди за билетами на поезд. Сегодня — проверка, а завтра привезут и сами билеты, в Джубге железнодорожная касса работает раз в неделю.

Люся с Костей решили брать билеты на самый ближайший день. Записались они на третье сентября, но теперь мечтали уехать как можно скорее, как только удастся взять билеты, просто сил не было выносить дальше зловредную погоду.

Но языческая Люсина молитва дошла по адресу: к вечеру дождь перестал. Солнце, правда, не соизволило выглянуть, но небо посветлело, облака стали реже, и лужи на улицах моментально исчезли: частью высохли, а частью ушли сквозь песок.

— Ну, что я говорила! — торжествующе воскликнула Люся. — Я говорила, что дождь перестанет, и перестал!

— Именно оттого, что тебе этого хотелось, — буркнул Костя.

— Может быть, и оттого, — миролюбиво подтвердила Люся.

Она опять чувствовала свое превосходство над Костей, и ей совсем не хотелось ссориться.

— Мама, мы пойдем к морю? — спросил Николка.

— Может быть. Костя, ты не опоздаешь на проверку?

— Не опоздаю. Еще целый час.

— А ты уверен, что у тебя верные часы?

Он ничего не ответил. Однако в самом деле: можно ли быть уверенным, что часы идут верно? Положим, раньше они не отставали более чем на одну минуту в сутки. Но пружина могла ослабнуть. Она могла ослабнуть именно в самый неподходящий момент. Вдруг уже шесть? Придешь, а проверка закончилась. И Холодовых вычеркнули. Нет, лучше пойти пораньше.

— Где паспорта?

— А разве потребуются паспорта?

— Почем я знаю, что там потребуется и чего не потребуется.

Люся достала из чемодана и положила на стол паспорта. Костя засунул их в карман и поспешно вышел. Он теперь был уже почти уверен, что часы идут неверно, что их вычеркнули из списка, что они не выедут вовремя.

— Папа, — кинулся за отцом Николка, — я с тобой.

— Не надо, — сказал папа, — я пойду быстро.

— И я быстро.

— Не смей! — заорал отец.

Николка недоуменно посмотрел на него и остался стоять на месте.

«Какой я стал дикий», — подумал Костя, испытывая угрызения совести. Он оглянулся. Николка стоял посреди двора, обиженный и одинокий.

— Ну, ладно, пойдем, — сказал Костя ласковым голосом.

Николка сорвался с места, подбежал к отцу и ухватил его за руку.

Костя шел быстро, так что Николке приходилось то и дело переходить на рысь. Толстый дядька важно вышагивал им навстречу.

— Скажите, пожалуйста, сколько времени? — спросил толстяка Костя.

— У меня нет часов, но, кажется, около пяти.

«Кажется ему! — хмуро думал Костя. — Живут тут без всяких обязанностей, разленились совсем. Надо было бы идти на работу, так не казалось бы…»

— Папа, хочешь, я вон у той тети спрошу? — предложил Николка. — У нее часы.

— Спроси.

Николка помчался к тете. У нее были толстые ноги в коротких шортах и шикарная грудь, прикрытая небрежнее, чем это дозволяют даже нестрогие курортные приличия.

— Семь минут шестого, деточка, — нараспев сказала оголенная тетя и томно подняла на Костю крашеные ресницы.

Но Костя сейчас был не в таком настроении, чтобы его могли прельстить женские чары, он даже не улыбнулся в ответ на старательное кокетство.

— Семь минут шестого, папа, — сказал Николка.

— Очень хорошо. Значит, не опоздали. Придем первыми.

Но Костя ошибся. Они пришли не первыми. На площадке возле зеленой скамейки, на которой раньше вели запись в очередь на билеты, толпилось уже человек двадцать. Наверно, они тоже не верили своим часам.

В половине шестого появился дежурный член комиссии со списком. Его окружили и принялись выяснять, на какие поезда будут билеты и можно ли взять билет на двадцать девятое, если раньше записался на первое.

— Скажите, пожалуйста, — дергая дежурного за рукав, спрашивала седая старушка в белой панаме, — а можно сейчас записаться?

— Можно, — стараясь высвободить руку, сказал дежурный. — На какое число?

— На тридцать третье.

— На тридцать третье? — переспросил дежурный, скорчив уморительную рожу.

Все захохотали. Старушка не могла понять своей оговорки и растерянно смотрела на хохочущую публику.

— Тридцать третьего не бывает, — объяснил дежурный.

— Ой, батюшки, — смутилась старушка. — Да на третье же! На третье сентября.

Опять стало томительно скучно. Курортники ругали погоду.

— Подумать только, три дня из отпуска вылетели в трубу.

— Ведь никакого просвета, лил без передышки.

— А хоть бы и просвет — все равно купаться нельзя: на море шторм.

— Завтра будет ясно, — сказал молодой парень. — Кончились дожди. Я заходил на метеорологическую станцию, узнавал.

— Они и сегодня обещали прекращение осадков, — скептически заметил пожилой мужчина.

— Ну вот, — сказал парень, — ведь прекратились же! Теперь — все. Завтра будет солнечный денек, и море успокоится.

Курортники ободрились, стали спрашивать дежурного, можно ли взять билет на пятое сентября, если записался на двадцать девятое августа.

— Папа, ну скоро? — теребил отца Николка.

— Скоро. Подожди, — досадливо сказал Костя.

Некоторые взрослые тоже были нетерпеливы.

— Давайте начинать! — требовали они.

— Еще нет шести, — возражал дежурный.

— Подумаешь, две минуты осталось.

— Не две, а семь.

— Надо подождать, еще люди подойдут.

— Сколько можно ждать!

Но дежурный остался непреклонен и начал перекличку в восемнадцать ноль-ноль.

Сразу же возник конфликт: вычеркивать тех, кто не пришел, или не вычеркивать? Дежурный не хотел вычеркивать, а только ставил вопросительные знаки. Но многие курортники требовали изгнать из списка беспечных, которые не явились на проверку. Поскольку дежурный был в данных обстоятельствах руководящей персоной; и к тому же часть публики его поддерживала, то его мнение оказалось решающим: неявившихся оставили в списках.

Домой Костя и Николка возвращались берегом моря. Желтогрязные волны, пенясь, набегали на мокрый песок. Древесный мусор, принесенный морем, валялся на пляже. Впереди, за Ежиком, чуть-чуть просвечивала сквозь облака алая полоска вечерней зари.

В чебуречной продавали чебуреки. Костя занял очередь и послал Николку к матери за деньгами. Люся пришла сама, принесла деньги и тарелку под чебуреки.

— Завтра обещают хорошую погоду, — сказал Костя.

— Ну да?

— Один парень был на метеорологической станции.

— Тогда мы останемся до третьего, незачем уезжать раньше срока.

— Как хочешь, — без воодушевления согласился Костя. — Все равно.

Он хотел добавить: «Я ужасно устал», — но вовремя спохватился, что он на отдыхе и, стало быть, это «устал» прозвучит противоестественно.

Они стояли за чебуреками тридцать пять минут. Когда до Кости осталось три человека, чебуреки кончились. Пришлось взять свиной шашлык.