Отель на перекрестке радости и горечи

32 Снова дома 1942

В воскресенье утром Генри проснулся другим человеком, несмотря на свои двенадцать лет, — точнее, неполных тринадцать. Он отыскал Кейко, он виделся с ней. И уже от мысли, что теперь он знает, где Кейко, — пусть даже в этом грязном лагере, — на душе у него стало легче.

Оставалось раздобыть все, о чем просила Кейко, и в следующую субботу доставить в «Гармонию». Но как же быть с пластинкой Оскара? Вот был бы подарок ко дню рождения! Если, конечно, удастся ее разыскать.

На кухне Генри застал отца в халате — на карте Китая, вырезанной из журнала «Нэшнл джиографик», он отмечал новости о боевых действиях. Карта была приклеена к пробковому щиту, и отец втыкал булавки там, где шли бои: синие — победы Китая, красные — поражения. Генри отметил, что на карте прибавилось синих булавок. Но отец был привычно угрюм.

— Доброе утро, — сказал Генри.

— Чоу синь, — ответил отец, тыча в карту ногтем.

Он бормотал по-кантонски непонятные слова: синь гуан чжэн цэ, снова и снова.

— Что это значит? — спросил Генри. Что еще за «три огня», недоумевал он.

Они с отцом давно привыкли обходиться без слов. Генри чувствовал, что отец недоволен. И спросил, чтобы просто убедиться. И неважно, что по-английски, главное — вопросительный тон.

— Это означает «три искорки», — объяснил отец по-кантонски. — Японцы говорят: «три огня». «Жги, грабь, убивай». Они перекрыли Бирманскую дорогу, но после нападения на Перл-Харбор американцы наконец стали снабжать нас оружием.

«А сам ты разве не американец? — возмутился про себя Генри. — Разве мы не американцы? Разве не от нас они получают оружие?»

Отец продолжал говорить — то ли с Генри, то ли сам с собой:

— И не только оружие. Самолеты. «Летающие тигры»[16] помогают Чан Кайши и Национально-революционной армии сражаться с японскими захватчиками, но те уничтожают все на своем пути. Японцы убивают мирных жителей, пытают людей тысячами, жгут города.

Генри понимал отца, он видел в его взгляде, устремленном на карту, радость и печаль. Победитель и побежденный.

— Но есть для нас и хорошие новости. Гонконгу ничто не угрожает. Японцам уже много месяцев не удается прорваться на юг, так что на будущий год сможешь поехать в Кантон.

Отец объявил об этом так торжественно, будто сегодня чей-то день рождения, китайский Новый год и Рождество — все вместе. Хотел порадовать Генри новостью. Сам отец почти все школьные годы провел в Китае. Это был своего рода обряд посвящения. Детей отправляли в Китай многие традиционные китайские семьи, как у Генри.

— А как же Рейнир? Может, мне просто перевестись в китайскую школу на Кинг-стрит, где все ребята? Что, если я не хочу ехать? — Генри знал, что отец разберет лишь отдельные слова: школа, Рейнир, Кинг-стрит.

— Что? — вскинулся отец. — Нет, нет — в Кантон.

Мысль об отъезде в Китай ужаснула Генри. Китай — чужая страна. Без джаза, без комиксов — и без Кейко. Он представил, как живет в доме у дяди — может статься, это и не дом вовсе, а лачуга, — и его дразнят, считают чужаком. Он и здесь, в Америке, чужак. Неизвестно еще, что хуже. Даже в положении Кейко, хоть и нерадостном, есть хорошая сторона — Генри кольнула зависть. Она хотя бы с родными. По крайней мере, сейчас. Ее родители все понимают. Ее не отошлют прочь.

Не успел Генри возразить, как вышла из кухни мама, протянула список покупок и немного денег. Она частенько посылала его на рынок, если покупок не очень много, тем более что Генри умел торговаться. Схватив список и завтрак — паровую пампушку-бау со свининой, — Генри поспешил по лестнице навстречу прохладному утру, радуясь, что можно наконец побыть одному.

Генри шел по Саут-Кинг к Седьмой авеню, в сторону китайского рынка, размышляя, что подарить Кейко на день рождения — не считая ткани на занавески, бумаги для писем и пластинки Оскара Холдена, которую он непременно найдет. Первые две просьбы выполнить нетрудно. Почтовую бумагу и ткань можно купить в «Вулворте» на Третьей авеню в любой день. А где пластинка, он знает. Но о чем мечтает Кейко? Чего не достать в лагере? Он не потратил ни цента из вырученного у миссис Битти. Но что купить? Новый альбом или акварельные краски? Да, пожалуй, принадлежности для рисования — то, что надо.

Но как достать пластинку, непонятно, думал Генри, шагая мимо рынка в сторону Нихонмати. Пройдя два квартала по Саут-Мэйн, он остановился перед заколоченным фасадом отеля «Панама». Нет, не пробраться — тут нужен лом и побольше сил, чем у него. А если все-таки туда попасть, то где там искать пластинку? Но ведь можно купить новую! Это гораздо разумней, чем ломиться в старую гостиницу. Но как? — уныло размышлял Генри, сворачивая к универмагу «Родс». Пластинку ему не продадут — достаточно вспомнить, как они с Кейко посещали универмаг в прошлый раз.

Впереди показался кинотеатр «Адмирал», афиши возвещали о премьере фильма «Маленький Токио, США». Генри поежился от неуютности этого названия, и в то же время его разобрало любопытство.

С афиши взирали голливудские звезды, Гарольд Хьюбер и Джун Дюпре, загримированные под японцев. Они играли шпионов и заговорщиков, помогавших готовить нападение на Перл-Харбор. Судя по билетным корешкам и окуркам, усеивавшим мокрый тротуар, фильм имел успех.

В «Родсе» делать нечего. В этом районе Генри не доверяют. А клуб «Черный лось» до сих пор закрыт — нет надежды попасть к первоисточнику, к самому Оскару Холдену, чтобы раздобыть новую пластинку. Генри в сердцах пнул валявшуюся на тротуаре консервную банку.

А что, если попросить Шелдона помочь?

Генри быстро направился назад, в сторону Саут-Джексон, где иногда по воскресеньям играл Шелдон — обычно когда в порт заходил новый корабль и портовый квартал наводняли подгулявшие матросы с подругами.

Дорога снова вывела его к отелю «Панама». Величественный мраморный подъезд был обезображен досками. Генри пробежал глазами список покупок, что дала мама. Надо бы поторопиться, а то родители забеспокоятся.

В надежде, что с тыла осталась лазейка, Генри нырнул в узкий проулок за пустующим и тоже заколоченным агентством по найму «Того». Проулок был завален ящиками, рухлядью, тряпьем — мусор из этого района больше не вывозили. Генри обогнул отель, рассчитывая по пожарной лестнице добраться до выбитых окон второго этажа.

Но, завернув за угол, он наткнулся на Чеза. Уилла Уитворта и еще нескольких мальчишек. Они явно заявились сюда с той же целью — пробраться в отель. Чез с Уиллом о чем-то спорили, глядя на окна второго этажа. Остальные бросали в окна камни, шарили в коробках, один из мальчишек швырял о стену старые тарелки.

Генри остановился как вкопанный, но прежде, чем он успел нырнуть обратно за угол, его заметили.

— Япошка! — раздался вопль. — Держи его!

— Китаеза! — поправил Уилл.

Мальчишки уже взяли Генри в круг.

— Генри! — В ухмылке Чеза было больше торжества, чем удивления. — Где же твоя подружка. Генри? Если ты к ней, то ее нет дома, и твоего черномазого дружка тоже нет. Так что придется тебе со мной дело иметь. Мой папаша хочет скупить здесь все дома, скоро соседями будем.

Генри стиснул кулаки, постаравшись не выдать, что его слегка потряхивает. Совсем рядом, на куче мусора, валялась ручка от метлы, в рост Генри. Метнувшись вбок, он схватил палку и сжал ее двумя руками, на манер бейсбольной биты. Взмахнул, еще раз, палка со свистом рассекла воздух. Запросто отобьет мяч размером с Чезову голову.

Мальчишки отступили, лишь Чез остался на месте, но и он подобрался, следя, чтобы дубинка не достала до него.

— Убирайся домой, Чез. — Генри сам удивился своей ярости. Костяшки пальцев у него побелели от напряжения.

— Здесь мой дом, — тихо, даже мягко ответил Чез. — Соединенные Штаты Америки, а не Соединенные Штаты Токио. И мой папаша скоро скупит весь квартал. Что, войны хочешь? Думаешь, одним махом всех уложишь?

Генри понимал, что с семерыми ему не справиться.

— Может, вы меня и побьете, но один из вас вернется домой инвалидом. — Генри с размахом хлопнул битой по грязному тротуару, прямо перед Чезом. Он не забыл ни разбитую губу, ни фингал, которыми наградил его Чез у вокзала.

Мальчишки попятились, а через миг дружно исчезли за углом здания. Генри снова замахнулся и сделал шаг вперед. Теперь и Чез не скрывал испуга. Даже его жесткий «ежик» и тот словно поник. Чез сплюнул на грязный асфальт и двинулся за остальными. Генри постоял несколько секунд с занесенной палкой, потом оперся на нее, навалившись всем телом. Сердце колотилось, ноги дрожали, но его захлестывал восторг. Есть! Он победил. Выстоял.

Внезапно за спиной раздался шорох. Генри резко обернулся и оказался лицом к лицу с двумя патрульными. На рукавах повязки военной полиции, за спиной винтовки, в руках черные дубинки. Один из солдат ткнул дубинкой в грудь Генри — прямо в значок.

Генри уронил палку.

— Что тут делаешь? Воруешь? Вали отсюда!

Генри поспешно развернулся и со всех ног кинулся в ту сторону, куда минуту назад умчались его враги. Выскочив на Саут-Мэйн, он бросился в направлении Джексон-стрит, где обычно играл Шелдон. Генри перепрыгнул через лужу, под ногами мелькнуло отражение чего-то знакомого. Он оглянулся — буквально в нескольких шагах мерцала полицейская мигалка, а чуть в стороне… На бордюре сидел Чез, к нему жалась остальная компания. А перед ними стоял полицейский и что-то записывал в блокнот. Вид у него был недоверчивый, словно он не верит ни единому слову Чеза и его свиты. Невольно ухмыльнувшись, Генри побежал дальше. Вот и Чез попался.