Отходная молитва

Глава 12

Линн терпеть не могла китайскую кухню, однако Герейнт Джон почему-то считал, что оказал ей великую честь, пригласив на обед в "Серебряный дельфин", лучший в Йорке китайский ресторан. Линн ничего не оставалось, как сделать вид, будто она польщена.

Про себя она отметила, что заместитель главного констебля выглядит не самым лучшим образом. За Рождество он умудрился прибавить пару фунтов, а огонек в глазах заметно потух. Правда, он все еще напоминал богатого гангстера: на его рукавах, когда он расправлялся с пельменями, поблескивали золотые запонки. А еще при каждом его движении на Линн накатывался аромат дорогого одеколона. Зал ресторана был просторным и прохладным. За спиной Герейнта в аквариуме надували щеки золотые рыбки. Кроме пары полицейских, здесь обедали еще человек шесть, но они все равно разговаривали едва ли не шепотом, главным образом потому, что уж очень деликатной была тема их разговора.

— Вообще-то мне не следовало приглашать тебя на обед, — заметил Джон с напускной серьезностью. — Мне бы следовало хорошенько отшлепать тебя по мягкому месту. О чем я тебя просил? Что ты должна была сделать?

— Ты хочешь сказать, почему я не позвонила раньше?

— Как минимум неделю назад. Знай я, что он затеял всю эту чертовщину, наверняка бы сумел что-нибудь предпринять.

— Я не собираюсь оправдываться, но он пообещал мне, что не поедет сам в Илкли. Я не в состоянии держать его в поле зрения все время.

Герейнт фыркнул, словно признавая справедливость ее слов.

— Собственно говоря, никто и не должен держать своего начальника все время в поле зрения. Вернон не дурак. Он знает разницу между правым делом и неправым. Но то, что произошло, назревало уже давно. Кстати, ты не находишь, что пельмени жестковаты?

Линн кивнула.

— Есть немного.

— Плохо. Хорошие пельмени должны таять во рту.

Герейнт подозвал официанта и бесцеремонно отправил пельмени на кухню. Официант вернулся с новой порцией, правда, ничуть не лучше первой. Герейнт опять начал придираться. Но тут прибежал менеджер и рассыпался в извинениях.

— Мне не нужно ваших извинений, мистер Чан, — заявил Герейнт. — Мне нужно, чтобы ваша кухня соответствовала самым высоким стандартам, чего я ожидаю от вашего заведения. Моя спутница здесь впервые. Представляете, какое у нее сложится впечатление?

Герейнт держал свою речь уверенно и спокойно, словно в действительности ему не было и дела до того, жесткие пельмени или нет. Линн поняла, что всю эту сцену он устроил, чтобы произвести на нее впечатление. А ей было все равно. Когда оплеванный менеджер возвратился к себе в кабинет, Линн поинтересовалась у Герейнта:

— Скажи честно, ты просто хотел покрасоваться?

— Ошибаешься, — возразил тот. — Видишь наклейку у них на окне? Такие получают за великолепную кухню и первоклассное обслуживание. Нет, Линн, они решили, что больше не нужно напрягаться, и успокоились. Решили, что репутация их всегда вывезет. Ошибочка. Время от времени им надо давать под зад. Собственно, так же и с полицией. Тоже иногда приходится напоминать, что на сомнительных приемчиках далеко не уедешь…

— Что опять-таки возвращает нас к Вернону.

— Нет-нет. Вернон — черт бы его побрал — безумец, а это не одно и то же.

— Странно слышать это от тебя.

— Ну почему же? Разве ты со мной не согласна? Линн поведала ему о своем недавнем разговоре с Лаверном и его утверждении, будто Принс владеет черной магией. Слушая ее, Герейнт лишь ахал и покачивал головой.

— Елки-палки, вот те раз. Да, парень совсем того. Его лечить надо. Кто бы мог подумать…

Они заказали главное блюдо. Герейнт выбрал себе нечто под названием "Секрет серебряного дельфина". Линн же разочаровала его тем, что заказала обычные жареные овощи.

— Ты что, на диете?

— Обычно я не обедаю. По физиологическим нормам здоровому человеку достаточно плотно есть лишь раз в день.

— Прошу прощения, следователь Сэвидж, но вы порете чушь. — Герейнт расхохотался, обнажив безупречные зубы. Если бы в этом огромном теле обитал не столь заносчивый дух, Линн наверняка бы сочла его привлекательным. — Все это весьма некстати. Разумеется, многие решат, что это Вернон заколол девушку, но я читал заявления свидетелей. Никто из них ничего не видел, за исключением того, что Вернон пытался остановить кровотечение. А это преступлением никак не назовешь. Но не будем обольщаться. Теперь его спасет разве только чудо. Боюсь, старая задница Нэвилл Вуд нашел наконец повод от него избавиться.

— Нэвилл Вуд?

— Именно он, кто же еще. Может, мне и не стоит тебе говорить, но этот хрыч уже давно точит зуб на Вернона.

Линн отказывалась верить.

— А за что?

— Частично из зависти. Но это еще не все причины. Наш главный констебль — аккуратист, каких свет не видывал. Была когда-нибудь в его кабинете? Нигде ни пылинки, все папки расставлены по линеечке. Свежие цветы через день, по его личному распоряжению. Честное слово, побывай ты там, не зная, чей это кабинет, наверняка бы решила, что здесь работает женщина.

Линн вопросительно подняла бровь.

— Я к чему клоню… Любой, кто помешан на аккуратности, вряд ли поладит с Верноном. Если вы любитель строгих логических выводов, вряд ли вас устроит отчет наподобие "Съездил в Бакстон, побеседовал с родителями пропавшего ребенка. Полезных зацепок не получил, однако на обратном пути преступника все равно поймал".

Хотя Линн чувствовала себя подавленной, она не смогла сдержать улыбку.

— Мне кажется, ты слегка преувеличиваешь.

— Совсем слегка. Но ты меня поняла. Любой, кто любит во всем порядок, наверняка сочтет карьеру Вернона одной большой темной аферой. Ну а кроме того, у Вуда к нему личная неприязнь.

— Он это тебе сам сказал?

— Дождешься. Такой даже черту ни в чем не признается. И вообще он же у нас трезвенник, так что из него, хоть ты тресни, ничего не вытащишь. Но я-то вижу. Он еще ни разу лично не поздравил Вернона с успехом. Ни разу. Даже когда Вернон поймал того насильника, Вуд ограничился писулькой: "В результате следственных действий дело раскрыто". Хотя, по большому счету, он должен был написать: "Триста нераскрытых убийств и — бац, наконец-то мы хоть кого-то поймали". Ан нет. Ему надо сжить Вернона. И, кажется, все к тому и идет…

Герейнт вздохнул и неожиданно вспомнил о деле.

— Ладно, о чем ты мне хотела рассказать?

— Я подумала, что нам стоит хорошенько обсудить ситуацию, ведь у Вернона что-то вроде нервного срыва. Ему явно нужна медицинская помощь. И от нас с тобой зависит, как с ним обойдется начальство — по-человечески или по-свински.

— Держи карман шире. Даже если он останется на работе — что маловероятно, — ему предложат какую-нибудь ерунду. Уберут из уголовного розыска и посадят за стол протирать штаны. Что, откровенно говоря, его окончательно доконает.

После основного блюда Герейнт спросил, не хочет ли она чего-нибудь. Линн вежливо отказалась. Герейнт явно куда-то торопился. Он потребовал счет, но официант подобострастно заявил, что с них ничего не причитается — своего рода компенсация за моральный ущерб.

Когда они вышли на улицу, Герейнт торжествующе ухмыльнулся.

— Ну как тебе? Кстати, обед был отличный, если не считать первого блюда. В будущем надо чаще жаловаться.

Неожиданно подобрев, Герейнт пригласил ее немного пройтись. Они забрели в старую часть города, застроенную деревянными домами — второй этаж этих построек нависал над первым. Мимо них из святилища Маргариты Клейдроу прошествовала стайка монахинь. Маргарита была местной святой — четыре столетия назад ее до смерти забили за то, что она укрыла у себя в доме священника-иезуита.

— В те дни был хоть какой-то порядок, — пошутил Герейнт.

— Ну уж, — не согласилась Линн.

— Был, уверяю тебя. Если вы, например, нагрубили полисмену, то вам не просто бирку на ухо вешали, а привязывали к конечностям пудовые гири — одну, вторую, третью, пока не…

— Прекрати!

Герейнт улыбнулся ей с высоты своего роста.

— Нет, серьезно, ты никогда не задумывалась, какое кровожадное место наш Йорк? Йоркширцы ненавидят буквально всех и каждого еще со старины — католиков, евреев, манчестерцев. Интересно, они хоть к кому-нибудь относились по-доброму?

— Ну, например, к жителям Нормандских островов.

— Хм, ты, должно быть, оттуда родом.

— С Джерси, — кивнула Линн.

— С Джерси? Но там ведь ничегошеньки нет. Помню, мы как-то раз ездили туда на день. И как вообще люди живут на этом Джерси?

— Откуда у тебя такое мнение?

— Да они вроде как выпали из истории. Приплыли, обосновались и занялись вязанием. Отсюда и название — Джерси.

Над головой послышались раскаты грома. Через пару мгновений сверкнула молния.

— Этого еще не хватало, — простонал Герейнт.

Гроза разразилась с необычайной силой. Дождь хлестал резкими ледяными струями. Линн с Герейнтом съежились, втянув головы в плечи. Они шли по Лоу-Питергейт.

— Сюда. — Линн указала в сторону узкого переулка, который вел к крохотной часовне Святой Троицы.

Там они укрылись под аркой входа, наблюдая, как вокруг стеной льет дождь. Хотя ливень и не думал стихать, Линн спустя некоторое время посмотрела на часы.

— Боюсь, мне пора.

— Гляди, промокнешь до нитки, — предостерег ее Герейнт.

— Знаю. Но дела не ждут.

Он бережно взял ее за руку.

— Давай лучше зайдем внутрь и присядем. Ты ведь еще не сказала мне, что тебя беспокоит.

— Ничего меня не беспокоит.

— Еще как беспокоит. Меня не проведешь.

Они вошли и сели лицом к источнику. Герейнт выудил откуда-то из кармана пальто пачку жевательной резинки. Не говоря ни слова, одну пластинку взял себе, другую протянул Линн. Слева от них послышалось какое-то поскрипывание — в церковь с фотоаппаратом в руке забрел старик. Вода лилась с него потоками. Турист начал было откручивать крышку объектива.

— Извините, — произнес Герейнт, — мы уже закрыты.

Незадачливый турист сконфуженно пробормотал извинения и вышел под дождь. Возмущению Линн не было предела.

— Как ты только мог…

— Подумаешь! — отмахнулся Герейнт.

Спустя какое-то время он заговорил вновь:

— И все-таки ты не сказала мне, что же гложет тебя.

— Ничего. Ровным счетом ничего, — пыталась схитрить Линн, но не получилось — краска залила ей лицо.

— Линн Сэвидж, только не держите меня за идиота. Выкладывай, в чем дело.

Линн набрала полную грудь воздуха — здесь, в церкви, он пах прелыми молитвенниками.

— Если я скажу тебе кое-что такое о Верноне, ты никому больше не расскажешь?

— Как сказать. Вдруг окажется, что у него роман с моей женой.

— Если бы все было так просто! Нет… но ты единственный, с кем я могу об этом говорить. Мне бы не хотелось, чтобы про это прознал Нэвилл Вуд.

Герейнт презрительно хмыкнул — мол, как такое вообще можно подумать.

— Исключено. С другой стороны, Вернон — мой старый друг. И если ты действительно хочешь поведать что-то ужасное, может, мне лучше вообще ничего об этом не знать.

— Нет, не то чтобы ужасное… Ну, в общем, я видела, как он ночью бродит вокруг моего дома и заглядывает в окна.

Герейнт отвел взгляд в сторону и печально вздохнул:

— Я ж: говорил, парню нужна помощь. Кто бы мог подумать…

Освидетельствованием Лаверна занялись психиатры, и оба в один голос заявили, что он в здравом уме и, следовательно, отвечает за свои действия. Именно это и хотел услышать главный констебль. Но поскольку Лаверн был в непосредственном его подчинении, Вуд поручил расследование по делу об убийстве Эдисон Реффел полицейской команде западного Йоркшира. Те допросили Вернона прямо у него дома на Фулфорд-роуд и один раз, без видимых на то причин, заставили его самого приехать в главное отделение в Вейкфилд. Но так и не смогли предъявить никаких обвинений.

Они располагали лишь показаниями преподобного Боба, которые вскоре были окончательно и бесповоротно опровергнуты его же собственной женой. За две недели женщина сумела немного прийти в себя и потребовала, чтобы полицейские записали и ее показания. Рассказ женщины не только снимал вину с Лаверна, но и вообще противоречил всему, что прежде говорил ее муж. Кстати, она оказалась единственной из свидетелей кровавой драмы, кто видел, что удар в сердце Эдисон нанес некий юркий старикашка.

Ее показания совпали с данными экспертизы. Так, например, изучив распределение кровавых пятен на одежде Лаверна, эксперты пришли к выводу, что тот — как, собственно, он и утверждал — не нападал на Эдисон Реффел, но лишь пытался обеими руками остановить кровотечение. Судмедэксперт доктор Эрнст Суоллоу пришел к выводу, что жертва скончалась от одного-единственного удара ножом, нанесенного сверху вниз, в результате чего оказалась повреждена аорта. Судя по углу, под которым был нанесен удар, и по его силе, нападающий держал оружие в вытянутых руках над головой — только так он мог убить девушку одним ударом. Принимая же во внимание рост жертвы, напрашивался вывод, что убийца был не выше ста шестидесяти сантиметров.

Следователи составили официальное заключение, в котором, в частности, говорилось, что подозрения сняты с Лаверна за "недостаточностью улик".

Прошло еще три недели, и репортерское воинство постепенно оставило Лаверна в покое. Полицейская охрана у дверей была представлена одним-единственным бобби, потом не стало и того. Вернон сидел дома, чаще один. Донна четыре раза в неделю работала в местном хосписе. Лаверну еще не приходилось проводить так много времени в четырех стенах дома и в полном одиночестве. Он коротал часы в тишине, глядя в окно, наблюдая, как один за одним тянутся серые дни.

Постепенно он начал замечать мир вокруг себя: птиц на ветках в саду, темные облака, нежные побеги кустов и деревьев, отчаянно тянущиеся к свету.

В конце концов он понял, что длительное расследование якобы совершенного им превышения полномочий — лишь пустая формальность. Просто его начальству требовалось время, и они тянули резину, хотя все уже давно было решено. Его карьера закончилась.

Как-то раз заглянул Герейнт — сыпал шутками и постоянно вспоминал о тех славных деньках, когда они с Лаверном только начинали в Манчестере. Оба молчали относительно дальнейшей судьбы Лаверна, хотя, уже стоя на крыльце, Герейнт довольно бестактно протянул другу изрядно потрепанную книженцию под названием "Радости заслуженного отдыха".

Донна тревожилась за мужа, но понимала, что он сам сумеет справиться с ситуацией. Тем более что Лаверн не любил, когда вокруг него суетились. Даже когда болел. В этом отношении он напоминал зверя, который уползает прочь и прячется до тех пор, пока не выздоровеет или не околеет. Донна знала: ее муж слишком упрям и силен духом, чтобы сломаться и утратить всякую надежду. У него всегда находились новые идеи, новые планы, которые помогали ему преодолеть неприятности и вновь зажить полноценной жизнью.

Самый последний его план состоял в одном: в одиночку или вместе с полицией уничтожить Хьюго Принса. Лаверн позвонил Линн, чтобы узнать, что она думает о хозяине Норт-Эбби. Она уже видела его? Смутившись, Линн призналась бывшему шефу, что не имеет права обсуждать с ним служебные дела, потому что теперь — по крайней мере формально — он рядовой гражданин. Это известие явилось для Лаверна неприятным сюрпризом. Подобно многим полицейским, он привык считать рядовую публику скопищем разного рода малоприятных личностей.

Ему наконец вернули одежду и личные вещи, очевидно, не найдя среди них ничего, что могло послужить уликой. В том числе и книжку, которую Эдисон Реффел настоятельно рекомендовала ему прочесть — "Моя жизнь кахуны" Бабули Мэй. На некоторые страницы попала кровь. Одежду Лаверн сжег, а вот книгу оставил. Холодным февральским днем, поставив рядом с собой полный кофейник, он уселся возле камина и наконец-то взялся за чтение.

В книге оказалась целая глава, посвященная отходной молитве. Лаверн заставил себя сосредоточиться. Но, преодолев буквально пару предложений, с трудом поборол желание зашвырнуть чтиво куда-нибудь подальше. На второй странице его уже тошнило. Книженция была написана в незамысловатой манере, а авторские сентенции оказались настолько избиты и банальны, что дальнейшее их чтение уподоблялось истинной пытке. В конце концов книга все-таки полетела через всю комнату.

Через несколько дней, копаясь в машине, Лаверн обнаружил на заднем сиденье сумку. Он совершенно о ней позабыл. В сумке лежали скудные пожитки Эдисон Реффел. Старая косметичка, несколько маек, какие-то носки, белье, упаковка прокладок и поношенное кимоно — не иначе как подарок самого Принса. Лаверн уткнулся в кимоно лицом, вдыхая теплый запах ее тела. Решение пришло к нему моментально.

Он вспомнил, что Эдисон высоко отзывалась об авторе книги. Отлично понимая, что без ее помощи Принса ему никогда не поймать, Лаверн вернулся в дом. Подойдя к письменному столу, открыл ящик и достал оттуда блокнот и ручку.

Спустя несколько часов, отправив в корзину не один скомканный лист, он все-таки сочинил письмо Бабуле Мэй на ее бристольский адрес.

В пять часов бывший суперинтендант уже был у почтового ящика в конце улицы. Но не успел он бросить в прорезь письмо, не успел еще уловить глухой стук конверта о дно ящика, как тотчас устыдился собственной наивности.

Медленно бредя к дому, он мысленно корил себя за глупый, поспешный, прямо-таки бабский поступок — слыханное ли дело, чтобы Лаверн обращался за помощью к какой-то там шарлатанке!..

Спустя два дня он съездил в Йорк, в городскую библиотеку. Там провел все утро среди скучающих студентов и кашляющих пенсионеров, просматривая исторические справочники, пока наконец в одном толстом томе не нашел тс, что искал.

В 1188 году произошел один из позорнейших эпизодов в истории Йорка, когда на городском рынке был заколот раввин Давид с Кроличьей улицы. Причины убийства оставались неясными, или, вернее, исторические источники о них умалчивали.

Убийцей раввина был Томас Норт, торговец шерстью, впоследствии возведенный королем Ричардом за участие в третьем Крестовом походе в рыцарское звание. Судя по всему, Норт не понес никакого наказания; видимо, никто из жителей города не пожелал давать против него показания. Были мнения, что это преступление явилось первым в цепочке ему подобных, кульминацией которых стал печально известный погром 1190 года — тогда вырезали практически все еврейское население города. По возвращении из Святой Земли Норт основал собственную масонскую ложу.

Лаверн нашел соответствующую ссылку. Вот что там говорилось:

"Рыцари Христа" — масонская ложа, основанная сэром Томасом Нортом в последнем десятилетии XII века. Известна тем, что собрала под свои знамена глав всех масонских братств Йорка, оставив, однако, за ними право осуществлять непосредственное руководство деятельностью вверенных им гильдий. Распространенное мнение о том, будто члены ложи практиковали языческие ритуалы, в том числе и человеческие жертвоприношения, не имеет под собой веского основания. После 1348 года, когда Черная Смерть уничтожила большую часть населения города, упоминания о "Рыцарях Христа" практически отсутствуют, хотя вплоть до наших дней время от времени возникали секты, претендовавшие на это название".

Лаверн вернулся к себе в пустой дом. Был вечер пятницы, и Донна дежурила в ночную смену в хосписе. В блокноте возле телефона она оставила для него записку: "Позвони Мэй, Пензанс 33-10-10. PS. Обед в духовке".

Новость выбила его из колеи. Мало того что его письмо, несмотря на всю нерасторопность Королевской почты, дошло до адресата в считанные дни, но то, что она откликнулась с такой быстротой, — нет, это просто в голове не укладывалось и наводило на подозрения.

Лаверн заварил себе чаю и с кружкой в руке уселся у телефона. Он несколько раз в нерешительности поднимал трубку и клал ее снова, пока наконец не заставил себя набрать номер. Пришлось выждать несколько длинных гудков, прежде чем на том конце взяли трубку — женский голос повторил только что набранный им номер. Это был ровный, спокойный голос немолодой женщины. Лаверну показалось странным, что в нем совершенно не чувствовался акцент.

— Мэй? Это Лаверн.

— А-а, здравствуйте, мистер Лаверн, — теперь голос проникся теплотой, — я так и подумала, что это вы.

— Ты позвонила мне, — произнес он наобум, — значит, мое письмо дошло до тебя.

Мэй рассмеялась:

— Вы как-никак детектив.

Неожиданно у Лаверна напрочь отшибло все мысли, и он не нашелся с ответом.

После затяжной паузы Мэй заговорила вновь:

— Какой кошмар — я имею в виду Эдисон. Такая милая девушка. Такая приветливая. Разумеется, я с радостью вам помогу.

— О, спасибо. Заранее благодарен. Что ты предлагаешь?

— Предлагаю, чтобы вы приехали ко мне в Корнуолл на пару деньков.

— Корнуолл? Но ведь это такая даль.

— Да, но разве поездка того не стоит? — В голосе Мэй послышалось разочарование. — Боюсь, по телефону я ничем не смогу вам помочь. Даже если очень захочу.

Лаверн задумался.

— Не знаю. Мне нужно поговорить с женой.

Мэй заметно приободрилась:

— И жену привозите. Можете хоть завтра.

— А где ты живешь?

Она продиктовала ему адрес в Сент-Айвсе. Сраженный наповал ее гостеприимством, Лаверн записал.

— А ты уверена, что мы тебе не помешаем? Согласись, ты меня совершенно не знаешь.

— Наоборот, мистер Лаверн. У меня такое чувство, будто мы знакомы всю жизнь.

Раздался щелчок — на том конце положили трубку.