Отходной маневр

23

Я открыл глаза, увидел ослепительный солнечный свет и вскочил с кровати. Сколько лее я проспал? Бежали бесценные минуты нового дня, а я неподвижно лежал, блаженно сопя в подушку.

Леры не было. Ее кровать аккуратно застелена, настолько аккуратно, что появляется сомнение, а ночевала ли она здесь? На столе, как фигуры на шахматном поле перед началом игры, выставлены чашка, сахарница, турка с теплым молоком и несколько бутербродов, завернутых в пищевую пленку. Красиво подано! И комментарий на цветном плотном листочке, украшенном вензелями (наверняка из органайзера выдернула): «Кофе на плите. Извини, если костюм окажется чуть великоват. Я пыталась измерить твой рост и талию, но ты спал в такой позе, что возможны огрехи. Я на вышке. Свидимся! Лера».

Я спустился во двор, там же растер тело снегом, затем умылся из ведра ледяной водой, остатки которой вылил себе на голову. Вот теперь я окончательно проснулся, и мозги работают на полных оборотах!

Вернувшись в комнату, я развернул бутерброд и вцепился в него зубами, попутно соображая, о каком костюме упомянула в своей записке Лера. На стуле обнаружил пестрый пакет. Взял его и вытряхнул на кровать новенький горнолыжный костюм пламенно-красного цвета. Пощупал плотную ткань, поиграл многочисленными молниями и липучками, посмотрел на ценник. Однако девочка явно завышает мои возможности. Понятно, что это не подарок. Она купила его мне в долг, уверенная, что я скоро рассчитаюсь с ней. Спасибо, милая, конечно… Такую красивую одежку я давно мечтал купить, но смущала цена. Горнолыжный комбинезон этой фирмы стоит никак не меныЦе семисот — восьмисот долларов.

Я с удовольствием засунул себя в комбинезон. До чего же удобный! И ничуть не велик, точь-в-точь копирует мою фигуру. Вот только с цветом девочка не угадала. Красному я бы предпочел белый, как снег, с серыми камуфляжными пятнами. Мне не светиться на склонах надо. Мне полезнее быть малозаметным, неприметным, желательно вообще невидимым.

Но делать нечего. Я сходил на кухню, где гремела кастрюлями хозяйка, принес оттуда кофе и завершил завтрак. Теперь можно определиться с тем, что я должен сделать и чего не должен делать. Ехать в поселок Мижарги, как требовал убийца, для меня все равно что трогать пальцем зубья капкана. Я должен подойти к леднику другим путем — через перевалы, седловины и хребты. И не должен ни при каких обстоятельствах попадаться милиции.

В дверь постучали. Вошла хозяйка, стала собирать со стола посуду.

— Ваш друг вами интересовался, — сказала она, смахивая крошки в ладонь.

— Друг? — насторожился я. — Какой друг?

— Он говорит, вы его знаете… Я снег во дворе подчищала, а вы еще, наверное, спали. Он подходит и спрашивает, не остановился ли у меня молодой человек, роста высокого, широкоплечий, Кириллом зовут. А я ж слышала, как девушка вас называла. И парню тому говорю, что да, поселился вчера вечером… А вы что ж, не знаете, кто это?

Она смутилась, почувствовав, что оказала мне услугу, которой я не слишком обрадовался.

— Вспомню! — улыбнулся я и махнул рукой, дескать, не стоит думать о такой чепухе. — У меня друзей много. А как выглядел этот человек?

— Молодой! — всплеснула руками старушка. —Совсем еще молодой. Лицо такое ладное, светлое. Очень хорошее лицо. И вежливый: здравствуйте, бабушка, до свидания, бабушка…

— Как был одет?

— Да просто, как все. Курточка блестящая такая, на молнии. И штаны теплые, чтоб на снег не холодно падать. А на голове черный платок… Ох, я на эти платки смотреть не могу! Ну, где это видано, чтобы парни платки носили! И ведь еще и серьги в ухо цепляют!

Субъект в бандане, о котором меня предупреждал убийца! Опять за мной «хвост»! Следит, но на контакт не идет. Что ему надо? Кто он? Вот уже выяснил, где я поселился. Контролирует все мои передвижения? Зачем? «Молодой, лицо ладное…» Симпатичный то есть. Чует мое сердце, что это Мураш. Неужели, он настолько крепко вцепился в меня, что до сих пор находится где-то рядом?

Надо его выловить, думал я, спускаясь в терраску. Чудесный день! Небо чистое, синее, солнце ослепительно сияет над сверкающими снежными пиками. По тротуару текут ручьи, нагретый солнцем асфальт источает густой пар. Я нарочно долго ковырялся с крючком калитки, делая вид, что не могу его открыть. Потом столь же долго закрывал его. И тем временем незаметно посмотрел по сторонам. Никого… Хотя из-за ближайшего поворота выглядывает передок «жигуля». Машина скрыта за кустами. Я встал на обочине и протянул руку, голосуя. Тотчас рядом остановилась дряхлая легковушка. Водитель даже не спросил, куда мне надо. Здесь все дороги ведут к «вышке», то есть к канатной дороге, и уже по ней, в раскачивающемся деревянном кресле — выше, выше, до самого неба, до ослепительных вершин, покрытых спрессованным голубым снегом.

Мы поехали. Я обернулся и с удовлетворением отметил, что «жигуль», стоявший за кустами, включил поворотник, вырулил на дорогу и устремился вслед за нами.

Дождавшись своей очереди на подъемник, я сел на кресло и воспарил вверх. Сначала канатная дорога проходила над широкой лесной вырубкой, где снежный покров был уже влажным и серым. После второй очереди лес закончился, и началось истинное царство лыжников. Я летел над застывшим снежным морем с исполинскими волнами. Крутые спуски, пологие выкаты, обрывы — все было покрыто чистейшим утрамбованным снегом. Еще крепкий, схваченный за морозную ночь ноздреватый наст резали стремительные лыжи и сноуборды, издавая при этом звуки, похожие то ли на шум волн, набегающих на галечный пляж, то ли на скрежет ножа о точильный брусок. Оставляя за собой клубы снежной пыли, подо мной проносились яркие фигурки людей, кажущиеся с высоты слишком маленькими при такой неправдоподобно большой скорости. Я пытался найти на этих головокружительных просторах Леру, но вскоре понял, что это невозможно.

Чувство полета, которое давала канатная дорога, усиливала эйфория, охватившая меня. Ясно и чисто было не только на небе, но и у меня в душе. Теперь я четко видел цель и прекрасно знал, как ее достичь. Хребет Крумкол через несколько минут плавно подплывет к моим ногам. И оттуда, сверху, я увижу голубое, испещренное ломаным и колотым льдом тело ледника Джанлак. Я спущусь к нему и пойду вдоль его русла к его окончанию, к оскаленной пасти, которая месяц назад обвалилась и поглотила людей вместе с частью шоссе. Теперь никто и ничто мне не помешает. Я почти дошел к тебе, Ирина, как ни трудно мне это было сделать. Я уже рядом. Потерпи немного!

Вот и последняя, четвертая очередь. Здесь кажется, что канатная дорога поднимает кресло почти • вертикально вверх, словно строительную люльку для малярных работ. Открылся такой вид, что у меня перехватило дух. Повсюду, насколько хватает глаз — горы и снега. Лес, кажущийся высохшим клочком мха, остался далеко внизу. Вверху — только вершина, обрамленная воротничком снежного карниза, похожего на застывшую волну, вопросительным знаком нависшую над берегом. Как медленно я поднимался! Сколько времени займет дорога вниз, к леднику? Хребет Крумкол находится на высоте чуть более трех тысяч шестисот метров. А основание ледника Джанлак, дай Бог памяти, на двух тысячах пятистах. Значит, мне предстоит преодолеть перепад высот чуть более километра. Все, конечно, зависит от крутизны спуска. Но часов пять уйдет только так…

Вот и конечная станция. Двухэтажный домик под острой треугольной крышей. На втором этаже кафе, прокат снаряжения и даже гостиничные номера для любителей экзотики, а на первом — машинное отделение и платформы.

Я соскочил на платформу и прошел по узкому коридору на выход. Опять мою душу заполнил восторг, какой всегда испытываешь, когда находишься на вершине. Иллюзия покорения. Неважно, что сюда меня привезла канатная дорога. Ощущения почти те же самые, какие мы испытали с Ириной, стоя на вершине Эльбруса, покорив ее на соревнованиях по скоростному восхождению. Усталости нет, это да. Но кружится голова, дышится часто и кажется, что каждый вздох не полный, и потому все никак не можешь надышаться. Это проявляет себя «горняшка» — горная гипоксия… Снег скрипит под ногами, как в ядрено-морозный день где-нибудь в Питере на набережной. А небо! Господи, какое синющее небо!

Я пошел по тропе к противоположному склону, над которым была оборудована площадка, огороженная красной лентой. Может, мне повезет, и я увижу идущую вниз, к леднику, тропу, пробитую в толще снега. По тропе спускаться намного легче и, главное, быстрее… А что это за табличка, воткнутая в снег в середине площадки? «К КРАЮ НЕ ПОДХОДИТЬ!» Все правильно. Дело спасателей — предупредить. А дело отдыхающих — плевать на эти таблички с высокой башни в меру своей безбашенности. И все же мне не стоит привлекать внимание. Не хочется, чтобы на площадке собралась толпа, которая будет следить за мной… Я зашел на площадку, вытоптанную кругом, в центре которого торчало предостережение. Сделал еще шаг ближе к краю — уже по целинному снегу. Потом еще шаг… Внутри меня что-то оборвалось. Я смотрел вниз, и мне казалось, что от ужаса у меня шевелятся волосы… Нет, Кирилл Андреевич, по такому склону ты не спустишься. Ни бегом, ни ползком, ни на заднице. Потому что это не склон. Это почти отвесная снежно-ледовая стена. С нее можно только прыгнуть, чтобы разбиться.

Я отступил назад, сел на снег и закрыл ладонями лицо. Только что цель была так близка, и вдруг — снова до нее целая Вселенная. Очередной удар судьбы. Его даже насмешкой не назовешь, ибо с такой периодичностью и жестокостью не шутят и не надсмехаются. Я не помню, когда еще переживал такую длинную череду неудач… Что же мне делать?

— Эй, дружбан, щелкни нас напоследок!

Я поднял голову. Загораживая собой солнце, рядом стояли два экстремала, похожие на черных манекенов из магазина спортивной одежды. Оба в широченных штанах, футболках с короткими рукавами, нелепых шапочках с рожками, в солнцезащитных очках с перламутровыми стеклами, в высоких, с раструбами, келавровых перчатках, достающих почти до локтя. За спинами парни держали малиновые сноуборды. Мне протянули фотоаппарат.

Счастлив тот, кто распоряжается только своей жизнью. От парней веяло какой-то недосягаемой для меня жизнью, легкой, пустой, похожей на разноцветное конфетти в момент их феерического вылета из хлопушки. Я сфотографировал парней на площадке. Им показалось этого мало, и они попросили меня перейти на противоположный склон. Там они стали позировать у большого щита с надписью: «ЛАВИНООПАСНЫЙ УЧАСТОК! СПУСК НА ЛЫЖАХ ИЛИ СНОУБОРДАХ КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕН! ЭТО КРАЙНЕ ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!» Показывали объективу язык, вскидывали вверх средний палец, поднимали свои малиновые доски, как штанги, над головой и при этом пронзительно кричали «Bay!», «У-у-йу!», «Йе-ессс!», словно фотопленка была способна запечатлеть и звуки тоже.

— Спасибочки! — сказал один из парней, в то время как его друг принялся пристегивать ботинки к креплениям.

Они собирались спуститься отсюда на сноубордах, в этом самом месте, где «крайне опасно для жизни». Интересная идея. Я посмотрел вниз, где под волнообразным карнизом начинался крутой обрыв, а за ним трещины, ямы, взлеты и обширная, сверкающая нетронутым снегом долина с крохотными шпильками опор канатной дороги.

— Это трудно? — спросил я.

— Что трудно? — спросили парни, обернувшись.

— Спуститься на сноуборде.

Парни переглянулись, словно мысленно спрашивали друг у друга: тебе трудно? а тебе?

— Ерунда, — сказал тот, у которого в кармане лежал фотоаппарат. — Лично меня эта гора уже не продирает. Вот если на Ушбу с вертолета высадиться…

— Да, Ушба это другое дело, — согласился его друг. — Там адреналин может по ногам потечь.

— А почему никто не катается на противоположном склоне? — не отставал я, кивая на площадку, где только что познал глубину своего отчаянья. — Слишком круто?

— Склон как склон, — пожал плечами первый экстремал. — И не очень-то он и крутой. На Ушбе круче.

— Крутизна здесь ни при чем, — добавил второй экстремал и сплюнул под ноги. Ему уже надоело болтать, он хотел быстрее сигануть с карниза, чтобы затем подняться сюда на подъемнике и сигануть еще раз, а потом еще и еще. — Спуститься по тому склону нетрудно. Вопрос в том, как потом подняться? Канатки ведь там нет. А давать пешкодрала с доской на горбу замучаешься.

Последние слова он произнес, уже повернувшись ко мне спиной. Я провожал их глазами. Дойдя до карниза, парни встали на его край, пристегнули к ботинкам доски, одновременно завопили, привлекая к себе внимание всех, кто находился на вершине, и прыгнули вниз. Увидел я их снова только спустя минуту: две маленькие точки, удаленные от меня на несколько километров, стремительно неслись по снежной лощине, оставляя за собой туманно-белые шлейфы, словно кометы, и восторженных воплей уже не было слышно.

— Кирилл, я хотел бы с вами поговорить…

Я обернулся на голос, почти не сомневаясь в том, кого сейчас увижу. Темная невзрачная куртка, большие непроницаемые очки, черная банда-на, туго стягивающая голову чуть выше бровей. Мураш.

Он протянул мне руку.