Отходной маневр

42

Из-под ледяной глыбы торчала рука. Я чуть не наступил на нее. Я опустился на колени рядом, поскреб снег вокруг нее и раскопал черную нишу. Я просунул в нишу фонарик и увидел глаза. Сколько боли и невыразимой тоски было в них!

— Альбинос, ты цел? — спросил я.

Он пошевелил рукой, затем сжал кулак, оттопырив большой палец, мол, все отлично.

— Нормально, — услышал я его сдавленный голос. — Дышать тяжело… А так терпимо… Только не копай больше, а то… а то расплющит, как червя под самосвалом… Нет-нет, фонарик не убирай. Без света страшно…

Я прижался спиной к борту машины и стукнулся об него затылком. Альбиноса придавило ледяной глыбой. Я понятия не имею, как ему помочь. Я в шоке…

— Ты только не шевелись, — сказал я ему. — Сейчас что-нибудь придумаем.

— Да какое тут шевеление… — прохрипел Альбинос. — Дай Бог языком пошевелить… Ноги немеют… Кажется, мне все кости раздробило…

Я до крови прикусил губу.

— Сейчас, сейчас, — пробормотал я, озираясь посторонам, хотя прекрасно знал, что вокруг меня нет ничего, кроме льда и снега. — Нужны бревна. Я подсуну их под глыбу, а потом выкопаю тебя…

— Кирилл, — прошептал Альбинос. — Не надо ничего… Ушел поезд, ушел…

— Молчи! Береги силы! Я сбегаю к Дацыку!

— Кирилл! — заволновался Альбинос. — А ты вернешься?

— Конечно! Конечно! Я вернусь через минуту.

— Не обмани меня, ладно? Ты лучше скажи мне, что я подонок… что я тварь… ударь меня лопатой по руке… но только не оставляй одного…

— Альбинос, я вернусь!

Я полез назад, сначала в одно окно, затем в другое. Вот и шахта. Мне это кажется, или в самом деле вода уже доходит до груди? В душе полное смятение. Бедный, бедный Альбинос… Нужны бревна. Позарез нужны бревна!

Я выбрался в шурф. Где-то высоко, в середине круглого пятна, уже торчала голова Дацыка. Как он похож на «яблочко» в центре мишени!

— Дацык! Альбиноса придавило льдом! Бегите с Мурашом к лесу, тащите бревна, крепкие ветки!

— Хорошо, — удивительно спокойно ответил Дацык. — А чемодан нашли?

— Дацык, Альбинос умирает! — несколько иначе обрисовал я ситуацию, полагая, что Дацык плохо меня понял.

— Понятно, понятно, — забормотал Дацык. — Не паникуй. Все сделаем… Вот, лови!

Он скинул мне сноуборд Альбиноса. Откуда он здесь? Альбинос принес его с собой? Я схватил доску и кинулся обратно, во мрак и холод. Что я делаю? Чью работу выполняю? Холодная вода, доска, похожая на лодку, и мучительный, торопливый бег от теплого солнца в холодное подземелье и обратно. Харон — вот кто я! Лодочник, перевозящий души умерших через реку Стикс.

— Альбинос, я уже здесь!

С доской пролезть через сплющенный проем было намного труднее. Я разодрал себе руки в кровь, пока добрался до Альбиноса.

— Что это? — спросил он, коснувшись пальцами сноуборда.

— Твоя доска.

Я просунул ее конец в щель и надавил на другой конец. Наивная попытка приподнять многотонную глыбу! Доска изогнулась, напряглась, как полбтно пилы. Альбинос часто и поверхностно дышал. Я слышал, как он скрипнул зубами.

— Проклятье… — произнес он. — Как мне не хочется умирать… Неужели ничего нельзя сделать?

— Молчи, Альбинос! Молчи! Сейчас Дацык скинет бревна. Они выдержат. Трех или четырех штук будет достаточно…

— Какой ты оптимист… Или только делаешь вид, что веришь?

Я молча схватился за лопату и принялся расширять этот снежный склеп, чтобы можно было затащить сюда бревна.

— Камни… — бормотал я. — Нужны камни! Когда не надо, они повсюду…

Штык лопаты, пробив снежную перегородку, царапнул крышку багажника. Вот он, апогей, смысл, вершина. Багажник… А в нем чемодан! Замечательно! Чем титановый чемодан хуже каменного булыжника? Я расчистил багажник, вонзил штык лопаты в щель под крышкой и надавил. После второй попытки древко сломалось, но крышка приоткрылась. Я потянул ее вверх, насколько позволял низкий свод, просунул руку в темное нутро и нащупал холодный гладкий металл. Поискал ручку, но пальцы наткнулись на обтягивающие ремни. Потянул на себя. Тяжелый, будто кирпичами набит! Я не удержал его. Чемодан упал на снег и заскользил по нему, как алюминиевый таз по ледяной горке. Первый раз вижу такой чемодан. Сделан из белого металла, идеально отполирован, никаких петель, ручек и замков на поверхности. Большая металлическая шайба!

Я подтащил чемодан к щели и принялся забивать его туда, будто клин. Похоже, корпус у этой штуковины особо прочный и выдержит адскую нагрузку хотя бы несколько секунд, пока я буду вытаскивать Альбиноса… Но почему до сих пор молчит Дацык? Почему он до сих пор не сбросил в шурф бревна? Я бы обязательно услышал всплеск воды… Я схватил обломок лопаты и стал разгребать им— снег вокруг руки Альбиноса. Плохо то, что снег некуда девать. Закидывать в салон машины? Но как нам потом выбраться обратно? Я складывал его под себя, утрамбовывая коленями.

— Здесь вода… — неживым голосом прошептал Альбинос. — Она прибывает…

— Это к лучшему, — пробормотал я. — Легче будет копать…

Я лгал, не понимая, зачем это делаю, зачем даю надежду Альбиносу, хотя ее уже давно нет… Альбинос застонал, шумно вдохнул и с болью выдавил из себя:

— О Господи, как больно…

Мне показалось, что глыба дрогнула и чуть наклонилась. Если под ней стала скапливаться вода, то это неминуемый и близкий конец. Снежная площадка, на которой глыба стоит, от воды просядет, и льдина пойдет вниз, чудовищным прессом сплющивая все на своем пути.

— Кирилл! — вдруг необыкновенно отчетливо и громко сказал Альбинос. — Остановись… Не надо… Дай мне твою руку!

Я уронил обломок лопаты на снег, зубами стащил мокрую перчатку и коснулся холодной ладони Альбиноса. Он, почувствовав тепло, слабо сжал мои пальцы и так держал их, будто брал у меня в долг немного жизни.

— Ты прости меня, — произнес он.

— Потом разберемся! — идиотски бодрым голосом ответил я.

— Я ведь тебя обманул… Я никогда не летал над лавиной. Это была всего лишь мечта. Я подходил к ней, я готовился… А ты сделал то, что я переживал только во сне…

— Не волнуйся… Я понимаю…

— Индусы, исповедующие Тантру в золотом веке, брали круглые бронзовые щиты и поднимались с ними на снежные вершины… Они спускались на лавинах и от этого получали такое знание, которое помогало, им победить смерть… Я многое хотел тебе рассказать, но вот как обидно получилось…

— Ты еще успеешь, Альбинос!

— Пойми, Кирилл, смысл Тантры — это ее садхана, поступки, действия… Смешно и нелепо причитать, молиться или каяться перед божеством, хотя так иногда хочется сделать это… Мы слишком привязаны к собственному телу, не можем абстрагироваться от него. Потому так трудно пройти путь чистой отрешенности… Только путь познания, пробуждения даст людям секретную энергию, скрытую в нашем теле…

Я попытался высвободить свои пальцы из ладони Альбиноса, но он сжал их еще крепче.

— Послушай… у меня мало осталось времени… Я хотел сделать это сегодня, потому взял с собой сноуборд. Я не успел, Кирилл, я просто не успел! Рядом с нами такая роскошная лавина, и она не стала моей! Не суждено…

Он громко всхлипнул и стал задыхаться.

— Кирилл! Ты здесь?! — из последних сил крикнул он. Его рука онемела, он уже не чувствовал тепла моих пальцев.

— Я здесь, Альбинос! Я рядом!

— Так странно… Если бы она не погибла, то родила бы моего ребенка… Силы бездны сейчас свободны… Вот в чем беда… Если бы войти с ними в контакт, оседлать тигра, превратить яд в лекарство… Ты еще здесь?.. Потом найди в моей аптечке шприц, пенициллин на миллион единиц и сделай Мурашу укол… Иначе он умрет… Ах, Кирилл… Я ведь хотел умереть в полете над лавиной… а приходится в грязной воде не видя солнца…

Он захрипел и тотчас смолк. Я сжал его руку и громко позвал. Альбинос не откликнулся. Ледяная глыба с ужасным скрипом вдруг стала крениться в мою сторону и тотчас оглушительно треснула, и через ее голубое прозрачное тело молнией прошла белая трещина.

Я отпустил обмякшую руку Альбиноса, схватил фонарик и стал выбираться через салон машины в тоннель. Под машиной текла уже настоящая бурная река. Свод обваливался все сильнее, куски льда падали вокруг меня как бомбы, и мне приходилось прикрывать голову руками. По тоннелю я пробирался по грудь в воде. Ее напор давил на меня с такой силой, что каждый шаг давался мне с трудом, и я упирался руками в стены, и молил Бога, чтобы не поскользнуться, ибо тогда течение неминуемо утащило бы меня в преисподнюю, где меня ждала не менее страшная, чем у Альбиноса, смерть.

Теряя силы, я выбрался в шурф. Земной свет! Какое блаженство только видеть его! Задрав голову, я стоял посреди колодца и смотрел на белый круг. Веревки не было.

— Эй! — крикнул я. — Дацык, где ты там?

Его голова появилась в круге не сразу. Упираясь руками в края колодца, он навис надо мной.

— Ты один? — спросил Дацык.

— Альбинос умер. Почему ты не скинул бревна?

— Глупый вопрос, — процедил Дацык. — А где чемодан?

Я промолчал. От ненависти мне свело челюсть.

— Короче! — жестко произнес Дацык. — Ты поднимешься наверх только с чемоданом.

Его голова исчезла. Я в ярости врезал кулаком по сырой стене, и во все стороны брызнула снежная кашица.

— Подонок! — крикнул я. — Подонок!

Я стоял в бурлящей воде, окутанный паром от своего дыхания, и уже не чувствовал своего тела ниже пояса. Он не даст мне подняться без чемодана. А я не смогу подняться без веревки. Даже если буду цепляться за стены ногтями, вырывая их с корнем, даже если буду вгрызаться в них зубами…

Я присел и посветил фонариком в тоннель. Вода заполнила его уже на две трети. Еще минута — и он будет заполнен водой под потолок. С криком отчаяния я кинулся в тоннель. Течение поволокло меня вперед, туда, где раздавались громкие чавкающие звуки, будто там сидела гигантская жаба и, широко раскрыв пасть, жадно глотала воду… Вот машина. Ее передок задрался еще выше, и теперь салон почти до потолка был заполнен водой. Страх связал меня по рукам и ногам, но медлить — значило приговорить себя. Я схватил фонарик зубами, взялся руками за края проема и ногами вперед нырнул в салон. Мрак и холод — нет ничего страшнее для человека… Я ударился головой обо что-то острое, но почти не почувствовал боли. Боковое окно… Я проплыл через него, инстинктивно подался вверх, к воздуху, но ударился темечком о ледяной потолок. Здесь все затоплено водой! Мне не хватало воздуха, грудь разрывалась от потребности вдохнуть… Я выплюнул фонарик, и тот, кувыркаясь в воде, понес угасающий огонек в черную глубину. Назад, назад! Я стал разворачиваться, отчаянно работая руками, и вдруг коснулся гладкой металлической поверхности. Чемодан плавал под потолком, как спасательный плот. Я толкнул его в оконный проем, схватился обеими руками за ремни, которыми чемодан был обвязан, и стал работать ногами, отталкиваясь как лягушка… Хочу дышать! Дышать! Чемодан поплавком устремился вверх, вытягивая меня за собой, и в то мгновение, когда моя воля уже отказывалась подчиняться, когда организм становился неподконтрольным разуму и мои губы вот-вот бы разомкнулись, чтобы в безумной агонии вдохнуть воду, в это мгновение какая-то сила вытолкнула меня на поверхность.

Я с хрипом вдохнул, запрокинул голову, едва не коснувшись ртом потолка, и стал жадно дышать. Воздух! Какая роскошь! Какое бесценное чудо эта невидимая, едва осязаемая субстанция! Чемодан, подхваченный встречным течением, давил на меня, и я начал толкать его вперед головой, как ватерполист мяч, и захлебывался, и глотал воду. Я уже в тоннеле! Шурф совсем близко! Каких-нибудь жалких пять метров! Гигантская жаба не хотела отпускать меня, я продвигался к шурфу крохотными шагами, упираясь обеими руками в стены, царапая их ногтями, и ревел, заглушая шум воды, и стонал, и кричал от боли и бессилия.

Вот и шурф… Но сил уже никаких. Проклятый чемодан вдруг выскользнул из моей руки, и течение немедленно поволокло его назад, во мрак тоннеля. Я кинулся на него грудью, прижимая его своим телом. Меня всего трясло, словно я ехал на телеге по разбитой проселочной дороге. Чемодан у меня… Я крепко сжимаю ремень… Кусаю губы, чтобы не потерять сознание…

— Эй! — крикнул я и ужаснулся, насколько слабым был мой голос.

Дацык что-то крикнул в ответ, но я не разобрал. В ушах невыносимо скрежетал металл, чавкала вода, от бомбового грохота ледяных глыб содрогались все мои внутренности… Сердце останавливалось, не выдерживая холода. Уже пар не шел изо рта, потому как дыхание остыло… По лицу хлестнул конец веревки. Я стал продевать его под ремень чемодана. Пальцы совсем не слушаются… Надо завязать узел… Дацык кричит сверху, торопит… Как только я привяжу веревку к чемодану, он сразу поднимет его и сразу же забудет обо мне. Я ведь знаю, что он подлец, что останется до конца подлецом… Зачем я ему нужен, если чемодан с деньгами уже привязан к веревке? Знаю, но делаю. Сам иду на плаху, потому что плахи повсюду. Они окружили меня…

— Крепче узел вяжи! — доносится сверху.

Куда уж крепче! Двойной морской. Чемодан уже привязан, покачивается на веревке, как маятник Фуко. Почему Дацык не поднимает его? Чего медлит? Зачем оттягивает счастливое мгновение, когда заветный чемодан окажется в его руках?

— Садись на него верхом! Держись за веревку!

Он предлагает мне жизнь? Трудно поверить… Я схватился за веревку. Дацык чуть опустил чемодан, чтобы я мог забраться на него. Все, я уже вишу, словно в спасательной люльке, и могучий вертолет, взбивая воздух лопастями, сейчас медленно поднимется вверх.

— Тяну! — крикнул Дацык.

Я крепче сжал веревку, притянул ее к груди и закрыл глаза. Казалось, что не я, а колодец медленно вращается вокруг меня и опускается вниз, а я с каждым мгновением все ближе и ближе к свету… Вода стекает с меня и падает вниз… Если веревка не выдержит и я вместе с чемоданом упаду… Но зачем думать об этом? Сейчас от меня ничего не зависит. Мозг может отдыхать, нервная система — расслабиться. Человек отдыхает, когда полностью вверяет себя судьбе. Может быть, Альбинос успел испытать истинное счастье, когда понял, что от него уже ничего не зависит, и уже ни к чему не надо стремиться, и он уже не совершит роковых ошибок…

— Давай руку! Да отпусти же ты веревку!

Дацык схватил меня за воротник и вытащил из колодца на снег. Чемодан он толкнул ногой, чтобы подальше от края… Я лежал на мокром снегу, и крупная дрожь сотрясала мое тело.

— Молоток, Вацура! Герой! Живо снимай комбез, я тебя водкой разотру!

Я не мог пошевелиться, лишь нечеловеческим усилием воли приподнял голову, а потом сел. Шел тихий снег. Кругом было серо и тоскливо. И солнца не было. Мураш, скрючившись, лежал на рваном одеяле, прикрыв голову руками. Дацык протянул мне бутылку. Я сделал глоток, и бутылка выскользнула из моих одеревеневших пальцев.

— Почему ты не скинул в шурф бревна? — едва ворочая языком, произнес я.

Дацык вздохнул, пожал плечами.

— Ты ведь знаешь, почему… Потому что это уже не имело смысла. Альбино все равно бы погиб.

— Он был твоим другом.

— Поверь, я очень сожалею о случившемся…

Он накинул мне на плечи телогрейку, поднял со снега бутылку и тоже сделал глоток.

— Мураш жив? — спросил я.

— По-моему… Надо думать, как нам выбраться отсюда. Ты идти сможешь?

Я озирался по сторонам. Альбинос говорил об аптечке. Сумочка с красным крестом должна быть где-то здесь. Шприц и пенициллин на миллион единиц… Дацык поставил чемодан на торец, смахнул с него комочки снега и стал рассматривать со всех сторон.

— Хорошо, что он герметичный, иначе бы все там намокло. Надежная вещь. Титановый корпус, все замки внутри. Открывается пультом. Почти как в автомобиле. Вот только пульт уже не найти…

Не сдерживая восторга, Дацык вскочил и поднял чемодан над головой.

— Все-таки он в моих руках! Я добыл его! Я сделал это!

Он замолчал, и в короткую тишину немедленно прорвались три сухих щелчка — какие-то безобидные, робкие и совсем не страшные. Дацык дернулся, выгнул спину, повалился лицом в снег, и чемодан, выпавший из его рук, упал ему на затылок, затем перевернулся и, кружась, заскользил по снегу.

Я обернулся. Мураш медленно опускал руку с пистолетом и весело улыбался, глядя на неподвижное тело Дацыка.

— Ну вот, Кирилл Андреевич, — произнес он, поворачивая голову в мою сторону и глядя на меня одним глазом. — Остались мы с вами вдвоем.