Откровения немецкого истребителя танков. Танковый стрелок

Глава 12 Воспоминания о солдатских песнях, маршах и дне награждения

Ничто, кажется, не поднимает мгновенно дух войск лучше, чем маленькая невинная строевая песня. Во время войны исполнение строевых песен также может приносить, и обычно приносит, и другие положительные последствия — о чем будет рассказана следующая история.

Все началось, когда примерно треть только что вышедшей из боя танковой роты посменно дежурила у пулеметов на треногах, обложенных мешками с песком, у железнодорожной станции — кажется, Зонненвальде? — при городке, переполненном беженцами, в основном германоговорящими, которые, едва сумев обогнать наступающие орды Джаггернаута с востока, смертельно устали от бесконечного движения в безопасную сторону, куда-нибудь на запад.

Редкие советские самолеты, идущие на низкой высоте, старались охотиться непосредственно на железной дороге, обычно игнорируя дороги, испятнанные легкими мишенями — бегущими людьми и их повозками, похожими, если проследить за ними взглядом, на неуверенные сигналы Морзе, километрами повторяющими … — … — то есть SOS.

Даже нечастые «швейные машинки» — небольшие медленные и старые советские самолеты-разведчики, звучавшие, как летающая швейная машинка с ножным приводом, отсюда и название — уделяли больше внимания рельсам, чем дорогам, — может быть, потому, что новые танки должны были прибывать к фронту по железной дороге. Если Иван ждал танки, то так же ждали и оставшиеся без них экипажи, ждавшие возможности разгрузить под покровом ночи свои новенькие четвертые «панцеры» или «ягдпанцеры IV». Пока этого не случилось, им и их пулеметам приходилось держаться поближе к станции.

Это подразделение выживших уж точно нуждалось в смене обстановки.

При первой возможности впечатляющая колонна — в черной форме, с П-38 на боку, щегольская в военном смысле слова и уж точно радостная от возможности ненадолго уйти от железнодорожных путей и товарных вагонов, их вторых домов на колесах — входила в город, проходила по переполненным улицам, распевая всякую всячину, включающую, без сомнения, и песню, известную как «Mann an Mann», с такими строками:

Первые три строки оригинала хорошо поймет аудитория, состоящая из беженцев и переселенцев.

Вскоре после того как 30 человек прошли обратно на сортировочную станцию к липким, вонючим шпалам и ржавым рельсам боковых путей, их командиру роты сообщили, что командир дивизии узнал о восторге всего города, вызванном маршировкой и пением его танкистов. Генерал выразил благодарность, более того, он выделил расчетам зенитных пулеметов у железнодорожных путей дополнительную еду и выпивку.

Через несколько дней перевооруженная часть ушла от железной дороги и больше в город своего триумфа не вернулась.

Оглядываясь назад, скажу: совершенно неподготовленное и спонтанное прохождение с песней, начавшее цепочку благоприятных событий, могло произойти как раз в то время, когда солдаты получили фронтовую клятву, часть которой требовала, что каждый солдат поклянется и выполнит клятву сделать все возможное, чтобы сохранить, и даже подстегнуть, моральный дух населения устным и письменным словом. Как оказалось, в тот день можно было подстегнуть дух гражданских, распевая строевые песни, хотя о спетом слове в клятве не говорилось ничего.

По разным причинам — невежеству, равнодушию, нечувствительности или неблагодарности — всегда были те, кто, считая, что воспоминания о солдатских песнях не имеют земной ценности, могут, как попугай, повторять следующую банальность: «На это я ничего себе не куплю».

Другие — включая, конечно, и автора — объявят, что воспоминания о солдатах и строевых песнях полувековой давности дают понять, что непреходящая полезность тех песен основана на их насущной важности в поучительных случаях, повлиявших на достойную подражания жизнь ветеранов худшей из войн.

Возможно, нет более надежного мнемонического приема, чем песня, легко ассоциируемая бывшим солдатом с многими хорошими и плохими моментами, когда-то давно научившими его столь быстро и столь многому.

В Литве мои качества наводчика — нам не зачли танковый бой в Сучаве в начале года — были сочтены заслуживающими Panzerkampfabzeichen in Silber (значка за танковый бой. — Прим. перев.) и Eiserne Kreuz 2. Klasse (Железного креста 2-го класса. — Прим. перев.), обе награды были вручены мне 3 сентября 1944 года в Восточной Пруссии.

Что касается Железного креста, церемония награждения стала анекдотом. Наш командир, которого не любили солдаты, обращаясь к строю награждаемых — нескольким танковым экипажам, — сказал: «От имени Фюрера награждаю вас Железным крестом второго класса второго класса». Соблюдай он формулировку, она звучала бы «от имени Фюрера награждаю вас Железным крестом второго класса».

Парни быстро оценили, что командир сделал две ошибки: он сократил Eiserne Kreuz 2. Klasse до ЕК II (кажется, автор где-то ошибся в передаче сказанного. — Прим. перев.) и прицепил лишний «второй класс». На какое-то время ребята увлеклись поиском ошибок в его ужасном немецком. Говорили о том, что их наградили фиктивным классом Железного креста, ниже, чем крест второго класса.

Естественно, потом ворчание утихло, и каждый солдат гордо носил ленточку своего ЕК II.

Наградной знак, Panzerkampfabzeichen in Silber (серебряный значок за танковый бой), для танковых экипажей был утвержден 20 декабря 1939 года. 22 июня 1943 года появился значок Panzerkampfabzeichen in Silber mit der Einsatzzahl (серебряный значок за танковый бой с указанием количества боев). Для вспомогательных подразделений был выпущен Panzerkampfabzeichen in Bronze, в тех же степенях, в тот же день, что и серебряная версия.

К середине 1943 года, конечно, были танковые экипажи, участвовавшие в 25 и более подтвержденных танковых боях; однако, скажу я вам, любой солдат, кто участвовал в 25, или 50, или — упаси господи! — 100 боях, был храним сверхъестественными силами. В любом случае многие ребята прилагали огромные усилия к тому, чтобы добиться больших цифр.

Эффектная награда много больше, чем медаль за кампанию, — это источник боевого духа.