ОТКРОВЕННО. Автобиография

Во втором круге обыгрываю в двух сетах Андреаса Сеппи из Италии. Я играю очень хорошо, и это вселяет надежду перед матчем третьего круга, где моим соперником будет Надаль. Он - настоящий псих, зверь, воплощение природной силы - самый мощный и гибкий игрок, которого мне приходилось встречать. Но я полагаю - таков туманящий эффект победы - что смогу дать ему бой. Думаю, что у меня неплохие шансы.

Проигрываю в первом сете, 7-6, утешаю себя тем, что победа была близка… Затем он меня просто изничтожает. Матч продолжается семьдесят минут. У меня было лишь пятьдесят пять, затем спина начала болеть. По ходу матча на подаче Надаля не могу стоять спокойно. Я должен двигаться, топать ногами, разгоняя по телу кровь. Напряжение так велико, боль настолько сильна, что я не в состоянии думать о том, как отбивать: все силы уходят на сохранение вертикального положения.

После игры наступает необычный момент: организаторы Уимблдона, вопреки традиции, проводят со мной и Надалем интервью прямо на корте. Такое происходит впервые в истории Уимблдона.

- Я знал, что рано или поздно заставлю Уимблдон поступиться традициями, - объявляю Джилу.

Он не смеется. Он никогда не смеется, пока бой не кончен.

- Я ведь почти закончил, - говорю ему.

Лечу в Вашингтон и играю с прошедшим отборочный тур итальянцем Андреа Стоппини. Он громит меня, будто это я проходил отборочные игры. Меня охватывает стыд. Я полагал, что перед Открытым чемпионатом США необходимо настроиться, привести себя в форму, - но происшедшее в Вашингтоне меня шокирует. Говорю журналистам, что борьба за финал карьеры отнимает у меня больше сил, чем я предполагал:

- Наверняка многие из вас не слишком-то любят свою работу, - пытаюсь я объяснить происходящее со мной. - Но только представьте себе, что кто-нибудь сообщил вам: вот эта статья обо мне станет для вас последней, и больше до конца жизни вы не напишете ни строчки. Ну, и как вы себя после этого будете чувствовать?

ВСЯ МОЯ КОМАНДА ЛЕТИТ В НЬЮ-ЙОРК. Штефани, дети, родители, Перри, Джил, Даррен, Фили. Мы захватываем отель Four Seasons и оккупируем наш любимый ресторан Campanola. Дети улыбаются, когда на входе нас встречают аплодисментами. Мне кажется, даже овации теперь звучат по другому. У них иной тембр, иной подтекст. Они предназначены не только мне, но всем, кому приходится заканчивать важное и непростое дело.

Фрэнки усаживает нас за угловой столик, суетится вокруг Штефани и детей. Он предлагает Джадену мои любимые блюда, и я понимаю, что сыну они нравятся. Джаз, кажется, тоже нравится еда, хоть она и настаивает, чтобы все закуски лежали на тарелках отдельно, не соприкасаясь друг с другом. Я смотрю, как Штефани следит за детьми, как она улыбается, и думаю о нас четверых - совершенно разных личностях. Таких непохожих внешне и все же составляющих единое целое. Полный комплект. Вечером накануне последнего турнира я наслаждаюсь чувством, которое необходимо каждому, пониманием, которое снисходит на нас лишь изредка: все в жизни взаимосвязано, то, что кажется ее концом, оборачивается лишь началом - и наоборот.

В первом круге мой соперник - Андрей Павел из Румынии. Во время игры мою спину то и дело заклинивает, однако, невзирая на неспособность гнуться, я ухитряюсь вырвать победу. Умоляю Даррена организовать мне на завтра укол кортизона, но не уверен, что даже с ним сумею сыграть следующий матч.

Нет, мне не обыграть Маркоса Багдатиса. Он восьмая ракетка мира. Он здоровенный сильный парень с Кипра, в самом расцвете сил. Он доходил до финала на Открытом чемпионате Австралии и до полуфинала - на Уимблдоне.

Но тем не менее каким-то чудом побеждаю. После этого я лишь способен доплестись по туннелю до раздевалки, где моя спина окончательно отказывается функционировать. Даррен и Джил тащат меня, словно мешок с грязным бельем, на массажный стол, в то время как команда Багдатиса устраивает его на столе по соседству. У него жестокие судороги. Штефани целует меня. Джил заставляет пить. Тренер говорит, что врачи уже идут, включает телевизор, и все выходят из комнаты, оставляя вдвоем нас с Багдатисом, корчащихся и стонущих от боли.

По телевизору показывают самые яркие моменты нашего матча. Спортивный канал.

Краем глаза замечаю какое-то движение. Я поворачиваюсь и вижу, как Багдатис протягивает мне руку. На его лице написано: «Мы сделали это!» Я, дотягиваясь, беру его за руку, и мы лежим так, взявшись за руки, в то время как на экране мелькают кадры нашей ожесточенной битвы.

Мы освобождаемся от этого матча. А затем я отпускаю все остальные проблемы в своей жизни.

Наконец, приходят врачи. У них уходит полчаса, чтобы с помощью тренеров поставить нас с Багдатисом на ноги. Багдатис покидает раздевалку первым, осторожно ступая и опираясь на плечо тренера. Затем Джил и Даррен ведут меня к автостоянке, убеждая сделать еще несколько шагов при помощи соблазнительных описаний чизбургера и мартини в P.J.Clarke’s. На часах - два ночи.

- Крепись, парень, - говорит Даррен, когда мы добираемся до стоянки. - Машина в том конце площадки.

Мы смотрим на одинокий автомобиль в середине парковки. Он в шестистах метрах от нас. Я не могу преодолеть это расстояние.

- Разумеется, стой здесь, - отвечает Даррен. - Сейчас пригоню сюда.

Он убегает. Я говорю Джилу, что не могу стоять. Пока мы ждем, мне нужно прилечь. Он ставит мою сумку на асфальт, я сажусь, а затем и ложусь, используя ее как подушку.

Смотрю на Джила и вижу лишь его улыбку. Над ним - звезды. Мириады звезд. Я смотрю на вышки прожекторов, окаймляющие стадион: они тоже похожи на звезды, только больше и ближе.

Вдруг слышен взрыв. Звук такой, будто открыли гигантскую банку с теннисными мячами. Один из прожекторов гаснет. Затем еще один. И еще.

Я закрываю глаза. Все кончено.

Нет. О Господи, нет! На самом деле это не кончится никогда.

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО Я, прихрамывая, иду через холл отеля, когда какой-то человек, выйдя из тени, хватает меня за руку.

- Прекрати это, - говорит он.

- Что?

Это мой отец - или его призрак. У него мертвенно-бледное лицо. Кажется, он не спал несколько недель.

- Папа? О чем ты?

- Просто прекрати это. Поезжай домой. Ты сделал это. Все кончено.

Он признается, что молился о моем уходе, что не мог дождаться, когда силы окончательно покинут меня и ему больше не придется смотреть на мои мучения. Больше ему не придется видеть мои матчи, у него от них сердце выпрыгивает из груди. Не надо будет бодрствовать до двух ночи, чтобы увидеть трансляцию игры с другого края планеты и выцепить взглядом очередного вундеркинда, с которым мне вскоре, возможно, придется встретиться. Он уже не может выносить весь этот ужас.

Он говорит, как будто… возможно ли это?

Да, я вижу это в его глазах. Мне знаком этот взгляд.

Он ненавидит теннис!

- Не заставляй себя! - умоляет он. - После вчерашнего вечера тебе больше ничего не надо доказывать. Я не могу видеть, как ты себя мучишь! Это слишком больно.

Я кладу руку ему на плечо:

- Извини. Пап, я не могу вот так просто взять и уйти.

ЗА ПОЛЧАСА ДО МАТЧА мне делают противовоспалительный укол. Но это не кортизон, он гораздо менее эффективен. В матче третьего круга против Бенджамина Беккера я могу разве что оставаться на ногах.

Я смотрю на табло. Трясу головой. Вновь и вновь спрашиваю себя: возможно ли, что фамилия моего соперника в последнем матче - Беккер? В начале года я говорил Даррену, что хотел бы в своей финальной игре встретиться с кем-то, кого люблю и уважаю, или уж с совершенно незнакомым игроком.

Итак, мне выпал второй вариант.

Беккер обыгрывает меня в четырех сетах. Чувствую, как лопается на моей груди финишная ленточка.

Организаторы Открытого чемпионата США просят, прежде чем я уйду в раздевалку, сказать несколько слов болельщикам на трибунах и телезрителям. Я точно знаю, о чем хочу говорить.

Я знал это много лет. Но мне все равно требуется несколько секунд, чтобы обрести голос:

- ЕСЛИ ВЕРИТЬ ТАБЛО, сегодня я проиграл. Но табло не сообщает, что я выиграл при этом. За прошедший двадцать один год я обрел преданность многих людей: ведь вы болели за меня на корте и в жизни.

Я нашел вдохновение: ведь вы желали мне успеха даже в худшие моменты моей жизни. Я получал великодушную поддержку: вы подставляли мне плечо, помогая держаться на ногах, двигаться к мечте - мечте, которую я никогда не обрел бы без вас. Теперь у меня есть все вы, и я сохраню память о каждом в сердце до конца жизни.

ЭТО - ВЕЛИЧАЙШИЙ КОМПЛИМЕНТ, которым я мог наградить своих болельщиков. Я сравнил их с Джилом.

В раздевалке стоит мертвая тишина. За годы в теннисе я заметил: если ты проигрываешь, в раздевалке все бесстрастны. Дверь распахивается от твоего пинка, потому что ты толкнул ее сильнее, чем следовало, - входишь, и все тут же бросаются врассыпную от телевизора, по которому только что наблюдали, как тебе надрали задницу. Все вечно делают вид, что ничего не видели и вообще о тебе ни слова не говорили. Однако в этот раз все, кто есть в раздевалке, по-прежнему сидят вокруг телевизора. Никто не встает. Никто не притворяется. Отойдя от экрана, все медленно идут ко мне. Мне аплодируют и свистят - и тренеры, и теннисисты, и охранник Джеймс.

Лишь один человек стоит в стороне, не аплодируя. Я вижу его боковым зрением. Он облокотился на дальнюю стену, бездумно глядя в пространство, скрестив руки на груди.

Коннорс.

Теперь он тренирует Роддика. Бедный Энди.

Я улыбаюсь. Могу лишь восхищаться тем, что Коннорс верен себе, он не меняется. Всем следует хранить такое же постоянство.

- В вашей жизни еще будут аплодисменты, - обращаюсь я ко всем игрокам. - Но аплодисменты от вас - самые важные. Желаю каждому услышать их в конце пути.

Спасибо. Прощайте! И берегите себя.

НАЧАЛО

ВЕСЬ ДЕНЬ ДОЖДЬ то прекращался, то возобновлялся с новой силой.

- Ну, что? - спрашивает Штефани, всматриваясь в небо.

- Пошли, - говорю я. - Давай, попробуем. Я хотел бы, чтобы ты сделала это.

Хотел бы! Штефани хмурится. Она-то всегда готова, но готова ли ее икроножная мышца? Проблемы с ногой не отпускают Штефани с того самого момента, как она ушла из тенниса. Она бросает взгляд вниз: дурацкая голень! На следующей неделе у нее благотворительный матч в Токио: она собирает деньги для детского сада, который ее стараниями открылся в Эритрее. И хотя такой матч - всего лишь спектакль, она хочет отыграть его «на отлично». Штефани по-прежнему стремится все делать «на отлично».

Прошел уже год с тех пор, как я в последний раз покинул корт. На дворе осень 2007-го. Мы всю неделю собирались съездить сыграть друг против друга. Но наступил назначенный день - и надо же, чтобы именно сейчас впервые за год в Вегасе пошел дождь.

Нельзя разжечь огонь под дождем.

Штефани вновь смотрит на небо. Затем - на часы:

- Сегодня будет насыщенный день.

Ей еще предстоит забрать Джадена из школы. В нашем распоряжении совсем немного времени.

ЕСЛИ ДОЖДЬ не позволит нам сыграть, я мог бы навестить свою школу. Посещаю ее при любой возможности: я изумляюсь тому, как она выросла! Теперь это огромный учебный комплекс площадью почти две с половиной тысячи квадратных метров, Здесь учатся пятьсот ребят, и еще восемьсот записаны в лист ожидания.

В помещениях школы, на оснащение которых ушло сорок миллионов долларов, есть все, что угодно детской душе. Телестудия, оборудованная по последнему слову техники. Компьютерный класс с несколькими дюжинами машин вдоль стен и огромным белым мягким диваном. Первоклассный тренажерный зал, оборудованный не хуже, чем в самых пафосных спортивных клубах Вегаса. Помимо тренажеров, здесь есть гимнастический зал и душевые, такие же современные и блестящие чистотой, как в лучших отелях нашего города. Мне особенно приятно, что зал выглядит столь же сверкающим, а краска - столь же свежей, как в день его открытия. Ученики, родители, жители соседних кварталов - все относятся к школе с большим пиететом. За то время, что здесь существует школа, район ничуть не изменился к лучшему: недавно, когда я проводил здесь экскурсию, на другой стороне улицы кого-то застрелили. При этом за восемь лет ни одно школьное окно не было разбито, ни одну стену не испачкали граффити.

Куда бы вы ни глянули, везде заметите легкие штрихи, мелкие детали, показывающие, как эта школа отличается от других, насколько она совершенна во всем. На центральном окне огромными буквами выведено слово, ставшее нашим неофициальным девизом: «ВЕРЬ!». Каждая классная комната залита светом. Непрямые лучи из окон, выходящих на южную сторону, лучи ламп, проходящие сквозь современные отражатели, создают мягкий рассеянный свет, идеальный для чтения и сосредоточения. Учителям не приходится то и дело щелкать выключателями, чтобы сберечь деньги, а ученики избавлены от головных болей и депрессий, вызываемых стандартными флуоресцентными лампами - о них я помню слишком хорошо.

Территория школы оформлена по образу и подобию университетских кампусов - с уединенными уголками и удобными площадками, где может собраться сразу много людей. Все стены сложены из камня - бордового и бледно-розового кварцита, добытого в близлежащем карьере. Вдоль дорожек высажены тоненькие сливовые деревья. Тропинки сходятся у восхитительного каменного дуба - символического Дерева надежды, которое мы посадили здесь еще до того, как заложили первый камень будущего школьного здания. «Начинать надо с главного», - заявили мне архитекторы, после чего посадили Дерево надежды и поручили строителям поливать саженец, а также не загораживать его от света, покуда вокруг идет строительство.

Школа занимает относительно небольшую территорию - три тысячи квадратных метров, однако недостаток места оказался даже на руку общему архитектурному замыслу. Архитекторы решили, что территория будет символизировать короткое путешествие по извилистой дороге - такое же, как сама жизнь. Где бы вы ни стояли, можете увидеть в одной стороне точку, из которой вышли, а в другой - конечную цель пути. Подготовишки и ученики младших классов могут глазеть на высокое школьное здание, ожидающее их, при этом им не будут слышны голоса старших ребят: зачем пугать маленьких? Ученики старших классов могут взглянуть на свои первые классные комнаты, где они учились в младшей школе, но при этом им не мешают пронзительные вопли с детской площадки: зачем беспокоить взрослых ребят?

Местные архитекторы Майк дель Гатто и Роб Гурдисон вложили душу в этот проект. Многие месяцы они вникали в историю этих мест, изучали помещения чартерных школ по всей Америке, экспериментировали с различными замыслами. Затем, ночь за ночью, создавали планы, рисуя их на столе для пинг-понга в подвале у Майка. Они собрали первую модель будущей школы из картона и фанеры на теннисном столе, не углядев в этом иронии.

Именно им принадлежала идея заставить само здание рассказывать истории и обучать. В центре школьного здания мы хотели разместить огромные фотографии Мартина Лютера Кинга, Махатмы Ганди и, конечно же, Нельсона Манделы, с вдохновляющими цитатами этих великих людей, написанными на стеклянных табличках под портретами. Поскольку большинство учеников нашей школы - афроамериканцы, мы попросили Майка и Роба врезать в одну из стен силуэт Большой Медведицы из стекла, окрашенного под мрамор, а в другую, справа от нее, - один-единственный стеклянный блок, символизирующий Полярную звезду. Именно Большая Медведица и Полярная звезда были когда-то ориентирами для беглых рабов, указывали им путь к свободе.

Я тоже внес свой вклад в школьную эстетику: по моей просьбе в общем зале для старших школьников был установлен блестящий черный рояль Steinway. Когда инструмент доставили, все ребята тут же сгрудились вокруг, и я изрядно удивил их, тут же сыграв «Lean on те» Билла Уизерса. К моему несказанному удовольствию, ученики не знали, кто я, - а когда учителя рассказали им, кто я, это не изменило их отношения ко мне.

Я мечтал о школе, в которой не будет места для унылой рутины, о заведении, где ежедневные открытия станут нормой. Так и вышло. Каждый день в школе Агасси происходит что-нибудь необычное. Президент Клинтон запросто может заехать туда провести урок истории. Шакил О’Нил - поработать денек учителем физкультуры. Вы можете встретить здесь Лэнса Армстронга, прогуливающегося по коридорам, или Мохаммеда Али с бейджем посетителя, ведущего бой с тенью под восхищенным взглядом кого-то из новичков. В дверях классной комнаты легко столкнуться с Джанет Джексон, Элтоном Джоном или кем-то из музыкантов фанк-группы «Earth, Wind & Fire». Еще одна неожиданность ждет впереди: когда мы откроем гимнастический зал, сразу проведем у себя в Вегасе Матч всех звезд НБА. Пригласим молодых игроков, выступающих в НБА один-два года, сыграть одну из внеплановых игр в школе, и пусть это будет первый матч в новом школьном зале. Ребятам понравится.

Наши учителя - просто-напросто лучшие в мире. Мы стремились собрать людей умных и проницательных, страстных и вдохновенных, не боящихся нового и вкладывающих душу в свою профессию. От каждого преподавателя мы ждем одного: веры в то, что любой школьник способен учиться. Эта мысль кажется до обидного самоочевидной, однако в наше время она - редкость.

В школе Агасси учебный день, равно как и учебный год, продолжаются дольше, чем обычно. Поэтому с точки зрения размеров почасовой оплаты наши педагоги зачастую получают меньше, чем их коллеги в других школах. Но зато в их распоряжении больше ресурсов, они пользуются абсолютной свободой и имеют гораздо больше возможностей менять жизнь ребят к лучшему.

Мы считаем, что школьная форма необходима. Наша форма - тенниска с брюками, шортами или юбкой в официальных цветах школы - бордовом и темно-синем. Ведь форма снижает напряженность между сверстниками и в долгосрочной перспективе экономит родительские деньги. Всякий раз, входя в школу, я с усмешкой думаю: какая все-таки ирония в том, что я сам стал горячим сторонником формы! Было бы здорово, если бы организаторы Уимблдона, оказавшись в Вегасе, попросили меня устроить экскурсию по городу, - хотел бы я увидеть их лица, когда я упомяну о строгом дресс-коде в моей школе!

Здесь действует еще одно строгое правило, которым я особенно горжусь. С повторения «Правила уважения» начинается каждый школьный день. Когда захожу в школу, обязательно заглядываю в один из классов и прошу детей прочесть его вслух вместе со мной:

Уважение - основа дисциплины.

Уважение и к старшим, и к равным.

Уважение к себе и к правилам.

Уважение начинается дома,

Оно продолжается в школе

И сопровождает нас всю жизнь.

Я всякий раз говорю детям: если вы выучите это простое правило, если примете его близко к сердцу, сможете многого добиться.

Проходя по коридорам, заглядывая в классные комнаты, я вижу, как дети ценят этот дом. От педагогов и других служащих я слышал множество историй о том, как она изменила к лучшему жизни учеников. Каждого из школьников мы просим написать на эту тему эссе и потом используем этот материал для ежегодных мероприятий по сбору средств. Далеко не все эссе повествуют о трудностях и тяжких испытаниях, но именно такие запоминаются. Вот, к примеру, история девочки, которая живет со своей больной матерью. Женщина много лет не может работать из-за неизлечимой болезни легких. Мать и дочь живут в оккупированной тараканами квартире в районе, где правят банды гангстеров, так что школа для девочки - единственное убежище. Она отлично учится и пишет с трогательной гордостью: «… поняла, что, если буду учиться хорошо, то никто не спросит, что происходит дома, и мне не придется никому об этом рассказывать. Сейчас мне семнадцать, и, несмотря на то что каждый день я вижу, как ухудшается здоровье матери, на то, что я живу в квартире с тараканами, что нами командуют бандиты, что я вынуждена работать и содержать семью, я все-таки буду учиться в колледже».

Еще одна девочка пишет о тяжелых отношениях с отцом, который большую часть ее детства провел в тюрьме. Недавно он вышел на свободу, и дочь встретилась с ним - болезненно худым, живущим с какой-то ужасной женщиной «… в сломанном трейлере, где стоит зловонный запах нечистот и метамфетамина». Не желая повторять ошибки своих родителей, девочка добилась выдающихся успехов в учебе. «Я не хочу катиться по наклонной, как многие другие. В моих силах изменить собственное будущее, и я никогда не сдамся».

Как-то раз, когда я проходил по зданию для старшеклассников, меня остановил пятнадцатилетний паренек - застенчивый, круглощекий, с выразительным взглядом. Он спросил, можно ли поговорить со мной с глазу на глаз.

- Конечно, - ответил я.

Мы зашли в зал.

Он не знал, с чего начать, и я посоветовал ему начать с начала.

- Год назад в моей жизни все переменилось, - проговорил мальчик. - Умер мой отец. То есть его убили. Вы понимаете, да?

- Мне очень жаль.

- После этого я совсем растерялся. Я не знал, что делать.

Его глаза наполнились слезами.

- А потом пришел сюда, в школу. И здесь нашел себя и обрел надежду. Эта школа подарила мне жизнь, мистер Агасси. И поэтому я ждал, пока вы здесь появитесь, а когда вас увидел, я должен был сказать это вам - ну, вы понимаете, да? Спасибо за все!

Я обнял мальчишку и сказал, что это я должен благодарить его.

В СТАРШИХ КЛАССАХ в нашей школе ребят ориентируют на продолжение обучения в колледже. Ученикам постоянно повторяют: «Школа для вас - лишь трамплин. Не расслабляйтесь, ваша главная цель - колледж». На случай, если кто-нибудь об этом забудет, есть много способов напомнить о продолжении учебы: плакаты колледжей висят на стенах; главный коридор школы носит название Колледж-стрит… Металлическим воздушным мостом между двумя зданиями до сих пор никто не пользовался и не будет, пока наши первые выпускники не получат дипломы и не поступят в колледж. И вот тогда выпускники перейдут по этому мосту в секретную комнату, где запишут свои имена в Главной школьной книге, оставят наказы для следующего выпуска и будущих поколений. Я собираюсь обратиться с речью к первому выпускному классу. Мысли об этой речи не дают мне покоя, мы с Джей Пи и Джилом уже вовсю работаем над ней.

Главной темой выступления должны стать противоречия. Друзья говорят, что мне стоит освежить в памяти слова Уолта Уитмена:

- Я противоречу сам себе? Прекрасно, значит, я противоречу сам себе.

Раньше я не предполагал, что подобная точка зрения имеет право на существование. Теперь же руководствуюсь ею, она - моя Полярная звезда. Вот об этом я и расскажу моим ученикам. Жизнь - это теннисный матч между полными противоположностями, в ней соседствуют победа и поражение, любовь и ненависть, открытость и скрытность. Чем раньше осмыслишь этот болезненный факт, тем лучше - останется лишь осознать эти противоположности внутри себя. Если не сможешь совместить их или примирить, просто прими их и живи дальше. Единственное, чего делать ни в коем случае не следует, - игнорировать их.

Какой еще мыслью я могу поделиться с выпускниками? Чему еще их может научить тот, кого выгнали из девятого класса?

- ДОЖДЬ КОНЧИЛСЯ, - говорит Штефани.

- Давай, поехали! - отзываюсь я.

Она натягивает теннисную юбку, я влезаю в шорты. Мы едем на общественный корт на другом конце улицы. В магазинчике со всякими мелочами для тенниса девчушка за прилавком читает журнал со светскими сплетнями. Подняв на нас глаза, она чуть было не выпускает изо рта жвачку.

- Привет, - обращаюсь к ней я.

- Привет.

- У вас открыто?

- Да.

- Можно арендовать корт на один час?

- Гм. Да.

- И почем?

- Четырнадцать долларов.

- Хорошо.

Я отдаю ей деньги.

- Идите на центральный корт, - приглашает она.

Мы спускаемся вниз, в мини-амфитеатр, к синим теннисным кортам, окруженным металлическими скамьями для зрителей. Ставим наши сумки рядом, начинаем растягиваться, постанывая и подшучивая друг над другом, вспоминая, как давно обоим не приходилось этого делать.

Я шарю в сумке в поисках напульсников, бинтов, мячей.

- Тебе какую сторону? - спрашивает Штефани.

- Вот эту.

- Я так и знала.

Она мягко бьет справа. Я, скрипя, как Железный Дровосек, неловко дотягиваюсь до мяча и отбиваю. Мы вежливо, аккуратно обмениваемся ударами, и вдруг Штефани бьет слева в линию, и мяч, сорвавшись с ее ракетки, гудит, словно проходящий мимо скорый поезд. Я бросаю на жену убийственный взгляд, говорящий: ага, значит, так мы будем играть?

Она делает свой фирменный резаный удар мне под левую руку. Сгибаю колени и отбиваю мяч, вложив в удар все свои силы.

- Этот удар оплатил нам немало счетов, дорогая! - кричу я.

Она, улыбнувшись, сдувает прядь волос со лба.

Наши плечи развернулись, мышцы разогрелись. Темп игры увеличивается. Бью по мячу сильно, чисто, моя Штефани - тоже. От простого обмена ударами мы постепенно переходим к борьбе за каждое очко. Она неудачно бьет справа, я с криком отбиваю слева - и посылаю мяч в сетку.

Впервые за двадцать лет мне не удался удар слева. Смотрю на мяч, лежащий у сетки. Меня раздражает поражение. Я говорю Штефани, что расстроен, чувствую, что слегка злюсь, но затем начинаю хохотать. Штефани тоже смеется, мы возвращаемся к игре.

С каждым ударом она выглядит все более счастливой: голень не тревожит ее, значит, в Токио все пройдет прекрасно. Штефани не беспокоится о своей травме, теперь мы можем играть по-настоящему. Игра так захватывает, что мы не замечаем начавшийся дождь. Когда появляются первые зрители, мы не видим и их.

Люди подходят один за другим, толпа становится все больше. На трибунах появляются все новые и новые лица. Похоже, зрители звонят по телефону своим знакомым, а те - своим, сообщая: Агасси и Граф играют ради удовольствия здесь, на общественном корте. Как Рокки Бальбоа и Аполло Крид[55] после того, как погасли огни и двери зала заперли до утра.

Дождь льет все сильнее, но мы не останавливаемся. Играем в полную силу. В руках у зрителей появляются камеры. Сверкают вспышки. Отраженные и усиленные дождевыми каплями, они кажутся необычайно яркими. Меня это не беспокоит, Штефани же их просто не замечает. Все вокруг окутывается дымкой, мы видим лишь мяч, сетку, друг друга.

Долгий обмен ударами. Десять перелетов мяча. Пятнадцать. В конце концов я пропускаю удар. На корте валяется куча мячиков. Подбираю три, засовываю один в карман.

- Давай вернемся, вдвоем! Как думаешь? - кричу я Штефани.

Она не отвечает.

- Ты и я! Прямо на этой неделе!

Нет ответа. Ее концентрация, как всегда, заставляет меня устыдиться. Штефани никогда не делает на корте лишних движений и не любит без нужды сорить словами. Джей Пи как-то обратил мое внимание на то, что для трех человек, оказавших самое сильное влияние на мою жизнь - отца, Джила и Штефани, - английский язык не родной. И все трое лучше всего понимают физические доводы.

Штефани вкладывается в каждый удар. Каждый мяч важен. Она не устает, никогда не промахивается. Смотреть на нее - не просто удовольствие, это привилегия. Меня часто спрашивают, на что это похоже, но я никак не могу подобрать нужное слово. Слово «привилегия» - на мой вкус, ближе всего к истине.

Я вновь промахиваюсь. Она смотрит на меня искоса, ждет.

Подаю. Она отбивает, затем делает свой фирменный жест, будто прихлопывая ладонью комара. Значит, с нее хватит. Пора ехать за Джаденом. Штефани уходит с корта.

- Давай еще? - кричу я.

- Что? - она останавливается, смотрит на меня и улыбается.

- Ну, хорошо, - она возвращается к задней линии. Это глупо, но в этом - моя суть, и она это понимает. У нас впереди множество дел - замечательных, интересных дел. Штефани с нетерпением ждет возможности заняться ими. И я тоже… Но сейчас ничего не могу с собой поделать.

Я просто хочу еще немного поиграть в теннис.

БЛАГОДАРНОСТИ

ЭТА КНИГА никогда не увидела бы свет без помощи моего друга Джея Морингера.

Еще до того как мы познакомились, именно он впервые заставил меня всерьез задуматься о том, чтобы изложить свою историю в книге. Во время финала Открытого чемпионата США 2006 года я каждую свободную минуту утыкался в потрясающую автобиографию Морингера «Нежный бар». Эта книга задевала самые глубокие струны моей души. Я был в таком восторге, что в один прекрасный момент начал ограничивать количество прочитанных страниц в день. Поначалу чтение «Нежного бара» стало способом отвлечься от непростых чувств, обуревавших в конце карьеры, но постепенно сама книга вызвала во мне бурю эмоций. Я испугался, что книга закончится раньше, чем моя карьера.

После первого круга я позвонил Морингеру, представился, рассказал, как восхитило меня его произведение, и пригласил его в Вегас на ужин. Как я и подозревал, мы сразу же нашли общий язык, и за этим ужином последовало множество других. Как-то я спросил, не будет ли он против поработать со мной, помочь мне в написании мемуаров, придать им литературную форму. Я хотел, чтобы он показал мою жизнь глазами лауреата Пулитцеровской премии. К моему удивлению, он согласился.

Морингер переехал в Лас-Вегас, и мы приступили к работе. У нас, как выяснилось, были одинаковые этические принципы в работе, один и тот же бескомпромиссный, перфекционистский подход к достижению цели. Мы выработали специальный ритуал ежедневных встреч: с аппетитом сжевав по паре буррито, мы несколько часов наговаривали текст на диктофон. Для нас не существовало запрещенных тем, поэтому наши беседы подчас были забавны, но иногда - весьма болезненны. Мы не придерживались хронологического порядка и не обсуждали тему за темой, позволяя беседе течь свободно, отталкиваясь от материалов, собранных для этой книги нашим замечательным юным помощником Беном Коэном, которого, несомненно, ждет впечатляющая карьера.

После многих месяцев работы у нас скопился целый ящик диктофонных кассет, на которых была записана история моей жизни. Самоотверженная Ким Уэллс перенесла эти записи на бумагу, а затем Морингер переработал их в цельную историю. Джонатан Сигал, наш прекрасный мудрейший редактор в издательстве Knopf, и Сонни Мета, настоящий Род Лэйвер издательского дела, помогли нам превратить первую версию во вторую, а затем и в третью. После этого все факты, изложенные в тексте, скрупулезно проверил Эрик Меркадо, несомненно, земное воплощение Шерлока Холмса. Никогда еще я не проводил столько времени, читая и перечитывая, обсуждая слова и фразы, даты и цифры. Насколько понимаю, это было более всего похоже на зубрежку перед экзаменом.

Я много раз просил Морингера поставить на этой книге свое имя. Но он посчитал, что на ее обложке имя может быть только одно. Гордясь проделанной нами работой, он все же не счел себя вправе подписывать своим именем историю жизни другого человека. «Это твои истории, твои люди, твои битвы», - сказал он, еще раз продемонстрировав то благородство души, которое я разглядел еще в его автобиографии. Я знал, что спорить не следует, ведь упрямство - еще одно качество, которое нас объединяет. Но все же я настоял на том, чтобы в послесловии раскрыть его роль в работе над книгой и публично принести ему мою благодарность.

Кроме того, я хочу поблагодарить первых читателей, которым мы посылали черновые копии и отрывки из книги и каждый из которых внес значительный вклад в работу над текстом. Среди них - Филипп и Марти Агасси, Слоан и Роджер Барнетты, Иван Блумберг, Даррен Кэйхилл, Венди Неткин Коэн, Брэд Гилберт, Дэвид Гилмор, Крис и Варан- да Ханди, Бил Хастид, Макгро Милхейвен, Стив Миллер, Дороти Морингер, Джон и Джони Паренти, Джил Рейес, Джейми Роуз, Ган Рудер, Джон Рассел, Брук Шилдз, Венди Стюарт Гудсан и Барбра Стрейзанд. Каждому из них я приношу свою глубокую благодарность.

Отдельное спасибо Рону Борета за его несгибаемую твердость, за способность понимать меня, за внимательное прочтение этой книги, за его бесценные советы по всем вопросам - от психологии до стратегии, за то, что он помог мне по-новому понять, что значит лучший ДРУГ.

Но более всех я благодарен Штефани, Джадену и Джаз Агасси. Вынужденные жить со мной бок о бок и целых два года делить меня с этой книгой, они никогда не жаловались, зато подбадривали и давали возможность закончить этот труд. Неизменная любовь и поддержка Штефани постоянно вдохновляли меня, а улыбки Джадена и Джаз наполняли меня энергией так же, как пища насыщает кровь сахаром.

Однажды, когда я работал над второй версией книги, Джаден привел домой своего приятеля. Листы рукописи стопками высились на кухонном столе, и приятель спросил Джадена:

- Что это?

- Это папина книга! - ответил мой сын таким голосом, каким раньше говорил лишь о Санта Клаусе и музыкальной видеоигре Guitar Него.

Я надеюсь, что и десять, и тридцать, и шестьдесят лет спустя Джаден и его сестра будут все так же гордиться этой книгой. Она была написана ради них и им же, в первую очередь, адресована. Я хотел бы, чтобы она помогла им избежать моих ошибок, став одной из многих книг, которые обеспечат им комфорт, удовольствие и дадут нужный совет. Я очень поздно открыл для себя магию книг. Из всех ошибок, от которых я хочу предостеречь своих детей, именно эту я бы поставил в самом начале списка.