Отпускай (СИ)

Это больно

Сперва сарафан казался холодным, но быстро согревался от тела. Сквозь плотные жалюзи просвечивался свет, и белыми полосами падал на пол. Вскоре за дверью послышались шаги, а вместе с ним тихие, но оживленные голоса. Судя по всему, доктор возвращался.

Ключ в замочной скважине провернулся несколько раз. С бессменной улыбкой Даглас вошел, а следом за ним зашел еще один высокий, чуть взлохмаченный врач. Тоже улыбался, но резко замолчал, увидев в кабинете девушку. Губы иронично поджимались, но тут же ирония сменялась снисходительной вежливостью:

— Доктор Даглас, вы запираете пациентов, чтобы они от вас не сбежали? — Молодой человек поправил очки, за которыми скрывались тусклые, серо-голубые глаза.

— Конечно. — Майрон прищурился. — Ведь мои пациенты бегают лучше всех, вы забыли? Быстрее только те, кто лежат в травматологии. Их нам не победить.

— Я так и подумал. — Незнакомец подошел к Эмме, и нагнулся над ее лицом.

Она вытаращилась, и сдвинула брови. Заметно отросшие, пыльно-русые волосы, что практически доходили до подбородка топорщились так же, как у Дагласа. Складывалось впечатление, что врач не так уж и часто озадачивался тем, чтобы расчесываться, да и вообще не часто смотрелся в зеркало. Однако, пах приятно. Какими-то медикаментами, и чем-то сладким. Возможно, мучным. На правильные черты лица падала тень, а губы растянулись в премилой улыбке.

Фастер нервно переводила взгляд с физиотерапевта на незнакомца. Похожи, и отрицать то было глупо. Распахнутыми халатами, выражением, и даже напущенной дружелюбностью. Похожи прямыми носами, правда у другого доктора волосы были чуть длиннее. Взгляд «по умолчанию» любопытный, и даже какой-то пытливый.

— Это леди с Беккером, из детского дома? — Мужчина поднял брови. — Очень приятно познакомиться. Я…

— Доктор Маэда. — Даглас прикрыл глаза. — Спасибо за сотрудничество, я сам к вам зайду. Чуточку… чуточку позже, хорошо? Пациентка ждет меня уже минут двадцать. — Физиотерапевт сложил на стол какие-то бумаги, и едва заметно кивнул коллеге.

— Что ж, увидимся. — Мужчина выпрямился, и прошел мимо кушетки, словно там больше никого не было, и никакая Эмма там не сидела. Он махнул Майрону рукой, и довольно быстро вышел из кабинета.

Фастер непонимающе склонила голову. Зачем приходил? Или не знал, что Даглас кого-то у себя спрятал? Конечно не знал. Это странно, но незнакомый врач, казалось, совсем не счел такой поворот событий странным. Пожал плечами и ушел.

— Извини, что заставил ждать. Он передал мне твои анализы, но я ими позже займусь. — Майрон сдвинул брови. — Сейчас я должен быть в зале. Мои пациенты остались без присмотра, и это не есть хорошо. Идем? Тебе тоже нужно продолжать терапию. Туфли ждут. — Доктор искренне улыбнулся.

Эмма медленно кивнула, затем вышла вслед за физиотерапевтом в темный коридор. Пару секунд потопталась, пока Даглас запирал кабинет, и тихо сказала:

— Вы похожи. С тем человеком… вы похожи.

— Да? — Майрон вскинул брови, затем равнодушно пожал плечами. — Наверно. Доктор Маэда мой кузен.

— Кузен? — От удивления девушка чуть отпрянула. — Он вылитый ты... или ты — вылитый он. Сложно.

— Не знаю, что сказать на это сравнение. — Даглас закатил глаза. — Он мне, все же, больше коллега, чем кузен. Много лет мы не пересекались, но в том году он пришел работать в нашу больницу. В детстве мы часто проводили время вместе, но... в двенадцать он попал в детский дом. И жил там до совершеннолетия, как и ты. В то время мы не общались.

— Вот как. — Эмма опустила взгляд. — Ребенку, должно быть, очень тяжело пережить смерть родителей. Я своих почти не помню, а он... помнил. Жил с ними.

Майрон медленно кивнул на это.

— Я был удивлен, когда встретил его здесь. Видишь ли... моя семья — семья потомственных ветеринаров. Ему повезло больше, его родители были вполне нормальными, и не обсуждали за ужином современные способы умерщвления кошек. — Мужчина вновь закатил глаза. — Мои родители были просто помешаны на работе. Жили ею. Так что, когда я не пошел продолжать семейное дело... в каком-то роде разочаровал их. — Врач улыбнулся, при чем очень искренне. В этой улыбке не было ни боли, ни сожаления, ни даже печали. Казалось, на отношения с семьей Майрону совершенно плевать. — Было очень иронично. Я завидовал кузену, потому что его мама с папой были, что называется, нормальными. А он завидовал мне. Собирал энциклопедии, сидел за книжками и мечтал о микроскопе. Это все... было очень давно. Мы были детьми.

— Но ты все равно пошел в мед. — Эмма подняла удивленный взгляд. — Почему мед, если ты так не любил родительское дело?

— Я не любил ветеринарную медицину. — Даглас как-то тяжело, фальшиво улыбнулся, словно пытался скрыть раздражение от этого вопроса. — Как выглядели животные с изнаночной стороны я знал и так. Хотелось уметь что-то получше. Что-то более... значимое.

— Значимое? — Девушка сдвинула брови, и меж ними пролегла морщинка.

— Ну да.

— А ты... вы... вы тщеславны, доктор Даглас. — Губы стали расползаться в странной улыбке, и Фастер прикрыла глаза. — Тщеславны, и даже жестоки. То есть жизнь кошки для вас пустая, она не имеет никакого значения. Печься над нею вам не интересно. А вот люди... люди другое дело. Раз так, то вы властный человек. — Ухмылка становилась шире. — Кто бы мог подумать.

— Эмма. — Мужчина раздраженно прищурился, но тут же взял себя в руки. — Я разве запрашивал самоонализ? У всех... свои приоритеты. Не нужно обвинять меня в том, что расстановка моих приоритетов расходится с вашей.

— Извините, если я вас задела. — Девушка низко опустила голову. — Вы правы. Я просто... удивилась. Ты такой милый и славный, нельзя было...

— Славный? — Майрон странно улыбнулся. — Что ж, надеюсь, вам это нравится. Нравится же?

Фастер подняла на мужчину глаза, затем медленно кивнула. На самом деле славный. И это… было приятно. Это не могло не нравится. Всем нравились милые люди.

Такие как доктор Даглас.

Дни безучастно ползли, один за другим. Каждое утро Эмма пыталась уйти попозже, чтобы отмахнуться от завтрака. Каждый вечер попозже вернуться, чтобы не видеть взгляды двух влюбленных людей. Не видеть лица «брата», который маячил то на кухне, то в коридоре. Теперь это не только вызывало боль, но еще и раздражало.

Правда боль постепенно проходила. Все еще точила, но иногда, всполохами становилось легче. Казалось, что Фастер постепенно привыкала с новой реальности.

Смеркалось. Белые тучи над городом серели, а затем и вовсе чернели. Силуэты деревьев качались на ветру, и иногда с неба летели мелкие капли. Эмма ежилась, и закрывала руками голову. Потоки ветра поднимали сарафан, и его вечно приходилось одергивать.

Путь домой.

«Домой».

Оторванные от веток листья взмывали в небо, понемногу намокал асфальт.

Он сидел за кухонным столом. Безучастным, холодным взглядом испепелял тарелку со стейком, к которому даже не притронулся. Слышал тихий, женский голос рядом, который что-то ему говорил. Правда, как не пытался, не мог сосредоточиться на словах. Что-то там про… что-то. Он не знал, и крупной частью души ему было все равно.

Резко отвлекся, когда почувствовал на обнаженном плече прикосновение женской ладони. Повернул в сторону голову, внимательно разглядывая ухоженные ногти с аккуратным маникюром. Перевел взгляд на запястье, поднялся им выше. Мельком осмотрел грудь и лицо.

Горячая рука. Поглаживала его напряженные мышцы, касалась пальцами бледной кожи.

Можно.

Она потянулась вперед. Прикрыла глаза с тонким слоем туши на темных ресницах. Коснулась мягкими губами до его губ, и чуть-чуть улыбнулась.

Он ответил на поцелуй. Так же прикрыл глаза, и взял тяжелой ладонью её голову.

Женщина.

На секунду Нейт забыл, как её звали. Женщина с теплыми губами. С теплыми прикосновениями, красивой грудью. Лицом. Его лимбическая распознавала её как привлекательную, как подходящую особь, чтобы с ней спариваться. Почему нет? Секс — это приятно.

Сердце ровно билось в груди.

Почему-то захотелось усмехнуться. Не на неё, а на самого себя. Но тут же внутренняя усмешка сменялась пустотой. Казалось, немели руки, пальцы. Мужчина словно не ощущал свое тело, а если ощущал, то как-то притупленно. В голове не было ни одной мысли. И ни одной эмоции. Однако, он больше не спрашивал, почему. Сквозь щель между прикрытыми веками смотрел на скатерть, на стол равнодушным взглядом.

«Все в порядке?» — спросила она, а он слышал эти слова словно через толщу воды. С натянутой улыбкой кивнул.

Казалось, это состояние не имело конца, края. Не имело начала. Когда наступило? В какой момент Нейт… треснул? Иногда оно сменялось злобой. Иногда отчуждением, или раздражением.

Все давно должно было измениться. Он изменил свою жизнь. Полностью, радикально, сжег мосты, чтобы не возвращаться. Но куда… «не возвращаться»? Персональный ад словно был рядом с ним. И, казалось, с каждым днем обволакивал все больше, а не меньше. Это состояние не удавалось сбросить, не получалось им управлять. Штайнер сгибался под ним.

Скрипнула входная дверь, затем послышался тихий хлопок. Нейт тут же отвлекся, и сузил глаза. Шорох в коридоре. Стальной хваткой взялся за запястье девушки, и снял её руку с себя, встал, и молча пошел ко входу.

Худой силуэт снимал туфли. Она стряхивала с волос влагу, и капли летели в разные стороны. Тихо падали на пол.

— Почему так поздно? — Приглушенно, но очень твердо спросил Штайнер.

— Зал до восьми. — Эмма вздохнула. — Есть не буду, брала навынос в кафе. Затем погуляла. Вот и задержалась…

— Понятно. — На лице, казалось, не отражалось ни одной эмоции. В темноте тускло поблескивали два лиловых взгляда. — Наверх?

— Я сегодня сама. — Со странной ухмылкой ответила Фастер, а затем с бескомпромиссной решимостью посмотрела на лестницу. — Последние дни я только и делаю, что тренируюсь. Если представить, что порог — что-то, что нужно перешагнуть, у меня неплохо выходит. Хочешь посмотреть? — В ухмылке показались зубы.

Она медленно подошла к лестнице. Горячей рукой взялась за поручень, и крепко сжала.

Шаг.

В бедрах ощущалось тянущее напряжение. Колени чуть дрожали, но девушка сжимала зубы, и не обращала на это никакого внимания. Он смотрит. Пусть смотрит. Почему-то сердце сжималось от тяжелой, больной радости. Самодовольства. Она сможет без него. Ступень, еще одна… их становилось все меньше. Один лестничный пролет заканчивался, и сердце стучало все сильнее.

Эмма не хотела оборачиваться. Знала, что смотрит. Прищуривается. Наблюдает, шаг за шагом. Не хотелось отдыхать, не хотелось показывать ему слабость. Справится без его помощи.

Он ей не нужен.

Ноги бил мелкий тремор, но Фастер продолжала их переставлять. Эта лестница не такая уж и большая, не такая, какой она её помнила. На лбу выступал прозрачный пот, дыхание учащалось.

В следующую секунду девушка зашаталась. Мышцы сводила судорога, и она, что было сил, вцепилась в поручень. Колени подкашивались, глаза рефлекторно расширились. Эмма чувствовала, что падает назад. Все вокруг застелил внезапный страх.

По телу поползли холодные мурашки, когда она с размаху ударилась спиной о мужчину, который стоял одной ступенью ниже. Губы задрожали, а в горле рос ком. Фастер с ужасом подняла голову, и увидела два тех самых, лиловых глаза в кромешной тьме. Тяжелый, странный взгляд. Ресницы намокали от отчаяния.

Он ей не нужен.

А теперь реальность.

Чужие, стальные руки скользнули по талии, схватили подмышками, и приподняли. Ком в горле рос, Эмма безучастно уставилась в пол. Не могла проморгаться. Стыд. Шок. Он держал её, и продолжил подниматься, не сказав ни слова. Поднимал над ступенями, словно куклу, когда собственные ноги практически не шевелились.

Опускались руки.

Она не видела во тьме тяжелую, больную улыбку. Которая, временами, искажалась в ухмылку. Не видела пристальный, насмешливый взгляд. Взгляд, полный нездорового удовлетворения.

Дверь.

Глядя на дверь своей комнаты, Эмма молча её открыла. Доволок. Довел. Сглотнула нервный ком, медленно вошла внутрь, и закрыла её за собой. Послышался щелчок замка.

Широко раскрыв глаза, Нейтан смотрел на эту дверь. Ухмылка так и не сходила с лица, иногда вздрагивал уголок рта. Вздрагивали сами по себе пальцы. Он тяжело дышал, иногда едко прищуривался. Пыталась быть сильной. Пыталась морально его оттолкнуть. Искренне. Тяжело. Пыталась показать, что справится сама. От понимания происходящего ухмылка становилась шире, и стала походить на сумасбродный оскал. В штанах становилось болезненно тесно. По телу гулял холод удовлетворения. Почему-то было хорошо. Так хорошо, что сбивался сердечный ритм.

Он медленно моргнул, и пошел прочь от двери. На лестнице послышалась возня, Белита, сдвинув брови, поднималась наверх. Как-то подозрительно поджимала губы, но увидев силуэт мужчины в коридоре, выдохнула. Штайнер медленно перевел на нее тяжелый взгляд, и жутко улыбнулся.

За окном завывал ветер. Капли ударялись об оконные стекла, шуршали мокрые листья и травы. Клонились к земле.

Эмма отчужденно смотрела на пол. Слезы капали вниз, и впитывались в ковер. Она рухнула колени, и оперлась рукой о светлый паркет. Губы сохли. Глаза казались мертвыми. Другой рукой девушка принялась гладить себя по плечу, и тут же нервно сглотнула.

Вспомнились мягкие, но давящие прикосновения врача. Сегодня она не смогла. Что бы он ей сказал, если бы увидел это? Похвалил бы, улыбнулся? Фастер обреченно выдохнула, но сжала челюсти. Должно быть, сдвинул бы брови. Прищурился бы. Сказал бы: «недостаточно». Сказал бы: «еще рано».

«Вы слишком торопитесь. Вы сможете, просто не сейчас. Вы сможете. Я вас верю».

Она стала вытирать слезы. Подняла уверенные глаза на темное окно, на качающиеся от сквозняка зеленые шторы. Сможет. Даже если еще тысячу раз придется так облажаться. Сможет, даже если её застыдит весь мир. И однажды сотрет с лица Штайнера этот тяжелый, покровительственный взгляд.

Эмма отвела неловкий взгляд. Когда вспомнила больницу, в голову ползли воспоминания о странном осмотре. О прикосновениях в латексных перчатках, поглаживаниях. О темно-зеленой радужной оболочке. Слезы высыхали.

Нейт — не единственный мужчина на земле. Нейт — её брат.

Который будет её уважать.

Даже если не сейчас.

Глаза рефлекторно раскрылись, а зубы сжались сильнее, когда за стеной послышался стон. Растерянное лицо исказила исступленная злоба. Губы искривляла странная, обреченная улыбка. Они чуть-чуть дрожали.

«Я желаю тебе счастья, брат мой».

Звуки капель за окном усиливались. Начинался ливень, и падение воды с небес приобретало хаотичный, жуткий ритм. Дождей давно не было в этих краях. Должно быть, земля иссохла, настолько, что цветы на ней вяли.

Настолько, что расти могли только кактусы.

Он безучастным взглядом таращился на постель. Иногда в этом взгляде проскальзывало раздражение, иногда высокомерие. Белита с подозрением смотрела в лицо любовнику, но ничего не рискнула сказать, хотя хотелось. Хотелось сказать, что она не участник БДСМ-клуба, чтобы сношаться с такой жестокостью. Хотелось обиженно намекнуть, что хорошо бы быть помягче. Погладить перед сексом, поцеловать. Поласкать. И, в идеале, сказать несколько комплиментов. Однако, глядя на выражение Штайнера Кин неловко отодвигалась. Язык словно прирос к зубам. Однако, мужчина не замечал, что она отодвигалась. Медленно встал, и начал надевать штаны.

Бел проводила его подозрительным, удивленным взглядом. Внутри ложился тяжелый, мерзкий осадок. Он явно не станет извиняться за то, что было. Не спишет все на стресс. Казалось, Штайнер считал, что все обычно. Что все, что происходит — норма. Так, как и должно быть.

Мужчина медленно вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь. Скользнул взглядом по темноту коридору, затем медленно направился вниз.

Разрядка хоть и была, но её словно не было. Снова все внутри поглощала тьма, снова накатывала беспричинная жестокость, которую Нейт давил силой воли. Стиснув зубы, прикрывал глаза. Все давил силой воли, всегда, но в последнее время делать это становилось все сложнее и сложнее. Молодой человек чувствовал вину за эту злобу, но только днем. К ночи этой вины становилось все меньше, а к полуночи она вовсе исчезала. Вместе с остатками эмпатии, вместе с человечностью. Оставалась только сухая, рваная вежливость, но в своем состоянии Штайнер был рад даже ей.

Он рывком вошел на кухню, резкими движениями открывал и закрывал верхние ящики, в ночи слышались их хлопки.

Алкоголя не было.

Со злобой пнув ножку стола, Нейт рухнул на стул и уставился в пол.

Хотелось обниматься.