Отравленный памятью

44. Кристина

Арчи почти неделю в больнице, а я пока что живу в его квартире, хоть без хозяина здесь совсем неуютно. А ещё страшно, потому что вздрагиваю от каждого шороха — постоянно мерещится, что кто-то ходит по квартире, шуршит, охает и вздыхает. Я не верю в призраков, а в паранойю верю, которая, кажется, лично у меня принимает поистине угрожающие размеры.

Мне нужно, пока Арчи в больнице, придумать способ избавиться от Никиты. Я устала бояться, прятаться и не спать ночами. Мне нужно что-то сделать со всем этим, пока окончательно не двинулась рассудком.

Может быть киллера нанять?

Идея-то, в сущности, неплохая, да только откуда я такие деньжищи найду, чтобы ему заплатить? Да и поймают меня обязательно, потому что удача, обычно, обходит меня стороной.

Но что же делать? Должен же найтись какой-то выход.

— Мамуля, я кушать хочу.

Женя возникает на пороге кухни и смотрит на меня большими, голубыми до прозрачности, глазами.

— Садись, милый, сейчас положу.

За всеми этими переживаниями, кажется, так мало времени уделяю сыну, что становится неудобно перед ним. Мне так хочется, чтобы в нашей жизни всё, в конце концов, наладилось, и можно было жить спокойно, не озираясь опасливо по сторонам. Пока Никита рыщет по нашему следу, не могу расслабиться. Но Женя не должен страдать, потому что совсем ни в чём не виноват.

— А когда Арчи вернётся? — Женя грустит без своего большого лысого друга, скучает по воспитательнице и приятелями в детском саду.

— Скоро, очень скоро. — Протягиваю руку и взъерошиваю золотистые волосы, от чего сын морщится и сердито смотрит на меня.

— Он заболел, да? Мы к нему тогда в больницу ходили, да?

И откуда в Жене это безоговорочная интуиция, которая подсказывает ему, в сущности, маленькому ещё мальчику, что с кем-то случилось несчастье?

— Нет, что ты? Мы не к тему ходили, — вру собственному ребёнку, но только из-за того, что не хочу его расстраивать. Он слишком привязался к Арчи, чтобы не плакать, если с тем что-то случится. — Он очень занят: поехал за новыми деталями для своих мотоциклов. Это командировкой называется.

— Как у папы, да?

Ещё одна, выдуманная мною однажды ложь бьёт наотмашь. Я никогда не хотела, чтобы Женя знал, кто его настоящий отец — Никита слишком ничтожен, чтобы иметь такого сына. Но Женечка часто спрашивал, где папа и когда вернётся. И пришлось придумать басню о командировке заграницу, из которой его отцу не суждено было вернуться. Невинная, как мне казалось, ложь, плотно засевшая в голове Женечки.

— Нет, не такая как у папы. Совсем не такая.

Женя кивает и принимается за еду, а я встаю, ещё раз взъерошив волосы сына, и подхожу к окну, в которое так ярко светит солнце. Неожиданно взгляд цепляется за припаркованный невдалеке тёмно-синий автомобиль. Не знаю, почему обратила на него внимание. Наверное, очередной приступ паранойи.

Теперь, как не пытаюсь, не могу отвлечься — автомобиль манит, притягивает к себе взгляд, хотя не самый новый и не самый красивый. Вдруг водительская дверца резко распахивается, и наружу выходит высокий мужчина с золотистыми волосами.

Этот оттенок я узнаю из миллиона.

Потому что точно такой же у человека, сидящего сейчас за столом и уплетающего котлеты с картофельным пюре.

У моего сына.

Никита стоит во дворе, и взгляд его медленно путешествует от одного окна к другому. Он кого-то ищет, и я даже не сомневаюсь, кого именно.

Меня.

Нас.

Не знаю, как он выяснил, где именно я сейчас нахожусь, да это собственно и неважно. Важно другое: нужно скорее убегать.

Сейчас нас некому защитить, но мне и не хочется больше кого бы то ни было подставлять. Я не должна перекладывать свои проблемы на плечи других, потому что это плохо заканчивается.

Для других.

— Сынок, ты доел? — Стараюсь, чтобы голос не дрожал, а руки не тряслись. Незачем пугать ребёнка. Наши побеги для него дело привычное, но об истинной их причине пусть лучше не знает как можно дольше. — Мы сейчас гулять пойдём. По крышам.

Женя радостно взвизгивает и подпрыгивает на месте. Он обожает приключения и разные авантюры — в этом он похож на своего отца.

И хоть бы только в этом.

— А можно Фиалку взять? — доносится вопрос, пока я лихорадочно осматриваюсь, пытаясь придумать, как выпутаться. — Пусть и она по клышам погуляет.

Ах, Фиалка. О ней-то Женя никогда не забывает.

— Бери, конечно. Только побыстрее.

Бегу в комнату, быстро переодеваюсь, хватаю кошелёк, телефон, документы и за считанные минуты оказываюсь у входной двери. Не знаю, чем сейчас занимается Никита, но чувствую: он совсем рядом.

Я всегда его чувствую.

Как и он меня.

Женя выбегает из комнаты, улыбающийся и счастливый, одетый в костюм морячка и с фиолетовым слоником, прижатым к груди. Он гладит игрушку по плюшевой голове и приговаривает: «Фиалочка, сейчас будем гулять. По клышам!»

Не обращая ни на что внимания, открываю дверь, хватаю сына за руку и, высунув нос наружу, оглядываюсь. Проход чист, но надолго ли? До слуха доносится звук тяжёлых шагов. Это он или нет? Не разобрать, но у меня совсем нет времени на разгадывание шарад. Может, на лифте вниз рвануть?

Подбегаю к железной коробке, истерично жму на кнопку, но лифт хранит безмолвие.

Поломался, зараза. Нашёл время, придурок жестяной!

Одно ясно: Никита совсем близко. Только хрен ему, а не свидание.

— Быстрее! — шепчу сыну и буквально вытаскиваю его за руку из квартиры, захлопывая дверь.

Сын рад стараться: бежит за мной вприпрыжку, пока я тащу его по лестнице вверх. Знаю, что на последнем этаже есть выход на крышу. Ни разу там не была, но очень надеюсь, что выход свободен.

— Только запомни: мы не должны шуметь. — Оборачиваюсь и прикладываю палец к губам. Женя охотно кивает головой и растягивает губы в улыбке. Хорошо, что он послушный, хоть иногда.

Звук шагов вибрирует внутри, заставляя бежать всё быстрее и быстрее. Перепрыгиваю через две ступеньки, на секунду забыв, что короткие ножки сына не предназначены для таких забегов. Останавливаюсь, хватаю Женю на руки и несусь, что есть мочи, словно впереди меня ждёт олимпийское золото.

Стараюсь не думать о том, о Никите — от подобных мыслей мозг цепенеет. Это просто приключение — прогулка по крыше, которая должна так понравиться сыну. И ничего больше.

Убеждаю себя, что сильная и со всем справлюсь, а иначе и быть не может.

Я должна.

Ради Жени.

А вот и крышка люка, ведущего на крышу. Сама не заметила, как миновала шесть этажей, настолько увлекалась аутотренингом. Женя молчит и только сжимает в объятиях своего плюшевого друга.

— Сейчас, сынок, только открою люк, и сразу пойдём гулять.

Ставлю его на ноги и подбегаю к высокой лестнице, выкрашенной голубой краской, чтобы открыть дверцу, что подарит нам свободу. Никита рядом, я чувствую, и это осознание придаёт мне сил. Кажется, никогда раньше не чувствовала себя настолько уверенной в себе и смелой.

Лестница приварена к стене. Хватаюсь руками за перекладину и ползу вверх, что та обезьяна. И это я, которая боится высоты до одури? Но когда опасность дышит в спину, страху нет места в моей жизни.

Раз, два, три...

Перекладина за перекладиной, шаг за шагом, невзирая на панику и темноту в глазах, оказываюсь у цели. Вот она крышка, стоит толкнуть, и уличный свет зальёт полумрак подъезда.

Только хренушки мне, а не свобода: люк, кажется, намертво приварен и как ни старайся, ни долби в него свободы не видать. Я бью по крышке, сбивая кулаки в кровь, шиплю и матерюсь про себя, но результат нулевой: моих сил не хватит, чтобы сдвинуть её хоть на миллиметр. Да и чьих хватит, если здесь без автогена не разобраться?

О чём думали жильцы этого дома? Чего боялись? Воров? Но сейчас это неважно, потому что я потеряла последний шанс спастись от того, что наверняка будет караулить меня под дверью. Никита не дурак и знает, что делать. И, я уж знаю, его терпения хватит, чтобы дождаться меня.

— Мамуля, а клыша? — Женя смотрит удивлённо, когда я спрыгиваю с нижней перекладины и останавливаюсь рядом с ним. — Ты же обещала.

И правда. Хорошо, что сын ещё не знает: маме не всегда сто?ит слепо доверять.

— Отменяется. — Присаживаюсь рядом с ним и сжимаю в объятиях. Женя удивлённо охает, но вырваться не пытается. — Прости меня, сынок. Я не хотела. Поверь, никогда не хотела. У тебя должно быть всё хорошо, потому что по-другому и быть не может.

Женя молчит и лишь напряжённо сопит мне в ключицу. Он не поймёт сейчас ничего, но надеюсь, что запомнит.

Неожиданно в памяти всплывает Роджер и тот последний разговор между нами на кухне той квартиры, за дверью которой, уверена, топчется Никита. Одноглазый ведь говорил, что в случае крайней необходимости, если никого другого рядом не окажется, могу позвонить его другу. 2

Не знаю, что это за друг, но есть ли разница, когда впереди маячит опасность, а рядом, уткнувшись в мою грудь, тихо вздрагивает маленький мальчик? Даже если у этого приятеля рога, копыта и парфюм со стойким ароматом серы.

Наплевать.

Прислушиваюсь к звукам в подъезде, и слух улавливает какой-то шум вдалеке. Аккуратно поднимаюсь на ноги и, погладив сына по голове, медленно подхожу к перилам. Мне нужно знать, что это там стучит на заднем плане.

Заглядываю вниз, но ничего не могу рассмотреть. Вдруг замечаю какую-то тень. Она движется, кажется, в мою сторону, парит в воздухе, раздуваясь до невероятных размеров. Промаргиваюсь, и постепенно зрение восстанавливается, а головокружение проходит. Цепляюсь руками за перила и глубоко дышу, чтобы унять скачущее галопом сердце.

Вот это у меня глюки, мамочки. Так и с ума сойти недолго.

Нужно срочно что-то делать.

Стук, было прекратившийся, возобновляется вновь. Мне кажется или на самом деле Никита выламывает дверь в квартиру Арчи? Я не знаю, и узнавать пока что не хочется.

Беру телефон и нахожу номер этого загадочного Карла. Хорошо, что в списке контактов так мало абонентов — даже в таком состоянии нахожу искомое с первого раза. Ну, почти с первого.

Длинные гудки, кажется — невидимые глазу боги телефонных проводов никак не хотят слышать мои молитвы. Ну возьми же трубку, пожалуйста!

Щелчок на линии пугает почти до обморока.

— Кто это? — вязкий тягучий голос льётся в ухо, а я, кажется, цепенею.

Нужно действовать быстро, пока он трубку не положил. Откашливаюсь и начинаю:

— Добрый день, — выдавливаю из себя каким-то чужим голосом. — Вы Карл?

Собеседник хмыкает.

— Может быть, и Карл, а может, и Клара.

А он юморист, однако.

— Меня Кристина зовут, — решаю представиться, — я знакомая Роджера. Мы с вами не встречались раньше, но у меня есть ваш номер телефона для экстренных случаев.

— Ого, и что же такого экстренного у вас стряслось, что понадобился старина Карл? Сам Роджер уже не справляется?

Краснею, сообразив, какой именно смысл он вкладывает в эту фразу. Хочется возразить, закричать, но понимаю, что шуметь нельзя: где-то в подъезде находится Никита, поэтому должна быть осторожна.

Женечка, молчаливый и сосредоточенный, садится рядышком со мной на корточки и что-то тихо шепчет своей любимой Фиалке. Гладит её, баюкает, о чём-то рассказывает.

Мысленно приказываю себе собраться и говорю:

— Понимаете, я с маленьким ребёнком сижу на последнем этаже чужого подъезда, а внизу ждёт тот, кто может сделать нам очень больно.

— Маньяк, что ли? — Он смеётся с меня?

Боже, какой же дурой сейчас себя чувствую. Зачем вообще позвонила ему? Кто я ему такая, чтобы он мне хоть как-то помог?

— Это долгая история, но можно сказать и так. Он на меня зуб точит, потому что я его предала. — Не знаю, где нашла силы рассказать абсолютно постороннему человеку обо всём этом? И сто?ит ли оно того? Может быть, просто теряю драгоценное время? — Он меня точно убьёт, но это ерунда. Мне сына жалко. Понимаете?

— То есть мне предлагается роль спасителя дамской чести? Правильно?

— Называйте это как хотите. Может быть, просто кто-то приедет и спугнёт его? Он там внизу ломится в квартиру моего друга. Я хотела через крышу уйти, но здесь люк заварен!

Я уже на грани истерики, но пока что получается не орать на весь подъезд, пытаясь что-то доказать невидимому Карлу, которому на меня наплевать.

— Так, стойте! Кристина, да?

— Да.

— А как этого энтузиаста зовут? И где, чёрт возьми, Роджер? Я до него чёрт знает, сколько времени дозвониться не могу.

Во всяком случае, слышно по голосу, на Роджера ему не наплевать.

— Роджер в СИЗО! — шиплю в трубку. — Тоже по вине Никиты! Никита его зовут!

У меня путаются мысли, срывается голос, но, кажется, я смогла заинтересовать Карла.

Пожалуйста! Сделай это не ради меня, а ради Роджера. Просто приезжай и забери Никиту отсюда.

Господи, помоги...

Карл молчит, только сопит напряжённо в трубку.

— Хм, Никита говорите? А вы — Кристина, да? — Я не понимаю, к чему все эти вопросы, одни и те же по кругу, от которых уже голова кружится. — А вы случайно не в тюрьму его пять лет назад посадили?

Вот это поворот.

— Д-да... Но откуда?

— Не важно, милая барышня. Посидите там пока тихо, не пугайте ребёнка. Обещаю, через пять минут проход будет открыт.

И вешает трубку.

Что, чёрт возьми, всё это значит?