Отрицание цивилизации: каннибализм, инцест, детоубийство, тоталитаризм

Каннибализм, или людоедство, — явление, практически у всех людей вызывающее резкое, безоговорочное осуждение, отвращение, омерзение, гнев и даже ужас.

Как правило, он бывает связан с совершением преступления или, если каннибал (людоед) признается невменяемым, с общественно опасными действиями. В настоящей работе мы попытаемся объяснить, что такое каннибализм (антропофагия), показать его истоки, патопсихологию каннибальского поведения. Подчеркнем, что это достаточно редкое явление, но даже единичные случаи неизбежно вызывают огромный интерес своей необычайностью, таинственностью, непонятностью. Каждый из них несет на себе отпечаток первобытной дикости. Именно поэтому они должны стать объектом научного анализа.

Различают несколько видов каннибализма в зависимости от его причин:

1. Каннибализм из-за острого голода, что в современных условиях случается крайне редко и обычно в экстремальных обстоятельствах, чаще в группах, отрезанных от остального мира (например, в тайге, после кораблекрушения и т. д.). В глубокой древности люди могли поедать себе подобных как обычную пищу. Неизвестно, было ли это характерно для всех дикарских племен или некоторых из них.

2. Каннибализм при массовом голоде, как это имело место, например, в СССР в результате сталинской коллективизации в начале 30‑х годов и в Эфиопии в конце 70‑х — начале 80‑х годов XX века.

3. Каннибализм «экстремистский», или «истероидный», когда поедание человеческого тела выступает в качестве способа самоутверждения, демонстрации того, что «я все могу, для меня нет запретов». Не исключено, что таким путем может быть предпринята попытка поразить воображение других.

4. Каннибализм, который можно назвать корыстным. Его истоки лежат в глубокой древности. Тогда дикарь поедал других людей не столько из-за голода, сколько для того, чтобы приобрести силу, мужество и иные важные качества, которыми, как ему представлялось, обладал поедаемый. В те времена люди верили (современные дикари верят и сейчас), что вместилищем этих завидных качеств являются отдельные части человеческого тела.

5. Каннибализм мистический, или ритуальный, когда поедается тот, кого народ (племя, иная группа) наделяет сверхъестественными, сакральными качествами. Употребление в пищу его тела передает людоедам магическую силу последнего со всеми вытекающими отсюда, ни с чем не сравнимыми преимуществами.

6. Каннибализм сексопатологический, обычно наблюдаемый у лиц с сексуальными извращениями, которые в обычной жизни, как правило, являются сексуальными неудачниками. В этом случае на символическом уровне поедающий обладает телом своей жертвы. При этом акт каннибализма зачастую выступает эквивалентом полового акта.

7. Каннибализм псевдобытовой, или житейский, когда съедающий части человеческого тела людоед не видит разницы между человеческим мясом и мясом животных или другой пищей.

В поведении одного человека возможно сочетание признаков, относящихся к разным из числа названных типов. Первые три случая объяснить несложно, поэтому наше внимание будет сосредоточено на остальных четырех. Но все виды каннибализма объединяет один важнейший признак — абсолютный запрет, имманентно присущее развитию любой цивилизации табу на поедание плоти себе подобных, запрет самый строгий, несомненно даже более строгий, чем на насильственное лишение жизни, что иногда даже одобряется или не порицается (война, необходимая оборона, смертная казнь, кровная месть и т. п.). Поэтому каждый случай людоедства следует расценивать как выпадение из цивилизации, а, значит, в какой-то мере и ее крушение.

1.1. Корыстный и мистический каннибализм

Мифологическая и символическая стороны каннибализма представляются достаточно сложными. М. Элиаде отмечает, что на первобытной стадии культуры мы встречаемся с ритуальным каннибализмом, который в конечном счете является духовно обусловленным поведением «хорошего» дикаря. Самая величайшая забота каннибала в сущности выглядит метафизической — никогда не забывать того, что произошло в «незапамятные времена». Исследования показали, что, убивая свиней и поедая их во время торжеств, а также первые плоды урожая корнеплодов, человек, по мнению М. Элиаде, поедает божественную плоть — точно так же, как и во время празднеств каннибалов. Принесение в жертву свиньи, охота за головами и каннибализм символически означают то же самое, что и сбор урожая или кокосов. Съедобное растение не предоставлено природой. По мифологическим представлениям оно является продуктом убийства, потому что именно таким образом было приобретено в начале времен. Охота за головами, человеческие жертвоприношения, каннибализм — все это человек делал для обеспечения жизни растениям.

Каннибализм является типом поведения, свойственным данной культуре и основанным на религиозном видении мира. Осуждая каннибализм, мы не должны забывать, что он был заложен божествами с целью сделать человека ответственным за Космос и поставить его в положение смотрителя за продолжением растительной жизни. Следовательно, каннибализм имел отношение к ответственности религиозного характера[2].

Эти мысли Элиаде являются несколько спорными и, уж во всяком случае, недостаточно доказанными. Требует пояснения утверждение, что съедобное растение не предоставлено природой; если же об этом имеются мифологические данные, то автору следовало бы указать на них. Но даже если такие растения не предоставлены природой и являются продуктом убийства, то из текстов М. Элиаде все-таки непонятно, почему из-за этого надо поедать себе подобных. Тем более остается неясным, как каннибализм, согласно М. Элиаде, обеспечивает жизнь растений.

Между тем изыскания этнологов свидетельствуют о том, что человеческие жертвоприношения ради урожая или иных благ иногда действительно сопровождались каннибализмом. Но, как можно предположить, здесь заложен иной смысл и иной механизм, чем те, которые проанализировал Элиаде. Возможно, это совместная трапеза с Богами (богом), что делало их психологически ближе к человеку, а значит, доступнее; более реальной становилась их помощь в произрастании растений, приумножении скота и т. д. А возможно, поедая людей во время ритуальных жертвоприношений, древний человек одновременно элементарно удовлетворял свой голод. Такой вывод представляется обоснованным потому, что необходимость в таком жертвоприношении дикаря была бы излишней, если бы людям не грозила голодная смерть. Поиск пропитания — их актуальная забота.

Если боги, как, например, у фиджийцев, считались большими охотниками до человеческого мяса, то каннибализм позволял таким образом приблизиться к ним, приобретая новое могущество. Особенно активны боги были в начале времен, и данный период весьма свят для первобытного человека; постоянно возвращаясь к нему, такой человек черпает в нем свою силу. По этой причине людоедство тоже было вполне возможно.

Вместе с тем несомненно, что каннибализм, как отмечает М. Элиаде, является типом поведения, свойственным данной культуре и основанным на религиозном (точнее, дорелигиозном) видении мира. Однако хотелось бы уточнить, что под культурой следует понимать не только религиозное, духовное и нравственное развитие, но и состояние производительных сил.

Анализ мифов привел М. Элиаде к выводу, что в истории религии известны боги, которых уничтожают мифические предки людей. Убитое божество продолжает существовать в ритуалах, которые периодически реактуализируют это убийство. При объяснении каннибализма важно учитывать, что в некоторых случаях божество воскресает в живых формах (звери, растения), появляющихся из его тела. Убиваемые не злопамятные и не мстят за себя, напротив, они учат людей, как извлечь пользу из своей смерти. Можно сказать, что божество «скрывает» свое существование в различных формах бытия, которые оно само порождает своей насильственной смертью: в темном царстве мертвых, в мире животных и растений, выросших из его разрубленного тела, в различии полов, в смертности.

Насильственная смерть божества есть не только смерть, дающая жизнь, она есть также способ постоянного присутствия в жизни людей и даже в их смерти. Ведь питаясь растениями и животными, люди по существу питаются самим божеством. Убой свиньи, например, есть «представление» об убийстве божества; повторение его лишь говорит о служащем примером божественном действе, породившем все то, что существует на земле в настоящее время.

М. Элиаде разделяет мнение, что обряды, связанные с половым созреванием, напоминают, что для людей способность продлить род проистекает из первого мифологического убийства, и равным образом поясняют тот факт, что смертность неотделима от продления рода. Погребальная церемония свидетельствует о том, что это последнее путешествие есть повторение того, что совершило божество. Но главным моментом оказывается повторение убийства божества. Человеческие жертвоприношения и жертвоприношение животных являются торжественным воспоминанием первоначального убийства. И каннибализм объясняется той же самой идеей, что проявляет себя в потребности клубней, в частности тем, что всегда (так или иначе) поедается божество. Человек питается Богом и, умирая, соединяется с ним в царстве мертвых[3].

М. Элиаде писал, что первобытные земледельцы, понимая свою ответственность за процветание растительного мира, подвергали мучениям жертвы, приносимые Богам для увеличения урожая, предавались сексуальным оргиям и каннибализму, охотились за головами врагов. Все это проникнуто трагической концепцией существования и является результатом религиозной оценки мучений и насильственной смерти. Миф об убиваемом Боге заставлял человека смиренно принимать свой смертный, земной, плотский удел. Человек обречен убивать и работать, чтобы иметь возможность прокормить себя. Поняв, как он представлял себе, язык животного и растительного мира человек открывает религиозный смысл во всем, что его окружает и что он делает. Но это обязывает его принять жестокость и убийство как неотъемлемую часть своего существования. Конечно, жестокость, пытки, убийства характерны не только для людей примитивного общества. Они встречаются на протяжении всей истории и иногда в масштабах, превосходящих то, что было известно архаическому обществу. Разница заключается в том, что для примитивных обществ такая жестокость имеет религиозную значимость и строится по сверхчеловеческим моделям.

Все это в целом не вызывает сомнений, но с позиции психологии и криминологии нуждается в серьезных дополнениях. Если полностью следовать М. Элиаде, то выходит, что человек архаического общества совершенно не похож на современного, поскольку существенно изменилась его психологическая природа, полностью сменились мотивы поведения. Если в прошлом он мучил и убивал по религиозным мотивам, то сейчас его заставляют так поступать иные стимулы. например корыстные. В примитивных обществах (по М. Элиаде) он прочно связан религиозно-идеологическими путами и даже не помышляет об их разрыве, это даже не приходит ему в голову. Выходит, что в его насильственных действиях нет или почти нет ничего индивидуального, субъективного, сугубо земного. Между тем если наш примитивный предок мучил и убивал ради обеспечения собственной жизни, то налицо сугубо корыстный мотив. Отметим также, что и современный человек отнюдь не свободен, поскольку он повязан вечно живыми архетипическими механизмами, зовом своих предков и сегодняшними мифами, актуальными реалиями и условиями, воспитанием и заложенной им программой поведения, своими эмоциями и переживаниями.

Если всерьез принять во внимание все упомянутые сомнения, то выходит, что и в далеком прошлом личность зависела не только от сверхчеловеческих моделей, насколько бы сильны они ни были, но и от собственных субъективных желаний и влечений, переживаний и состояний. Поэтому, когда примитивный каннибал уходил в поход за черепами, он вполне мог руководствоваться не только стремлением обеспечить урожай и рост поголовья скота, но и самоутвердиться, и утвердить себя в глазах племени, освободиться от мучивших его страхов и сомнений и принять самого себя.

Древний человек воспринимал мертвое человеческое тело не только в качестве источника обеспечения материального достатка, но и причины сложных явлений, которые происходили среди людей. Д. Д. Фрезер приводит следующий пример.

Южноавстралийские туземцы, живущие на побережье бухты Энкаунтер, приписывают причину происхождения языков одной давным-давно умершей злой старухе. Ее звали Виррури, и жила она на востоке. У нее была привычка бродить по дорогам с толстой палкой в руке и разбрасывать костры, вокруг которых спали люди. Ее смерть стала настоящим праздником для народа; были даже разосланы гонцы по всем направлениям, чтобы известить людей о радостном событии. Мужчины, женщины и дети собрались не для того, чтобы оплакивать покойницу, а с целью предаться веселью над ее телом и устроить каннибальское пиршество. Первыми накинулись на труп рамидьери и начали пожирать ее мясо, но тут же стали говорить на непонятном языке. Позднее пришли с востока другие племена и принялись истреблять кишки — они заговорили на несколько ином языке. Последними явились северные племена и проглотили остальные внутренности и прочие части трупа. Эти племена стали говорить на еще менее похожем наречии[4].

Из данного примера следует, что дикарь наделял человеческое тело мощными способностями, и поэтому его поедание становилось причиной таких весьма сложных изменений в мире, как появление новых языков. Разумеется, такая легенда могла возникнуть только у народа, который практиковал каннибализм. Разумеется, подобное представление о человеческом теле имело место в разных районах планеты.

Так, Д. Д. Фрезер писал о горных племенах юго-восточной Африки, которые, убив врага, отличавшегося храбростью, вырезали и съедали его печень (местопребывание мужества), уши (вместилище ума), кожу со лба (вместилище стойкости), тестикулы (вместилище силы) и другие части — носители иных добродетелей, а пепел племенной жрец давал юношам во время обрезания. Индейцы из Новой Гранады всякий раз, когда представлялась возможность, съедали сердца испанцев в надежде стать такими же бесстрашными, как и наводящие на них ужас кастильские рыцари. Д. Д. Фрезер приводит и другие примеры такого же рода[5].

Вообще, как отмечается в «Мифологическом словаре», каннибализм относится к числу универсально распространенных мотивов в мифах и фольклоре. Он восходит к соответствующей практике, засвидетельствованной в палеолите и ранее, кроме того, он являлся составной частью пищевого кода, соотносимого с другими кодами. К. Леви-Стросс пришел к выводу, что употребление человеческого мяса, особенно сырого, занимает низшее место в мифологически осмысленной иерархии пищевых режимов, тяготея к первому из членов фундаментальной оппозиции «природа-культура». Образы и символы каннибализма переплетены со всеми основными категориями и параметрами мифопоэтической модели мира в той ее части, которая относится к области докультурного. Так, с каннибализмом связывается болотная вода в отличие от воды-дождя, связанной с культивированием растений, или проточной воды, ассоциирующейся с рыболовством. Мотивы каннибализма синонимичны мотивам инцеста; так, имеются многочисленные случаи обозначения каннибализма и инцеста одним словом.

Существует множество мифов о возникновении каннибализма, в которых один акт каннибализма порождает серию подобных же актов и убийств. Так, в мифологии североамериканских оджибве съевший человеческое мясо индивид становится великаном-людоедом, т. е. приобретает определенные угрожающие черты. Сын Зевса Тантал, желая узнать, сведущи ли боги, убил своего сына Пелопса и накормил их его мясом. За это боги наказали Тантала: он стоял в подземном царстве в воде, но не мог утолить жажду; над ним висели ветки с плодами, но ветки сразу же отодвигались, когда он протягивал к ним руки. Иными словами, миф осуждает людоедство, но, по-видимому, такое порицание пришло несколько позже, чем подобные факты стали известными. Наказание за людоедство в некоторых античных мифах было очень суровым, вплоть до потери бессмертия. Вместе с тем участие женщин в людоедстве часто табуировалось, как и вкушение женской плоти. В этом можно видеть не заботу о женщине как символе земли и природы, а рассмотрение ее как недостойной вкушать то, что полагалось Богам. Последние же любили человечину, тем более, что человек был им подчинен: приношения человеческих жертв Богам, в частности Дионису, семитским божествам, проясняют именно эту ситуацию. Но боги могли поедать и собственных детей, как это делал, например, Кронос.

По мере укрепления и распространения запрета на людоедство его стали приписывать мистическим и сказочным персонажам, а не Богам, причем эти персонажи, как правило, враждебны людям. Следовательно, люди, несмотря ни на что, допускали наличие каннибализма, но только в качестве наказуемого поступка.

Можно полагать, что для объяснения фактов поедания частей тела женщин сексуальными убийцами и насильниками может оказаться полезной такая мифологическая информация. В некоторых мифах каннибализм предстает как эксцесс экзальтированной любви, в которой реализуется стремление к возможно более полному овладению партнером и оральному эротизму. Так, согласно легенде, Артемисия, сестра и жена царя Мавсола (IV век до н. э.), после его смерти выпила чашу с его прахом. Семантически еда и любовь очень близки, в фольклоре еда часто выступает в качестве метафоры интимной связи, эротический и пищевой коды оказываются параллельны. В некоторых мифах людоедство выступает в качестве наказания за прелюбодеяние, но людоедство здесь как бы вынужденное: так, обманутый муж «утешает» неверную жену половым органом и сердцем ее любовника, о чем она не знает.

Не следует думать, что дикие представления, порождающие каннибализм, возможны только среди первобытных народов. Дело в том, что подобные взгляды сохраняются в общечеловеческой невспоминаемой памяти и по механизмам коллективного бессознательного (соответствующая теория создана Юнгом) возвращаются к людям, живущим не только в странах так называемого третьего мира, но и во вполне цивилизованных. В этом убеждает анализ уголовных дел о серийных сексуальных убийствах. Он позволяет сделать вывод, что названные представления продолжают жить и сейчас среди тех, кто и не знал о такой значимости людоедства в древности и поэтому не оценивал соответствующие акты в подобном качестве. Сексуальный убийца Чикатило откусывал и поедал соски и матки убитых им женщин, т. е. те части тела, которые связаны с сексуальной жизнью. Это можно интерпретировать как попытку символического овладения женщиной, поскольку он, будучи импотентом, не смог сделать это фактически.

Этот же преступник съедал кончики языков и яички у мальчиков, что можно объяснить его желанием взять у них сексуальную силу, которой у него, импотента, не было. Такие символические каннибалистские действия можно наблюдать и у некоторых других сексуальных убийц, в том числе у Джумагалиева, убившего в 80‑х годах в Казахстане семь женщин. По его словам, съеденное женское тело наделяло даром пророчества и приводило к усилению «самостоятельного хода мыслей». Иными словами, он якобы приобретал качества, которых до этого был лишен.

Символический каннибализм тесно переплетается с той разновидностью этого явления, которое можно назвать ритуальным, — это когда человека приносят в жертву божеству или каким-то тайным могущественным силам в целях их умилостивления, обретения желаемых благ, но при этом отдельные части тела съедаются самими убийцами, чтобы овладеть качествами и способностями съеденного. Поскольку дикарь отдавал часть тела жертвы божеству, а другую поглощал сам, он, как уже отмечалось выше, тем самым разделял с божеством общую трапезу, т. е. психологически максимально приближался к нему, а это сулило ему большие выгоды.

Желание сохранить останки умершего и вместе с тем отвращение и страх перед ужасным превращением, вызванным смертью, порождает, по мнению Б. Малиновского, сакроканнибализм — обычай поедания плоти умершего в знак почитания его. Это делается с явным отвращением и ужасом и обычно сопровождается приступами сильной рвоты. И в то же время это почитается актом наивысшего почитания и настолько священным долгом, что у меланезийцев Новой Гвинеи, где Б. Малиновский был свидетелем этого явления и изучал его, данный обряд втайне практиковался, несмотря на строгий запрет и угрозу наказания со стороны белого правительства. Смазывание тел жиром умершего, распространенное среди австралийцев и папуасов, вероятно, является лишь разновидностью этого обычая. Во всех подобных обрядах, считает Б. Малиновский, присутствует желание coхранить связь и параллельно с этим стремление порвать узы. Так, погребальные обряды считаются нечистыми, прикосновение к трупу оскверняющим и опасным, и все исполнители этих обрядов должны обмыть и очистить свои тела, устранить все следы контакта и провести ритуальное очищение. И все же похоронный ритуал вынуждает человека преодолеть отвращение, побороть все страхи, сделать так, чтобы почтение и привязанность восторжествовали, а с ними и вера в иную жизнь, в бессмертие души. Но именно с эмоциями, пробужденными столкновением со смертью и контактом с телом умершего, связана и берет от них начало идея души, вера в новую жизнь, которую начинает усопший[6].

Отголоски сакроканнибализма встречаются среди некоторых кавказских народов, которым обычай запрещает употреблять мясо после смерти родственника или односельчанина в течение определенного времени.

Ужасный обычай поедания тела умершего диктуется вполне благородными побуждениями: желанием оставить в себе часть усопшего, не расставаться таким образом с ним, и в то же время проявляется протест против смерти. Поедается только плоть, но она является носителем каких-то чрезвычайно важных человеческих качеств, и именно поэтому их следует сохранить в себе, т. е. обеспечить таким способом бессмертие и этим качествам, и их носителю, поскольку съевший плоть мертвого в свою очередь после смерти должен быть также съеден и т. д.

Таким образом представляется, что наличие ритуальной мотивации у современных людоедов ни в коем случае нельзя игнорировать. Дело в том, что в нашей стране получили, к сожалению, опасное распространение самые варварские верования, не имеющие ничего общего с цивилизованной религией. Поэтому отнюдь не исключается людоедство и на столь мистической почве. Увлечение лиц, подозреваемых в соответствующих преступлениях, древними тайными учениями может служить признаком, указывающим на наличие названного мотива.

Напомним, что Джумагалиева, например, очень интересовали жертвоприношения животных и людей. Его намерение обмазать жиром убитой женщины могилу деда можно расценить как попытку жертвоприношения, но это еще не акт людоедства, которое интересует нас в первую очередь, тем более, что жертва приносилась не Богу, а его деду.

Следует отличать каннибализм лиц, которые убивают и поедают других людей, угощают знакомых человеческим мясом или продают его, однако в их действиях не обнаруживаются мотивы, свойственные другим людоедам. Представляется, что людоедства представителей этого типа порождается бессознательным ощущением себя как биологического существа, не принадлежащего человеческому роду, полностью находящегося за пределами этого рода, не связанного с ним нм социально, ни психологически, ни биологически, ни тем более нравственно. Это своего рода аутизм. Акты людоедства могут сопровождаться у них эротическими, садистическими или мистическими фантазиями.

Среди людоедов можно выделить тех, которые путем поедания других людей утверждают себя в глазах малой антиобщественной группы, показывая себя сверхчеловеком. Каннибализм может выступать и в качестве способа самоутверждения, когда человек стремится доказать самому себе, что он способен преодолеть все запреты и нормы, поступая только так, как он сам желает. В глубокой древности, на стадии перехода от животного к человеку, каннибализм вообще был распространенным явлением, и человеческое мясо употреблялось в пишу, как мясо животных и растения. Это была наиболее дикая эра, когда человек еще не полностью выделил себя из животного мира и тем более из числа себе подобных. Это, по-видимому, надолго сохранилось у наиболее архаичных племен. Многие первобытные люди даже считали, что отдельные животные не только превосходят их своей физической силой, но и умнее, хитрее, изворотливее, чем они. Возможно, невыделение себя из животного мира, неощущение себя личностью, тем более автономной, — одна из главных причин людоедства в так называемые доисторические времена.

В вечно современном мифе об утерянном рае, о благородном, добром дикаре, прекраснейшей земле и великолепных пейзажах, идеальном государстве (например, доколумбовой поры) и т. д. совершенно игнорируется то обстоятельство, что все эти якобы существовавшие прежде «блага» и «красоты» почти во всех случаях или в значительном их числе были связаны с каннибалами и каннибализмом. Дело в том, что и у дикарей-каннибалов в свою очередь есть представления об утраченном рае, об изначальном безмерном счастье, когда человек был бессмертен и напрямую общался с богом (Богами), ему не нужно было работать, поскольку его «просто» кормила природа или сказочные сельскохозяйственные орудия, которые работали наподобие автоматов. Казалось бы, можно подумать, что его ничегонеделание в те блаженные времена выражалось в том, что он не взращивал злаки, не охотился и не разводил домашний скот; ему достаточно было пойти войной на другое племя или захватить зазевавшегося соседа, чтобы обеспечить себе превосходный обед или ужин. Во всяком случае, несмотря на всю омерзительность и опасность, каннибализм глубоко внедрился в человеческое сознание. Со времен его широкого распространения цивилизация достигла несомненных успехов, но тем не менее он время от времени вновь проявляет себя в разных формах.

Конечно, не следует преувеличивать масштабы этого явления и связывать его только с трудными социально-экономическими условиями или падением нравственности. Это было бы примитивизацией: как было показано выше, причины и механизмы рассматриваемого явления носят довольно сложный и неоднозначный характер. Однако встречающиеся отдельные акты каннибализма производят оглушительное впечатление, а те люди, которые непосредственно сталкиваются с ними, обычно приходят в шоковое состояние.

Среди личностных особенностей каннибалов особое внимание зачастую привлекает их полная психологическая и социальная отчужденность — естественно, мы имеем в виду современных каннибалов. В этом убеждают результаты анализа индивидуальных историй их жизни, их отношения к общечеловеческим ценностям, совершенных ими убийств, в большинстве случаев серийных, но в меньшей степени сами факты людоедства. Именно последние свидетельствуют о том, что они не пассивно отлучены от семьи, друзей, базовых человеческих ценностей, от нормального общения, а самым активным образом противостоят им. Активность проявляется непосредственно в акте каннибализма, который полностью, абсолютно, без каких-либо оговорок исключается современной цивилизацией. Такое всеобъемлющее порицание нельзя наблюдать ни в чем другом: убийца в некоторых случаях вызывает снисхождение, но каннибал — никогда. Даже если соответствующий акт имел место в случае острого голода, каннибал стигматизируется на всю жизнь как лицо, съевшее другого человека. Совсем иное дело — убийство. Убийца, например, своей жены из ревности отнюдь не исключается из общения. Некоторые убийцы становятся героями. При этом парадоксально, что убийство уголовно наказуемо, а людоедство — нет.

Можно предположить, что каннибализм, но в совершенно отличной форме (ее можно назвать психологической) приняло и христианство. Так, во времена Тайной вечери Христос установил таинство евхаристии, или причащения, как благодатное средство единения верующих с Христом — причащение Его тела и крови как истинного агнца. Во время вечери «Иисус взял хлеб, и, благословив, преломил, и, раздавая ученикам, сказал: примите, ядите: сие есть Тело Мое. И взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все; ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (от Матфея, 26:26–28). Разумеется, причащение Его тела и крови, несмотря на все различия в понимании евхаристии разными ветвями христианства, всегда носит символический характер.

Другой, не менее серьезной гипотезой является предположение, что таинство евхаристии представляет собой пережиток древнего тотемического обычая богоедства (теофагии), при котором участники мистерий поедали мясо священного животного и пили его кровь. Позже для подобных жертвоприношений стали употреблять изображения животных и богов. Д. Д. Фрезер отмечал, что обычай умерщвлять Бога в лице животного возник на очень ранней стадии человеческой культуры. «Разрывание на части и пожирание живьем, например, богов и телят было, по-видимому, типичной чертой дионисийского культа. Если принять во внимание обычай изображать Бога в виде быка и вообще придавать ему черты сходства с этим животным, веру в то, что в виде быка он представал перед верующими на священных обрядах, а также предание о том, что он был разорван на части в изображении быка, то нам придется признать, что, разрывая на части и пожирая быка на празднике Диониса, участники культа верили, что убивают Бога, едят его плоть и пьют его кровь»[7]. Фрезер приводит многочисленные примеры из жизни первобытных племен о поедании Бога.

Умерщвление представителя Бога в виде быка (по Д. Д. Фрезеру) оставило заметный след, например, в кондских жертвенных обрядах. Так, по полям рассеивали пепел зарезанного марима; кровью юноши-брахмана окропляли посевы и поле; плоть убитого нага помещали на хранение в хлебные закрома; кровью девушки из племени сиу орошали семена. Отождествление жертвы с хлебом, т. е. представление о ней, как о воплощении или духе хлеба, дает себя знать в усилиях, которые прилагали, чтобы установить физическое соответствие между духом и природным объектом, служащим его воплощением или представителем. Мексиканцы, к примеру, приносили детей в жертву молодым всходам, а стариков — спелым колосьям.

Итак, две версии о происхождении евхаристии, которая, как предположено выше, на символическом уровне порождена людоедством. Какая из них наиболее верна или обе верны и не противоречат друг другу? Не предшествовал ли «простой» каннибализм евхаристии, т. е. антропофагия теофагии? Возможно, что в разных районах мира жизнь сама решала этот вопрос по-разному, но скорее всего первое предшествовало второму, но не наоборот, или они существовали одновременно, что наиболее вероятно.

Вернемся к каннибализму, который внешне напоминает мистический (ритуальный).

Каннибалистские действия Джумагалиева никак не могли быть продиктованы голодом либо стремлением утвердить себя в качестве сверхчеловека в своих собственных. Он прибегал к людоедству для того, чтобы, по его же словам, таким способом приобрести определенные и очень нужные ему качества, т. е. следовал в этом за своими давно ушедшими предками. Думается, однако, что не только это мотивировало поведение данного людоеда, а больше его бессознательное стремление полностью возвратиться в дикую древность. Вот почему он подолгу жил в пещерах, иными словами, практически вел то существование, которое было у первых людей на Земле. Сверхценное отношение к животным тоже можно расценить как попытку возвращения в животный мир, но на психологическом уровне. Есть основания предположить, что психическое заболевание (шизофрения) стала тем механизмом, который способствовал созданию необходимых предпосылок и условий для формирования и реализации всех названных тенденций. Но шизофрения — лишь медицинский диагноз, а не полное объяснение общественно опасного поведения.

Можно говорить о наличии различных степеней и форм каннибализма. Кирсанин, например, убив (в 1994 г.) чем-то обидевшего его И., сразу же после убийства стал, по показаниям свидетелей, пить его кровь из раны на шее. Когда посторонние разошлись, он черенком лопаты снял кожу с лица, головы, с полости рта и носоглотки. После задержания ни сразу, ни потом он не мог пояснить, зачем все это делал: «Делал все как будто во сне, что-то руководило мною, делал все машинально; сам не хотел, а руки делали, в голове потемнело. Потом я эту кожу закопал, где — не помню».

Его жизнь во многом напоминает жизнь Фирсова. Как и последний, он работал обвальщиком мяса на мясокомбинате, пристрастился к крови убитых животных, находил в этом удовольствие. После увольнения с мясокомбината стал убивать собак и пить их кровь. Пил и человеческую донорскую кровь.

1.2 Сексопатологический каннибализм

Для иллюстрации этого типа каннибализма приведем следующий пример.

Николаев, 42 года, родился в семье рабочего, был единственным ребенком. Родители разошлись, когда ему исполнилось 12 лет. Отец злоупотреблял алкоголем, якобы страдал «припадками с судорогами», часто конфликтовал с окружающими, отличался жестокостью, вспыльчивостью, избивал мать, Николаев рос слабым, болезненным, перенес тонзиллэктомию, менингит. Детский сад посещал непродолжительное время, был робким, пугливым ребенком, старшие ребята постоянно обижали его. В детстве отец случайно поранил ему руку, после этого он стал бояться его. Позже появилась ненависть к отцу, а затем желание отомстить. Он фантазировал, как убивает его вилами или топором. При ссорах между родителями всегда жалел мать.

До 12 лет он заикался, лечился у логопеда; страдал энурезом, мать водила его к «бабкам», которые «заговаривали», но и до настоящего времени у него периодически возникал энурез при высокой температуре и после волнения. В школу пошел с 8 лет, учился слабо, «не было ни памяти, ни интереса», в 6‑м и 7‑м классах оставался на второй год. Увлекался лишь анатомией, его интересовало, как все устроено. В подростковом возрасте был обидчивым и злопамятным. Со слов Николаева, когда ему было 13 лет, его «заманили в лес и изнасиловали солдаты». После этого он год не ходил в школу, плохо спал, боялся выходить на улицу, пугался солдат, незнакомых мужчин, ему «все время казалось, что они ищут» его.

Дома он с удовольствием занимался домашним хозяйством, научился вышивать, готовить, ему нравились женские занятия. Думал о том, «как хорошо быть девочкой»; предпочитал общаться с девочками, так как «чувствовал себя спокойнее, безопаснее». При этом мучил животных, вешал домашних кошек, испытывал удовольствие, когда они «агонизировали, дергались», ему было «интересно как умирают — сразу или нет».

Когда отец в отсутствие матери приводил домой женщин и вступал с ними в половые контакты, Николаеву нравилось подсматривать за ними, трогать спящих женщин. При этом он мастурбировал, пытался совершить с одной из спящих женщин половой акт. Впоследствии начал подглядывать за женщинами в банях, общественных местах; в общественном транспорте пытался «пристроиться сзади, потрогать женщин».

В 14-летнем возрасте после конфликта с родителями ушел жить в собачью будку и несколько дней ночевал там, совершая половые акты с собаками. В том же возрасте имел непродолжительную связь с 19-летней партнершей. Когда та вернулась к мужу, Николаев ревновал, «мучился, хотел сброситься с крыши», придумывал различные планы мести, а однажды попытался плеснуть на нее серной кислотой. Он был недоволен своей внешностью, казался себе слишком худым, «щуплым», начал посещать спортивные секции, но якобы из-за того, что сверстники его «дразнили», быстро оставлял занятия. «Для укрепления здоровья» приучил себя пить свежую кровь зарезанных свиней. В это же время он начал переодеваться в женскую одежду, пользоваться косметикой. Ходил на дискотеки «переодетым в женщину», чтобы знакомиться с офицерами, которых по-том опаивал одурманивающими веществами и грабил.

Окончил 8 классов. В 1977–1979 гг. служил в армии. Там он подвергался неуставным отношениям, по его словам, «было тяжело» — над ним «постоянно издевались». Николаев, «находясь на грани нервного срыва», однажды «взял автомат и пострелял по караулке», людей в тот момент там не оказалось. После службы в армии работал водителем в разных организациях, затем поступил на службу в милицию, дежурным в детский приемник-распределитель. Сотрудники приемника-распределителя сообщали, что он «склонен к аморальному образу жизни». На него поступали жалобы относительно того, что он присваивает себе чужие вещи, ссылаясь при этом на то, что работает в милиции. Мать его жаловалась, что он «живет дома с каким-то несовершеннолетним и постоянно ворует у нее спиртное и продукты». Подростки в распределителе рассказывали, что он приносит им спиртное и коноплю.

После увольнения из МВД в 1983 г. он работал водителем. В 80‑х годах перенес несколько черепно-мозговых травм, по поводу которых лечился стационарно. В 1989 году его осудили за совершение 18 краж к 5 годам лишения свободы. После освобождения еще трижды привлекался к уголовной ответственности за кражи, но учитывая положительную характеристику с места работы, был осужден условно, с испытательным сроком. Любую работу выполнял качественно и в срок, но его считали «вороватым».

В то время Николаев проживал в общежитии, жильцы которого, преимущественно женщины с детьми, обращались к администрации с просьбой о его выселении, так как он «грубил, были случаи рукоприкладства», злоупотреблял спиртным, менял сожительниц, его также подозревали в кражах. Им казалось странным, что он скупал игрушки у детей, зазывал их к себе.

Со слов Николаева известно, что приблизительно с 32 лет он стал «очень энергичным, подвижным, деятельным». Появились периоды «раздражительности, недовольства», временами становился «нервным, несдержанным», особенно в состоянии алкогольного опьянения. В тот же период он начал отмечать, что половое влечение у него усилилось, появились непроизвольные эякуляции, поэтому иногда он «ниткой перевязывал половой член». По его словам, имел нескольких сожительниц, которые не знали о существовании друг друга, так как «с одной жить быстро надоедало», а также зачастую прибегал к случайным половым связям, «предпочитая молодых, активных, темпераментных» партнерш. Имел также гомосексуальных партнеров, при этом обычно выполнял пассивную роль. Обнаружил, что испытывает очень приятные ощущения, когда «слегка придушивает партнершу» во время завершения полового акта. При мастурбации обматывал себе шею мокрым полотенцем, чтобы испытать приятные ощущения во время гипоксии, когда полотенце высохнет.

Аккуратно вел записи своих сексуальных похождений, списки своих партнерш и партнеров. По много раз переписывал списки, классифицируя по именам: «десять Ирин, пять Светлан» или другим признакам. Переписывание доставляло удовольствие. По его словам, у него было 372 женщины и он собирался довести их число партнерш до 500. Николаев коллекционировал издания с эротическими и порнографическими фотографиями, ими была оклеена стена, часто мастурбировал, рассматривая их. С конца 90‑х годов начал коллекционировать женское белье и косметику, которые покупал, воровал, выменивал, припрятывал от партнерш. Пользовался женскими духами, надевал на себя женское белье, красил губы, при этом возбуждался, перед зеркалом мастурбировал. Субъективно приятные ощущения испытывал от запахов женской парфюмерии, особенно ему нравилось есть губную помаду, которую он намазывал на хлеб. Кроме того, он собирал коллекцию кукол, которых называл именами реальных партнерш, надевал на них белье, принадлежавшее женщинам, тщательно прятал кукол, так как по его словам, «было стыдно, что в 35 лет начал играть в куклы». В 1996 г. заболел сифилисом, по поводу чего в 1997 г. и 2000 г. проходил курсы медикаментозной терапии, состоял на учете.

В декабре 1996 г. на вокзале он познакомился с Татьяной Мишиной, привел ее к себе домой, где дважды совершил с ней половой акт, а в процессе третьего, «слегка придушив партнершу», испытал «необычно сильные» оргазмические ощущения. Только наутро он обнаружил, что девушка мертва, и «по следам от пальцев на ее шее понял, что задушил ее». Якобы забеспокоился, не зная, что делать, решил дождаться вечера, чтобы избавиться от тела. Пока труп лежал на кровати, попытался несколько раз совершить с ним половой акт, но «удовольствия не получил». Погрузил затем труп в ванну, по снегу отвез в безлюдный овраг. Потом приходил на то место, разговаривал с мертвой, «будто с живой», мастурбировал, ложился на труп, чтобы совершить половой акт, была эякуляция, испытывал приятные ощущения. Со слов испытуемого, брал с собой лупу и разглядывал половые органы жертвы. Однажды, увидев, что части трупа растаскивают собаки и птицы, решил, «чтобы не пропадало», отрезать мягкие ткани и после кулинарной обработки съесть. При этом испытывал «очень приятные эротические ощущения». Обращаясь к кукле, которую назвал именем погибшей — «Таня», говорил: «Никто тебя не ищет», надевал на нее белье и кольцо, снятое с трупа.

В декабре 1997 г. познакомился на рынке с Вериной Ириной и предложил совершить половой акт. Она попросила денег, и он пообещал ей 500 рублей. Ирина «оказалась очень темпераментной», «царапала его ногтями»; в процессе третьего или четвертого полового акта он аналогичным образом ее «случайно задавил», причем, с его слов, самого момента удушения не помнил, зато помнил, как внезапно прилила сила, все сжалось, в глазах потемнело, в себя пришел якобы, через несколько минут. Труп оставил в лесу, но забрал себе ювелирные украшения, нижнее белье, номерок из гостиницы. Впоследствии также возвращался к телу, «укрывал от дождя и холода», разговаривал, «казалось, будто она отвечает, открывает глаза, не думал, что она мертва», зажигал свечки, причесывал волосы, смазывал лицо трупа кремом, накладывал косметику, «чтобы было красиво». В то же время срезал ткани с бедер и голеней (даже когда уже начался процесс разложения трупа и появился характерный запах), принес домой и съел, «испытывая наслаждение». Обзавелся куклой «с белыми волосами», которую называл Ириной.

Первое время после убийства испытывал тревогу, страх, что «найдут тело и его поймают», становился раздражительным, подозрительным прислушивался к разговорам на улицах, на работе. Собирая сведения о своих жертвах, интересовался, не ищут ли их, даже ездил к родителям одной из убитых, представившись чужим именем. При этом продолжал работать, встречаться с разными женщинами. Проживая с ними, делал по дому всю женскую работу, «стремился чтобы все было чистенько, аккуратненько, все блестело», часто сам готовил пищу.

В 2000 г. он встретил Аллу Куликову, дочь одной из своих бывших сожительниц, несколько раз с ней встречался, совершал половые акты. Обнаружив, что вновь болен сифилисом, решил, что его заразила Алла, но она с тех пор не появлялась. В течение нескольких месяцев он имел периодические гомосексуальные контакты, в том числе и с Гориным. Отношения, с его слов, вначале были хорошими, при контактах Горин выступал в качестве «активного» партнера, делал ему подарки, приносил продукты. Но в августе 2000 г. после ссоры, когда «на людях» Горин «опозорил» его, «грубо обозвал гомосексуалистом», он «разозлился и решил отомстить». Выследив жертву в безлюдном месте, нанес ему сзади удар палкой по голове, снял с него джинсы, намереваясь совершить с ним активный половой акт (так как тот раньше «никогда этого не позволял»), а затем «срезать мясо», но помешал случайный прохожий. Забрав одежду, деньги, пакеты с продуктами, принадлежавшие потерпевшему, скрылся.

Спустя месяц, Николаев увидел в парке красивую 9-летнюю Настю. Некоторое время наблюдал за ней, «любовался», затем решил познакомиться — «заинтересовался, как устроены девочки». Подойдя к ней через несколько дней, пообещал подарить ей живого ежика и назначил встречу на следующее утро. На встречу взял с собой увеличительное стекло, увел девочку на окраину, раздел ее, обнюхивал, разглядывал через лупу, испытывая «сильное возбуждение». Девочка не кричала, только испуганно спрашивала, отведет ли он ее домой. Попытался совершить с ней половой акт, но не смог ввести половой член, вводил пальцы во влагалище, на пальцах заметил кровь, слизывал эту кровь, мастурбировал. Вспоминал, что «кружилась голова, испытывал сильное наслаждение от детского запаха и вкуса крови», несколько раз происходила эякуляция. «Очнулся, когда девочка захрипела, испугался, почувствовал слабость, побежал за водой», но, когда принес воду, «она уже не дышала». По его словам, он «поплакал и связал ей руки, чтобы удобнее было ее тащить». Забрал одежду девочки, срезал мягкие ткани с бедер и голеней, «набрал целый пакет», принес его домой, хранил в холодильнике, иногда доставал, нюхал, облизывал, потом, «перемешав с собачьим мясом, чтобы никто ничего не заподозрил», делал пельмени и котлеты и угощал свою сожительницу и ее сына, стараясь, чтобы им досталось «поменьше человечьего и побольше собачьего мяса».

С его слов, часто вспоминал девочку, плакал, достал новую, маленькую, очень красивую куклу, которую назвал Настей. Много раз возвращался на место, где лежала жертва, интересовался ходом расследование дела об исчезновении девочки, которое получило в городе широкий резонанс, подслушивал разговоры прохожих на улицах, «постоянно был в движении», «боялся, что найдут».

В январе 2001 г. Николаев случайно встретил на улице Аллу Куликову, которая «попросила у него картошки». Отвел ее на дачу своей сожительницы. Там «немного выпили», Алла разделась и он увидел, что «ее тело и бедра покрыты коростой». Начал упрекать ее в том, что она «заразила его сифилисом». Она отрицала. В ходе ссоры Николаев убил ее, несколько раз ударив ее бутылкой, а затем кирпичом по голове. Труп закопал в снегу, недалеко от дачи.

Когда во время следствия у Николаева спросили, что он сделал с Настей, тот ответил, что и раньше ел людей. Что касается Насти, то с самого начала хотел ободрать ее. На вопросы о том, с какой целью он познакомился с ней и зачем стал ее душить, Николаев каждый раз отвечал, что хотел ее съесть, на мясо разделать, никаких сексуальных влечений она у него не вызывала. «Раздел ее и обрезал мясо опасной бритвой, нарезал почти полный пакет — сначала спрятал его возле реки, потом мясо помыл, порезал, сварил в котелке на берегу». По его словам, он ничего не испытывал, так как это было не в первый раз. На место происшествия возвращался еще раз, чтобы забрать остатки мяса. По его словам, он начал употреблять в пищу человеческое мясо с 1996 г. — «меня что-то заставляло это делать, когда сильно выпивал». Когда бросил пить — «все прекратилось». «Не соображал, не знаю, что меня толкало, и вот тогда все это наслаждение получал, наслаждение от мяса, что ел». Есть мясо Куликовой «побрезговал из-за сифилиса», хотя к ее трупу «подходил в начале апреля, облил голову соляркой, поджигал голову, но ничего не получилось — помешала машина, а я хотел из головы сделать холодец себе на день рождения».

На вопрос о цели еще одного убийства — Соловьевой — ответил: «Я не знаю, как получилось, но у меня была, конечно, мысль съесть ее. Когда пришел домой, то подумал: чего мясу пропадать, и вернулся». На вопросы о причинах совершения убийств женщин отвечал, что когда совершает половой акт, ему «становится не по себе, кто-то говорит: «Убей, убей». Подчеркивает, что, как только выпьет, появляется желание убить: «Мне всегда нужно мясо». Когда рассказывал о том, как употреблял в пищу ткани своих жертв, глаза его затуманивались и увлажнялись, на лице при этом застывала улыбка. По его словам, это «особое мясо, полезное, хорошее», особенно у девочки — «молоденькое, сладенькое, как сок вперемешку с лимонадом». Когда ел, испытывал сексуальное возбуждение, «особое наслаждение». Вербализовать свои ощущения затрудняется — «как будто еще раз секс с ними, и они уже совсем мои». Рассказывая о девочке, волнуется, появляются детские сюсюкающие интонации, говорит, что после этого случая «совсем сон потерял», «к ней ходил, да к ним всем ходил, ставил свечечки, причесывал, разговаривал», «так жалко, так жалко, что даванул, хотел ведь только в лупу ее рассмотреть». В то же время спокойно и деловито рассказывает, как «обдирал мясо» струпа девочки, кормил им своих домочадцев, чтобы «сожительнице досталось поменьше». Оценки содеянному не дает, заявляет, что «собирается повеситься», но выясняется, что не из-за того, что раскаивается, а оттого, что обеспокоен своей дальнейшей судьбой — «а ну как будут мучить, а ну как разорвут?».

У Николаева обнаружены признаки органического поражения головного мозга смешанного генеза (раннего, травматического, последствия нейроинфекции) с гипоталамо-гипофизарным синдромом.

Со слов испытуемого, возраст появления оволосения лобка — 15 лет, подбородка — 18 лет, бреется с 19 лет один раз в неделю. В 21 год перенес гонорею, в 1996, 1997, 2000 гг. — сифилис, получал медикаментозную терапию, состоял на учете в КВД.

На теле множество татуировок (среди них слово «киллер»), диспластичен, телосложение евнухоидное, гинекомастия, отложение жира — по женскому типу (на бедрах и животе), оволосение на теле скудное, на лобке — по женскому типу. Сочетание признаков опережения психосексуального развития (ранняя сексуализация поведения, ранняя допубертатная мастурбация с психическим оргазмом, опережение сексуальной фазой либидо других фаз и редукция платонической фазы); задержка психосексуального развития (отсутствие периода проявлений межполовой агрессии — дистинкции) и соматосексуального развития дают основания диагностировать сложную дисгармонию пубертатного развития.

Отмечается предпочтение игровой деятельности в группе противоположного пола, отождествление с персонажами противоположного пола, предпочтение внешних атрибутов другого пола; негативное восприятие собственного телесного облика; переживание психологического дискомфорта и непонимания сверстников своего пола; доминирование интересов и увлечений, более свойственных женщинам.

Проявляются элементы гипермаскулинного поведения: стремление к выращиванию маскулинной фигуры, промискуитет, стремление физически походить на женщин; генерализованное амбивалентное отношение к противоположному полу с сосуществованием разнонаправленных (негативных и позитивных) эмоциональных установок, предпочтение общения с женщинами; психологическая неудовлетворенность в сексуальных контактах с партнерами противоположного пола, несмотря на возможность физиологических реакций, тенденции к деперсонификации партнера. Выбирает социальные роли, белее естественные для женщин. Вышеуказанное дает основание диагностировать у него нарушение половой идентичности.

По заключению сексолога, у Николаева обнаруживается редуцированный полиморфный парафильный синдром с включением элементов вуайеризма, педо- и эфебофилии, гетеросексуального садизма, зоофилии, фетишизма, фроттеризма, трансвестизма двойной роли, фетишистского трансвестизма, аутоэротизма, озолагнии — фетишизма запахов, некрофилии, некросадизма, эротического каннибализма, аноксии — удушения, транзиторными эпизодами эксгибиционизма, аутоасфиксияфилии с недифференцированным сексуальным объектом.

Указанные выше расстройства сопровождались полиморфными сверхценными образованиями, патологическим фантазированием и недостаточными адаптивными возможностями со склонностью к декомпенсациям состояния в условиях субъективно сложных или психотравмирующих ситуаций, с возникновением транзиторных параноидных реакций, аффективных расстройств. Приблизительно с середины 90‑х годов наблюдалась отрицательная динамика состояния — расстройства приобрели тенденцию к углублению и закреплению, произошло грубое расторможение влечений с расширением спектра их нарушения (педо- и эфебофилии, фроттеризма, фетишистского трансвестизма, некрофилии, некросадизма и т. д.).

При судебно-психиатрическом освидетельствовании Николаев эмоционально маловыразителен, неадекватен, обнажен, огрублен, холоден, манерен. Ригиден, застреваем, склонен к кумуляции и разрядке аффекта, подозрителен. Суждения непоследовательные, противоречивые, облегченные, монотематичные, часто шаблонные и стереотипные, несостоятельные. Мышление непродуктивное, конкретное формализованное, ускоренное по темпу с элементами дезорганизации. Интеллект и мнестические функции снижены. Кругозор и общий запас знаний мал. Вся сфера личностного функционирования определяется удовлетворением нарушенных сексуальных влечений и примитивных бытовых потребностей. Критические и прогностические способности грубо нарушены.

При экспериментально-психологическом исследовании на фоне снижения контроля за решениями и высказываниями, нарушения критических и прогностических возможностей обнаруживаются мотивационные и операциональные отклонения в виде субъективности анализа, монотематичности интерпретаций, фиксации на теме половых взаимоотношений, ригидности и вязкости его суждений, своеобразия оценок. Продуктивный контакт подменяется нелепым и слабо организованным субъективным рассуждательством. Трудности выделения существенного не связаны с пресыщаемостью и объективной сложностью проб. Фиксируется на собственных оценках. Ассоциативные образы монотематичны, конкретно-субъективны, вербальные связи крайне неравномерны по уровню. Дезорганизован, мнестические возможности снижены. Склонен к опоре на внутренние своеобразные критерии, ригиден в реализации избранных установок, субъективен в оценках происходящих с ним событий. Проявляются выраженное снижение интеллектуального и мотивационно-волевого контроля, выраженная ригидность переживаний, трудности понимания мотивов и поступков окружающих.

Признан невменяемым.

Постоянные психологические неудачи в сексуальных контактах, бессознательное ощущение того, что в этой наиболее значимой для него сфере жизни все складывается очень плохо, предопределили каннибальские действия Николаева. Проглатывая человеческую плоть, он тем самым компенсировал свои сексуальные провалы: это символизировало полное поглощение женского тела, безраздельное господство над ним. Именно поэтому людоедские акты приносили ему сексуальное удовлетворение. Вместе с тем в них просматриваются элементы и «псевдожитейского» каннибализма, поскольку он угощал человеческим мясом и других.

1.3. Псевдобытовой или «житейский» каннибализм

Этот вид людоедства с сексуальными переживаниями никак не связан, что будет видно из следующего примера.

Нестерову ко времени расследования уголовного дела было 36 лет. С начала 90‑х годов стал конфликтным, избил своего брата, поджег дверь в общежитии, где проживал, часто дрался. Лечился стационарно по поводу полученных в драках черепно-мозговых травм с сотрясением головного мозга. Практически ежедневно злоупотреблял алкоголем. Жаловался на слабость в ногах, жжение в пояснице, боли в пятках, ходил с трудом, опираясь на палочку. В психоневрологическом диспансере ему был поставлен диагноз: посттравматическая болезнь головного мозга, психопатоподобный синдром с истерическими включениями. После госпитализации высказывал суицидальные мысли, жаловался на страхи, головные боли и «голоса» Он заявлял, что «все болит, нет ни одного живого места», «не спит, в голове всякая ерунда», что у него «мочеиспускание один раз в день и длится несколько лет», что он видит перед глазами «то круги, то целые картины», испытывает «воздействие посторонней силы», которая «побудила» его избить человека. Утверждал, что чувствует присутствие женщины, которая провоцирует его повеситься, угрожал «повеситься и предварительно повесить еще одного человека», если ему не определят группу инвалидности. Во время госпитализаций испытуемый, как известно из историй болезни. «держал в постоянном напряжении персонал отделения, предъявлял самые невероятные жалобы, заявлял, что ставит целью своей дальнейшей жизни убийство человека. Часто конфликтовал с персоналом, отбирал у других больных передачи, требовал дополнительного питания. В отделении был бездеятелен, много спал, временами был злобен, сообщал о себе нелепые сведения, заявлял. что убил человека».

Несколько раз госпитализировался в психиатрические больницы получил 2-ую группу инвалидности. Не работал, вел асоциальный образ жизни, продолжал пьянствовать. За хулиганство был осужден на 4 года лишения свободы. В исправительном учреждении нарушал режим, конфликтовал с другими осужденными, вновь был помещен в больницу с диагнозом: психопатия возбудимого круга. После освобождения от наказания переезжал с места на место, изредка работал. На вокзале познакомился с Беловым, который предложил ему ночлег и привел к себе на квартиру. Там между ними произошла ссора и Нестеров убил Белова, расчленил его труп на много частей и в течение последующих 5 дней, находясь в квартире убитого, употреблял в пищу органы и ткани потерпевшего. Из-за сильного запаха соседи вызвали милицию. Нестеров вначале дверь не открывал, но назвал свою фамилию и сказал, что хозяин квартиры уехал и будет не скоро. В квартире стоял сильный трупный запах, подушка на кровати была в крови, но пол был чисто вымыт. В сундуке был обнаружен труп без конечностей, на спине убитого вырезан крест. На полу в мешке находились голова, половые органы, кишечник, а в шкафу в пакете — кости, кисти рук и другие части туловища. На кухне в кастрюле были куски мяса, подвергнутые термической обработке.

Нестеров вел себя спокойно, молчал когда его спрашивали, где хозяин. В тот же день показал, где и как все происходило и собственноручно написал заявление, в котором сообщил, что «подвоздействием голосов, под которыми находится два года… начал ударять Белова металлическим предметом по голове и после того, как он умер, расчленил его». Это голоса приказали «грохнуть его», стал «интенсивно долбить его по голове», затем «голоса приказали налить ему воды на голову», что Нестеров и сделал, после чего Белов «стих».

Затем «увидел, как мертвый пошевелился… начал подниматься и решил его расчленить. Вначале отрезал ему стопы ног, снял плавки, футболку. Затем отрезал голени. Труп глядел вверх… казалось, что еще может подняться… отчленил бедренные кости», «резал легко, как торт», «отчленил руки, голову, разрезал живот, грудь, делал все автоматически». Извлек внутренности, на спине «сделал надрез в виде креста… отрезал и половой орган». «..Удивился, что все так легко и просто, хотя делал это впервые… Срезал мясо с голеней, бедер, рук… Стал варить суп, варил и днем и ночью, пытался есть это мясо, хотя подташнивало, — так приказывали голоса. Кости положил в пакеты, туловище в сундук, голову и внутренности — в мешок. Печень, сердце, легкие варил… Кровь вытирал, так подсказывали голоса».

В своих последующих показаниях признавал содеянное, но о себе давал противоречивые сведения. Высказывания его были непоследовательны, нелогичны, в некоторых отмечалось совмещение условного и конкретного смыслов, часто встречались витиеватые, символичные, полисемантичные, а иногда и лишенные смысла обороты. Он настаивал, что «сделал все, что приказывали голоса», что сам он «постоянно находится под давлением, под воздействием лекарств, уколов». У него «путаница в голове, может, это все и приснилось». Он сообщил, что «слышит голоса разные — и женские, и мужские, они постоянно присутствуют… могут не только приказывать, но и управляют телом, рукой… подсказывают правильные выражения» и «все время ругаются» с ним. Когда они «приказывают, то поведение подчиняется этим голосам», он «даже не задумывается», «все получается автоматически, есть такая аппаратура — один пишет, другой диктует… приказать могут любое — смотря для кого плохое, а для кого именно это является хорошим».

О себе Нестеров сказал: «Я — тот, который исполняет, действую непроизвольно, мне навязаны действия». Рассказал, что в квартире потерпевшего ему «в глаза бросились людоедские башмаки с зубами, вид был страшноватый… людей в таких башмаках называли людоедами и пугали друг друга». Воздух «был нехороший, запах от человека… показалось, что мужчина чем-то болен». Сообщил также, что у потерпевшего «одна беда — аппетит большой на выпивку, а мне — я люблю покушать». но «аппетит был одинаковый, только у меня свой, а у него — свой». Утверждал, что Белов «через каждые полчаса менялся, был то добрый, то злой… голоса говорили, что надо его убить, а затем расчленить». Ему казалось, что с ним «раньше такое уже происходило, что все это уже видел и делал».

На вопросы Нестеров ответил, что употреблял человеческое мясо в первый и единственный раз. Но однажды, 20 лет назад, когда ел мясо, ему показалось, что вид его «необычный, возможно, это была человечина». На вопрос, как оценивает совершенное, ответил: «Ужас, как можно так жить, а если брать другую точку зрения — ФСБ, КГБ, то скажут, правильно, так и нужно делать». О себе сообщил, что ни разу не был женат, «с женщинами никогда половых отношений не было, мужчины в половом плане тоже не интересуют».

При проведении экспертизы в ГНЦ им. В. П. Сербского был негативистичен, нелеп, гримасничал, посмеивался, отворачивался. Парамимичен, жестикуляция вычурная, стереотипная. Подолгу удерживал занятую позу. Ни на один вопрос не ответил по существу, говорил туманно, с многозначительными, малопонятными намеками: о «печках», которые «надо бы починить», «мосточках», которые «чадо построить». Фразы при грамматической правильности временами были лишены смысла.

Сведения о себе давал неполные, зачастую противоречивые, причем о себе говорил в третьем лице, называя «людоедом». Сообщил, что трудно отвечать на вопросы, так как через его голову «проходят радиоволны, которые двигают руками, ногами, вызывают неприятные ощущения», постоянно слышится «разноголосица» — приказы, брань, «хула», которые «сбивают с толку». Спрашивал, зачем отвечать на вопросы, если врач «слышит то же самое». Просил «отключить приемник в голове». Себя характеризовал замкнутым, молчуном — «люди как люди, а я сам по себе». Утверждал, что в детстве слышал «голоса, точнее, напевы и мотивы», которые мешали учиться в школе. «Управляющие голоса» появились в последние годы. О мотивах убийства говорил противоречиво — то «испугался», так как потерпевший «приказал снять штаны и сказал, что нарядит в юбку», то «увидел страшные волосатые ноги и людоедские башмаки с зубами», то вообще заявлял, что тот «сам себя убил, сварил и съел из жадности и коварства». Раскаяния не выражал — «что приказали, то и сделал… и правильно», поскольку потерпевший «загубил всех своих жен и у него было много квартир». На вопросы о своей дальнейшей судьбе заявлял, что «все ждет Людмилу», напевно, монотонно повторял, «нанизывая» слова: «Людоед и Людмила, людям мила, пойдем в малинничек, там малиновки, малинка, маленькие».

Нестеров амбивалентен, мышление у него разорванное, паралогичное, с элементами вербигирации, бессвязности. Эмоционально выхолощен, парадоксален. Критические возможности отсутствуют. В отделении был бездеятелен, целыми днями лежал в постели в одной позе с открытыми глазами, ничем не интересовался, ни с кем не общался.

При экспериментально-психологическом исследовании практически не вступал в контакт, нарочитость поведения и высказываний сочетались с нелепостью, непоследовательностью суждений, периодическими ответами не в плане заданного. Отмечались эмоциональная измененность, неадекватность реакций при их уплощенности. Обнаруживалась выраженная мотивационная неустойчивость с аутохтонными колебаниями. Единая линия поведения не удерживалась: отказываясь отвечать на вопросы и выполнять экспериментальные задания, заявляя, что он «людоед» и «основные вопросы» у него «на кухне», тем не менее на ряд вопросов ответил по существу, дал несколько более подробные объяснения на замечания экспериментатора. Себя характеризовал спокойным, любящим помолчать и предпочитающим находиться в одиночестве. Сообщил, что несколько лет назад у него появились «голоса и радиоволны», которые требуется отключить, так как «радист и людоед несовместимы». Каких-либо других особенностей у себя не отмечал. Таким образом, в связи с практической недоступностью испытуемого продуктивному контакту, проведение ЭПИ в полном объеме не представлялось возможным.

Экспертная комиссия пришла к заключению, что Нестеров страдает хроническим психическим расстройством в форме параноидной шизофрении, а поэтому должен быть признан невменяемым.

Для Нестерова, находящегося в состоянии шизофренического психоза, охваченного болезненными галлюцинаторными переживаниями, которые заслоняют от него объективную реальность, уродливо искажают содержание его сознания и самосознания, лишая его способности адекватно оценивать как окружающее, так и происходящее внутри своего собственного «Я», уже не существует прежней системы ценностей.

В этом состоянии он не знает запрета на употребление в качестве еды человеческого мяса, не ощущает разницы между ним и другой пищей, тем более что так велели голоса (при том, что ребенком он был весьма избирателен в пище и крайне брезглив). Он исполняет требования «голосов» практически без сопротивления, не испытывая ни страха, ни колебаний, легко преодолевая отвращение. Оставшись в квартире убитого, он начал поедать его практически сразу как обыкновенное мясо и делал это в течение нескольких дней, не обращая внимание на омерзительный трупный запах настолько сильный, что соседи по дому были вынуждены обратиться в милицию. Он не выходил из дома для покупки продуктов, в этом не было необходимости — «продукт» находился в квартире. Голоса делали желание съесть части трупа компульсивным, непреодолимым влечением.

Иногда каннибализм носит воображаемый характер. В этих случаях он является не только формой проявления агрессии, но и, возможно, одним из этапов формирования каннибальского поведения (идеаторной фазой), предшествующей реализации зародившегося влечения. В этой связи можно привести следующий пример.

Некто Баринов обвинялся в том, что вместе с братом совершил убийство девушки и ее возлюбленного, чтобы доказать себе, что они могут это сделать. Нанеся жертвам многочисленные удары ножом и топором, Баринов затем перерезал горло девушке и стал пить ее кровь.

О Баринове известно, что он рос обособленным, плаксивым, сверстники его часто обижали. В детстве перенес неоднократные ушибы головы (падал, в голову попадали брошенные камни, перенес удар качелями). Стационарно по поводу травм не лечился. С раннего детства и до настоящего времени заикается, особенно при волнении. В детстве часто снились страшные сны, чудовища, боялся темноты, но матери не жаловался. В 8-летнем возрасте в окне «увидел окровавленную голову чудовища», после чего стал заикаться еще больше. В школу пошел с 8 лет, учился на «3» и «4». Плохо переносил жару, духоту, школьные нагрузки. На уроках отвлекался, быстро уставал. По характеру впечатлительный, послушный, в то же время «не такой, как все — замкнутый, особенный». Считал, что окружающие к нему «плохо относятся, не понимают», так как ему «трудно выразить мысль». Злопамятен, часто представлял себе, как мстит обидчикам. От этого поднималось настроение, становилось «веселее».

В подростковом возрасте полагал, что у него имеется множество физических дефектов, думал о пластических операциях. Себя «не любил», считал «трусом, ибо не мог постоять ни за себя, ни за друзей». Думал о самоубийстве, представляя себе, как вешается, топится. Но реализовать самоубийство «не хватало духа». С дошкольного возраста мучил змей, лягушек, птиц — душил, подбрасывал, разбивал о камни — «было интересно смотреть, как они умирают», разрезал их, чтобы посмотреть «как устроены внутренности». С 10-летнего возраста стал пробовать на вкус свою кровь, отчего получал удовольствие. Любил кошек, восхищался тем, что они «хищные, грациозные и ласковые». Тем не менее убивал их за то, что они «таскали цыплят». В подростковом возрасте убил свою любимую кошку, когда та заболела — «из жалости, чтобы не мучилась». Череп ее выварил, раскрасил и оставил себе на память. С 14-летнего возраста изменился по характеру — стал задумываться о смысле жизни, размышлять «о мироздании». Мечты и фантазии стали наплывать непроизвольно, не мог их остановить. Содержание их было мистическим, с многочисленными сценами смерти, насилия.

Занялся физическим самосовершенствованием, стал лучше учиться в школе, много читал, особенно фантастику, боевики. Любил смотреть фильмы ужасов, где «много крови и жестокости». Нравились герои бесстрашные и решительные, которые «могут безнаказанно убивать». Он много помогал родителям по хозяйству, а с 15-летнего возраста начал резать свиней и других домашних животных. По словам отца, сын «колол свиней профессионально, рука у него не дрожала». Втайне от родителей, пил кровь убитого животного или слизывал ее с ножа, «утоляя голод и жажду». В то же время стал наносить самоповреждения — уколы иголками, порезы ножом, при этом «испытывал боль и наслаждение».

С детства любил лепить из пластилина «разнообразную боевую технику», разыгрывал батальные сцены «уличные и космические», особенно тщательно вылепливал многочисленные фигурки раненых и убитых. В 17 лет прекратил лепить, так как «появилось новое развлечение — начал думать об убийствах». Представлял себе, как убивает и расчленяет тела обидчиков, убивает своих родителей топором или косой за то, что они «ссорятся и мешают ему». С 16 лет он начал мастурбировать, спустя год мастурбация приобрела насильственный, непреодолимый характер — «даже когда было неприятно, не мог остановиться». Он представлял, как насилует девушек (в том числе и свою сестру), маленьких девочек, а потом убивает их, пьет кровь, расчленяет труп и поедает плоть. При этом испытывал оргазм.

Теперь попытаемся определить общую концепцию причин каннибализма.

Как уже отмечалось выше, каждый акт каннибализма свидетельствует об отрицании наиболее важного запрета — употреблять в пищу человеческую плоть. Следовательно, нарушение его представляет собой крушение цивилизации. Совершая людоедство, человек тем самым возвращается в древнейшие времена, когда первобытные дикари поедали себе подобных как обыкновенную пищу. Это было обусловлено как общей недостаточностью пищевых ресурсов, что грозило голодной смертью, так и тем, что дикарь не выделял себя из среды других человеческих существ, да и из природы в целом.

Явления названного возврата можно наблюдать на различных уровнях и в разных формах. Например, на глобальном уровне — в появлении и функционировании тоталитарных режимов (нацистского, коммунистического и т. д.), на индивидуальном — в архаическом поведении, воссоздающем древнейшие формы индивидуального и группового поведения. Их можно видеть во многих разбойных нападениях, особенно ночных, в похищениях людей и некоторых других достаточно распространенных поступках. Каннибализм — в их ряду.

Сказанное дает основания предположить, что в индивидуальной психике, в пока еще неизведанных ее глубинах, сохранился невспоминаемый и бессознательный коллективный опыт, который по архетипическим механизмам передается из поколения в поколение. Он необходим для возникновения и реализации «синдрома возврата», но его недостаточно. Должны сложиться нужные условия: острый общесоциальный кризис (например тот, который предшествовал установлению нацистской диктатуры в Германии или большевистской в России), столь же острый индивидуальный (например, у опустившихся личностей, которые, подобно их далеким предкам, ничего не производившим и собиравшим съедобные коренья и ягоды, сейчас копаются в городских мусорных контейнерах). К числу патогенных условий можно отнести и психические болезни, одним из проявлений которых является отрицание достижений цивилизации в весьма широком диапазоне — от пренебрежения личной гигиеной до агрессии, порой смертельной. Напомним в этой связи, что агрессия чаще встречается среди лиц с расстройствами психической деятельности, чем среди психически здоровых. Каннибалы, как правило, насильственно лишают жизни свои жертвы.

Регресс личности в клинической синдромологии в соответствии со шкалой степеней тяжести рассматривается как тяжелое дефицитарное расстройство, за которым следуют амнестические расстройства, тотальное слабоумие и полный распад психики — маразм. Николаев, Нестеров и Баринов — душевнобольные люди, у которых психические расстройства (шизофрения, органическое расстройство) привели к нарушению произвольной волевой деятельности, т. е. к способности сознательного целенаправленного управления своими действиями, произвольного контролирования инстинктов и побуждений. Произошло искажение как последовательности этапов волевого процесса (побуждение, осознание цели, стремление достичь ее, борьба мотивов, осуществление решений), так и содержания инстинктивных влечений и мотивационной сферы.

У Николаева, играющего и беседующего с мертвыми телами, выбравшего в качестве сексуального объекта маленькую девочку, явно потеряно различие между мертвым и живым, женским и детским. У него имеет место так называемая деперсонификация партнера. Между тем, согласно исследованиям М. Коул (1997), даже у новорожденных существуют некоторые врожденные стержневые когнитивные структуры, протознание, в число которых входит и различение одушевленного и неодушевленного. Здесь также можно говорить о катастрофе самосознания. Распознавание одушевленных и неодушевленных объектов относится к одной из первичных способностей, поэтому нарушение ее (которое происходит при каннибальском акте) будет означать наиболее серьезный когнитивный и эмоциональный дефект, катастрофу сознания и самосознания.

Одной из особенностей личности людоедов-некрофилов является деперсонализация других людей. Это вытекает не только из наших исследований, но из работ других авторов. Так, А. А Ткаченко пишет, что в рисуночных методиках указанных лиц проявляется такой феномен, как изображение людей, лишенных в прямом смысле одушевленности или признаков жизни (например, при задании «Рисунок человека» изображают труп с маскообразным лицом и глазами без зрачков и т. п.)[8]. Значит, у некрофильских личностей, в том числе каннибалов, наблюдаются существенные искажения восприятия образа другого человека. Он для них так сказать уже заранее мертвый. Эту же мысль можно выразить иначе: некрофил видит в живом человеке мертвого, что существенно облегчает его убийство: убийца приводит человека в соответствие с тем, каким он бессознательно его воспринимает. Механизм деперсонализации выступает в качестве способа, облегчающего реализацию девиантных способов агрессивности.

1.4. Чикатило — классический случай сексопатологического каннибализма

Я не буду вникать в отдельные эпизоды преступлений Чикатило и подробно описывать их[9]. Это уже давно сделано, и я отсылаю читателя к соответствующим книгам и статьям, предупредив, что большинство из них лишь обывательское чтиво, рассчитанное на то, чтобы попугать читателя. Попытаюсь объяснить казалось бы необъяснимое — людоедские действия преступника, чьи поступки буквально потрясли людей. Но прежде всего расскажу о нем самом — с его слов и по материалам уголовных дел. Собственно, без такого рассказа не обойтись, без него нельзя понять его и его жизнь.

Отечественный потрошитель — Чикатило Андрей Романович — родился в Сумской области. Родителям к моменту его рождения было более 30 лет. Отец по характеру был активным, деятельным, «боевым», часто рассказывал сыну о войне, о том, как он был в концлагере, при этом плакал. Мать — мягкая, добрая, религиозная.

Детство его проходило в тяжелых условиях, семья голодала. До 12-летнего возраста страдал ночным энурезом, в школьные годы дважды лечился по поводу ушибов головы. С детства был робким, замкнутым, стеснительным, близких друзей не имел, отличался мечтательностью, впечатлительностью и склонностью к фантазированию. Порой с ужасом вспоминал окровавленные куски мяса, лужи крови, части трупов, которые он видел во время войны. В период голода в 1946–1947 гг. опасался, что его тоже могут украсть и съесть, не отходил далеко от дома. Однажды в детстве видел, как мать вправляла сестре выпавшую прямую кишку и обрабатывала область половых органов, испытал чувство неприязни, в дальнейшем, вспоминая этот эпизод, долго испытывал страх.

Учеба давалась с большим трудом, приходилось много времени уделять домашним занятиям. Оставался замкнутым, необщительным, сдержанным, молчаливым, «отчужденным», как считали окружающие, «в нем было что-то отталкивающее», участия в общих играх он не принимал. Стал объектом насмешек и издевательств после того, как одноклассники заметили, что во время мочеиспускания у него не открывается головка полового члена, стали дразнить «бабой». Переживал из-за близорукости — опасался, что его будут дразнить очкариком. Много времени уделял общественной работе, был председателем учкома, бессменным редактором стенгазеты, чертил плакаты и таблицы для оформления классных комнат.

Много читал, больше всего нравились книги о партизанах, боготворил «Молодую гвардию», после прочтения романа появилась почти зримая мысль о том, как он берет «одинокого языка» и, выполняя приказ командира, связывает и бьет его в лесу. В более старшем возрасте читал труды Маркса, Энгельса, Ленина.

С девочками не дружил, всегда сторонился их. Влечения к сверстницам не испытывал, считал, что это «позорно». Написал клятву о том, что никогда в жизни не дотронется до чьих-либо половых органов, кроме своей жены. Считал, что науки и труд — единственное средство, чтобы избавиться от «низменных побуждений» и преодолеть свою «неполноценность». В 17 лет из любопытства совершил акт мастурбации, который происходил на фоне ослабленной эрекции, продолжался около 5 минут и сопровождался бледными, неяркими оргастическими переживаниями. С 17-летнего возраста отмечает спонтанные утренние эрекции. В 10‑м классе влюбился в девочку-сверстницу, нравилась ее мягкость, женственность, но в присутствии девушек робел, терялся, не знал, о чем с ними говорить, мечтал о такой любви, о которой пишут в книгах. Однажды, когда вечером в селе обнимались парни и девушки, он тоже «из интереса» обнял девушку, которая ему нравилась, когда она стала в шутку вырываться, произошло семяизвержение, хотя полового возбуждения до этого не испытывал.

После школы не прошел по конкурсу на юридический факультет МГУ, поступил в училище связи. По комсомольской путевке уехал на Северный Урал, работал на линейно-техническом узле связи. Обращал на себя внимание крайней неряшливостью в одежде. Неодноратно пытался совершить половые акты с различными женщинами, но из-за слабости эрекции попытки были неудачными. Впервые появились периоды сниженного настроения, если раньше он обычно был бодрым, жизнерадостным, целеустремленным, то с 18–19-летнего возраста стал часто задумываться о своей неполноценности, переживал, что он «не такой, как другие», порой возникали мысли о самоубийстве. Продолжал много учиться, поступил на заочное отделение электромеханического института, что оценивал как реванш за свою неудачную жизнь. Несмотря на периодические спады настроения, оставался активным, считал, что должен посвятить жизнь строительству коммунизма.

Боролся с несправедливостью, писал жалобы, если сталкивался с какими-либо недостатками или со случаями неправильного к себе отношения. С 1957 по 1960 гг. служил в войсках КГБ, вступил в партию. Переживал из-за насмешек сослуживцев по поводу женской талии и груди, очень этого стеснялся, в армии имел первые пассивные гомосексуальные контакты, по его словам, насильственные. Изредка мастурбировал, при этом эрекции полового члена не было, семяизвержение сдерживал, так как считал, что это вредно. Половое возбуждение изредка возникало во время занятий физкультурой, когда лазил по канату, однако всегда подавлял его, эрекций в эти моменты также не возникало. Когда сослуживцы предлагали познакомить с какой-нибудь женщиной, отказывался, предпочитая читать общественно-политическую литературу и слушать радио. Ухаживая в 25-летнем возрасте за девушкой, производил на нее впечатление ласкового, доброго, нежного влюбленного, он никогда не применял насилия; дважды при попытке совершения полового акта, потерпел неудачу. Когда девушка шутя стала вырываться от него, при отсутствии эрекции произошло семяизвержение. Переживал из-за своей неудачи. Испытывал тоску, возникали мысли о самоубийстве, так как считал, что девушка расскажет всем, что он импотент. В дальнейшем «чтобы избежать позора», решил уехать из села.

С 27 лет состоит в браке. С будущей женой познакомился с помощью своих родственников. В семье обычно жена «командовала всем», а ему нравилось ей подчиняться и во всем ее слушаться. Жена характеризует его замкнутым, немногословным; он очень любил детей много играл с ними. Хотел иметь много детей, после аборта расстроился, ругал ее, говорил, что врачи разорвали и убили его ребенка. Несколько раз у него наблюдались обморочные состояния, когда приходил в себя, самочувствие его было нормальным. С первых дней их совместной жизни жена отмечала у него половую слабость, он не мог совершить половой акт без ее помощи. До 1984 г. он совершал с ней половые акты не чаще одного раза в 2–3 месяца, на протяжении последних 6–7 лет в интимные отношения не вступал, если она выражала недовольство, устраивал скандалы.

Сын Чикатило сообщил, что его отец всегда был экономен, скуповат, равнодушен к красивым вещам, в то же время не мог расстаться со старым ненужным хламом. Характеризует его честным, порядочным, «справедливость для него была превыше всего». Много времени отдавал работе, очень редко использовал положенные ему отпуска, при этом говорил, что «без него работа встанет, с ней не справятся, без него не обойдутся», для своих детей он был самым уважаемым человеком. Вместе с тем сосед сообщил, что его сын, когда подрос и учился в 7–8 классе, относился к отцу презрительно, называл «козлом», иногда даже бросался на него драться, однако Чикатило на это никак не реагировал. Со слов сына известно также, что его отец очень боялся крови, при виде ее бледнел, казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Дочь также характеризует его добрым, спокойным, он имел страсть читать газеты и смотреть телевизор, очень любил детей. Первый зять говорил о нем как о добром, сильном, умном, отзывчивом, честном, эрудированном человеке, особо отмечает его отношение к детям — без всякого напуска и фальши, он их никогда не бил, не наказывал. Двоюродная сестра, а также родственники его и его жены характеризуют его спокойным, нормальным человеком.

После окончания Ростовского университета (филологического факультета) работал в различных учебных заведениях. Первое время работал с большим интересом и желанием, тщательно готовился к занятиям, однако не мог обеспечить порядок на уроках, ученики издевались над ним, открыто курили в классе. Были случаи, когда он, возвращаясь после урока в учительскую, терял сознание. Переживал из-за того, что не справляется с педагогической деятельностью, плохо спал по ночам, испытывал чувство «внутреннего напряжения и дискомфорта». По отзывам коллег, был «какой-то странный», вяловатый, замкнутый, отношения с детьми у него не складывались. Ученики прозвали его «Антенна» за то, что он мог простоять целый урок, заложив руки за спину ничего при этом не говоря, серьезно его не воспринимали, посмеивались над ним. Казалось, что он «не на своем месте», единственным его увлечением было чтение газет.

Ряд сотрудников и учащихся подчеркивали его «нездоровый интерес к девочкам, он к ним прижимался, стремился дотронуться. Постоянно, где бы ни находился, ощупывал свои половые органы. Друзей практически не имел, за исключением нескольких человек, дома у него никто не бывал, с соседями был малоразговорчив. Уже с 1973 г. было известно, что в школе он приставал к уборщицам и ученицам, соседи видели, как он приводил домой двух девочек. Когда его племяннице было 5–6 лет, он, оставшись с ней наедине, дотрагивался до ее половых органов, а в дальнейшем неоднократно уговаривал ее вступить с ним в половую связь. Был замечен в совершении сексуальных действий с детьми, живущими по соседству.

Сослуживцы часто видели его на железнодорожном вокзале, однако он проходил мимо, делая вид, что не узнавал их. В поезде и на вокзале никогда не стоял на месте, все время ходил, как бы в поисках кого-то. Сосед тоже часто встречал его в электричке, Чикатило ходил по вагонам, казалось, что он кого-то ищет.

Чикатило пояснил, что, еще когда работал воспитателем в СПТУ, у него постепенно сформировалась потребность «удовлетворять свои половые инстинкты по-разному». Первый эпизод, когда он дотрагивался до половых органов одной из учениц на пляже, объясняется не желанием получить половое удовлетворение, а «минутным порывом», «интересом»: увидев, что девочка зашла далеко в воду, он стал выгонять ее и при этом несколько раз дотронулся до ее ягодиц. Когда она стала кричать, возникло желание, чтобы она закричала громче, появилось возбуждение; семяизвержение произошло без эрекции. После этого почувствовал успокоение, улучшилось настроение. В дальнейшем, оставшись после уроков наедине с одной из учениц, внезапно почувствовал возбуждение и одновременно раздражение из-за того, что она была «ленива и туповата». Несколько раз ударил ее по ягодицам, пытался залезть под одежду, когда она вырывалась, произошло семяизвержение.

Постепенно почувствовал, что у него появилась потребность в сексуальных контактах с детьми. Получал сексуальное удовлетворение также от того, что в общественном транспорте прижимался к молодым девушкам и женщинам. Девочки также привлекали его внимание: хотелось их щупать, щипать. Когда работал в СПТУ, летом иногда зазывал их к себе на квартиру, трогал их половые органы, шлепал по ягодицам — это приводило в состояние возбуждения, но не всегда приносило половое удовлетворение. Специально не искал детей, но если предоставлялся случай, не упускал его. Когда оказывался в интимной обстановке с детьми, им овладевала «какая-то необузданная страсть», потом стыдился своего поведения. Первое убийство, совершенное в 1978 г., объясняет тем, что незадолго до случившегося был избит учениками, потому опасаясь, что на него в любой момент могут наброситься и повторить избиение или даже убить, стал носить в кармане или портфеле перочинный нож.

Случайно встретив на улице маленькую девочку, почувствовал возбуждение, захотел увидеть ее половые органы, в этот момент ощутил сильную дрожь. Отведя ее в укромное место, набросился, стал рвать одежду, зажимал рот и сдавливал горло, чтобы не было слышно крика; остановиться в этот момент уже не мог. Вид крови привел его в еще большее возбуждение, произошло семяизвержение, испытал яркий, выраженный оргазм и сильнейшую психическую разрядку, «как будто освободился от цепей». Вместе с тем понимал, что совершил убийство, сбросил труп в реку. В последующем опасался выходить по вечерам из дома, чтобы не повторить подобные действия. Постоянно вспоминал, «как залез руками в половые органы девочки», а, когда оказывался в уединенном месте, тяга вновь пережить подобные ощущения усиливалась.

Второй эпизод произошел в 1981 г. с девушкой, которая на автовокзале подходила к мужчинам и предлагала вступить в половую связь за деньги или спиртное. Вместе пошли в рощу, где девушка предложила ему совершить половой акт, однако не мог «привести себя в состояние возбуждения», им в этот момент овладела сильная ярость, вытащил нож и стал наносить ей удары. Когда увидел вспоротое тело, вновь произошло семяизвержение. Такое происходило всегда при совершении последующих убийств. Когда убивал женщин, возникало желание проникнуть в брюшную полость, вырезать половые органы, рвать их руками и разбрасывать, все свое бешенство срывал на половых органах жертв.

В ряде случаев затруднялся вспомнить точный день и место убийства, так как они стали для него «почти рядовым явлением». Находил своих жертв на вокзалах, на улицах, в электричках и аэропортах. Когда знакомился с будущей жертвой, обычно предлагал различные подарки. При отказе ребенка или женщины от знакомства на своем не настаивал. Никого из жертв ранее не знал. Поскольку легче было договориться с неполноценными женщинами и бродяжками, то именно на них он и останавливал свой выбор. Нередко они сами предлагали ему вступить с ним в половую связь, его всегда удивляло, с какой легкостью они соглашались идти с ним, их «притягивало, как магнитом». Встречая жертву, все время надеялся, что ему удастся совершить с ней нормальный половой акт, но для подстраховки все же уводил ее в отдаленные места, чтобы в случае неудачной попытки «скрыть свой позор, убив жертву». Чаще всего знакомился с жертвами, чтобы удовлетворить свои половые потребности, каким образом это произойдет — не планировал. «однако, зная себя, допускал, что в процессе полового акта может пойти и на убийство».

Познакомившись с женщиной или подростком, предлагал пойти в отдаленное место под благовидным предлогом. Иногда приходилось идти довольно далеко, при этом избегал смотреть жертве в глаза. По дороге обычно задавал вопросы о том, где они живут, учатся, работают. Особую ярость вызывали их требования немедленного совершения полового акта, а он не мог этого сделать, так как для возбуждения ему надо было увидеть кровь, а следовательно, нанести жертве повреждения. Перед тем, как наброситься на жертву, ощущал сухость во рту, всего трясло. При виде крови начинался озноб, «весь дрожал», совершал беспорядочные движения. Кусал жертве губы и язык, у женщин откусывал и проглатывал соски. В ряде случаев отрезал у потерпевших нос и заталкивал его в рот жертве. Ножом у женщин вырезал матку, а у мальчиков — мошонку и яички, матку и яички кусал зубами, а потом разбрасывал, что доставляло «звериное» удовольствие и наслаждение. В ряде случаев, когда убивал мальчиков, отрезал им яички, вспарывал живот и вытаскивал кишки. Когда вспарывал женщинам животы и добирался до маток, возникало желание «не кусать, а именно грызть их; они такие красные и упругие».

Чикатило рассказывал, что во время знакомства и затем в период преступного нападения он действовал как заведенный. Присущая ему стеснительность исчезала, как только он видел того или ту, на которых можно было бы напасть. Его начинало трясти, что-то накатывало, но старался ничем это не показать, что почти всегда удавалось. За день-два до очередного преступления и непосредственно перед его совершением ощущал острую потребность мучить, заставлять страдать, резать, унижать. Если жертва сопротивлялась, то это еще больше возбуждало и заставляло мобилизоваться, убийца и насильник становился активнее и агрессивнее.

На жертвы Чикатило нападал внезапно, после мирного разговора, беспорядочно наносил удары ножом либо камнем или душил, лез руками в половые органы и задний проход, разрывал или разрезал их, отрезал груди, губы, нос, кончик языка, соски, яички (у мальчиков), в большинстве случаев вырезал половые органы, расчленял трупы, копался во внутренностях. Иногда глотал кончик языка, матку, яички и иные небольшие части тела («я свое бешенство срывал на половых органах жертв»), но ни с одной из них не мог (по причине импотенции) совершить половой акт. Однако почти во всех случаях происходило семяизвержение или, как уточнил сам убийца, семявытекание, причем довольно вялое, что нередко приводило его в еще большее бешенство. В попытке имитировать половой акт вытекшую сперму брал на кончик пальца и заталкивал ее во влагалище, в задний проход или рот жертвы. Часто наносил ножевые ранения в глазницы.

Нападения он совершал, как правило, в лесу или лесополосе и всегда в местах, где мог надеяться на отсутствие третьих лиц. Но были исключения. Так, одно из первых убийств (девочки 10 лет) произошло в глубине двора пригородного дома, куда он обманом увел ребенка. При выборе места совершения преступления Чикатило часто действовал инстинктивно, но инстинкт ни разу не подвел его. Вообще выбор самого места нападения был для него очень важен, поскольку на этом месте он должен был не только убить, но и произвести целый ряд манипуляций (раскромсать тело, вскрыть внутренности, отрезать половые органы и т. д.). Все это требовало времени и немалого, при этом, что не менее важно, ему никто не должен был мешать. Как мы видим, этот преступник точно выбирал не только жертву, но и место, и время совершения своих кровавых деяний.

Как установлено комиссией психиатров НИИ общей и судебной психиатрии им. В. П. Сербского, Чикатило хроническим психическим заболеванием не страдает, хотя и обнаруживает признаки психопатии мозаичного круга с сексуальными перверсиями, развившейся на органически неполноценной почве. На это указывают данные анамнеза о наличии у него врожденной церебрально-органической недостаточности, проявлявшейся в диспластичности, близорукости, ночном недержании мочи, а также в выявившихся в подростковом возрасте признаках гипоталамического синдрома со склонностью к обморочным состояниям, нарушению биологической базы формирования сексуальности.

На фоне указанных расстройств в детском возрасте сформировались патохарактерологические особенности в виде замкнутости, ранимости, повышенной тревожности, склонности к фантазированию. В условиях психогенно-травмирующих ситуаций к указанным расстройствам легко присоединялись невротические и сверхценные расстройства, что проявлялось в форме детских страхов, юношеской эндореактивной дисморфомании (убежденности в собственных физических недостатках), сутяжной деятельности, а также эффективных колебаниях преимущественно в сторону тревожно-дистимических расстройств настроения. В подростковом возрасте на фоне явлений психического инфантилизма у испытуемого выявились нарушения психосексуального и полового развития которые выражались в нарушении биологической базы сексуальности (ослабленном половом влечении, недостаточности эрекций) и задержке психосексуального развития с фиксацией на эротической фазе формирования сексуальности и склонностью к эротическому фантазированию садистического характера.

В дальнейшем на фоне явлений нарушения гетеросексуальной адаптации произошло формирование сексуальных перверсий, которые на ранних этапах (до 1978 г.) проявлялись в виде частичной реализации садистических фантазий на педоэфебофильных объектах (т. е. в связи с детьми и подростками), эпизодов фроттажа (трения половыми органами о разные части тела, в том числе о половые органы) и визионизма (влечения к подглядыванию за половым актом или обнаженными представителями противоположного пола).

В последующем наблюдалась прогрессирующая динамика синдрома сексуальных перверсий с полной реализацией садистического влечения, некросадизма и каннибализма. Реализация влечения сопровождалась аффективными нарушениями депрессивно-дисфорической структуры, брутально-дисфорическим, всесокрушающим разрядом при реализации насильственных актов, астеническими проявлениями. Данный диагноз подтверждается также и результатами клинико-психиатрического обследования, выявившего наряду с органической неврологической симптоматикой, эндокринной дисфункцией, а также сексуальными расстройствами такие личностные особенности, как замкнутость, ранимость, сензитивность (повышенную восприимчивость), ригидность и обстоятельность мышления, эмоциональную маловыразительность, слабодушие.

Для того чтобы понять причины из ряда вон выходящих злодеяний Чикатило, в том числе людоедство, необходимо соблюсти два условия: во-первых, постоянно иметь в виду особенности его личности и прожитой жизни (поэтому в дальнейшем я буду вновь к ним возвращаться); во-вторых, проникнуть в глубинный, тайный смысл совершенных действий, смысл, во многом непонятный даже для него самого, и должным образом определить значимость названных действий, их символику.

Вернемся к биографии Чикатило. Он не удержался на работе, соответствующей полученному им профессиональному образованию. Был членом КПСС, но в связи с арестом по обвинению в хищениях его исключили из партии, т. е. утратил даже и такое формальное социальное признание, как членство в рядах господствующей партии.

Как представляется, два обстоятельства все время тормозили его социальное продвижение. Во-первых, у многих людей он вызывал сильнейшую антипатию и неприятие. Он сам говорил: «оскорбляли меня на работе все: и простая девчушка, и начальник». Однажды он пришел к начальнику с заявлением об очередном отпуске, но тот не только не разрешил, но и избил его. Во-вторых, Чикатило вступал в ненадлежащие контакты с учениками, а с некоторыми — в гомосексуальные, причем в пассивной роли. Кстати, ученики его тоже били, а директор оскорбил при учениках. Пассивным гомосексуалистом он был в армии, затем в следственном изоляторе, когда велось следствие о хищениях, в которых его обвиняли. Однако отношение к нему членов его семьи — жены, сына и дочери — было несколько другое. Первая отмечала, что он «никогда нас пальцем не тронул, головы курам рубил, но очень плохо у него получалось». Но напомним, сам Чикатило рассказывал, что иногда жена называла его ничтожеством и довольно часто — импотентом, что соответствовало действительности (она показала на допросе: «Не мог совершить половой акт без моей помощи. Со временем половая слабость стала еще заметнее. Последние 6–7 лет у нас вообще не было половых отношений»).

Еще лучше отзывалась о Чикатило его дочь: «Папа добрый, спокойный человек, имел страсть читать газеты и смотреть телевизор. Вел здоровый образ жизни, не курил, спиртным не злоупотреблял. Очень любил детей, никаких странностей я у него не замечала».

Эти две характеристики показывают, что «добрый, спокойный» человек оборачивался зверем лишь в строго определенных случаях — в отношении своих сексуальных жертв, причем соответствующие ситуации готовил сам. Во всех остальных обстоятельствах он пассивен и подчинен настолько, что не может дать сдачи никому из своих обидчиков — на работе, в семье, армии, местах лишения свободы, во время случайных конфликтов. Более того, во многих отзывах о нем отмечаются его вежливость и предупредительность, что можно расценить как его стремление предпринять упреждающие шаги, чтобы не вызвать никакой агрессии против себя из-за страха перед ней. Отношение к жене и детям связаны, по-видимому, с чувством вины перед ними, которым, он, по его словам, не смог обеспечить достойного существования.

Обиды и удары судьбы он испытывал всегда и как бы коллекционировал их: провалил вступительные экзамены на юридический факультет, хотя мечтал стать следователем или прокурором, что хорошо увязывается с его поисками справедливости и агрессивностью; у него была выраженная половая слабость, а в последние годы наступила полная импотенция; его использовали в качестве пассивного партнера в гомосексуальных контактах, к чему, правда, он и сам бессознательно стремился, но все-таки оценивал как унижение; для него не находилось работы, которой, по его убеждению, он достоин; его все время унижали по мелочам, например, перед одним из окон его квартиры поставили во дворе общественный туалет, а перед другим вырыли котлован для гаража; ему не давали сносное жилье, и он с семьей ютился в одной комнате без удобств; незаконно осудили за хищение, которое он якобы совершил, и многое другое.

Чикатило перенес несколько травм черепа, что не могло не сказаться на личности, на развитии его раздражительности, злобности, нетерпимости. По своему складу он относится к эпилептоидному типу с характерными жестокостью, злопамятностью, застреваемостью психотравмирующих эмоций.

Свои состояния до и во время нападения описывал следующими словами: «ничего с собой поделать не мог; это доставляло мне неизъяснимое удовольствие; почувствовал, что если сейчас не нападу, то потеряю сознание; не могу сказать, с какой целью я это делал, но стоны, крики, агония давали мне разрядку и какое-то наслаждение». «Ничего с собой сделать не мог. Одну девушку, которую я повел лесом, я искромсал ножом. Меня всего трясло, произошло семяизвержение; при виде крови начинал бить озноб, весь трясся, совершал беспорядочные движения; я не обращал внимания на крики и стоны, не думал и о том, что меня могут поймать, я действовал как заведенный; резал, колол, бил не только жертву, но и ее одежду, деревья, кусты, траву, срывал и ломал ветки, разбрасывал части тела, иногда долго носил их по лесу и только потом закапывал, уносил с собой нос, груди, кончик языка, матку, кишки, выбрасывал их неохотно, а когда нес их, меня это успокаивало. Когда резал ножом, то покачивался, имитируя половой акт; после всего чувствовал себя обессиленным; уже ничего не интересовало, даже если, скажем, на вокзале милиция проверяла, чувствовал себя спокойно, но во время убийства был в полуобморочном состоянии. На половых органах срывал свое отчаяние, эти органы были причиной моего несчастья».

Анализ этих высказываний, да и других обстоятельств совершенных Чикатило убийств показывает, что во время совершения большинства из них он находился в экстатическом состоянии. Напомним, что под экстазом понимается болезненно-восторженное состояние, исступление. Это — иной уровень психики, когда человек как бы уходит от всего земного.

Экстаз переживают многие фанатики, особенно религиозные, и в таком состоянии они могут быть чрезвычайно опасны. В сильнейшем экстатическом состоянии находятся многие политические и этнорелигиозные террористы, погибающие вместе со своими жертвами. Состояния экстаза во многом могут быть схожи с аффектом; вообще провести границу между аффектом и экстазом не всегда просто и отнюдь не исключено, что иногда одно и то же явление определяется с помощью разных понятий. Во всяком случае для экстаэов Чикатило характерны многие черты, свойственные аффективным состояниям: забывание некоторых деталей, полное успокоение после совершенного. После каждого убийства, по его словам, он спал почти сутки, а потом на работе все время дремал.

Ради чего Чикатило впадал в экстаз или, говоря другими словами, доводил себя до состояния аффекта? Не следует думать, конечно, что все это проделывалось им сознательно. Но такое состояние было явно желательным для него. Как можно полагать, в эти минуты он полностью уходил из постоянно избивавшей его жизни, пребывал в состоянии эйфории и переживал удовольствие, даже наслаждение, чего был почти полностью лишен в реальной жизни. Иначе говоря, абсолютный переход на другой уровень бытия и является одной из причин того, что после каждой кровавой оргии он успокаивался и чувствовал себя счастливым, ему уже больше не хотелось. Все это давалось путем глобального уничтожения — людей, их одежды, растений и т. д., и именно уничтожение требовалось для этого отчужденного, замкнутого, погруженного в свои проблемы и переживания, в свой внутренний мир интроверта. Можно предположить, что ему даже нравилась эта его тайная жизнь, в которой он выступал полным господином. Следовательно, есть все основания считать Чикатило нарциссовой самолюбующейся натурой, причем больше асексуального плана, поскольку он никак не мог гордиться собой как самцом, а только как безжалостным мужчиной, своими руками создавшим себе иную реальность и долгие годы жившим в ней. В то же время сексуальные переживания занимали в его внутренней жизни ведущее место.

Моменты экстаза были ему неизъяснимо дороги еще и потому, что он, жалкий импотент и неудачник, всеми пинаемое ничтожество, жил в эти минуты полной жизнью, господствуя над другими. Неважно, что это были слабые женщины, иногда алкоголички, дебильные или подростки, они ведь носители жизни, представители рода человеческого, от которого он терпел одни унижения и оскорбления, который изгнал его. Но и в роли господина Чикатило оставался ничтожеством: некоторым мальчикам, которых обманом уводил в лес, связывал руки и объявлял, что он партизан и берет их в плен как «языков», причем во всех случаях говорил весьма знаменательную фразу — «я отведу тебя к начальнику отряда», после чего и начиналось дикое насилие. Как мы видим, даже здесь, в лесу, где он мог назваться даже маршалом, этот человек брал на себя лишь рядовую роль, а командиром делал какого-то воображаемого, другого.

В целях объяснения причин кровавых преступлений Чикатило необходимо поставить вопрос о том, почему он так упорно стремился убивать с особой жестокостью, расчленять и кромсать трупы, съедать отдельные кусочки человеческого тела, носить по лесу отчлененные части и т. д. Надо искать в некрофилии этого преступника, свойственной, кстати, не только ему, но и другим жестоким, особенно сексуальным, убийцам. Этот преступник может быть отнесен и к сексуальным, и к асексуальным некрофилам, он — полный некрофил. Конечно, он не вступал в половые сношения с убитыми им людьми, но только в силу импотенции, однако, как будет показано ниже, разными способами пытался компенсировать свое половое бессилие.

Можно высказать еще одно очень важное предположение: он вызывал явную антипатию у знавших его людей в первую очередь потому, что был некрофилом, т. е. врагом всего живого, носителем смерти. Окружающие чувствовали это инстинктивно, хотя и не могли объяснить, почему так относятся к нему, но такое их отношение диктовалось цветом его лица, монотонной, неэмоциональной речью, всегдашним отсутствием улыбки, неумением и нежеланием шутить, всем его внешним обликом. Отнюдь не исключено, что многим Чикатило внушал страх и именно этим определялась агрессия к нему.

Он получал половое удовлетворение от агонии жертвы, от ее мучений, от расчленения ее тела, т. е. проявлял садистские наклонности. О таких людях теперь уже достаточно известно, включая, конечно, блестящий труд Э. Фромма о Гитлере. О сексуальной же некрофилии как сексопатологическом явлении написано еще больше.

Какой вывод можно сделать из прожитой этим человеком жизни, как он сам оценивает ее? Лучше всего послушать его самого: «Всю жизнь меня унижали, топтали, я отчаялся, я бесхарактерный, не мог защититься от ребят, помню, прятался в бурьяне, пока не придет мать. Они меня били из-за моей неуклюжести, замедленности действий, рассеянности. Называли растяпой, размазней, бабой, не мог я дать им сдачи. Был всегда худой, немного поправился только в армии. Детство помню, войну, убитых, кровь. Отец тихий, скромный, я больше похож на него. Он защищал меня, но не очень, поэтому я старался не выходить на улицу. Я молился Богу, чтобы отец побыстрее вернулся из ссылки (после плена) и защитил меня. У меня еще старший брат был, его во время голода в 1933 г. съели в Сумской области, об этом мне рассказывали и отец, и мать. Я помню голод после войны, хоронили без гробов, я помню покойников. С мамой отношения… нормальные, в общем хорошие. Она никогда не наказывала, но и не ласкала, да и какие там ласки, когда на работе от зари до зари. Тогда все от голода вымирали, так что главная ласка была — кусок хлеба. После того, как я провалился на вступительных экзаменах на юрфак, домой не вернулся, было стыдно, стал жить один в Курской области. Мне было уже 24 года, когда я впервые переспал с женщиной, я ведь всегда их стеснялся, да и одет был плохо, очки носил. Я сказал "переспал"? Это не так, потому что у меня тогда ничего не получилось, и женщина стала надо мной смеяться. Через несколько лет я женился, и с женой было легче вступать в половую связь, потому что она мне спокойно помогала и не издевалась. Впрочем, в последние годы она говорила мне: "Идиот, пойди лечись, тебе давно пора". Я уже много лет не вступал с ней в половые сношения».

Этот рассказ требует оценки и скрупулезного анализа.

Прежде всего отметим кровавый фон детства Чикатило — убитые, умершие от голода, покойники, кровь. Для понимания некрофильской натуры этого убийцы чрезвычайно важное значение имеет тот факт, что ему с ранних лет было известно, что его старшего брата съели голодающие. Съедение человека для него — реальность, а не абстракция, как для подавляющего большинства людей. То, что до него дошло в рассказе, не играет существенной роли, поскольку поведали ему об этом отец и мать, к тому же о родном брате. Можно полагать, что это прочно осело в его психике и во многом направляло поступки, хотя он и не отдавал себе в этом отчета. Кроме того в детские, наиболее восприимчивые годы он вообще видел много покойников и смертей, смерть давно стала для него чем-то близким и понятным. Но он съедал части тела убитых им людей не по этой причине, хотя то, что люди во время голода занимались каннибализмом, могло облегчить его людоедское поведение.

Данное обстоятельство проливает свет и на другие чудовищные злодеяния «хозяина леса», как называл себя Чикатило, но, полагаем, только этим они вряд ли объясняются, поскольку многие некрофилы не имели подобных детских впечатлений. В то же время, многие из тех, кто в детстве пережил подобные ужасные события, тем не менее не проявляли в дальнейшем никакой агрессии. Очевидно, что такие последствия могли наступить лишь в том случае, если перечисленные кровавые факты произошли в жизни именно такого человека, как Чикатило, и чья жизнь затем сложилась именно так, как она сложилась у него. Поэтому детские впечатления, особенно съедение брата голодающими, следует должным образом оценить в контексте объяснения поступков этого убийцы-некрофила.

Он был слаб и неуклюж, не мог защитить себя, и его сверстники чувствовали это. Родители же его совсем не защищали. Отец был «тихий, скромный», в нем Чикатило не мог найти даже психологическую опору. Мать, как можно заключить из его рассказа, занимала вроде как нейтральную позицию — не наказывала, но и не ласкала, а это позволяет предполагать ее равнодушие к сыну, что, конечно, было губительно для ребенка, особенно если его злобно преследовали другие мальчишки. Могут возразить, что в те суровые годы кусок хлеба был важнее материнской ласки, но с этим нельзя согласиться ни в коем случае, поскольку родительская любовь тем более нужна, поистине жизненно необходима как раз в тяжелые времена.

Вот почему с самых ранних лет у Чикатило возникает и закрепляется представление не просто о чуждости и непонятности, а о враждебности окружающего мира. Естественно, у него формируется страх быть уничтоженным, вполне реальная опасность за себя, иными словами — страх смерти. В этой связи следует подчеркнуть, что вся его последующая жизнь только укрепляла этот страх, поскольку состояла из непрерывной череды унижений, побоев, сексуального насилия, отчуждения от людей.

Страх смерти типичен для убийц. Это не клинический симптом, и его очень редко можно наблюдать в форме прямого, открытого высказывания самого человека. Этот страх быть уничтоженным связан с наиболее глубоким онтологическим основанием бытия личности — права и уверенности в своем существовании, в своей самоидентичности, автономии «Я от не-Я». Подобный страх почти всегда бессознателен, но он создает личностную диспозицию, определенное видение мира, свою философию, причем начинает все это формироваться с детских лет при отсутствии чувства безопасности в случаях непринятия другими людьми, прежде всего родителями. У Чикатило страх смерти мог появиться не только из-за равнодушия к нему родителей и жестокого обращения сверстников, но и потому, что в те ранние годы он постоянно сталкивался с голодом, смертями, покойниками, точнее — не просто сталкивался, а жил в том мире.

Страх смерти не удел убийц. Он способен быть мощным стимулом труда и творчества: преодолевая его, человек может стремится к накоплению жизненных благ, чтобы передать детям и внукам, создавать произведения искусства и литературы, активно работать в науке, чтобы его труды пережили его. Можно думать, что чадолюбие, столь украшающее человека, своими глубокими корнями тоже связано с созидающей силой страха смерти.

Жизнь Чикатило могла бы развиваться дальше по иному сценарию, и вообще его преступное поведение хотя и не случайно, но и не фатально. Но тут появляется новый и исключительно мощный разрушительный фактор — импотенция. Она окончательно губит последние попытки хоть как-то приспособиться к этой жесткой и бессердечной для него среде, например, путем удачного брака. Напомним в этой связи, что первое убийство он совершил после наступления полной половой слабости. К смерти у него амбивалентное отношение типа «тяготение — отвергание», т. е. он отвергает ее — и это страх смерти, но в то же время испытывает тяготение к ней, столь близкой с раннего детства. В этом тяготении к смерти, которое находит свое выражение во множестве кровавых убийств, преодолевается его страх перед ней, поскольку каждой такой расправой он как бы еще больше породняется с ней и ищет у нее милостей. Возможно, что как раз в этом лежит объяснение того, что убийца заглатывал кончики языков и другие небольшие части тела, а также долго не мог расстаться и носил с собой по лесу куски расчлененных им покойников: он мог воспринимать части трупов в качестве символов смерти.

В то же время обращает на себя внимание, что в большинстве случаев Чикатило съедал те части трупа, которые связаны с сексом. Это можно интерпретировать так: преступник не был способен к сексуальному овладению телом, поэтому он, проглатывая «сексуальные» кусочки, на таком чисто символическом уровне владел телом, вступал в половые сношения. Возможно также, что, заглатывая именно «сексуальные» кусочки, он пытался (на бессознательном уровне) усилить свой половой потенциал. К тому же указанные части, как отмечалось выше, одновременно символизируют и смерть, что в совокупности мощно усиливало бессознательную мотивацию анализируемых поступков.

Необходимо отметить, что Чикатило достаточно хорошо осознает некоторые важные моменты своего поведения и даже их смысл. Так он говорил: «Я отрезал половые органы, матку, груди и кромсал их, так как видел в них причину своего несчастья, своего отчаяния». Эти осмысленные его действия тоже носят символический характер, поскольку он уничтожал то, что олицетворяло недоступную для него область сексуальных связей, отсутствие которых было для него источником глубокой психотравмы. Он отрезал и мужские половые органы (у мальчиков), тем самым не только пытаясь, как уже говорилось, обрести мужскую силу, но и символически, абстрактно наказывая самого себя путем оскопления за полную свою импотенцию.

Подведем итоги. Мы полагаем, что преступления Чикатило носят характер его мести окружающему миру и мотивируются стремлением к самоутверждению. Правда, возникает вопрос почему реализация такого мотива в его случае принимает столь кровавые, чудовищные формы? По-видимому, ответ следует искать в некрофильской натуре этого убийцы, в его страхе смерти и тяготении к ней, в тех его садистских наклонностях, которые обусловливают сексуальное удовлетворение при виде безмерных страданий, предсмертных конвульсий и агонии жертвы.

Чикатило — чрезвычайно противоречивое явление: с одной стороны — ничтожный, мелкий, всеми презираемый человечек, полный банкрот и неудачник в жизни, импотент и пассивный педераст, с другой — грозный и безжалостный убийца, кромсающий людей и расхаживающий по темному лесу с кусками человеческого мяса. У него серая, ничем не примечательная внешность постоянно нуждающегося мелкого чиновника, и он, замкнутый и отчужденный, ничем ни обнаруживает себя, но в лесу становится неумолимым палачом нескольких десятков беззащитных женщин и подростков, вырастая в грандиозную фигуру, в абсолютное воплощение зла. Он получил от жизни то, что требовала его разрушительная суть, и в этом смысле — не проиграл.

Рассказывая мне о своих преступлениях, Чикатило был ровен и совсем не эмоционален. О себе, о своей жизни и кровавых похождениях рассказывал спокойно, как обычно повествуют о вещах будничных, хотя и не очень веселых, жаловался на судьбу. Однако у него ни разу не промелькнула даже тень раскаяния в совершенных преступлениях и сочувствия к погубленным им людям. Впрочем, можно ли ожидать иное от человека, который сделал смерть своим ремеслом? Можно, если он ощущает себя на пороге вечности и боится собственной смерти, но у нас как раз и сложилось впечатление, что смертная казнь, близкая и вполне реальная, его совсем не беспокоит. Он ни разу не вспомнил ни о суде, ни о грядущем наказании, одним словом, ничем не проявил своего страха перед смертью. Это тяготение к смерти, в данном случае — к собственной.