Отстрел

Воробьев поднял взгляд на Рыжего:

—Дерьмо! Тряпка…

— Это сорочка Савона! Он уехал в ней в Бухару. И газета тоже бухарская!

— А тут?

В узком флаконе с жидкостью просвечивало что-то бледное, отдающее в синеву.

— Его ухо! В спирту. В свое время Савону в драке откусили верхушку!

— Верхний бордюр…

Воробьев, бывший начальник главка МВД, полковник, знал, что делать.

—Срочно звоните в милицию!

Старший смены удивился его наивности:

—Ты даешь, начальник! А что скажем ментам? «Приезжайте, ребята. У нас тут кусок уха и тряпка в говне!» — Ситуация в самом деле была тупиковая. — Знаешь, куда они пошлют! Только дерьмом им и заниматься…

Аркан согласился:

—И в какую милицию? Какого государства? России? Чтобы они потом переслали говно в Узбекистан? По месту совершения преступления? Или акта дефикации…

Воробьев еще не мог прийти в себя:

— Откуда это у вас?

— Сожительница Савона принесла… Ей сунули в ящик!

— Главное, все в дерьме! Будто искупали перед смертью… Где же его сподобило? — Воробьев недоумевал вслух. — И доставили быстро…

—Кто-то из своих и привез, кто летел…

Аркан взглянул на часы. Пора было ехать в Отрадное к Неерии и Рэмбо..,

Начальнику службы безопасности «Дромита» Воробьев позвонил еще с дороги.

— Аппарат этот защищен?

— Да. Говори спокойно.

Бывший начальник главка сообщил про кусок сорочки и ухо Савона, присланные его сожительнице.

— Не знаю, что делать…

— Надо подумать…

Тем не менее к их приходу он так ничего и не решил. Это было ментовское: контора принципиально не участвовала в разборках бандитов между собой.

Рэмбо поставил точки над «i». Опыт общения с молодыми финансовыми гениями показывал, что это единственно правильно.

— Вот ксерокопия чека, который ты ищешь… «KAMALHALIFA. tree million dollar USA».

— Да, кажется…

Неерия видел факсимиле чека впервые. Начальник службы безопасности улыбнулся — документ ему был знаком.

— Откуда, если не секрет?

— Не секрет… — Рэмбо тоже улыбнулся. — От верблюда…

От детской этой шутки вдруг полегчало. Неерия поднял брови:

— Давай, Аркан!

— Продали военные… — Рыжий подвинулся к столу. — До этого мы уже покупали у них чеки. Мы отдавали свой нал…

— На большие суммы?

— Миллион баксов.

— А чекодатель?

— Я не знаю, кто он. Может, арабский миллионер. По-видимому, нефть или оборот наркотиков…

— А если последует отмена чека?

— Был гарант… Нисан не называл его… — Рыжий добавил как разумеющееся: — Фонду необходимы чистые стираные деньги. Чек — всегда чистые. Нисан отдал за него грязными… Налом.

— Что с подлинником?

— В Фонде его нет.

— Он был?

— Я его сам видел… — Слово перешло к начальнику службы безопасности. — Я сидел в машине вместе со специалистом по еврочекам. Он дал заключение…

Воробьев рассказал о процедуре обмена грязных денег на площади у метро «Семеновская»…

— Как выглядели продавцы? Кроме вас и Ниндзи, никто их уже не обрисует…

— Трое в камуфляжах. Тот, что продал чек, плотный, лет тридцати пяти, генеральской внешности… То и дело отирал с лица пот…

Игумнов подал голос:

—Лицо землистое, пористое…

—Да.

Рэмбо показал фотографию Варнавы:

—Он?

—Да. Другие двое похожи на офицеров. Может, капитаны, майоры.

«Боевики Фонда психологической помощи…»

—Один с перебитым носом, симпатичный, умное лицо…

—Точно!

«Плата!.. Он догадался, что на втором этапе всех замешанных в операции и свидетелей уберут…»

Рэмбо кивнул Игумнову. Портмоне с двойным дном появилось на свет. В одном отделении лежал чек. В другом его искусно изготовленная копия. На экспертизу давали один документ, а в последнюю минуту вручили другой…

«Начальника главка кинули как фраера…»

— В «Дромите» многие знали про чек на UBS?

— Нисан, Неерия, Савон, мы.

— Ковач?

— И Шайба тоже. Еще Ниндзя.

В живых из этого списка осталась точно половина… «Заказ на убийство Неерии принят. От него не отступят, пока не исполнят…»

— Может, тебе не гнать сейчас в Иерусалим, Неерия? Отсидеться? За неделю-другую мы сняли бы напряжение…

— Если я не прилечу, мне точно конец! Могут обвинить в том, что мы прокручиваем воровской общак…

Нисан, видимо, тоже узнал, что чек исчез. И не отменил поездку.

— Ты считаешь…

— Нисан кому-то звонил ночью, нервничал. Умри рассказала мне в Бухаре…

Тихий шорох донесся откуда-то из угла. Старая крыса была из долгожительниц. Рэмбо ощутил забытое чувство тревоги, возникавшее при виде семенящего бесшумно по своим делам серого хвостатого уродца. Поздними ночами, в одиночку, без оружия, идя навстречу подозрительной компании, он хладнокровно взвешивал, как следует поступить, и действовал соответственно. Появление крысы, напротив, повергало в панику…

Потом это исчезло.

Зрелище большой серой крысы, шелушащегося голого хвоста и бесшумных деятельных лапок помогло осознать надвигающуюся опасность.

Принимать меры безопасности следовало уже сегодня.

—У нас нет времени. Будет лучше, Неерия, если ты исчезнешь прямо отсюда. Сейчас.

Неерия покачал головой:

—Приезжает израильский лидер. Первый визит в Россию. Я приглашен. Встреча днем в центральной синагоге.

Рэмбо моментально догнал:

—Лидер! Это меняет дело…

Охрану политических деятелей такого уровня обеспечивала Федеральная служба безопасности.

— Может, и израильский Шабак… В самой синагоге ничего не случится. Мы сможем пройти с тобой?

— С пригласительными проблем не будет.

— Это — крайний срок. — Рэмбо был серьезен. — Дальше я не смогу гарантировать результат.

Неерия попытался улыбнуться. Спокойствие банкира было чисто внешним. Он спросил у Рэмбо, как о постороннем:

— Кто стоит за всем этим? Сметана, Серый?

— Нет…

Московские авторитеты сдали Нисана, но непосредственно в убийстве не участвовали. Рэмбо знал это. Рэкетир, захвативший заложником Рахмона-бобо, честно расплатился с ним за возможность сегодня же ночью свободно свалить за бугор… Рэмбо проверил. В Информационном центре «Лайнса» оказался состав учредителей «Рыбацкого банка».

«Одна крыша!»

—Это — «Рассветбанк»! Генерал Гореватых…

Рыжий уехал первым. Мысленно Красноглазый был в казино. Этонакатило на него сразу после известия о гибели Нисана. Похороны, поиски чека могли только отодвинуть приступ. Днем, когда он встретился с проституткой, в нем это уже жило. Зароки, клятвы, божба — все сразу улетучилось вместе с памятью о том, как спускал за столом все, унижался, рисковал головой, молил об отсрочке на сутки, на час. Как ночью звонил Нисану, Неерии, Савону — всем, кого удавалось разыскать. Умри — молодая жена Нисана — спасала: присылала в катран Ниндзю с деньгами, с приказом ни в коем случае не давать Аркану ни копейки на руки, надеть наручники. Возвращался всегда жалкий, униженный, маялся, прикованный к радиатору центрального отопления, вставал на колени, целовал руки Умри:

—Никогда больше!

Его била дрожь. Из красных глаз текли слезы. Но наступала минута — и неведомая сила гнала его в казино. Так лемминги — маленькие зверьки — по неясной причине вдруг начинали предпринимать свои далекие бессмысленные миграции… Рэмбо почувствовал беду, вышел следом — советник садился в машину.

— Послать с вами?

— Все в порядке. Без оружия я тихий…

Было ясно: он все равно сделает по-своему. Рыжий больше не принадлежал себе. Он уже отъезжал. Катран находился в Марьиной Роще. Хозяйкой считалась путана, открывшая дело вместе с главарем местной группировки. В окнах было абсолютно темно. Игра шла за спущенными шторами. Вокруг в киосках всю ночь шла торговля. Отсвечивали бутылки экзотических форм, ярчайших наклеек. Тут можно было купить и травку. На стоянку подъезжали иномарки. Секьюрити брали под охрану. Цепь разноцветных фонариков тянулась вдоль безлюдного тротуара. Крутые молчаливые парни обеспечивали порядок. В объяснения не входили. Все легко прочитывалось на лицах. От игроков требовались стерильная честность, следование правилам. Малейшее отклонение равносильно было самоубийству. Аркан обычно не рисковал тут появляться. Привкус опасности придавал катрану особый шик.

Для начала Рыжий прошел в бар. Ничего необычного. Стойка в форме подковы. Круглые столики, уходящие во мрак. Тяжелые кресла. Несколько новых русских, какими их рисуют газеты, вместе с проститутками чинно пили колу за столиками. Аркан заказал рюмку ледяного «Абсолюта». И тут же повторил. Он почувствовал себя свободнее. Еще немного — и можно было идти к столу. Красноглазый привычно присмотрелся к женщинам. Тут представлен был высокий класс. Еще две пары проследовали от двери. С ними был телохранитель. Молодые высокие мужики и стройные телки. Они сели за ближайший столик, против Аркана. До Красноглазого докатился аромат знакомых духов. Телки напротив были давешние гостьи. Обе сделали вид, что впервые видят его. Не поздоровались. Таковы были правила. «Шлюхи и есть шлюхи!»

Настроение внезапно изменилось. Аркан заказал еще «Абсолют».

Разговор за столиком велся на английском. Его постоянная партнерша знакомо имитировала сексуальный зов. Красивое лицо ее вызывало теперь у Аркана раздражение.

«Впалые щеки, вытянутая радостно физиономия… Да это же реклама улучшения эрекции! „После этой ночи мне будет наконец о чем рассказать подругам!“ Она! Только там она без очков!»

Он едва слышно свистнул. Бармен был занят с посетителем, ничего не заметил. Свист оказался громче, чем он хотел. За столиком обратили внимание. Только та, которой он предназначался, сделала вид, что не слышит. Он вынужден был окликнуть. Она словно только увидела его. Взглянула доверчиво. Снова сама женственность и обаяние.

—Ой, Арканчик, я тебя и не узнала. Привет! Богатым будешь…

Тут же сразу забыла о его существовании.

Однако Аркана уже понесло:

—А как же Израиль? Ты вроде собиралась со мной на этой неделе…

Один из мужиков за столиком был завсегдатаем. Он принимал гостя из Таиланда, у них завязались серьезные контакты. Прием гостя должен был пройти по высшему разряду — с посещением казино, с приглашением знакомых университетских девочек, знающих английский, не обремененных строгими принципами. Отнюдь не путан. Поступок Аркана ударил по этой программе. Мужик оглянулся. Приставать к чужой компании было тут не принято. Бармен все понял. Два появившихся за спиной у Аркана словно из-под земли джигита в момент закрыли его от сидевших… В это время таиландский гость поднялся. В руке у него был туго набитый бумажник. Джигиты-вышибалы мгновенно исчезли. Гость поцеловал руку даме, улыбнулся, показал Аркану на игорный стол… Он предлагал сыграть на проститутку. Жест был понятен. Краснавяазый поднял брошенную перчатку.

—Плиз…

К ночи двор «Дромита» выглядел так же, как все московские дворы: тусклый рассеянный свет, неясные шорохи. Серые спины крыс. Наезд начался внезапно. Громкий звук возник за окнами.

—Что это?

Начальник службы безопасности Воробьев внезапно насторожился, послал дежурного:

—Иди взгляни!

Прилегающий к Фонду участок тротуара и смежный участок улицы находились в состоянии хронической реконструкции со всеми ее атрибутами: взломанным еще весной асфальтом, вывороченными кирпичами, застрявшим навечно катком. Поодаль виднелся еще и экскаватор. Подозревалось, полностью проржавевший.

«Дромит» размещался в одном из особнячков Замоскворечья, тщательно реконструированном, чистеньком, с старинными эркерами и черепичной крышей. Вход в него вел из вестибюля, казавшегося выше, чем он был, из-за застекленных перекрытий надэтажья, увенчанных модным продвинутым козырьком.

Наружной охраной «Дромит» не обзавелся, только внутренние посты. Из соседних домов до поздней ночи за задернутыми шторами на этажах были видны серебристые экраны работающих компьютеров.

Проржавевший экскаватор внезапно прервал спячку и неожиданно для окружающих двинулся к офису. Мощный ковш с ходу сбил картуз над вестибюлем и принялся крушить все, до чего был в силах достать. На асфальт полетели стеклянные перегородки, подпорки, оказавшиеся на поверку не такими уж мощными. Выход из здания оказался мгновенно завален. Связь была парализована еще раньше, и не только телефонная. Используя последние технические новинки, умельцы создали препятствия и для радиосвязи. «Дромит» был полностью блокирован, как физически, так и информационно. Охрана не могла вести огонь из вестибюля — кабина экскаватора находилась на уровне второго этажа, защищенная стеной. Кроме того, оттуда уже дали автоматной очередью по темным окнам. В соседних домах огней не зажигали. Из темных окон, с балконов наблюдали фантастическую сцену — оживший робот набросился на своих создателей. Картина была достойна иллюстрировать как романы начала века, начиная с Уэллса, так и самые современные. Экскаватор крушил все подряд: стекла эркеров, лепнина, столы, бумаги — все летело вниз, разбиваясь, смешиваясь, превращаясь в мусор. Сцена продолжалась несколько минут.

Случайным выстрелом с неизвестной стороны тяжело ранило женщину, наблюдавшую за происходившим с балкона. Ей вызвали «скорую», по дороге в больницу она скончалась. Других жертв не было.

Когда охране удалось привести в действие мощный прожектор на крыше, все увидели, что кабина пуста, а машина еще бьется, как припадочная, на включенном режиме.

Последние листы копировальной бумаги фланировали в воздухе, как черные птицы…

Неерия был еще в составе учредителей Фонда, а война за передел наследства бухарской «Белой чайханы» уже шла.

Варнава открыл глаза за несколько секунд до звонка. В помещении было темно. По привычке пощупал под собой ложе: «Камера? Вытрезвитель?» Понял, что дома. Ничего страшного не произошло. Только пьянка и пронзительная смена событий и мест. Лондон, аэропорт Хитроу. Шереметьево. Ваганьковское кладбище. Мотель на Варшавке… Из мотеля поехал в закрытый, как всегда, офис Фонда, нырнул под низкий козырек к стальной с сейфовыми замками двери. Окна с жалюзи, которые никогда не поднимали, были незрячи. Сверху из угла косил телеглаз.

«Фонд психологической помощиMARKV.GALDER».

Позвонил. Клацнули замки.

—Отлично. — Дежурный обрадовался. — Кудим спрашивал тебя! — Он снял трубку. Доложил. — Заходи!

Кудим поднялся из-за стола. Обнялись. Бушлаты понемногу перенимали привычки преступного мира.

— С приездом! — Дежурный еще раньше доложил ему, что Варнава звонил из Шереметьева. — Нормально?

— Как видишь…

Кудим вынул из сейфа конверт:

—Тут валюта, билет… — Он достал, проверил. — Аэропорт Ларнака. Вылет… Позагорай, пока все тут прояснится. Сегодня ночью и слиняешь. Машина будет у дома. Водитель позвонит…

— Кипр… А дальше?

— Израиль, Иерусалим.

На столике появилась трехлитровая початая бутылка виски, пара хрустальных рюмок. Кудим разлил:

—На посошок!

Варнава открыл глаза. Раздался звонок — водитель звонил из машины:

—Двигаем…

Генерал Гореватых, вице-президент «Рассветбанка», слышал, как за стеной поднялась жена. Она бегала трусцой по утрам. Рядом трусил телохранитель. Выбегали еще затемно. Рассвет за окном только угадывался за темной рябью. Было неизвестно, когда она спит. После полуночи, когда телефонные звонки начинали раздаваться с почти минутными интервалами, генеральша уходила в детскую. Но и там ночная активная жизнь мужа настигала ее. После отъезда детей — дочери в Лондон, на стажировку в английский банк, сына в США, в Кембридж, в Массачусетский технологический институт — жена вела самостоятельную жизнь. Вкладывала в акции собственные деньги. Путешествовала. В сопровождении секьюрити посещала театр, филармонию. Иногда и Гореватых принимал участие в их вылазках. Ему нравились швейцарские дирижеры, народные песни швейцарцев, живая музыка Латинской Америки. Значительная часть его карьеры прошла под крышей Обществ культурных связей СССР с зарубежными странами, которые контролировало его родное ведомство — КГБ СССР. Швейцария, Парагвай, Ирак…

В сорок лет генерал…

Гореватых не спал. Он слышал, как они ушли, тихо, стараясь не шуметь. Сна не было. В последнее время он позволял себе воспоминания.

Этой ночью неожиданно всплыла в памяти первая в его жизни квартира, которую он, молодой майор особого отдела, получил в Ленинске. Дом был офицерский, живший общей жизнью. Смотрели одни фильмы, одних и тех же наезжавших гастролеров. Перед смотрами во всех подъездах одинаково драили сапоги, пуговицы. Девчонки-жены выглядывали из окон, когда их мальчишки выбегали на улицу — щеголеватые, чисто выбритые, надраенные. На возвращавшихся набрасывались еще во дворе: «Как мой?»

С чего бы он вспомнил об этом?

«А-а… Генеральная прокуратура…»

Будущий прокурор, тогда еще военный следователь, жил в том же подъезде. Был застой. Прилавки магазинов понемногу пустели. По пятницам он отправлялся на склад «Военторга». Попросту собирал дань. Мясом. Колбасой. Чем придется. В воскресенье собирал на пельмени. Набирали спиртное, снимали со стены гитару… Гореватых с женой — молодая семья, имевшая папу на Старой площади в Москве, сидели на почетном месте. Потом следователя ушли из армии, он перебрался в прокуратуру. Тут вскоре и тесть Гореватых в Москве решил: «Хватит ребятам глубинки. Можно и переборщить. Пора возвращать в столицу…» Через несколько лет Гореватых-зять — молодой заслуженный работник КГБ — уже в Центральном аппарате, на Лубянке, случайно просматривая кадры только образованной прокуратуры Каспийского водного бассейна, вспомнил соседа и пельмени, запросил дело. Бывшего соседа поставили сразу на вторую позицию. Дальше до генеральной тот пошлепал сам…

Раздался звонок.

В Центральной Азии было раннее утро. Человек использовал абсолютно чистую связь разведки, для этого ему предоставили линию одной из резидентур.

— Как наши дела?..

— Будем сейчас говорить. Я не предвижу затруднений.

— Я перезвоню.

Гореватых взглянул на часы. «Прокурорам много спать не положено по службе…» Он поднял трубку радиотелефона:

—Привет.

Прокурор пробурчал нечленораздельно.

—Это я. Все дрыхнешь? При случае надо натравить на тебя Генерального… Самого… Кто же с организованной и с коррупцией будет бороться? Разговор не забыл?..

В результате многократного повторения в конце концов удавалось кое-что вбивать в мозги, давно отвыкшие мыслить.

—Звони в Астрахань прокурору. Прямо сейчас. Он может уехать с утра. Мы не знаем его планов. Пусть снимет арест с «Артема». Рыболовецкое суденышко. Приписано к Красноводску. Вошло на ремонт…

Прокурор, хоть и спросонья, поинтересовался:

— Напомни, что там.

— Обеспечение иска против «Рыбацкого банка». Арест наложен областной прокуратурой…

— Чей иск?

— Это бухарский фонд «Дромит». Сейчас у них все рухнуло. Даже в прямом смысле… Руководство исчезло. Предстоит полная кадровая замена. На этой неделе придут новые люди. Они отзовут иск… Можешь смело ручаться.

Прокурор что-то еще пробурчал.

—Только прямо сейчас свяжись и мне перезвони. Если он замандражирует, пусть позвонит в ФСБ от моего имени. Вот фамилия… Возьмет пару автоматчиков…

«Дромит» был на последнем издыхании…

Криминальные группировки — Сметана, Серый — поначалу не хотели портить отношения с таким же отребьем из азиатского региона. Потом согласились. Брат Серого был приговорен к расстрелу. Серый искал связи, наверху.

Гореватых предложил двухходовку:

— вначале воры сами зарабатывают часть денег на адвоката — участвуют в афере с чеком. Обеспечивают мошенническую часть с подменой документа;

— голова брата Серого обменивается на отказ воров защищать «Дромит» и лоббирующего его за рубежом авторитета — Жида, или Афганца.

Агентурно-оперативная комбинация была разработана асами бывшего Первого Главного управления КГБ. В руки шли козыри не только против «Белой чайханы», но и против сидевших в Москве под боком тузов конкурирующего испокон веку смежного ведомства.

Пасьянс удался.

Предпринятые шаги были для «Дромита» смертельны в прямом смысле. Кроме того, ничего не стоили «Рассветбанку». Нисан, внеся три миллиона «грязными» долларами, сам оплатил работу киллеров по собственному устранению.

Ранний звонок был первым. Вернул к проблемам утра.

— Доброе утро. Генерал Гореватых?

Голос был незнакомый.

— Кто это?

— Привет от Венедиктыча…

— Не понял!

— Скоро поймешь…

Трубку повесили. Гореватых соображал: «Венедиктович… Савон, что ли?» Одновременно скрипнула входная дверь. Жена и секьюрити вернулись быстро… Генерал крикнул из спальни:

—Что там?

Жена показалась на пороге — моложавая, в спортивном костюме. Совсем еще молодая казачка.

—Тряпку сунули в почтовый ящик!

Гореватых, поначалу встревожившийся, вздохнул:

—Пацаны шкодят! Уши бы оборвал!

—Вот и оборви! Кусок сорочки. В дерьме! Завернуто в газету…

Гореватых начал понимать:

— А газета?

— Нерусская! А буквы наши…

Бутурлин чувствовал себя на пороге открытия. Он повторил цепочку в том виде, как она вдруг впервые у него возникла после словечка Туманова насчет «психологов»: «Фонд психологической помощи. Промптов — начальник ее внутренней службы безопасности. В день гибели Шайбы он ездил на шашлыки…» Бутурлин вспомнил: «Телефон Промптова был записан у Шайбы. Савельич ездил к Промптову вместе с Толяном… Приезжий друг Промптова оказался откуда-то из Средней Азии, жил в гостинице… Некий Фонд психологической помощи был внесен в телефонный справочник. В названии, правда, было указание на таинственного Марка Галдера…»

«Дмитровское шоссе…» Промптов работал в том же районе. «И шашлык, между прочим, покупал там же…» Все чудесным образом срасталось…

—Еще не уехал…

Толян все-таки добрался до него через дежурного. Бутурлин закрыл телефонный справочник.

— Сейчас мне звонил домой… — Толян назвал мудреную фамилию, вовсе не милицейскую.

— Новый партийный вождь?

— Из Правовой комиссии. Ты там задержал какого-то чудака.

— Пошел он!..

— Ему звонили из главка…

— Да мне он самому нужен! Черт возьми! — Бутурлин словно только и ждал, чтобы спустить на кого-то собаку. — Убийство Арабова нам боком выйдет…

Встречая отпор, Толян обычно менял тон. На этот раз коса нашла на камень. Деятель Госдумы с мудреной фамилией был зловещей фигурой.

—Немедленно отдай! С этим лучше не связываться. Он сам вор в законе! Одним нераскрытым убийством больше, одним меньше…

Слышно было, как генеральша на том конце провода пытается его успокоить. Толян звонил непосредственно из спальни. Бутурлин с трубкой, с телефонным справочником смотрел в окно.

—И вообще, Бутурлин. — Толян разошелся. — Ты не знаешь: главк нашел пистолет Ковача. На Смоленской. У «Гастронома». С Арабовым не все просто! Замешана жена телохранителя. Есть предположение: Ковач застрелил Арабова, потом застрелился сам…

Бутурлин не выдержал:

— И снес пистолет в «Гастроном» на Смоленскую… Кто им подбросил эту версию?

— Воробьев! Начальник службы безопасности.

— Ну, этого-то я знаю. Из него сыскарь, как из задницы… Кто-то подал ему эту идею. А что пистолет Ковача?

— В прокуратуре… Там свежая копоть. И все на свете.

— Охренеть можно…

— Ниндзя, шофер, показал: он не раз возил Нисана и жену Ковача в ресторан «Савой»…

— Я говорил с Ниндзей.

— Его показания заверили нотариально и послали прокурору города! Мы еще с тобой объяснения будем писать, почему не разобрались… Что у тебя с утра?

— Теперь-то уж обязательно Ниндзя! Еще я посылаю за Промптовым.

— Снова здорово! Шашлык-то оказался свиной! Знаешь? А в роще бараний!

— Больно тонко!

— Это из другой оперы, Бутурлин! Это у Льва Шейнина. Судмедэксперт Афанасьев расчленил Нину Амирагову, жену. Разбросал по кускам. Год готовился. У нас другие кадры…

— Из Ниндзи, из Промптова я душу вытрясу!

— Оставь Промптова. Я запрещаю.

«Полный мудак, — подумал Бутурлин. — А может, хитрец?»

Чтобы закрыть тему, Толян перешел к рутинным делам:

— Звонили: приезжает очередной деятель. Турция или Израиль. У меня просили людей…

— Не могу! — В Бутурлина как черт вселился. — Все заняты.

В своем Управлении у Бутурлина не было причин выглядеть тихоней или пытаться кого-либо одурачить. Он чувствовал себя тут как рыба в воде. Толян взял себя в руки:

—Короче, Бутурлин: за этим мужиком, что у тебя, уже выехали. Сейчас подъедут… Спокойной ночи. Езжай, отдохни!

Рассвет уже проступал в ряби и промоинах ночного неба. Кто-то внизу прогрохотал пустым металлическим контейнером из-под мусора. Внизу под окном скрипнули тормоза. Машина, приехавшая за задержанным, уже парковалась. «Быстро подсуетились…»

Ночь прошла без пользы. Неумно. Бездарно. Бутурлин с размаху от души грохнул о стену справочником. «Чтоб у вас на лбу хер вырос!» Вошедшему на шум Савельеву сказал уже спокойно, с обычной небрежной ноткой:

—Как они издают справочную литературу! Ошибка на ошибке! Ничего не найти!

Заместитель как ни в чем не бывало поднял тяжелейший кирпич-справочник, положил на стол.

— Звонил человек… Барон зашевелился. Новые завязки. На Арабова наезжают не на жизнь. На смерть. Дело кончится еще одним жмуриком…

— За такие новости в Риме тебя давно бы урыли, Савельич. Утром доставь мне Ниндзю, водителя… Я вырву ему язык!

Бутурлин вернулся в образ. Демонстрировал наплевательское, враждебное безразличие.

— Афганца отдали?

— На хрен он нам?! И вообще… Все, Савельич, я уехал.

Рэмбо просмотрел прибывшие в течение ночи факсы. Заключение банковского эксперта, ознакомившегося с ксерокопией чека на UBS, было многословным. Рэмбо просмотрел его по диагонали.

«…Гарантийный лимит 300 франков Швейцарии. Получить большую сумму можно в США, если послать чек на инкассо в Женеву в „Юнион Банк Суиссез“, удостовериться, выписан ли чек чекодателем… Один из банков мог бы принять на инкассо и отослать в „Юнион Банк Суиссез“. Поскольку чек заблокирован, деньги не будут выплачены…»

Эксперт не понял, о чем его спрашивают.

Сейчас, впрочем, это было неактуально: деньги по чеку в Женеве были получены…

Сведения об этом сообщила американская фирма-партнер из престижного мирового объединения WAD — Всемирной ассоциации детективов. И сразу поступил факс второго партнера — из не менее известного международного объединения, приславшего предложение начать обмен информацией, ASIS — Американской ассоциации промышленной безопасности.

«Деньги со счета Камала Халифа переведены фирме „Фантом-информ“… Подробности выясняются…»

Телефонный звонок прозвучал по-ночному глухо. В голосе секьюрити, звонившего с главного поста у входа, Рэмбо почувствовал неуверенность.

— Тут преподаватель к вам…

— Преподаватель?

—Сопромата. Доцент. Говорит, ему назначено.

Было слышно, как дежурный о чем-то спрашивает гостя через дверь по переговорному устройству.

—Он говорит, вы знаете. Принимать экзамен по сопромату.

—А-а… Конечно! Что ж это я! Открывай!

Секьюрити привел в действие систему разблокировки двери. Рэмбо уже быстро шагал по коридору. «Бутурлин!»

При теперешнем отношении МВД к частно-сыскным структурам визит для РУОПа был равносилен тайному посещению воровской малины. Бутурлин слегка поддал, держался в хамской манере:

— Все в порядке, Рэмбо. Так, поссать заехал. Привет…

— У вас в РУОПе уже и поссать негде? Сейчас организуем.

Разговаривали на лестничной площадке. Было удивительно: не только криминальные авторитеты Сметана и Серый, но и свой брат мент равно предпочитали откровенничать наверху, у туалета. Вроде после дискотеки в неприютном этом, зачуханном когда-то клубе, именовавшемся Дворцом культуры, на последнем этаже сбежались, чтобы свести личные счеты. Не было только музыки внизу. Бутурлин, как давеча Серый, прошел вдоль кабинок. В них было пусто.

— Говорят, и тут у тебя нашпиговано техникой…

— Есть немного. А ты? Как обычно? Со скрытой камерой?

—Может, штаны снять? Показать?

Бутурлин валял дурака. После разговора с Толяном у него было муторно на душе.

—Боюсь, убийство Арабова РУОПу не по зубам. А тут еще синтетический наркотик… — Стоило следствию войти в соприкосновение с торговцами оружием или наркотиками, дела сгорали, словно в плотных слоях. — Я чувствую, как на меня уже давят.

Рэмбо не обрадовался, оттого что его худшие опасения подтвердились. РУОП располагал мощными связями в криминальной среде. Кроме того, в МУРе существовало подразделение, занимавшееся оперативной разработкой преступных авторитетов. И ничего с заказными убийствами не получалось!

— Тебе туалет больше не нужен?

— Нет, поехал.

Они вышли на лестницу. На втором этаже Рэмбо окликнул дежурного:

—Открой семнадцатый. — Он обернулся к Бутурлину: — Зайди.

Кабинет был обычный, медицинский. Рэмбо включил свет. Нажал на клавишу компьютера:

—Тут у нас психолог… Видишь? Вот несколько оттенков цветов. Выбери тот, что тебе в данную минуту по душе…

Бутурлин дотронулся до табло:

—Этот! Серо-буро-малиновый…

Компьютер тут же выдал заключение: «Желаемые цели, сдерживаемые характеристики, актуальные проблемы…» Бутурлин узнал о себе: «Напряженное состояние, вызванное нервным истощением или стрессом на сексуальной почве, обусловленное чрезмерным самоограничением… Сдержанность в сфере чувственности мешает раскрыться и вступить в эмоционально насыщенные контакты… Беспокойство, идущее от отсутствия эмоционально-теплых связей…»

—Что-то есть…

Он вспомнил овцу, постоянно встречавшую его в коридоре. Спросил без всякой связи:

— У меня нет времени ждать почту. Может, есть вещи, которые ты обязан по закону сообщить в контору. Тогда лучше прямо сейчас!

— Поднимемся ко мне.

В кабинете он достал ксерокопию. Бутурлин ее сразу узнал:

— У меня такая же. Я не знал, что это…

— Савон! — Рэмбо догадался.

«Савон работал с РУОПом! Как и с „Рассветбанком“! И с бандитами. РУОП ничего не знает о судьбе своего человека…» .

— Ваш человек…

— Комментариев не будет.

Яснее Бутурлин не мог выразиться. Над сведениями такого рода стоял гриф «секретно».

—Что это за чек?

Рэмбо ввел Бутурлина в курс мошеннической операции с чеком. Мертвому главе «Дромита» это уже не могло навредить.

— Это — твое, Бутурлин! Давай…

— Разве мы не в спарке с тобой? Мне казалось…

— Я ограничен заказом. Безопасность Неерии! Мои наработки в твоем распоряжении. Вот, кстати…

Рэмбо достал несколько бумаг.

— Гнеушев Александр Иванович… Приходил устраиваться. Прошел спецкурс ФСБ. Ганс Шлейер, приговоренный к смерти «Красными бригадами»… Его конек! А это удостоверение Фонда психологической помощи. Ребята отобрали его в проезде Вахтангова у профессионального топальщика. Он пас Игумнова. Разберешься…

— Психологами я уже занимаюсь. В частности, Промптовым, начальником службы безопасности Фонда. У Шайбы дома был его телефон…

— Вот кого следовало сразу сдать под наружку…

— Толян выехал на место. Все провалил. Кстати, почему ты посчитал Гнеушева подозрительным?

— Паспорт! «Выдан в г. Пап, Наманганской области…» Оттуда же учредитель «Новых центурионов», который пригласил Тяглова. У меня хорошая память.

Географически все тянулось к афганской границе — к Большой Дороге Наркотиков.

Бутурлин пока тоже не жаловался на память:

— Промптов ссылался на друга, тот ночевал в гостинице. Прохоров! Из тех же мест… Фамилии все разные. Но чтобы все из одного городка величиной с муравьиную залупу! Я начал проверку… Тебе название «Фонд психологической помощи Галдера» о чем-то говорит?

— Говорит… — «Лайнс» был динамичнее громоздкой структуры РУОПа. Работая по конкретному заказу, быстро превращался в источник собственной конфиденциальной информации. — Это тоже «Рассветбанк». Его диверсионный отряд.

— Какой он из себя, Гнеушев?

— Меньше сорока, крепкий. Особая примета: волосы словно алюминий… Редкий цвет!

Афганца увезли из РУОПа на Петровку, 38. Старший опер подразделения, разрабатывавшего главарей преступного мира, — молочный, дебелый, — не сразу понял, кто перед ним, повел себя грубо. Ему понравилась зажигалка-пистолет.

— Твою игрушку я оставляю для проверки…

Жид ему не посоветовал:

— Без зажигалки ты меня не отправишь…

— Отправлю.

— Посмотрим. Звони Мокеичу.

— Какой еще Мокеич?

—Для тебя он Губанов. Передай, я хочу с ним говорить!

Старший опер лишился языка.

— Я тебя сейчас как задвину! Какой он тебе Мокеич! На хрен ты ему сдался!

— Я хочу сделать официальное заявление.

— На параше! В камере!..

— У меня двойное гражданство. Мне надо поставить в известность свое посольство…

— В России ты — российский гражданин.

— Я — иностранец…

—Ты — бандит, блин!

Неизвестно, чем бы закончился спор. Оперу позвонили. Он посерьезнел:

—Есть, товарищ генерал… — Покосился на задержанного. — Понял. Сейчас…

Он положил трубку:

— Собирайся.

— Ни хрена…

Авторитет усмехнулся в лицо.

—Быстрее…

Жид нагнулся, быстро расшнуровал ботинок, швырнул в угол:

— Босого не поведешь.

— Ты что?!

— Никуда не пойду! Звони генералу — пусть приедет!

— Совсем оборзел?!

Опер уже понял, что пропал.

—Не пойду!

Миха сбросил куртку, сорочку. Он уже снимал брюки. Черный, с матовым лицом, маслеными глазами, татуированный… Череп с кинжалом, с крылышками, со змеей и короной — «вор в законе». Подключичная звезда была тоже с черепом, со свастикой — «паханзоны».

Положение было безвыходным. Старший опер был молодой. Звонить на самый верх? Да еще домой! Ночью! Может, доложить ответственному? А тому зачем его геморрой? О генерале он не много знал: «Этот выгонит из главка с ходу! Сволочи… Генералы, депутаты, авторитеты… Жириновского бы сюда сейчас! Что делать? Подать ботинки, унижаться?» Миха освободил его:

—Я сам позвоню. И не ему, а сеструхе. Пусть везет шмотки, а то я как хасид! Не сочти за труд: посмотри, чтобы не шел никто…

С Петровки Миху отправили в престижном милицейском «мерседесе». Под охраной. Ехали тем же маршрутом, что он и предполагал. В прошлый раз его устроили на ночь там же. Вскоре были уже в зеленой зоне внутри городской черты, на территории Серебряноборского лесничества, за глухим забором, на государственной даче. Конвоировавшие его бойцы уехали сразу, едва за Михой закрылась калитка с замком. Внутрь их не впустили. О том, что находилось за забором, они могли только строить предположения. Ухоженной тропинкой Афганец шел к крыльцу, под деревья. Двухэтажная дача была пуста, если не считать охранника в гражданском вместе с хорошенькой официанткой на чистенькой кухоньке. Туманову уже приходилось бывать тут.

Дом предназначался для конфиденциальных встреч. Служил он и министерской гостиницей для «очень важных персон». Все тут было на уровне. Деревянные потолки, чистый воздух, хрусталь, тюль на старых ореховых карнизах. На всякий случай Миха обследовал помещение. Особых изменений не наблюдалось. Наверху справа была спальня, две ванные, балкон и гостиная. Внизу — каминная, кухонька. Длинные свечи-светильники.

Как и в прошлый раз: никого из посторонних…

—Здравствуйте. — Официантка еле двигала вспухшими губами. Груди стояли торчком. Причина была одна. — Что будете пить?

— Джин с тоником. Кофе с молоком без сахара.

Кухонька была белая, чистенькая, с новейшей электроплитой, с банками импортного кофе, со снедью. Включили свечи-светильники. Джин официантка подала в каминной. Низкий стол с мраморной столешницей. На стене картина — белые мазанки в ночи. Соломенные крыши. В крайней хате светится окошко. «Ночь в селе…»

К кофе официантка подала свежие круассаны.

Охранник — молодой, длиннорукий — несколько раз входил в каминную, но садиться не решался. Его место было снаружи. Миха знал, что охранник тут же вернется, когда он поднимется наверх.

—За Мессию! — Имя спасителя он произнес как религиозный еврей, харедим. — За Машиаха!

Второй был истинно московский:

—За «Спартак»!

По скрипучей лестнице Миха поднялся наверх. Аккуратная спальня. Сбоку на прикроватной тумбочке комплект чистого белья. Рядом огромная кровать. «Может, на ней Юра Чурбанов трахал Галину Брежневу…» Галина представилась ему здоровой телкой, с огромным, как кресло, задом…

Кто-то рассказывал, что в светлой большой комнате, рядом с лестницей, застрелился бывший министр, обвиненный в кражах. Михе было все равно… «В следующий раз возьму эту официантку…» — ему нравились малоподвижные тяжеловатые телки с крупным выменем и коровьими губами. Он выключил свет. Не раздеваясь, лег. Внизу быстро наступила страстная тишина, В прошлый раз, больше года назад, когда он ночевал тут, официантка и охранник желали друг друга с такой же страстью.ь «Не натрахались за год? Или у них с тех пор смены не совпадали?! Может, другой охранник?!» Даже в темноте чувствовалось, как раскачивается люстра под потолком. Внезапно внизу раздался телефонный звонок. Звонили долго. Пара все не могла разъединиться. Миха снял ботинки, стараясь не скрипеть, в носках, осторожно спустился по лестнице. Не отпуская официантку, охранник поднял трубку:

—Слушаю… — Он не прекращал размеренных сильных движений туловищем. — Да. Спит. — Голос был сперт. Его словно душили. — Сейчас посмотрю…

Миха поднялся к себе. Бухнулся в кровать. Через несколько минут лестница внизу заскрипела. Охранник заглянул в спальню. Потом так же тихо удалился. Выждав несколько минут, Миха встал. Подошел к окну. Но дворе было тихо. «К чему эта проверка?»

Когда он ночевал тут в прошлый раз, в медовый месяц российской милиции и израильской миштары, Ерина и Шахаля, двух прежних министров, заигрывавших с ворами в законе, такого, насколько он помнил, не было. «Может, меня отдали? С нашими ведь не угадаешь…»

Генералы-отставники, над чьим бизнесом в Антверпене и Брюсселе Миха держал м а з у, были могущественны, но не всесильны. «Неизвестно, какие планы у нынешних — у Каалани с Куликовым. У них свой интересы…» Международный центр по борьбе с терроризмом и мафией на Ближнем Востоке держал его в своем компьютере. Закона о выдаче преступников между Россией и Израилем не существовало. Необходимость оставалась… «Мало ли что на уме у политиков… В Бутырку не отправят — иначе не увезли бы сюда на дачу».

У российской милиции могли быть претензии к израильской миштаре: концы нашумевших убийств терялись будто бы в Израиле — вспоминали Талькова, Листьева…

«А если отсюда — и в израильский следственный изолятор? На «Русское подворье». В обмен на кого-то из новых русских или убийц, которых Израиль не спешит выдать России?!»

Прямо с самолета можно было угодить и в тюрьму «Шаата» — израильские «Кресты» или вильнюсские «Лукинишкес». Михе приходилось сидеть и там, и там. Не говоря уже о «Матросской тишине», Бутырке, «Костромской» — на Советской улице…

Российско-израильские полицейские связи, без сомнения, приведены в действие.

Он сделал умно, позвонив Соньке с Петровки, 38, и попросив ее связаться по оставленному Игумновым телефону.

«Пусть поставят свою машину на троллейбусном кругу 65-го в Серебряном бору. К с и в ы, картис, кэсэф — все в л о п а т н и к е …» Документы, билет, деньги с бумажником должна была доставить сестра. «Тут уж верняк!»

Внизу, в гостиной, снова заскрипели пружины.

С ботинками в руках Миха спустился по лестнице, прошел по неосвещенному коридору. Дверь была незаперта.

ИзИнформационного центра «Лайнса».Пресса свидетельствует:

«Опубликована классификация надежности банковМосквы по состояниюна 1апреля 1995 года. В высшую группу надежности (A3) вошли банки: Агропромбанк РФ,Внешторгбанк РФ, Мосбизнесбанк, Московский индустриальный банк, Промстройбанк РФ, Сбербанк РФ… В очень высокую группу надежности (А2) вошли: Агробанк, Возрождение, Империал, Инкомбанк, Международный московский банк, Онэксим-банк, Оргбанк, Токобанк, Уникомбанк…»

(АгентствоWRS. Газета «Эпоха», Тель-Авив.)

Генерал Толян достал Бутурлина уже под утро:

—Ты где? Ни на работе, ни с женой…

После полуночи его поднял лично помощник министра и сделал втык по поводу неэффективности принимаемых в Москве мер по предотвращению убийств коммерсантов и промышленников.

—Десять виднейших банкиров и бизнесменов, понимаешь ли, обратились к президенту… — Толян был расстроен. — Теперь не до сна! И обстановка словно назло! Полный штиль! А то каждый день, как из мешка! Ни одного дела, отнесенного к компетенции РУОПа…

Такими считались убийства, вызвавшие определенный общественный резонанс; преступления в отношении лиц, прежде обращавшихся за помощью в РУОП; последовавшие за автодорожными происшествиями или в случае получения данных о связи потерпевших или преступников с правоохранительными или криминальными структурами.

—Кто у тебя на утро?

—Ниндзя. А что?

—Мокеич снова достает! Теперь с Савоном. «Что с ним? Где?» Заколыхал! Единственно, с чем нас можно поздравить… — Толян тихо засмеялся. — По оперативным данным ГУОПа, несколько московских уголовников сегодня ночью, как говорится, оставили пределы…

— Кто же это?

— Из известных — Афганец. Этот в Израиле! Туркмения…

— Выскользнул из рук!..

— Уже в Ларнаке! На Кипре!

— А кто еще?

— Никто. Плата — он в Турции. Варнава тоже на Кипре… Промптов! Баба с возу — кобыле легче!

Бутурлин по-блатному скрипнул зубами. «Ушли!»

Ничто не было Бутурлину мило в пасмурное это утро в грозном и свирепом мире. Уже в машине он обнаружил, что забыл сигареты. Синоптики обещали в первой половине дня дожди. Дребезжали выезжавшие из трамвайного парка напротив трамваи. Здание Регионального управления, скрытое деревьями и новым кирпичным забором, с тяжелой партийной символикой над входом и низкими окнами, с фасада выглядело скучным, непонятного назначения. Новости за сутки как две капли воды походили на предыдущие. Сообщения о минировании, к счастью оказавшиеся ложными. Неопознанный труп со дна Москвы-реки, подвязанный к скату от «ЗИЛа». Разбои… Незамиренные чечены. Перестрелка. Убийство супругов, множественные ножевые ранения. Частный секьюрити задержан при попытке вооруженного разбоя… Поднимаясь по лестнице, Бутурлин обнаружил отсутствие овцы. Он приехал слишком рано. В кабинете старший опер заканчивал сутки. Бутурлин поздоровался:

— Савельич ничего не передавал?

— Звонил: с утра — на встрече.

— Ниндзю доставили?

— Здесь он. Свое твердит, как попугай! «Между Нисаном и девкой Ковача что-то было, Ковач узнал…» Ниндзе дали команду, как говорить…

—Он тебе сказал это?

—Что ж он дурак, мне говорить?! Я сам.

Бутурлин взглянул испепеляюще, ничего не добавил. «Полный мудак…» Он взял документы, которые оставил, вернувшись от Рэмбо. Удостоверение, отобранное детективами «Лайнса» у чужого разведчика, топавшего за Игумновым, было с незаполненными графами. Фотография и печать тоже отсутствовали. «Чистый бланк…»

Бутурлин повертел в руках. Снаружи золотым тиснением по коже значилось: «Фонд психологической помощи».

— Удивительно, — заметил старший опер. — Пустой бланк в кармане…

— Он показывает его на входе. Понимаешь? Постоянные сотрудники на вахте известны, а разведку обычно в лицо не знают! — Это была конечно же чистая гипотеза.

Бутурлин взял в руки анкету, заполненную претендентом на работу в «Лайнсе».

«Гнеушев Александр Иванович…»

— Удалось что-нибудь проверить?

— Почти ничего!

«Скорее всего наименования подразделений, нумерация — все окажется правдивым. Еще адреса, телефоны. А так ничего! „В архиве сведений нет“, „Не значится…“ Стиль внутренней разведки…»

Заполнивший анкету знал, что не придет снова. Целью визита было ознакомление с расположением фирмы, организацией охраны, системой сигнализации. Для этого было достаточно, чтобы несоответствия не обнаружились в самом начале, во время ознакомления.

Вместе с анкетой Рэмбо передал и уже знакомую Бутурлину форму — компьютерное заключение о желаемых целях, сдерживаемых характеристиках и актуальных проблемах кандидата.

«Хорошая защищенность в отношении воздействия стресс-факторов обычных жизненных ситуаций, базирующаяся на уверенности в себе, оптимистичности и активности…» Зацепиться тут было не за что. Фотография никуда не годилась. Ее можно было смело уничтожить. Кандидат садился в машину, номера автотранспорта, правда, были отчетливо видны.

— Номера списанные. Паспорт Гнеушеву действительно выдавался. В Папе. Город такой… Вот: «Сообщить уточняющие данные не представляется возможным, поскольку в настоящее время на территории области не проживает…» Вы к себе?

— За сигаретами…

Бутурлин посмотрел на часы. Не хотел ли он спуститься снова, оттого что не встретил овцу?

—Давай Ниндзю. Вдвоем веселее.

За Ниндзей пришли в пять утра — любимое время ментов. Водитель жил в однокомнатной квартире, купленной ему Нисаном, небогато и одиноко. Пока он собирался, старший осмотрел углы, стены.

—Ты, что ли? — Опер показал на поясное фото в рамке. Лейтенант в куртке, в вязаной шапочке сфотографирован был рядом с бронетранспортером. Маленькая головка. Широкие плечи. Руки как из водолазного скафандра. Черепашка Ниндзя. Сбоку наверху наискось шариковой ручкой было обозначено: «Кандагар…» и дата.

—Ну…

В вещах копаться не стали, опер, в джинсовой паре, в кроссовках, с пистолетом за поясом — так они теперь одевались, — заглянул еще в туалет, осмотрел тахту, на которой Ниндзя спал. Оружия не было. Ни за бачком, ни под матрасом.

—К кому меня?

— К Бутурлину. Знаешь?

— Он подходил у дома Нисана. После убийства. А что?

— Не знаю, чем ты ему там угодил! Он просто мечтает с тобой разобраться… А тут что?

В ящике письменного стола ничего интересного не нашлось, кроме старого «Кавалера» — эротико-порнографичекого издания, претендовавшего на роль лидера на общероссийском рынке в своей сфере. Блондинка с обложки — дерзко выгнутая, вся в нежных округлостях, была схвачена объективом полураздетой, с поднятым коленом, пристегивающей паутинки-резинки к поясу Чуть приоткрытый рот с обернувшегося к фотографу лица, слегка вывернутое наружу колено сильной стройной ноги, нежная внутренняя поверхность бедра…

— Симпатяга, я б ей отдался…

Старший свернул журнал трубкой:

— В дороге почитаем.

—Есть новый… — Ниндзя выдвинул нижний ящик стола. — Бери, я его уже видел.

Он вернул старый «Кавалер» на место. Девица с обложки давно перестала быть для него чужой. Он знал ее всю от дерзких губ до нежнейшего лобка за узкой полоской бикини, интимные подробности нижнего белья… Была у него еще и другая периодика такого рода. Нисан иногда пользовался его квартирой вместе с Арканом. В пачке газет была обильно представлена реклама: «Секс по телефону». Сборники непристойных объявлений зарубежной русскоязычной прессы. «Кончишь с кем пожелаешь…», «У меня чувственный рот…», «Секс с двумя…», «Возбудись и кончи…»

Нисан и Аркан звонили девкам. Ниндзя — никогда.

—Жениться надо, отец… — Опер о чем-то догадался. — Ты ведь не старый! Сколько тебе?

— Тридцать шесть…

— И еще не надел хомут! Счастливец!

Ниндзя вспомнил маленького полковника в Афгане: «Мне хорошо: в меня не попадут!..» Тот подорвался на противопехотной мине. Сам Ниндзя пострадал в том же бою. Офицеры второго года, как правило, в операции по сопровождению не ходили. Так уж получилось. Мина разорвалась чуть позади, под идущей следом машиной. Ниндзя, тогда и не Ниндзя вовсе, а Рязанец — молодой лейтенант с Выши, Рязанской области, — попал вместе с другими. Всех разбросало. Каждый получил свое. В живот. В голову. Один из парней остался без ног. Ниндзе повезло. Осколок задел, как говорили в автороте, непосредственно по «клиренсу»… Нижней точке под кузовом. По поводу этого ранения при свете дня говорилось много смешного. Молоденькие сестрички в отделении травматической урологии в Душанбе, куда его госпитализировали, читали историю болезни. Прыскали беззлобно. Приглашали в женское отделение бани:

—Спинку потрешь! Не опасно!

Ночью становилось страшно. В книге Эрнеста Хемингуэя генерал, награждая изувеченных героев в госпитале, высказался:

—Вы потеряли больше, чем жизнь…

Ниндзе показали это место из книги, когда он с такими же бедолагами лежал в отдельной палате. Кто-то выдрал страницу, чтобы утешать прибывающих в отделение. Другие советовали героям повесить себе Красную Звезду на то самое место…

После госпиталя Ниндзя домой не вернулся. Работы в поселке на Выше практически не было, разве только в психиатрической больнице для хроников, которая славилась на всю область…

Осталась там родня, девчонка, с которой учился в одиннадцатилетке. Она ждала его, посылала в Афган незатейливые письма, открытки на День Советской Армии. Ниндзя после госпиталя двинул в Москву. На Курском встретился вербовщик, набиравший в инкассаторы. Дело было знакомым. Баранка. Пистолет. Казарма. Пришел с работы, лег спать. Многие только числились в общежитии, жили по квартирам. Никто не лез в душу. Один вернулся со смены, другой свалил.

Как-то, ожидая выручку, обратил внимание на банкира. Тот читал объявления в чужой русской газете. Ниндзя стоял рядом, случайно увидел: «Мы ждем тебя — теплые и влажные…»

На фотографии — чуть пригнувшаяся, пышная, с длинными косами деваха в короткой майке, призывно глядела за спину, выставив округлый, с ложбинкой посередке, нежный зад. Ниндзя впился глазами в газетную полосу. «Темпераментная восемнадцатилетняя девушка страстно желает тебя! Столько, сколько захочешь! Звони 24 часа и сутки! Я стою, опираюсь на локти и колени и жду тебя…» Он и не заметил: банкир повернул голову, с любопытством наблюдает за ним.

—Держи…

Нисан Арабов — это был он — протянул газету. Поистине царский подарок… Разговорились. Арабов разбирался в людях. Через несколько дней Нисан внес компенсацию за досрочное расторжение контракта с Минфином. Ниндзя стал его личным шофером и секьюрити. Они не ошиблись друг в друге. Преданность Ниндзи била полной и безоговорочной…

В РУОПе опер показал ему на стул в кабинете напротив себя:

—Сиди, отец! Жди.

Кабинет был большой, Ниндзя насчитал семь или восемь столов, отделенных металлическими шкафами. Каждый опер благоустраивал свой уголок под себя — украшал стенным календарем, картинкой…

—Где он? Давай сюда!

Бутурлин поташил Ниндзю с собой:

—За сигаретами… Не против?

Двинулись к Ленинскому проспекту. Было рано, Шаболовка была пуста. Вот-вот должен был пойти унылый мерзкий дождь. Поливальные машины спешили управиться до появления первых капель.

—Ты чего-то скукоженный какой-то, Ниндзя! — Бутурлин нес чепуху. — Мало на воздухе бываешь?

Злоба искала выхода. Можно было представить, как обрисованную Ниндзей картину — со стрельбой оскорбленного Ковача — комментировали наверху.

«Корифей, мать его! Не разобрался. Убийство из ревности принял за заказное! Всех подставил…»

Этим не преминут воспользоваться. Устранение на иерархической лестнице одного дает шанс остальным подняться на ступень. Хитрая игра, в которую и он, Бутурлин, все эти годы играл!

— Я вижу тебя, Ниндзя!.. Врать тебе противопоказано! Но Бог с ним! Мы сейчас с тобой купим папирос… Ты что куришь?

— «Кэмел».

— По зарплате… Мы еще с тобой за мясом зайдем! Поможешь выбрать… Ты как с этим делом? Сечешь?

Ниндзя взмолился:

—Бутурлин! Имей совесть… Не можем мы ходить вместе по магазинам. Решат, что я твой стукач!

Без бронежилета, делавшего секьюрити корпуснее и шире, Ниндзя в свои тридцать с лишним выглядел долговязым и щуплым.

—Тебе важны твои проблемы. — Бутурлин не ускорил шага. — А то, что убийцы Нисана из-за твоего вранья останутся без наказания, тебе до фени?

Ниндзя замолчал.

—Кто унес с места происшествия пистолет Ковача? Ты?

— Поговорим у тебя…

— Мы вернемся, как только ты начнешь говорить правду. Ты, кстати, обязан это по закону… Разве нет?

—Да. Но я ничего не знаю.

—Продолжим…

Бутурлин купил сигареты, пошел еще медленнее. Новый длинный забор тянулся скучно, отхватив большую часть тротуара.

—Пистолет, из которого стрелял Ковач, подобрал ты…

Ha Ниндзю было больно смотреть.

— Был он у тебя? Да или нет?

—Да.

— Куда ты его дел?..

— Поворачиваем, Бутурлин!

— Ты его выбросил?

— Да. Только между нами!

— Где?

— На Смоленской…

— И кейс?

— Кейс они унесли!

—С ампулами? — Бутурлин продолжал идти. — Вы ведь баловались триметилфентанилом!

Ниндзя прохрипел:

— За нами могут наблюдать… Я сейчас скажу правду! Но потом оттолкну тебя и вроде сбегу!

— Если правда этого стоит!

— Нисан ничего не мог с этим сделать! Занималась охрана…

— Савон?

Бутурлин, наконец, тормознул. Они стояли у таблички, указывавшей на Американский стоматологический центр. По другую сторону, у храма Живоначальной Троицы, скрежетал трамвай.

— Не только. И Мансур, и Шайба. Все, Бутурлин, мне еще заправляться, Неерию в синагогу везти!

— Я и не знал, что он религиозный!

— Не в том дело! Израильская делегация на высшем уровне. Прием российских бизнесменов их лидером…

—Что-то передавали в новостях… — Бутурлин вел разговор целенаправленно. — Я-то занимаюсь раскрытием убийства…

Ниндзя продолжил неожиданно:

— Все контролирует Афанасий. Вор в законе.

— Он в Бутырке!

Водитель не слышал. Они загородили тротуар. Позади был забор.

Ниндзю понесло:

— Шайба рассказывал…

— А Шайба откуда мог знать?

— У него родственник в Бутырке…

— Кто свел с теми, кто продал чек?.. Это последнее!

Личный шофер знал больше, чем ближайшие сотрудники.

—Мансур… Все! Прости!

Бутурлин не ожидал толчка — жестко влетел в забор спиной. Ниндзя — высокий, жердистый — огибая прохожих, уже бежал по направлению Октябрьской площади, к памятнику В.И. Ленина. У Российского пенсионного фонда он неожиданно завернул за угол. Может, там все это время ждала его машина «Дромита».

«Черт бы тебя побрал…» Кулак у Ниндзи оказался костлявый, острый. Вернувшись к себе, снова спросил о Савельиче.

—Нет, не звонил пока.

Бутурлин набрал номер следственного изолятора:

—Здоров…

У телефона был заместителя к у м — он дежурил от руководства Бутырки. Поболтали пару минут.

— Как там вор в законе? Афанасий?

— Сидит… — Кум хохотнул. — Что-то все больно им интересуются в последнее время! Министерство. Генпрокуратура. Федеральная служба. Адвокат достал жалобами… Прямо Аль Капоне российский!

— А кто Аль Капоне? Бывший вышибала публичного дома!

— Ты чего хотел?

— Допросить.

— Милости прошу, всегда рады. Кстати! Хочешь анекдот? Сообщение проскочило из камеры: «Бутурлин взял сто тысяч. В долларах…» Я как раз собрался тебе звонить…

— Смешно.

— Вот именно… Я не стал отсылать. Приезжай — заберешь!

Коллеги-оперативники были людьми тонкими. В том числе и заместитель по оперработе Бутырки. Ухо следовало держать востро.

Кумпроверял.

—Это ты зря! — Бутурлин засмеялся. — Взятка в крупных размерах! Пусть и начальство тоже повеселится!

Вообще-то последние недели Бутурлину было не до смеха.

«Шансы твои, Бутурлин, падают. Что-то носится в воздухе».

Он взялся за почту. Первым наверху лежал конверт.

«Москва, Шаболовка, РУОП. Бутурлину».

Бумага была направлена ему лично. Секретариат ее не зарегистрировал, генерал не наложил резолюции. На тетрадном листе посредине стояло печатными буквами:

«Бутурлин, достанут тебя и твою семью».

Обдумывать угрозу было некогда. Уже звонил телефон. Савельич с утра встречался со своей помощницей.

—Я хочу, чтобы ты подъехал. Встретимся у метро…

Они сидели у нее на кухне. Она налила ему самую малость «Абсолюта». Савельичу пора было на работу. Себе плеснула тоже. Квартирка была аккуратная, чистенькая. Сынок ее уже спустился во двор, в детский сад. Она помахала ему с балкона.

—Не тоскливо?..

— Живу сейчас с одним. Не знаю. Так-то он неплохой. К пацану хорошо относится.

— Наш?

— Азербайджанец из Нагорного Карабаха. У него там никого не осталось.

— Ты все в «Зеро»?

— А что делать? Женский коллектив…

Обо всем понемногу они уже успели потолковать. Она рассказала о менте, приезжавшем на вишневом «мерседесе», расспрашивавшем о Туркмении, о Шмитаре. По описанию он узнал главу охранно-сыскной ассоциации… Содержание бесед Савельич незаписывал и никому не докладывал: отношения были чисто дружеские.

—Барон активизировался, Пал Палыч…

Это она и хотела сообщить.

Боевик, задерживавшийся с ампулой триметилфентанила, в которой оказалась обычная вода, покинул место работы.

— Наркоман, которого он подкармливал, загремел в Ганнушкина… — Она имела в виду психушку.

— Мы собираемся брать Барона. Давно он был?

— Подходил тут к шоферам. К моему тоже.

— Пал Палыч?

— Да. Трос понадобился.

— Едут куда-то?

— Кто их знает? Трос длиннющий! Барона тут подобрал один человек. Интересный для тебя. Я их пару раз вместе видела. Волосы светло-серые, как олово или алюминий…

— Буду иметь в виду…

— Но ты осторожнее насчет меня, Савельич! А то пацаненок один останется!

—Ты меня знаешь.

—И о тросе ни слова! Барон — он ведь сначала оторвет голову, потом подумает… Говорить надо не с ним, а с его матерью. Она — мать, беспокоится…

Бутурлин приехал быстро. Заместитель ждал на остановке, как уговаривались.

Сообщение о новой связи Пал Палыча — с металлическим отливом волос — было кстати…

—Одного мужика отправили отсюда в психушку пару дней назад. Отравление новым наркотиком. Ширево он получил от Барона… Наркоман — это повод.

— Барона пора брать.

— Мать его тут. Торгует… Апельсины, бананы. Все с оптового рынка…

Он кивнул на ряд цветных тентов. Москва была раскрашена ими. Там же, вокруг столиков, впереди густо алели вынесенные на тротуар кресла кафе. Закрытый газетный киоск — тяжелый, скучный — отделял былое от настоящего.

—Сейчас она отошла… Подождем!

С ними одновременно появился патруль муниципальной милиции. Менты въехали на тротуар. Вышли. Мордатые, в кепи наподобие бейсбольных, куртках, заправленных в брюки. Несколько минут наблюдали молча. Задняя дверца машины оставалась открытой. Появившийся из-за ларьков кавказец знал порядок. Собрал с прилавков в пакет яблок, добавил апельсинов, бананов, отнес на заднее сиденье машины. Менты уехали.

—Знакомая картина, — констатировал Бутурлин. Номер патруля он все же запомнил. Для себя.

«Могут понадобиться…»

Баронесса появилась быстро. Гнутый носик, некрасивые беспокойные глазки, веснушки… Все остальное — цвет волос, губ, вторые брови — все было ретушь, краска, резина… Другие девки, торговавшие рядом, выглядели естественнее. Вроде его овцы. Они были девочками его двора. Детства. Савельич заговорил:

—У нас к вам короткий, но очень серьезный разговор… — Он назвал ее по имени-отчеству. — Мы из Регионального управления по борьбе с организованной преступностью. Я намеренно не стал вас вызывать. Поговорим тут несколько минут. Дело касается вашего сына…

Разговор продолжили у закрытого газетного ларька.

—Вашего сына собираются вызвать. Поговорить о вашем соседе-наркомане. Они вместе работали… — Савельич владел полным объемом информации. — Мы все знаем. — Он кивнул на своего спутника. — Это подполковник Бутурлин. Я — капитан Савельев…

Савельич сделал попытку показать удостоверение, соседка тут же ее отвела.

— Сосед этот уже не первый раз попадает…

— Я вас понимаю. Вы мать.

Прохиндейки эти могли обвести вокруг пальца кого угодно. Самих же можно было достать только через их деток. И именно детки пудрили им мозги, как хотели.

— Что мы предлагаем? Короткий, но откровенный разговор с вами. Ничего не пишем. Вы ничего не подписываете. И расходимся. На вашего сына падает подозрение, что он вместе с друзьями…

— С Шайбой, что ли?

— И с Шайбой тоже. Снабжал его наркотиком в ампулах. Шайбу вы знаете…

Шайба тоже хорошо знал своих убийц. Приятели его рекрутировались из нескольких групп: отбывавшие вместе с ним наказание, коллеги по спорту, по охранным агентствам, где он последнее время работал. По месту жительства. Он не поехал бы с чужими, малознакомыми за город поздно, зная, что на рассвете ему предстоит сопровождать Арабова.

— Почему он не держится от них дальше! Известный борец, чемпион…

— Так и будет! Сейчас объясню. У него теперь другое окружение. Он ушел из ресторана. Не знали? В фирмах этих… Каким бы мастером спорта ни был, а больше все на побегушках!

Говорила она тихо, прикрывала рот. У нее были проблемы с зубными протезами. Короткий взгляд словно обтекал предметы по периметру, не проникая вглубь, но все замечал.

—И того и гляди: убьют или за решетку отправят за чужие грехи. Друг у него…

— Это кто же?

— Вы можете не знать…

Женщина обвела глазами Савельича и Бутурлина, точнее, пространство между ними.

—Еще мальчиками бегали вместе. В одном доме жили. Мать у него в ВЦСПС. Завсектором. Наш отец тоже из Совмина.

— Плата?

— Да. Он тоже ушел из «Рыбацкого банка». Решили работать самостоятельно…

— Не вдвоем же!

— С ними третий. Наш тоже, русак. Приехал откуда из Ферганской долины…

— Вы видели его?

—Высмотрела. Они тут встречались. Сын сказал: «Не ходи!» Да где уж там! Материнское сердце…

Это было кстати.

— Какой он из себя?

— Высокий, располагающий к себе. Волосы серые…

— Серые?

— Как седые…

Цвет плохо поддавался описанию, но Бутурлин понял, чтои мать Барона, и источник Савельева, и Рэмбо говорят об одном.

— Как ваш сын называл его?

— Не знаю. Вроде Ганс…

Она уткнулась взглядом в пустое пространство. Недавно он слышал о человеке с таким именем. «Странная кличка…»

Простились там же, у закрытого газетного киоска. Бутурлин и его зам молча прошли к машине.

—Плата этой ночью свалил за рубеж… В Турцию. Макс приходил к Рэмбо с документами Гнеушева… Рэмбо считает, что за ним кагэбэшная контора… — Бутурлин постоял, чтобы не продолжать в машине. — Я не могу доказать. Но это киллеры, Савельич… С ними в связке Промптов. Сейчас они разбежались… Ты заметил, все время крутятся какие-то наши из ближнего зарубежья?

Савельич заметил:

— Барон сейчас как бы в стороне. Я думаю, его можно прихватить. Мы никого этим не вспугнем.

— Я об этом тоже сейчас думал. Берем! Я тебя освобождаю от другого. Занимайся…

В машине Бутурлин снял трубку радиотелефона:

—Что у нас?

Ответил старший опер:

—Там с Ниндзей что-то… На автозаправке у Аэровокзала!

Ниндзя любил заправляться на Ленинградке. Автозаправка была из тихих: тут и в часы пик почти никогда никого не было. Несколько жилых зданий хрущевских времен, разросшиеся буйно тополя. Тихая заводь доперестроечных времен. С утра работала знакомая девка, Ниндзя симпатизировал ей, хотя никогда не приглашал с собой. Просто дарил то цветы, то конфеты. Коробка ассорти и теперь лежала у него в машине. Сейчас его знакомой не было. «Может, отлучилась в магазин… Или опаздывает!» Заправщик, инвалид-афганец — непроходящий свищ на ступне, — уже подходил. В руке он держал шланг.

— Привет!

Ниндзю тут знали.

— Как жизнь?

— Все нормально…

Набор фраз был постоянный. Он опустил стекло, передал ключ. Последние часы в офисе прошли нервно. Ниндзя, привыкший к савоновской вольнице, вернувшись с допроса, попал под колпак детектива из «Лайнса». Он вызвал Неерию:

—Хочу заправиться, как всегда, на Ленинградке. Игумнов возражает…

Ниндзя развернулся, ушел в глубь двора, предоставляя Неерии разобраться.

Верный пес! Ниндзю кольнуло: его «мерседес» в последнюю минуту заменили «вольво» охранно-сыскной ассоциации. За руль должен был сесть Игумнов.

—В чем вопрос?

Игумнов — все в том же кожане а-ля Марлон Брандо и фильме «Дикарь» — начал со второстепенного:

—Я должен отправить человека в синагогу, занять место. — Он балансировал между «вы» и «ты», взаимоотношения не были определены четко. — Пропуск я не получил. От Аркана ничего не поступает. Похоже, приглашение ему не понадобится.

Неерия молча протянул кусок картона. «Мединат Исраэл» — два слова большими буквами были отпечатаны по-русски.

— Это последний. Я ездил за ним в посольство. — Неерия искал взаимопонимания. Но Игумнов не мог себя переломить: он держался вежливо и не больше.

— Молящиеся будут в белых накидках…

— В таллитах…

— У нас будут такие же. В финале вам нужно будет накрыть не только плечи, но и голову.

— Это все?..

Ниндзя видел: Неерия теряет терпение. Счел за лучшее подойти:

—На этой заправке я всех знаю. Тридцать минут. И я здесь. Мне никого не надо.

Неерия не мог отказать:

— В порядке исключения. А в дальнейшем делать все, как скажет секьюрити…

— Я бы просил этого не делать… — Игумнов получил соответствующую инструкцию.

— Я уже решил. Когда он вернется, проследите, чтобы мне доложили…

— Это не моя обязанность. — Игумнов качнул головой. — Мне заплатили, чтобы я доставил вас в Иерусалим живым и целехоньким. И таким же вернул назад…

Ниндзя не дослушал, поспешил сесть за руль. Увел машину с глаз долой. За ворота.

Автозаправку буквально заволокло тополиным пухом. Было слышно, как наполняется бак. С Ленинградки, заглушая все, доносился одновременный шелест шин неостанавливающейся бесконечной автоармады. Звук льющегося бензина внезапно исчез. Было слышно, как инвалид закручивает пробку. В зеркало заднего вида Ниндзя наблюдал, как он разогнулся и захромал вдоль машины. Вместе с ключом инвалид нес газету. В последнее время кое-где для привлечения клиентов на заправках практиковали новинку — с ключами вручали свежий номер «Коммерсанта» или «Мегаполиса-Экспресс». Ниндзя приспустил стекло. На секунду газетный лист закрыл Ниндзе дома и деревья. В это же мгновение черный ствол вспорол газетный лист на уровне лба Ниндзи. И в тот же момент все было кончено. Ниндзя успел осознать это прежде, чем вылетела первая пуля. Белый язык пламени, вырвавшись из дула, вошел в мозг и там застыл вечным огнем. Инвалид затушил вспыхнувшую газету, оглянулся. Стрелявшего уже не было, он исчез под деревьями. Оттуда слышался звук отъезжавшей машины… Пистолет валялся у бордюра, инвалид не стал его поднимать. Свернул к ящику с тряпками, в масленую грязную рукавицу сунул свою добычу — пачку стодолларовых, аккуратно прикрыл ветошью… Потом пошел звонить.

По Ленинградскому шоссе тесно, отражаясь в сверкающих фюзеляжах, шел транспорт. Сбоку послышался вой милицейских сирен. Водители, мчавшие по Ленинградке, не очень-то на него реагировали. Едва-едва притормаживали. Война милицейских с бандитами из подвалов и чердаков переместилась в центр общественного присутствия — на площади, в банки, в метро. Велась демонстративно. Открыто. В реквизите тех и других появились одинаковые маски или вязаные чулки с прорезью на лицах, камуфляжи. Тротуары и переходы во время схваток были заполнены людьми. На публику воюющие стороны не обращали внимания. У бензоколонки выстраивалась цепь оцепления, менты никого не подпускали к машине, в которой произошло очередное убийство. Но Рэмбо был уже по другую сторону цепи. Взгляда на марку, на номер машины было достаточно. Ниндзя свисал, касаясь кровавым месивом приспущенного стекла дверцы, руки лежали на баранке. Ни одна пуля не попала в огромный бронежилет, которому Ниндзя был обязан своим прозвищем. Сбоку, у «мерседеса», в оперативно-следственной группе вместе с начальством Рэмбо увидел Бутурлина. Однокашник показался Рэмбо нахальнее и безразличнее обычного. Руководство главка в лице Толяна важно надувало щеки. Рэмбо перемигнулся с девицей у окошка бензоколонки:

— Кто его обслуживал?

— Валерка. — Она мотнула головой в сторону.

Молодой мужик в туфле с ортопедическим каблуком вытирал руки тряпкой. Он явно делал вид, что происшедшее не имеет к нему отношения.

«Ничего, Бутурлин его обломает…»

Рэмбо достал визитную карточку, положил перед девицей:

— Тут телефон. Наша фирма объявила вознаграждение за любой вид помощи…

— Я вроде видела тебя на Петровке! — Она удивилась.

— Это было давно…

— Только чтоб все по-тихому…

— Обижаешь!

С девицей вроде налаживалось.

—Меня не будет несколько дней — друг запишет.

— Я позвоню. — Она быстро глянула по сторонам.

— Только быстро решай… Тут, мне кажется, опасно.

— Рэмбо! — Полицейский репортер, подходивший к нему третьего дня у дома Нисана, объявился снова. Рация редакции оперативной информации, работавшая на волне Петровки, не подвела и на этот раз.

— Вновь убийство сотрудника «Дромита», и ты опять на месте! И конечно, совершенно случайно, чтобы встретиться с другом! Так?

— Пожалуй…

Репортер не спросил про квартиру Нисана, как давеча, она его больше не интересовала.

— Еще вопрос, но я хотел бы услышать определенный ответ. Как, по-твоему, что предпримут сейчас руоповцы? Бутурлин, в частности… В двух словах!

— Ну, тут не надо быть семи пядей во лбу… — Рэмбо спешил. Приближалось время выезда в синагогу. — Это просто. Кроме того, я знаю Бутурлина…

— А именно?

— Прикажет разобрать «мерседес» по винтику…

— Отлично! И десерт… Как тебе название репортажа: «Отстрел сотрудников фонда „Дромит“ продолжается. Неерия, как ты?..»

Вход в синагогу прекратили до приезда Охраняемого Лица. Теперь не пускали и обладателей посольских пропусков. Российская ФСБ, израильская Служба безопасности — Шабак, а может, разведка Шинбет, или как ее там, внутри помещения все взяли на себя. Израильский лидер из соображений безопасности приехал раньше срока — из молодых, крепкий, похожий на российского Шумейко. Говорил, энергично жестикулируя, но медленно. Очевидно, для тех, кто только еще изучал древний язык.

Трибуна находилась против центрального прохода. Два других прохода к амвону, или как он там назывался, шли симметрично по обе стороны, ближе к стенам.

Слушатели, в молитвенных белых с полосами накидках и в деловых костюмах, в круглых шапочках — кипах, стояли и сидели за длинными рядами пюпитров. Зал был высокий, в два этажа. На балконе, по обе стороны амвона, сидели женщины. Среди них выделялась абсолютно русской внешностю секьюрити «Лайнса», наблюдавшая ситуацию сверху. Рэмбо сидел в середине, у центрального прохода, в кипе, как и все, с белым в черных полосках широким полотняным кашне по плечам. Над головой израильского лидера на расписанном в условной манере нефе вились ветви библейских растений. Скрижали, поделенные на две половины, содержали десять коротких строчек.

«Десять заповедей…» Каждая начиналась двумя буквами: «НЕ». Рэмбо вспомнил две, которые отстаивала ментовка: «НЕ укради», «НЕ убий»…

Рано утром он и Игумнов изучали тут обстановку. Разговаривали с главным раввином и с русым бородачом в кипе, любителем детективов, как и его шеф.

Сейчас Рэмбо выступал в роли личного телохранителя. В случае неожиданной опасности требовалось выскочить в проход и, если пули израильских охранников и сотрудников ФСБ минуют его, успеть Неерии на помощь.

Неерия — в белой накидке — сидел справа от амвона. Кроме бухарского банкира, там занимали места еще несколько представителей крупного частного бизнеса, шеф-редактор «Еврейской газеты», сотрудники посольства, журналисты. Вроде ложи для почетных гостей…

Неерия вместе с другими заметными людьми московской диаспоры был уже представлен лидеру и теперь ждал сигнала.

За кулисами был второй выход.

В коридоре, за поворотом стены, не видимый сидящими в зале, тоже в таллите, в черной кипе стоял Игумнов, он должен был принять Арабова сразу после отбытия израильского лидера.

Рядом находился еще один сотрудник «Лайнса» — тоже в кипе и таллите, — он был одной комплекции с Неерией.

Представители израильской разведки и сотрудники российской ФСБ занимали узловые проходы.

Рэмбо присматривался к израильским секьюрити. Через несколько часов ему предстояло объявиться на их поле. «Тип в общем-то знакомый…» Высоченного роста, обеспечивающего кругозор, худощавые, коротке-стриженные. Недоверчивый взгляд, непрекращающееся поворачивание голов… «Рабина-то все равно вы просрали…» Телохранители что-то передавали коллегам за стенами молитвенного дома. От воротника к левому уху, сзади, тонкой змейкой сбегала крученая нить радиотелефона.

Присутствовали и свои — российские разведчики. Их Игумнов отлично себе представлял.

Выступление израильского лидера закончилось внезапно. Точнее, оборвалось. Прозвучало повсеместно известное за пределами Израиля:

—Шалом…

Задействованные в операции частные детективы «Лайнса» были начеку. Игумнов смотрел через проход на Рэмбо.

Один из израильских секьюрити неожиданно почувствовал взгляд, обернулся — светло-рыжий, похожий на тремингованного молодого эрделя. Они встретились глазами…

Президент ассоциации кивнул. Сотрудник «Лайнса», стоявший с Игумновым, спустил ниже, на лицо, таллит — он теперь был накрыт с головой, — повернулся, закрыл собой Неерию. По иронии судьбы это был Ротный, ревностный христианин, весьма прохладно относившийся к иудаизму. Задание Рэмбо ему претило, как и накидка, которую ему пришлось набросить. На «спасибо» Неерии он шепнул:

—Благодарите Рэмбо!

Израильский лидер уже шел по центральному проходу в окружении телохранителей. Собравшиеся, не переставая хлопать, поднялись с мест. Охрана Шабака и ФСБ снималась.

На Архипова, внизу, наступал час пик для охотившихсяза Неерией. Было ясно, что он исчезнет прямо из синагоги. Пока заказ на убийство снят не был, глава «Дромита» не мог больше появиться на людях. Положение осложнялось присутствием посольского персонала, кагэбэшного и дипломатического транспорта. Неерия сваливал вместе с Игумновым из внутреннего помещения через двор редакции газеты «Советский спорт». Там стояла «Вольво». Рэмбо выходил по центральному проходу. Закутанный в полосатый таллит Ротный, не поднимая головы, проталкивался следом. Следовало проскочить к дверям прежде, чем кто-то обратит внимание на оставленный у последнего пюпитра пакет со старыми ментовскими брюками и кителем…

После взрыва на Пражском радиусе в метро в Москве только еще начинали серьезно приглядываться к забытым вещам, тогда как в Израиле, в условиях арабского террора, каждый бесхозный предмет становился смертельно опасным…

— Хэфец хашуд! — Охранник у входа заметил подозрительный сверток. Народ толпой хлынул из синагоги.

Рэмбо включил радиотелефон, во время выступления лидера он оставался выключенным. Секьюрити, находившиеся во дворе редакции, просигналили: Игумнов и Неерия уже выбегали из черного хода синагоги, садились в «Вольво»…

Что-то происходило вокруг все эти последние дни. Генерал Гореватых не мог понять, что именно. Началось с испачканной испражнениями куска сорочки.

По роду прошлой деятельности Гореватых контактировал не раз с так называемыми отбросами общества, они не вызывали в нем ни отвращения, ни страха. По большей части, становились его агентами либо пребывали под колпаком.

Такое было впервые.

«Рассветбанк» постоянно находился в тени. За спинами собратьев по кредиту. Не рекламировался. Не подписывал обращений ни к властям, ни к оппозиции вместе с другими ведущими банкирами и промышленниками. «Рассветбанк» занимается финансированием объектов рыболовецких промыслов, главным образом Каспийского пароходства на линии Красноводск—Астрахань…

То, что тряпка с экскрементами направлена была не непосредственным исполнителям акций такого рода, не Юре, зитц-президенту, стоявшему формально первым номером, говорило о многом. Кто-то совершенно четко взял обратный след убийц Савона и вышел на организатора. «Не побрезговал лететь с дерьмом…» Гореватых был не из пугливых. Он не боялся ни «Белой чайханы», ни своих союзников из исламистски настроенной банды Мумина. Дело было в другом. Когда одного из команды берут на мушку, остальные тут же отстраняются и даже спешат его с д а т ь…

Серый и Сметана, безусловно, были противники непростые. Не исключалось, что ветер дул отсюда…

Бывшие коллеги пересылали ему агентурные материалы и сводки наружного наблюдения за Серым. В начале года Серого видели в непосредственной близи от банка. Вор самолично без сопровождения на огромной скорости проскочил мимо на мощном своем «Харлее-Дэвидсоне».

Гореватых заранее был готов к тому, что он, и только он сам должен обеспечить свою безопасность. Ни начальник службы безопасности «Рассветбанка», ни второй круг охраны — Фонд психологической помощи Марка Галдера, сиречь Кудим.

Гореватых еще раньше приступил к созданию еще одной автономной, подчиненной ему лично, секретной линии обороны. Экс-начальник одного из главков, в свое время ему лично обязанный, путем несложной комбинации вывел на него некий комитетский кадр, легендированный как сотрудник президентской охраны из ближнего зарубежья. С ним беседовала высокооплачиваемая помощница Гореватых, сам генерал имел возможность слышать разговор и видеть посетителя на экране монитора. Живой, весьма обаятельный молодой человек, стройный, беловолосый, не поднимал глаз на собеседницу. Он назвался Ивановым. Помощница-секретарь, которую Гореватых самолично за огромную — третью по величине — зарплату в фирме переманил из Общества культурной связи с зарубежными странами, была из бывших — много лет прожила с мужем в Египте, владела стенографией, языками. Она, несомненно, была находкой в смысле деловых качеств и роли в создании имиджа фирмы. В короткую беседу она вложила максимум обаяния и усилий.

— Пожалуйста, немного о себе, чтобы я могла наилучшим образом представить вас шефу… Вы давно в Москве?

— Три месяца. С женой развелся. Снял комнату в Одинцове. Пока не прописан. В прошлом какое-то время проработал в милиции…

— Уголовный розыск?

— Наружная служба. Старший лейтенант. До этого недолгое время в президентской охране. На Кавказе, в «горячей точке». И в Москве охранял его. Точнее, его персональный вагон. В гостинице с ним находились другие…

Помощница была вся неподдельный интерес и внимание.

— И в Москве тоже охраняли Первое Лицо?

— Ну да…

Иванов назвал несколько имен. Гореватых, отключивший все телефоны в кабинете, внимательно слушал.

— Как интересно… — Секретарь была удивительно органична. У нее было преимущество воспитания и рода, не менее двух столетий поставлявшего дипломатов сначала русскому, а затем и коммунистическому престолу. — У меня как раз несколько свободных минут. Могу предложить вам кофе?

— Буду благодарен. Вам действительно интересно?

— Безумно! Я вам сказала… — Никто еще не слушал его версию с таким вниманием.

—Вам, конечно, пришлось пройти подготовку…

— Я был на специальном семинаре. Меня оформили как частного детектива…

— На редкость интересно. У нас ведь банк — бумажки, счета… Спецсеминар — это профессионалы, разведчики?

— Из нас готовили водителей-секьюрити. При этом постоянно напоминали про случай с нападением террористов на Шлейера…

Гореватых в кабинете внимательно слушал. Он знал эту историю, в комитетской школе ее любили повторять новичкам. Водитель-секьюрити Ганса Шлейера оказался на высоте. История эта обошла всю прессу.

«Не оттуда ли он ее взял, чтобы сделать своей визитной карточкой? И Иванов ли он?»

Что-то в нем, определенно, было для дела, которое генерал думал ему поручить.

«Надо только все как следует проверить. Слепой теряет палку всего один раз».

Генерал дал ему возможность договорить, нажал на звонок. Секретарь извинилась:

—Меня вызывают. Оставьте, пожалуйста, ваш телефон. Может, что-то для вас будет. Я обязательно позвоню.

То, что Иванов предлагал свои услуги в качестве секьюрити, а не киллера, его не смутило. Телохранители и убийцы испокон веку были двумя сторонами одной медали. Гореватых проверил Иванова сам, не поручив кандидата ни службе безопасности, ни Фонду психологической помощи Галдера, ни секьюрити «Рыбацкого банка». Где бы он ни находился, у него всегда хватало средств на личную агентуру. Он практиковал это во всех странах, где работал по линии Первого Главного управления, и потом — по культурным связям с зарубежьем. В Швейцарии — в Иллигхаузене, в кантоне Тюринген — на Кипре, в Южной Америке. Со своими закордонными помощниками он и сегодня поддерживал достаточно тесные отношения, но теперь они были иными, дававшими возможность заработать и ему, и им. И еще группе влиятельных людей наверху.

Проверка Иванова показала: «В Москве без прописки и связей. Жилье снимает. Не судим. Начинал в бывшем КГБ СССР на охране правительственных дач. Уволен по сокращению. Имеет лицензию частного охранника. Сопровождал девиц легкого поведения в дальнее зарубежье. Разведен. Ребенка воспитывает теща, отца не подпускает. Деньги на ребенка присылает дочь…»

«Чем не киллер?» — рассудил Гореватых. Через пару недель генерал позвонил ему. Он не назвал себя, и номер аппарата, с которого он звонил, не высвечивался. О встрече договорились быстро.

—На площадке у памятника писателю Александру Фадееву. Миусы…

Генерал подхватил его в машину по дороге. Проезжая по Садовому, притормозили. Разговаривали в кафе недалеко от Планетария — забегаловке, где Гореватых никогда не видели и никто не мешал. Он, с понта, занимался перегоном автомашин на линии Антверпен—Кунцево, подбирал водителей и секьюрити. Разговор был ни к чему не обязывающий, дружеский. Иванов снова предъявил промышленника Шлейера с «Красными бригадами» — свою визитную карточку. Гореватых заметил дружелюбно-весело:

—Лучше бы Шлейер гонял на мотоцикле. Может, сохранил бы жизнь…

Иванов необъяснимым, почти звериным чутьем уловил мгновенный напряг собеседника:

—Мотоцикл не панацея… Когда идет охота на дичь, ей не спастись…

Гореватых приехал в офис рано. Предупредил секретаря:

—Ни с кем не соединять. Возьмите звонки на себя…

Секретарь мгновенно уловила его состояние:

—Я заварю вам отличный чай. У меня еще сохранилась египетская заначка…

Утренняя дерьмовая находка в почтовом ящике была достаточно серьезным поводом для размышлений. «Рассветбанк» был завязан в крутой игре, которая была разбита на ряд этапов. Сейчас был период жесткой конфронтации с «Белой чайханой» и их представителем в Москве — фондом «Дромит». Союзниками «Рассветбанка» на этом этапе выступали московские авторитеты Сметана и Серый. Именно они, а не «Рассветбанк» становились мишенью своих коллег, объявивших себя так называемой российской мафией, собиравшейся в эти дни на суд в Иерусалиме. В дальнейшем союзников предполагалось резко сменить, получив за это дивиденды с нынешних своих противников. Сегодняшние враги автоматически становились союзниками, как только «Рассветбанк» своими руками расправился с их врагом — в частности с Серым… Такова была стратегия. Самое рисковое было на нем — на Гореватых. Юра, президент, осуществлял чисто представительские функции. Ездил по миру, фотографировался, совершенствовал английский. Он же, Гореватых, будто и не оставил комитетскую службу. То же начальство, те же коллеги, подчиненные… Были, правда, у него теперь и собственные счета за рубежом, и достаточно большие, но была и новая ситуация, и руководство с этим считалось. Комиссионные шли и на их личные счета тоже — было хорошо всем. Вроде разумного эгоизма Чернышевского…

Служба стала не менее опасной, чем прежде. Время, когда противниками да и союзниками были такие же, как он, разведчики-профессионалы, ушло. Их заменили уголовники. Разборки происходили и в России, и за рубежом. Иногда, если компромисс становился недостигаем, с наиболее упертыми из криминального мира происходили несчастья — их находили убитыми, взорванными в собственных машинах… Однако предпочтение отдавалось переговорам. Суд мафии, готовившийся заседать в Иерусалиме, требовал вернуться к существовавшему в Москве первоначальному положению, угрожая персональными санкциями. Приглашение на суд было направлено в «Рассветбанк» в виде частного письма. «…Израильское „савланут“, или „терпение“, дает возможность обо всем договориться…» Адресат щеголял ивритом. В незатейливых филологических изысканиях скрывалась плохо завуалированная угроза… «Жизнь» на языке Библии имеет только множественное число. А «смерть» существует и в единственном, и не в женском, как на Руси, а именно в мужском роде.

«Но ничего: мы и сам с усам…» Система нанесения превентивных ударов и физического устранения была разработана заранее. Теперь вступила в фазу претворения. Гореватых снял трубку, набрал знакомый номер:

— Чем обрадуешь?

— Того, что прибыл из Лондона, оставили в Серебряном бору ментам. Охрана дачи была предупреждена… Но вы их знаете, ваньков… Короче: ушел!

— Ищи! Что за дела!

— Уже нашел. В Израиле. Видели в аэропорту Бен-Гурион.

— Отлично. А что с водителем?

—На рассвете за ним приехали от Бутурлина.

«Просрали. И Жида, и Ниндзю…»

— В Замоскворечье поработал экскаватор. Все повалил, покрушил. Некоторые пострадали. И серьезно. В том числе начальник службы безопасности, бывший начальник главка…

— Ну, умнички. Поправляйте! Удачи…

Действия на других направлениях оказались более успешными.

Негромкий взрыв на Рэхов Агриппас, под дверями «Ирина, Хэлена-турс», в Иерусалиме, прогремел ночью. Сработавшее взрывное устройство, случись это в Москве, было бы отнесено по классификации российских спецслужб к разряду СВС — «самодельные взрывные устройства». К ним причислялись заложенные в пакеты из-под молока, сока, в коробки из-под обуви тол, тротил… В среднем ежегодно по России гремело до шестисот криминальных взрывов, в том числе только в Москве двадцать—сорок терактов с применением взрывных устройств, в основном армейского образца — гранат «Ф-1», «РГД-5». Случались, впрочем, и более мощные — с использованием противотанковых, противопехотных мин… Они шли в ход при конкретных заказных убийствах. Спецслужбы России до чеченской кампании, до взрыва в метро относились к СВС несерьезно.

В Израиле уже прошел страшный взрыв в автобусе 18-го маршрута, и народ был достаточно напуган. В условиях постоянной угрозы арабских террористов «Хамаса» и «Исламского джихада» реакция на сообщение о хлопке на лестничной площадке перед «конторой русских» была иной. Оперативная группа военной полиции во главе с офицером и специалистом-минером тотчас выехала на место, блокировала здание. Жители были немедленно эвакуированы с помощью пожарных лестниц, движение на Рэхов Агриппас перекрыто. Умный робот двинулся к оставленному кем-то пакету с мусором. Только потом на место поднялся минер…

Взрыв, как оказалось, был организован с помощью петард, какие можно купить на каждом углу. Полиция не исключала озорство детей. Хозяйки офиса — бывшие санкт-петербургские дамы, — когда им об этом сообщили, молча согласились.

—Да, да… Спасибо.

Сами они ни секунды не сомневались — то, что произошло, была первая акция устрашения. Их предупредили… Бывший санкт-петербургский, ныне израильский стряпчий приехал на этот раз в Иерусалим не один. В «Ирина, Хэлена-турс» его сопровождал долговязый решительный господин, похожий на молодого Александра Розенбаума. Внешность гостя не оставляла сомнений в роде его занятий. Как большинство профессионалов, высоченный, чтобы видеть поверх голов, коротко стриженный. Одет гость был неброско — брюки, сорочка. В руке пелетелефон. Из-под закатанного рукава на кисти виднелась блеклая выцветшая татуировка — деталь колючей проволоки. Стряпчий представил его дамам:

—Голан…

Израильтяне, от дворника до генерала, не пользовались фамилиями, не говоря об отчествах. Гость распространил резкий аромат «агува брава». Жидкость после бритья, настоянная по крайней мере на двух видах дезодорантов с одеколоном, — «дерзкая вода», — привлекала крутых израильтян, вышедших из престижных боевых частей.

—Похоже, мы у них под колпаком…

Стряпчий не имел от него тайн.

— Я посажу тут охранника… — Русский язык его был с акцентом, как оказалось, он его специально выучил. Никто из его родителей, марокканских евреев, не жил в России.

— Одного охранника?! — Женщины были менее дипломатичны. Смотрели трезвыми глазами. — Это новые русские! Банкиры! В России в банках всегда стоит вооруженный милиционер!..

—В Израиле избегают вооружать охрану банков. — Голан достал сигарету. — Разрешите? Могут пострадать люди.

Он поднялся к окну. Через дорогу на третьем этаже в магазинчике висели свадебные наряды. Заметить их можно было, только задрав голову на противоположном тротуаре. Или отсюда, из «Ирина, Хэлена-турс». Гость заглянул вниз. Манекен у входа — стройная блондинка с проваленным носом — у манекенов самым уязвимым местом почему-то всегда были носы — приглашал в магазин женской одежды. Ранняя дама в брюках с бахромой вела на прогулку афганскую борзую — курчавую, с такой же бахромой. На улице было тихо. Стряпчий пояснил:

—Голан — глава сыскного агентства «Смуя-секьюрити». Он также один из руководителей Союза частных сыщиков — «Игуд хокрим пратим бэ Исраэль». Он охранял итальянского премьера Бирлускони. Ван Бастен, Клаудиу Шиффер… Это все его клиенты. Он наш консультант по безопасности.

Блондинка заинтересовалась:

— «Смуя-секьюрити»… Большая фирма?

— Я не держу постоянных детективов.

— А как же?

Голан затянулся сигаретой:

—При получении заказа я решаю, сколько мне понадобится секьюрити, такси, машин… Может, вертолетов. Вообще, расходы. Сейчас я как раз это выясняю…

Вторая дама спросила серьезно:

— По-вашему, нам что-то грозит?

— Будем надеяться, нет… Вообще-то я жду приезда известной московской бригады…

Его собеседницу словно током пронзило.

— Вы серьезно?

— Конечно! По моим данным, сегодня она на Кипре. Кроме того, я жду главу Московской охранно-сыскной ассоциации. Он должен перетолковать обо всем лично…

Из Информационного центра «Лайнс»:Свидетельствует пресса:

«Кипр —райдля… скрывающихся от правосудия.

Перед службами безопасности острова стоят серьезные проблемы, так как он потихоньку становится прибежищем людей, которые либо скрываются от правосудия, либо приезжают с целью чего-нибудь натворить…»

(«Русский курьер», Кипр.)

«Один из путей отмывания грязных денег в Израилеидет через Кипр, где зарегистрировано много русских фирм, которые якобы занимаются экспортом-импортом,а на деле контрабандой денег. На улицах Лимасола иНикосии всюду встречаются типы из русского преступного мира. В последнее время власти Кипра предприняли ряд мер для очистки острова, но не изменили удобного правового положения относительно регистрациифирм и валютных операций. Арабская газета «Аль-вотан Эль-араби» утверждает, что Кипр не только центр финансовой мафии, но и сделок по контрабанде оружия инаркотиков. Число фиктивных фирм на Кипре исчисляется более чем 3-мя тысячами».

«Один из крупных чиновников израильского банказаявил: «Проблема заключается не только в перевозке наличных крупных сумм в чемодане или в контейнере с личными вещами репатриантов, но во внесении в банкикрупных сумм фирмами, зарегистрированными на Кипре… Израиль превращается в прачечную для черного капитала русской мафии…»

В Ларнаке оседал туман. От взлетных полос поднималось тепло. Незаметно рассвело. Утро так и осталось туманным. Кипр встретил прилетевших из России внезапно павшей тишиной моторов, гладью гудрона под ногами. За прозрачной чистотой стеклянных дверей аэропорта виднелись такие же чистые аккуратные холмы. В тишине и покое. Для многих пассажиров Кипр не был последней точкой маршрута. Из соседнего Лимасола отправлялись караваном большие шумные паромы с заходом на Хайфу, с возможностью однодневного посещения Иерусалима… Большинство вывозимой валюты шло морем. Варнава и сам не раз направлялся заряженный. Сегодня же он был сам по себе. В том же самолете была еще братва. Вместе с Варнавой в бизнес-классе летел Кудим.

— У меня сегодня юбилей. Год назад я тут регистрировал брак… — Кудим неожиданно разговорился.

— Сложно, если нет гражданства?

— Десять минут. Присяга на Библии. Обмен кольцами. Получение документа…

Варнава проявил интерес:

— Дорого?

— Сто пятнадцать кипрских фунтов, еще тридцать пять переводчику. Еще за две копии, заверенные министром по четыре… Смешные расходы. Ты сейчас в Никосию?

— Друг у меня. Должны встретить…

— В Никосии увидимся.

На выходе к ним присоединился Туркмения. В аэропорту их дороги расходились. Кудим собирался в отель, к знакомым. Он не только вступил тут в брак, но и отлеживался тут на тюфяках не один раз, ограничиваясь осмотром средневековой крепости и лимасольским Музеем пресмыкающихся. Туркмения отдыхал по полной программе: храм на месте рождения Афродиты. Пафос с катакомбами. Центральный Кипр, монастырь, где начинал послушником будущий архиепископ Макарий… Кудим простился дружески. Для связи передал каждому визитку отеля на площади Платес Лафтериас. В центре. Варнава оставил телефон своего кипрского кента. У Туркмении тоже был маячок.

— Бывай!

Кудим прошел паспортный контроль, махнул рукой из зала, в котором почти не было пассажиров. На стоянке стояло много машин. Варнава сверил по бумажке: «MD-561… Она!»

Банки закрывались рано. Была суббота. В центре Никосии, между Онасагору и Лидрас, в одном из банков Варнава поменял американские доллары на местные фунты. Александр, встречавший его в аэропорту, был из русских, обосновавшихся на Кипре, большого собственного дела у него не было — таскал на подработку из России то девчонок, то рабочих; давал временную крышу приезжавшим, вроде Варнавы. Александр планировал обед в горах Тродос, в курортном местечке Педулас.

—Для начала подкрепимся…

Рейс был ночной, Варнава чувствовал, будто угорел. На площади, по соседству с оккупированной турками частью острова, стояли столы. Никосия была залита нежным нежарким солнцем.

—Мезъэ… — Варнава заказал, официант записал. Александр добавил пивка Варнаве и для себя пепси. Обед растянулся: мэзъэ было в сущности долгой переменой блюд — шашлыки, грибы, говяжья жареная печень, улитки…

—Ты надолго? — Александр заодно работал на российскую и кипрскую криминальную полицию.

— Поживем — увидим. Я, пожалуй, не поеду в Тродос. Устал.

— Пляж? Писсури?..

— Тихое место на берегу.

— Опять «София»?

Пансионат «Святая София» — русская кухня, морские Купания — был из тихих, малопосещаемых. Варнава знал историю заведения. Расположенный на берегу, вдали от конкурентов, пансионат несколько лет назад был одним из преуспевающих. Днем он привлекал приезжавших на пляжи, а по вечерам его наполняли английские офицеры с военной базы, находившейся неподалеку с незапамятных времен. Офицеры приезжали шумными компаниями на джипах и собственных машинах, иногда в сопровождении прибывших из Англии близких. Играла музыка, все столики были заполнены. Всюду слышна была английская речь, смех. Хозяин — киприот, много лет работавший в Южной Африке, и его жена едва успевали обслуживать гостей… Беда приключилась внезапно. Вечер заканчивался. Гости уже начинали разъезжаться, когда жена английского офицера хватилась своего пятилетнего сына, он постоянно вертелся на глазах, таскал за хвосты дворняжек, в изобилии бродивших вокруг… Мальчика не было. Волнение матери передалось гостям, забегали с фонарями. В полусотне метров в темноте шумело море. Стали кричать, ребенок не отзывался… Кто-то побежал вокруг дома, за кирпичной кладкой душевой установки находился глубокий старый подвал, в который вел люк. В этот вечер крышка люка оказалась кем-то сдвинута. Принесли фонарь. На камнях внизу лежало тело мальчика, он разбился насмерть. Был шумный процесс. О нем писала вся кипрская пресса. Суд не нашел вины хозяев ресторана. В первую очередь в случившемся обвинили мать, оставившую ребенка без внимания. Тем не менее «Святая София» сразу утратила большую часть своей привлекательности для гостей. Первыми ее оставили офицеры английской базы, а потом и кипрская клиентура. Через короткое время чуть дальше по берегу, за пляжем, появился еще ресторан, быстро переманивший посетителей… Варнава уже бывал тут. Его привлекали одиночество и тишина. Кипрский приятель уехал, пообещав появиться с утра.

Весь этот день Варнава проспал, только к вечеру покинул номер, отправился к морю. Пологий пляж заходил довольно далеко. Там, за камнями, можно было поплавать на глубине. Вернулся он уже на закате. Тихо играла музыка. Ресторан был безнадежно пуст. Начинало темнеть. С десяток столиков на площадке перед входом были накрыты белоснежными крахмальными скатертями. Горели разноцветные огни. Неба не было видно, над столиками стлались закрывавшие его виноградные лозы. По шоссе проносились машины. Варнава прошел к себе, принял душ. Устроился в кресле. Собираясь ужинать, полистал местные газеты: «Русский курьер», «Вестник Кипра». «Чеченцы переезжают на оккупированную Турцией часть острова», «Недвижимость на продажу: дома, виллы, отдельные здания… Для дальнейшей информации и показа вашего дома мечты звоните нам!». Варнава взглянул на цены. «Считай, даром!» Он потянулся за «Известиями». Это был кипрский выпуск. Тут было все то же: «Бизнес на Кипре. Руководство для иностранных инвесторов. 120 страниц…», «Конкурс на должность преподавателя в русскую общеобразовательную школу…». Внезапно ему бросилось в глаза набранное жирно: «УБИТ».

Это был раздел «Новости из России».

Заметка называлась: «Отстрел сотрудников фонда „Дромит“ продолжается. Ау, Неерия!»

Варнава просветился.

«…На третий день после убийства председателя Совета директоров фонда „Дромит“ Нисана Арабова УБИТ его 36-лстний шофер-секьюрити. Убийство произошло, когда водитель «мерседеса» находился на автозаправочной станции. Судьба преемника Нисана — Неерии проблематична…»

Варнава был трезв как стеклышко, но этому состоянию подходил предел. Он просто тянул время.

Заметка в «Известиях» встревожила…

Он вспомнил разговор с Жидом в Лондоне, в аэропорту. Говорили о чеке на швейцарский банк, о том, как их возьмут.

— Кто-то прилетит в Женеву, — заметил Варнава. — Переведет валюту на счет другой фирмы. И — не найдешь концов…

— Концы есть, Варнава. Вы все связались с другой мастью. Это не воры. Они вас всех угрохают. А знаешь, кого уберут первым?

— Нет.

— Шайбу! Он много знает и ни к чему не способен! Потом Савона или тебя!

«Вот тут и подумаешь, как быть…»

Варнава достал — записную книжку «Международная конференция по безопасности Харрингтон—Килбрайд. Лондон». Он возил ее для отмазки, ни разу не сделал ни одной записи. Вынул «паркер». Написал в начале листа:

«В полицию. Для передачи в РУОП подполковникуБутурлину.г. Москва, Россия».

Писать подробно он, однако, не стал. Доверять бумаге было опасно. И возможно, преждевременно. Все-таки вывел то, что пишут в таких случаях: «Если со мной что-то произойдет…» А дальше — как ему это представлялось: «Кинули „Дромит“ на чек 3 000 000 баксов. При мне… — Варнаве не хотелось, чтобы он и в посмертном письме помянут был как жулик. — Сейчас убирают тех, кто знал. Концы у вора Афанасия в Бутырке. В Фонде психологической помощи сидит Кудим… В Фонде хранится наркота в ампулах…»

Варнаву понесло. Он уже мешал кислое с пресным: «…Кудим лично убил Арабова…»

Настоящую фамилию Кудима Варнава не знал. Но зацепка существовала: невыдуманные подробности венчания, суммы, выплаченные переводчику и за бумаги, заверенные министром, о которых Кудим вспомнил.

Варнава приписал: «Кудим год назад венчался в мэрии в Никосии…»

Он сунул письмо под огромный двуспальный матрас. Теперь, если что-либо случится, полиция Кипра и РУОП будут знать, с кого начинать. Как человек основательно потрудившийся и заслуживший поощрения, Варнава вышел в ресторан. За столиками на площадке перед входом по-прежнему никого не было. Белоснежные накрахмаленные скатерти казались тяжелыми. Виноградник над головой был искусно подсвечен. К ночи стало ветренее. Хозяйка — русская, приехавшая из Перми, поставила перед Варнавой огромное мясное блюдо, бутылку водки, вина, маслины, кипрский салат. Ушла, пожелав приятного аппетита.

Разноцветные лампочки, накрахмаленные скатерти, накрытые столики для гостей будили знакомые картины откуда-то из самой глубины воспоминаний. Переезд сельского детского дома, смятение на зимнем полустанке. Первый в жизни гудок электровоза. Столы в физкультурном зале на Новый год…

Тихо играла музыка.

Сын хозяев, русский мальчик, что-то строгал. Варнава очень скоро взял еще бутылку водки.

—Развязывайся с Савоном! — советовал Миха. — Савон между Сметаной и Серым, с одной стороны, и «Белой чайханой» — с другой. Он думает, что в междуусобке отхватит «Дромит»! Херня! Есть банк, от него идут щупальца во все стороны…

Ближе к полуночи стало прохладно. К ресторану все же подъехало несколько машин, появились компании. С шоссе донесся звук тормозов. Из-за кустов подошла странная пара. Парни, по-видимому, подкуренные. Светлые — немцы или скандинавы. Держались за руки. Один — пониже ростом, грузный, в кожаной, с бахромой куртке и таких же брюках, подойдя, что-то сказал. Варнава не понял, отстраняюще показал ладонью:

—Проходи…

Парни сели за его спиной. Варнава почувствовал себя неуютно. Он пожалел, что приехал на берег один, что не оставил с собой приятеля с машиной. Большая часть площадки под разноцветными фонариками, свисавшими вместе с гроздьями винограда, была все еще пуста. Мальчик хозяина бродил между столами. Женщина приняла заказ у парней, принесла Варнаве еще бутылку, поставила на стол:

— От гостей… Они хотели с вами выпить.

— Я не хочу. Они мне не нравятся.

— Вы можете их обидеть. Просто обернитесь, сделайте вид, что благодарны…

Но Варнава уже погрузнел. Не слышал. Вино все же выпил. Поднялся. Туалет находился позади ресторана. Варнава прошел через центральный зал, хозяева возились в подсобке. Когда он огибал центральную часть, свет во дворе внезапно погас. Варнава услышал сзади тихие шаги… Страшный удар в затылок буквально потряс! Тысячи игл впились ему под череп. Он упал… Варнаву хватились не сразу. Решили, что ушел спать. Тело извлекли из подвала лишь наутро. Люк подвала оказался сдвинут. Приехавшая на место полиция констатировала: «Превысивший допустимую норму алкоголя гость из России, идя в туалет, сбил ногой крышку люка и сверзился вниз на каменный пол…»

— Ниндзя погиб! — К Бутурлину с ходу ворвался Толян. — Его успели допросить?

— Не удалось…

Время откровений закончилось по-настоящему еще в конце восьмидесятых, при министре Федорчуке, когда Комитету государственной безопасности СССР официально вменили в обязанность оперативную разработку сотрудников милиции. Разрешили вербовать среди них агентуру.

— Выходит, остаются те показания, которые нам переслали.

— Да, выходит… — Бутурлин вернулся к прежней своей тактике. — Ты был прав. Нисан положил глаз на жену Ковача…

Заказное убийство банкира переводилось в разряд бытовых. Толян успокоился:

— Провел он тебя, прохвост, хотя и нехорошо так о мертвых!

— Да. Что на Коллегии?

— Подвели итоги по жалобам-заявлениям… Тебе сунули выговорешник. И меня не забыли: «Обратить внимание…»

С выговорешником было ясно. «Вчерашний несанкционированный набег на мотель! Или то, что не сразу отдал Афганца…» Других причин не могло быть. Пару недель назад он без замечаний прошел аттестацию. Все было положительно: «Зачислить в резерв на выдвижение…»

—Поговорим потом… — Толян убежал.

Обмозговывать происходящее было некогда. Позвонил старший опер — он вместе с гаишниками на площадке осматривал «мерседес» после убийства Ниндзи.

—В бампере сто пятьдесят ампул…

Методики определения синтетического наркотика долгое время отсутствовали, поэтому сбытчики ампул для внутривенных инъекций первое время к уголовной ответственности не привлекались. Лишь спустя годы удалось установить, что в перепаянных стеклянных контейнерах сбывается запрещенное для применения на людях чрезвычайно сильнодействующее наркотическое средство, в пять с лишним тысяч раз превосходящее по своей активности обычный морфин. Почти одновременно с поступлением наркотика из заграницы стало известно о появлении его отечественных аналогов, поставки которых быстро приобрели крупномасштабный характер. Розыскные мероприятия долго не давали никаких результатов, и только примерно года через три в Москве были задержаны организатор и непосредственные исполнители — молодые химики Московского и Казанского университетов, Московского химико-технологического института — победители и участники школьных международных, всесоюзных и республиканских химических олимпиад. В химической лаборатории общеобразовательной школы в Волжске был изготовлен фенадоксин, а в Уфе эторфин и метадон. «Расстрелянный в своем подъезде начальник службы безопасности „Дромита“ Мансур родом из тех мест…» По оперативным данным, там было синтезировано концентрированного раствора и сухой фракции триметилфентанила достаточно для изготовления не менее тысячи с лишним годного для употребления наркотика. Бутурлин задумался: после гибели Мансура, Ковача, Шайбы и других — связанных напрямую с ампулами триметилфентанила — им оставался один путь.

«Барон! Пал Палыч…»

Он позвонил Савельичу:

— Что Пал Палыч?

— Звонили: везут!

Генерал появился в кабинете снова. Постоял. Он словно забыл, зачем ему понадобился Бутурлин. Бутурлин тоже ни словом не обмолвился о задержании Барона.

—Да! — Толян вспомнил. — Следователь звонил: ему нужен Неерия Арабов. Он не за границей? И Рэмбо нет тоже…

Рэмбо ввалился в глубь «мерседеса» на заднее сиденье, Потащил за собой Ротного, так ни на секунду и не сорвавшего с головы иудейский молитвенный плащ. Водитель, бывший капитан наружки, секьюрити Рэмбо, держал двигатель на малых оборотах.

—Гони!

Улицу Архипова уже перекрывали. Ни «мерседес» «Лайнса», ни машин преследователей отрезать не удалось.

— Ты как, Ротный?

— За эту накидку Господь еще накажет! И ихний, и свой!

— Не каркай!

Первым за «Мерсом» погнал стоявший напротив синагоги «Опель», в нем даже не маскировали намерений. Машины вплотную, одна за другой, выскочили на Маросейку. Отсюда обоим водителям предстояло показать — кто из них чего стоит… Где-то сбоку возникла «Вольво», еще «Жигуль». К «Опелю» прибыло подкрепление… Для начала следовало уйти от погони. Капитан и Рэмбо знали, где они обманут чужую наружку. У каждого разведчика, у капитана тоже, были в заначке несколько заветных «проходняков», где железно можно было уйти. Ближайший из облюбованных еще на службе там находился в районе Савеловского. Приближаться к нему следовало осторожно: в машине сзади мог сидеть такой же профессионал, коллега… Разведчики держали «проходняки» про запас; о них спрашивали на аттестации. Увольняясь, разведчики передавали их друг другу, дарили, обменивали… Лучше всего было вначале проскочить мимо и лишь потом выскочить точно на место. Капитан еще покрутился по Верхней и Нижней Масловке, Башиловке…

Сейчас все должно было решиться! Капитан внезапно вырвался на Бутырский вал. Впереди был Савеловский вокзал. Тут начиналась эстакада. Внизу, под эстакадой, площадь пресекал поперечный поток транспорта. Там ждала вторая машина. Они уже вырвались на эстакаду. Сбоку в самом начале вниз на площадь сбегала узкая лесенка. Водитель резко притормозил. Вторая машина была на месте. Рэмбо ждали.

— Пошел! Удачи!

— Пока!

Рэмбо выскочил из машины. «Мерседес» с капитаном, с Ротным в полосатом молитвенном плаще рванул вперед. Они должны были еще с час таскать за собой хвост по Москве.

Неерии Арабову оставалось только положиться во всем на детектива. Рэмбо сказал:

—Не беспокойся. Об этом месте никто не знает. Охранять будут мои друзья. В назначенный день тебя и Игумнова доставят в Шереметьево к самолету…

Они гнали по незнакомым Неерии улицам и проспектам. Конечная точка маршрута была ему также неизвестна. Он пробовал запоминать. «Костомаровский… Слева какой-то клуб, храм справа. Трамвайные пути. Большая Андрониковская… Венок на обочине. Место дорожной аварии… Нижегородская… „Финская мебель…“

И всюду один и тот же провожающий их щит рекламы: трое американцев за покером. Вызывающие доверие мужественные лица. Дымок сигарет… «Аромат Америки».

Перед выездом позвонил участковый инспектор: на его участке находилось казино.

—С вашим советником несчастье. Был пьян. Стал играть на даму с иностранцем. Проигрался. Просил отсрочку. Ему отказали… Там было личное. Короче: ему, видимо, дали пистолет с одним патроном. Он вышел в туалет и…

— Где он сейчас?

— В морге для неопознанных. Я только сейчас получил данные о нем. У него есть родственники? Кому выписать постановление?

— Мне, Неерии Арабову…

Начальник службы безопасности Воробьев после наезда на «Дромит» лежал в больнице с переломом позвоночника.

Неерия сидел, прикрыв нежное мальчишечье лицо.

«Нас вытесняют из состава учредителей… Фонд перейдет под московскую крышу… Если обращение «Белой чайханы» в Иерусалиме не встретит поддержки…»

Рэмбо летел в Израиль подготовить его визит.

—Ты бывал там? — спросил Неерия накануне. Рэмбо смутился. Это случалось с ним нечасто.

Он прожил десять дней со своей командой в «Рамада-Континентале», в Тель-Авиве. В первом ряду отелей у моря на набережной. Пляж, ресторан. Выставка «Секьюрити». Встречался только с частными детективами, главами Агентств — Голан, Миша, Шуки… Полная конфиденциальность. Никуда не выходил. Ни храма Гроба Господня, ни Стены Плача. Отсыпался. Ничего не видел.

— Считай, не был…

— Зачем же ездил?

—Взглянул на их подготовку по борьбе с террором. Опять же Средиземное море… Вообще-то отдыхать я лечу в другую сторону!

«Тунис. Хаммамет, „Шератон“. Слоненок, берущий у гостей бананы и доллары…»