Отстрел

—Чего ты хочешь, Рэмбо?

—Свой небольшой самолет. И отпуск!

Неерия не заметил, как выехали из столицы. Задремал. Проснулся за Москвой. Поселки из кирпичных вилл. Деревни. Мир некрашеных изб. Выцветшие заборы, соединяющие соседние избы…

«Песье…»

Неерия был грустен. Предполагалось, что, кроме прочего, тут была замешана и некая молодая особа, работавшая в «Дромите». Ее уже несколько дней не было в Фонде и дома.

Радиотелефон сработал. Игумнов снял трубку, передал Неерии. Звонил Рэмбо.

—Там, куда ты едешь, — Рэмбо не назвал место, — тебя ждет кто-то из близких тебе людей…

Неерия понял: речь шла именно о ней!

—Спасибо. Где ты?

—Думаю, что ночевать буду под другими звездами.

Арабов успокоился. Слежки не было. Впереди были Спасо-Клепики. Рязанская область. Новые русские — бывшие первый и второй секретари райкома — друзья Рэмбо — уже дали команду готовить сауну и коттедж для банкира, его подруги и секьюрити.

Барона провели от машины во двор. Бутурлин видел его сверху в окно из кабинета Савельича. Сбытчик синтетического зелья оказался молодым, грузным, с борцовской шеей. В кабинете он сел у приставного стола, напротив Савельича — тоже не обойденного массой. В кабинете сразу стало негде повернуться. Бутурлин держал в руках фотографии Барона, нынешнюю и сделанную несколько лет назад. На той Барон выглядел тонкошеим, худеньким. «Поменять даты и использовать как рекламу диеты…» На столе перед Савельичем лежали сто пятьдесят ампул триметилфентанила, обнаруженные в «Мерседесе».

— Давайте знакомиться…

— Давайте…

Барон растерялся. Он не мог представить себе истинное место обнаружения наркотика. Было похоже, что кто-то из его кентов сильно погорел и теперь поволок его, Барона.

— Имя, фамилия…

— Моя?

Бутурлин смотрел во все глаза. «О чем он боится проговориться, этот амбал, когда у него спрашивают, как зовут?»

— Кем вы работаете?

Барон промолчал, выжидая. Разговор обещал быть тяжелым.

— Сейчас не работаю….

Его инерции при ответе едва хватило на короткий одышливый выдох. Бутурлин поймал взгляд Савельича, тот показывал ему куда-то вниз: «Руки!»

На ладонях виднелись плохо отмытые следы мазута. «Трос!»

—А раньше?

Барон готов был снова раздумывать всю оставшуюся жизнь.

— Охранником в ресторане…

— А еще? До ресторана?

—Грузчиком. В Шереметьеве.

—А почему уволился? Сам или ушли?

Барон замолчал. Снова надолго. Бутурлин снял трубку:

—Заготавливай постановление. В камеру!

Барон колыхнулся.

—У него будет время подумать. Именно! Тут две сотни ампул. И еще оружие. Я подпишу. И сразу следователя…

Его миссия на этом заканчивалась. Он предварил выход Савельева на авансцену. Савельич спросил тепло:

—Со мной-то ты вроде знаком. Не забыл?.. В восемьдесят пятом. У тебя, пьяненького, нашли ампулу. Вспомнил? Ты просил выручить. Я все увез…

Он достал из сейфа пакет.

—Вот: объяснение, протокол изъятия, ширево… Долг платежом красен… Верно?

Бутурлин и Савельич тянули в разные стороны. Бутурлин учитывал: Барон несудим!

—Ты нам раз сделаешь хорошо, мы тебе десять…

— Оставь его, Савельич… По-хорошему он не понимает!

— С Шайбой давно разговаривал?

— Мы все знаем…

— Позвольте, мы поговорим вдвоем, товарищ подполковник?

Бутурлин вернулся к себе. Набрал номер Савельева:

—Ты знаешь, кто этот Пал Палыч, Савельич? Это Павел, который выманил Шайбу на костер!

Из справочника «Личные имена».

«Павел — рус. (от лат.Pavlos— фамильное имя в родеЭмилиев, от лат.paulus— малый; греч.Pavlos; англ.Pavl— Пол; нем.Paul,Paulus— Пауль, Паулюс; фр.Paul—Поль; ит.Paolo,Polo— Паоло, Поло; исп.Pablo— Пабло;финск.Paavo— Пааво); рус. сокр. Павка, Павлик, Паша,Пава…»

Первый разговор у Савельича не получился. С учетом медлительной тяжелой манеры Барона неоспоримое преимущество было на его стороне. Кроме того, от него требовалось не много: стоять на своем! Бутурлин присоединил к Савельичу сразу троих. Они тормошили его одновременно. Играли роль пикадоров на корриде. Быка готовили к поединку. Роль матадора отводилась Савельичу. Он уже ждал момент. В нужную минуту вся эта кодла должна оставить его с Бароном один на один. Бутурлин ждал у себя. В кабинете он был один. Ничего не шло в голову. Он сел на край стола. Каждый раз, когда все решалось, как сейчас, его начинало форменным образом трясти.

«Хотя…»

Вслед за убийством Арабова завтра будет совершено другое… По закону больших чисел число жертв в мире не меняется. Каждый год человечество словно тянет шары. А число черных шаров одно и то же.

«Отчего же каждый раз, когда раскрываю убийство, всего трясет…»

Коротко звякнул телефон. Он снял трубку:

—Слушаю…

Это не мог быть Рэмбо. По расчетам Бутурлина, президент «Лайнса» подлетал к аэропорту Бен-Гурион в Израиле.

—Бутурлин? — Голос был резкий. — Хочу задать тебе Вопрос. Знаю, разговор у тебя не записывается. Я тоже не пишу.

«Кто-то из своих обрисовал все точно…» Диктофон был отключен.

«Хотя, если бы подключили, человек этот не позвонил бы!»

—Я звоню из автомата… — Он словно поймал его мысль. — Не дергайся. Тебе больше всех надо, Бутурлин? Пойми: ты не представляешь, против кого идешь. Тебя просто уроют…

Трубку бросили. Снова появился Толян. У него тоже был по-своему трудный день.

—С начальством говорить — это… — Он не нашел сравнения. Присел. — Мне звонил Гореватых из «Рассветбанка». Ты его вызвал…

—Да.

—Мы таскаем на допрос банкиров. В результате наша банковская система предстает во все мире как мафиозная. Мне уже выложили наверху. По вине РУОПа сорвано подписание ряда выгодных России контрактов…

Было ясно. Тем не менее Бутурлин спросил:

— Ты к чему?

— Вызов отражается на имидже фирм, в конечном счете — на их финансовой деятельности. Иностранные инвесторы не ведут дел с криминальными структурами. Банки несут убытки. Ты же не собираешься возмещать!

День был мерзкий. Дождь, маячивший весь день, но так и не пролившийся, был неосознанно в душе, давил, заставлял думать иначе, как обычно в ненастье.

— И в итоге?

— Я отменил вызов. Гореватых — генерал. С большими связями. Есть сошки поменьше…

Из сводки ГУВД г. Москвы за 10 июля.

«Москва (ИМА-пресс). За минувшие сутки в столицезарегистрировано 386 преступлений (241 раскрыто). Изних 13 случаев нанесения тяжких телесных повреждений(4), 4 изнасилования (1), 10 разбоев (5), 14 грабежей (10),34 квартирные кражи (8), 48 угонов машин (19), 5 вымогательств (5), 16 фактов изъятия наркотиков.

Произошло 22 дорожно-транспортных происшествия(21 человек пострадал), 3 самоубийства…

Убийств — 2 (0)…»

Садилось солнце. Иерусалимские дома — разновеликие, светлого местного камня, с одинаково плоскими крышами — громоздились на окрестные холмы, густо покрывали низину. Отель «Кидрон» был расположен высоко на холме. Весь участок вокруг гостиницы был заставлен «Пежо» и «Тойотами». Секьюрити — такие же крутые, как московские, с накладными плечами, в широченных пиджаках, с телефонами в руках — провожали одетых по-европейски мужчин. Швейцар, в немыслимой крылатке, в черных перчатках, с золотыми пуговицами, провожал дам. Рэмбо отпустил такси.

Мир вокруг был прозрачный и четкий, без марева, открытый на многие километры по сторонам. Вблизи стоянки отеля россыпью лежали крупные камни. На вершине холма, по другую сторону шоссе, виднелась баскетбольная площадка, ее окружала невысокая ограда. Дальше высились бетонные стены без единого окна. Подъемный кран с поднятой стрелой завершал композицию. Идеальное место для снайпера…

Вестибюль отеля выглядел просторным, светло-оранжевого цвета плитка на потолке делала его выше. В витринах были выставлены серебряные, тонкой работы сувениры, в основном юдаика.

Рэмбо заглянул в боковой зал, там подавали кофе. Блондинка — представительница «Ирина, Хэлена-турс» — ждала его за столиком.

—Шалом. — Она поднялась. — Чай, кофе с дороги?

У нее было белое, тщательно оберегаемое от загара лицо, посаженные широко глаза.

—Нет, пожалуй…

Рэмбо пропустил ее вперед. Она оказалась весьма стройной, с осиной талией. Одна из сидевших за соседним столиком, оживленная старушка с букольками, неосторожно двинула стулом, блонда, обходя, неловко качнулась, колено высоко поднялось, ее развернуло. Рэмбо, шедший позади, бедром ощутил полноту крутого лобка.

Она смутилась, смотрела, однако, с любопытством.

—Извините…

Блондинка жила с маленькой дочерью и отцом, который до пятидесяти лет все не мог найти себя. Из возможных в ее положении вариантов личной жизни оставались случайные необременительные встречи, исключающие любой возможный риск. Реализовывать их было достаточно сложно. А иногда и унизительно, поскольку прежний опыт и чтение «Кама сутры» сделали ее достаточно утонченной и разборчивой в технологии секса.

—Вам не надо извиняться…

Разговор не вышел за рамки официально-вежливого. Блонда помнила название газетной заметки, полученной из Москвы вместе с сувенирами: «Обезглавлен, потому что много болтал».

—Мы получили согласие ваших партнеров. Открытие симпозиума произойдет на два дня позже. Вы имеете уникальную возможность отдохнуть. За счет фирмы-устроительницы…

Рэмбо не удержал гримасы. Блондинка поправилась:

—В качестве жеста доброй воли…

В действительности не последнюю роль сыграл, безусловно, взрыв в автобусе 18-го маршрута… Никому не хотелось это признать: бизнесмены ссылались на дела. Кого-то при вылете опознали в Минеральных Водах. Пришлось вернуться. Лететь через Самару.

— Минут через тридцать, если вы будете готовы, я смогу вас подбросить в офис на Агриппас…

— Спасибо. Я, наверное, подъеду сам. Может, вы подниметесь?

— В другой раз. Благодарю.

«Увы! — подумал Рэмбо словами кого-то из известных литературных героев. — То, что хотите вы, и то, что хочу я, невозможно!»

Она поняла. Расстались с сожалением, весьма довольные друг другом.

Рэмбо поднялся к себе. Убранство номера в «Кидроне» не шло в сравнение с тем, что было в любимом «Шератоне» в Тунисе, даже в «Рамаде» в Тель-Авиве, который ему не понравился. Работать тут предстояло, однако, не ему, а Игумнову. Неерия должен был по приезде получить апартаменты рядом. Рэмбо не спеша привел себя в порядок. Вышел на балкон. Отель в целом был расположен удобно и безопасно, Рэмбо показалось уязвимым одно направление — «Кидрон» располагался на холме. С тыльной стороны шел крутой спуск к шоссе. По другую сторону дороги был такой же холм. Там поднимались дома. В Фонде психологической помощи мог найтись снайпер. «И не один…» Рэмбо вышел из номера. Коридор был пуст. Рэмбо прошел его до конца, там оказалась рабочая лестница, дверь ее была заперта на ключ. Он вернулся. За одной из дверей слышалось постукивание, словно одно за другим разбивали сырые яйца. Кто-то играл в настольный теннис. Рэмбо прошел мимо. Стюард с подносом, стоявший у одного из номеров, молча взглянул на него.

По другую сторону лифта был еще коридор. И еще лестница, такая же, как и первая, — суровая, непобеленная, очевидно, для персонала. Бетон, цемент… Ниже этажом оказался вход в синагогу и банкетный зал, в котором должны были проходить встречи. Зал находился под охраной. Рэмбо углядел секьюрити — коротко остриженный охранник болтал с девицей по переносному телефону. Рэмбо спустился еще ниже и вышел в холл, напротив гостиничной рецепции. Тут был телефон-автомат. Рэмбо вставил телефонную карточку, набрал тринадцатизначный номер. В Москве трубку снял детектив «Лайнса»:

— Вы у себя? Я хотел зайти.

— Нет. Увы!

Рэмбо мог звонить из машины, из дома. Единственно: была подозрительно четкой слышимость.

— Что там по поводу последней фирмы?..

— Ждем-с!

—Шалом!..

Руководитель агентства безопасности «Смуя-секьюрити» Голан, на этот раз в черной легкой куртке телохранителя, скрывающей пистолет и еще Бог весть что, с короткими, чтобы не запутаться, рукавами, поднялся Рэмбо навстречу. Он познакомился с президентом охранно-сыскной ассоциации на Международной выставке «Секьюрити-95» в Тель-Авиве и с ходу предложил курс подготовки израильских спецслужб по борьбе с террором для сотрудников «Лайнса».

—Тренировка в стрельбе из «узи»…

Рэмбо удивил его осведомленностью:

— Наблюдение за ночными животными в пустыне, тренировка в езде на верблюдах, ночевка в бедуинской палатке…

— Хм!

Программа включала также изучение жизни бедуинов, тренировки на выживание в пустыне, курс ныряния в Эйлате, раздачу удостоверений и еще массу глупостей, с точки зрения европейского секьюрити. Рэмбо отказался, и тем не менее они стали партнерами. На этот раз Голан ничего не предлагал.

— Надолго? — Он в очередной раз продемонстрировал блатную наколку на кисти.

— Как только мы подпишем соглашение, я улечу… Ты слышал про Неерию Арабова?

— У меня на него досье.

— Ясно. Детектив — это тот, кто может дать взятку за сведения…

В присутствии стряпчего Ирины и Хэлены говорили только на профессиональные темы.

Израильский полицейский в отличие от своего российского коллеги, не увольняясь со службы, мог подработать как частный секьюрити — со штатным оружием, после работы… Полицейский еще служил, а удостоверение частного сыщика уже лежало у него в кармане. Голан участвовал в организационной структуре от Союза частных сыщиков Израиля, это требовало времени. И именно сейчас.

—Мне это нужно, Сергей?

Экзамен на получение лицензии все претенденты сдавали одновременно в один день раз в году. Лицензия давалась на всю жизнь. Экзаменующийся должен был набрать не менее шестидесяти одного балла из ста. Кроме положительной характеристики нужен был также либо трехлетний стаж в следственных подразделениях, либо пребывание в течение трех лет в учениках частного сыщика, в сыскном бюро, которое и рекомендовало стажера.

—Мы должны помочь оформить дела…

Рэмбо знал его биографию. Питомец престижного антитеррористического подразделения всесильной секретной службы, обеспечившей израильской разведке репутацию одной из наиболее искусных в мире…

Начинал с охранника «автахи» по двадцать шекелей в час, из которых на руки охраннику попадает обычно только девять — менее трех долларов. Следующий этап — слежка… Цель наружного наблюдения частного сыщика в Израиле, как правило, взять мужа или жену «на горячем». Второй супруг — обратившийся за помощью к сыщику — не мог быть свидетелем на бракоразводном процессе. Роль эта отводилась сыщику… Голан шел тем же путем, что и Рэмбо, — создал собственное агентство «Смуя-секьюрити», а потом практически возглавил Союз частных сыщиков. Именно это повлияло на выбор Рэмбо. Голан охранял героев алмазной биржи, первых футболистов голландского «Аякса», супермодель…

—Промышленным шпионажем я не занимаюсь: Похитить кальку выкройки джинсов… К чему? Установление истинного положения вещей в фирме не является шпионажем.

Рэмбо это тоже не интересовало.

—Напротив: фирма, выдающая себя за преуспевающую, сама совершает преступление, если на деле она на грани банкротства… Это наше.

— Мы занимаемся и каналами утечки информации…

Однако главной специализацией Голана стала российская преступность, перекочевавшая в Государство Изриль. Тогда и появилась его блатная «колючка» на кисти. Наколка говорила клиенту больше любых анкет.

Голан переговорил с кем-то по телефону.

—Махнем в тир. Разомнемся. Там все обговорим. У нас тут тоже хватает забот, Сережа…

Положение было усложнено рядом внутренних факторов жизни в Израиле. После кровавого взрыва в иерусалимском автобусе 18-го маршрута большинство отелей, обычно забитых туристами, опустело. Западные страны и США предупреждали своих граждан от рискованных поездок на Ближний Восток, а заодно и от пользования израильским общественным транспортом…

Надвигались парламентские выборы. Каждый террористический акт уменьшал шансы правящей партии и укреплял оппозицию, предостерегавшую против эйфории мирного процесса — братания евреев с палестинцами… В свою очередь Израиль объявил войну террористическим организациям «Хамас» и «Исламскому джихаду». Большие израильские города наводнила военная полиция. Мальчики и девочки в зеленой форме с карабинами и автоматами появились практически на всех автобусных остановках. В попытке определить шаткое преимущество одной или другой из обеих главных политических партий экспертам общественного мнения все чаще приходилось прибегать к помощи аптекарских весов… Устроители «симпозиума» учитывали и благоприятные для них факторы. Министерство полиции Израиля, занятое в первую очередь предотвращением палестинского террора, арестами экстремистов и потенциальных террористов-смертников, а также наведением порядка в Восточном Иерусалиме, меньше всего занималось криминальным контингентом, приезжавшим из СНГ. Борющиеся за русские голоса блоки и партии расточали комплименты почти миллионной общине прибывших из России. Тема «русской мафии» исчезла начисто со страниц газет, и на нее было наложено табу.

Свидетельствует пресса:

«Кажутся наивными те, кто оценивает телохранителяпо степени его самоуверенности и объему мышц. Человек,стрелявший с крыши соседнего дома в Отари Квантришвили, выходившего вместе с охранниками из бани, мог оказаться и человеком весьма заурядного телосложения.Оружие положило конец монополии здоровяков. Человек,умеющий уложить точно в цель шесть выстрелов в течение двух с половиной секунд, как бы он ни выглядел, иесть тот самый секьюрити, о котором мечтает любой бизнесмен…»

Надпись на стене предупреждала на английском и иврите:

«ВОЕННАЯ ЗОНА! БЕРЕГИТЕ СВОЮ ЖИЗНЬ!»

Тир был из небольших. Тут же рядом со входом стоял небольшой прилавок. Кобуры-напузники, в виде сумок, с мгновенно откидывающейся передней стенкой, чтобы выхватить пистолет; израильские «М-5» на базе «Спрингфилда», австрийские пластмассовые «глоки». Еще газовые пистолеты. Хорошие стоили триста — триста пятьдесят долларов. За сто двадцать можно было переделать «Макаров» в газовый. Рэмбо спросил:

— На кой черт?..

— Каратэ, силовые виды, это всегда было вашим… — Голан загасил сигарету. — Американцы — это методики и восточные единоборства. А вот стрельба это уже наше. Израильское. Мы живем в условиях непрекращающегося террора.

Вместе с главой агентства «Смуя» Рэмбо прошел к барьеру. Здесь уже стояли несколько человек. Мишени были только грудные, израильские специалисты по антитеррору не целились в голову. Стоявший у барьера иерусалимский тренер что-то спросил, Голан перевел:

—Он интересуется, пользуешься ли ты нашим «узи»?

Тут обращались на «ты» ко всем — к первому встречному, к командиру, к президенту. Вежливое «вы» в иврите просто отсутствовало.

—«Узи» у нас в бандитских группах…

Он попытался объяснить. Частным сыщикам в России разрешалось пользоваться только отечественными марками. Израильтянам это было бы трудно понять. Государственный кадастр по служебному оружию включал «ИЖ-71» и еще два револьвера модели тульского и ижевского заводов. Специалисты по антитеррору в Израиле, напротив, револьверами не пользовались. При падении оружия, как правило, происходил выстрел. Это было небезопасно во всех отношениях. Не было револьверов и в полиции.

—У нас разрешенный ствол частных секьюрити «Иж-71» — облегченный «ПМ». Или мимо, или уж наповал…

Стрелки, которым Голан перевел, засмеялись.

— Еще помповые ружья. Никаких автоматических или полуавтоматических.

— Мы выбираем примерно из двухсот моделей. Доводим до ума, облегчаем. Вносим усовершенствования. Тот же «Макаров».

— Переделка оружия у нас запрещена…

По сигналу тренера Голан подошел к барьеру. Рэмбо мог проследить за работой израильского коллеги. Тренер скомандовал:

—Кадима!

Пистолет у Голана находился справа сзади. Детектив выдернул его коротким стремительным рывком с изгибом туловища в сторону, одновременно сгибаясь в коленях… Прижатый к бедру рифленой частью затвор мгновенно передернулся. Голан уже стрелял. Сразу. Без дополнительной подготовки… Смена пустого магазина произошла тоже молниеносно: израсходованный выбросился нажатием кнопки, одновременно Голан наклонил пистолет, убедился в том, что ствол пуст…

«В России мы производим контрольный спуск…»

Доля секунды — и новый магазин, утолщенный, с двадцатью двумя патронами, был уже на месте прежнего…

Голан продемонстрировал еще стрельбу из положения «оружие слева под мышкой» — она ничем не отличалась от того, что показывали секьюрити «Лайнса», — рывок с изгибом туловища вправо, кувырок и стрельба лежа на спине поверх головы… Голан еще стрелял, когда один из служащих по указанию тренера зарядил пистолет, Подал Рэмбо.

— Калибр? — Он уловил вес.

— Сорок пять.

— На слонов…

— В самый раз… — Голан закончил стрельбу. Тренер внезапно заорал, показывая Рэмбо на мишень:

—Хинэ! Террорист! «Хамас»!

Рэмбо разрядил магазин. Почти все пули легли в центр мишени. Отдача, несмотря на огромный калибр, почти не чувствовалась — гасилась внутри.

Ствол душно дохнул теплом.

—Я и не знал, что ты мастер…

—Было дело.

«Министерство внутренних дел Израиля.

ДЛЯВЛАДЕЛЬЦЕВ ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ.

Обязательные тренировки на стрельбищах необходимыпoзакону и в целях вашей безопасности ибезопасностиобщества.

Обратитесь незамедлительно на одно из официальнозарегистрированных стрельбищ и пройдите тренировкуПод руководством квалифицированных инструкторов».

(Объявление в крупнейшей израильской русскоязычнойгазете «Вести».)

Из автомата в тире Рэмбо позвонил в Москву. Его интересовал таинственный «Фантом», заглотивший весь трехмиллионный кус не менее безвестного Камала Халифа. Детектив уже ждал звонка:

—«Фантом» всю сумму тут же разбросал по партнерам. На счете у него ничего не осталось!

Этого, собственно, и следовало ожидать.

—Фирмы-партнеры установлены?

—Могу сообщить пока только об одной. В Узбекистане. Я сейчас проверяю. Бухара или Ферганская долина.

Рэмбо бывал в обоих местах. У него оставался влиятельный друг — бывший начальник уголовного розыска МВД республики. Прежде чем началось его стремительное восхождение, они вместе учились в Академии в Москве. Теперь Валижон возглавлял агентство коммерческой безопасности.

«Валижон не станет разговаривать с чужим…»

Он вернулся в холл. Голан уже сидел за столиком в углу. Голан сунул пистолет сзади за пояс. Принесли кофе.

—Тут, кроме нас, никто не знает русский…

Переговоры должны были завершиться тут. Голан сказал просто, как если бы речь шла о починке обуви или водопроводного крана. В сущности, так и было. Речь шла о финансовой стороне предприятия.

—Боюсь, у нас ничего не получится, Сережа…

—С Арабовым будет мой человек. Игумнов… Я, честно говоря, рассчитываю на тебя.

Договор с Голаном давал надежную страховку Неерии и Игумнову по прибытии, был ручательством того, что их не сдадут людям генерала Гореватых, не подставят. С отказом Голана все неожиданно осложнилось.

— Мне тоже жаль.

— «Смуя» получит максимальный гонорар, ввиду реальности угроз жизни Неерии…

— Есть тонкость. За ним три миллиона долларов. Он должен отчитаться! Его жизнь стоит именно эту сумму…

— Внести деньги?

— Или найти гаранта. Или представить бумагу, что чек был похищен в результате мошенничества. Это должен быть документ МВД России или соответствующего авторитетного управления. Тут квалифицированные адвокаты, разберутся… В обоих случаях я сразу принимаю заказ.

— Сколько времени у Неерии?

— Такие вопросы решают сразу.

— Ожидается большая стрельба?

—Нет. Недельки через три могут найти в Тальпиоте на свалке… В холодильнике, какие сняты с производства. Они, как помнишь, открываются только снаружи…

К ним подошел тренер, что-то сказал.

—Ты вечером с нами? — Голан накинул куртку. — Дело — делом. Дружба — дружбой. Я заказал столик в бикте. Круглая крыша. Помнишь?

— Как же!

Он действительно помнил. Прибалтийского вида толстяк-распорядитель. Студентки университета в расползающихся по швам джинсах — официантки, с сумками ниже коротких маечек на животах, оливковые глаза, загорелая кожа. Песня о Мессии была еще модной, подняла всех! Смуглые сабры, как один, полезли на скамьи — танцевать! «Мошиах! Мошиаx!» — неслось со всех сторон. На столах валялись бубны, каждый мог колотить всласть…

—Небольшой балаган. Девки. Трезвые полезем на лавки — танцевать…

— К сожалению…

— Я помогу Игумнову насколько возможно. Ты оплатишь.

— Бэсэдер. — Словечко было израильским аналогом «о'кей».

Они вышли.

Цепочки огней уходили вверх, словно к кишлакам в отрогах Чаткальского хребта в Средней Азии. Рэмбо предстояло уже через несколько часов их увидеть. Сверкающей лавой струились иерусалимские улицы, залитые светом.

— Ты сейчас далеко? Если не секрет…

— В аэропорт Бен-Гурион. Ночью я улечу.

Из Информационного банка «Лайнса».

«Компания „Фантом-информ“

По адресуGoottsced, 9123, зарегистрирована с 04.05сего года, которая была преобразована из фирмы «FANT-INVORMAG», которая была зарегистрирована 04.02 поадресу 9121,Vincent.

УЧРЕДИТЕЛИ:

1.Иоганн БЕРГЕР, родился 24.05.1959 года в Иллигхаузене (кантон Тюринген), проживает по адресу 9121,Vincent.

2. Теофанис РОМАНИДИ, родился 11.10.1955 года,гражданин республики Кипр, проживает по адресу Кирения, Никодимо, 31.

3. Алексей МАРЬЯСОВ, родился 02.11.1951 года, гражданин республики Узбекистан, проживает Пап, Усманходжаев, 17/3; Поселок Победителей. Московский телефон298-54-16…

АКЦИОНЕРНЫЙ КАПИТАЛ:

100 000, 00 швейцарских франков, поделенный на 100 акций по 1 000, 00 франков каждая.

ДЕРЖАТЕЛИ АКЦИЙ:

Бергер и Кариди по 20 акций, Марьясов — 60.

УПРАВЛЕНИЕ:

Право единоличной подписи всех документов предоставлено Марьясову. Управляющим АО избран Бергер (сограниченной дееспособностью).

Суммы по предъявленному чеку перечислены швейцарским «Юнион Банк Суиссез» —UBS— на счет данной компании».

ПРИМЕЧАНИЯ:

А. В тот же день поступившие 3 000 000 долларов перечислены на счета следующих фирм…

Б. После перечисления валюты в компании «FANTOM-INFORM» произведены существенные перемены:

— фирма переименована в «FANT-INFORM»;

— объявлено о ее переезде в другую общину на востоке Швейцарии;

— изменена цель создания АО и переписаны статьи 1и 2 (о названии и местонахождении);

— Алексей Марьясов заменен в качестве управляющего Иоганном Бергером.

СВЕДЕНИЯ ОБ УПРАВЛЯЮЩЕМ:

По данным полиции, Иоганн Бергер привлекалсяк ответственности за воровство, мошенничество, правонарушения при управлении автомобилем. Последнийраз — в 1995 году за мошенничество и подлог документов…

Более подробную информацию по каждому эпизоду получить трудно из-за высокой степени зашиты подобных сведений. Скажем так: это стоит больших денег…

«FANT-INFORM» зарегистрирован по месту жительства Иоганна Бергера…

Телефонных номеров компании в наличии нет. Финансовые данные: правительственные налоги не платит. Дважды оштрафован на сумму CHF 4,443 (3,750$) и 30,325 (25,500 $). Дом, в котором Иоганн Бергер живет и зарегистрировал компанию, принадлежит не ему, а другому лицу…»

Пакет бумаг, переданных факсом через московского представителя Интерпола полицией Кипра, был невелик.

«В полицию. Для передачи в РУОП подполковникуБутурлину.г. Москва, Россия».

Бутурлин просмотрел документы.

«Думая о смерти, Варнава вспомнил РУОП! Человека, который его когда-то посадил! Трогательно!»

Тут был протокол места происшествия, ксерокс посмертной записки.

«Кинули „Дромит“ на чек 3 000 000 баксов… Концы увора Афанасия в Бутырке. В Фонде хранится наркота вампулах… Кудим лично убил Арабова…»

Отсюда ампулы с триметилфентанилом попадали к Шайбе, к Барону, с которым сейчас сидел Савельев…

Еще часть бумаг была на английском. «Certificate of Marrige…» Бутурлин отыскал в памяти забытые корни слов. Это было свидетельство о браке, заключенном в мэрии Никосии год назад. Документ содержал минимум сведений о брачующихся, ни адресов, ни подданства жениха и невесты — только фамилия, имя, возраст, профессия, имя отца, данные-свидетелей.

Свидетелями выступали люди, привлеченные как штатные переводчики мэрии, эти не помнили и раньше не знали ни жениха, ни невесты.

Женился «Монахов Евгений, 37 лет, секьюрити, сын Александра».

Имя это упоминалось в уголовном деле.

—Один из учредителей «Новых центурионов». Срочно Тяглова сюда… — распорядился Бутурлин.

По-видимому, ушло безвозвратно время всесоюзного розыска, когда преступник скрывался хотя и на обширной, но все-таки территории своего государства.

Надо было начинать процедуру по выдаче Кудима, а потом и его команды из Фонда психологической помощи России…

Бутурлин позвонил дежурному оперу:

—Савельичу в кабинет бутерброды, чай. Я скоро буду…

Восемнадцатиэтажное здание, в котором обосновался Фонд психологической помощи, принадлежало новому поколению столичного зодчества. Окруженное летними саженцами, оно смотрело через Садовое кольцо вниз, на дома старой генерации — из серого кирпича, по крыши утонувшие в зелени, криках детворы, запахах подвалов, собак, машин.

—Заедем с переулка…

Штурм офиса через главный вход — стальную, с сейфовыми замками дверь — или окна, взятые снаружи мелким металлическим решетом, был наверняка сопряжен с жертвами. Бутурлин приехал с одним из старших оперов. Он знал этот район. В особнячках внутри Садового кольца прежде размещались мастерские «Металлоремонта», «Плиссе, гофре»… Сегодня — реставрированные, обновленные — они нашли новых хозяев. Арендная плата возросла необычно. Сверху полагался еще нал. В лапу. Администрации.

—Пройдемся…

По другую сторону здания деловая жизнь была представлена ярче. Малоизвестные фирмы тихо, без шума прокручивали свои возникшие неизвестно когда, словно на пустом месте, непонятно кому в действительности принадлежащие капиталы. Бутурлин просматривал вывески. «SGITA», «ДАРГЛИЯ», «ГЛК»… Чудовищные, ни о чем не говорящие аббревиатуры. Чужие труднопроизносимые имена, слова… Подобранные скорее всего намеренно — чтобы не запомниться, не вызвать желания любопытствовать, интересоваться… Скрывающиеся от глаз айсберги, плавающие в финансовом океане, успешно ускользая от налогов и рэкета. Кому надо — тот и так в курсе… Неписаные законы серьезного реального бизнеса.

—Смотри!

Вывеска на русском и на английском ничего не объясняла. «kolt ltd. Фонд психологической помощи MARK V.GALDER».

—Тут должен быть второй вход. Надо проследить.

Тяглов, президент «Новых центурионов», приехал на этот раз сразу, как только ему позвонили.

— Только чтобы Толяна не встретить. Мне эти генералы здесь уже…

— Не встретишь!

Улыбчивый, выбритый, он походил на своего клиента, кандидата в президенты России. На нем был такой же деловой пиджак, брюки от «Макса энд Спенсера» и фирменная английская обувь.

— Спасибо, что подъехал. Дело есть.

— «Спасибо» — таких денег нет, Бутурлин!

— Раньше ты говорил: «Спасибо в стакан не нальешь!»

— Времена изменились…

Не Бог весть какой этикет был полностью соблюден. Можно было перейти к делам.

Эпизод с «Центурионами» все еще стоял особняком, не получив удовлетворительного объяснения. Взрыв заряда у дверей квартиры Тяглова в Крылатском. Преследуемый Рэмбо и муниципалами по проспекту Маршала Жукова «корвет» «Новых центурионов», засветившийся сразу после убийства Нисана Арабова. Брошенный кем-то по пути следования «корвета» магазин автомата…

— А сам-то ты, Тяглов, что по поводу этого думаешь?

— С кандидатом в президенты это, во всяком случае, не связано.

— А с тобой? Если что произойдет — агентство перейдет к учредителям…

— Я выплатил паевые!

— Учредителями они все равно значатся. Мы проверили в Регистрационно-лицензионном управлении на Щепкина. Держи!

Тяглов достал очки.

«Вот уж как корове седло!»

— Промптов работал с тобой?

— Этого вообще никогда не слышал! Со мной был Прохоров.

— Прохоров, Прохоров… Есть такой! Жил в гостинице «Россия»…

В «Дромите» тоже была эта фамилия в составе учредителей. Ее вписали на каком-то этапе, чтобы облегчить процесс аренды помещения и регистрацию.

«Темные лошадки…»

После физического устранения Тяглова, как и Нисана, и Неерии, управление переходило в чьи-то чужие руки.

— Как вышли на тебя?

— Это еще при министре Ерине. Занимались розыском журналиста в горячей точке… По линии управления розыска. А эти друзья — по своей…

— Федеральная служба?

— ГРУ. Контактировали. Ну и не без этого… — Тяглов провел пальцем по воротничку. — В общем, ребята неплохие. Но, конечно, не розыскники. Потом они вроде как ушли на гражданку. Вложили деньги в «Центурионов». Нашли меня.

—А сейчас?

—О них я ничего не знаю.

— Тебя пытаются устранить. Ты сделал свое дело…

Бутурлин снял трубку:

— У кого там фотографии… Давай сюда!

Старший опер занес конверт. Снимки частично были Сделаны скрытой камерой, а в основной своей массе украдены по случаю.

—Привет…

Тяглов разложил пасьянс. Почесал нос.

— Вот он! В верхнем ряду. Капитан Монахов… Монахов Евгений Александрович…

— Давай по порядку… Откуда он?

— Саратовский.

—У нас он проходит как житель Средней Азии. Промптов Евгений Александрович. Толян с ним разговаривал Но дворе его дома на Вадковском…

Вокруг было все то же, что и в прошлый раз, когда сюда приезжали не Бутурлин с Тягловым, а Савельич вместе с генералом.

— Кого ищете, ребята?

Все тот же люмпен — поддатый любитель совать нос в чужие дела — не преминул снова объявиться во дворе. Подсунулся он и на этот раз. Тяглов повернулся на месте, случайно могутной спиной коснулся его плеча. Мужик отлетел.

Сталинской поры дом с лепниной на фасаде, с неприглядным двором, с бьющим в нос запахом нищеты…

У лифта Бутурлин на ходу заглянул в записи.

«Промптов. В день убийства Шайбы около 20-ти уехал на шашлыки. Собирали деньги на коллективную антенну. Его не было. Вернулся в 3-м часу. Видела соседка с 10-го этажа, ожидала неотложку. Машина „ВАЗ-11ОЗ“, Серая 56-79. Молодая баба, в доме ее не знают… Друг в гостинице — Прохоров B.C., телефон…»

Поднявшись наверх, лифт придержали во избежание случайностей. Лестничная площадка была с тремя квартирами. У Промптова никто не отозвался. Бутурлин позвонил в соседнюю квартиру. Дома оказался врач-хирург, он отдыхал после смены.

—С недельку что-то не вижу. Может, зайдете? У меня тут кое-что есть…

Он продемонстрировал издали бутыль на холодильнике

—Чистейший ректификат…

—В другой раз. Спасибо.

Вернулись к квартире. Тяглов отгородил Бутурлина от «глазков» соседей. Незаметная липучка соединила дверь с дверной коробкой.

«Бесполезных знаний не бывает. Кто-то мог пользоваться квартирой, пока Кудим путешествовал…»

У машины их уже ждал старший опер, ходивший к паспортисткам:

—Монахов и Промптов — одно и то же лицо. А оба паспорта выписаны в Папе, в Наманганской области…

Савельич дал о себе знать уже под вечер. Еще по голосу Бутурлин с ходу догнал:

«Барон запел…»

Все, что Савельев затем говорил, на самом деле было адресовано Барону.

— Мы, товарищ подполковник, поговорили с Пал Палычем и решили: он все расскажет по-честному. А мы подумаем, чем ему можно помочь… Вы можете зайти?

— Сейчас буду.

Бутурлин рассовал бумаги, перешел в кабинет напротив. Подвинул свободный стул. Савельич был демонстративно корректен и подчеркнуто внимателен к Барону.

—Вот ведь как получается… Уголовники берут такого парня, как Пал Палыч, несудимого, хорошего спортсмена, и ломают ему жизнь! Ты чего такой красный, Паша? Не болен?

Барон помотал головой.

Привычный, давно обкатанный спектакль. Полицейская классика. Менты делали все, чтобы сделать поражение Барона менее позорным в его собственных глазах. Доказательства словно лишали его свободы выбора. «Признаешься — будешь на свободе…». Все трое — Барон и менты — играли одинаково искренне.

— Надо все рассказать. Все, как есть…

На миг забывалось: преступления-то самые страшные! Признаться полностью — значит уже не выкарабкаться! Частичное полупризнание? Но тогда — хотел он или нет — ждал очередной этап признаний. А кроме того, менты сразу забирали назад обещание свободы! «Мы говорили: „Если ты признаешься полностью“, а ты утаил…». К этому времени следствие обычно добывало новые доказательства, оно уже не нуждалось в признании обвиняемого, как в первые часы после задержания! Барон сидел тихий.

—Закурю?

«Поплыл…»

—Держи, «Кэмел»… Это ты звонил Шайбе вечером третьего дня. Так, Пал Палыч?

—Да…

«Павел, Пауль, Поль, Пал…»

Бутурлин тоже был спокоен, терпелив, благожелателен.

Ментовская формула: «Ты нам раз сделаешь хорошо — Мы тебе десять…»

—Тебя ведь попросили позвонить Шайбе… Так?

—Кудим…

Барон тоже знал, что Кудим отбыл…

—Откуда ты его знаешь? Расскажи подробнее.

—Через Плату. Они общались. Кудим работал в Фонде психологической помощи… Плата — в «Рыбацком банке». А я с Платой когда-то жил в одном доме…

Это был прокол генерала Гореватых. «Боевики дочерних фирм, которые не должны знать друг о друге, в действительности одна кодла…»

— У тебя есть координаты Кудима?

— Нет. Он никому не давал. Если надо — сам тебя найдет…

Бутурлин и Савельев не стали дожимать.

— А как в последний раз?

— Он приехал в ресторан. Я дежурил.

— Один?

— Я видел его одного…

— Дальше.

В глазах Барона мелькнула тоска. Он представлял конечную главу рассказа до которой рано или поздно придется дойти. Убийцу, старавшегося сделать так, чтобы труп не опознали, и его жертву связывали отношения, которые были известны окружающим. Приятельские либо, наоборот, враждебные. Это предопределило способ убийства. Опознание трупа заведомо влекло разоблачение убийцы. Мокрушник, если он не маньяк, как правило, оставлял жертву в том виде, в каком она приняла смерть. Не расчленял и не обезображивал.

— Дальше…

— Кудим попросил набрать номер Шайбы…

— Потом?

— Кудим взял трубку. О чем говорили, я не знаю. При мне он только поздоровался.

—Может, пригласил на шашлык?

Барон замолчал. Первый этап допроса завершился. Для второго следовало поднять планку еще выше. Савельич тут же вступил в разговор. Они работали в паре.

—Надо рассказать все по-честному, Паша…

Они уже сходили вместе вдвоем отлить…

Сюжет был известен. И с заранее известным финалом.

—Мы договаривались. Всю правду. Я за тебя подполковника просил. Мы знаем, что организатор был не ты…

Бутурлин вроде собрался встать.

—Я вижу, по-хорошему он не хочет… — Он мельком взглянул на испачканные мазутом руки Барона. Барон сидел еще полный воздухом и привычками воли. Он не принимал пока мысль о том, что путь на свободу для него закрыт. И судьба его на много лет вперед уже решена…

Со скрипом начался второй этап.

— Кудим пригласил поехать в рощу?

— С ним был другой.

— Плата?

— Нет, Плата был занят…

«Правильно: охранял заложника…»

— Савон…

«Точно! Савон объявил Шайбе, что утренний выезд с Неерией не состоится…»

Убийцы Шайбы были названы. Это было наверняка не единственным их преступлением.

— И шашлык у вас в ресторане взяли?..

— В «Кулинарии».

— Какой, помнишь?

— Бараний.

— На чем ехали?

— Кудим был на машине.

— Ну, дальше.

— Приехали…

— Ну! Ну!

— Не знаю. Я собирал сушняк для костра… — Барон спрятал глаза. Бутурлин переглянулся с Савельевым. «Не он ли вырубил Шайбу перед тем, как тому упасть в костер…»

Мать Барона появилась быстро. Гнутый носик, некрасивые беспокойные глазки, веснушки… Сквозь колготки на пальцах просвечивал вишневый педикюр. Увидев Бутурлина, она не удивилась, не растерялась.

—Знала, что так будет. Еще там, у магазина. Материнское сердце — вещун!

Говорила она все так же тихо, держа руку у рта. Короткий взгляд словно обтекал Бутурлина, кабинет, все замечал. Отсутствие растерянности говорило об опыте посещений такого рода.

—Его не отпустят…

Бутурлин не намеревался ее обманывать. Лишать надежд тоже не хотел.

— Пока нет… — Он вышел из-за стола, сел за приставной столик, напротив. — Зато, глядишь, останется жив! Не убьют, как Шайбу…

— Шайбу!

Она замолчала с открытым ртом. У нее отсутствовали оба верхних клыка, моляры и премоляры.

—Никто, между прочим, еще не знает.

Женщина обвела глазами Бутурлина, точнее, пространство между ними.

— Раньше сядешь — раньше выйдешь. Ничего, что я все время «тыкаю»? Я говорю «ты» только тем, кому доверяюсь…

— Сколько угодно…

— Ты сказала про третьего в их компании. Откуда-то из Ферганы. Ганс… Он давно появился?

— С зимы, по-моему. В Москве, я поняла, он недавно. И он тоже?

— Кто разберет?.. — Спрашивать напрямую о тросе было нельзя. — Он угонами не занимается? Машинами… Нет? — Он вдруг спросил по наитию, наугад: — Ты помогаешь органам… Только не ментам.

Она не успела возразить. Он угадал.

—Собери сыну передачу. Я передам. Чтобы больше к этому не возвращаться. А теперь между нами… Как нам найти Ганса?

Она вдруг прослезилась. Ретушь, краска, гуттаперча, резина… Все составляющие ее второго — синтетического — «я» сразу обнажились. Бутурлин достал платок:

— Пожалуйста, почти чистый.

— Спасибо. К черту всю косметику.

На платке разом смешались краски.

— Так как же?

Она улыбнулась:

—Перед тем как закрепиться в Москве, в прошлом году, он отпечатал объявления: «Частный детектив… Услуги… Телефон». Ну, как обычно! Расклеил на столбах. Клей «Момент». Захочешь — не отодрать… :

— Так…

— Ну и рассказал нашему. А наш-то, не смотри, что увалень, запомнил. Как-то идут по улице. Чех увидел рекламку на столбе, засмеялся. Наш не спросил, в чем дело. Потом специально подъехал. «Частный детектив…» Видать, скребком сдирали. Все равно не смогли…

— Что за улица?

—Проточный переулок…

Светильник и рекламка с предложением услуг частного детектива нашлись в районе метро «Смоленская». Вечер был тих. На тротуарах было полно людей. Несмотря на криминальные сводки, не все спешили укрыться за бронированными дверями домов и явно получали удовольствие, шатаясь беспечно вдоль уже затихавшего Садового кольца.

Клей прочно въелся в краску, самое простое было унести объявление вместе со столбом. Телефон начинался с цифр «382». Чертаново…

Объявление было кратким: «Розыск должников. Содействие в получении долга. Личная охрана».

Рэмбо и капитан, прибывший в Самарканд еще ночью, Встретились в здании аэропорта. Валижона среди встретивших не было. Обстоятельства могли измениться. Надо было звонить.

На выходе висело нескольких телефонов-автоматов, без трубок, со свисавшими концами оборванных проводов.

—Очень знакомо…

Капитан не прореагировал. Эта сторона жизни его не касалась. Секьюрити доставил документы. «Акционерное общество закрытого типа… Название неточное, типа „КОДС“. Город Пап. Это точно!»

Фирма получила значительную сумму со счета «Фантома»!

Звонить Валижону не пришлось.

На площади Рэмбо увидел сначала приткнувшуюся в тени напротив белую «Волгу» и потом прогуливавшегося рядом невозмутимого вида небольшого человечка, в плаще, застегнутом на все пуговицы, в шляпе, в узких на высоких каблуках лакированных туфлях. Генерал Валижон, бывший начальник розыска, начальник Управления внутренних дел Горно-Бадахшанской автономной области, на Памире, разжалованный до опера и снова поднятый до начальника районного отдела внутренних дел, ныне коллега — глава агентства коммерческой безопасности, — ждал его. Они обнялись, пошли к машине.

— Поспать удалось? — Лицо Валижона было из закрытых — маленькие глаза и рот, узкий, с еле заметными морщинами лоб, тонкие губы. — Может, заедем ко мне?

— Не беспокойся. Я думаю, стоит на сутки заехать в Бухару.

— Мне тоже кажется.

Рэмбо устроился рядом, поставил сумку-барсетку в ноги. Он не расставался с ней. Секьюрити, почтительно пожав руку генералу, ceл сзади. Валижон плавно тронул машину с места:

— Как там Москва?

— Жива. Как тут?

— Живы.

Город был небольшой, вскоре они были уже за его стенами.

—Многих потеряли. Кого убили, кого растоптали… Ты, наверное, слышал.

Тонкий голос Валижона гармонировал с его миниатюрными чертами, небольшим ртом, маленьким кукольным лицом. Однако хрупкость его была обманчива: это был жесткий правитель, бай, пахан.

—Мы, которые были идейными ментами…

—У нас говорят «фанаты»…

—У нас тоже. Фанаты потеряли больше, чем другие.

Генерал Валижон за рулем не отрывал взгляда от дороги.

До самого горизонта, окрашенного красным восходящим диском, тянулась линия высоковольтной электропередачи. Как многие в милиции, Валижон был заражен так называемой ментовской идеей. Согласно ей, Мент, а точнее, Розыскник, голубая кровь милиции — единственная защита простого человека. Прошедший огонь, воду и медные трубы, насмотревшийся ужасов убийств и насилий, ненавидящий преступность, привыкший рисковать ежечасно своею жизнью, забывающий ради тех, кому нужна его помощь, о собственной семье и близких, мужественный, хитроумный, дерзкий, умело обходящий Закон на пользу Общества, Мент — тот человек, в ком сейчас самая большая нужда. Ничего нового Валижон не открыл. «Развяжите руки менту. Избавьте от теоретиков — юристов, прокуроров, — тех, кто сам не задержал лично ни одного преступника, не раскрыл ни одного преступления, не иступился ни за одну жертву, не рисковал, не участвовал сам в жестких противостояниях!»

—Но что я тебе все время о ментах…

—О фирме «КОДС» или с похожим названием тут слышно что-нибудь?

—Нет.

—Зарегистрирована в Папе.

—Напишут что угодно…

—Еще Савон. Он исчез после похорон Нисана. Moй клиент оплатит сведения…

Рэмбо рассказал об исчезнувшем авторитете.

—Кажется, это будет самым простым. Многие терпят неудачу потому, что не знают обстановку. Кроме ментов, рэкетиров и банкиров, тут еще военные!

Аккуратно тянулись вдоль дороги домики с садами, чинно выстроились пирамидальные тополя. Как тысячи лет назад, ехали люди на осликах. Работяги с кетменя ми возились на огородах. Паслись козы. Валижон не отрывал взгляда от дороги впереди. Секьюрити на втором сиденье боролся со сном. Рэмбо продолжил разговор:

— Имя Камал Халиф тебе говорит о чем-нибудь?

— Почти ничего. Я сам бы хотел знать больше.

— Где его искать? На Арабском Востоке? Может, в Саудовской Аравии?

— Думаю, гораздо ближе.

Полупустыня, из которой они вырвались, осталась позади, плоская, пряно пахнущая, как свежая лепешка. Многочисленные глиняные купола впереди были похожи издали на груду перевернутых огромных пиал.

— Старые бани. Под каждым куполом своя температура. — Валижон снизил скорость. — Им полторы тысячи лет…

— А там?

— Старый город. Район бухарских евреев. Их здесь раньше много жило. В Иерусалим отсюда ездили верхом…

Бухара была опасным перекрестком… Резиденция «Белой чайханы». Три миллиона черного нала, которыми Нисан расплачивался за чек, шли отсюда. Тут дислоцировалась группировка Мумина. Это были авторитеты, не воры в законе. Руки их были более развязаны.

Он переключил скорость.

Несколько человек — русские и узбеки — выпивали прямо на шоссе, поставив бутылку и пиалы на «мерседес».

—Новые русские… — кивнул Валижон. — Они же новые узбеки…

—Широкие штаны, галстук, одной рукой тормозит левака, другая — в штанах, а в спину дышит телка… — Рэмбо засмеялся. — Я сам такой!

Тем не менее Валижон заметил серьезно:

—Необходимость самоограничения богатых — это альтернатива гражданской войне… Пока не будет понимания классовых интересов, нам грозит смертельная опасность.

Была у него теория.

—Не важно, как распределена собственность. Важно ее хоть как-то распределить, пусть несправедливо. Но тогда начнут действовать экономические законы! Бизнес всегда жесток. Неальтруистичен. Но, если прибыль будет расти без удержу, мы приведем к власти коммунистов…

Валижон сменил тему:

—В чем там дело у Нисана? Триметилфентанил?

Валижон не стал бы работать с Рэмбо, если это связано было с черным бизнесом.

— Синтетическими наркотиками занимался Савон, он давал крышу… Это его дела! На этой почве у него возникла проблема с наркомафией, которая ввозит натуральный Продукт…

—Нисан мог отмывать деньги тихо. Как все. Получить под техническое обоснование какой-то программы, обналичить, увезти налом на Кипр или в Израиль, где источники не проверяют, положить в банк, открыть счет, скажем, в Англии…

Рядом с гостиницей «Бухара» их догнал туристический автобус с молодыми датчанами. Рэмбо понял это по флагу, болтавшемуся над кабиной.

—Со всего мира едут… — Валижон — уроженец Ферганской долины — не был патриотом Бухары.

Он припарковался рядом со входом. Включил сигнализацию.

—Идемте.

Как и повсюду, Валижона отлично знали. Швейцар в униформе открыл перед ними дверь, приложил руку к груди:

—Салам…

Гостиница оказалась ультрасовременной — с громадным холлом, валютным баром, с чеканкой на стенах. Датские туристы уже заняли в вестибюле круглые, на одной ножке кресла, похожие на коньячные рюмки. Из валютного бара снизу доносилась музыка. Валижон двинулся прямо к директору, представил Рэмбо и его секьюрити. Оформление в отель заняло несколько минут.

—Поднимемся. Начнем звонить…

В номере с двумя спальнями и передней оказался еще балкон, пыльная тяжелая мебель. Отсутствие верхнего света компенсировали торшеры и бра у кроватей. Секьюрити проверил окна, запер дверь, занял место в передней, тут стояло кресло-кровать. Когда он не сидел за рулем, его присутствие почти не ощущалось. Это было удобно. Рэмбо ненадолго включил телевизор. По экрану пробежали расплывчатые, немыслимых тонов цветные тени; телевизор был расстроен — нарушено цветоотделение.

Валижон сел за телефон. У него было немало друзей в Бухаре, бывших коллег, но обращаться к ним за помощью было бы неосторожным. В сегодняшней неясной политической и криминогенной ситуации легко можно было попасть впросак. Вызвать расспросы и кривотолки. Единственным источником информации могла прежде быть старая проверенная агентура уголовного розыска, профессионально собиравшая любую информацию, никогда не задумывавшаяся, кому сведения нужны, зачем и как будут использованы. Теперь эти люди первым делом думали о том, кому можно сдать того, кто интересовался.

Валижон разговаривал со своими абонентами на узбекском, таджикском, но по большей части на русском.

Звонок, ставший последним, оказался и самым коротким.

—Понял, — сказал Валижон уже через несколько секунд. — Это не телефонный разговор. Можешь сейчас подойти в парк? Ну, где обычно. Давай!

—Нам сюда!

Валижон оставил машину. Они прошли к парку, примыкавшему к большому колхозному рынку. Впереди за ним виднелись остатки древней Крепостной стены и седые городские ворота. С глиняными башенками по бокам, закрытые на громадный замок, ворота казались театральной ширмой, над которой вот-вот появятся персонажи кукольного зрелища.

—Летом Старую Бухару запирали в девятнадцать ноль-ноль… — Валижон поглядывал по сторонам.

Информатор не появлялся.

— А зимой? — Рэмбо заинтересовался.

— Зимой на час раньше.

Они еще постояли, глядя на полуразрушенный, заросший высохшими колючками вал. Развалины крепостного вала тянулись далеко, куда хватало глаз. Сохранившиеся куски стены казались обломками огромных зубов, торчащими из глиняной весны.

Валижон взглянул на часы:

—Его не будет. До этого он ни разу не опоздал… Ему помешали! О нашем приезде известно!

Они прошли мимо рынка. Было снова изобилие овощей, фруктов. Розовые «юсуповекие» помидоры; фиолетовая с розоватым душистая трава «райхом», от которой зимой, когда ее кладут, чувствуется аромат лета. Особенно много было дынь. «Бухарская» — желтая; «баствалды» — лимонного цвета, с меридианами-полосами; «амери» — «эмири» — в честь Тимура. Эмир, по преданию, снес минарет где-то и засадил поле дынями — невидными, зеленоватыми, удивительными на вкус… Еще «бури кала» — голова волка. «Мирзачульская» — самая распространенная, гиперболообразная степная, зимняя — зеленая, с белой паутинкой; «кампыр-кавун» — круглая, морщинистая, сладкая, из Джизака, песочного цвета, огромная…

Меньше всего хотелось думать о предстоящей разборке, лавировании между группировками…

На развале торговали квасцами, деревянными гребнями, фотографиями мусульманских красавиц. Спроса на них не было. Слепой в грязном халате что-то быстро невнятно бормотал вслед проходящим.

—О чем он? — Рэмбо остановился.

Валижон пожал плечами:

— Что-то вроде «Благожелательность Бога в благословении родителей, а гнев в негодовании их…»

— Коран?

— Может, шариат.

— А разница?

— Это как Уголовный кодекс и Комментарии…

На высоких каблуках Валижон был Рэмбо по плечо, он походил на постаревшего Маленького Мука из сказки.

— Сделаем так. — Валижон поднял голову. — Я подвезу вас к одной чайхане, там бывают новые узбеки и русские, друзья Мумина. Мне там появляться не с руки. А вы покрутитесь…

— Ты его знаешь?

— Я его сажал за разбой. — Валижон помолчал. — Теперь он депутат. У вас наверху тоже есть такой…

— И не один…

В глубине небольшого сквера виднелся ряд низких столиков, сбоку мелькнула белая куртка шашлычника. Чайхана была полна солидных, хорошо, по-европейски одетых мужчин. В помещении чайханы строгий мальчик, неулыбчивый, с тусклым лицом и отвисшими щеками, ловко наполнял чайники. У входа сидели трое молодых узбекских милиционеров, пили чай, разговаривали.

Рэмбо и секьюрити сели за ближайший столик. Молодой, в национальном халате официант подал меню. Рэмбо взглянул. Ни одно из блюд он не знал. Официант повертел карандашом и блокнотиком.

—Откуда? — Русский словарный запас таял у граждан новой республики, что называется, на глазах.

—Москва. — Укороченная интонационная речь предоставляла новые возможности обеим сторонам общения.

Официант оказался смышленым. Улыбнулся, спрятал блокнотик.

Ели шурпу. Поджаренную баранину, сильно наперченную, залитую бульоном и заправленную кислым молоком. С лепешками, которые тут же испекли. Подали еще зеленый чай, предварительно и после заварки, на этот раз вместе с крышкой, обдав чайник крутым кипятком.

Рядом порхали некрупные — поменьше голубей — коричневые тихие горлинки.

Время от времени то один, то другой из ментов поглядывал в переулок: кого-то ждали. «Три мушкетера…». Двое помоложе что-то рассказывали, смеясь и перебивая друг друга, третий — в погонах старшего сержанта, с тонким умным лицом — слушал их дружески-снисходительно.

Посетителей становилось меньше.

Рэмбо достал фотографию покойного Савона, которую он позаимствовал в «Дромите», положил рядом с прибором. Еще он сунул под салфетку пятидесятидолларовую купюру. Конец ее высовывался.

Подошел официант. Рэмбо и секьюрити продолжали есть. Официанту не надо было ничего объяснять. Вскоре он уже показывал фотографию парню, стоявшему на раздаче. Тот вытер руки полотенцем, взял снимок, что-то сказал стоявшим у плиты поварам. Они тоже подошли, перекинулись несколькими словами.

Рэмбо отодвинул тарелку. Он мало ел.

Трое ментов продолжали чаепитие. Аналогия с сюжетом вскоре снова подтвердилась: они ждали четвертого! Самый юный — в погонах рядового, и недавно полученной, не успевшей выгореть экипировке спешил к чайхане.

Рэмбо позавидовал их юности и дружбе.

В к о н т о р е , как и в роте королевских мушкетеров во времена д'Тревиля, несколько друзей — даже рядовых многого могли достичь, живя с девизом: «Один за всех и все за одного!»

Официант вернул фотографию:

—Это было неделю назад. — Официант дал понять, что просит увеличить гонорар. — Он спросил Мумиш Раджабова… Улица… — Официант назвал. — Дом 35. Это здесь, в Старом городе. Бывает дома поздно.

С плоских крыш свисали концы опорных балок. Впереди были пыльные, без единого деревца улицы Старого города с безглазыми глухими стенами. Дувалами. Низкими, плотно пригнанными дверьми. Нырял во дворы ствол тянувшегося поверху, на столбах, газопровода, трепыхались вдоль проводов обрывки воздушных змеев, тряпок. Улицы Старого города повторяли друг друга. Выжженная солнцем глина, цвет и фактура ее не менялись. Стояла жаркая предвечерняя пора, вокруг преобладали пепельные и желтоватые тона. Каждые несколько шагов в выстоявших во многих землетрясениях стенах появлялась очередная калитка с непритязательным металлическим кольцом и накладкой, заменявшей звонок. Иногда на пороге возникала истертая, прибитая грубыми гвоздями подкова.

Рэмбо был доволен оттого, что решил осмотреть дорогу засветло. Девушка у магазина, торговавшая лепешками, показала направление. Улицы уходили в стороны и непонятным образом вновь соединялись. Несколько раз Рэмбо с секьюрити выходили к одному и тому же подернутому сероватой пленкой квадратному водоему с кафе, с огромными вековыми деревьями вокруг.

Перед ними возникали вблизи порталы древних медресе — иногда отреставрированные, чаще обветшалые. Перед овальными дверями медресе толпились туристы.

Рэмбо свернул в тупичок, показавшийся шире других.

«Здесь… 35-й дом!»

Рядом оказалось сразу два медресе, одно против другого. Пожилая женщина дотронулась до стены, поднесла пальцы к губам — за дувалом был молитвенный дом.

«Тут, наверное, бухарские евреи…»

—Мансура… — позвал за другой стеной плачущий детский голос. — Мансура…

Можно было уходить.

Валижон ждал в баре «Экспресс». Ближе к ночи все столы тут были заняты. Большинство туристов из валютного бара перекочевали сюда. Поддатые девки, парни. Тискались. Держали руки друг у друга на ляжках. Валижон смотрел неодобрительно. Он был мусульманин. Не пил.

Рэмбо поглядывал на часы: приближалось время визита.

Мумин — депутат и глава Совета директоров акционерного общества закрытого типа, действовавшего под придуманной вывеской, — на деле занимался продвижением наркотиков через Центральную Азию на Запад.

Дорога эта не была единственной. Две параллельные тропы проходили рядом. Каждая имела своих хозяев, враждовавших между собой. Рознь эта длилась сыздавна, одновременно с отпадом ряда областей от Бухарского ханства и присоединением их к России.

Наркотики везли в колесах высоких двухколесных арб, в баллонах автомобильных шин, в бурдюках, в цинковых гробах, в трупах любимых…

Кроме исконных хозяев путей, на том и другом хозяйничали также бандиты, еще не соединившиеся в единый наркокартель и тоже воевавшие между собой. А еще были наместники, министры, секретари, аппаратчики. Они тоже желали получить свою долю.

Наркотик возвращался в деньгах, наращивался оборот.

Войны не прекращались. Рубили головы, руки, уши… Ставили «на вид».

«Белая чайхана», действовавшая в эпоху застоя под протекцией заместителя министра внутренних дел, который, в свою очередь, представлял интересы московских коллег и местного партийного руководства, в прямом смысле давила конкурентов. Однако монополия не могла существовать долго. С началом перестройки на наркорынке появились новые криминальные группировки, менты, военные; одновременно в сложном макаронном беспорядке заметно отслеживались интересы банков. Российских, южноазиатских, арабских… Следовало учитывать также региональные формирования, выходившие на большую дорогу, просто чтобы грабить и тех, и других…

Постепенно все утрясалось. Сначала на уровне исполнителей, а потом и выше. По примеру Министерства путей сообщения было произведено разделение Пути Наркотиков на отделения дороги и дальше — на участки, околотки… Каждый эксплуатировал свой надел. Споры эксплуатационников разрешали авторитеты.

Арабовы контактировали с группировкой «Белая чайхана». Савон вел двойную игру. Он заигрывал и с Мумином…

—Ласковое теля… — Валижон расслабился после длинного монолога. — Сосал двух маток…

Мигнул свет — бар «Экспресс» закрывался на уборку. Поддатые датчане за соседним столиком громко орали, выбрасывая вперед растопыренные пальцы.

—Играют — кому платить за выпивку…

—«Йин! Ту! Трэ!» Ну и произношение… — Валижон принял их за американцев. — Я передал Мумину о твоем визите. Они побоятся тебя тронуть открыто…

Ночь оказалась холодной.

Под торговым куполом магазинчики были давно закрыты. Тут же располагалось производство — «Сундучный цех», «Люлечный цех», «Ремонт часов всех систем». На их дверях тоже висели замки. На перекрестке, прямо на асфальте, высилась гора репчатого лука — днем тут производилась торговля. Рядом, у пекарни, лежали мешки с мукой.

С темнотой вид Старого города совершенно изменился. Исчезла неряшливая электропроводка. Улицы выглядели чище, в то же время были полны неясных шорохов. В улочки, где негде повернуться, втискивались легковушки. Ночной двор медресе, огражденный высоченными стенами, выглядел мощным, пустым. В стенах помещались когда-то кельи. По двору гулял ветер. Над одной из башенок, вверху, белел месяц — плоский прежний советский гривенник. Впереди, через дорогу, высилось другое медресе, более древнее и светлое.

—Стучи! Пришли!

Секьюрити загремел висевшей на двери металлической накладкой, и что-то черное, невидимое одним махом перелетело у Рэмбо над головой с крыши на крышу.

«Кот? Крыса?»

За забором послышался шум.

—Идут!

Человек, открывший калитку, не удивился, поздоровавшись, закрыл за ними дверь, включил свет. Рэмбо и секьюрити оказались в гараже между двумя припаркованными машинами. Их ждали. Четверо в куртках, крутые, сразу же подошли близко, почти вплотную. Рэмбо и его секьюрити замерли, оценивая обстановку.

— Оружие! — потребовал тот, кто был старшим, — в черной вязаной шапочке.

— Нет.

— Мы посмотрим…

Секьюрити— капитан разведки — оглянулся на Рэмбо.

—Давай! Раз неверующий…

Рэмбо почувствовал чужие руки, прохлопавшие карманы, пояс, проверившие промежность.

— Нащупал?..

— У нас такой порядок. Хозяин — депутат…

Они прошли во двор. Тут была открытая галерея, шедшая вдоль дома, и вход в комнаты. Под навесом из виноградных листьев в клетке сидел прикрытый накидкой горбоносый боевой кехлик. Белый, зебристый, с черными полосами и крючковатым клювом. Рэмбо и секьюрити сняли обувь и вошли в гостиную. Дом был богатый. Высоко по потолку тянулись полированные дерева. Стены покрывала разноцветная роспись. Ее окаймляли декоративные неглубокие ниши, в которых стояла причудливых форм старая посуда — кувшины, чайники, пиалы. Всю ширину пола покрывал богатый ковер.

Трое мужчин ожидали гостей тут же, на ковре. В середине стояли подносы. Еда, выпивка…

Мумин был смуглый, выше среднего роста, темноволосый и темноглазый, с узким выступающим носом — типичный представитель памиро-ферганской расы здешнего Междуречья. Таким и рисовался он Рэмбо, плечистым, крепким. Портило его небольшое, но заметное брюшко.

Рэмбо отклонил предложение выпить, вежливо, с достаточной изобретательностью отведя подозрения в неуважении хозяев — хитрые восточные уловки…

—Только чай…

Он сделал глоток, узнал особый терпкий вкус хорошего зеленого чая.

—Теперь отлично…

Рэмбо достал ксерокопию чека. Передал бумагу Мумину.

—Презент фирмы «Лайне».

Чек с Востока прошел «Рассветбанк», затем, минуя «Дромит», который отвалил за него три миллиона налом, попал в Цюрих — и дальше в неизвестные доселе фирмы, разбросанные по всему свету.

—В том числе погрели руки и в здешних местах… Фирма «КОДС» или что-то похожее…

Мумин и его команда внимательно слушали. Бухарцы полагали, что тоже имеют право на его часть: валюта шла по их эксплуатационному участку. Чек пошел по кругу.

—Кто известен?

—«Фантом-информ». Один из учредителей из Папа.

Таджики шумно заговорили. Мумин и его люди не знали о фирме. Это было еще одним доказательством.

«Фирму создали несколько месяцев назад с одной целью — оттянуть часть трехмиллионного навара из швейцарского сейфа!»

Грабители типа Мумина и его людей еще пару лет назад находились в состоянии перманентной войны со всеми группировками и нападали первыми каждый раз, когда для этого представлялась возможность. Но теперь перед Рэмбо сидели реализовавшие себя люди, которым их положение и образование — несомненно высшее — позволило войти в высшую криминально-политическую мафию.

Мумин заметил:

—Если Пап — значит, военные! У них повсюду тут подставные фирмы, которым сбрасывается валюта…

Рэмбо сидел в непривычной позе, по-турецки, положив руки на колени. Пока шел разговор, Рэмбо ни разу не пошевелился. Сидевшие в комнате на этот час были его партнерами. Хозяева еще раз коротко обменялись репликами на своем языке, по-видимому, это был таджикский.

—Вам знаком банкир? — Рэмбо показал фотографию.

Мумин по-восточному коротко цокнул языком. Это могло быть и отрицанием, и знаком того, что не хочет говорить.

—Мы с ним не работаем.

—Серьезные люди через несколько дней собираются в Иерусалиме… — Рэмбо пошевелился. — Вы знаете, о ком я говорю. Там и Неерия Арабов. Разговор идет о честном партнерстве.

Он блефовал.

Хозяева не были удивлены. Рэмбо понял, что они обдумали все заранее, до его прихода, как только им позвонил Валижон. Он, по-видимому, уже интересовался Савоном.

Мумин засмеялся, снимая возникшее напряжение.

—На нас могут повесить человека, который приезжал на похороны Нисана и не вернулся. Но мы не имеем к этому отношения.

Рэмбо никого не обвинял.

— Его разыскивают как не выполнившего обязательства по защите фирмы…

— Думаем, с ним разобрались военные. Москвичи. Я, кстати, закончил Московский университет.

— Факультет — экономический?

— Философский…

Мумин был открыт для разговора.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Вообще-то, как мы слышали, за Савона стоило бы в первую очередь спросить с Серого.

— У нас Серого вспоминают обычно вместе с его другом!

— Сметана умнее. Он делает карьеру. Будет еще в Думе. Это не Серый. Вы поинтересуйтесь при случае: о чем он нашептал Савону во дворе старого здания университета? Не о своем же брате?

Валижон дремал в круглом, на высокой ножке кресле, похожем на коньячную рюмку. Несмотря на поздний час, из валютного бара снизу все еще доносилась музыка. Увидев входящих — Рэмбо и его секьюрити, — наманганский Мегрэ поднялся и вместе с ними вошел в лифт.

Все трое были в порядке. Ни с одним из них ничего не произошло.

Хотя Валижон нажал на вторую кнопку, в соответствии с программой кабина доставила их наверх, на обзорную площадку.

За карнизом виднелись купола древних бань, водоем. Возвышавшиеся над плоскими крышами порталы медресе сверху были похожи на гигантские книги, раскрытые, говно для общего прочтения. Всюду внизу виднелась сухая, с колючками, выжженная земля, подходившая к самому зданию. Такая же, какую он накануне видел в Израиле.

День не закончился.

«Срочно позвонить Бутурлину…». Фотография генерала Гореватых требовалась именно сейчас. Рэмбо думал о сказанном Мумином под занавес. «Кто-то сообщил о разговоре Савона и Серого в Манеже в Москве…» Существовала связь между убийством Нисана и судьбой брата Серого.

Постояв положенные секунды, лифт закрыл дверь, бесшумно начал скольжение.

—Тебе звонили из Иерусалима… — заметил Валижон.

В Иерусалиме было спокойно.

Игумнов, оставив Неерию в квартире его родственничка, спустился в подъезд. «Тойота», которую для них взял в аренду глава «Смуи», была на месте. Машину Голан лично пригнал в аэропорт Бен-Гурион вместе со своим секьюрити, русским парнем. Игумнов получил в пользование также переносной телефон-«чудофон», как называют израильтяне.

—Вот твой номер. — Телефоны начинались с 052.

Увидев машину, Неерия был удивлен. Перед тем как выехать из аэропорта, спросил:

—Ты водишь машину?

У них не было взаимопонимания.

Игумнов пожал плечами.

Бывший автогонщик, инспектор ГАИ на спецтрассе, он обеспечивал проследование правительственных членовозов на дачи. Случалось и преследовать убийц по Московской кольцевой в той, другой жизни, о которой теперь предпочитал не вспоминать.

Был исход субботы. День заканчивался.

Религиозные ортодоксы — харедим — на шоссе, как один в черных костюмах, в белых сорочках, в шляпах, с длинными пейсами, время от времени что-то громко кричали хором, как только на проезжей части появлялась машина. Протестовали против нарушений святости Субботы. Машин было немного, они проносились на скорости. С десяток полицейских у перекрестка пытались их уговорить по-хорошему. Было видно, что все бесполезно. Высокий мужик недалеко от Игумнова, с рыжими пейсами, худой, похожий на козла, в черных чулках с открытыми тощими икрами, в шляпе, надломленный, как перочинный нож, орал громче других. Руки его во избежание провокаций со стороны полицейских были демонстративно засунуты глубоко в карманы. Полицейские теряли терпение. Игумнов их отлично понимал. В какой-то момент старший смены в полицейском джипе у рации что-то сказал, и миштара — полиция — вооружилась короткими деревянными палками. Харедим продолжали бесноваться. Полицейские пробовали приблизиться, но те быстро отбегали. Рыжий, похожий на козла, отступал со всеми, но тут же возвращался. Полицейские начали планомерно теснить крикунов с тротуара. Игумнов наблюдал. Когда миштара придвигалась, козел только вертелся, не уступая ни сантиметра тротуара, руки он по-прежнему держал в карманах. Громко что-то орал, прячась за спинами. Наконец ему все-таки врезали. Игумнов надеялся, что это сделал кто-то из бывших русских ментов. Козел, как водится везде, бросился к полицейской машине жаловаться. Старший послал его… Игумнов чувствовал профессиональную солидарность.

Дела Неерии и его собственные как секьюрити были гораздо сложнее. Голан снова предупредил, на этот раз Игумнова:

— Мы сможем обеспечить охрану Неерии. Но только после того, как он отчитается за три миллиона долларов!

— Я жду сообщения Рэмбо. Он над этим работает…

— Может, найдете ему гаранта в Израиле. У тебя есть кто-нибудь?

—Я как раз об этом думаю…

Игумнов поднялся в квартиру к Неерии.

— Вы не уходите? — Родственники Неерии — нехилые, вооруженные жители территорий, поселенцы — были Арабову надежной защитой. — Я хочу отлучиться…

— Вы возьмете машину? — Неерия поднял крупные влажные глаза.

Игумнов вспомнил ортодоксов на улице.

—Нет, тут недалеко.

На перекрестке Меа-Шеарим и Царей Израиля было пустынно. Стена здания, сложенная из иерусалимского камня, была похожа на поленницу березовых дров под окнами у дома в Шарье. Такие же щербатые камни лежали под ногами. Игумнов стоял в центре ультрарелигиозного квартала — узких безлюдных улочек эпохи средневековья, оживших старинных гравюр. Отсутствующие жители находились в многочисленных синагогах по соседству, в глубине каменного лабиринта, они должны были вот-вот появиться с окончанием молитв, с первыми вечерними звездами на исходе Субботы.

Игумнов прошел вдоль Меа-Шеарим — узкой, тускло освещенной. Нижние этажи темных домов сплошь поблескивали витринами запертых лавок. В большинстве было одно и то же. Серебряные чаши, кубки, семисвечники за металлическими узорными шторами… Юдаика, амулеты для беременных… Все, что необходимо для жизни верующего. Против сглаза. Молитвенники…

Объявления на русском на столбах обещали бесплатное обрезание, удачный бизнес.

«Хотите 10 000 долларов — приходите к нам…». «МНОГО ДЕНЕГ! ЗВОНИ!..»

Автобусы все еще не ходили. Ветер тащил полиэтиленовые пакеты на мостовую. По неубиравшемуся в течение полутора суток тротуару шелестели обрывки газет. Из-за угла внезапно донеслись голоса.

Игумнов свернул в переулок к синагоге. Из крепостного вида здания, с небольшими бойницами-окнами, уже накатывали во двор волны молящихся: долгополые черные сюртуки, черные чулки, гольфы, шляпы… Средневековые одеяния — серые чулки на худосочных щиколотках, туфли, гольфы, поднимавшиеся выше колен, меховые широченные шапки, камзолы. Игумнов остановился поодаль — отсюда ему был виден каждый выходивший из здания. Игумнов внимательно вглядывался.

Над крепостью-синагогой, над Святым городом сверкнули три первые звезды. Суббота закончилась. Последние слова молитв возносились поверх крыш окрестных домов уже со двора.

«Теперь главное — не упустить…»

Переулок был полностью забит молящимися. Сюда уже вливались потоки верующих из соседних синагог. С мужчинами все чаще теперь появлялись женщины. Дети. Низкие плоские шляпки религиозных дам. Обязательные чулки, длинные юбки. Мальчики в черных сюртучках с завитушками на висках, в маленьких чеплажках на макушках — кипах…

Миха нырял сюда, в населенный религиозными ортодоксами район, каждый раз, когда надо было залечь на дно…

Черноволосая девчонка пробежала, поглощенная своими мыслями, подскакивая на бегу.

«Моя сумасшедшая еврейка-бабка уже родилась снова…»

На верхних этажах вспыхнул яркий свет.

Миха шел среди ортодоксов, говоривших по-русски. Компания правила к перекрестку. Трое высоких парней — в черных сюртуках, в шляпах — крутили головами по сторонам. Все трое были боевиками.

«Горские евреи — те же чечены…»

Еще несколько молодых людей — в длинных сюртуках, в шляпах — были похожи на юных карманников с карикатур Оноре.

«Странный мир оживших диккенсовских персонажей. Чему он их тут учит?»

Игумнов обогнал Жида, мельком обозрел со стороны. Похожий на афганца, тяжелый, по-звериному пружинящий телом. Велюровая черная шляпа, белая манишка. В руке молитвенник. Знакомая пластика вора не изменилась.

Началось автобусное движение. Красный свет задержал на тротуаре. Сзади подоспели еще люди в черном.

Улучив момент, Игумнов как бы случайно оказался между Михой и телохранителем, подпер Жида плечом. Потом, не поворачивая головы, принял пристальный взгляд сбоку. Так всегда происходило в Москве. А там с ходу сначала Игумнов, потом Миха ныряли в какой-нибудь подъезд. Почуяв чужих, надрывались горлстые домашние шавки, законопослушные граждане косились из-за дверных «глазков».

—Здорово, начальник!

Секретный контакт. Как для воров, так и для ментов. В конце разговора обычно появлялся пузырь.

—По пять капель… — И хитрый глаз с нерусского лица. — За Мессию! Чтобы удача!

И второй постоянный тост:

—За московский «Спартак»!

Кто же знал, что один пацан станет вором, авторитетом преступного мира, другой на всю жизнь осядет в криминальной полиции…

Светофор переключили. По-прежнему не оборачиваясь, Игумнов перешел улицу, двинулся по Меа-Шеарим дальше. Улица шла вниз. Тут тоже было много харедим, покинувших десятки близлежащих синагог.

Он шел уже довольно долго. Постепенно замедлил шаг. Темноватая улица религиозных евреев осветилась, харедим стало меньше. Появились открытые кафе с публикой. Толпы нарядных прохожих. Он попал в центр. Нищие с грохотом потрясали кружками для сбора монет: «Никто не должен забывать: на свете есть несчастные…»

Сзади послышались шаги. Игумнов не оглядываясь свернул в скверик с каруселью, песочницей.

—Начальник! Я глазам не поверил… Ты? И даже с израильским телефоном!

Они стояли друг против друга. Как там. Не было только вонючего подъезда.

— Ты все еще Игумнов?

— Все еще. А ты?

— Жид.

Кличка его не стесняла:

—У вора нет нации. Как у мента…

Игумнов был согласен.

Что же касалось нации…

«Еврею не уйти от Жида. Можно лишь поменять знак. С минуса на плюс…»

На их глазах поменялся на плюс знак «мента»: Оно звучало уважительно. На подходе было и «вор в законе».

А еще раньше были «гезы» — «нищие».

Стоило вспомнить, что «жид» — в Польше, в Чехии и ныне значило «еврей», и только!

Миха извлек из пакета бутылку «голда», пластмассовые стаканчики, пару банок ледяной колы. Игумнов ограничился колой. Миха наполнил пластмассовый стаканчик:

— За Мошиаха!

— Ты где остановился?

— Отель «Кидрон».

Он произнес небольшой спич:

—Жизнь — в спарке. Мент. Бандит. Банкир. Китайцы хотели истребить воробьев, как преступность. Гусеницы сожрали урожай. Когда РУОП нас перебьет, лучше не станет. Неизвестно, кто придет. Только вместе. Или никто… Ну!

—Мне пора! В другой раз… Я тут как секьюрити Арабова!

Туманов оглянулся. Один из ортодоксов, парнишка в шляпе, в белой сорочке, накинутом поверх плеч сюртуке, вышел из темноты.

—Проводишь моего друга, Шуки…

—Я хочу пройтись по Иерусалиму…

Отговорить Неерию мог бы Рэмбо, но он пропадал где-то в Центральной Азии. Игумнов плюнул себе под ноги.

«Если мы выберемся отсюда живыми, будет чудо…»

В семье Неерия рос младшим. Общий любимец. Рисовал, лепил. Рисунки мальчика из маленького городка под Бухарой путешествовали по собраниям детского рисунка из страны в страну. Называлось это «Дети против войны», «Пусть всегда будет мама»…

Взрослые дяди и тети, действуя от имени благотворительных фондов, отнюдь не бескорыстно, по большим связям добивались права сопровождать выставки по всему свету, тратя тысячи долларов, собранных в качестве пожертвований.

Старший брат видел способности брата и не хотел, чтобы фонды, кто бы во главе их ни стоял — Раиса Горбачева или писатель, фамилию Нисан постоянно забывал, — грелись в лучах славы способного мальчика.

Нисан самостоятельно избрал для Неерии поле деятельности.

«Кино…»

В семейном клане не было пока ни одного представителя, связанного с искусством. Неерия не успел приступить к занятиям, как известный далеко за пределами Центральной Азии «Узбекфильм» пошел ко дну, одновременно делясь на мелкие студийные образования.

«Денег нет! На что богаты Объединенные Арабские Эмираты, а и там нет киностудии!..» — решили на самом верху. Средств, выделяемых на съемку, было позорно мало. Авторский гонорар за картину был равен стоимости нескольких батонов сервелата.. Надежда была на «Дромит». Нисан обещал, как только они станут на ноги, дать деньги на экранизацию классики, но сначала следовало взять на себя руководство филиалами Фонда. Неерия медленно осваивался. Этому теперь пришел конец.

То, чем Неерии предстояло теперь заниматься, было делом опасным. У него не было больше ощущения собственной защищенности. Но было упрямство.

Для прогулки Неерия выбрал пешеходную зону в центре, Бен-Иуда. На исходе Субботы улица была запружена людьми. Игумнов шел сбоку. Молодой хасид в черном, Шуки, один из мальчиков в черном костюме и шляпе, тусовавшихся вокруг Жида, шел тут же. Все вроде было спокойно. Улицы были полны молодежи, солдат. Многие светлолицые, светловолосые. Нескончаемый вернисаж на тему родного российского портрета. Игумнов не поразился бы, увидев неожиданно своих близких, оставивших этот мир.

«Или, на худой конец, их двойников…»

В отличие от Лондона, где даже полиция была безоружна, Иерусалим был полон вооруженных людей. На каждом шагу встречались люди с автоматами, карабинами, пистолетами. Оружие носили не только девочки и мальчики — солдаты, вооружаться разрешалось также поселенцам, жившим на так называемых территориях, проезжавшим через незамиренные арабские деревни.

Игумнов словно щелкал кадр за кадром…

Темпераментной девчонке в солдатской форме не стоялось. Она словно имитировала бег на месте. Акулий, косой надрез рта, вздернутый носик…

—Что там? Не знаешь? — Неерия заметил: молодежь входила в открытую дверь углового здания. Со второго этажа доносился яростный шум. Музыка. Игумнов взглянул на приданного Тумановым парня-хасида.

—Так, херня…

Неерия предпочел подняться. В темноте залов надрывались компьютерные автоматы. Какая-то женщина с малышами у входа сбрасывала медные монетки в щель, пытаясь сдвинуть к краю большие электронные часы, которые никак не хотели упасть в лоток. На огромном экране разыгрывалось ограбление дома с захватом заложников. За доллар предлагалось проверить свою реакцию. Курчавый молодой израильтянин палил вовсю. На экране то в одном, то в другом углу выскакивали грабители, иногда заложники. Израильтянин стрелял неплохо, поражая только преступников.

—Гуд… — похвалил его Неерия.

Израильтянин тут же сунул ему в руку пистолет.

—Ноу, ноу… — Арабов показал на Игумнова. — Ху… Он!

Израильтянин обернулся. Неерия кинул:

—Давайте…

Игумнов покачал головой:

—Я тут не для этого…

Ему не хватало духу объяснить: пока Рэмбо не представит доказательств того, что чек на три миллиона не присвоен Арабовыми, он, Неерия, представляет собой сейчас в Израиле только мишень…

—Боишься осрамиться? А мне хотелось бы посмотреть, насколько ты профессионал… — Он вроде пошутил.

Огромный автобус с туристами мягко отвернул, словно в тумане. На остановке в стеклянном ограждении бросился в глаза громадный портрет религиозного лидера.

—Любавический рэбе! — Арабов узнал его.

Игумнов поставил «тойоту» на стоянку, обошел машину, чтобы принять Неерию с его «посольского места». Маленький швейцар — в цилиндре, в опереточного вида крылатке вразлет — был занят приехавшей в такси пожилой парой. Игумнов первым вошел в отель. За спиной шел Неерия. Шуки прикрыл их сзади. На металле потолка они отобразились вверх ногами вместе с другими гостями. Сбоку от входа начинался ресторан. Он спускался из отеля на зеленый аккуратно подстриженный английский газон. Там накрывали столы, играла музыка. Неерия буравил большими влажными глазами израильтянок. Среди них было немало с осиными талиями, в коротких юбках, высоченных ботинках-сапогах «доктор Мартин». Однако внимание ему оказала только пышногрудая молодая солдатка с автоматом и рюкзаком. Она сутулилась. Груди перетягивали тяжелую амуницию на спине. Толстушка-солдат послала Неерии ослепительную улыбку и двинулась дальше, к лифту. Полные ляжки она выбрасывала чуть в сторону и на ходу жевала шорты между ногами…

Игумнов поднялся с Неерией в номер. Вышел на балкон. Холм по другую сторону дороги, о котором предупреждал Рэмбо, был тих. Невыразительные пятиэтажные здания без облицовочного камня… Возведенные наспех марокканские Черемушки… Имея снайперское вооружение, можно было попытаться произвести прицельный выстрел…

Тревожный звонок, которого Игумнов безотчетно ждал все это время, поступил. Телефон Игумнова неожиданно заработал — звонил Голан.

—Твои земляки с Кипра дали о себе знать!

—Слушаю…

— Собственно, уже в море… Плывут паромом. Кудим и Туркмения… Завтра днем будут в Иерусалиме! Из Москвы пока ничего?

— Нет. И сегодня вряд ли будет. Время ночное…

Серый приехал в «Космос» задолго до полуночи вместе с ближайшими сподвижниками. Служба безопасности гостиницы, предупрежденная заранее, высыпала посмотреть. Многие впервые в жизни видели настоящего пахана.

Трехлетний юбилей процветающего московского издательства отмечали с помпой, шумно.

Самих сотрудников были единицы. Новый процесс книгоиздания не требовал больше сонмища младших и старших редакторов, в свое время сновавших по этажам и коридорам прежних издательств-гигантов вроде «Молодой гвардии», с их службами снабжения, обеспечениями досуга работающих и членов семейств, зарубежных связей. За ломившимися от угощений столами в «Космосе» сидели в основном партнеры по бизнесу, банкиры, руководители фиктивных литагентств, созданных для «отсасывания» сумм, подлежащих налогообложению. Были тут и те, кто обеспечивал бесперебойное функционирование, безопасность, рекламу. Приехали представители русских издательств Прибалтики, дальневосточных, сибирских филиалов, распространители. Были приглашены постоянные авторы, переводчики, дорогие проститутки, модная певица, известные актеры.

Предметом особой гордости был визит откровенных мафиози. И в частности, Серого.

К его появлению торжество достигло своего пика. Две представительницы прекрасного пола подрались прямо за столом. Авторы, не получившие гонорары в течение года, грозились судом, не представляя, с кем связались. Хозяева братались с рэкетирами. Пили за издательское дело, за книголюбов, за великих российских письменников…

Вновь прибывший только успел занять почетное место за столом, как боевик, обеспечивавший связь, передал телефонную трубку Серому.

—Кто?

—Я его не знаю. Но мужик серьезный…

Звонил Афанасий. Вор в законе, находившийся под стражей в Бутырке. Телефон у него был замастырен прямо в камере.

Новость была краткой и важной:

—Братана твоего привезли…

Перевод «смертника» в Следственный изолятор номер 2 — Бутырку — мог ничего не означать. Мог означать многое. Ходили слухи, что приговоры приводят в исполнение именно здесь. Администрация тюрьмы всегда это отрицала.

Во время съемки популярного киносериала, когда героя вывели из камеры «смертников» и повели вниз и он в соответствии со сценарием громко закричал: «Я не виновен!» — вся Бутырка мгновенно застучала, заорала на все лады:

—Сволочи! Суки! Он не виновен!

Тюрьму долго не могли успокоить, убеждая, что расстрел не настоящий.

Брат Серого томился в той самой одиночке, откуда начал путь герой фильма. Снаружи дверь камеры окружала железная клетка, которая тоже запиралась. В ожидании решения Комиссии по помилованию и тех, кто готовил им материал, узник жил размеренной жизнью, которая внешне казалась лишенной трагизма. В камере всегда были газеты — «Московский комсомолец», «Литературка». В них иногда публиковались сообщения о приведении в исполнение смертных приговоров в Китае, на севере Африки, в Южной Америке. Брат Серого держал эти газеты под рукой. Особые узы связывают «смертников» всех стран. Международная солидарность…

Еще на свободе он в последнее время бросил пить, ходил к заутрене, регулярно причащался. В Бутырке ему обещали, что он сможет воспользоваться услугами священнослужителя, поставить свечу своему святому…

О троих убитых им он старался думать спокойно. Все в руках Божьих! Видно, на роду было написано и им, и ему умереть молодыми от железа. Лучше было бы, конечно, если бы казаки и его убили в ту же ночь, чтобы не ждать, не мучиться…

Приезжавший адвокат — немолодой, со старческими пятнами на руках — старался поднять настроение, был оживлен, многословен. Узник слышал не больше половины того, о чем тот говорил. Все было суета и сотрясание воздуха в преддверии Вечности. Молчание тут было более уместно.

И все-таки он взглянул внимательно, когда адвокат сказал:

—Брат делает все возможное. И дело как будто на мази. Ближайшие дни покажут…

Предложение спонсорства было действительно передано деятелям культуры, и, будучи в своей массе за небольшим исключением противниками смертной казни, они отнеслись к нему с пониманием…

Звонок Серого прошел воздвигнутые именно на случаи таких вот нежелательных соединений заградительные заслоны на самый верх непосредственно в кабинет генерала Гореватых. Профессионалы спецслужб, отвечавшие за безопасность в «Рассветбанке», обычно не допускали подобных проколов. Серый воспользовался тем, что высокооплачиваемого секретаря генерала уже не было на месте, ее замещал один из служащих.

—Добрый вечер…

Серый демонстрировал возможности невидимого фронта криминальной преступности, для которой не существует невозможного.

«Ну, это мы еще посмотрим…» Генерал свободной рукой налил себе боржоми.

—Поздно сидите…

Серый не стал тянуть:

—Я участвую в качестве спонсора фильма. Вы знаете. Но мне нужна гарантия… Ни расписки, ни чего другого в таком роде. Только слово. Честь у нас ценится дороже, чем жизнь. Вы понимаете…

Гореватых предлагали поставить свою голову против головы заточенного в Бутырку брата Серого, поклясться, что миллион долларов, который Серый передаст адвокату-посреднику, спасет «смертнику» жизнь. Прямой ответ: «да» или «нет».

—Да. — Он продолжил уже мягче. — Наш банк не дал пока повода усомниться…

Операция с подменой чека на швейцарский банк, проведенная Фондом психологической помощи и Варнавой, которого обеспечила бригада Серого, это засвидетельствовала. Миллион на спасение брата Серый получил именно в результате ее. Была гениальная задумка: «Нисан и Неерия оплачивают сами расходы по истреблению их самих и их окружения…»

—Адвокату этому я верю как себе. Мои люди его проверили. Вы можете полагаться на него абсолютно спокойно…

Они еще поговорили.

— Надо как-нибудь встретиться, посидеть… — Об этом уже было говорено.

— Обязательно!

Гореватых положил трубку. Перед тем как уйти, включил диктофон:

—Сотрудника, который пропустил звонок в кабинет, рассчитать немедленно…

Лифт мягко поднял Серого на двенадцатый этаж. Он не был в квартире на Калининском больше недели. Квартира была одной из трех, которые держал Серый в столице. Отъезд из нее запомнил смутно. Голые девки. Скомканные простыни, запах пота. Уезжая, оставили после себя разгром. Груды перебитой посуды, сброшенные с подоконника цветочные горшки…

Боевик, земляк с Северного Кавказа, открыл дверь. Пахнуло свежим ночным воздухом. В его отсутствие квартира была убрана, проветрена, ковры тщательно выбиты. На столе в вазе лежали красные крупные яблоки.

Всюду полный порядок. В спальне застелено свежее белье, любимое верблюжье одеяло…

Существовала какая-то связь между бесшумным мягким подъемом лифта и этой чистой квартирой…

Прозвенел звонок…

Боевик взял трубку. Передал Серому.

Телефон был чист, полностью исключал подслушивание.

—Я ищу вас…

Он узнал адвоката.

— Мне сейчас должны позвонить… Вы хотели что-то передать… — Он пробормотал невнятно: — Характеристики, какие-то бумаги… — Речь шла о миллионе долларов. — Я звоню из уличного автомата. Сейчас самое время. Я вас жду…

— Понял. — Серый прикинул расход времени. — Буду минут через сорок. Я должен кое-куда заехать.

— Очень хорошо.

Он взглянул на часы. Был конец третьего часа.

Деньги лежали в домике на Минском. Домик купила семейная пара, трудолюбивая, тихая. Жили как все. С соседями ладили, не заискивая и не задаваясь. Мужик шоферил, жена работала посменно. Все время кто-то находился дома. Детей не было. Никто не навещал, компаний особо не водили. Тишина. Держали они еще собаку, злобную, но тихую. Никто не слышал, чтобы она залаяла.

—Цирлы заправлены? — спросил Серый про «Харлей-Дэвидсон».

Боевика брать с собой туда было нельзя. Хата была абсолютно чистая, никто о ней не знал. В том числе Сметана.

—Да. Едем?

—Жди у телефона. Может, кто позвонит. Я сам сгоняю. Буду через час.

На Минку прикатил быстро. Мотоцикл работал как часы. Серый оставил его на перекрестке. Последнюю сотню метров прошел пешком. Постучал в стекло. Хозяин спал на террасе. Убрал собаку, открыл дверь.

Валюта лежала в стиральной машине. Рядом наготове стоял чемодан. Вдвоем быстро переложили валюту. Вышел также бесшумно. Хозяева услышали грохот мотоцикла. На перекрестке словно с оглушительным треском взлетел реактивный лайнер…

По проспекту движения почти не было. Серый держал скорость под сто восемьдесят. Ощущение собственной невесомости было счастьем. Серый принадлежал к людям, не ведающим чувства страха. Встречные дома с гулом неслись навстречу, продираясь сквозь окружающие деревья, чистенькие палисадники для начальства, пустые троллейбусные и автобусные остановки, киоски, ларьки…

Светало.

Где-то сбоку краем глаза он заметил выгребавший на проспект ментовский ПМГ. Серый поддал газу, и оказалось, что это последний раз в жизни. Трос, лежавший поперек дороги, который Серый не заметил, внезапно взлетел на уровень груди. Гонка закончилась. И с ней существование. «Харлей-Дэвидсон», сам Серый, модная туфля, сжимавшая тесно его ногу, — все полетело в разные стороны.

Во время осмотра места происшествия туфлю нашли метрах в двадцати — так всегда бывало, когда человек на большой скорости врезался в преграду, будь она идущим навстречу поездом или закрепленным одним концом тросом, второй конец которого, с грузом, при приближении мотоцикла внезапно сбросили вниз с парапета в подземный пешеходный туннель.

Около часа ночи генеральша, поцеловав мужа, ушла и свою комнату. Телефонные звонки с небольшими перерывами следовали один за другим. Редкая ночь вице-президента «Рассветбанка» проходила без переговоров с партнерами. Эта не явилась исключением. Сразу после полуночи позвонили из «Рыбацкого банка»: местная прокуратура после звонка куратора из Москвы не имела больше претензий, судно сразу после ремонта могло покинуть Астрахань.

—Вот и ладушки… — Гореватых был доволен. — Пошли ему осетринки, икорки…

—Может, посущественнее?

—Это мне. Что положено ему — это моя проблема! Не твоя!

Потянулись к трубкам и соотечественники, предпочитавшие пользоваться не офисными, а иными средствами связи. Постепенно подключилось ближнее зарубежье. Звонившие были все больше бывшие коллеги. Новые названия бывших республик, щеголявших суверенитетом, государственной символикой, всенародно избранными лидерами не внесли изменений в субординацию.

С наступлением утра в Юго-Восточной Азии на проводе возникли Малайзия и Таиланд. Линия конфиденциальной связи с партнерами была абсолютно защищена и надежна. Партнеры звонили не от себя, а посетив с этой целью некие экстерриториальные учреждения, резидентуры. Для обычных переговоров существовала другая линия, с другим номером. В эту ночь Гореватых то и дело невольно к ней прислушивался. Время, когда он спокойно засыпал, повинуясь только собственному приказу, не думая о том, что предстоит, безвозвратно прошло.

Звонивший, после того как Гореватых ответит, должен был кашлянуть и повесить трубку. Обычный привет неопознанного телефонного хулигана-рецидивиста. Это было точкой отсчета для Гореватых и одновременно для звонившего киллера, который, не подозревая о том, уже находился под наблюдением людей из Фонда психологической помощи во главе с Сотником.

Киллер, подобравший чемодан, тут же сам становился как бы жертвой одной из расплодившихся во множестве уличных шаек и одиночных стрелков, ставящих на гоп-стоп поздних прохожих.

Звонок раздался с опозданием.

—Слушаю… — Гореватых напрягся. Звонил земляк по Ленинску из Генеральной прокуратуры. Они не уславливались о звонке. Гореватых понял: «Неприятности…»

— Петрушка какая вышла с этим судном! Не докладывали?

— Я слышал: отпустили!

— Правильно! А местные это скрыли. Ничего не сказали! Хотели, видно, подоить капитана…

— Сукины дети… Я ждал что-либо подобное! Ну!

— А те взяли и потопили судно! Не дали никому подняться на борт! Что-то было у них!

Гореватых больше не пытался уснуть. Телефон не звонил.

«Что-то произошло непредвиденное…»

Как обычно, чуть свет поднялась жена, тихонько стукнула в дверь секьюрити.

Ночь кончилась.

Гореватых открыл записную книжку, лежавшую на тумбочке, вырвал страницу с фамилией Иванов. Щелкнул зажигалкой. То же следовало сделать по приезде в банк. Если все же произошел провал и он, говоря простым языком, загремит, первыми врагами в тюрьме ему станут друзья Серого.

«Эти запросто и опустят, поиздеваются вдоволь. Ну да ладно паниковать раньше времени. Как это у Евтушенко? „Не умирай раньше времени…“

Звонок, которого он ждал, раздался по телефону для конфиденциальных сообщений:

—Иванов сейчас в РУОПе. У Бутурлина. И кейс там…

Жена вице-президента «Рассветбанка», отбегав положенное рядом с вооруженным амбалом-секьюрити, вернулась в подъезд — спортивная дама, дочь могущественного когда-то аппаратчика, ведавшего административными органами.

Бутурлин, приехавший к дому, чтобы самому увидеть систему охраны, наблюдал за ней из машины.

Вскоре подъехала служба безопасности «Рассветбанка». Выезд был обставлен профессионально грамотно. Бутурлин вынужден был это признать. У подъезда припарковалась обычная черная «Волга», Гореватых из соображений престижа не пользовался иномаркой. Оперативная служба ГУВД установила: «Оба моста „Волги“ ведущие, титановые диски. Специальная подвеска. Бронированный багажник нажатием кнопки на ходу поднимается, наглухо закрывает пассажиров от огня нападающих. Лобовое и боковые стекла пуленепроницаемы…»

Они же сообщили: подъезд и квартира нашпигованы спецтехникой. В помещении установлен монитор. Транспорт вдоль фасада внизу и подъезд просматриваются. Так же, как и холл у лифта и выход на лестничную площадку. Черная лестница на этаже закрыта стальной дверью с согласил соседей, и тут тоже установлен черный наблюдающий глаз.

Водитель и двое секьюрити, вышедшие из черной «Волги», обошли соседние подъезды, двор. Кусты вокруг были предварительно срублены как препятствовавшие обзору. Осмотрели и стоявший поблизости автотранспорт, не поленившись заглянуть в каждую машину. Сунулись и к Бутурлину, сидевшему на водительском месте рядом с разведчицей оперативного отдела и читавшему «Мышеловку», но не Агаты Кристи, которую терпеть не мог, а санктпетербуржца Никиты Филатова. Бутурлин вопросительно-лениво поднял глаза…

Без пяти семь к «Волге» присоединилась вторая машина — черный «форд» 121 AT 93-00. Двое вышедших из него секьюрити сразу вошли в подъезд. Было еще тихо. Послышался щелчок закрываемой дверцы лифта. Один, по-видимому, поднялся лифтом, второй шел на своих двоих…

Еще через несколько минут из подъезда показались трое. Генерал Гореватых держался в середине — недосягаемый для огня киллеров, окажись они в этот момент во дворе. Броском пересекли тротуар. Все биссектрисы грамотно перекрыли секьюрити. На долю секунды вице-президент «Рассветбанка» все же открылся. Сидевшая с Бутурлиным разведчица успела нажать «выдержку» спрятанного в одежде миниатюрного «Кодака». Дверцу «посольского места» в «Волге» держали открытой. Гореватых, снова закрытый телохранителями, уже сидел наискось от водителя. Машины к этому времени были уже на ходу. Сразу погнали. В последнюю секунду к кортежу присоединился джип со сканирующей техникой, до того стоявший у соседнего дома. Там контролировали движущийся вокруг транспорт.

—Да-а… — Бутурлину осталось только крякнуть.

Скрытное наблюдение за вице-президентом «Рассвет-банка», не говоря уже об аресте Гореватых, представлялось делом трудным и стремным. В случае неудачной попытки вопрос о провокации РУОПа против уважаемого отечественного банкира и коммерсанта был бы неминуемо поднят на самом верху, в Государственной думе.

Иванова повязали случайно. В машине муниципальной милиции, вывернувшей из переулка, увидели, как мчавший впереди мотоцикл внезапно отделился от грунта и взмыл над дорогой.

Появившегося из подземного перехода человека менты заметили лишь потом, как и стальной трос поперек проспекта.

Неизвестный подхватил чемодан пострадавшего, хотел линять. Колеса лежащего «Харлей-Дэвидсона» еще вертелись. Раненый не подавал признаков жизни.

Менты не думали, что человек, возникший из перехода, виновен в случившемся. Трос мог быть натянут подростками из чисто хулиганских побуждений. За ним погнались. На его несчастье, навстречу шла вторая милицейская машина. Улица была хорошо освещена. Обе патрульные машины резко нарушили правила движения. Первая ПМГ еще тормозила, а несколько ментов уже выскочили, выхватывая оружие. Убежать ему все равно бы не дали. После предупредительных выстрелов неизвестный остановился, предварительно скинув чемодан.

— Сдаюсь, ребята!..

Оружия у него не было. Сгоряча он получил всего пару раз по шее…

Бутурлин узнал обо всем ночью из сводки-ориентировки.

«…Автотранспортное происшествие со смертельным исходом. Мотоциклист был сбит в результате удара о трос, у натянутый поперек улицы… Проходивший мимо гр-н Иванов Т.С. пытался похитить чемодан-кейс с имуществом пострадавшего, но был задержан и доставлен в 123-е…»

Фантастическую сумму обнаруженного в кейсе нала валютой не указали из оперативных соображений. Личность мотоциклиста не была установлена.

Бутурлин сразу идентифицировал виновного: «Ганс!..»

Они разговаривали в 123-м.

Беловатые, алюминиевого цвета волосы, голубые глаза…

Мать Барона все запомнила в портрете.

Иванов, он же Ганс, был по-офицерски подтянут. На вопросы отвечал кратко, точно. За плечами у него были годы армейской службы.

Его версия случившегося была определенна. В упрощенном варианте все сводилось к известному: «Бес попутал!»

С нее его было трудно сбить.

— Слышу: как фугас… Мотоцикл и тот не уцелеет, не то что череп. Мне бы все-таки вызвать «скорую». — Он улыбнулся открыто, без жесткости, какая приходит вместе с ложью. Бутурлина насторожило не это: нестандартность избранного способа. — А я за чемодан! Кожаный, хороший… Давно искал! У меня ни чемодана, ни сумки…

— Бывает…

— Я и не думал, что в нем! И сейчас не знаю! Все равно бы выбросил! Что это — халатность? Или присвоение находки? Мне только чемодан и нужен был. Вы курите?

— Пожалуйста.

Бутурлин достал сигареты:

— Диверсионная школа?

— КГБ. Она иначе называется:

— А специализация?

—Водитель, он же прикрепленный охранник… — Иванов использовал версию многократно, но все в разных структурах — в охранно-сыскной ассоциации, «Рассветбанке», теперь в милиции. — После убийства Ганса Шлейера оказалось, что никто, кроме водителя, не успел даже вытащить оружие, не то что им воспользоваться. Сразу пошла мода на водителей-охранников…

—Я что-то не помню…

Задержанный пояснил:

— Ганс Шлейер, промышленник, приговоренный в ФРГ к смерти «Красными бригадами». Классический пример… Он знал о приговоре, поэтому никуда не выезжал без шести своих личных охранников. Четверых в машине сопровождения и еще двух с ним самим…

— Да, да…

— В таком окружении ему вроде ничего не грозило. Тем не менее через три месяца Ганса Шлейера убили. На перекрестке, у дома, подставили переодетого женщиной террориста с детской коляской…

Бутурлин знал эту историю.

В нескольких метрах перед машиной Шлейера «мамаша» толкнула коляску на проезжую часть. Водитель затормозил. Машина с секьюрити ударила в багажник идущей впереди. Из автобуса на обочине выскочило четверо…

—Шестьсот пуль в течение двух минут… Никто из охраны даже не вынул оружия, оно оказалось в чехлах у всех, кроме водителя— секьюрити…

«Кличку он получил за историю с Гансом Шлейром».

Паспорт выдан в Наманганской области.

Бутурлин больше не сомневался.

«Гнеушев. Засланный к Рэмбо казачок!»

У себя в РУОПе он первым делом с ходу прошел в бар.

—Чашку кофе.

Молоденькая овца из секретариата, приехавшая ни свет ни заря, тусовалась в коридоре. Снова одарила близостью крепких загорелых ляжек, высоких сильных голеней.

«Рано или поздно это должно состояться…»

Овца что-то почувствовала, оглянулась растерянно. Период неопределенности отношений закончился. Обоих уже тащило друг к другу. Она могла пойти за ним в кабинет. Лечь грудью на стол… Желание овцы стало внезапно ощутимым. Это была сладкая мука. И совсем не ко времени…

Штурм Фонда психологической помощи Галдера начался не на рассвете — в любимый час ментов, — а перед началом рабочего дня. Точнее, за несколько минут. Момент этот считался наименее подходящим. Руоповцы подъехали к зданию с тыльной стороны. Сгруппировались у соседнего подъезда. Подойти ближе мешал телеглаз.

Команда прибыла небольшая. Во главе с Бутурлиным и Савельевым. С зачуханной собачонкой. Пинчер был величиной с кошку.

Один из оперов, легкий, в курточке, в кроссовках, с помятым лицом — результатом бурно проведенной ночи, стоял у соседнего дома. По сигналу Бутурлина он двинулся мимо Фонда. После его прохода от машин, стоявших на стоянке, у входа, повалил дым. Раздался грохот взорванных петард. Опера уже не было. Телефоны Фонда были заранее блокированы. Вызванные жильцами, появились пожарные. Мгновенно навели порядок. Старший лейтенант — пожарный позвонил в офис. Он составлял акт о гашении или возгорании. Пожарная машина, маневрируя в узком дворе, сдала назад, перекрыв возможности телеглаза. Закрытая ею группа РУОПа переместилась в узкий проход к двери Фонда с тыла. Он заканчивался дверью, которая выглядела как забитая, — крест-накрест сверху наложены были металлические плашки. На двери не было ни «глазка», ни звонка, чтобы не дешифровать. Наблюдение за этой дверью вели с помощью телеглаза.

—С Богом! — Бутурлин перекрестил верхний левый карман.

Постучал. На всякий случай у него было удостоверение Фонда, отобранное наружкой «Лайнса» в подъезде на Вахтангова. Дежурный препирался с пожарным: не соглашался подписать акт. К двери подошел молодой секьюрити. Их на первое время ставили в офисе, чтобы присмотреться.

— Кто?

— Забирай. Два пакета. Кудим передал с Кипра…

— Там пожар, что ли?

— Да нет…

Послышался стук отодвигаемых запоров.

В ту же секунду, сбитый с ног, он уже лежал на полу. Группа захвата устремилась к парадной двери. Падали кресла, горшки с цветами… Дежурного вырубили прямо в дверях.

«И это — жизнь, а бо-о-льше — ничего-о!» — орало в нападавших. Аффект боя…

Работал экран, показывавший парадную дверь. Пожарных через переговорное устройство поблагодарили, обещали «стол».

Топча синтетическое покрытие, менты растеклись по офису. Проникновение было полной неожиданностью для нескольких боевиков, спавших в креслах, рядом с оружейкой. Всех вырубили, обыскали, проверили их же портативным металлоискателем. Заставили снять униформу. Трое оперов РУОПа натянули ее на себя. Встали в дверях.

—Остальным очистить прихожую. Оставить только этих — в форме, — дал команду Бутурлин. — Всех впускать. Никого не выпускать…

В помещении должен быть произведен обыск.

Следователи следственного комитета МВД были уже в пути.

—Давай пса…

Низкорослый пинчер, отпущенный проводником, пробежал внутрь. Он специализировался на сухой фракции синтетического наркотика триметилфентанила. У запертой двери одного из кабинетов тотчас раздался лай. Бутурлин связался со старшим следователем:

— Все в лучшем виде.

— Поздравляю.

— Не забыл про мою просьбу?

— Возбуждено дело…

— А формулировка?

— По факту мошенничества с чеком на UBS. Ты это хотел?

— Да. Я посылаю человека за копией. Он же тебе привезет материалы кипрской полиции…

Кудим и Туркмения шли на пароме, вместе с другими туристами, плывшими с Кипра. Предстоял короткий визит на Святую Землю. Покинуть Израиль им предстояло рейсовым маршрутным автобусом из Иерусалима. Через Каир. По заграничному российскому паспорту. Предварительной египетской визы не требовалось.

В Хайфу прибывали рано утром.

Туркмения поднялся еще затемно.

Над морем вставал невиданный прежде сиреневый рассвет. На палубе сновали те, кто ночевал под свежим небом. Вылезали из палаток, спальных мешков. Быстро готовили еду на своих спиртовках, керогазах… В салоне уже возвращали паспорта пассажирам.

Израильская Хайфа вставала за бортом огромным жарким гористым берегом. Громко трезвонил бортовой колокол.

Про хайфскую пограничную службу Кудим знал все. В морских портах все было проще. Контрразведчики вертели в руках документы, ограничивались элементарными вопросами. Туркмении как бывшему менту Шереметьева все было внове и интересно.

— Таможенница? С такой-то жопой?

— Ты мыслишь советскими категориями!

Из Хайфы в Иерусалим двинули прохладным междугородным автобусом с кондиционером. Большую часть пути Туркмения проспал. Проснулся уже на въезде в Иерусалим, на Таханс Мерказит — Центральной автобусной станции. Несмотря на звучное название, она оказалась маленькой, провинциальной. Несколько десятков автобусов. Втом числе двухэтажных. Живописная толпа. Религиозные ортодоксы в черном, арабские женщины в белых платках, монахи. А главное, молодежь…

Киллеры приглядывались к толпе глазами военных: молоденькие солдаты — с автоматами, карабинами, огромными сумками. Полицейские. Мужики небрежно одетые — рубахи поверх штанов, свитера, вытянутые ниже ладоней рукава. Тяжелые ботинки… Пистолеты за поясами…

«Нарочно, что ли?»

Солдаты все без головных уборов. Все вооружены. Ни одного патруля. Девчонки-солдатки таскают автоматы, как дрова…

«Жареный петух по-настоящему еще не клевал?..»

Толпа бурлила. Что-то произошло. Кудим обратился к кому-то по-английски. Ему объяснили:

— Митинг протеста! Арабы на днях взорвали автобус, больше двадцати убитых… Полсотни раненых!

— Вот так!

— Здравствуй, приехали!

— Как говорится: «Время срать, а мы не ели!»

Из Информационного банка «Лайнса».Из израильской прессы:

«…И вот — новый взрыв и новая кровь, новые слезы,новый траур. В школах отменены праздники. Люди в автобусах (те, кто еще не боится садиться в автобус) разговаривают тихими голосами и уступают друг другу места.Может быть, мы привыкнем к этим воскресным взрывам,как привыкли к перепадам температуры и давления? И набоку автобуса появится надпись: «В утренние часы этотмаршрут наиболее опасен…»

(Ирит Меркин, газета «Наш Иерусалим».)

Начинало светать. Утро в Иерусалиме казалось облачным.

Внизу поливали газон. Тонкие игольчатые капли дождя ударяли в деревья. Ночной неустроенности тротуаров приходил конец, огромные мусорные контейнеры, похожие на бронетранспортеры, грузили на специальные машины.

Громадный, как многоэтажный дом, красный солнечный диск показался за гостиницей, четко на востоке, над Старым городом…

Игумнов перемахнул через перила. У Неерии дверь на балкон была открыта. Ночью он снова выходил курить. Рекомендации секьюрити Арабов намеренно не принимал.