Отступник

***

…Что в действительности я помнил? Совсем немного. Так, отрывки памяти, которые часто посещают меня в ночных кошмарах. Я помнил подземную реку, покоящуюся на дне расселины. Ее мощный поток, движущийся в бешеном ритме. Бушующую, неуправляемую силу. Силу, что швыряла меня от одного края русла к другому. Каменистые выступы, о которые меня не раз припечатало. Нестерпимую боль во всем теле. Темноту. Холод. Безумное желание жить. Жить, не смотря ни на что. Свет, который мелькал где-то вдалеке маленьким пятнышком.

Признаться, я уже перестал верить в то, что когда-то его увижу. Действительно, что-то заставляло меня держаться на плаву, барахтаться, словно щенок, брошенный в реку своим хозяином. Из последних сил перебирать в холодной воде руками, вернее здоровой рукой и поврежденным обрубком (наручи пришлось скинуть, так же как и сапоги, потому что они тянули на дно). Плыть на появившийся клочок света. Казалось, он застыл где-то вдалеке, и доплыть до него мне не удастся. Но это были только мысли, изрядно подмешанные страхом. Свет? Это пятнышко с каждым мгновением становилось все больше и больше. Оно пробивалось во тьму, разгоняя ее. Пока в один прекрасный момент меня, вернее, мое почти остывшее от холодной воды тело, выбросило в это пятно. Да, это был свет солнца. Палящего солнца, которое только бывает в самый жаркий сезон.

Момент, когда я упал в огромное озеро, образовавшееся под потоками водопада, выскочил из памяти или затаился в лабиринте разума и воспоминаний. А может быть, я просто потерял сознание…

…Я с трудом разлепил уставшие веки, понимая, что по пояс нахожусь в мутной воде озера. Течением меня прибило к берегу. Дул сильный ветер. Что самое интересное, он дул против всех законов природы: мощный поток воздуха обрушался сверху, прямо к земле, стараясь втоптать мое изможденное тело в мокрый ил. А яркий солнечный свет и вовсе исчез.

В небе было темно и лишь огоньки зеленого цвета проскакивали по его поверхности. Они пробегали по кругу, то ярко загораясь, то вовсе исчезая, а потом, с новой силой повторяя свой танец, перемещались от краев окружности к самому центру. К центру чего? Неба? Тогда я понял, что надо мной вовсе ни небо, а огромная летающая посудина. В тот самый момент до меня дошло, что это была платформа. Да-да, та самая платформа, что надолго зависала над судостроительным заводом! Голыш утверждал, что она наблюдает за Волком.

Громадная платформа своей необъятной тушей нависла надо мной. Я зажмурил глаза в тот самый момент, когда под днищем «авиетки» доминантов открылся люк. Потом мое сознание просто отключилось. Возможно, от воздействия ветра. Уж как-то по-особому он чувствовался всем организмом.

Когда чувства вновь вернули меня, в реальность и матовая пелена разгладилась, открывая взору все прелести окружающего мира, я осознал, что парю в воздухе. Мое тело, словно опоясанное невидимыми тросами поднималось вверх, прямо к раскрытому люку платформы. Попытки пошевелиться остались безрезультатными. Осмысление того, что я во власти неведомой силы, вызвало волну паники. Хотелось вырваться из объятий невидимого противника. Но в место этого я снова отключился…

…Следующий обрывок памяти застает меня в таком же парящем положении. Только теперь я в каком-то огромном, мерцающем разными световыми пятнами зале. От бесконечного действа мерцающего света, пусть даже и тусклого, я прикрываю глаза. Пытаюсь понять: где я? Мысли блуждают в хаотичном порядке, и выстроить их в правильный ряд не получается. Не получается пошевелиться. Руки и ноги скованные невидимыми путами. Остается только всматриваться в неестественную красоту зала. Таких залов нет на всей территории Пустоши. Он не реален. Человек Пустоши никогда не сможет создать нечто подобное. Казалось, светящиеся пятна нескончаемой вереницей поднимались от плоского, идеально ровного пола, рождаясь из ниоткуда. Потом, разгоняясь, уходили вверх, к сферическому своду. В этом светопреставлении я не замечаю, что кто-то появился в зале. И лишь почувствовав на себе чей-то тяжелый взгляд, поворачиваю голову. Надо мной склонился высокий силуэт: узкие плечи, длинная шея, белое, почти прозрачное лицо с неестественно зелеными глазами и абсолютно белые волосы.

Альбинос? Доминант?

Существо было облачено в светлую хламиду. В изящных руках обитателя платформы виднелся какой-то сверкающий отполированной сталью предмет, больше похожий на медицинский инструмент. Он что-то говорит, но я не слышу его!.. Я падаю, падаю! Но в место крика немая тишина. Невыносимая. Почти ощутимая. Боль в руке простреливает раз за разом. Шепот … Назойливый писк… Слова: «программа запускает восстановление! подтвердите команду! команда подтверждена! система запускает необходимые ресурсы». Вспышка. Этот неистовый свет слепит. Мне кажется, что я умираю…

Глава 11. Побоище

Рев моторов вернул меня на поляну перед заброшенной фермой. От приземистого амбара не осталось и следа, о нем лишь напоминали поднимающиеся к ночному небу клубы дыма.

Рев моторов?

Шаман резко вскочил, скинув с плеча арбалет на широком кожаном ремне. Выудил из расшитого узорами колчана на бедре болт. Вставил в ложе самострела. Его глаза бегали из стороны в сторону, пытаясь уловить появившуюся так кстати угрозу. Это был мой шанс, и упускать его я не собирался. Надо было действовать и действовать немедленно.

Зажав в кулак всю волю и собрав все силы, я с трудом приподнялся, упираясь в песок трясущимися руками. Поршенек в титановом предплечье издал противный скрежет. Слабость, таящаяся внутри, тут же проявила себя, с лихвой обдав меня потом. Его бусинки стекали по высокому лбу, безжалостно щипая глаза. Мир на мгновение пошатнулся. Поднатужившись, я все же поднялся на ноги и сделал пробный шаг. Движение получилось неуверенным, как у пьяного батрака, который вывалился из шумного борделя, пропив заработанную монетку. Меня занесло в сторону, и я по чистой случайности избежал падения, широко расставив ноги. Тело не слушалось. Боль в груди стала невыносимой. Стиснув зубы, я выхватил топор из-за пояса, готовый броситься на кочевника.

Темноту разрезал подрагивающий луч света. Над пригорком у покосившегося забора выскочил мотоцикл с восседавшим на нем кетчером. Мотоциклист был облачен в кожаную косуху, на плечах красовались торчащие, как у ощетинившегося ежа, острые металлические шипы. Широкоскулую башку украшал огненно-рыжий ирокез. Кетчер, рыкнув двигателем своего байка, направил агрегат точно на Шамана.

Кочевник, припав на правое колено, вдавил приклад арбалета в плечо и нажал на спуск. Болт с огромной скоростью стартовал по направляющему ложу, вжикнул, стремглав устремившись к цели. Но кетчер оказался проворней. Бандит вильнул рулем, поддав газу мотору, и миновал смертоносный болт. Тот, со свистом разрезая прохладный ночной воздух, улетел прочь.

Звякнули стальные звенья, в руке бандита появилась внушающих размеров цепь. Он раскрутил ее над головой и будто заправский охотник, кидающий лассо, бросил в кочевника. Цепь, вращаясь как заведенная юла, стремительно приближалась к Шаману. Он среагировал молниеносно, отскочив в сторону. Цепь врылась в землю в паре шагов от упавшего на песок кочевника. Шаман перекатился и тут же вскочил, выхватывая из ножен на поясе искривленный клинок из кости катрана.

Но тут, словно из-под земли появился второй мотоцикл, ревя двигателем на возможных пределах. Управлял им широкоплечий кетчер, утопивший свой зад в истрепанное сиденье. Бандит в замусоленной кожаной безрукавке и оранжевой банданой на голове, размахивал кистеню. Тяжелая железная болванка, соединенная цепью с деревянной рукоятью, сильно приложилась о спину матерого шанти. Шаман вскрикнул и повалился на землю. Удар пришелся славный!

Цепь задней передачи мотоцикла, безустанно шелестя, вращала колесо на высоком протекторе, из-под которого вырывались вереницей комья земли. «Кожаная безрукавка» лихо развернул мотор, заходя на следующий вираж.

Ирокез, крича что-то нечленораздельное, направил пыхтящий выхлопными газами агрегат прямо на меня.

Бандиты, скорее всего, были под действием дурман-травы. Уж больно рьяно они вели себя в этой схватке, словно берсерки, впавшие в боевой транс.

Одно мгновение. Всего лишь маленькая песчинка в огромных песочных часах. Нас разделяло не больше десятка шагов. Я вижу безумие в глазах нападавшего, его оскал кривых желтых зубов и пену на уголках обветренных губ. Моя рука потянулась к топору. А что мне еще оставалось делать? Не стоять же, как истукан! И если бы не моя слабость, брошенный топор точно бы угодил в лоб кетчера, разрубив его череп на две равные части. Но сил не было, и топор впился в плечо бандита, разбросав в разные стороны кровавые куски плоти. Кетчер заорал нечеловеческим голосом и сильнее провернул рукоять управления подачи топлива в карбюратор. Движок зарычал как ошалелый манис, пришпоренный наездником-садюгой на спине. Казалось, поршни не выдержат нагрузки, повылезают из цилиндров.

Вот колесо и широкие протекторы. Оно совсем рядом, стоит только протянуть руку. Прыгнуть в сторону я уже не успею, как бы мне этого не хотелось. Просто завалюсь на бок, подставляя свои ноги под верную мясорубку. Нет. Я отталкиваюсь ногами и зависаю в воздухе. Обезумевший Ирокез налетает на меня. Удар. Жесткий, зубодробительный. Он выбил из меня всю душу. В глазах искры. В теле всплеск невыносимой боли. Крик. Стоп! Это же кричу я! Мы падаем дружной троицей: мотоцикл, бешеный бандит и ваш покорный слуга. Причем я падаю прямо на выставленную подошву растоптанного сапога кетчера. Подошва вдавливается мне в живот, очередной приступ боли в груди. Мое бренное тело летит дальше, переброшенное шустрым врагом. Приземление вышло не очень удачным. Ко всему прочему добавилась боль, вспыхнувшая в копчике. Тысячи иск прыгали перед глазами, возвещая о моем постыдном падении.

Я пытаюсь осмыслить происходящее, сделать правильный ход.

Песчаные крупинки в песочных часах отмеряют выделенное нам время. Ставка – жизнь!.. Враг проворней меня? Некроз вам судья! Только одному Создателю известно кто сильней! Все решает случай и госпожа Удача.

Мотоцикл продолжает рычать, надрываясь двигателем. Шуршит о песок вращающееся колесо. Видимо, осталась включенной передача. Пахнет бензином и выхлопными газами. Сердце в груди выбивает бешеный ритм. Все вокруг двигается в плавном танце. Плывет будто нагретый воздух над песком. Тошнота подступает к горлу. В ушах гул. Я пытаюсь поднять голову. Осознаю, что выходит это с большим трудом.

Надо мной навис темный силуэт, выделяющийся от прочих неестественно торчащим ирокезом. Лицо обдало несвежее дыхание. Сильная рука вцепилась мне в чуб. Та самая, в плече которой торчал мой топорик! Ну и силища таится в этом кетчере. У любого другого после такой раны рука повисла бы как плеть. Бандита это не волновало, так же как и ярость, нахлынувшая и накрывшая мотоциклиста с головой. Вот что делает дурман-трава с людьми.

Покрытого бусинками пота лба коснулось остро заточенное лезвие ножа. Трясущаяся рука надавила сильней.

– Тебе конец! Ты слышишь? Я сниму с тебя скальп! На живую! – Ирокез орал, изрядно поливая меня слюной.

Теперь я отчетливо видел его перекошенное в ярости лицо и торчащую из плеча рукоять топора. Рана истекала кровью, ею был вымазан весь рукав косухи и лицо. Кетчер, не замечая этого, продолжал начатое им дело. Я почувствовал, как холодное лезвие рассекло кожу на лбу, как горячая кровь, истекая, залила глаза, укрыв багровой пеленой. Время словно застыло. Кетчер навалился, ткнув коленом в живот. Еще немного и он располосует мой лоб. Попишет, как тот художник не из местных.

Предательски выли сервоприводы кибернетической руки, отказываясь выполнять команды, посланные мозгом. А я хотел только одного: скинуть с себя этого отморозка, отобрать у него нож и воткнуть ему в глотку. Видимо, болт нанес серьезные повреждения, теперь рука работала с перебоем и, чем больше с гидравлических трубок вытекало масло, тем реже она давалась управлению. Поблескивающая титаном пятерня тупо шебаршила песок, оставляя глубокие полосы. По-прежнему между титановыми костями механического предплечья торчал болт, на конце которого сверкал в ночи острый металлический наконечник.

Правую кисть придавил тяжелый ботинок бандита. Свободными оставались только ноги. Ну что же! Я нанес серию ударов коленями по спине и почкам. Просто бил туда, куда они дотягивались.

Хватка на мгновение ослабла.

Кетчер рычал, как панцирный волк, вцепившись жертве в глотку. Хват сильный и эта тварь не разожмет пасть, уж будьте уверены. Но кетчер не панцирный волк. Он человек, хоть и под действием дурман-травы.

С неимоверным усилием мне удалось повернуть механическую руку ладонью вверх. Я со всего маху вонзил торчащий болт острым наконечником прямо в щеку бандита. Было слышно, как со скрежетом раскалываются зубы врага. Нож Ирокеза соскользнул со лба, оставляя огромный порез. Кровь залила глаза. Я вырывал наконечник и, отведя руку, снова ударил. Потом еще и еще. Сколько я нанес ударов? Все как в тумане.

Тело кетчера забилось в конвульсиях. Он хрипит. Поток крови залил мое лицо, а меня охватил дикий озноб. Я попытался вдохнуть, но вместо этого ощутил приторный вкус крови. Меня чуть не вывернуло наизнанку.

Я ужом выполз из-под мертвого кетчера, оставляя на песке кровавый след. Схватил влажный ночной воздух жадными порциями, пальцами нащупал рану на лбу. Порез оказался глубоким.

Будь проклят Алекс Кетчер и все его сподвижники!

Выхватив из мертвой кисти кетчера нож, я отрезал полоску ткани от замызганной полурясы, край которой торчал из-под панцирного жилета. С горем пополам водрузил повязку на лоб и сильно затянул узел на затылке. Это на время остановит кровь. На четвереньках я пополз к мотоциклу. Подняться на ноги не было сил.

Где Шаман? Жив ли он? Неизвестно. Да и не до него мне сейчас. Как говорится, выживает сильнейший! А Шаман не из маменькиных сынков. Этот кочевник за себя постоит.

Там, в чехле, прикрепленном к седлу, покоился обрез. Я выхватил чудо местных умельцев. Обрез был одноствольным, с треснутым цевьем и перемотанной сыромятиной рукоятью. Переломив ствол, проверил казенник, в нем красовался патрон. Щелкнул взводимый курок. Если мне не изменяла память, то в моем кармане еще имелись патроны. Ну что же, мы снова с оружием. В минусе лишь дающая сбои титановая рука и сильная усталость.

Выдернув назойливый арбалетный болт, я воткнул его в песок. Спасибо, дружок, ты спас меня от ужасного процесса – снятия скальпа. Слава Создателю! Да хранит он Пустошь и ее обитателей!

Каждый шаг давался с трудом, все тело ныло от усталости. Я вскинул обрез, пытаясь разглядеть, что происходит на пустыре. В нескольких шагах от меня, распластавшись на песке, лежало тело бандита в кожаной безрукавке, его мертвый взгляд был устремлен в небо. Живот распорот, все залито кровью, из огромной раны вывалились внутренности. Наверное, убивая его, Шаман смотрел в глаза. Вот так вот, «кожаная безрукавка»! Поделом тебе за грехи твои нечеловечные! За все в этой жизни надо по счетам платить. А должок за тобой имелся…

Над пустырем стоял гул, дикие крики и рокот моторов, нескончаемый и неуправляемый. Словно я попал в огромный моторный отсек с дизелями-великанами, и эти махины, работая на полную мощь, издавали эти чудовищные звуки.

Тишина, некогда таившаяся в этих заброшенных Создателем местах, сгинула во тьме. Сбежала, вспугнутая и застигнутая врасплох стаей разъяренных дикарей-кетчеров.

На пустыре тем временем развивалось страшное, и в то же время завораживающее действо. По крайней мере, тут присутствовало четыре мотоцикла, пара мотоциклеток и большой самоход, остановившийся чуть поодаль. Из его распахнутых створок уже выбежало пятеро бандитов вооруженных разномастным, не особо эффективным оружием. Ну, как говориться, чем богаты – тем и рады.

Вся эта феерия закрутилась вокруг Шамана. Он уже восседал на манисе, том самом, который, склонив башку и выплевывая свой раздвоенный язык, скорбел у мертвого тела своего любимого кочевника-мутанта. Шаман орудовал арбалетом, то и дело посылая в нужном направлении острые болты, каждый из которых находил свою цель.

Вот повалился кетчер, схватившись за торчащее из шеи древко арбалетного болта. Его мотоцикл, вильнув рулевой вилкой, накренился и упал, поднимая фонтаном песок. Скребя по крупным песчинкам покатым баком и прогнившей трубой глушителя, он влетел под колеса зазевавшегося соплеменника. Тот, раскрыв от удивления и неожиданности рот, полный кривых и черных пеньков, перелетел через руль и копчиком приземлился песок. Распластавшись, бедолага попытался подняться. Его охватила паника и страх. Ширясь трясущимися руками, он снова упал на спину. Процессия, кружащаяся вокруг кочевника с манисом, продолжила свой дикий ход. Колесо мотоциклетки наехало на голову упавшего кетчера. Под тяжестью махины башку бандита вдавило в песок, череп лопнул, словно переспевший арбуз. Брызги желеобразной, кровавой массы окропили огром-ную шину. Тело еще продолжало безумный танец, двигая руками и ногами, не осознавая, что осталось без головы.

Вопли. Крик. Рев горячих моторов.

Пятерка бандитов, вываливших из раскрытых створок, чуть отбежав от самохода, стала палить из старых, покореженных временем ружей. Стволы дружно кашлянули огненными снопами, поднимая к ночному небу клубы едкого порохового дыма.

Кетчеры на проверку оказались толковыми стрелками. Все выпущенные ими кусочки железа нашли свои цели. Несколько пуль впились в поджарый бок ездового ящера, стремительно вырывая плоть кровавыми ошметками. Манис издал ужасающий рев. Две другие пули прошили переднюю лапу зверя. Пятая, вжикнув у щеки кочевника, оставила красное пятно – ожог.

Манис, надрывно ревя, умирал.

Шаман, восседавший на плетеном из стеблей водорослей седле, молниеносно вскочил. Во всей этой катавасии на мгновение вспыхнул огонек, который, сверкая, устремился по шнуру к основанию динамитной шашки. Кочевник уронил ее на седло, а сам, оттолкнувшись на пружинных ногах, взметнулся в воздух. Описав дугу, жилистое тело шанти приземлилось на крышу мотоциклетки. Под весом Шамана тонкая жестянка вмялась, издав скип. Удержав равновесие и балансируя расставленными руками, кочевник скакнул вниз. Совершив кувырок, он отпрыгнул в сторону.

От шумной компании, направляя свой мотоцикл по курсу ко мне, выскочил щупленький кетчер в потрепанной меховой шапке. Она совсем не вписывалась в жаркие условия сезона солнца и поэтому смотрелась нелепо, да и по размеру была явно велика. Шапка сползала на глаза, закрывая обзор. Бандит то и дело поправлял ее длинными пальцами тощей ручонки, притом с трудом удерживал одной рукой непослушный, ходящий ходуном на кочках руль. Его вид был жалок. Казалось, что такого можно было сбить с седла одним плевком.

Я взял его на мушку, подпуская ближе. Мотоциклист отделился от общей, изрядно побитой, бандитской кодлы на пару шагов, когда за спиной «здоровяка» рвануло. Да так, что я сам припал к земле, прикрывая руками голову.

Взрывной волной разворотило тулово ящера, разбросав его кровавые ошметки плоти во все стороны вместе с оставшимися на ногах кетчерами. Как ни странно, свора кетчеров была почти разбита. Мы нанесли им непоправимый урон. Шесть мотоциклов, две мотоциклетки. Целый автопарк, некроз вам в печень!

Из одной уцелевшей мотоциклетки выполз толстый кетчер, в кожаной маске на огромной башке. Тряхнув головой, толстяк поднялся и, шатаясь, как наркоман под действием мамми, направился к Шаману.

После взрыва и последующей взрывной волны, на удивление мне, «здоровяк» остался в седле. Его сильно вдавило грудью в погнутую трубу руля. Выпучив налитые кровью глаза, этот боец, угроза всей Пустоши, несся на меня. Меховая шапка снова упала на глаза, лишив отморозка видимости. Чертыхаясь как заправский башмачник, кетчер потянулся к ней, но, видимо, поправить ее было уже не судьба: переднее колесо мотоцикла налетело на торчащий из песка кусок ржавой двутавровой рельсы.

Горе-мотоциклист, пролетев по огромной дуге и размахивая руками и ногами, воткнулся головой в песок.

Созерцая полет щуплого тела бандита, я не заметил, как пятерка стрелков переместилась ближе к месту потасовки. Залп выстрелов возвестил о моей оплошности. В локте от меня (а я все еще лежал, прикрываясь руками) вздыбились фонтанчики песка, просвистело над головой.

Я перекатился на правый бок, вскочил, на ходу выстрелив из обреза в ту сторону, откуда мгновение назад стреляли в меня. Короткий ствол обреза кашлянул, выплюнув сноп огня и едкий клуб порохового дыма. Картечь отправилась в неизвестность. Как мне казалось…

Но, видно, сегодня сам Создатель и все духи Пустоши были на моей стороне.

Через плотно стелющийся по земле черный клубящийся дым, исходящий от горящей мотоциклетки, выскочил кетчер с огромным штуцером наперевес. Картечь влепилась ему в грудь, разворотив видавшую виды куртку. Кетчера с силой отбросило назад, сложив пополам. Он снова пропал в клубящемся мареве, так же, как и внезапно появился.

Мутанта вашего! Чем напичкали патрон старенького обреза?

Снова раздались выстрелы, но стреляли не в меня. На горизонте замаячила коренастая фигура Шамана, переключая бдительное внимание стрелявших бандитов на себя.

По-прежнему надрывно тарахтел мотор брошенного Ирокезом байка, шуршала цепь привода колеса. Я с трудом доковылял к нему. Назвать свое передвижение иначе было нельзя. На ходу я с неимоверным усилием изловчился перезарядить обрез. Выжав рычаг выключения сцепления, скромно притаившийся на руле, ударил подошвой по педали переключения передач, приведя ее в нейтральное положение. Теперь можно было поднять мотоцикл и оседлать его, что, собственно, я и сделал. Убрав обрез в замызганный чехол, дал по газам.

Когда я влетел в окружаемую дымной пеленой и гарью площадь, предо мной открылась картина схватки Шамана с одним из стрелков. Двое других, сверкая голыми пятками, бежали стремглав к самоходу, на клепаной крыше которого появился все тот же толстяк в своей кожаной маске на огромной башке. На его пузе красовался широкий порез, из которого вовсю лилась кровь. Толстяк что-то кричал, водружая на плечо какую-то цилиндрическую трубу.

Раздави меня платформа, это же гранатомет!

– У него гранатомет! Берегись, Шаман! – Зачем-то громко крикнул я, крутанув рукоять подачи топлива в карбюратор. Звеня цилиндрами, мотоцикл подо мной рванул к самоходу, вырывая фонтаны песка из-под заднего колеса.

Кочевник, увернувшись от очередного удара прикладом, полоснул острым лезвием ножа по лицу стрелка. Тут же, отскочив вбок, вонзил второй клинок в спину. Шаман скакнул в сторону и, совершив несколько огромных шагов, прыгнул за перевернутый корпус мотоциклетки.

Толстяк нажал на гашетку, и выпущенная из гранатомета ракета, исчертив дымную полосу, пролетела надо мной и устремилась к перевернутой мотоциклетке.

За спиной раздался сильный взрыв. Горячий порыв воздуха обжег спину и затылок, а также сильно подтолкнул и без того разогнавшийся мотоцикл.

Я выжимал из него последние соки.

Вот он, самоход. Силуэты, мелькнувшие в проеме раскрытых створок.

Я направил агрегат прямо в темнеющий проем. Расстояние стремительно сокращалось. Какие-то мгновения разделяли нас. Все вокруг словно застыло. Есть только я и этот проклятый самоход. Да, и толстяк, что сейчас перезаряжает свой гранатомет.

Сверкающие металлом в ночной мгле пальцы с трудом сжимали рукоять руля. Лампочка в разбитом корпусе фары то загоралась тусклым светом, то вовсе гасла. Я привстал, направляя байк точно в проем. Отпустил рукоять газа, выхватив из чехла обрез. Неумолимые потоки ветра били в лицо, а длинная челка лезла в глаза.

Я оттолкнулся, выпуская из-под себя мотоцикл. Он влетел в проем раскрытых створок самохода. Я нажал спусковой крючок. Обрез громко кашлянул, отправляя смертоносную порцию картечи вслед мотоциклу, прямо в покатый бак.

Взрыв и неуправляемое пламя, вырывающееся из раскрытого проема, поглощали меня. Хорошо, что я успел прикрыть лицо руками. Поток горячего воздуха, вперемешку с прожорливыми языками пламени, вытолкнул мое тело. Внезапно вспыхнувшая боль во всем теле напомнила о себе, и я в который раз потерял сознание…

Глава 12. Барон

Первое, что я услышал, это тяжелые шаги, гулко бухающие о твердую поверхность. Много шагов. Раз за разом их шум усиливался. Бум-бум, бум-бум. В этом звуке я уловил уже до боли знакомое визжание сервоприводов. Но это была уж точно не моя рука. Хотя, определенно ощущалось, что мое тело, под такт этих шагов, отдается легким содроганием. Я чувствовал едва заметное дребезжание под собой, словно по земле ступал огромный киборг на металлических ногах.

Я ехал, хотя, точнее, кто-то или что-то несло меня, мерно расхаживая по пустынным дорогам. Что-то огромное и неизвестное…

Где я? Что произошло?

Перед глазами стояли раскрытые створки дверного проема самохода. Толстяк в кожаной маске, перезаряжающий свой гранатомет. Прячущийся за покорёженным корпусом мотоциклетки Шаман. Взрыв. Столб пламени и тишина.

Сильно болела голова. Ныло в локте так и не прижившаяся к организму кибернетическая рука. Саднили порезы и царапины. Шрамы по всему телу словно взбунтовались, как проклятые ползуны в холмовейнике, невыносимо покалывая болью. Такое чувство, словно меня переехал сендер и, зацепив трубой глушителя, протащил мое раздавленное тело по песку бескрайней Пустоши огромное расстояние. Тяжелые веки были плотно закрыты. Гулко, под такт ходьбы неизвестной махины, стучало сердце. В горле пересохло. Я попытался открыть глаза, но непослушные веки отказывались пошевелиться. Вереницей в памяти витали лица людей, тех, кого повстречал на своем жизненном пути. Неимоверным усилием мне все же удалось открыть глаза. Солнечный свет, просачивающийся в комнату через небольшое оконце в сферическом потолке, резанул по привыкшим к темноте глазам, сильно куснув веки. Пришлось быстро прищуриться, чувствуя, как маленькая капелька слезы скатывается по щеке, теряясь в густых зарослях бороды. Я снова открыл глаза, и на этот раз получилось быстро, без каких либо капризов.

Моему взору предстала комната с покатыми стенами, состоящими из клепанных металлических листов, по своей форме напоминающую трубу изнутри. Она была небольшой по размерам, без лишних помпезностей и прочих выпендрежей, но вполне пригожая для жизни. Из мебели в ней располагался колченогий металлический стол и привинченная к стене такая же железная лавка. Тут же над всей этой бытовой утварью размещался аккуратно прибитый дюбелями к стене флаг. Он представлял собой разделенную двумя горизонтальными полосами материю. Верхняя полоса была синей, видимо, символизирующая небо, бескрайнее и неукротимое; нижняя – зеленая, как трава и поля когда-то до Погибели. В центре флага красовалось обычное красное колесо, как у любой телеги. Что-то было знакомым в этом флаге, но вспомнить что именно я так и не смог.

Тем временем, комната жила своей жизнью, продолжая совершать мерные шаги, шум которых отдавался тихим эхом. Где-то за стеной визжали сервоприводы, гудели механизмы. От потолка по стенам тянулись толстые жилы проводов, уходящие под пол. Наверное, они питали электродвигатели, которые в свою очередь приводили в движение уныло поскрипывающие суставы металлических конечностей дома-киборга.

Я лежал на расстеленной шкуре овцебыка. Как бы ее не отстирывали и не вычесывали бережливые хозяева сего жилища, от нее по-прежнему несло терпким запахом пота этой самой скотины. На мне из одежды была только набедренная повязка. И та не моя, уж больно чистая. Мутант его разберет, кто такой заботливый отыскался в суровых песках разрухи, способный прийти на помощь умирающему жрецу-карателю.

Поворочавшись в мягком ложе, я попытался подняться, но тут же повалился обратно. Все тело взял озноб, а по спине предательски скатились капельки пота. Сил в теле не было. Да и откуда им взяться, когда последние дни и ночи я сражался за свою жизнь. Убивал и получал ранения. А тут еще эта банда кетчеров, свалившаяся как кислотный дождь на голову. Куда, интересно, слинял Шаман? Или, может быть, он погиб? Хотя, в это мне меньше всего верилось.

Мое внимание привлекло движение под повязкой на моем лбу. Там, где острое лезвие Ирокеза оставило глубокую рану, в знак вечной памяти нашей встречи. Некроз вам в печень! Словно что-то завелось там, так же хорошо устроившись, как я в этом уютном гнездышке. Причем этих ворочающихся и ползающих в ране «соседей» было определенно много. Я потянулся к повязке, желая сорвать ее.

Дверь, утопленная в стене напротив моей лежанки, со скрипом отварилась и в комнату вошла девушка с черными, как смоль волосами, держа в руках алюминиевый таз. Ее красивые карие глаза заметно увеличились, видно от неожиданности увидеть меня бодрствующим, а может ее смутила моя набедренная повязка. Девица подалась назад, вода, покоящаяся в тазе расплескалась. Она вдруг замерла, переборов в себе желание бежать. Поставила таз на пол. Потом, легко развернувшись на одной ножке, выглянула в коридор, или что там находилось за дверью. Громко заговорила с легким, едва уловимым акцентом:

– Вайдой! Дедушка Годявир! Твой гость пришел в себя!

После некоторой паузы из потаенных закутков «ходячего дома» послышался голос дедушки Годявира:

– Спасибо, дитя, ступай к Гожо!

Дитя, обратив свое милое личико на меня, едва заметно улыбнулась и словно нашкодивший котенок выскочила из комнаты. Кажется, за всем этим действом я наблюдал в нелепо застывшей позе, так и не дотянувшись рукой к терзавшей мысли повязке. Не успела удалиться красавица, как в дверном проеме появился хозяин сего передвижного агрегата. Невысокого роста, заметно ссутулившийся старик, опираясь правой рукой на костяную, покрытую неизвестным орнаментом, трость, вошел в комнату. Прикрыл за собой дверь. Шаркая подошвами начищенных до блеска сапог, он подошел к столу и тихо присел на скамью. Седые пряди волос спускались на щуплые плечи, несколько из них опустились на лицо старца. Убрав их одним взмахом и аккуратно примостив за ухом, на котором висело золотое кольцо, Годявир взглянул на меня. Серые уставшие глаза смотрели добро, совсем уж по-отечески. Погладив пышную, испещренную сединой бороду, старец произнес:

– Мэ ром сом! Что значит на языке моих предков: я цыган!

Цыган – этим объяснялся висящий на стене флаг. Мутант его знает, как я мог забыть об этом. А красное колесо – символ свободолюбия и кочевого образа жизни. Наставник Насо Грей не раз рассказывал мне о кочующих цыганах. О таком веселом и смышленом народе, хранящем все обычаи своих предков, передавая из поколений в поколения их знания и веру. Что я еще знал о них? То, что цыгане черны волосом и глазом; лица смуглы. Ростом они невелики, веселы нравом, много танцуют и поют. Правит цыганами цыганский барон, он же Вайдой. Значит, старик и есть барон. Цыгане любят лошадей, и ни за какие драгоценности не сменят их на рептилий, пусть даже и очень вынос-ливых. Домов они не строят, а потому всегда ездят в повозках. Впереди повозки идет лошадь, а в повозке едет вся семья цыгана, его дети и хозяйственный скарб. Но также я знал, что эти милые, на первый взгляд, люди перевозят в своих повозках партии мамми и дурман-травы, от Донной пустыни до самой Московии. Что в нищенских кварталах Москвы полным-полно воришек цыганской наружности, которые могут скрасть монету или кошель. Что любой из них, не усомнившись и на мгновение, ударит вас в спину небольшим ножом, что всегда хранится за широким поясом в потайном чехле.

– И ты у меня в гостях! – Продолжил Годявир, прогнав нахлынувшие на меня размышления. Старик запустил руку под широкий пояс, сшитый из кожи маниса. Я напрягся, готовый к любому выпаду. Но мои опасения не оправдались, и вместо ножа в смуглой руке барона появилась костяная курительная трубка. Он снял с пояса маленький мешочек, обшитый блестящими бусинками, хранящий внутри себя табак.

– Где я? – Вырвалось из меня, первое, что крутилось на языке, вернее второе, посему как первое продолжало ползать под повязкой на лбу.

– В таборе. А это, – при этих словах, старик образно обвел руками, показывая свои владения, – Мой «Бахти»! Ходячая кибитка, дом на шести могучих железных ногах! А что еще надо цыгану? Он, конечно, не развивает крейсерских скоростей, зато надежно ползет по просторам Пустоши. Ему не надо топлива. Достаточно того что послал нам Создатель. Жгучее солнце и бродяга-ветер, вот его топливо, его энергия. Знания и мастерство великих предков, приумноженное на нашем старании и вере в светлое будущее, создало моего «Бахти»!

Старец, раскурив трубку, выпустил тонкую струйку дыма.

– Как я попал сюда? И остался ли кто еще в живых? Со мной был кочевник. – И что меня так беспокоит судьба Шамана?

– Мы подобрали тебя у разрушенной фермы, там было ужасное побоище. Кровавое месиво! Когда наш табор нагрянул туда, там вовсю орудовали падальщики! И уж поверь старому цыгану, им там было чем поживиться. Вся эта шумная компания поедала тела мертвецов. Они рвали их на части, грызли, кидались друг на друга, готовые перегрызть глотки, боясь остаться без еды, хотя таковой было предостаточно! Что же поделать, такова их сущность! Каким образом уцелел ты, для меня загадка. Видно, тебя охраняют духи предков, или же сам Создатель оберегает тебя. Я вижу на груди твоей распятье. Ты монах? Посему молись Создателю за душу твою спасенную. Ну а сейчас давай сменим тебе повязку и уберем личинки. Я вижу, это тебя беспокоит больше всего на данный мо-мент.

– Что? Личинки? – Я был в замешательстве, чувствуя, как неукротимый поток ярости и безумства охватывает меня.

– Да, мой друг! Обычные трупные черви! Те, что любят полакомиться плотью. Когда мы нашли тебя, рана на лбу была ужасной. В нее попала грязь, образовав нагноение поверхности. А это зараза, которая может привести к смерти. Готов ли ты умереть? Все ли ты выполнил в своей жизни, мой друг?

Вопрос был жестким, и ответить на него не смог бы никто. Конечно, я не хотел умирать. Да и дел предстояло куча. В общем, я молчал. Да и что мне оставалось делать. Этот человек спас меня от верной смерти, выходил. Дал кров над головой. Таких людей во всей Пустоши днем с огнем не сыщешь. А тут такое благородство!

– То-то и оно!

Старик поднялся, подошел ко мне, опустился на одно колено и аккуратно развязал повязку.

– Наблюдая за этими паразитами, я вывел интересный факт. После Погибели этот вид червей, как и все живое на землице-матушке претерпели ряд эволюционных изменений. Всему виной жара. Да-да, палящее солнце, уничтожающее все на своем пути! От жары слишком быстро идет процесс разложения тканей трупов, в связи с тем сами личинки не успевают развиться до нужного состоя-ния. И в результате, эти замечательные червячки вынуждены вырабатывать определенную субстан-цию. Вещество, способное на некоторое время останавливать разрушение. Ну и заодно они неплохо очистили рану. – Старик удивлял меня своими познаниями. Тем временем он придвинул таз, вы-удил из него какой-то хирургический инструмент, похожий на щипцы, и стал умело вылавливать крупные тельца личинок. После этой неприятной процедуры Годявир, осмотрев получившийся результат, уложил меня на шкуру.

– Придётся еще потерпеть. Судя по твоим шрамам на теле, перетерпел ты многое. Сейчас мы обра-ботаем рану воском из кактусовых деревьев, и все будет просто прекрасно. Ну а рана до свадьбы заживет! – При этих словах старец улыбнулся, поднялся на усталых ногах и, кряхтя, направился к столу.

Мутант тебя побери! Это же надо было придумать усадить на рану трупных червей! Но, видно, старик был силен в медицине, и спорить с ним в верности его методов лечения, было не к месту, да и как-то не культурно.

В скором времени старик вернулся со склянкой в руках. Нанеся на рану слой воска, он туго пере-бинтовал ее чистым бинтом. Оценив свои труды, Годявир потрепал меня за плечо.

– Мне надо на Мост! – Прошептал я, не замечая, что озвучиваю свои мысли.

– Суровые времена бушуют над песками Пустоши, мой друг. – Заскрипел старческим голосом Годявир. – В Москве беспорядки. Погиб Преподобный Гест. На смену ему, на трон владыки, метит его братец Ильмарушка, стараясь забыть о временах своего бандитского прошлого. Топливные короли в замешательстве, под угрозой вся добыча нефти! Всей Московии грозит серьезная угроза! Кочевые племена под предводительством вождя Чембы идут от Донной пустыни на Москву! И кто бы мог догадаться, что сам владыка Баграт, пойдет с ними на сговор!

– Баграт? – Я был в некотором замешательстве после услышанного. За всеми своими заботами я не заметил происходящего вокруг.

– Да, Баграт! И в чем-то я с ним согласен. Мы, сами того не понимая, воюем друг с другом, как те падальщики, не замечая нашего истинного врага. Да, доминантов, хозяев этих таинственных платформ! А ведь только сплочённость способна привести нас к истине. Только под управлением одного, но очень сильного лидера, мы построим новое общество, которое сможет вылезти из этого омута разрухи и хаоса. – Старца понесло как того оратора, что посреди торговой площади возвещал о новостях и указах, принятых советом и лично владыкой в великой Лавре. И что-то в его словах находило логическое объяснение. Потом он посмотрел на меня и в этом взгляде на мгновение мелькнули огоньки безумия.

– Мост? Мы как раз идем туда, так что лежи, отдыхай, набирайся сил. Ты уж прости старика, просто наболело! За людей обидно. Жируют Топливные короли, цены запредельные на топливо свое поднимают! Глядишь, скоро все на такие вот «Бахти» пересядут, как у меня. Орден в своей вере совсем про людей забыл, в каждом им мутант мерещится, уж прости, что я про твоих так говорю. Что ни день, так кого-то распинают на центральной площади. Мол, правосудие вершат! А что, мутант не имеет права жить? Или он не такое живое существо, как мы? Такое же из плоти и крови. На Арене чернь последние монеты спускает, лишь бы на кровавое зрелище посмотреть. А что на него смотреть? Такого зрелища на каждом углу пруд пруди. Мир сходит с ума, монах. Каждый маломальский клан к власти лезет и другой под себя подминает. Управители в градах великих всем мечтают управлять. А замку Омега да наемным убийцам Меха-Корпа это только на радость, в такое не спокойное и страшное время их профессия в особой цене. Вот и платят управители направо и налево, тратя и без того невеликую казну всяким наемным солдатам и убийцам, не понимая, что не этим надо заниматься. Другие проблемы решать надо! Ну да мутант с ними! Вон, небоходы, им все до лампочки. Овладели агрегатом каким-то, что в миг с некрозом справляется, и рады. Сидят себе в Улье своем, как те ползуны в холмовейнике, и в ус не дуют. Мол, кто на нашего брата руку-то поднимет? Каждый на себя одеяло тянет. А оно одно и имя ему – Пустошь!

– Вот я слушаю вас, достопочтенный Годявир, и думаю, а откуда вам все это известно? – Не удержался я.

– Ну, у каждого своя роль в этом мире. Одни вершат судьбы людей. Другие, такие как я, собирают информацию. А уж поверь мне, монах, информация в наше время, так же как и до Погибели, является великой силой! По сути своей я аналитик. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я? – Старик прошелся по комнате, шаркая подошвами, и снова опустился на скамью.

Аналитик. Интересное слово, значение которого я понимал, пусть и по-своему. Старый цыган анализировал поступающую к нему информацию, перерабатывал ее по крупицам, подводил свои итоги и, скорее всего, продавал тому, кого она заинтересует больше всего и, конечно же, тем, кто мог за нее неплохо заплатить. Это и объясняло его передвижение на столь экзотическом средстве как «Бахти», потому как на одной вере и знаниях далеко не уйдешь, необходимо, чтобы в кармане еще звенели монеты и желательно золотые. Скорее всего, в каждом уголке Пустоши этот загадочный старец имел своих агентов. Цыган не хуже того паука, что опутал паутиной огромные ямы в ожидании жертвы.

Что же, я не винил его за это. К тому же в моей голове всплыл интересный вопрос, ответ на который мог знать умник Годявир.

– А что вам известно об Иерихоне?

Я заметил, как старец поменялся в лице, и чуть было не поперхнулся дымом от только что раскуренной трубки. На миг его смуглое лицо приняло оттенок белого.

– Иерихон? Ты, монах, не так прост, как кажешься на первый взгляд! Лучше расскажи, откуда тебе известно об Иерихоне?

– Довелось поучаствовать в экспедиции в мрачное подземелье, под командованием Волка. – При этом я снова следил за реакцией аналитика. Он будто и вовсе побелел, отбросил на стол трубку, поднялся на ноги и стал расхаживать по комнате, заметно нервничая.

– Что же, получается, Волк завладел вирусом?

-Чем? – Вопросом на вопрос ответил я, не понимая значения сказанного бароном слова.

– Ах, да, ты не понимаешь о чем я. «Иерихон» – это один из самых опаснейших вирусов на всей нашей планете. Ну, по крайней мере, до Погибели был таковым. Он страшнее земляной лихорадки раз в сто, а то и больше. Смертельное оружие в руках психопата, способное уничтожить все живое в Пустоши. И вряд ли найдется тот, у кого к нему будет устойчиво выработанный иммунитет. – Старик на мгновение прекратил посыпать бесконечной тирадой слов, ища в моих глазах понимания и, лишь осознав, что я все же во что-то вникаю, продолжил:

– А твой покорный слуга, то есть я, и этот психопат Волк были его разработчиками под руководством и тотальным контролем опытного доктора Губерта. Не скрою, был такой грешок… – Барон, подошел к моей лежанке и присел на корточки, смотря усталыми, но безумно пылающими огнем глазами. Про трость он давно забыл, и она мирно покоилась у основания стола.

– Теперь доктор Губерт мертв. Недавно мне стало известно о нападении на его базу. А неуправляемый Волчок лишился хозяина и удерживающего его безумные фантазии поводка с намордником. И если бы я не знал этого человека, то мог бы смело утверждать, что он не воспользуется вирусом, не нашлет на Создателем забытую Пустошь проклятие. Потому что любой здравомыслящий человек поступил бы именно так. Но, увы, я знаю его! И более чем уверен в том, что он захочет замять под себя все земли, от Херсон-Града до самой Московии! А чтобы это сделать, нужно продемонстрировать силу и ужас «Иерихона». Плохи дела наши мирские, братец! Используя вирус, он не осознает того, что подвергнет гибели все оставшееся человечество! Полный, так сказать, трындец…

От пылающего огнем взгляда не осталось и следа, только едва уловимый страх и, кажется, плохо скрывающаяся безысходность. Он не спеша прошел по комнате и застыл, теряясь между реальностью и миром его внутренних размышлений.

От услышанных выводов умника волосы на моей голове, наверное, встали дыбом, а к горлу подкатил предательский ком. Накрыла внезапно появившаяся слабость и легкое головокружение. Может, просто от вываленной на меня кучи нужной и ненужной информации мой перерабатывающий и анализирующий центр давал сбои, явно надрываясь из-за перегруза. Режущей болью, под слоем воска и бинтов, напоминала о себе рана на лбу. Мысли, витая в закутках сознания, пытались прорисовать нужный мне ход. Но вместо правильных ходов всплывали феерии подсознательных видений, переживаний и догадок. И на смену им, будто с мрачного, черного неба, посыпались сотни новых вопросов, ответов и объяснений на которые не были известны. Усталость, вновь овладев мной, била по всему телу. Казалось, взорвавшейся во мне нестерпимой боли не было предела. Дрожь скользнула по спине, отдаваясь в каждом позвонке холодным покалыванием, отразилась легким ознобом во всем теле.

Сам того не замечая, я потянулся к потрепанному, сшитому из разноцветных кусков материи одеялу, укрывшись, взглянул на Годявира. Старец стоял посреди комнаты, спиной ко мне. Скорее всего, аналитик уже вовсю перемалывал информацию, полученную в разговоре со мной, как каменные жернова перетирают пшеницу в белую муку. И у меня не было сомнений в том, что в его мыслях найдется правильных ход и достойный ответ на все вопросы. Он умник, и думать это его специальность!

Я понятия не имел, кто такой Доктор Губерт, но чувство, что это была сильная личность, острой занозой вонзились в подсознание. Получался странный и в то же время интереснейший факт: вся эта троица (Губерт, Годявир и Волк) работали над созданием вируса еще до Погибели. То есть, по всем существующим законам природы, мыслимым и не мыслимым, их недолжно было быть тут спустя пятьсот сезонов, как прогремела страшная катастрофа, причины которой неизвестны нам, жителям Пустоши. Да и вряд ли кто вспомнит старожилов того времени, летописцев и очевидцев. Все кануло в пучине бытия. Все ныне живущие на просторах этой выжженной солнцем земли, более чем уверены, что так было всегда.

Как им удалось попасть в наш мир? Зачем и для чего? Вопросы, как высохшие стебли пожухлых растений Пустоши, наматываются на огромный клубок скачущего по степи перекати-поля.

Раздробленные кусочки огромной мозаики складывались в достаточно ясную картину, которая проливала свет на потаенные и покрытые мраком углы моей головоломки. Теперь объяснялось отсутствие Волка в его же ловушке, там, на заброшенной ферме, которую он кропотливо выстраивал вокруг меня, сделав столько правильных ходов и просчитав все до мелочей. Капкан, которому суждено было прихлопнуть меня, так и не сомкнулся, и свидетель, знающий о существовании страшного вируса, остался жив. Получив весточку о нападении на базу этого Губерта, Волк вынужден был вернуться обратно, отправив на разборку со мной Шамана и его небольшой отряд кочевников. Сейчас Волк представляет большую угрозу для всей Пустоши. Если его мозг, охваченный манией величия, решит, как выразился Годявир, «выпустить джинна», то всему живому грозит вымирание.

Барон взглянул на меня и в знак понимания, преклонил голову.

– Я вижу, тебя одолело много вопросов. Но послушай старого цыгана. Не на все вопросы в этой жизни можно найти ответы и не всегда они достаются нам слишком легко. А порой, узнав их, мы и вовсе разочаровываемся. Знай одно: информацией, как едой после длительного голода, можно отравиться. У нас еще будет время поговорить.

Откланявшись, старец, прихватив трость, вышел из комнаты. А я остался лежать под одеялом, глядя в пустоту, бушующую где-то там, за пределами этой комнаты.

Глава 13. Гожо

После разговора с Годявиром я долго не мог уснуть. Ворочался, как тот червяк. В голову лезли бесконечные мысли. Они, как огромные валуны, катились по склону сознания, с каждым оборотом развивая скорость. Обрушались на меня с высоты, давя своим весом. И в этой давке мыслей я искал ответы на мучавшие меня вопросы в своем маленьком внутреннем мирке. Я так толком и не уснул, лишь иногда проваливался в зыбкую пелену сновидений, сопровождаемую бесконечно меняющимися образами, иногда и вовсе темными почти не узнаваемыми тенями. Они кружили вокруг меня, словно в калейдоскопе, картинки в котором менялись быстро, не имея какой-либо логики и последовательности.

Я вскочил, чувствуя, как обливаюсь холодным потом. Сердце в груди стучало с огромной скоростью, будто я бежал от настигающей меня стаи разъяренных панцирников. Дыхание было сбито и мне с трудом удалось привести его в более правильный ритм. Раны на теле саднили и ныли.

Кажущийся бесконечным сезон дождей, снова без устали поливал Пустошь. При этом поток падающей с неба воды сильно бил по окну на потолке.

Стараясь не шуметь, я поднялся с лежанки и направился к столу, на котором разместился глиняный кувшин с арбузным вином. Не заметив маленькой кружечки, я припал к его горловине и жадно поглотил живительную влагу. Вино было игривым, хмельным. Оно стекало по усам, терялось в пышной бороде и маленькими каплями падало на пол. Утолив жажду, я отпустил кувшин из своих объятий. В голове едва уловимо шумело. Смахнув ладонью с бороды остатки вина, я понял, что до сих пор на мне, кроме набедренной повязки, ничего нет. Блуждающий по комнате взгляд остановился на аккуратно сложенной стопке вещей, скромно притаившейся на скамье.

Так, что тут у нас? Светлая, просторная рубаха, штаны из мешковины, широкий пояс из кожи маниса. Ну прям цыган, мутант побери! А вот и мой жилет из панцирных пластин с заметной вмятиной в области груди. Спасибо тебе, братец, спас от костлявых рук старушки! Тут же перевязь с пустыми ножнами и петельками для пуль и сапоги, начищенные до блеска гуталином.

Вот Годявир, ай да барон! Удружил, чего же еще сказать! Другой кто бросил бы мое бренное тело там, на растерзание падальщикам, и думать бы не стал.

Я потянулся к вещам и застыл. Только сейчас я заметил, что моя кибернетическая рука исправно функционирует. Нет подтеков масла, перебитых гидравлических трубок, все провода соединены и аккуратно обмотаны изолирующей лентой. Сервоприводы работают исправно. Искривленная титановая кость почти выпрямлена, была видна лишь небольшая вмятина. Но в целом от той капризно визжащей, отказывающейся выполнять команды и прошитой арбалетным болтом, руки не осталось и следа.

Облачившись в одеяния, нацепив широкий пояс, я с умилением на лице запрыгнул в удобные сапоги. Как ни странно, и одежда и обувь были мне в пору. Настроение заметно улучшилось. Тем более что игривое вино сделало свое дело, поигрывая легким хмелем в голове.

«Бахти» продолжал свой мерный путь, вышагивая раз за разом. Мы двигались к Мосту.

Как ни странно, было тихо, ведь на улице ночь, и жители, если таковые имелись, уже спали. Не воспользоваться этой тишиной для исследования ходячего дома было бы глупо.

«Бахти», он же «счастливец», представлял собой трубу, разделенную на три отсека, разные по размерам и назначениям.

Отсек управления являл собой небольшую рубку, в которой были механизмы управления, всевозможные рычаги, тумблера и приборы. В огромном кресле, держась обеими руками за рычаги, сидел рослый детина в кожаном шлеме и с натянутыми на глаза очками. Он пристально всматривался в обзорное лобовое стекло, по которому то и дело елозил неуспевающий за падающими потоками дождя дворник. Здоровяк, не проронив ни слова, оглянулся, посмотрел на меня и, скривившись в гримасе, которая означала улыбку, кивнул головой. На этом его интерес ко мне пропал, и он снова вперился, чуть ли не касаясь очками лобового стекла.

Жилой отсек делился на четыре комнаты, три спальни и одну кухню.

А вот теплица, компактная комнатка, стены и потолок которой были из стекла, порадовала изобилием всевозможных растений и овощей. Тут по натянутым к потолку нитям вились стебли арбузов, в маленьких грядках росли грибы, стройными рядами перьев, красовались лук и чеснок, в горшочках рос кактус с небольшими побегами. И лихо же они тут все обустроили! Прямо передо мной стоял небольшой резервуар с водой, которая стекала с тянувшегося от потолка раструба. Сам потолок из стекла напоминал воронку конусом вниз. Дождевая вода собиралась на ее поверхности и по раструбу стекала в резервуар. После, под своим давлением подавалась в двух направлениях. По одному уходила пластиковая труба, тянущаяся к грядкам и, заканчивалась небольшим набалдашником с вентилем; вторая отправлялась в сеть барьерных фильтров, очищалась и уже в чистом виде наполняла огромный пластиковый бутыль. Вот такая вот система индивидуального водоснабжения. Да тут можно сезонами жить, не выбираясь наружу!

Мое внимание привлек люк, вмонтированный в пол теплицы. Открыв его, я от удивления присвистнул. Без лишних промедлений, спустился по узкой лесенке вниз. Там в полумраке, освещаемый лишь прикрепленными по углам плафонами, притаился один, неглубокий, но в полнее вместительный отсек, проходящий под всеми перечисленными отсеками. Моторный отсек, сердце ходячего дома. То, что приводит его в движение.

А приводились в движение кибернетические лапы домика при помощи двенадцати моторов, которые расположились в два ряда по обе стороны. Видимо, их работа позволяла ему перешагивать через препятствия или просто вытягивать ноги, поднимая конструкцию повыше. Между ними возвышался бандурой генератор, к которому со всех сторон подводились жгуты проводов, будто артерии к сердцу. Провода опутывали все, свисали длинными пролетами с потолка, спускались по стенам. На мгновение мне это напомнило логово змей, когда во время случки они собираются и сплетаются в живые, двигающие своими телами клубки, в каких-нибудь заброшенных шахтах, подвалах и подземельях. Прав был старик, говоря, что его «Бахти» не нуждается в топливе: тут не было ни одного двигателя внутреннего сгорания, не пахло моторным маслом, пролитой соляркой и сочившимися из прохудившихся коллекторов выхлопными газами.

– А чего энто ты там? – Проскрипело у меня над головой. На миг я затаился, а потом понял, что просто попался как жалкий воришка, сующий свой длинный нос куда не надо. Я поднял голову, смотря вверх. Над открытым люком стоял мужичок. Вернее даже сказать, странный мужичок. Маленького роста, щупленький, с грязным лицом и разлохмаченными, свитыми в огромное гнездо волосами, в потертых синих штанах на лямках, которые часто спадали с худеньких плеч. Почесав пятерней корявых в ужасных мозолях пальцев заросшую щетиной морду, «Гнездо», сморкнулся и, обтерев грязные пальцы рук, снова проскрипел ужасным, едва уловимым в шуме моторного отсека голосом:

– А чего энто ты там потерял мил человек? Ты бы энто, вылезал оттуда! Ща Магарыч придэ, он энто, того не любо, когда тут шастают всяко разные! Давай-давай! – С этими словами, обладатель «гнезда» на голове потянул с глубокого кармана кривую монтажку.

И где только прятался этот бирюк? Может у него за резервуаром с водой лежанка?

– Э, дядя, не тупи! Выхожу я, выхожу! – Начал я, хватаясь руками за металлические поручни.

– И энто правильно! – Абориген, спрятал железяку и, почесывая промежность, вопросил уже более мягким голосом: – Есть шо вмазать? Трубы горят! А то пока батька Го…, тьфу ты, Барон короче, соизволит выдать горилки, дохну к мутантовой матери!

От обитателя теплицы разило как с выгребной ямы. Заплывшее от пьянства лицо с надеждой глядело на меня и ожидало.

– Не пью! И другим не советую! – Ответил я и, обходя забулдыгу, направился к выходу.

– Ну и некроз тебе в печенку для большего здоровья! – Прокричал мне в след бродяга.

Можно было просто надавать этому балбесу по его опухшей от пьянства роже, показать где его место, как обнаглевшей шавке, возомнившей о себе невесть что. Да пусть дышит. На все воля Создателя, а я лишь слуга его! Каждый третий обитатель Пустоши вот такая вот конченая пьянь и рвань.

Злясь на себя и кипя как чайник на костре, я устало отворил дверь. В коридоре по-прежнему было тихо, но слуха едва коснулась музыка. Надрываясь струнами, звучала гитара, мелодия лилась и манила. Она словно ожив, рассказывала о чем-то. И мне безумно захотелось послушать, о чем же она. Не часто доводилось слушать музыку. Эта привычная для людей культура вымирала. Если бы, не вешающие радиостанции и музыканты, вроде «Банды четырех», да вот цыгане, наверное, пришлось бы простится с этим, раз и навсегда. Но музыка задушевно продолжала звучать. Сам того не осознавая, я пошел на звучание и остановился у слегка приоткрытой двери, как раз напротив моей спальни.

На мгновение музыка стихла и с той стороны двери донеслось:

– Заходи, монах, не межуйся!

Я послушался.

Перед столом на колченогом стуле восседал рослый цыган с широкими покатыми плечами, округлыми мышцами рук и просто бычьей шеей. Его скуластое лицо на половину было изуродовано пятном ожога, из-за чего неестественно контрастировала с этим месивом вторая половина лица, выражающая определенную красоту ее обладателя. Длинные смольные волосы были стянуты в хвостик на затылке красной ленточкой. На ушах висели серьги. От цыгана веяло силой и самоуверенностью. И если не заострять внимание на страшном ожоге, складывалось впечатление такого вальяжного красавчика, облаченного в куртку из кожи маниса со вшитыми на плечах пластинами панцирного волка, кожаные штаны и высокие ботинки со шнуровкой. На спине в широком чехле висел обрез. Два револьвера в вышитых бисером кобурах покоились на металлической столешнице, так сказать под рукой. На бычьей шее висел мешочек, именуемый кочевниками кохаром. В руках он держал семиструнную гитару, кажущуюся в огромных лапах цыгана просто хрупкой игрушкой.

– Падай где удобно. Меня Гожо зовут. А для друзей просто Красавчик! А, на это не обращай внимания. – При этих словах он указал на изуродованную половину лица. – Не из-за этого меня Красавчиком прозвали. Просто так мамка с папкой решили: Гожо на языке моих предков так и значит – красавчик. Тьфу ты! Кара минжа! Пить будешь?

Я прошел по комнате и сел напротив цыгана. На столе разместился пузатый кувшин с ароматным вином и тарелка с немудреной снедью. Цыган взглянул на меня, прищурив покрытое сотней маленьких рытвин и белесых волокон веко своей страшной половины, словно оценивая меня на взгляд.

– Наливай. Меня Туллом братья-монахи окрестили. – Протянул я, чувствуя на себе тяжесть зеленых в крапинку с черненькими точечками глаз. Гожо, особо не церемонясь, наполнил алюминиевую кружку до краев, пододвинул ко мне. Так же он поступил и со своей кружкой.

– Я как барон красивых слов говорить не умею. Да и нет места пустым словам в этом загаженном мире. – Лихо опрокинув содержимое мятой кружки и влив в себя все до последней капельки, Гожо, даже не скривился, хотя, в принципе, винцо было ядреным. Я последовал его примеру и отпил с половину, на большее сил не хватило. Обтерев тыльной стороной ладони тоненькие губы, здоровяк, вдохнув полной грудью, продолжил:

– Я вот удивился, когда тебя среди кучи трупов живым отыскал. Мы же вообще думали поживиться, так сказать, на халяву. Ну, сам понимаешь: не мы такие, жизнь такая! А поживится там, было чем, вон, на свои моторы столько железок подсобрал, катран не горюй! Сначала хотел бросить, думаю, падальщики свое дело сделают. Зачем мне лишние хлопоты? Потом сам себе говорю: Гожо, ты что? Это же человек, как ты его бросишь, он же жив еще! И тут, ты знаешь, я сам себе противен стал. Что мы, как скоты последние, совсем личину людскую потеряли. В тот момент вспомнил я мать-старушку, отца, сестренку Лейлу, пожары в нищенских кварталах Москвы, дым, обгорелые трупы. Я тогда не успел их спасти. Сам видишь, навсегда память об этой беде на моем лице осталась. – На глаза сильного мужчины навернулись слезы, нижняя губа дрожала, а Гожо говорил и говорил:

– Никогда себя не прощу! Говорила мне мама, не лезь ты сынок в дела воровские, а я все старался, на Ферзя пахал. Видно разгневал Создателя. Твари из замка Омега все сожгли, огнеметами целые улицы выжигали, пока хозяева кварталов на поклон к Топливным королям не пошли. Только не было в том толку, родителей и маленькую сестренку уже не вернуть… В память о них я и решил тебя спасти, так сказать, жизнь тебе подарить. Живи, монах, и не забывай другим помогать, уж так велит нам Создатель!

В том, что так велел нам Создатель, я не сомневался. В свое время я так же, через муки, пришел к этому. Гожо по своим убеждениям был схож со мной и это радовало. Сам того не замечая, я разделался с вином и прильнул спиной к прохладной стене. Выплеснув терзавшие душу мысли, цыган взялся за гитару и ударил по струнам. Мелодия нарушила тишину, заполняя пространство комнаты величественными звуками. Почему-то по-настоящему было спокойно и как-то по-домашнему уютно. Как когда-то в доме фермерши Айвы, после бесконечных испытаний и жизненных потрясений, я обрел покой и благоденствие. Цыган запел, а я от умиления прикрыл глаза.

– Вижу, вы не только спелись, но и спились. Заканчивай, сынок, с вином, нас ждут дела. Да и время нынче играет против нас. Мы меняем курс, придется двигать к Рязани! Там у меня встреча с важными людьми. Ворон весточку принес. – Обратился старец к здоровяку.

– А Гожо, уважаемый Годявир, всегда на ногах стоит. И в полной, так сказать, боевой готовности. Ик… – Пролепетал здоровяк, заметно охмелев. Наверное, он всю ночь у пузатого кувшина провел.

– А как же Мост? – Нашелся я.

– Как и обещал, мой друг, я помогу тебе! Вы с Гожо отправитесь туда на наших «пустынных мустангах», они быстры как ветер и проходимы, тем более что Магарыч, закончил с их починкой. Так что, помогу. К тому же я отправил весточку с почтовым вороном на Мост, там у меня свой человечек имеется, пока то да се, он все выяснит и встретит вас со всей нужной информацией. Спасешь ты свою девчонку, это я тебе обещаю.

– Не знаю даже как вас отблагодарить, достопочтенный барон! – Преклонив голову и положив руку на грудь, сказал я.

– Отблагодаришь, монах, уж поверь, всему свое время. Не забывай про наш разговор. Возможно, что скоро мы к нему вернемся, пока же вам надо собираться в путь. – Проговорил старый барон, упираясь на свою трость, вышел прочь. За ним, так и не проронив ни слова, выскочила темноволосая девица, лишь на прощание одарив красивой улыбкой.

– Вот оно как! Видишь, монах? Только вздумается посидеть, расслабиться, накатить некоторое количество стопочек огненной воды, как нарисуется Годявир и изгадит всю малину. Ну что же, спасать девчонку? Это хорошо! На все воля Создателя.

Комната Гожо оказалась на проверку не такой простой, в стене имелась небольшая ниша, в которую был замурован объёмистый сейф, забитый под завязку всевозможным оружием и боеприпасами.

– Выбирай, монах, что твоей душе угодно. Все это оружие лично проверял и пристреливал, так что надежно, как за моей широкой спиной. Давай!

Мне сразу приглянулся «помповый» дробовик, как прозвал его цыган. К нему я прихватил патронташ. Взял пару длинноствольных «кольтов». Для пущей уверенности, за пояс широкого цыганского ремня отправился маузер и несколько магазинов к нему. В пустые ножны на перевязи уместились боевые ножи: острые клинки обоих обоюдно заточены, снизу за гладкой заточкой имелась серрейторная заточка, а на пяте каждого из клинков красовалось выбитое клеймо. Умелая, я скажу вам, работа. Не обошлось без пары-тройки гранат. Мало ли какая силушка притаилась за воротами Моста. Ну а вместо любимой сабли и дорогих топориков, пришлось взять два неестественно огромных ножа-мачете. В общем, повозившись некоторое время со всем этим арсеналом, я был в полной боевой готовности.

– Как твоя рука? – Спросил Гожо, указывая на мою кибернетическую руку.

– Отлично!

– Вот видишь, каких толковых людей собрал вокруг себя наш старик! С твоей рукой провозился наш механик Магарыч, толковый мужик, но не без своих тараканов в башке. Пойдем, я тебя с ним познакомлю, а заодно и на «мустангов» взглянешь.

Мы прошли в теплицу. Снова пришлось спускаться в моторный отсек, при этом забулдыга с гнездом на голове не проронил ни слова, а лишь косо поглядывал на меня, выказывая сое пренебрежение. Видно, с бутылкой горилки ему обломилось, и вместо радостного похмелья, алкаш получил хорошую взбучку, сначала от механика Магарыча, а потом и от старика Годявира.

В полутьме моторного отсека, склонившись над тушей генератора, трудился круглый человек. Назвать его по-другому я бы не решился. Его отличающаяся нереально большим размером голова держалась на таком же шарообразном теле, шея и вовсе не предусматривалась в этой гремучей, покрытой толстым слоем сального пота смеси. Кругленькие, почти поросячьи глазки прикрывали прозрачные стекла маленьких, едва усаженных на нос картошку очков. Сальные губы то и дело облизывал влажный язык. Облачённый в один затертый до дыр черный халат, полы которого едва сходились под пузом на одной единственной пуговице, Магарыч, обливаясь потом, взглянул на нас.

– Ну-с, господа, готовы-с? – При этом Магарыч, растянулся в беззубой улыбке. Если постараться сосчитать его пеньки, не доберёшься и до дюжины.

– Магарыч, ну скажи-ка мне, мой круглый друг, как ты тут весь день проводишь? Здесь же не развернутся, не присесть! – Издевательски вопросил Гожо, бросая свой набитый до отказа рюкзак на пол.

– Нет-с, тут уютно-с! Мы, – при этих словах, толстяк шлепнул себя потными ладонями по пузу, – тут как в своей тарелке-с, в собственном соку-с!

– Ясно-с! – Передразнил его весельчак Гожо, выудив из недр рюкзака початую бутылочку с мутной горилкой. Выдернув зубами пробку, он разболтал содержимое и приложился к горлышку, поднимая бутылку донышком вверх. Мутная жидкость, словно по воронке, влилась в ненасытное нутро цыгана. Бросив пустую бутылку под ноги толстяка, цыган смачно отрыгнул.

– Не культурно вы себя ведете-с, господин Гожо. Об этом вашем-с поведении, немедленно-с будет доложено начальству-с.

– Ладно тебе, Магарыч, что ты так реагируешь? Понял, не дурак. Давай открывай люк, тоже мне дятел отыскался.

Переваливаясь с ноги на ногу, Магарыч прошел за генератор. Пыхтя и обливаясь потом, толстяк вжал красную кнопку притаившегося на стене пульта. Скрипя несмазанными шестеренками, запустился механизм. Невыносимо заскрежетал и начал движение огромный двустворчатый люк. Из появившегося просвета в полумрак моторного отсека прорвалась полоса дневного света и, будто разгоняя гнетущую темноту, уперлась в низкий потолок. Створки ползли, расходясь в стороны друг от друга. Нашему взору предстала следующая картина: на увесистых крюках кран балок, прикрепленных к днищу «счастливца» висели два приземистых агрегата, больше походивших на мотоциклетки.

Гожо присел у края раскрытого люка, опустив в него ноги. Потом, прикинув расстояние между ним и сиденьем повисающего «мустанга», сиганул, словно лихой кочевник, оседлавший своего ездового маниса.

– Вот, монах, это наши «пустынные мустанги»! Таких машин даже у замка Омега нет. Знаешь, как лихо по песку скорость развивает? А все благодаря гусеничной тяге. – Радуясь, цыган бережно похлопал по покатому баку своего любимца. Гордость распирала его, как забродившее вино деревянную бочку.

Я склонился над проемом и с удовольствием стал разглядывать «мустангов». Действительно они были необычными. Выкрашенные в черный цвет они казались притаившимися, готовыми в любой момент к своему решительному броску. Легкий корпус, не заваленный всевозможной броней и прочими хламом, был обтекаем, един, как стекающая по щеке Магарыча капля пота. Из всего этого единства выделялись на передке сваренный из прочных труб кенгурятник, видно используемый как таранящее орудие, торчащий согнутой трубкой мотоциклетный руль и плетенная из металлических прутьев корзина за сиденьем. На передней оси располагались два небольших, с крупным протектором шин, колеса. Ну а под «мустангом», со слов Гожо, находился механизм, приводящий в движение сие устройство, именуемый в кругу механиков гусеничным траком.

Захотелось как можно скорее оседлать мустанга и испробовать его в деле. Подав рюкзак Гожо, и спустив ружья и сумку с боеприпасами, я повернулся к топтавшемуся на одном месте Магарычу.

– Это ты починил мою руку? – При этих словах я согнул в локте левую руку, бодро визжащую сервоприводом.

– Да ну-с, нечего особенного-с! Единственное-с, что меня смутило, так это-с материал, из которого она сделана-с. Я повидал много киборгов на своем-с пути, но такого-с металла отродясь не видел-с. Крепкий сплав, однако!

Из всех этих «с», я понял только то, что Магарыч не так прост, как хочет казаться, и что его неестественная полнота вовсе не создает ему проблем в занятиях любимым делом.

Я протянул ему руку и пожал вспотевшую ладонь в знак благодарности.

Последовав примеру Гожо, я оседлал соседствующего с цыганом «мустанга».

Разместив рюкзаки в корзины, и отправив ружья в чехлы, мы были готовы отправиться в путь. Время предательски играло против меня. Караван Митха Злобного, скорее всего, давно достиг Моста, и в этот момент, с ехидной улыбкой на довольной морде, этот урод продает маленькую Кэт в лапы прыщавого владельца борделя.

Вид поочередно переставляемых крепких, длинных металлических конечностей «Бахти», привели меня в замешательство. Если доселе я находился в утробе этой махины и только образно представлял, как выглядят кибернетические ноги, то теперь эти неказистые, огромные штанги, с двигающимися внутри поршнями, крупными суставами и ступнями-чашечками, размером с сендер, поразили до глубины души. Кажется, я мог бы долго любоваться завораживающим действом аккуратных, размеренных шагов, величественной машины.

Магарыч, на половину высунувшийся из люка, расплывшись в улыбке, вопросил:

– Ну-с, как вам это чудо техники-с?

– Величественно! – Вот и все что я мог сказать.

– Мое-с дитя! – Гордо задрав курдючный подбородок и облизав губы, подытожил толстяк. При этом ветерок донес капельки слюны и запах крайне несвежего дыхания. На мгновение мне представилась картина, как Магарыч, склонившись над моим телом, пыхтя, сопя и обливаясь потом, чинит мою неисправную руку. Как капли усеивают высокий лоб, стекают, падают на меня, а его ужасное дыхание обдает меня своей затхлостью. Брр-р. От представленной картины я поежился, в тот самый момент, когда Гожо выкрикнул:

– Отпускай!

Звякнули звенья цепей, механизм кран балки пришел в движение. Пошатнулся подо мной «мустанг». Сжав крепче рукоять руля, я взглянул на Гожо. Он был спокоен, а блаженная улыбка, нарисовавшаяся на смуглом лице, становилась шире, придавая суровому здоровяку чудаковатый вид.

«Бахти» полностью остановился, опираясь на все шесть кибернетических ног. Плавно отпустив наши «мустанги», Магарыч, стараясь перекричать суровые порывы ветра, приказал:

– Отцепляйтесь! Все, приехали-с!

Не покидая пригретых сидений, мы отцепили крюки от приваренных к корпусу «мустанга» колец. Помахали на прощание толстому механику.

Гожо взглянул на меня, потирая устрашающий шрам на лице широкой ладонью.

– Значит, Мост?

– Да, Мост! Мне надо вырвать девчонку из лап ублюдков. Иначе на жизни девочки можно поставить жирный крест. – Тут же нашелся я, натянув на лицо платок, и водрузив на нос очки на резиновом ремешке.

– Спрячь за высоким забором девчонку!

– Твой друг – мой друг! Твой враг – мой враг! Ты теперь мне как брат! Тулл, позволь называть тебя братом? – Здоровяк растопырил огромные руки в знак нашего побратимства.

– Хорошо, брат Гожо! Может, уже поедем? – Время играло не на нашей стороне, а до Моста еще надо было добраться. Места тут неспокойные, тем более кочевые племена шли на Москву, и мы в любой момент могли наскочить на их разведчиков или, того хуже, вражеский стан.

Цыган кивнул, уставился вдаль, словно высматривая что-то.

Грузно переставляя ноги, ходячий дом направился в Рязань. Снаружи он походил на какое-то огромное насекомое.

Цыган дернул кольцо стартера и запустил двигатель. Тот, видимо, лишённый глушителя, дабы не терять лишней мощи, завопил на всю округу. Выжав сцепление, Гожо дал по коробке. Вырывая из-под гусянки столбы песка, «мустанг» встал дыбом и сорвался с места. Гусеничный вездеход быстро удалялся, оставляя после себя поднятую взвесь пыли и мокрых крупиц. Немного растерявшись, смотря вслед удаляющемуся Гожо, я последовал его примеру.

Не знаю, какая мощь скрывалась под капотом «мустанга», но он перемещался по песчаной целине Пустоши с огромной скоростью, легко маневрируя по поверхности песчаных дюн и лавируя между занесенными песками развалинами. Я старался не отставать от своего напарника, названного мною братом.

Мы держали путь на Мост, к маленькой Кэт.

Глава 14. Панцирные волки

По мрачному серому небу пышными ватными комочками, словно пропитанные копотью от сгорающих покрышек, тянулись бесконечные тучи. Местами их ряды разрывались, будто протертое до дыр старое ватное одеяло, сквозь которое в появившихся прорехах виднелся тусклый диск понурого солнца. Усилился ветер, пронизывая насквозь. Поток холодного воздуха заставлял съёживаться и все ниже прижиматься к покатому баку. Тепло от горячего двигателя грело ноги и вселяло надежду…

Мы ехали почти весь день. Нам сильно повезло, что мы не наткнулись на отряд мутантов или кетчеров. Всех встреченных нами мутафагов мы объезжали стороной, не желая вступать в бесполезный бой и тратить время. Гожо все время был впереди, он неплохо знал эти места, тем более что мы передвигались не по накатанным дорогам, изъезженным вдоль и поперек, а сторонясь их, благо на то позволяли проходимые «мустанги». Солнце, перед самым закатом игриво балуя лучами уже успевшую окончательно просохнуть песчаную гладь, возвестило о смене дня. Над Пустошью опустился сумрак, окутывая все полупрозрачной пеленой.

Вдали, между двумя высокими холмами, стали прорисовываться очертания развалин. Когда-то, еще до Погибели, тут был городок или поселение, теперь от этого величественного мирка не осталось и следа. Город, населенный тысячами свободных и некогда счастливых людей, пал в небытие, погруженный под тонны бесконечного песка.

Гожо притормозил и бросил взгляд через плечо, высматривая в веренице пыли меня. Движки надрывно урчали, возвещая о нашем появлении. Я поравнялся с ним и выжал рычаг сцепления, останавливая «мустанга».

Стянув огромные очки и стряхнув с головы слой пыли, цыган выудил фляжку с водой. Отпив немного, протянул мне. Я тоже, с трудом сорвав с лица, словно приклеившиеся очки, принял флягу и, прополоснув рот, выплюнул на песок. Хоть лицо и прикрывал платок, на зубах чувствовались мелкие частицы песка. Пить много нельзя. Стоит только сделать пару лишних глотков и жажда замучает тебя, сам того не замечая вылакаешь всю фляжку. А путь не близкий и где еще доведется ее пополнить остается вопросом не решенным.

– Здесь, за развалинами, совсем не далеко поселок старателей есть, может, туда заскочим? Я заодно дружка своего проведаю. Один Создатель ведает, когда еще доведется в этих местах побывать. – Прохрипел Гожо, принимая от меня фляжку и смачивая губы.

– Не знаю, мы и так опаздываем. – Ответил я, прекрасно понимая, что нам по любому нужен привал, а то не ровен час, движки от постоянной нагрузки и перегрева станут сюрпризы выкидывать.

– Не знает он! Был бы на твоем месте какой молокосос, врезал бы за твое «не знаю»! Движкам по любому остыть надо. В развалинах мутант знает, что водится. Ну, а в поселке у моего кореша и горилки хлебнуть можно, и вздремнуть по-людски, хоть одним глазком.

Гожо был прав, действительно усталость подобралась незаметно, стоило только вспомнить про нее.

– Кореш, говоришь? Ладно, поехали!

– Вот так бы сразу. Не знает он! Да в развалинах лучше не задерживаться и уж тем более не останавливаться. Светило совсем спряталось. Ни мне, цыгану, тебе, монаху, о ночных живностях рассказывать.

Мы двинулись дальше. Ночь что-то не решалась приступать к своим законным обязательствам, и это было нам а руку. Поэтому окраин развалин древнего города мы достигли в сумерках, когда предательски, с невыносимым надрывом заревел двигатель моего «мустанга», потом громко стрельнув и издав скрежет, заглох, казалось, смолкнув навсегда. Выругавшись, как последний башмачник, и проклиная толстозадого Магарыча, я спрыгнул на песок и стал открывать боковую крышку. Коснувшись ее, тут же отдернул руку. Крышка была горячей, как нагретый солнцем камень. Из прорезей в ней просачивался дым. Двигатель был раскален до предела.

Здесь, на окраине города, не было ничего, кроме голых каркасов разрушенных зданий. Множество черных, пустых глазниц окон, видящих многое за свое долгое существование, наблюдали за двумя остановившимися путниками, вынужденными из-за поломки техники застрять тут, в царстве, заваленном тоннами бетонного крошева и металлической арматуры.

Гожо заглушил мотор, вытащил из чехла дробовик, прислушиваясь к наступившей тишине, подошел ко мне. Тишина, после долгого рева двигателей, давила на перепонки, будто я прикрыл ладонями уши. Лишь легкий гул, потрескивание перегревшегося двигателя и едва уловимый, гуляющий между развалинами ветерок.

– Чего там? – Нахмурив брови, поинтересовался цыган.

– Двигателю кранты. Все, приехали! Сливайте воду, тушите свет.

– Не вовремя, братка, эх как не вовремя! Давай вскрывай боковину, глядеть будем. Я, конечно, не Магарыч, но кое-чего в технике секу. – Красавчик старался не показывать нахлынувшее на него волнение, беглым взглядом высматривая окрестности окраины городка-призрака.

Стараясь не обжечься, я все-таки справился с капризной боковиной, отбросив жестянку в сторону. В открытое пространство тут же повалил пар, обдав лицо. Видимо, выкипела вода из системы охлаждения. Когда пар рассеялся, мои догадкам суждено было сбыться, притом, что все было намного хуже. Исхудалый патрубок, идущий от радиатора, порвался, выплеснув горячую воду.

– Патрубок порвало. – Подытожил я, вытирая мокрые ладони о полы куртки.

– Мда, дело дрянь. Сейчас пороюсь в корзине, может, чего на запас механик наш оставил. – С этими словами Гожо направился к своему «мустангу», а я стал выворачивать наизнанку нутро своей корзинки.

Где-то на вершине расположившегося рядом холма раздался протяжный вой, подхваченный другими глотками. Я выхватил из чехла дробовик, передернул подвижный затвор, отправляя патрон, начиненный картечью, в ствол ружья. Вой повторился снова.

– Кара минжа! Это панцирные волки. Только их не хватало для полного счастья. Ползуна вам в зад! Бросай свой мопед, давай забирайся в седло за моей спиной, валить надо! – Здоровяк быстро перекинул ногу через сиденье, оседлал «мустанга», дергая кольцо стартера.

Кажется, сама Пустошь была против нас.

Стартер с натугой гудел, стараясь изо всех сил запустить движок, но тот, словно потеряв интерес к происходящему, желал одного – спокойного отдыха. Красавчик заметно нервничал, то и дело громко ругаясь и проклиная всех и вся. Но двигатель молчал.

– Брось ты это дело, брат! – Крикнул я пытающемуся запустить капризный двигатель цыгану. Тот, плюнув и сказав что-то по-цыгански, спрыгнул, дробовик снова появился в его руках.

Я же, припав на колено, вжал в плечо приклад дробовика, стараясь выследить малейшее движение в сумрачной мгле.

Волки продолжали жалобно подвывать, при этом их вой становился все ближе и ближе. Они давно учуяли нас, только я никак не мог понять, почему они еще не напали. Так почему же они словно играют с нами, стараясь нагнать как можно больше страха? Страх заставляет совершать необдуманные поступки, страх сковывает движение и наводит панику. Если стаю ведет опытный вожак, она так просто никогда не нападает, лишь для того что бы поразвлечься.

Сначала мелькнула тенью одна фигура, потом еще две. Я знал, что это не предел – в разных стаях, встречавшихся на моем пути, насчитывалось до десяти и более особей.

Волк ловкое и очень быстрое животное, способный развивать достаточную скорость, благодаря узкой обтекаемой грудной клетке, покатой спине и сильным ногам. Строение лап позволяет хищнику чувствовать себя комфортно в любых условиях: как и на занесенных песками равнинах, так и в горных местностях. А покрывающие, всю спину и бока, панцирные пластины отлично защищают животное от стычек с более крупными хищниками и неплохо оберегают от попадания пуль. Поэтому убить его не так-то просто, тут нужна сноровка и умение. И, слава Создателю, таковыми качествами я располагал.

Слабые места во всем этом бронированном звере, конечно же, имелись: во-первых, непокрытый пластинами живот: волк очень быстро перемещается и лишние пластины на животе замедлят ход; во-вторых, голова: пластинами покрыта только верхняя часть до лба, а вытянутая морда, лоб и глаза открыты. Другой вопрос: а попадешь ли ты в скачущего и ловко перемещающегося с места на место волка?

Тем временем волки двигались по кругу, сжимая свое кольцо и подбираясь вплотную к нам.

– Чего они выжидают? Я не мастак охоты на панцирного волка, но точно знаю, что их заставляет охотиться – голод. А раз так, то чего они ждут? – Цыган уселся за «мустангом», из-за приземистого агрегата, над сиденьем, торчал ствол дробовика, а чуть поодаль выглядывала взъерошенная, покрытая слоем песка и пыли, голова Гожо. Прищуренный глаз обожжённой части лица бегал из стороны в сторону, высматривая мечущиеся в полумраке тени.

– То-то и оно, что особи ведут себя уж очень странно! Значит так, Гожо, их около десятка. Среди всей этой своры есть как минимум два матерых волка. Они сильны и очень опасны, старайся не подпускать их слишком близко – такой зверь легко перегрызет тебе глотку или вспорет живот. Как сам понимаешь, это вожак и его возлюбленная. В отличие от людей, волк однолюб и не когда не бросит волчицу с выводком. А все остальные их потомство: сеголетки и совсем мелкие переярки. – Я снова обвел взглядом сектор обстрела, приметив мелькнувшие тени волков. Осталось совсем немного и волки выйдут к нам в самый эпицентр.

Рана под повязкой на лбу напомнила о себе легким покалыванием. Стук в груди усилился, отдаваясь шумным уханьем в ушах. Ладони вспотели, все тело словно сжалось в комок, напряглось, готовое к любому, даже самому неожиданному выпаду. К горлу подкатил комок. Я придвинул поближе ножны с мачете, взвел курки револьверов.

Что-то удерживало волков, словно управляя ими, заставляя совершать эту игру в «кошки-мышки».

– Меться им в голову или бей по ногам, по крайней мере, это собьет их движение. В прыжке старайся попасть в живот. Не трать напрасно патронов. Высчитывай координаты движения зверя, волк в нападении двигается по кругу. И ни кто не даст тебе гарантий, что когда выстрелишь, ты попадешь в зверя, возможно, именно в этот момент волк набросится тебе на спину и острыми клыками перегрызет тебе позвоночник. – Я продолжал давать нужные в схватке с панцирником советы, благо на это было время.

– Успокоил, монах, ничего не скажешь, стратег хренов! – Гожо нервничал. Пот огромными бусинками скатывался по его лбу, перемешиваясь с пылью, стекал грязными подтеками.

Вдруг из опустившейся на окраину разрушенного города темноты выскочил рослый вожак. Матёрый волк, ощетинившись панцирными пластинами, рванул на меня. Слюни длинными нитями свисали с пасти, острые клыки обнажились в страшном оскале. Зверь рычал и стремглав несся, предвкушая сладость своей победы. Я выстрелил, метясь в башку твари. Но волк, словно предчувствуя, скакнул в сторону и тут же, оттолкнувшись на пружинистых лапах, взметнулся вверх. Картечь вспорола песок. Досылая патрон в ствол, я передернул передвижной затвор и вжал спусковой крючок. Огненный сноп вырвался из ствола, освещая округу. Картечь, высекая искры из пластин, частично зацепила брюхо вожака. Тот взвыл и свалился прямо на меня. Все произошло слишком быстро, я даже не успел среагировать и хоть как-то отвести удар. Под тяжестью тела матерого волка я упал, хорошо приложившись спиной о землю. Пасть клацнула зубами у самого носа, изрядно залив меня слюной. Я успел лишь подставить цевье дробовика, когда пасть снова сомкнулась в смертельной хватке. До ушей донесся звук тяжелого дыхания и скрежет сжимающегося клыками металла. Вожак упорствовал, упираясь когтистыми лапами мне в живот. Еще немного и он одолеет меня.

Там, где оставался Гожо, вовсю кашлял дробовик, слышалась ругань цыгана и вой подранков.

Левой рукой, выпрямив титановые пальцы, я с силой врезал в живот твари. Зверь взвыл, еще сильнее вгрызаясь в цевье дробовика. Я продолжал наносить удары, пока крепкие металлические пальцы не пробили плоть, а рука не погрузилась в нутро панцирника. Я почувствовал, как теплая влага потекла по моему телу. Из пасти волка хлынула кровь, заливая мое лицо. А я еще глубже погрузил руку в тело зверя, цепляясь за внутренности, потом со всей силы рванул на себя, вырывая их с корнями. Тело вожака забилось в конвульсиях, я скинул его с себя. Присел, видя в своей руке кусок окровавленного легкого.

Где цыган? Где мой брат?

Поднявшись, я, выхватил из кобуры на боку револьвер. Надежды на дробовик у меня не было, кто знает, что сотворили с ним острые клыки волка.

Справа раздался ужасный вой. Я тут же среагировал, направляя дуло пистолета прямо на появившуюся угрозу.

Потеряв рассудок, ко мне через пустырь неслась волчица. Сука забыла про страх, желая отомстить за смерть своего любимого. Она быстро перемещалась при этом, часто прыгая из стороны в сторону так, что ее невозможно было поймать на мушку. Я выставил длинноствольный кольт перед собой на вытянутых руках, сильно сжимая вспотевшими ладонями рукоять, пытаясь заранее просчитать движение волчицы.

В груди сердце билось в неукротимом ритме из-за выделяемого в кровь адреналина. Мокрая куртка липла к животу, спину изрядно обдало потом.

Тварь в очередной раз прыгнула, и я выстрелил, надеясь, что все просчитал правильно. Пуля перебила переднюю лапу волчицы, просто срезала ее в суставе. Визгнув, обиженная вдова, недотянув до меня в прыжке, повалилась наземь, поднимая вереницу пыли. Волчица скулила, пытаясь подняться на ноги. Она извивалась, скребя когтистыми лапами по песку, отползала, оставляя за собой кровавый след широкой полосой. Больше она не представляла угрозы, по крайней мере, не сейчас. Теперь ей надо было забиться в темный угол, что бы зализать полученные раны.

По всем закона природы, оставшись без родичей молодое потомство панцирных волков, должно было со всех ног ломануться в разные стороны, прячась и стараясь спасти свои шкуры. Но рослые сеголетки и еще не до конца окрепшие и возмужавшие переярки продолжали атаковать своих жертв.

Перед Гожо, дергаясь в предсмертных конвульсия, лежало три молодых волка.

Цыган вцепившись в рукопашной, душил четвертого. Тот из последних сил бился лапами о могучее тело атлета. Смачно хрустнули переломленные позвонки, волчонок дернулся и притих.

Вокруг с опаской, рыча и скаля острые клыки, кружило пять окрепших и покрытых еще недостаточно прочными, но уже вполне надежными пластинами зверьков. Они не собирались убегать, при этом опасаясь совершать, возможно, последний в жизни бросок.

Все в их поведении было не так. Не так нападают панцирные волки. Такая свора легко могла бы расправиться с нами, напади они всей своей дружной семьей. А они словно забавлялись.

Стоп! Так это же не они забавляются, а кто-то другой, посылая волков на верную смерть.

Наверняка это гронг! Только он способен овладеть чужим разумом и управлять им со стороны, наслаждаясь своей игрой.

Волки снова ринулись в атаку, причем всей своей гурьбой. Схватившись за ствол дробовика, Красавчик отбил одного из налетевших на него прикладом. Тварь подкинуло вверх, перевернуло и отбросило на несколько шагов в сторону. Второго цыган встретил блеснувшим в ночи острым ножом, насадив дёргающуюся плоть до самой рукояти. Стараясь выжить, даже пусть и под управлением гронга, рослая сеголетка вцепилась клыками в предплечье здоровяка. Гожо, крикнув что-то на своем родном языке, отпустил кулак-кувалду прямо на темечко волчонка, окончательно добив его.

Внутренне подсознание зверей чисто на инстинктивном уровне изо всех сил пыталось выжить, но оно не могло противостоять посылаемым извне сигналам гронга.

Отбросив уже мертвое тело волка, Гожо выдернул из чехла на спине блеснувший полированными стволами обрез, взвел курки. Одна из трех оставшихся в живых особей, набросилась на цыгана со спины, пока две другие пытались совершить бросок. Я выстрелил навскидку, почти не целясь. Пуля пробила нижнюю челюсть, оторвав ее от черной башки волка. Зверюгу частично развернуло, и его тело на полном ходу врезалось в могучую спину Красавчика. Тот лишь пошатнулся, расставил шире ноги, пальнул сразу из двух стволов, напрочь снося голову налетевшей твари. Кровавый фонтан вместе с кусочками раздробленного черепа и слизкими комочками мозгов добротно оросил землю у ног цыгана.

Последний оставшийся в живых волк из некогда сильной стаи, рыча и разбрызгивая нитями слюну, метался с места на место, видимо, стараясь противостоять воздействию гронга. Сеголетка скалил острые клыки, кусал сам себя за панцирные пластины, которые ощетинившись, торчали в разные стороны.

Я, не теряя времени, тут же пальнул по кружившему, словно заведенная юла, волчку.

В этой жестокой схватке мы одержали верх, но я считал, что дело еще не завершено, нужно было найти кукловода, который затеял это кровавое представление.

– Вот так вот! Как мы их, а, братец Тулл? – Гожо был заведен, нервно подергивалось веко страшной части лица, бешеным огнем сверкали зрачки.

– Еще не все! – Стараясь восстановить дыхание, прохрипел я.

– Да брось ты, монах, что там еще в этой темноте разглядели твои зоркие, как у ворона, глаза? – Стал возмущаться, приходя в себя после жесткого напряжения Гожо. На мгновение мне показалось, что его пошатывает.

– Волки! Их разумом управлял гронг!

– Кто?

– Гронг! Существо из глубин Донной пустыни, наделенное даром вселяться в чужие мысли и повелевать ими, как своими. Он где-то тут, рядом. И оставлять его в живых я не намерен. Ты как хочешь, а я пошел его искать. – Поведал я о своих догадках здоровяку. Заставлять его вместе со мной искать эту бестию я не мог.

Но внутреннее чутье охотника мне подсказывало, что тварь затаилась где-то рядом, всматриваясь в ночь, ожидая дальнейшей развязки своей игры.

Он силен и опасен.

Неизвестно еще, какой мутафаг притаился в темных скелетах развалин. Все они могут стать марионетками этого темного кукловода.

Богиня Ночь жаждала крови! Она, как съехавший с катушек каннибал, хотела вкусить человеческой плоти. Ее не устраивали жертвенные приношения в виде кровавых трупов панцирных волков с их мутафагскими душонками. Она безумно хотела помочь дитю тьмы, такому же порождению

Глава 15. Гронг

Гронг затаился, смешавшись с мрачными тенями развалин в непроглядной мгле. Он давно прознал о нашей догадке и теперь выжидал, потирая свои грязные ручонки и тихо посмеиваясь. Радовал тот факт, что его возможности вселятся в чужие мысли и управлять подсознанием, почти не распространяются на людей. Но это «почти», признаюсь, немного смущало. Посему, как никто точно не мог утверждать, что это так. Гронги сторонились людей. Да и зачем им нужны были эти жадные, жестокие создания, когда в Донной пустыне хватало всякой живности. И откуда они появились здесь, далеко за ее пределами, оставалось загадкой.

– Слышь ты, герой? Короче, без лишних понтов, понял? А то глядите мне тут, монах-одиночка отыскался! – Прервал мои размышления возмущенный Цыган. Перекривляя меня, продолжил: – «Ты как хочешь, а я пойду!» – Гожо подошел ко мне вплотную и ткнул указательным пальцем мне в грудь. – Запомни, монах! Мы с тобой названые братья, куда мой брат туда и я. И это не обсуждается! Давай выкладывай, чего там твои потаенные фантазии нарисовали? – Цыган смотрел мне в глаза, улыбаясь и ожидая ответа.

Он был прав, мои фантазии образно вырисовывали план прочесывания раскинувшейся перед нами местности с последующей ее зачисткой. Оставалось только выполнить все в реалии. Тут, конечно, было посложней. Единственным маленьким плюсом в этой авантюре была ночь. Она позволяла нам двигаться незамеченными. И тот факт, что гронг дитя ночи, меня не пугал. Мы тоже не початком кукурузным сделаны. И коли есть Создатель на свете, то в это время он точно должен быть на нашей стороне.

– Обещай мне только одно, брат. Как закончим с этим твоим гронгом, ты поможешь мне снять с этих замечательных волчат их панцирные шкурки. За это добро можно выручить приличные деньжата. А лишняя монетка в моем тощем кошельке, уж поверь, не помешает! – Красавчик по-братски хлопнул меня по плечу своей сильной рукой.

– Обещаю! – А что я еще должен был сказать? Тем более, что лично мои финансы пели тоскливые романсы.

Я двигался первым. За мной, сильно пригибаясь к земле и тяжело дыша, бежал цыган. И на удивление мне, со своей комплекцией Гожо двигался очень быстро и ловко. Быстрыми, короткими перебежками, от стопки бетонных плит к куче раскрошившейся штукатурки мы, стараясь производить как можно меньше шума, добрались основания кучи. Повалившись животами в серую пыль, что обильно устилала все кругом, стали всматриваться в кромешную тьму.

Мрачные остовы некогда величественных зданий, погрузившись в вечный сон небытия, устало смотрели своими пустыми черными глазницами. Они давно были заброшены, лишь отрешённо наблюдая за продолжающейся уже без их непосредственного участия жизнью. Теперь они частично, а местами и вовсе разрушилась. Их стены больше походили на оставшиеся после великой Погибели обглоданные кости, скелеты.

Пред нами тянулся неровный ряд, частично сохранившихся построек, напоминающих о былой славе утерянного навсегда древнего мира.

Очень осторожно, почти бесшумно, я высунулся по пояс из-за кучи наваленного хлама, стараясь выстроить короткий, но надежный путь до серой, покрытой плесенью стены. У самого ее основания виднелся черный проем, наполовину заваленный кирпичом. Через этот проем можно было попасть внутрь развалин, а там уже на месте, осмотревшись, решить что делать. Возможно, придется разделиться.

Взвешивая каждое движение и навострив все свое внутреннее чутье, я выдвинулся вперед. Гожо прикрывал, высматривая в пустых глазницах окон хоть малейшую опасность. Достигнув вожделенной стены и прижавшись к ней мокрой от пота спиной, я замер, вслушиваясь в ночную тишину. Сердце в груди мерно выбивало ритм. Стараясь умерить сбившееся после резких перебежек дыхание, я присел на колено, направляя ствол кольта в черный проем. Кроме непроглядной темноты я не смог разглядеть абсолютно ничего. А, может, существо затаилось тут? Ждет, когда я влезу, жаждая наброситься на меня в любой момент. Нет, гронг не наделен физической силой, а, значит, будет играть по своим правилам, при помощи воздействия на подсознание. Надо быть готовым ко всему. Опустив ногу в черный проем, нащупав твердую поверхность, я скользнул внутрь. Темнота развалин словно поглотила меня, давя как кузнечный пресс.

Тишина отозвалась звоном в ушах. Рука самопроизвольно потянулась к таившейся в кармане зажигалке. С трудом переборов желание выхватить ее и осветить «огоньком надежды» тьму, я сделал первый шаг. Глаза еще на улице свыклись с темнотой, стали различаться очертания помещения. Я выглянул в проем и понял, из-за чего стало светлее. На темном ночном небе появилась тусклая луна, в сопровождении мириад маленьких звезд. Гожо прижимая к груди обрез, метнулся от кучи к стене и тут же пролез в проем.

Возвышающееся над нами здание, огромное строение из металла и бетона, будто давило своей многотонной массой, заставляя втягивать головы и пригнувшись все же продолжать свой путь. Мы добрались до лестничного проема, пошарканные и разбитые ступеньки уводили вверх.

Кажется, этот подъем затянулся в вечность.

Исследуя этаж за этажом, комнату за комнатой, мы поднимались все выше и выше. Снаружи здание не казалось таким большим и высоким, но тут, изнутри, оно было бесконечным. Я сбился со счета, сколько этажей мы прошли. Иногда лестничные пролеты отсутствовали, приходилось корячиться, взбираясь по свисающим плитам, цепляясь за торчащие из них арматуры.

Влезая в очередную такую дыру, я услышал отчетливый мотив. Он нарастал, словно кто-то рядом насвистывал его с особым энтузиазмом. Разозлившись, я свесился вниз, грозя кулаком цыгану, думая, что тот решил насвистывать что-то из своего репертуара. Но на меня смотрели лишь два удивленных глаза. Гожо молчал, направляя стволы обреза в мою сторону. Тем временем, насвистываемая мелодия, вырисовывалась в знакомую. Я, даже сам того не желая, стал подсвистывать в ритм. Потом, ругая себя за расхлябанность, все же выбрался на этаж и застыл. Вытянув перед собой кольт, я направил его ствол в маленький, едва различимый в полумраке силуэт.

Хрупкие плечики девочки, которой было сезонов пятьдесят, вздрагивали. Она плакала. И что-то в ней было знакомо.

Я с трудом сглотнул накатившийся ком, чувствуя, как вспотела ладонь, сжимающая рукоять револьвера. Гуляющий сквозняк пронзил насквозь, покрывая спину сотнями мурашек. Ноги подкосило, и я, сам того не желая, опустился на колени. Ствол револьвера ходил ходуном. Я то и дело часто моргал, стараясь прогнать проявившееся видение.

Это была она, малышка Кэт, дочка фермерши Айвы, в потертом, некогда светленьком платьице, с потрепанными рыжими волосами, стянутыми по бокам в хвостики! Она сидела ко мне спиной, свесив ноги в очередную образовавшуюся дыру, плача, продолжая сквозь слезы насвистывать знакомую до боли мелодию.

Я слышал ее много раз и каждый раз, когда я сам хотел напеть ее, она словно терялась в лабиринте воспоминаний, оставаясь где-то в глубине. И вот теперь я отчетливо слышал ее. Но откуда о ней известно Кэт? И она ли это передо мной?

– Кэт? – Почти шепотом позвал я ее. – Как ты оказалась тут?

– Убей цыгана! Убей! Я прошу тебя, убей его! – Вместо ответа прошептала девочка и не спеша повернулась ко мне. – Ты же можешь убить ради меня?

Ее неестественно голубые глаза вперились в меня, стараясь прожечь насквозь, по белому, лишённому каких-либо эмоций лицу катились слезы, поблескивая в окружающей нас темноте прозрачными хрусталиками. Определенно это была Кэт, и перепутать ее с кем-либо еще я не мог.

Что-то в ее поведении было не так.

Но вместо мыслей и хоть малейшей логики, внутри под черепной коробкой витали одни и те же слова: «убей цыгана», «ты же можешь убить ради меня», «убей». Они повторялись вновь и вновь. Они очаровывали…

Это не Кэт! Ну конечно, что ей делать тут, посреди пустыни, в развалинах заброшенного города-призрака? Это дело рук гронга! Борись с ним, слышишь? Борись!

– Ты любил мою маму. Скажи, что для тебя значит Айва? – Гронг влез в меня, читая мои мысли и впитывая в себя мою душу. Он знал все! Если продолжать с ним общение, через какое-то время я полностью подчинюсь его воле, став послушной марионеткой.

А эту мелодию постоянно насвистывал Рид, монах, с которым мы вместе росли в стенах лавры, мой бывший брат, которого я был вынужден лишить жизни, спасая свою.

– Зачем ты хочешь меня спасти, ради чего? – Спросила девочка, снова пристально смотря голубыми глазами.

– Ты не Кэт, я это знаю! Ты тварь Донной пустыни! – Прохрипел я, вместо должного крика, при этом чувствуя, как пересохло в горле.

Она больше не плакала, а на белесом, почти прозрачном лице стали видны тонкие синие сеточки капилляров. Ее глаза тускнели, приобретая оттенок серого. Время словно оборвалось в вечном беге, застыло, прервав замкнутый круг.

Мгновение, и передо мной зашевелился бетонный пол, как будто ожил. Из него появились крупные черные комочки, которые стали перемещаться. Похлопывая расставленными крыльями, прямо из ожившего пола высвободились сотни крупных черных воронов. Птицы взметнулись вверх шумной стаей, размахивая черными, как смоль крыльями и нарушая тишину громким заглушающим карканьем. Я вздрогнул и вжал спусковой крючок. Сливаясь с многоголосым скрипучим карканьем, прогремел выстрел, осветив мрачную комнату вспышкой вселяющего надежду света. Несколько птиц разорвало в клочья, разбросав черные с синеватым оттенком перья. Вороны поднялись к потолку и вращающейся вереницей бросились на меня. Их мощные клювы как заправские щипцы врезались в тело, рвя одежду. Я отмахивался руками, стараясь избавится от назойливых бестий. Стрелять в них из револьвера было бесполезно. Изворачиваясь от острых когтей и сильных клювов, я то и дело старался отыскать глазами девочку. Ее больше не было. Вместо нее на том же месте, стояло невысокого роста щуплое существо в длинном брезентовом плаще. Казалось, его можно было сломать одним плевком. На голову кукловод водрузил сплетенную из стеблей водорослей Донной пустыни коническую шляпу. Сложив руки, словно послушный монах во время молитвы, гронг что-то бубнил себе под нос.

Вороны продолжали атаковать, вновь и вновь направляя свои острые когти и клювы на меня. Я истекал кровью, а твари кромсали меня, впиваясь когтями в плоть и вырывая сильными клювами ее маленькие кусочки. Мне казалось, что гронг окончательно вселился в меня, прощупав мою слабину, и теперь его энергетические волны старались найти нужные рычаги, чтобы куклой, то есть мной, можно было управлять. Мне казалось, что вороны нашпигуют во мне множество дырок, через которые потом это мелкое противное существо проденет тоненькие веревочки, навяжет узелки, превратив меня в послушную марионетку. Обессиленный и морально подавленный под воздействием твари, я с неимоверным усилием поднял кольт на вытянутой, охваченной неуправляемой тряской руке, стараясь направить его ствол в темный силуэт загадочного существа.

И где этот умник, который, расшибаясь в лепешку, пытался доказать мне, пусть и теоретически, что гронги не в силах воздействовать на подсознание человека?

Одна из крылатых бестий тут же вцепилась когтями в запястье, пробивая плоть, и стала отводить мою руку в сторону. Я сопротивлялся и, кажется, у меня это получалось. На ум пришла старая забава по перетаскиванию каната. Но на помощь ворону кинулись еще несколько птиц, и вскоре они перетянули свой конец каната, а я, не удержавшись, повалился на спину. Как бы я того не хотел, но ко мне подкрадывался трындец и при чем наиполнейший. Боль покрывала все тело, раны сильно кровоточили, заливая пол подо мной. Перед глазами все плыло, черные пятна то и дело накидывались, стараясь унести с собой хоть крупицу моей плоти. Я задыхался. Хотелось кричать, но крик застрял где-то внутри и не как не мог вырваться наружу.

Большой палец правой руки взвел курок, механизм двинул барабан патронника и в гладкий длинный ствол кольта, уставилась свинцовая полукруглая головка патрона. Озноб охватил тело. Предательски застучали зубы, клацая друг о друга. Я больше не могу противостоять силе гронга, он почти полностью овладел моим сознанием. Противостояние достигло кульминации. Все! Еще немного и больше не станет монаха Тулла, пусть и пренебрегшего учениями великого Ордена. Вместо него останется послушная игрушка для утех садиста, глумящегося над чужим разумом. Осталось сделать последний шаг.

Шаг перед мрачной бесконечностью.

Мир вокруг замер. Пропали кровожадные вороны, вьющиеся над моей головой. Пропал тощий кукловод в своем брезентовом плаще. Все будто застыло, став однородной субстанцией, плавно заполняющей пространство пустой комнаты, посреди которой, на сыром, покрытом сотнями трещин бетонном полу, лежал я. Мысли, доселе бившиеся в неукротимой агонии, утихли, смиряясь с безысходностью. Холодное дуло револьвера коснулось виска. Тело содрогалось в непрекращающейся дрожи. Указательный палец коснулся курка. Ритмично бьется сердце, отдаваясь пульсирующей веной на шее. Крапинками пота покрыто все лицо. На уголках прикрытых глаз появились прозрачные капельки слез.

Я вдавливаю пальцем курок, он мягко, без особых усилий поддается.

Прогремел выстрел. Но за миг до этого какая-то неведомая сила схватила меня за руку с револьвером и резко увела вверх. Вспышка света ослепила.

Перед глазами плыли красно-багровые завихрения и множество переливающихся всевозможными оттенками маленьких, мелькающих во мраке пятен. В ушах стоял невыносимый звон, будто мою голову засунули в огромный колокол и что есть мочи треснули по нему, да так, что сейчас лопнут перепонки. Звон все сильнее нарастал, превращаясь в ужасный протяжный и тоскливый писк. Я пытался разглядеть что-то перед глазами, но непроглядная, багровая пелена накрыла саваном, обвила меня, погружая в иллюзию своих хаотично витающих и мерцающих кроваво-красных частиц. Я раскрыл рот, но по-прежнему так и не смог выдавить из себя крик, он затаился, канул в неизвестности, стал комом в горле. В определенных случаях он помогает выплеснуть из себя весь негатив, выплюнуть эту темную энергию, мешающую правильно мыслить. Я отчаянно пытался вдохнуть. Воздух, как нечто живое, врывается, заполняет легкие, впитывает в меня живительную энергию.

Пелена постепенно отступала, сквозь ее туманно клубящиеся потоки проступали темные стены, пронизанные густой паутиной трещин и зияющий множеством разломов мрачный потолок, через который виднелось ночное небо.

И в этой пелене видений и прорисовывающихся реалий появился огромный темный силуэт. Он склонился надо мной, что-то крича.

Снова выстрел. Громкий, сотрясающий комнату хлопок.

Я прикрыл глаза, стараясь прийти в себя, чувствуя, как сильные руки вцепились мне в куртку, поднимая за грудки. Неразборчивые слова. Или силуэт говорит на другом диалекте, или я просто сошел с ума. Хотя, второе больше подходит к данному случаю.

Широченная ладонь всей своей пятерней вляпывается мне в щеку, всплеск мириад искр. На миг я теряюсь в пространстве и времени. Зависая на своей волне. Широкая ладонь въехала еще раз. Шлепок получился смачный. От такой встряски в глазах, после феерии пляшущих искр, немного прояснилось. И в темном силуэте стали угадываться очертания фигуры цыгана с его обожжённым лицом, бешенным и в то же время ошарашенным взглядом. Наверное, так выглядят люди, увидевшие призраков своих умерших близких.

От неистовых шлепков здоровяка на лице преобладало нездоровое ощущение, будто в щеку ткнули раскаленной кочергой. Неприятное жжение сменилось колющей болью. Я с трудом переборол желание врезать цыгану в отместку, понимая, что поведу себя как последний ублюдок. Он спас меня, спас от верной гибели. Задержись Гожо на мгновение, и меня бы уже не было в живых. Я остановил уже зажатую в кулак кибернетическую руку, всматриваясь в глаза спасителя. Цыган понял все без слов, его рука, занесенная надо мной для очередной звонкой пощечины, застыла. Здоровяк, выругавшись себе под нос, сильнее вцепился в ворот моей куртки и потянул на себя, да так, что затрещали швы.

– Жив монах, жив! – Повторял цыган, как заведенный. – Жив! Кара минжа! Не пойму я, с кем же он там лопочет? А он… с тварью поганой задушевные беседы ведет. Я подумал, что все, каюк тебе, братец, когда ты там стал что-то бормотать! Я сначала хотел было вслед за тобой пойти. Подпрыгнул, в арматуры покорёженные вцепился, а тут херак-с! Будто кто-то сверху башмаком в башку уперся и обратно вдавил. Я и пискнуть не успел, как назад свалился. – Цыган говорил без остановки. Его словно прорвало, как канализационную трубу. – Мне самому не по себе стало. Сначала свист такой, потом страх невесть откуда нахлынул, да так, что мутант не горюй! Затем шёпот такой гнетущий, как загробный: «убей монаха, убей!». И ты знаешь, прям так и настаивает. Короче, послал я этот шёпот и рукой в кохар вцепился. Как назло, все молитвы, что знал доселе, словно ветром сдуло. Помнил лишь кусочек, вот его, как заведенный, и повторял. Видно, у твари на нас двоих силенок не хватило! – Гожо, плюясь слюной и пыхтя как паровоз, стал подтаскивать меня к стене.

Сердце в груди выбивало набат. Неуправляемые спазмы в животе так и норовили вывернуть меня наизнанку. Голова разламывалась на части, а стук в висках просто сводил с ума.

Сильные руки цыгана продолжали тащить меня. Чуть приподняв, Гожо прислонил мое тело к шершавой, покрытой сотней мелких рытвин стене.

Боль проскочила по всему телу тысячами колющихся иголок. Я прикрыл глаза, стараясь восстановить ритм дыхания, но выходило это совсем не так, как хотелось бы. Слабость напомнила о себе проскочившей по телу дрожью.

– Как ты, братец? – Вопросил Гожо, опускаясь рядом со мной.

– Нормально! – Надрывно хрипя, выдавил я из себя. Язык заплетался, отказываясь что-то вещать. Сильно ломило зубы, наверное, цыган все же немного перегнул со своими пощечинами. Во рту солоноватый привкус крови. Проведя непослушным языком по нёбу, а потом, скользнув по десне, я нащупал зуб, который тут же подался легкому движению. Ну да мутант с ним! Лучше остаться беззубым, но живым, чем валяться мертвым с аккуратной дырочкой от пули в виске. Такую дырочку не заштопаешь и ватным тампоном не заткнешь.

– Нормально – это когда в стельку пьяный, в обнимку с красавицей в каком-нибудь борделе отвисаешь! А в довесок к этому еще и кошель полный золотых за пазухой хранится! Нормально – это не про нас, братец! Хреново – вот это в самый цвет! – Цыган ткнул меня в плечо огромным кулаком, подмигнув, расплылся в усталой улыбке. – Вон твой гронг распластался! – Он мотнул головой, указывая вглубь покрытой мраком комнаты.

В углу, распластавшись на пыльном полу, лежал труп доходяги в брезентовом плаще. Вместо конусовидной шляпы, плетенной из водорослей Донной пустыни, валялось нечто нелепое, напоминающее дуршлаг. Лицо, как, собственно, и голову твари разглядеть было невозможно, все то, что когда-то являлось головой и представляло на ней сморщенную рожу, превратилось в одно кровавое месиво, фарш, обильно заливающий пол черной жидкостью.

И это, безусловно, радовало меня.

Внутри вскипало чувство эйфории, прогоняя прочь усталость и боль. Я ликовал. Радовался, что остался жив. Был благодарен тому, что обрел друга, брата, на плечо которого мог опереться и быть уверенным, что он не пустит пулю в спину. Ликование захлестнуло с головой. Мы! Как же это гордо звучит – «мы»! Взяли верх! Гожо смог совладать с иллюзиями, создаваемыми больным воображением существа, с большим усилием ему удалось прийти вовремя мне на выручку.

– А где вороны? – Тихо, будто у самого себя, спросил я.

– Какие вороны? Ты о чем? – Здоровяк удивленно посмотрел на меня, потихоньку улыбка начинала сходить с его лица, покрытого шрамом. – Нет тут никаких ворон. Да и не было никогда. Просто игра воображения. Галлюцинация. На лучше, выпей. – Он протянул мне початую алюминиевую фляжку. Я принял ее, жадно припал к горлышку, поглощая алкоголь. Тепло растеклось по внутренностям, приятно согревая. На мгновение стало легко. Только на миг, не более. Потом с особым рвением, как заноза на распухшем пальце, что-то кольнуло глубоко в закоулках души. Я бросил беглый взгляд на свои руки, ловя себя на мысли что потихоньку схожу с ума. Просто съезжаю с катушек. На руках и на теле не было и малейшего напоминания о недавней атаке стаи голодных, жаждущих крови воронов. Но память, не желая верить в это, снова вырисовывала множество черных крылатых тел, рвущих острыми клювами плоть. Я зажмурился, прогоняя так реально возникшие образы. Тряхнул головой. Снова приложился к выпивке.

Бред. Просто мое подсознание впитывало и выдавало посылаемые гронгом иллюзии за действительность. Действие волн, созданных сознанием твари, выключают реальное восприятие действительности, отсеивает ненужные ему сигналы, вплетается в подсознание и вещает то, что вырисовывает его воображение. Он считывает с меня терзаемые мысли и потаенные для посторонних глаз страхи. Усиливает их и подает как за действительность. Нужная ему информация может исходить от блуждающих в потаённых уголках сознания – чувств, эмоций, воспоминаний.

Все же я бы врезал по нахальной роже тому умнику, утверждающему, что гронг не в силах воздействовать на мозг человека, довольствуясь лишь послушными марионетками-мутафагами.

Поднеся в очередной раз к потрескавшимся губам горлышко видавшей виды покорёженной фляжки, я покосился на расположившегося рядом цыгана. Здоровяка за нынешнюю ночку заметно потрепало. Смолянистые, вьющиеся кудри, стянутые на затылке во взъерошенный хвостик, разлохматило, и они отдельными прядями торчали в разные стороны. Казалось, что в них добавилось проседь. Бинт, перетягивающий рану от укуса волка, пропитался кровью. Заметно трясущиеся руки и бесконечно подрагивающий кадык выдавали взведенное до предела нервное состояние. Как натянутая до возможных пределов струна цыганской гитары, которая, не ровен миг, покажет свою слабину и порвется, хлеща по щеке виртуозного музыканта. Отрешенный и слегка обезумевший взгляд. С его лица совсем сошла улыбка. Он будто погрузился в свой внутренний мир, закрылся в нем, ища правильный выход из сложившейся ситуации.

А может, он просто что-то недоговаривал? Боялся это озвучить? Может, пока я ловил свои иллюзорные видения и бился с несуществующей стаей ворон, разговаривая с призрачной Кэт, Гожо видел свои страхи, воплотившиеся из внутренних, скрытых за семью замками видений в страшный визуализированный ряд? Такое вот театральное представление терзающих по ночам кошмаров. И вот, осмыслив все происходящее и поняв, что чуть не остался в этих иллюзиях, замкнулся, по-новому пережил…

– Там, внизу, я… – Цыган запнулся, осмыслив так внезапно вырвавшееся из себя откровение, продолжил: – Я видел своих родных. Всех, понимаешь? Тех, кого давно уже нет. Они снова были со мной. – На сверкнувших огоньками глазах появились слезы. Гожо с неимоверным усилием совладал с собой и двинул кадыком, глотая накативший к горлу предательский ком.

По спине проскочил холодок, я поежился, не произнеся ни слова, увел взгляд в сторону, вперив его в тонувший во мгле дальний угол комнаты.

– Ма смотрела на меня, улыбаясь. Ее нежная ладонь гладила меня по обожжённой щеке, а усталый, больной голос повторял вновь и вновь: «Сынок, какой ты у меня красивый!». Слышишь, Тулл? Ее голос! Па стоял рядом с ней и смотрел на меня любящим отческим взором. Он молчал. Потом ко мне подбежала сестренка, моя маленькая Лейла, бросилась на шею и ласково так спросила на родном: «Састипэ, пхрало, сар сан?». – Здоровяк вздрогнул, высокий лоб покрыло сотнями маленьких бусинок пота. Проведя широкой ладонью по лицу, смахивая пот вместе с накатившими слезами, продолжил: – «Здравствуй, брат, как поживаешь?». – Словно переводя вышесказанное, пояснил Гожо.

Я молчал. Да и что мог сказать человек, незнающий и не имеющий малейшего представления об особенностях чувств семейных уз? Ничего. Только что-то защемило в груди, словно крепкой рукой сжало сердце. Да и на душе стало еще тоскливей и поганей. Из разговора с Гожо, еще там, на палубе ходячего агрегата «Бахти», я узнал, что вся семья здоровяка погибла при пожаре в нищенских кварталах Москвы. Просто сожжены дотла огнеметами безжалостных солдат из замка Омега. По стечению обстоятельств, здоровяк остался в живых, а ожег на щеке, запечатлелся навсегда, в знак напоминания вечной скорби.

– «Как поживаешь?» – Снова повторил цыган, шмыгая носом. – И что я ей должен был ответить? «Эх, малышка Лейла, все нормально! И даже очень хорошо!» Ты пойми, монах, – потускневший взгляд уставился мне в лицо, ловя глаза, – по приданьям и поверьям нашего многострадального народа, встреча с умершими близкими… ну, то есть, с их призраками, равносильно проклятию. Тогда я и вспомнил про кохар, сжал его рукой. Я знал только одно: что бы не произошло и какую бы лажу не подкинула судьба-злодейка, мои родные, никогда не пожелают мне зла. Они любят меня! А эти призраки хотели одного: чтобы я избавился от тебя. А я прогнал их! Несмотря им в глаза, иначе бы я не смог им отказать. Я повторял, раз за разом: «Ра?ё Ису?со Христо?со, Чя?во Дэвлэ?скро, пота?нгинэ ман, грешнонэ?с».

– Господи Иисус Христос, Сын Божий, помилуй меня грешного. – Повторил я, осознавая, что понял все, без какого-либо перевода. – Это древняя молитва. Так обращались люди к Создателю еще до Погибели. Признаюсь, я сам слышал ее от одного старца, но я не мог предположить, что она до сих пор существует, а некоторые народы передают ее из поколения в поколение.

– Мы чтим традиции предков.

– Похвально. Что же, все позади, как дурной сон. Жизнь продолжается! А у нас еще есть дела. – Подытожив нашу беседу и положив ладонь на плечо цыгана, я поднялся. – Помнится мне, кто-то собирался содрать шкуры с панцирных волков, сетуя на тощий кошель! Да и «мустангов» еще в порядок привести надо.

Глава 16. Омега

Револьвер системы «Кольт» одиноко лежал на середине пола, покрытого слоем пыли и обломками штукатурки. Подобрав его и протерев о полу мешковатой куртки, я кинул взгляд в оконный проем напротив. Порыв ласкового ночного ветра ворвался в пустую глазницу древнего полуразрушенного строения, обдав мое лицо прохладой.

Ночь приближалась к логическому концу своего существования. Вдалеке, на востоке, у черты слияния кромки пепельного горизонта и черного, с белесыми проседями холодного ночного неба, начала робко, будто стесняясь своего кульминационного появления, заниматься заря. Бледный, едва заметный, совсем еще слабый свет пробивался сквозь густую пелену серых облаков и с каждым мгновением становился все ярче и ярче. Прошло совсем немного времени, и там, где темное небо сливалось с пепельной гранью Пустоши, вдруг запылали языки прожорливого пламени. Кроваво-красное пожарище зари на глазах превращалось в золотистое. Казалось, что весь горизонт залит сияющим расплавленным металлом, будто раскрасневшийся от пылающей печи кузнец залил им формочку для черновой заготовки.

Я почувствовал, как рядом со мной встал Гожо. Цыган тоже любовался рождением нового дня. И неважно, что он нес, и какие еще сюрпризы ожидали нас на нашем пути. Сейчас глаза радовались простой, но очень завораживающей картине восходящего солнца. Оно зачаровывало, будоража разум, заставляя беспрестанно смотреть на эти холсты, бушующие красками природы. В сознании блуждали мысли о том, что мы, два взрослых мужчины, опаленных жизненными перипетиями, просто по-детски и с какой-то нелепой романтикой любуемся восходом.

Тем временем, пылающее пламя зари разгоралось, ширилось, разливалось по песчаным дюнам и волнистым барханам, подбиралось к заброшенным, торчавшим из нанесенного бурями песка древним развалинам города-призрака, и вскоре его заброшенные и навсегда забытые пустые улицы были объяты розовеющими феериями бликов.

Скользнув взглядом по ленте дороги, усыпанной строительным мусором, я вздрогнул.

Они появились неожиданно, в принципе, как и всегда. Как бы мы ни были готовы к любым перипетиям и лихим поворотам линий, какую бы подготовку не проходили, и как бы ни старались их преодолеть, все равно реагируем на все это с удивлением и, порой, непростительным замешательством, нередко впадая в стопорное состояние. Так получилось и в этот раз.

Их было четверо. Четыре рослых силуэта шустрыми рывками и короткими перебежками скакали от одного укрытия к другому. И как бы того не хотелось нам, их несло прямо к развалинам, в которых засели мы. Вернее, засел гронг, а мы последовали за ним. Неважно.

Тишину нарушил лязг, грохот и рычание, позже слуха коснулся, достаточно различимый в этом шуме, раскатистый рокот дизельного движка.

Я не заметил, когда мы успели прильнуть к стене, но произошло это за мгновение. Теперь, стараясь не быть замеченными, я и цыган аккуратно выглядывали, едва высовываясь в оконный проем.

На другом конце улицы, поднимая клубы пыли и вырывая увесистыми траками гусениц комья земли, щебня и крошащейся штукатурки, появился танкер омеговцев. Почему омеговцев? Да потому что только они обладали этими могучими машинами. К тому же, в глаза бросались небрежно намалеванные желтой краской подковы на передних щитках, приваренных к гусеничным полкам машины-зверя. Машина была вся зашита в броню, да к тому же с огромной пушкой, ствол которой торчал между двух смотровых щелей, неровно вырезанных автогеном в клепанных бронированных листах. Движок надрывно рокотал, гусеничные траки протяжно поскрипывали, а выхлопная труба, выведенная вдоль покатой башни на бок, выплюнула облако клубящегося черного дыма. Махина на всех парах перемещалась по некогда пустой и заброшенной, как считал я, улице.

Фигуры четырех незнакомцев исчезли за очередной кучей из битых кирпичей и обломков бетона.

– Есть планы, стратег? – Поинтересовался здоровяк, перезаряжая обрез.

– Как ты понял, эта компания, – я мотнул головой, указывая за окно, – двигается прямо в это здание. Так что пересидеть тихо не получится.

– Пересидеть тихо не получится в любом случае, братишка. Стоит танкеру Омега проползти чуть дальше, и он наткнется на брошенные нами «мустанги» и дюжину мертвых панцирных волков. А солдатики из Замка это не кучка разбойников-неудачников, которые плотно подсели на мамми. Мутант побери! Панцирные шкурки мои по бороде пошли! – Цыган, с досадой, плюнул на пол и выругался на родном языке.

– Ну, во-первых, «мустанги» за этим зданием, пока не в поле зрения. А, во-вторых, этим, как ты выразился, солдатикам сейчас вон та великолепная четверка нужна. Не разглядел, кто они?

– Катран их раздави, не понял! Смахивают на дикарей… – Гожо, стараясь не высовываться, вытянул шею, всматриваясь в происходящее во дворе.

А там без изменений – лязгало, гремело и рычало.

Тяжелая машина почти сровнялась с полуразрушенным зданием, в котором по нелепым обстоятельствам прятались мы. К тому же, теперь в нашу компанию добавилась еще и неизвестная нам четвертка.

Правая гусеница машины застопорилась, левая, продолжая вращаться, занесла грузное тулово танкера так, что зияющий чернотой ствол его пушки точно уперся в нижний этаж бетонного здания. Танкер дернулся, клюнув носом, застыл, напоследок выплюнув струи черного дыма. Дизель сбавил обороты, мерно урча и плюясь копотью. Широкий люк орудийной башни скрипнул и стал медленно подниматься. В появившемся пространстве мелькнуло тело, обтянутое черной кожей. Показалась голова в темном шлеме и с огромными круглыми очками, лицо было измазано мазутом. Стараясь прикрываться от шальных пуль за увесистым неказистым люком, голова завопила:

– Сдавайтесь! Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Сдавайтесь, или мы будем стрелять!

На счет окружения вояка явно блефовал. Я потянулся к окну, находящемуся на другой стороне, чтобы проверить слова омеговца.

– Брешет омегов хрен и глазом не моргнет! Очкастая рожа! Тьфу! – Цыган обтер рот пыльным рукавом кожаной косухи, сунул обрез в чехол за спиной и потянул из-за пояса гранату. – Давай, пока он сладко лопочет, я им в лючок гранату закину!

– А вдруг не докинешь? – Вопросом на вопрос, шепотом ответил я.

– «А вдруг!» – Передразнил меня здоровяк, но от своей затеи отказался, отправляя гранату снова за широкий пояс.

Выглянув в разбитое, но еще сохранившее торчащие осколки стекла окно, я убедился, что с этой стороны здания никого не было, и как бы я не старался разглядеть открывшееся пространство, ничего кроме темных полуразрушенных стен и мертвых скелетов зданий не обнаружил.

– Валить надо, вдруг сейчас шмалять начнут. – Подытожил Гожо, снова стреляя взглядом во двор.

Голова в шлеме по-прежнему повторяло одно и то же.

То, что беглецы не собирались сдаваться, было ясно, как и то, что за окном начался белый день. Иначе, зачем столько убегать, чтобы потом выйти и задрав вверх лапки сдаться. Соответственно, рано или поздно вояки начнут стрелять. А этого не хотелось. Выпрыгнуть в угловое окно не осмелился бы даже идиот, ведь внизу кучи бетонных обломков с торчащими арматурами. Значит, уходить надо так же, как мы поднялись сюда. Но тогда мы не сможем избежать стычки с четверткой «дикарей».

– Бегом вниз! – рука здоровяка вцепилась в рукав и что есть сил поволокла за собой. Цыган уже добежал до темнеющего проема в полу. Я, выйдя из нахлынувших и затуманивших разум мыслей, рванул следом, когда за окном, там, где расположился танкер, прогремело.

Огненный вал ворвался в оконный проем, всепожирающие языки бесновавшегося пламени устремились к нам. Благо взрывная волна сбила с ног, обдав горячим дыханием и расшвыряв нас, как тряпичные куклы. Меня сильно приложило о пол. Стараясь вдохнуть глубже, я перевалился на бок и застыл.

Снаряд угодил в то место, где мгновение назад сидел Гожо. Теперь там зияла огромная дыра, а бетонная панель, расколовшись на три увесистых куска, влетела в комнату, подняв столбы клубящейся пыли, бетонного крошева, дыма и копоти.

Я несколько раз судорожно вдохнул, пыль потоком рванула в легкие. Конвульсивно закашлявшись, я с неимоверным трудом встал на четвереньки. Кругом шла голова. Виски ломило от боли. Комната, заволоченная пылью, двоилась перед глазами.

Цыгана не было видно. Надеюсь, он успел сигануть в проем…

Видимо, эта четверка нужна была солдатам живой, раз омеговцы палят по верхним этажам.

Картина, которую я увидел, заставила улыбнуться. Гожо, зацепившись плотной штаниной за торчавший кусок арматуры, висел вниз головой. Он шумно пыхтел и извивался, как уж на раскаленной сковородке, стараясь дотянуться руками до так внезапно пленившего его металлического штыря.

Выдернув нож из ножен на боку, я разрезал крепкую материю штанины. Ругаясь, как заправский башмачник, цыган грохнулся в бетонную пыль, устилающую пол нижнего этажа. Я последовал за ним. Держась обеими руками за проржавевшие арматуры, свесился вниз и неловко спрыгнул, приземлившись вместо рассчитываемых пружинистых ног на зад. Короче, копчику досталось с лихвой. А тут еще эти неугомонные танкисты снова пальнули из пушки. Прогремел взрыв, стены здания затряслись, с потолка осыпалась чудом сохранившаяся штукатурка, обрушаясь на наши головы. Прикрываясь руками, я отскочил в сторону, когда из проема, что мгновение назад находился прямо над моей головой, свалился кусок обломанной плиты. Задержись я чуть дольше, и эта громадина точно свалилась бы мне на темечко, и моя буйная головушка по макушку застряла бы в широких плечиках.

Взрыв, гулким эхом пронесся по стенам заброшенного здания, сопровождаемый сильной дрожью. Всклубившая пыль витала в воздухе, перемешиваясь с копотью. Дрожь почти прошла, но тут же за ней донеслись протяжные скрипы, лязг и грохот. По потолку паутиной потянулись трещины. Волна с ревом крушила бетон, недавно составляющий пролеты перекрытий. Потолок проседал, и местами с него обрушались увесистые глыбы с ощетинившимися покорёженными арматурами. Их с неудержимой силой тянуло вниз и словно снаряды обрушивало на пол, который содрогался под нашими ногами. В стене напротив появились трещины, и их количество становилось все больше и больше. Забытое Создателем здание посреди изжаренной солнцем Пустоши рушилось, и остановить эту стихию мы уже не могли. Нужно было бежать, уносить ноги. Срываться и сломя голову прорываться из этой мышеловки. Иначе нам светило навсегда остаться под многотонной толщей бетона и строительного мусора.

Внутри нас с цыганом проснулся животный инстинкт самосохранения. Он был настолько силен, что мы побежали, не разбирая дороги, уже не прячась и не боясь наскочить на какое-нибудь сопротивление или вражескую силу. Разваливающееся, складывающееся, как карточный домик здание – вот что было по-настоящему страшной силой, для которой мы были просто букашки, мелкими частички, которые оно сметет и сровняет с землей. Вокруг грохотали обваливающиеся обломки, некогда являющие собой конструкцию здания, обрушивалась панель за панелью. Бетонное крошево мелкими осколками металось среди стен. А мы бежали, неслись, сломя голову, спотыкались о мусор, попадающий под ноги, падали, кричали, вскакивали с ошалелым взглядом и снова пускались наутек, оставляя за спиной рушащийся ужас.

От непомерных физических усилий ноги отказывались слушаться команд, мы все больше оступались и спотыкались. Каждый мускул в измождённом теле ныл и напоминал о себе сильными покалываниями. Сердце готово было выпрыгнуть наружу, вырваться из сжимающей его грудной клетки. Мы задыхались, но сбавлять обороты этого утомляющего темпа нам не позволял гремящий и со скрежетом рушащийся скелет здания, которое в любой момент могло стать для нас могильным склепом на двоих.

Все окружающее вокруг пространство деформировалось, сжималось, будто скомканный бумажный лист, грохотало, лязгало, заволакивающее облако пыли погружало его в непроглядный мрак. Пространство сужалось, становилось все меньше и меньше. Меня словно закинуло в какой-то коридор, который, сдавливаясь под давлением многотонной махины, становился узким лазом, такой вот норой, сквозь мрак которой я, уже упав на четвереньки, пробирался, стараясь унести свое бренное тело как можно дальше. Свет узенькой, едва заметной полоской изливался в бетонной стене. Совсем рядом. Оставалось только протянуть к нему руку…

Неужели скрежет затих? Или я просто оглох от всего этого шума?

Нахлынуло ощущение, граничащее с потерей сознания. Пересилив желание завалиться прямо тут, в проклятом, лишенном воздуха проходе, я оглянулся назад.

Гожо нигде не было. А мой взгляд тонул в зыбкой темноте жерла узкого лаза. Каким-то образом, держась друг с другом, почти спина к спине, мы все же разбежались в разные стороны в туманной зыбке пыльной взвеси. От бессилия хотелось взвыть. Усталость напомнила о себе с особым садизмом. Напряженные мышцы свело судорогой. Боль издевательски пульсировала во всем теле. Сам того не замечая, я на миг погрузился в пугающую пустоту. Она заволокла меня целиком, просочилась в душу и в рассудок. Не было ни мыслей, ни чувств, ничего. Только узкое пространство лаза и безумно колотящееся сердце. Потом отчаянный ужас завладел мной, прогоняя холодящую душу отрешенность. Так кстати вернувшиеся нормальные человеческие чувства заставили ползти по тесному лазу к вселяющему надежду пятнышку света.

Узкое пространство лаза с неимоверным трудом позволило доползти к источнику света. Преодолев последние шаги, уже ползя на брюхе и с трудом перебирая конечностями, я добрался до зияющего солнечным светом проема. Прореха была слишком узкой, и в нее с особым надрывом протиснулся бы лишь ребенок, не говоря уже о взрослом мужике.

Решение пришло неожиданно и быстро. Я даже немного оторопел от столь гениальной мысли. В моем распоряжении была поблескивающая титаном кибернетическая рука, которая не чувствовала боли и с легкостью могла проломить этот завал. Оставалось совсем ничего – просто хорошенечко приложится…

Надрывно визжали сервоприводы, слышалось едва различимое жужжание суставов в шарнирных сочленениях. Я вновь и вновь бил по бетонной плите, огромный кусок которой перекрывал мне выход на свет. С каждым ударом, силы покидали мое изможденное тело, пот лился рекой.

Как долго я долбился в этот бетонный обломок? Не знаю, наверное, вечность. Время словно застыло, повисло, стало ощутимой взвесью. А я бил, вновь и вновь вкладывая в удар всю оставшуюся в закромах силу. Она таяла с каждым ударом, растворяясь в кромешной тьме жерла давящего со всех сторон лаза. Потом угловатый обломок треснул, по его поверхности проскочила паутина трещин. Мгновение, и он распался на несколько частей. Приступ агонизирующей радости на грани истерики охватил меня, заставив безумно смеяться.

Уже не замечая усталости, растолкав несколько угловатых бетонных обломков, я выбрался на поверхность.

Лаз заканчивался прямо за разрушенным зданием, о котором теперь напоминала едва сохранившаяся, сложенная из бетонных панелей стена, гора небрежно разбросанных плит, да груда угловатых обломков. Кругом витали клубы пыли, она поднималась к серому небу, заволакивая все окружающее пространство, от чего и без того унылый пейзаж становился до боли невыносимым. В этом царстве парящего пепла и витающих частиц пыли, разглядеть хоть что-то было невозможно.

Шатаясь, я сделал несколько шагов и повалился, не в силах больше двигаться. Жадно вдыхая воздух вперемешку с пылью, постарался восстановить дыхание.

Над головой простиралось бескрайнее небо, затянутое густой облачностью. От утреннего, радующего яркими лучами солнца не осталось и следа. Нет, по-прежнему был день, но густые облака, плывущие низко над пепельно-серой землей, полностью скрывали сияющий диск, оповещая о скором выпадении дождевых осадков.

В кипящем от перенапряжения разуме блуждающие мысли пытались найти правильное решение и верный выход из этого порочного круга. Злодейка-судьба снова испытывала меня на прочность, в очередной раз подставляя под удар. И от этих ее постоянных «тестов» мне становилось не по себе. Этот мир и без ее испытаний был жестоким и кровожадным, она лишь сильнее разжигала его, подкидывая поленья в кипящую топку.

Захотелось забыть обо всем. Просто стереть из воспоминаний все мучавшие ужасы жизни, каковых мне довелось хлебнуть с лихвой. Очутится вновь на захудалой ферме, с уже не молодой, но еще достаточно красивой женщиной под загадочным именем Айва. Прижаться к ней, вдыхая аромат бархатистой кожи, смотреть в зеленые глаза, слушать ласковый голос. Чувствовать, как ее нежные ладони гладят меня, взъерошивая пышную бороду. Внимать ее чарующий шепот, о том, что мы будем счастливы. Только вот где счастливы? В мире, полном грязи, увязшем в кровопролитных войнах между кланами, погрязшем в пороках и грехах? Где человеческая жизнь не стоит и кучки испражнений мутафага? Где бушует земляная лихорадка и тиф? Тут, где каждый день смерть выкашивает сотнями человеческие жизни? И кто мы? Жрец-каратель, пренебрегший учениями великой Киевской лавры, предатель, изгой, отступник? Я не достоин и мизинца этой женщины. А она? Почему-то мне с ней было хорошо и очень спокойно. С ней я обрел какой-то смысл. Смысл?

«Смысл в том, мой дорогой Тулл, что ты лежишь у только что развалившегося здания, которое чуть не оставило тебя под своей многотонной тушей. На твоей запыленной морде блаженная улыбка. Ты погрузился в воспоминания и грезишь о сочной красотке Айве, забыв, что твой названный брат Гожо пропал, и не известно, жив ли он вообще. Ты так и не добрался до Моста, где, возможно, тупоголовые выродки уже вовсю используют малышку Кэт!»

Был ли голос, говорящий внутри меня или это нахлынувшая игра воображения, изрядно разбавленная смертельной усталостью? Не знаю. Только на душе стало еще паршивей.

Наверное, если бы кто-то застал меня в этот момент в таком состоянии, то он увидел бы сочившийся пустотой взгляд, словно разум и душа покинули тело, оставив лишь безвольную оболочку.

С усилием заставив себя подняться, я нащупал рукоять револьвера, одиноко покоящегося в кобуре. Экипировка была скудной, даже более чем. Да и общий вид, признаться, был до жалости плачевным. Второй револьвер я потерял, прорываясь сквозь ад рушащегося дома. На поясе в ножнах еще висело мачете, парочка боевых ножей покоилась в голенищах сапог. В принципе, еще терпимо.

Запустив трясущуюся пятерню в карман куртки, я зачерпнул горсть патронов. Кольт был пуст. Отжав замок, переломил раму револьвера на шарнире, молниеносно сработал экстрактор, автоматически выбросив шесть стреляных гильз. Пустые цилиндрические тельца со звоном ударились о бетонные осколки под моими ногами, разбросанные здесь в огромнейшем количестве. Барабан был пуст. Доведенными до автоматизма движениями, я зарядил револьвер. Сухо щелкнул замок, возвестив о боевой готовности револьвера. Взвел курок и ловким движением отправил кольт в кобуру. Я помнил об одном, но очень неприятном недостатке этой конструкции револьвера славного семейства «Кольт»: шарнир и замок со временем изнашивались, а рама сильно расшатывалась, что в самый нужный момент может обернуться огромной проблемой. Я прогнал дурную мысль прочь. Не хватало самому себе накликать беду.

Шел противный дождь. Поднятая туманная пелена пыли сошла, открывая взору серые, казавшиеся совсем опустевшими и окончательно забытыми скелеты полуразрушенных зданий. Казалось, их стены рвались ввысь, вонзаясь в низкие облака. Вроде бы и не было этого вторжения, человеческого фактора, несущего разруху, сеющего панику и хаос. А это здание, что некоторое время назад развалилось от точных попаданий снарядов, всегда и было такой вот огромной кучей строительного мусора.

На противоположной стороне от разрушенного здания, там, где появились омеговцы, с надсадным надрывом доносилось гудение и рокот двигателей. В том, что гул исходил не от одного танкерного дизеля, сомнений не вызывало. К уже знакомому рокоту бронированной машины добавилось едва уловимое урчание. Это означало одно: к компании в танкере добавилась еще техника.

Ни беспорядочной стрельбы, ни звуков рвущихся снарядов и гранат слышно не было, только гул, что само собой наводило на мысль о полной капитуляции или тотальном разгроме. Возможно, пока я дрейфовал на грани потери сознания, бой все же был. И сейчас солдатики обшаривают карманы мертвецов, желая поживиться оставшейся экипировкой. А может, взятые врасплох разваливающимся на части зданием четвертка неизвестных и мой братец Гожо выскочили на пустырь, как загнанные зверьки, угодив в лохматые лапы Омеги. Такой вот импровизированный капкан.

Нащупав распятье под рубахой, и попросив Создателя о благосклонности к нашим персонам, моей и здоровяка, я метнулся к чудом уцелевшей стене. Ноющая боль напомнила о себе в каждом мускуле тела. Стиснув зубы, я прильнул спиной к шероховатой, мокрой от дождя бетонной панели.

Погода тем временем совсем испортилась. С силой хлестали по лицу крупные капли дождя, подгоняемые порывами взбесившегося ветра, раскаты грома и последующие за ними вспышки молний вырисовывали на мрачном черном небосводе ломаные росчерки, будто разрывая сгустившийся сумрак, освещая исковерканный ландшафт. Город-призрак жил своей жизнью.

От мысленных рассуждений меня отвлек силуэт, выхваченный из мрака очередной вспышкой молнии. Неизвестный стоял в глубине разрушенного здания, спиной ко мне, напряженно всматриваясь в полумрак. Молния в очередной раз расчертила понурый небосвод, отозвавшись треском, что позволило мне как следует разглядеть незнакомца. Силуэт был невысокого роста, коренастый, на плечи накинут серый плащ, в жилистых руках сжато древко небольшого метательного копья. «Дикарь» – мелькнуло в голове.

Мужик тем временем потрепал взмокший ежик волос на голове, почесал бритый затылок свободной от копья рукой и фыркнул, заметно поежившись. Его слегка потрушивало. Поверить в то, что дитя Донной пустыни продрог от дождливой погоды, я не мог. Скорее всего, это последствия бешеного всплеска адреналина. Сомнений не было на счет того, что этот типчик – один из той четвертки, что бегством спасалась от омеговцев. Нужно было как-то установить с ним контакт. А я знал только один способ, грубый, жесткий, но вполне надежный. Оставалось одно: наброситься на врага, застигнуть его врасплох. Правда, я пока не мог определиться, враг он мне или нет. Но способов разговорить упрямого человека у меня найдется в большом ассортименте.

Конечно, можно было подойти и ткнуть вороненым стволом кольта в выбритый затылок дикаря и крикнуть что-то, типа: «Руки вверх! Ваша песенка спета!». Но дикарь, на то и есть дикарь, что будет сопротивляться до последнего, тем более, для него будет большая честь погибнуть в бою. Придется выстрелить, а это привлечет внимание со стороны солдатов. Так что, как бы мне того ни хотелось, дикаря придется устранить тихо. Именно устранить, а не ликвидировать, чтобы можно было его допросить.

Жало клинка блеснуло в полумраке. Зажав холодную рукоять вспотевшей ладонью, я, пригибаясь как можно ниже, почти крадучись, направился к зазевавшемуся дикарю.

Хотя, с выводами о «зазевавшимся» я явно поторопился.

Дикарь, скорее всего, был обученным охотником-следопытом, о чем свидетельствовал плащ и короткое копье, которое в его руках превращалось в смертельное оружие. Конечно, можно было метнуть нож в спину, но, как я уже говорил, мне не нужен очередной остывший труп. Значит, надо действовать быстро и бесшумно.

Пристально всматриваясь в фигуру следопыта, держа нож наготове, чтобы в любой момент нанести удар, я покинул временное укрытие, которое некогда обеспечивала мне стена. И, не поднимая шума, метнулся к дикарю.

Но в этот момент судьба в очередной раз решила проверить меня на прочность. Моя нога наступила в небольшую ямку, заполненную грязевой жижей. Вязкая грязь под оступившейся ногой издала протяжное хлюпанье. Время застыло. В сердце екнуло, а к горлу подкатил ком. Ну почему в этот момент не раздался раскат грома, который смог бы заглушить это «хлюп»?

Я продолжил бросок, вкладывая в него всю имеющуюся силу, понимая, что выдал себя с потрохами. Дикарь среагировал не хуже вспыхнувшей на темном небе молнии. Он резко развернулся, и копье, описав круг, пришло в движение. Оружие заточенным металлическим наконечником направилось ко мне.

Мгновение. Свист от молниеносно двигающегося, разрезающего дождевые потоки копья. Я припадаю на колени, скользя по размокшей жиже, чувствуя, как мелкие камешки, впиваются в прочный материал штанин, карябая плоть. Почти касаюсь спиной земли. Совсем рядом, у самого лица мелькнул наконечник копья, уходя в сторону.

Обычно такие схватки долго не длятся, все происходит за считанные мгновения, но именно в эти ничтожно крохотные моменты надо все просчитать и найти правильный выход. Сделав пусть и одно, но очень точное движение, чтобы вопреки всему не оказаться поверженным…

Краем глаза я засек справа застывшее на миг копье, блеснувшее острием в царящем полумраке. Этого хватило, чтобы найти правильное решение и совершить выверенную серию приемов. Древко метательного копья дикарей-следопытов короткое, а значит, я подобрался достаточно близко.

Блокировав боковой удар разъяренного копья, я ударил левой ногой в коленный сустав следопыта. Его тело от нанесенного удара припало на подбитое колено, потеряло равновесие и завалилось. Я вновь атаковал ногами, уже никуда не метясь. Просто серия коротких, но достаточно жестких ударов. Досталось промежности и грудной клетке кочевника.

После всех этих ударов я вскочил и набросился на него. Колено уперлось в грудь, а острие клинка боевого обоюдоострого ножа коснулось кадыка. Различимо жужжа суставами в шарнирных сочленениях, ладонь кибернетической руки прикрыла рот проигравшего в короткой схватке дикаря.

Сердце рвалось наружу, по телу проскочила мелкая, но вполне ощутимая дрожь. В безумном рывке этой короткой схватки выплеснулась последняя таящаяся в резервных запасах организма сила. И этот всплеск энергии и адреналина сейчас по-особому, с надменным садизмом отдавался во всем теле катастрофической усталостью. Следопыт бился в конвульсиях, норовя скинуть меня, но получалось это неуверенно и с какой-то осторожностью. Стоило мне сильнее вдавить клинок в шею, немного порезав кожу, как он притих, лишь судорожно всхлипнул.

Дикарь отказывался признать свое поражение. Это было ниже его достоинства. Обитатель Донной пустыни лучше встретит смерть с открытыми глазами, чем покорится невесть откуда свалившемуся агрессору.

Назвать красивым его лицо я бы не взялся, но что-то в нем было привлекающим. Он не походил на кочевых мутантов, которых я видел на своем жизненном пути. У него не был огромного приплюснутого носа, сильно выделяющихся надбровных дуг или выпяченной вперед массивной челюсти.

Наоборот, дикарь был обладателем маленького заостренного носа, обычных серо-зеленых глаз. От вырисовывающегося образа отталкивал лишь шрам. Широкая белесая полоса проходила по краю правой щеки и, чуть изгибаясь, расчерчивала пополам бровь, от чего последняя была немного вздернута вверх, в таком вот мимическом одностороннем удивлении. Ему несказанно повезло, что при таких увечьях глаз остался целехоньким.

– Тихо, хлопец, не дергайся. Слышишь? – Прохрипел я шепотом.

– М-м… М-м… – В ответ на мой вопрос промычал следопыт.

– Вот и ладненько! Видишь, какая у дяди рука металлическая? – Понимающее мычание продолжилось. – Будешь брыкаться, как ретивый манис, я тебе одним сжатием моих титановых пальчиков всю челюсть раздроблю! Так, что ни один Шаман при всех своих заклинаниях и отварах в одну целостную кучку не слепит. Понял?

– М-м…

– То-то и оно! Теперь такой вопросик: кроме тебя остался еще кто из вашей веселой четверочки?

Дикарь не отводил взгляда, видимо, стараясь прожечь меня насквозь, но по его каменному выражению проскочила тень сомнений и терзающих переживаний. Кто-нибудь другой может и не заметил бы этого, но только не я.

-Остались! – С нотками радости, констатировал я. – И где они сейчас? Только не строй из себя святого великомученика! – Завизжали сервоприводы кибернетической руки, сильнее сжимая хватку. Главное не переусердствовать, а то и впрямь челюсть сверну.

Кочевник глазами указал в сторону пустыря, откуда по-прежнему доносился рокот моторов. Ух, какой сговорчивый стал.

– А еще, кроме твоих дружков, – я мотнул головой, по направлению к пустырю, – никто не выбегал? Цыган, такой рослый, с хвостиком и обожжённой щекой. – В душе таилась надежда, что вот сейчас следопыт замычит или станет моргать безустанно, но тот молчал.

– Ты пойми, дурень, если бы я хотел, то давно вкатил бы этот нож в твою шею! Чего молчишь? Может, ты думаешь, что я радуюсь вашему появлению и так внезапно нагрянувшему танкеру этих солдатиков? Ползуна тебе в зад, не угадал! – Меня начинало трясти от злости. Вскипая как чайник, подвешенный над костерком, я перешел от шепота на бешеное рычание. Стараясь усмирить разгорячившийся пыл, продолжил: – Он мой брат! Чего ты молчишь? Ах да! – Бросив взгляд на прикрывающую рот кочевника металлическую кисть, предложил: – В общем, я убираю руку, а ты ведешь себя хорошо. Ясно?

Дикарь промычал, в знак согласия.

– Ну вот и ладненько!

Освободившись от металлического кляпа, следопыт с трудом хватал воздух и сильно пыхтел. Как я не заметил, он же чуть не задохнулся! Из разбитого носа сочилась струйка крови. Он попытался приподнять голову и тут же всхлипнул, кусая нижнюю губу.

Колено по-прежнему давило на грудь, а острие клинка врезалось в плоть.

– Ну так что, ты видел цыгана? – Повторил я.

– У солдат, однако, в плену. – Следопыт хрипел и тяжело дышал, шмыгая носом. Потом вдруг резко разрядился в бесконечной тираде: – Мы, однако, когда небеса на нас обрушаться стали, в разные стороны бросились. Зига, Тео и Мурз, однако, прям к солдатам хаоса угодили. Моя в другую сторону, однако, ускакал, как быстрый манис. Да хранят духи предков это священное существо!

– Ну вот и разобрались! Так что, как не крути, а объединяться нам с тобой надо. Товарищей наших нужно выручать. – Я поднялся, отстранился от распластавшегося на земле кочевника и отошел в сторону, при этом стараясь не выпустить его из виду.

Только сейчас я обратил внимание на босые и неестественно огромные ступни, между пальцами которых виднелись перепонки. Мордой меня в холмовейник! Как всегда, если личико получилось смазливым, то над ногами Создатель и вовсе не принимал ни какого участия, отдыхая в сторонке. Мутация, одним словом.

– Чего, дружище, на такие лапы и башмака нормального не подобрать? – Съязвил я, сам того не желая.

Мутант, поправив измазанный жирной грязью плащ, подобрал копье и косо стрельнул недобрым, разгневанным взглядом.

– Великие духи Донной пустыни, однако, наградили меня особенным даром. – С долей надменности в голосе пробасил Следопыт.

– И каким же это даром? – С любопытством поинтересовался я.

– Моя может ногами, однако, ощущать живые существа на отдаленном от меня расстоянии. Слушать их шаги, и даже дыхание!

– Да брешешь! – С нескрываемым удивлением на мокром лице подытожил я.

– Моя, однако, врать не умеет. Куч знатный следопыт и воин!

– Чего же тогда, ты, знатный следопыт Куч, своими чувствительными подошвами меня не почуял?

– Так тут столько лишних шумов, что моя совсем запутаться. Да дождь, однако!

Мутант-следопыт, стоявший предо мной, имел способность ощущать на расстоянии передвижение мутафагов, людей или мутантов. Он подошвой своих огромных ластов принимал неощутимые для нашего восприятия вибрационные толчки и колебания земли.

То, что он не смог определить меня, я с лихвой компенсировал моей неосторожностью и проклятой ямой с грязевой жижей.

– Ладно, чувствительный ты наш, нужно действовать. Пока мы тут лопочем да ластами твоими распрекрасными любуемся, дурни с подковой на флаге парней наших в танкер свой погрузят, да в замок свезут. А из замка, хоть в портки гадь, нам их так просто не вытащить. – Толи от бесконечных передряг и диких напрягов, а может просто от усталости, меня понесло глумиться над ластоногим мутантом.

Глава 17. Спасение

Дождь практически прекратился, сменился противной моросью. Теперь в ямах и рытвинах искореженного асфальта маслянисто поблескивала вода. Стало свежо. Видимость, наконец, оказалась вполне приличной. Перемещаясь рывками от одной груды мусора к другой, мы обогнули развалины здания и подобрались вплотную к пустырю. Устроившись за сгнившими остовами наваленных в кучу машин, стали рассматривать открывшееся перед нами пространство.

Ластоногий за весь путь не проронил ни слова. На миг, я даже заволновался, не случилось ли с ним чего. Может, дикарь в себе замкнулся или у него в голове что-то сдвинулось, заклинило? Все же он был повержен мной в жесткой схватке. А этот неприятный факт бил по самолюбию и чести воина. Ну и мутант с ним! Все равно сейчас не до разговоров.

Радовал тот факт, что следопыт двигался бесшумно, ловко и не создавал особых помех. Иногда я даже оборачивался, чтобы в лишний раз удосужится, что он рядом. Иногда Куч выскакивал передо мной, рукой подавая сигнал о полной остановке. Приседал на одно колено, замирал, и некоторое время вслушивался.

На пустыре, кроме уже знакомого мне танкера, плюющегося копотью, стоял грузовик. Громоздкая машина была обшита бронированными стальными листами, на дверце кабины красовалась небрежно намалеванная желтой краской подкова. Управляющего или еще кого, кто мог сидеть внутри чрева этого монстра, видно не было, потому что вместо лобового стекла у грузовика была бронированная пластина с узкой смотровой щелью. Рядом с ней торчало черное жерло короткоствольного пулемета. Грузовик монотонно тарахтел двигателем, задний борт был откинут, упираясь краями в землю, и по этой импровизированной аппарели два бойца, обтянутые черной кожей, втаскивали бездыханное тело одно из дикарей.

– Тео… – Протянул чуть слышно следопыт. – Он мертв?

Говорит! Это уже радует. Значит, не замкнулся.

– Жив, конечно. Зачем им мертвяка в кузов тащить? Вырубили, наверное. – Шепотом предположил я, косясь на Ластоногого. Тот, мотнув головой, принялся тереть свой шрам. Волнуется.

У танкера двое в промокших темных шлемах возились с гусеничными траками. Рядом с ними, присев на бетонный уступ, восседал третий танкист, умело мусоля самокрутку. У его ног крутилась маленькая, затрепанная дворняжка, звонко тявкающая и с вожделение наблюдающая за действиями хозяина, то и дело бодро помахивая куцым хвостиком.

Наблюдая за резвящимся у ног хозяина песиком, я сразу не обратил внимания на появившуюся возню у грузовика.

Куч, ткнул локтем в ребра:

– Глянь, однако, наших ведут!

Солдаты бесцеремонно, с чрезмерной жестокостью выволокли три избитые, измазанные в грязи фигуры. Распознать их было невозможно. Все трое с трудом держались на ногах. Стоило солдатам, которые придерживали пленников, отойти, и изможденные тела пленников повалились бы в грязь. Но бойцы не собирались отходить. Они, как послушные псы, ждали очередного приказа от появившегося за ними офицера в черной, подогнанной по статной фигуре форме и высоких сапогах до колен. На холеном лице с тоненькой полоской усиков под клювообразным носом читалось презрение ко всему, что тут происходит. Словно надутый павлин, офицер вальяжно продефилировал перед пленниками и выхватил из деревянной кобуры, висевшей на боку, вороненый маузер.

Поросячьи глазки бегали от одного прихваченного им трофея к другому. Он, приставив ствол маузера ко лбу одного из пленников, разместившегося по центру троицы, громко рявкнул:

– Где расположились основные силы противника?

В ответ один из пленников, тот, что стоял, справа от офицерской мишени, громко расхохотался:

– Слышь, офицер, а ползуна тебе в задницу для профилактических работ не надо?

На моем лице нарисовалась улыбка. Я с облегчением вздохнул, осознавая, что мой товарищ жив.

Рука на автомате вырвала из кобуры револьвер, большой палец взвел курок.

Офицер, вскипевший от такой непростительной наглости, подскочил к здоровяку и с размаху саданул рукоятью в лицо хама. Гожо припал на колени, по лицу из рассеченной брови потекла кровь. На фоне грязного лица она выделялась особым алым подтеком. Кровь заливала глаз, струилась по изрытой рытвинами обожжённой щеке. Цыган сплюнул на вычищенные до блеска сапоги офицера и затянул не то песню, не то просто стихи. Что-то про мать этого омеговца.

По спине пронесся холодок, я замер, готовясь в любой момент выстрелить в спину надменного офицера.

Гожо еще что-то кричал. Двое бойцов, стоящих по обе стороны от здоровяка, будто цепные псы, спущенные с натянутых поводков, набросились на него, обрушив множество ударов тяжелыми армейскими ботинками. Они рычали, плевались слюной, задыхались в собственном бешенстве. Их ярости не было предела. Громко цитируемые братом строки сильно ударили по возвышенному самолюбию вояк замка Омега. Теперь они всю свою обиду возмещали на обессиленном теле Гожо. Цыган повалился в грязь, прикрывшись руками, извиваясь под тяжестью ударов.

Я вытянул руку со сжатым в ней револьвером, целясь в измывающихся над поверженным пленником солдат. Палец плавно надавил на спусковую скобу и…

Тяжелая рука опустилась на вороненый ствол, наклоняя его к земле. Палец, не завершив задуманное, замер. Ладонь вспотела. Я, вскипев от нахлынувшей волны злости, бросил презренный взгляд на дикаря. Он молча мотнул головой, давая понять, что стрелять не надо. Сейчас не надо. И он был прав, что еще больше бесило меня. Выстрели я сейчас, и наше скромное укрытие станет мишенью для дюжины хорошо вооруженных солдат.

Офицер дал знак прекратить. Солдаты, приняв команду старшего по званию, тут же отстранились в стороны. Офицер присел на корточки у изголовья здоровяка и с брезгливостью, стараясь не испачкать свои кожаные перчатки, поднял за хвостик. На него смотрело искровавленное лицо. Офицер поморщился.

– Падаль! Рот вздумал раззявить, гниль! – Он разжал пальцы, и тяжелая голова здоровяка уткнулась в кровавую лужу.

– Давайте, грузите это отрепье в грузовик. Пора выдвигаться. – Он поднялся и перешагнул через бездыханное тело.

Нужно было что-то делать. Не смотреть же, как твоего брата погружают в бронированный грузовик. Если его увезут в замок Омега, оттуда его уже не вытащить. Скорее всего, их используют как пушечное мясо, для тренировки рядовых солдатиков.

Сердце в груди выбивало набат. Дыхание участилось.

Куч, словно почувствовав что-то неладное, на миг застыл, взгляд потерял искорку, стал каким-то отрешенным. Он словно выпал из реальности, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Его лицо напряглось. Белесый шрам вытянулся, побагровел. На низком лбу выступили капельки пота. Кажется, его огромные ступни стали еще больше. Они считывали информацию с поступающих на подошву толчков и колебаний земной поверхности. Следопыт взметнул вверх указательный палец, сообщая мне, чтобы я не создавал лишнего шума и не отвлекал его от сканирования местности.

Как пожелаете, господин Ластоногий!

На пустыре, тем временем, началась возня. Четыре солдата в черном, особо не церемонясь, принялись за погрузку пленных в бронированный грузовик. Офицер и двое других бойцов с висящими на кожаном ремешке автоматами отрешенно стояли в стороне. Гожо по-прежнему лежал на земле в бессознательном состоянии.

Все же зря я не выстрелил в проклятых омеговцев. Мы бы еще посмотрели, кто кого!

«Кто кого? Ха! Да ты, братец, и впрямь с головой не дружишь! Тут и к шаману ходить не надо, все и так ясно. Ты только подай голос, дай знать, где притаился, и солдаты от тебя мокрого места не оставят».

Снова внутренний голос… Он отчетливо прозвучал в моей голове. Я понимал, что это просто мысли. Что я устал и потихоньку схожу с ума. Что от всех этих бесконечных передряг, случившихся за последние несколько суток, я реально выбился из сил. Ho ceйчac нyжнo coбpaться! Иначе я подведу здоровяка, что неминуемо приведет к его гибели.

Мысль эта показалась мне довольно жуткой. Я почувствовал, как меня пробирает озноб, но постарался не поддаваться нахлынувшей панике и страху. Я прогнал эти мысли прочь и осмотрелся.

Куч глядел на меня, слегка прищурив глаза.

– Чего хохлы прищурились? – Выдавил я из себя очередную хохму.

– Хм. К танкеру, однако, рысий кот подбирается. Учуял хищник, что можно, однако, свежим мясцом поживиться. – Следопыт расплылся в блаженной улыбке.

Страх и другие переживания канули в небытие. Я снова собрался с мыслями. Решение пришло само собой. Казалось, сам Создатель давал нам шанс спасти своих товарищей.

Я коснулся предплечья дикаря и тихо прошептал:

– Как только начнется заваруха, мы кидаемся к грузовику. Действуем по обстановке. Я беру на себя офицера и управление машиной. Ты хватаешь вон того здоровяка. – Я указал на бездыханное тело цыгана. – И тащишь его за шиворот в грузовик. Ты все понял?

– Моя, однако, все понял. – Следопыт закивал головой, в знак согласия.

– Ну, вот и ладненько. Не бзди, охотник, прорвемся!

У танкера, что продолжал надрывно урчать движком, продолжала возиться парочка танкистов. Пользуясь временным затишьем между постоянными походами и бесконечными рейдами, механики старались привести своего боевого бронированного коня в полный порядок.

Одним словом, дисциплина и правильное распределение обязанностей.

Третий же, выкурив свою самокрутку, наблюдал за резвившейся у ног крошечной дворнягой. Песик неустанно тявкал, но его звонкий голосок терялся в рокоте двигателя танкера.

Где-то далеко, на самой границе восприятия, послышалось странное, протяжное мяуканье, будто заигравшийся котенок потерял мать кошку и теперь желал поскорее ее отыскать.

Когда следопыт говорил о приближении хищника, я еще сомневался. Может, обознался или чего с колебаниями земли не так пошло? Но следопыт не ошибся, а наделенные даром ласты точно определили зверя.

Ну ластоногий, ну удружил!

Оставалось только ждать, набросится ли хищник на возившихся у танкера бойцов или засядет в развалинах и как мы с охотником, затаившись, станет наблюдать.

Рысий кот – не типичная кошка, а настоящий мутант, который превышает ростом матерого панцирного волка в два, а то и в три раза. К тому же, он очень ловок, прекрасно лазает по развалинам и подземельям, быстро бегает, делает огромные прыжки, совершает длительные переходы в поисках пищи.

Зверь снова издал мяуканье, совсем рядом, где-то за танкером. Из-за урчания машины солдаты не услышали кота и продолжали заниматься своими делами.

Потом раздалось урчание, и хищник вскочил на башню танкера. Короткое, плотное, но достаточно сильное тело на неестественно длинных когтистых лапах ощетинилось серой в рыжих подпалинах шерстью. Вместо хвоста сзади торчал короткий обрубок, а грудь прикрывали заплывшие костяные наросты. Оскалив острые желтые клыки на морщинистой плоской морде, рысий кот, прижав уши с длинными черными кисточками на концах, метнулся на спину стоявшего внизу машиниста.

Танкист был обречён, он даже не успел вскрикнуть. Острые когтистые лапы вспороли плотную кожаную куртку, вонзившись в плоть. Заточенные как бритва клыки в одно мгновение перекусили позвоночник. Тело задергалось в предсмертных судорогах и под весом существа повалилось вперед. Двое других еще не успели ничего сообразить, а зверь уже грациозно, с присущей ему мягкостью скакнул на механика с увесистой кувалдой в руке. Тот попытался ударить, но не успел, резцы зубов твари вгрызлись в глотку, вырывая кровавые ошмётки. Остекленевшие глаза с застывшим ужасом смотрели в серое небо. Механик хрипел, а из раскрытого рта выплескивалась багровая кровь. Крик застрял где-то внутри, оборвался, так и не вырвавшись наружу. Ослабевшая рука выронила тяжелую кувалду, уже мертвое тело повалилось навзничь. Рысий кот отпрянул в сторону, рыкнул. Весь его облик говорил о силе и независимости.

Завизжала дворняга, буксуя короткими лапами, стремглав рванула под танкер. Ее хозяин орал как резаный, пытаясь нащупать трясущимися пальцами рукоять покоящегося в кобуре пистолета.

Нечеловеческий крик нарушил тишину. Солдаты, бросив только что поднятого на ноги цыгана, рванули с плеч автоматы. Свободные от дел и сновавшие рядом с командиром его подчиненные тоже принялись хвататься за оружие. Офицер что-то кричал. Но крик заглушили дикие залпы огня.

Автоматные очереди прорезали тишину над пустырем, тяжелые пули ударили существо в грудь, некоторые рикошетили от заплывших костяных наростов. Тварь взревела, изогнулась всем телом. Слюна тонкими нитями свисала с раскрытой пасти. Несколько пуль вскользь рассекли морщинистую морду.

Шквальный огонь продолжался. Побледневший танкист повернулся на шум выстрелов. Шальными пулями ему прошило грудь.

– Братцы… – Взмолился он, хрипя.

Над животом у него было сплошное кровавое месиво. Кровь, выдавливаемая из рваных ран, била фонтаном.

Зверь прыгнул. Пули попали хищнику в живот. Он завизжал на одной ноте, распахнув широкую клыкастую пасть. Покрытое длинным белым волосом брюхо окрасилось кровавыми пятнами. Издавая протяжный рев, зверь метнулся назад, за танкер.

— Надо добить тварь! Живо, олухи! — Рявкнул офицер, переставая палить из своего маузера.

Воины Омеги сорвались с места, на ходу перезаряжая автоматы. Кто-то уже подбежал к танкеру и теперь с опаской, выставив перед собой вороненый автомат, делал короткие шажки по тянувшемуся на песке кровавому следу.

– Давай! Наш выход! – Скомандовал я, выскакивая из укрытия и направляясь к одинокому грузовику.

«Господь мой, Создатель, я ни в чем не нуждаюсь…».

В голове всплыли строки молитвы, к которой я давно не обращался…

«…Даже если я иду через долину Теней Смерти…».

Сердце рвалось наружу, я задыхался, погружаясь в полную неизвестность. Что ждало нас дальше, и какой сюрприз выкинет судьба за очередным поворотом?

«…Я не убоюсь Зла, покуда твоя милость со мной …».

Грузовик, зашитый в броню, вырастал передо мной. Нас разделяло не больше десятка шагов. Расстояние молниеносно сокращалось. Еще один миг…

«…Вера в правильность моего деяния дает мне успокоение…»

Офицер стоял ко мне спиной, всматриваясь в действо у танкера. Вороненый маузер поблескивал в руке. Вояка заметно нервничал.

«…Ты подготовил трапезу предо мной. И чаша моя переполнилась…»

Пальцы рук дрожали. Адреналин с лихвой поступал в кровь. Виски ломило от боли.

Офицер вздрогнул и стал медленно поворачиваться, будто спиной почуяв неладное. Я, подлетев к нему, саданул рукоятью револьвера по виску. Его тело обмякло, стало заваливаться. Я подхватил его трясущимися руками и, схватив за волосы, со всей силы ударил головой об дверцу грузовика. Раздался глухой стук. Офицер расшиб лоб и теперь, оставляя кровавый след, сползал по покатой дверце с желтой подковой.

«… Кровью жертвенного мутанта, скорчившегося от боли в вечных муках на святом распятии.… Аминь…»

За танкером мелькали черные фигуры солдат. Было видно, что, занявшись охотой на кота, они совсем забыли про своего командира.

Я вскочил на спину распластавшегося у моих ног офицера и потянулся к ручке двери, но дотянуться не успел. Дверь с неимоверной силой распахнулась, врезав мне по зубам. В глазах вспыхнул сноп искр. Я рухнул навзничь, сильно приложившись затылком. Окружающий мир вздрогнул и пошел кругом. В образовавшемся проеме появилось крепкое волосатое запястье с синими прожилками вен, широкая клешня сжимала короткоствольный пистолет.

Все же в кабине сидел водитель, будь он неладен! Но почему он остался в грузовике, а не стал защищать своего офицера?

Водила нажал на курок, я откатился в сторону. Из-за боязни попасть в своего командира он промахнулся. Пуля попала в мелкий камешек, чудом не задев меня и распластавшегося в бесчувствии офицера. Небольшой осколок, отскочивший от земли, ударил мне в щеку и поцарапал кожу. Откатываясь в сторону, я выстрелил, пуля высекла искры, рикошетя от прочной брони. Нужно было поскорее покинуть линию огня. Вторая пуля, выпущенная водителем, угодила в титановую кость моей кибернетической руки и со звоном срикошетила.

Наверняка омеговцы, рыщущие за танкером в поисках подстреленного ими зверя, услышали завязавшуюся у грузовика пальбу. Из-за скрывшегося в грузовике водителя, мой план пошел панцирному волку под хвост.

Мысли бились в рассудке, вызывая нервную дрожь. Взгляд блуждал по окрестностям, бесконечно перемещаясь от кабины грузовика к танкеру и обратно.

Следопыт, справившись с тяжелым бездыханным телом цыгана, прикрыл увесистый борт. Теперь он выглядывал из-за края грузовика, боясь попасть под обстрел.

Не знаю, как такое могло прийти в мою голову, но я, прокричав что-то нечленораздельное, почему-то кинул револьвер в водителя. Он рефлекторно прикрыл лицо рукой, а я в это время вскочил и кибернетической рукой вцепился в зияющее черным жерлом дуло, уводя в сторону. Прогремели выстрелы, в ушах зазвенело. Свободной рукой ударил его, а кибернетической – вырвал пистолет. Развернул и несколько раз нажал на спуск. Прогремело два выстрела, обе пули нашли свою цель.

Омеговцы, разобравшись в происходящем, открыли огонь. Длинные очереди бились в бронированный корпус грузовика. Раскрытая бронированная дверь спасла меня от неминуемой гибели.

Отбросив ненужный пистолет в сторону, я с трудом запрыгнул в кабину. В ней восседал пожилой, крепко сбитый человек, гладкая лысина отливала синевой. Грудь разворотило в сплошное кровавое месиво.

С трудом выдернув труп из-за руля, я скинул его на землю.

Резко нахлынуло сильнейшее головокружение. Виски сжало стальным обручем, боль взорвалась во всем теле. Силы были на исходе.

Охотник подскочил с боку, как всегда незаметно.

– Надо за пулемет! Дай я по ним очередью! – Следопыт прошмыгнул в кабину. Не замечая кровавых подтеков, он добрался до пулемета и, не целясь, сдавил гашетку.

Загрохотал пулемет, со звоном посыпались гильзы на капот. Фонтанчиками взвилась земля, зачмокало, полетела бетонная крошка, высекаемая из угловатых обломков плит у гусеничных траков танкера. Тяжелые пули, высекая вспышки искр, ударили в корпус. Омеговцы бросились врассыпную, сверкая пятками. Двое бойцов не успели скрыться за бронированной тушей танкера. Срезанные беспощадной очередью они повалились наземь, заливая песок кровью.

У подножки зашевелился офицер, приходя в себя. Я саданул его по макушке каблуком кирзового сапога. Офицер всхлипнул и снова обмяк. Я одним рывком сел за руль. С трудом привел машину в движение.

Следопыт продолжал поливать тушу танкера шквальным огнем. Бойцы робко отстреливались короткими очередями. Я пустил грузовик между танкером и покорёженной временем покосившейся постройкой.

Сухо щелкнула затворная рамка приёмника пулемета, возвещая о кончине патронов в ленте. Куч изливался потом, его трясло. Всплеск адреналина зашкаливал. Трясущиеся пальцы вновь и вновь жали на гашетку.

Я схватил его за край плаща и рванул вниз, узел на шее вдавился в кадык. Хрипя, следопыт повалился в замусоленное сиденье, то скрипнуло ржавыми пружинами.

– Тихо, Куч! Успокойся! Все мы проскочили их! – Я подмигнул ему, расплываясь в усталой улыбке.

– Однако, пулемета – сильная штука! – Кочевник заговорил быстро, жадно хватая спертый воздух, пропахший потом и кровью.

– Это тебе не по Донной пустыне в одной набедренной повязке бегать, да каменным топориком размахивать. Вещь! Харьковчане делали, а они мастера на такие штуки! – Толкнув следопыта в плечо, я зевнул, чуть не вывихнув себе челюсть.

– А эти, однако, м-мегавцы? – Он мотнул рукой, указывая себе за спину. – За нами в погоню не бросятся?

– Размечтался, одичалый! Конечно погонятся!

В своем ответе я не сомневался. Ведь я затронул честь офицера, уронив ее в грязь. Теперь клювонос скорее пулю себе в лоб пустит, чем простит мне такое унижение. Радовал тот факт, что рысий кот задрал всех танкистов, тем самым дав нам немного шанса.

– Вот только новую команду на танкер сладят и вперед за нами… – закончил я мысль.

– А моя, однако, сможет танкером управлять? – Прервал мои размышления следопыт.

– Без обид, Куч, но какой из тебя получится танкист? – Я разрядился в диком хохоте.

Следопыт опустил голову и надул потрескавшиеся губы.

– Ну ладно, брось! Как там наши? – Спросил я и чуть не поперхнулся от последнего произнесенного слова.

Наши? С каких это пор для меня мутанты стали своими? Когда-то давно я был преданным учеником Ордена Чистоты. Беспрекословно очищал земли великой Пустоши от мутантов и мутафагов. Я был уверен, что делаю правое дело. А сейчас я спасаю им жизнь. Даже называю их «наши».

Тут же в голову пришла другая мысль. А что в этом такого? Разве они не имеют право на существование? И в чем они виновны? Природа лишь переделала их внешне, дав шанс выжить, пусть и ценой страшных мутаций. Но их внутренний мир ничем не отличался от нашего.

– Однако, живы! Тео совсем слаб, его к шаману надо.

– А здоровяк как?

– Моя, когда его тащил, однако, сильно потел! А твоя здоровяка мне еще в глаз дал! Перепутал с мегавцами, наверное. – Потер щеку Следопыт, видно вспоминая огромный кулак цыгана.

– Это да, это он может! – улыбнулся я.

Глава 18. Расставание

Мы катили по ухабистой дороге, между двумя длинными пологими склонами. Куч молчал, всматриваясь вдаль, неуклюже управляясь с баранкой грузовика. Он был прилежным учеником и внимательным стажером. Убедившись в том, что следопыт не опрокинет нас в обрыв и не перепутает педаль тормоза с газом, я позволил себе прикорнуть.

Толчок в плечо заставил меня выйти из глубокого сна, лишённого каких либо сновидений. Протирая глаза и сильно зевая, я попытался разглядеть открывшуюся панораму сквозь узкую смотровую щель брони, которая заменяла лобовое стекло.

В низине широкой лентой тянулась река. Небо, затянутое густыми серыми облаками, отражалось в неспешно двигающейся глади, будто любуясь своим отражением. Стоял поздний вечер, туманная дымка, стелящаяся у противоположенного берега реки, почти растворилась, и городишко, где жили старатели, был виден как на ладони.

После того, как предки старателей пришли сюда, ища убежище и место для обитания своей общины, покоящийся в руинах городок ожил. Их охотники, при помощи монахов Ордена Чистоты, проведя тотальную зачистку, надолго избавили эти места от мутантов и мутафагов. Расчищая завалы и исследуя древние развалины, старатели находили много интересных, оставленных предками вещей. Сюда тут же со всех концов Пустоши слетелись перекупщики, торгаши и барыги. Устраивая друг другу живую конкуренцию, они стали скупать барахло и приторговывать с проходящими в Московию караванам. Городишко стал очень значительным для всех обитателей Пустоши. А близость к загрязнённой нечистотами реке способствовала постройке маленькой деревушки и расселению рыбарей. Вокруг огороженного бетонными плитами городка тянулись ровные поля посевов кукурузы и гороха. Также присутствовали аккуратные ряды теплиц и небольшие фермерские хозяйства. Все это способствовало живой торговле и пополнению казны города.

Желающих примкнуть к общине и стать горожанами было много. Но Старый Хмурь – управитель города и глава общины старателей – в отборе новых членов руководствовался исключительно собственными предпочтениями и практическими соображениями. В частности, все его предпочтения и соображения упирались в способность оплатить баснословные вступительные. Поэтому большинство чужаков с тощим кошельком чаще всего изгонялось. Или пополняло ряды черни и бедняков в полуразрушенных кварталах за границами городка. Исключением были женщины, способные рожать, да сильные мужики.

Сам же Старый Хмурь организовал дружину из наемников-головорезов, которые блюли порядок и закон славящегося на всю округу Городка Старателей. Правда, обходились их услуги в кругленькую сумму. Зато любой пойманный воришка, или еще какой преступник, тут же под возбужденные вопли собравшейся на главной площади толпы признавался виновным в своих преступлениях. Потом пузатый палач в черной маске на огромной голове приводил в исполнение решение совета общины. Решение, в основном, было одно: вздернуть на виселице или посадить на кол. Все это делалось для устрашения непокорных граждан.

Деньжата в городке крутились и довольно не малые, что, конечно же, привлекало любителей легкой наживы. Вскоре, не смотря на усилия охраны, в город потянулись представители криминальных сословий. Рэкетиры, контрабандисты, торговцы мамми, воровские группировки. И из центрового городка, со своими законами общины и сложившимися порядками, он превратился, чуть ли ни в столицу воров, преступников, отморозков и проституток. И все это отрепье исправно вносило в казну установленные советом общины взносы. Другие башляли взятки, чтобы спокойно заниматься своим грязным, но достаточно прибыльным делом. И посему весь гнев закона доставался мелким воришкам и убийцам-неудачникам.

Загрохотали камешки гравия, стуча о днище грузовика. Куч, снизив скорость, стал сворачивать с тракта, уходя по накатанной каменистой дороге. Скрипя прослабленными рессорами, выплевывая клубы черной копоти, грузовик обогнул высокий каменистый утес и выскочил к мосту.

Куч с опаской и долей волнения, проскочившей тенью по его лицу, покосился на проржавевшую до самого основания конструкцию, чудом сохранившую свой первозданный облик. А сотворена сия металлическая конструкция умелыми руками предков еще задолго до Погибели. Мост, словно угрюмый, молчаливый великан, угрожающе навис над рекой. Восемь мощных бетонных опор уходили в воду, удерживая могучую конструкцию от падения.

Меня же поразил огромный затор, организованный из телег с запряженными манисами, самоходов, сендеров и мотоциклеток. Вся эта толпа громоздилась на мосту. Уставшие с дороги люди, ругались и возмущались, отчего над мостом стояло гудение, как в улье диких пчел.

С жутким скрежетом напомнили о себе тормоза грузовика. Махина чуть вильнула на каменистом покрытии разбитой дороги, остановилась. Следопыт, вытирая тыльной стороной ладони низкий лоб, расплылся в блаженной улыбке.

– Ну, как, однако, моя управляется с железным манисом? – я только сейчас понял, что дикарь за все это время так и не отдохнул. И как он держится? Наверное, в его мутантских закромах намного больше энергии, нежели в моих.

– Нормально! – Прохрипел я в ответ. Покалыванием напомнили о себе покрытые множеством трещинок губы. – Некроз мне в печень! Сейчас бы съел целого маниса и выпил огромный кувшин добротного вина.

– А почему, однако, тут столько народа? – С удивлением на измазанном пылью и грязью лице спросил следопыт.

– Вот сейчас мы это и узнаем. А заодно спросим, где тут можно перекусить. – Предательски заурчало в животе. От воспоминания о еде во рту обильно выделилась слюна.

– Пойдем, однако, в будку, там я корзинки видел. Может, едa там тоже есть.

– Ай, следопыт! Ай, молодца! Какой ты у нас внимательный!

Я спрыгнул с подножки, смачно хлопнув дверцей, потянулся. От неудобного сиденья мышцы затекли и теперь неприятно покалывали. Снова напомнил о себе пустой желудок. Куч что-то возился в кабине, видно, побаиваясь вылезать. Оно и правильно. Кто знает, как среагирует народ на появление кочевого мутанта?

Полотно моста сейчас было забито разномастным народом и техникой. Что-то тут было не так. Может быть, местная охрана выдумала что-то новое? Нет, на мосту, ведущем в славный Город Старателей, всегда имелась своего рода пропускная система, но работала она исправно. Сейчас же, как мне казалось, пропускной пункт просто опустил шлагбаум, всей дружной гурьбой завалился в сторожевую будку с литром добротного самогона и послал всех к мутантовой матери.

Люди толпились, разгневанно бранясь, другие и вовсе на грани нервного срыва хватали друг друга за грудки, пытаясь что-то втолковать. Вокруг телег, сендеров, самоходок и мотоциклеток сновали измученные фигуры. Надрывно ревели дети. Женщины в замызганных серых платьях старались успокоить своих чад.

Скрипнул засов, с грохотом отварился борт. Я оглянулся. Куч стоял у борта, не решаясь подняться по импровизированной аппарели.

Разминая ноющие болью затекшие мышцы, я направился к охотнику.

Теперь мне стала понятна нерешительность в действиях следопыта. В теснине проема стоял Гожо. Здоровяк, вцепившись сильными пальцами в металлическую дужку, составлявшую каркас крыши фургона, повис на ней. Его взгляд прожигал оторопевшего кочевника насквозь, источая ненависть.

И из-за чего он злился? Все вышло так, как вышло. И исправить что-то, уже не дано. Если бы это было возможно, я бы отмотал время назад и проскочил бы мимо этого проклятого города-призрака. Но я не обладал способностью изменять время. Я вообще не обладал какими-либо сверхспособностями. Наверное, оно и к лучшему.

После того, как Погибель сыграла с нами злую шутку, ставя вопрос о дальнейшем существовании человечества, появилось много странных людей-мутантов, всевозможных существ, наделенных определенными способностями. Объяснимых следопытом, как дар духов предков. Но действительно ли это дар? Или все же проклятие тех самых предков? В этом еще нужно разобраться.

Взять хотя бы того же гронга. До сих пор мозги не на месте от его выходки. Да и усталость во всем теле не без последствий его воздействия. Как он ловко может проникнуть в чужой мозг и управлять им. А некоторые и вовсе время от времени выпадают из реальности, блуждая в выдуманных мирах, созданных взбудораженным сознанием, погружаются в трансы, могут предвидеть будущее. Что это? Все чаще я склоняюсь к тому, что это определенного рода зараза. Заболевание, которое неизменно прогрессирует, ее приступы повторяются все чаще и чаще. В конце концов, однажды наступит такой момент, когда количество наделенных разномастными способностями мутантов перевесит обычных беспомощных человечков.

– Кара минжа! Какого рожна ты, мой дорогой братец, запихал меня в этот фургон? И что общего у нас с этими, э-э, мутантами? – Здоровяка трясло, не то от злости, не то и вовсе от усталости.

– Если бы ни этот мутант, – Я скосил взгляд на стоящего рядом следопыта. – Мы бы сейчас с тобой не разговаривали. С его помощью мне удалось вытащить тебя из цепких лап омеговцев.

– И что? Теперь ты предлагаешь клониться этому мутантишке в ноги? Ой, спасибо тебе, кочевник пустыни Донной, спас ты меня от смерти неминуемой! – Втянув в себя воздух, прошипел Гожо. Он скакнул с аппарели и приблизился к следопыту. Их взгляды встретились, буравя друг друга. Началась древняя игра: кто кого пересмотрит.

– Братец! – Я втиснулся между двумя напряженными телами, расталкивая их. – У них своя дорога, у нас своя. Просто в определенном месте наши пути пересеклись. Все. Тем более, что у нас одна общая проблемка…

– Какая еще проблемка? Ползуна тебе в зад! – взревел цыган, отталкивая меня в сторону. Мое ослабленное тело подалось силе толчка. Я споткнулся о лежащий под ногами булыжник, повалился наземь, поднимая вереницу песочных крупинок.

Ё-мое! Вот цыганское племя! Нахал! Не хватало нам еще друг друга покалечить. Это ты так благодарность свою выказываешь?

Я, вскочив на пружинистых ногах, бросился к здоровяку, с намерением как следует врезать по его надменной роже. Жужжа сервоприводами в шарнирных сочленениях, кибернетическая пятерня заграбастала грубияна за шиворот. Я занес правую руку, зажатую в кулак, готовясь как следует двинуть в челюсть цыгана. Порция адреналина выплеснулась в кровь, вытесняя усталость.

– Тише, тише, монах! Нашего брата-цыгана и так не осталось на просторах величественной Пустоши! Нас нужно беречь! – Прохрипел здоровяк, из-за сдавливающего шею воротника. – Сдаюсь! – В знак своей капитуляции он задрал руки вверх.

Пальцы рук дрожали. Адреналин медленно покидал кровь.

Гожо был не в лучшей форме. Его рассеченная бровь напоминала кровавое месиво. Заметно припухнув, она свисла, наплывая на глаз. Тот, налитый кровью и испещренный паутиной лопнувших капилляров в контрасте с обожженной щекой, выглядел зловеще.

– Ты спрашивал, о какой проблеме я говорю? – Вопросил я, продолжая пристально смотреть в лицо цыгана.

– Да. Какая проблема?

– А тебе не все равно?

– Нет. Хватит уже дуться, давай рассказывай! – Он виновато отпустил голову, уводя взгляд в сторону.

– Проехали! Короче, мост перекрыт, в Город Старателей никого не впускают. Вон сколько народу накопилось.

– Старый Хмурь, проклятый маразматик, что-то новое придумал. Видно, никак не решит, какие деньжищи за проезд брать. Скупердяй хренов! – Тут же нашелся Гожо.

– Возможно.

– Эх, пожевать бы сейчас чего-нибудь, а то желудок, поди, к позвоночнику приклеился.

Уже через некоторое время мы всей дружной толпой, не считая не пришедшего в себя Тео, сидели полукругом вокруг двух объемистых корзин, с превеликим удовольствием уминая вяленое мясо и черствый хлеб, заливая все это игривым вином.

Гожо все время проклинал омеговцем, желая им ужасных мук на смертном одре.

***

За прошедшие сутки выжатый до последней капельки организм, пройдя непомерные физические нагрузки, не желал скорого восстановления. А наполнившийся яствами живот еще больше клонил в сон. Веки налились свинцом. Весь организм взбунтовался, требуя нормального отдыха.

Двое из команды Куча, по сравнению с бездыханным Тео и побитым цыганом, выгляди бодренько. Особо не вкусив гнева надменного офицера, кочевники, отлежавшись, быстро пришли в себя. Тот, которого Куч назвал Зигом, почесывая пятерней выпяченную вперед челюсть, стал возиться над бездыханным сородичем, аккуратно накладывая повязки, пропитанные какой-то мазью, которая нашлась в грузовике. Второй кочевник под именем Мурз, поигрывая приличной мускулатурой бывалого борца, сидел в углу, на привинченной к полу фургона скамье. Он молчал, лишь глупо моргая глазенками черного цвета. Он лишь однажды, во время нашей не хитрой трапезы, что-то спросил у Следопыта на ломанном крымском наречии.

В том, что эти четверо были боевой командой следопытов-разведчиков, я не сомневался. Из занятий, что преподавались в Лавре, я отлично помнил то, что идеальная боевая команда следопытов состоит из четырех мутантов-охотников. Каждый из них выполнял свою определенную роль, и вместе они легко могли выследить и уничтожить врага.

В команде должен быть главный, у них эту роль исполнял Куч. Мурз был могучим воином, основной ударной силой, тот, чьими руками уничтожаются искомые враги и неведомые зверушки. Зиг в этом отряде являлся лекарем, помогал раненым товарищам. А вот Тео, еще не пришедший в себя мутант, наверняка исполнял роль главного следопыта. Того кто непосредственно отыскивал и определял следы.

Эти четверо выполняли определенное разведывательное задание в тылу врага. Что они разведывали и куда направлялись, лично мне было наплевать. У них свои дела, а у меня свои. Их наверняка тоже не волнует то, что мне нужно спасти девчонку, маленькую дочку фермерши Айвы.

…Перед глазами всплыл образ малышки Кэт. По ее щекам текли слезы. Она, скрутившись в позе зародыша, лежала посреди вороха грязного тряпья. Все ее тело вздрагивало при каждом всхлипе. Огромные глаза, наполненные влагой, источали пустоту, будто разум и душа покинули детское тельце, оставив лишь безвольную пустую оболочку. Так смотрит человек, сошедший с ума или потерявший смысл для дальнейшего существования. Нет ни мыслей, ни чувств, ничего нет, только холодная отрешённость.

Вокруг небрежно накиданного тряпья, представляющего собой импровизированное ложе, на котором лежала Кэт, собралась толпа рослых небритых мужиков, источающих смрад. Их грязные руки тянулись к хрупкому телу девочки. От предвкушения предстоящей похоти они приоткрыли рты, показывая сгнившие пеньки черных зубов, давясь обильно выделяющейся слюной…

Уроды! Кучка дегенератов, готовых растерзать невинное дитя, ради ублажения своей похоти!

Кажется, я заорал от накатившего ужаса, не понимая, сон это или видение. Не осознавая что делаю, я пулей выскочил из фургона, на ходу чуть не сбив с ног цыгана.

– Эй, стоп! Куда летишь сломя голову? – Гожо пристально всматривался мне в лицо.

– На Мост мне надо, Гожо, на Мост. Кэт в опасности! Не знаю почему, но я это чувствую. – Затараторил я.

– Так, ты только не горячись! Нужно все просчитать, обдумать. Давай-ка назад в фургон. – Он схватил меня за рукав и потащил за собой. – У меня есть кое-что для тебя. В самом-то деле, не с мачете же на пост охраны переть.

В совсем маленьком, почти крохотном нутре фургона, под ногами широкоплечего Мурза, притаился длинный темно-зеленый ящик с уже намозолившей глаза желтой подковой. Там же, напротив, у правой стены высился узкий металлический шкаф.

И как я сразу не разглядел их?

Напрягая крепкие мускулы, Гожо отворил крышку ящика. Куч, склонившийся над цыганом, присвистнул.

В ящике находились вставленные в специальные крепежи четыре омеговских автомата. Все оружие выглядело как новое, отливая черным. Гожо коснулся одного из автоматов, нежно поглаживая вороненый ствол. На его лице поселилась блаженная улыбка. Он тихо под нос замурлыкал немудреный мотив.

– Вай, какая красота! – Здоровяк поднес поблескивающие черными маслянистыми пятнами пальцы к глазам. – Совсем новые! И муха не сидела!

Здоровяк быстро обыскал ящик, но боезапаса к автоматам не нашел. А без патронов эти красивые автоматы, только как дубинки использовать можно. Прока никакого. Начавшее улучшаться настроение тут же упало.

– Интересно девки пляшут… Так, а тут что? – Он довольно резво вскочил, метнулся к узкому металлическому шкафу. Откинул протяжно скрипнувшую дверцу, взял три новых магазина к автомату. Оттуда же извлек небольшой зеленоватый мешок, куда отправил три рожка, потом, немного подумав, бросил в мешок две полные коробки с патронами. Тяжеловато, но запас не повредит. Обернулся ко мне:

– На всякий, так сказать, случай! А случай в нашей ситуации самый паршивый.

Все присутствующие молчали, лишь хлопая глазками, наблюдали за шустрым цыганом.

– Ну а для вас, ребятки, нет ни луков, не колчанов со стрелами. Только автоматики, но их я не доверю. Поди, не дурак, мозги имеются! Вы же по неосторожности, неровен миг, друг другу задницы подстрелите, сами понимаете. – Гожо обратился к кочевым следопытам.

Куч нахмурился, его взгляд потупился, и следопыт вопросительно взглянул на меня. Мол, а ты как думаешь?

А как я должен был думать? В том, что в словах здоровяка имелась доля пусть и горькой, но правды, я не сомневался. Дикари хорошо стреляли из луков, отлично метали копья и великолепно пуляли из духовых трубок отравленные иглы. Но то, что они не умели держать в руках огнестрельное оружие, я знал и прекрасно понимал. Следопыту-то, может, из автомата пострелять и хочется, только вот не организовывать же тут стрельбище. У нас на хвосте танкер с разъяренным офицером, а впереди перекрытый мост с толпой взбешенного и теряющего терпение народа. Так что, как ни крути, нам бы лучше разбежаться в разные стороны по своим делам. Разойтись, как в пустыне караваны. Да и с балластом, в виде раненого Тео, с нашими заботами и вовсе не с руки. И грузовик стал бесполезен перед забитой наглухо переправой.

– Да уж… В общем так, Куч. У нас с цыганом свои дела, которые не требуют отлагательств. Ты пойми. – Нерешительно начал я, кивнув здоровяку. Тот понял мой жест и протянул скорострельную игрушку. Я потянул автомат на себя. Чувствовать в своих руках такое оружие было несколько непривычно. – Так, о чем я? Ах, да! Короче, мы берем по паре автоматов, боезапасов к ним и красиво сваливаем. Сами видите, что на переправе творится. Нам бы проскочить в городок, а на грузовике это становится просто невозможным. Пешком же наши шансы увеличиваются. Есть возможность с охраной перетереть. А там ноги в руки и напрямки к Мосту. Вы же, лучше тут не светитесь и долго не засиживайтесь. Все помнят того носастого офицеришку? То-то! Бросайте грузовик и уходите к своим. Оружия тут на всех хватит, вон в ящике еще есть. Только аккуратней с ними.

Куч, подергивая желваками, что протараторил своим подчиненным. Те машинально закивали. Оно и правильно. Все же, я достаточно увесистые аргументы предъявил.

– Однако, ты дело говоришь. Моя думает, что так для нас всех лучше будет. Тео вроде в себя приходит… – Он замешкался, перебирая ластами на месте, продолжил: – Спасибо, так сказать, за все!

– Кончайте, а то я сейчас расплачусь! – Съязвил здоровяк, набрасывая на плечи широкие лямки зеленого мешка. На его плечах уже повисла парочка поблескивающих смазкой автоматов.

– Пора! – Подытожил я и направился к выходу из фургона.

Глава 19. Падение

– Переправа, переправа!

Некроз слева, некроз справа!

Остается только прямо,

Но и там не все, как надо…

После того, как мы распрощались с кочевниками, у здоровяка заметно поднялось настроение. Хотя, собственно, радоваться было нечему.

За все время, которое мы провели здесь, присутствующая толпа на мосту не сдвинулась ни на локоть. А их настроение и вовсе пришло в полный упадок.

Из-за толпившейся на мосту массы людей, наше продвижение затянулось. Некоторые и вовсе разжигали костры прямо на мосту, целенаправленно готовясь к ночевке, благо, что здесь перед мостом имелись разрушенные постройки, в которых при большом желании можно было разжиться досками или еще каким горючим материалом. Стелили какое-то тряпье, полосатые матрасы. Устанавливали над языками пламени прокопченные котелки, готовили варево. Девицы легкого поведения, дабы зря не терять время, вышли на промысел, ловя в свои сети желающих потратить пару монет. И хотя возмущениям и негодованиям толпы подходил предел, находились те, кто был не прочь позабавиться с ночными пташками. Гудение не прекращалось ни на мгновение. Возмущались голодные манисы, плюясь раздвоенными языками. Тарахтели сендеры и мотоциклетки, в такт им гудели движки самоходов.

И зачем они только зря тратят бесценное топливо?

Переправа превратилась в так называемое сообщество по несчастью. С криками пробежала ватага ребятишек, видимо играя в «Орден Чистоты против мутантов». Некоторые улыбались, с неким уважением кивая в след. Впрочем, таких вот одинаково дружелюбно настроенных людей было очень мало. И вскоре на нашем пути встала троица рослых детин в кожаных косухах и с оранжевыми банданами на головах.

Кетчеры! Да их же за сотни шагов легко распознать! Что эта троица делает здесь? Неужели эти олухи надеются проскочить в городок Старателей? Их же там на первом столбе вздернут. Нет, определенно Пустошь сошла с ума. Или…

Гожо, заметив эту троицу, на ходу скинул с плеча автомат, машинально сбросил предохранитель. Приклад уперся в плечо, холодная сталь прижалась к щеке. Здоровяк все еще медлил, разглядывая рослые фигуры сквозь прорезь прицела. Еще мгновение и палец цыгана потянет тугую спусковую скобу, короткой очередью отправляя бандитов к праотцам, вернее, к одному праотцу – Алексу Кетчеру.

Троица, поднимая вверх клешни, расступилась, освобождая проход.

Ну вот и ладненько. Есть у них еще что-то под черепной коробкой.

Подстраховывая спину цыгана, я вскинул ствол автомата и обернулся, держа ненадежных товарищей на мушке. Вид серьезно настроенных людей усмирил пыл бродяг. Оно и к лучшему. Не к месту сейчас пальбу устраивать. Нам бы к охране пробраться.

– Сучье племя! – Прошипел Гожо, плюнув под ноги. Не ставя автомат на предохранитель, опустил ствол и поплелся дальше. Я последовал за ним. А здоровяк еще долго шел, бесконечно чертыхаясь и бормоча что-то себе под нос. Завели товарища. Хорошо, что не вскипел.

Впереди зажегся свет от только что включенных прожекторов, мерно загудел дизельный генератор. Ночь властной богиней опускалась на мост. Заметно похолодало. По спине невольно проскочил холодок. Поежившись, я сильнее сжал рукоять автомата, чувствуя, как дрожь проскакивает по всему изможденному телу. До проходной с наемниками-головорезами оставалось совсем ничего.

Верхняя часть моста была оборудована под смотровую вышку, тщательно забаррикадированную мешками с песком. В расселине между таковыми одиноко торчал ствол крупного пулемета, жерло которого устремило свой взор прямо в толпу. По обе стороны к вышке тянулись металлические лестницы. На самой вышке и у лестниц дежурили рослые, широкоплечие бойцы в длинных серых шинелях, с автоматами наперевес.

Что не говори, а охрана тут была что надо.

Свет, мерно льющийся от прожекторов, выхватывал металлическую трубу, аккуратно выкрашенную в красно-белые полоски. Шлагбаум!

– Стоять! Кто прется? Еще шаг, и шмалять начнем! – Грубо, с надменностью в голосе, продекларировал часовой.

– Слышь, служивый, нам бы со старшим покалякать. Дело есть!– Громко, так, чтобы часовой услышал каждое слово, прокричал цыган.

– Пошел вон отсюда, бродяга, покуда я тебе башку не прострелил! – И в такт угрозе, щелкнул затвор автомата.

– Служивый, говорю же тебе, дело есть! Нам кровь из носу на ту сторону надо! – Продолжил Гожо, проигнорировав угрозы. Я напрягся, чувствуя, как вспотела ладонь, лежащая на рукояти автомата.

– Ты тупой? Тебе люди говорят, чтобы чесал отсюда! Я вот лично на твое дело болт клал! Канай отсюда. – Уже более мягко, с долей иронии в голосе проговорил часовой. Видно, за день стояния на одном месте, он сам был не прочь пообщаться, только вымуштрованная в казармах воля не позволяла низойти до банальной болтовни на посту.

– А с какого это рожна вы тут проезд закрыли? Чего стряслось?

– Ничего! Ты откуда свалился? Вся Пустошь гудит, а ты и в ус не дуешь? – Сам того не желая, пустился в разговор служивый.

– Ну раз так, будь другом, просвети!

– Незачем мне тут с вами базары разводить. Я на посту. – Видно сам себе, напоминая о своем положении, продолжил часовой. – Вот совет общины старателей решит, пущать вас в град, али не пущать!

Совет общины – серьезная штука. Этих жирных обалдуев из занятых апартаментов хрен выгонишь, не говоря уже о принятии каких либо решений. Совсем обленились. Получая приличные деньги и обеспечив себе достойное существование, эти уроды специально долго высиживали решение, грея свои толстые задницы в кожаных креслах. Сальные, обрюзгшие рожи не могли прийти к общему, подходящему в первую очередь лично для них, мнению. На горожан им было наплевать. Первое, как мне казалось, эта элита нынешнего общества подсчитывала прибыль в своих и без того бездонных кошельках. Деньги, богатства, власть – вот что жаждал каждый из совета.

– Ну, так что стряслось, служивый? – Продолжал насаждать с вопросами Гожо. Его громкий голос вывел меня из оцепенения.

– Дык, это, как его, пидемия! – Почесав пятерней затылок, выпалил часовой. – Поговаривают, что эта пидемия похлеще всякой земляной лихорадки будет. Люди, як те ползуны, что на солнце остались, мрут. Правда то, али брехня, не ведаю. Да оно мне, что манису соляра! Мое дело маленькое: стоять на посту, да таких обалдуев как вы не пущать! Лекари в ступоре полном, рты свои разинули и зенки округлили. Говорят, не вразумят, что за хрень! Эск… тьфу, как их? Эскультяпы, одним словом, вот! – При этих словах, часовой задрал вверх указательный палец, потом, помедлив немного, стал им упорно ковырять в широком носу.

– Что за эскультяпы? – Уставился на меня цыган.

– Он, наверное, имел в виду эскулапы. – Нерешительно вывел я.

– Во-во, что имею, то и веду! Все, пошли вон!

На этом все общение с разговорчивым часовым закончились. Оно и понятно, ведь от низкого, укрепленного досками и промазанного глиной домишки к мосту направлялся начальник караула в сопровождении двух рослых бойцов.

– Начальство топает! Может, чего интересного скажут. – Часовой, расправив пышные усы, сплюнул себе под ноги и стал поспешно поправлять видавшую виды шинель.

Здоровяк дернул меня за рукав.

– Пошли отсюда. Знаю я этого начальника. Та еще гнида! Если меня узнает, трындец нашей экспедиции. Пошли. – Цыган, быстро шагая, стал уходить в тень, подальше от света прожекторов. Я рванул за ним.

– Чего у тебя с ним случилось? – Спросил я, обгоняя здоровяка.

– Да, длинная история. Довелось мне как-то тут, у здешних живодеров в их темнице пару-тройку суток провести, пока напарник не выкупил. Благо, деньжата у нас водились: только партию мамми сбагрили. Так вот, этот, – Гожо мотнул головой в сторону охраняемой проходной. – Все это время, что я на шконке парился, допросы, сука, с пристрастием устраивал. Я думал, если еще ночку там просижу, то все, конец. Он из меня чуть всю душу выбил. Но, видно, есть Создатель на этом проклятом свете, не дал бедному цыгану помереть! – Цыган остановился, перевел дух, морщась, коснулся опухшей брови. – Вот такая вот ситуёвина!

Дикий рев нарушил нашу дискуссию, заставив позабыть о начальнике караула и злоключениях Гожо. Последующие за ревом не менее дикие вопли и крик, разом раздавшиеся из глубин толпившегося на мосту народа, подбросили нас на месте. Мы оба, вскинув автоматы, устремили взгляд в сторону шума.

К уже имеющейся жуткой какофонии, воцарившейся над мостом, добавились разъяренные крики женщин и плач детей. Толпа разбегалась от не видимой для нас с Гожо опасности. Некоторые, спотыкаясь, падали, и по ним, не замечая, проносились другие. Многие мужчины выхватывали ружья и обрезы, готовые в любой момент открыть огонь.

Женщина в серой хламиде с младенцем на руках, убегая, наскочила на костер, зацепив разлохмаченным подолом повисающий над огнем котелок с кипятящимся варевом. Прожорливые языки пламени перекинулись на замусоленную ткань хламиды, та вспыхнула. Женщина бросилась в сторону, огонь как ошалелый пополз вверх по спине, превращая ее фигуру в один огромный факел. И чем была пропитана ее хламида?

Уже потерявшая разум женщина с воплями налетела на рослого мужика в длинном плаще. Тот, долго не думая, толкнул ее к оградительному бордюру. Хрупкое тело, освещенное пламенем, врезалось в металлический швеллер, всхлипнуло и потеряло сознание. Огнем занялись волосы.

Мутанта вашего! Она же сейчас сгорит, как пропитанная маслом ветошь!

Кажется, зарыдал младенец. Руки женщины ослабли, пальцы, сжимающие маленький сверток, разжались. Малыш полетел с моста в черную муть воды.

Тем временем, так внезапно начавшаяся паника достигла пика. Среди шума, криков, стонов и бесконечной ругани, где-то на краю восприятия, послышался протяжный скрежет и скрип. Все же ржавые крепления и опоры моста давали слабину. Проржавевшая до самого основания конструкция, соединяющая берега, кажется, пришла в движение. За всеми заботами над улучшением жизни в городе, старатели совсем не замечали аварийное состояние моста. И теперь, когда из-за образовавшейся пробки на нем собралось столько народу и техники, мост ожил, предсказывая в скором времени страшную трагедию. Металлическая громада задрожала под ногами, от неожиданности я присел. Скрежет звонким эхом облетел весь мост.

И тут я увидел пару запряженных в одноосную телегу манисов. Они ревели и, мотая массивными башками, прорывались сквозь огромную толпу, расшвыривая в разные стороны фигуры людей. К диким крикам и возгласам добавился хруст и громкое чавканье раздавленных тел.

Видно, вся эта катавасия началась из-за взбесившихся рептилий. Зверушки, устав от стояния в пробке и накатившего голода, решили взбунтоваться.

Вцепившийся в поводья мужичонка в потрёпанных и затертых до дыр штанишках пытался изо всех сил остановить и утихомирить своих питомцев. Но взбесившиеся рептилии, плюясь раздвоенными языками, дико шипя, продолжали свой страшный ход.

Гожо обезумевшими глазами поглядел на меня, трясущиеся руки стиснули автомат. И в следующее мгновение, уже чисто на выработанных рефлексах, здоровяк, вскинув короткоствольный автомат, дал протяжную очередь. Грохот автомата смешался со страшными воплями толпы. Со звоном застучали отстрелянные гильзы, падая и ударяясь о металлический настил моста. Сухо щелкнул затвор, возвещая об опустевшем рожке. Цыган, громко ругаясь, продолжал вдавливать указательным пальцем тугую спусковую скобу.

Тяжелые пули срезали парочку обезумевших манисов. Вернее одного, но и этого хватило. Заливая мостовую кровью, туша рептилии повалилась, подминая под собой мужичка в коротеньких штанишках. Отчаянный крик сменился хрипом. Споткнувшись и перелетев через мертвое тело собрата, второй манис с грохотом стукнулся о металл, таща за собой телегу. Ту понесло юзом, она, с треском ломаясь, повалилась на бок и врезалась в стоящий рядом сендер. Несколько человеческих тел так и остались лежать под тяжелым корпусом телеги.

Снова скрежет и скип. По металлическому полотну моста прошла дрожь.

Десятки человек одновременно орали что-то ругательское, где-то визжали женщины и испуганно кричали дети. Не останавливаясь, проскочив мимо нас с цыганом, толпа рванула к пропускному пункту. Кто-то из них уже целенаправленно, воспользовавшись сложившейся ситуацией, шел на штурм проходной.

Мутанта вашего! Коллапс полнейший.

За спиной, там, у проходной, надрывая глотку, раздавал приказы начальник караула. Рослый командир громко и холодно скомандовал:

– Огонь!

Шквал ураганного огня обрушился на добравшуюся до перегораживающего проезд шлагбаума толпу. Стреляли все стоящие в карауле бойцы. Стреляли рьяно и хладнокровно, не щадя ни женщин, ни детей. Будто на них буром нахлынула волна мутафагов, идущая без разбора, одним большим гоном. Только это были люди. Не бандиты, кетчеры или другое отрепье, которое может убить только ради развлечения, а простые люди. Жаждущие лишь одного – спасения. Как так можно? За что? На эти вопросы у меня не было ответов.

От многочисленных выстрелов и громких залпов над мостом загуляло оглушительное эхо. Единственное, что радовало, это до сих пор молчавший пулемет. Стоит охране открыть огонь из этой смертельной штуки и все. Мост обрушится, а мы все на дно пойдем.

Что делать?

Десятки человеческих тел пали, так и не дотянув до заветной цели. Крикам, стонам и плачу не было конца. Крови столько было пролито, что ее приторный запах, вперемешку с дымом, ощущался, наверное, за сотню шагов от моста.

Все, механизм заработал. Совет общины принял решение, и нам это решение не сулило ничем хорошим. В расход! Кончать всех! Простая санитарная зачистка. А если кто и схватится погибших, то все спишут на эпидемию.

От всего происходящего я на миг растерялся, застыв в некотором ступоре. Сильно колотилось сердце, будто пытаясь вырваться наружу. Мысли хаотично бились в черепной коробке. Я сноровисто метнулся к стоящему поблизости самоходу, на ходу вскинул автомат в одной руке и вдавил спусковую скобу. Скорострельная машинка в руке звонко дернулась, посылая короткую очередь в вырисовывающиеся в полумраке тени. Прожектор слепил, заставляя прищуриться. Раздался характерный звук прошибаемого насквозь тела. Одного из охранников, что притаился у лестницы, ведущей к смотровой вышке, отбросило в сторону, ударив спиной о металлические перила. К моим выстрелам присоединилась яростная трель автомата Гожо. Припав на одно колено, цыган лихо расстреливал бойцов караула. Отстреляв рожок, здоровяк ловко сменил позицию, прячась за громадой обшитого жестью самохода. В ответ ударил шквалистый огонь. Тяжелые пули с характерным лязгом прошивали кузов самохода, заставляя его трястись на поскрипывающих рессорах. Если они и дальше будут так же усердно поливать весь сектор обстрела огнем, то скоро наше укрытие превратится в форменное сито.

Рядом, за перевернутой телегой, пряталось несколько неопределенного вида мужичков с длинноствольными охотничьими ружьями. Один рьяно отстреливался, другой ловко перезаряжал ружья и подавал стрелку. Команда, мутанта вашего!

После шквалистого огня по бегущей толпе, народ заметно справился с вскипевшей паникой, и теперь оставшиеся в живых прятались за кузовами самоходов, сендеров и мотоциклеток. Мужики, прейдя в себя, решили сжать свою волю в кулак. Не бабы же, в конце-то концов! Раз показала охрана зубы, так и мы не початком кукурузы деланы. Покажем, как ползуны жируют!

Гожо тем временем успел перезарядить автомат – у него получалось это уж очень быстро, словно он с этой машинкой всю свою жизнь провел. С другой стороны бахнуло охотничье ружье.

Ну вот и ладненько! Ожил народ, засуетился!

– Гожо, пулемет! – Прокричал я, выпуская две короткие, разящие наповал автоматные очереди. У шлагбаума рухнул боец, отправляя одиночную пулю в ночное небо.

– Я понял, братец! Чего-нибудь, придумаем. Прикрой!

Звонкий скрежет пронесся по теснине металлической конструкции моста, заглушая какофонию выстрелов. Полотно под ногами пришло в движение, отдавшись легкой вибрацией. Потом скрежет усилился, стал невыносимым. Стрельба затихла. Блуждающий взгляд стреляющих мужчин выискивал хоть малейшее изменение окружающего пространства.

Скрежет трущегося металла уже не прекращался, а лишь усиливался.

Раздался рев оставшейся в живых рептилии. Я резко обернулся и успел увидеть, как под манисом проваливается металлическая балка, и огромная туша с обезумевшим взглядом летит вниз.

Со скрежетом высекая искры, под весом огромного тулова запряженного маниса, пришла в движения телега. Она быстро достигла провала, но из-за больших габаритов застряла в нем. Мужики в один миг остались без укрытия, и со стороны пропускного пункта тут же открыли огонь.

За моей спиной раздался отчаянный крик здоровяка. Металлическая балка разверзлась под ногами цыгана, и он с истошным криком провалился в появившийся проем, успев лишь зацепиться пальцами за неровные края.

Забыв про осторожность, выскочив из-за прикрывающего меня самохода, я прыгнул, сам едва не улетев в разверзшуюся пропасть. Я всем телом врезался о металл, перед глазами вспыхнул сноп искр. Картинка пошла кругом. Боль в грудной клетке сбило дыхание. Отчаянно пытаясь вдохнуть, я протянул руку.

Навсегда в памяти запечатлелись пальцы здоровяка. Он изо всех сил боролся за свою жизнь, цепляясь за тоненькую соломинку. Кажется, его пальцы стали каменными, застыли, побелели. Под тяжестью тела неровные края провала впивались, разрезая фаланги. Кровь небольшой лужицей скапливалась во множественных вмятинах покореженного ржавчиной металла.

Я успел! Нет, определенно я успел!

Его пальцы разжались, здоровяк вскрикнул.

Громко завизжали сервоприводы в суставных сочленениях. Титановая пятерня сильно сжала запястье цыгана. Он отчаянно ругался, болтая ногами.

Внизу поблескивала в свете луны мутная чернь воды, на спокойной глади вдруг началось движение. В воду с грохотом и шумом всплесков падали металлические болванки, некогда составляющие конструкцию моста. Но они всего лишь отчасти являлись причиной ожившей поверхности черной воды. Что-то живое двигалось там. От накативших мыслей по спине проскочил холодок, а к горлу подобрался ком.

Вода, будто ожив, забурлила, пузырясь. И тут, среди этой бушующей стихии, я увидел едва уловимые перекатывающиеся темно-серые тела, рассекающие мутную гладь. Что-то тяжёлое и достаточно массивное с плеском шлепнуло по воде, нырнуло.

Я осторожно, стараясь не выпустить запястье цыгана, продвинулся еще немного ближе к провалу. Возможно, это было с точки зрения здравого смысла совершенным безумием или полным идиотизмом, так как я рисковал сам свалиться в пропасть. Составлять компанию притаившимся под толщей воды тварям не хотелось. Но в этот момент я не особо думал об этом. Нужно было вытаскивать здоровяка из сложившейся ситуации!

Я всем своим нутром ощущал, что с каждой падающей крупицей в песчаных часах теряю контроль над этой самой сложившейся ситуацией. Вес здоровяка был слишком уж большим. А если бы я хоть чуть-чуть усилил хватку кибернетической руки, то цыган остался бы с переломами лучевой и локтевой костей.

Стараясь не переусердствовать, я крепко, с особой нежностью обхватил жилистую руку Гожо и аккуратно потащил наверх.

– Ну давай же, Гожо… – Прокричал я. – Держись!

От неимоверного физического напряжения в ушах застучала кровь, бесконечный скрежет вдруг превратился в едва уловимый гул. Зато я четко слышал каждый удар своего сердца, ощущая нарастающую внутреннюю дрожь.

Я почти втащил его наверх. Но почти – не считается. Мощный удар чем-то твердым пришелся в правый бок. Боль, не так давно затихшая в ребрах, вспыхнула с новой, увеличенной в десятки раз силой. Я взвыл не хуже того маниса. Боль отключила разум. И почти спасенный цыган с силой потащил меня вниз. В плечо словно вонзили раскаленную кочергу. Слава Создателю, что я не разжал хватку. Гожо по-прежнему висел над пучиной бурлящей воды, громко ругаясь. А я приложился лицом о проржавевший металл, что и спасло меня от падения. Зияющее жерло провала было не большим, но теперь, раскорячившись…

В глазах резко вспыхнули искры. Ко всем имеющимся болячкам добавился свернутый нос и пара выбитых зубов, которые я тут же выплюнул вместе со сгустком крови.

Удар повторился снова. Да кому там, в конце концов, неймется?

Осталось единственное средство. Пусть не такое эффективное, но вполне надежное. Я, правой рукой нащупав рукоять, обнажил длинное и острое как бритва мачете. Славная вещица, некроз вам в печень! Стал бить наотмашь, быстро, хаотично, но слепо. Как тот дровосек, будь он неладен!

Да и как я мог разглядеть врага, когда глаза заливала липкая и очень теплая кровь. Да и голову мне приходилось использовать как точку опоры, чтобы не свалиться.

Все же вышло. Кто-то надо мной, всхлипнув, застонал.

С трудом разлепив глаза, я умудрился, неимоверно скосив их, все же разглядеть нападавшегоИм оказался один из троицы кетчеров, тех, что перекрывали нам проход. Вид его был неважный, да же очень. Он, припав на колени, придерживал обеими руками живот. Между трясущимися пальцами сочилась кровь. Изо всех сил бандит пытался удержать рвущиеся наружу внутренности. Полные ужаса глаза уставились на меня. А на лице читался один, но очень важный вопрос: как?

А вот так, мой юный друг! Знай наших! Конечно, в угаре чего только не натворишь, но уж больно обстоятельства складывались нехорошие. Да тут ты еще, как дождь на голову.

К проблеме, в виде повисшего на моей руке цыгана, добавилась еще одна. Дергающееся в предсмертных судорогах тело кетчера повалилось на меня, стараясь втолкнуть в проем.

– Брось меня, монах! – Прокричал цыган.

– Не-eт! – Прохрипел я, стараясь не завыть от боли.

– Брось!

Я ничего не ответил, чувствуя, как мое тело под весом смертника впихивается в зияющий проем. Ещё немного и мы окажемся в воде. Сил держаться, больше нет. Падать-то не страшно. Плаваю я хорошо, правда нынешнее состояние ободряет мало, но вот страшные твари, которые обитали в воде, сильно уменьшали мои шансы на спасение.

Я не успел сообразить. Титановая пятерня разжалась, а мое тело стало вваливаться в проем.

Остановить падение я уже не мог.

Миг.

Темная вода стала приближаться с бешеной скоростью. Вдруг водная поверхность вздыбилась, раскрывая свои объятия, будто любящая мать. Удар. Сильный, зубодробительный. Холодная муть поглотила, мигом вымочив до нитки.

Что-то свалилось сверху, втолкнув меня глубже. Проклятый кетчер.

Эхо раздающихся всплесков. Бурлящая вода. Я раскрыл глаза, но кроме кромешной тьмы ничего не увидел. Тьма была повсюду, она заволакивала меня, таща в омут. Эхо, хаотично блуждающее рядом, затихло. Звук всплесков остался где-то высоко. Наступила тишина. Пугающая, загробная. Я почувствовал, как меня пробирает озноб. Словно стальным кольцом сжало виски. Сердце в груди заколотилось в безумном ритме. Все это, как показалось мне, длилось вечность. Потом толща воды, по всем законам природы, вытолкнула меня на поверхность. Раскрыв рот, я судорожно пытался вдохнуть живительного воздуха.

После блаженной тишины, царившей под водой, на меня обрушилось множество звуков: всплески, рёв, гул, крики. И этой какофонии не было предела.

Очередь пробороздила воду, вскипевшую мелкими фонтанчиками, в паре локтей от меня. Стрелял Гожо. Каким-то образом не промочив автомат, здоровяк поливал пулями неведомую зверушку. Одновременно послышался страшный рёв. Цыган расстрелял весь рожок в неуклонно приближающееся существо.

Подстреленное существо, вздыбив слева от меня столб воды, взметнуло вверх свое удлиненное, лишенное конечностей тело. Свинцовые пули раздробили плоскую башку твари. Кроме раскрытой пасти, покрытой множеством острых зубов, вокруг рта венцом располагались щупальца, которые, усаженные несколькими рядами сильных присосок, представляли собой мощную мускулатуру. Я оцепенел. Ужас сковал моё тело, не позволял даже пошевелиться. Тварь, несмотря на ранение, продолжала свой бросок, закружилась вокруг меня, обвив кольцами своего тела.

Существо умирало, но гонимое внутренними инстинктами продолжало сжимать свою хватку. Дыхание перехватило. Боль в груди усилилась. Кашляя и проклиная все на свете, я вцепился в венчик щупалец левой рукой. Они тут же обвили кибернетическую руку и потянули к пасти. Острые зубы клацнули о титановые кости. Кольца ее тела сжимались. Еще немного, и тварь раздавит меня, ломая кости.

За долгое время тренировок в храме Ордена Чистоты я навсегда запомнил одно простое правило: ни при каких условиях не выпускать из рук оружие. Вот и сейчас в моей сведенной судорогой руке поблескивало острым лезвием огромное мачете. Мышцы застыли от холода. Клацали зубы, выбивая барабанную дробь. Сильнее обхватив левой рукой сопливые щупальца водоплавающей твари, я правой засадил ей мачете в тулово, прямо под челюсть, по самую рукоять. Широкое, но достаточно острое лезвие легко вонзилось в плоть амфибии и, благодаря длине клинка, без труда вышло с другой стороны.

Амфибии мой выпад пришелся не по вкусу. Сначала она попыталась выжать из меня все соки, усилив и без того смертельную хватку. Я, хрипя, провернул рукоять мачете, причиняя твари новые болевые ощущения. Тогда раненая и взбесившаяся речная хозяйка забилась в страшных конвульсиях.

Началась тряска. Тварь извивалась, то взметаясь вверх, то падая вниз. Вода бурлила. Перед глазами давно проносились мириады разноцветных пятен и пузырей. Все шло кругом. Меня пару раз вывернуло наизнанку. Казалось, этим безумным взлетам и падениям не будет предела.

Тяжелее всего переносились бесконечные погружения под воду: бестия отлично чувствовала себя там, надолго задерживая дыхание, в то время как мои способности подводного плаванья, несомненно, сильно уступали. Еще немного, и легкие просто разорвутся на части от недостатка кислорода.

Я действовал на автомате, вновь и вновь всаживая мачете в тело твари. Она металась из стороны в сторону, понемногу затихая. И вот она забилась уже в предсмертных судорогах. Теперь все закончилось, и я с трудом выбрался из ее объятий. Мертвое тело речной твари пошло на дно.

Стараясь удержаться на плаву, я изо всех сил стал грести одеревенелыми конечностями к берегу. Во тьме мне удалось разглядеть мигающие огоньки ночного города Старателей, и теперь я не сомневался в своем направлении. Буйство водных мутантов прошло, гладь на воде устаканилась.

Стоп, а где здоровяк? Жуткие мысли забились в голове. Так, только без паники. Сейчас главное до берега дотянуть, а там осмотримся, отдышимся и разберемся. Не кричать же на всю округу! Мне сейчас только охраны с ее чутким вниманием не хватало.

Глава 20. Знамение

Грести получалось плохо. Глотая противную, пахнущую мазутом воду и ругаясь, на чем свет стоит, мне все же удалось достигнуть берега.

Я, скребя титановыми и скрюченными от холодной речной воды пальцами, попробовал вскарабкаться на крутой, осыпающийся мелкими камнями берег. Хотя назвать его берегом я бы не взялся. Мои пальцы упирались в отвесную стену, вымытую водами. Вот такой вот обрывистый склон. С трудом подавив в себе вскипающие нотки истерики, я остановился. Под ногами было достаточно каменистое дно. Перевел дух, стараясь вдыхать как можно глубже. Иногда эти нехитрые дыхательные упражнения помогали сосредоточиться.

Огромная конструкция великана моста находилась по правую руку. Тот факт, что это старое строение осталось стоять, пусть и частично обвалившись, радовал. Весь гужевой транспорт, сендеры, самоходы и мотоциклетки, находившиеся на мосту во время вспыхнувшей суматохи, так и стояли темными тенями. Некоторые полыхали огнем, другие частично провалились в зияющие проемы. Какого-либо движения людей не замечалось. Контрольно-пропускной пункт уцелел, но и там была тишина. Не повезло сторожевой постройке – маленький домишко пожирали голодные языки пламени. В светлое ночное небо поднимались клубы черного дыма. Выходит, что толпе удалось пробить брешь в обороне, и теперь с дикими криками и возгласами она штурмовала улицы городка. Над недавно спавшим Городом Старателей вовсю слышались выстрелы, шум и гам. Разгневанная толпа пришла в ярость, и теперь их злости не было предела.

Тело лихорадочно трясло, и остановить эту тряску было невозможно. Съежившись, я принялся растирать ладонями плечи и бедра, подпрыгивая на месте. Потом, немного отдышавшись, с превеликой нагрузкой переставляя тяжелые непослушные ноги, стал ползти вдоль крутого склона, выискивая в этой непреступной стене хоть малейшую прореху. Как назло, прорех негде не было. Стена представляла собой одну сплошную громаду из глинистой почвы с вкрапленными в нее каменными глыбами.

Воды было по колено, поэтому каждый шаг становился настоящим испытанием. Главное – не упасть, не потерять сознание. Не хватало так глупо погибнуть, нахлебавшись мазутной водицы.

Дрожь усилилась. Боль во всем теле стала привычной и почти неощутимой. Мое тело замерзало в холодной воде. Стук сердца почти не ощущался. Я задыхался, то и дело глубоко вдыхая пропитанный гарью воздух. Ноги отказывались держать, каждый мускул ныл. За эти дни я с лихвой перебрал моральный и физический лимит своего тела. Уж слишком много испытаний на прочность выпало за последнее время.

– О, Создатель, как хочется спать!

Перед глазами все поплыло. Я выставил руку и уперся в одну из торчавших каменных глыб. Внимание потупилось, а сознание растворялось в пенящейся у ног воде. Вляпавшись спиной в отвесную стену проклятого берега, я потихоньку сползал, погружаясь в черную муть…

… Изнуряющая жара.

Разлепить отекшие веки не удалось, их будто склеили. С трудом и тихим всхлипом пересилив обжигающую боль, мне все же удалось раскрыть глаза. Взгляд отрешенно уставился в прозрачную синеву неба. Синеву? Ведь была же ночь!

Липкий пот покрывал все тело мелкими бусинками. Грудная клетка вздымалась вверх и отпускалась вниз в такт тяжелого дыхания.

– Где я? И почему так муторно? – Вырвалось почти беззвучно из нутра.

Я лежал в клочковатой, покрытой слоем пыли траве, образующей маленький островок растительности на теле испещренной трещинами и рытвинами рыжей земли. Высоко в безоблачном небе жарило яркое солнце, отчего нагретый воздух над землей заметно подрагивал. Надо мной назойливо жужжал рой мух, поочередно норовя приземлиться на лицо и заползти в ноздрю. Некоторые слишком обнаглевшие мушки сновали по высохшим и потрескавшимся губам. Пришлось шумно фыркнуть. Невольно скрутило желудок в спазме, за ним последовал рвотный рефлекс. Я перевалился на бок, сотрясаясь в громком кашле. Сплюнув вязкую, противную слюну, кое-как вытер ладонью подбородок. Движения давались с трудом. Боль тысячами острых игл пронзала мышцы. Стиснув зубы, я прикрыл припухшие веки. По щеке одиноко скатилась слеза, а в груди защемило.

Я потихоньку, стараясь не совершать резких движений, приподнялся на мослы, огляделся. Кроме бескрайней степи и колышущегося воздуха, ничего не было.

Как же хочется пить! Я ощупал себя всего, но так и не наткнулся на фляжку или еще что-то похожее. Даже ржавого ножа, нет, не говоря уже о провизии. Отлично, просто отлично!

Где я, мутант побери? В какую дыру в этом Создателем забытом мире меня забросило?

Рев двигателя вернул меня в реальность. Реальность ли? Плюясь сизым выхлопом и монотонно подвывая на большой скорости, оставляя за собой жирный след клубящейся пыли, в мою сторону направлялся сендер. Сендер?! Я не поверил своим глазам, старался лишний раз не моргнуть. В душе посилились нотки сомнения: ни мираж ли это? Приподнявшись, я взметнул вверх конечности и стал размахивать ими. Из раскрытого рта, вместо крика, вырвался скрипучий хрип.

Сендер направлялся ко мне. Его подкидывало на буераках, но надежные амортизаторы справлялись с нагрузкой, и машина, не сбавляя скорости, подкатила вплотную. В голове промелькнула мысль, что сейчас сендер на всем ходу, не сбавляя оборотов, налетит на меня, наедет крупным протектором, оставив после лишь раздавленное тело.

Протяжно пискнули тормоза, и на уровне глаз, всего-то на вытянутую руку от меня, появился крепкий, сваренный из толстых труб бампер. Со скрипом кто-то выбрался из-за руля. На испещренную трещинами землю спрыгнул рослый человек. Шагал он грузно и как-то неуверенно, словно его пошатывало от изрядной доли выпитого алкоголя. Я потянулся к поясу. Рука машинально пошарила по бедру, и не найдя оружия замерла в нерешительности. Диск солнца спрятался за широкоплечей фигурой, нависшей надо мной в чудаковатой шляпе.

Что-то в нем показалось мне знакомым.

Ноздри щекотал до боли знакомый запах. От незнакомца веяло смертью. Я хорошо помнил этот запах, некогда стоящий над всей Пустошью. Самый стойкий из всей коллекции запахов последних времен. Черных, страшных времен. Сладкий запах тлена.

По спине проскочил холодок. Я невольно поежился. В том, что передо мной стоит мертвый человек, я не сомневался.

Вонь гниющей плоти. Если бы в желудке что-то имелось, меня бы сейчас вырвало прямо на разлохмаченные до дыр сапоги незнакомца. Но, как говорится, пронесло. Откашлявшись, я попытался разглядеть мертвеца.

По загривку снова проскочил холодок.

Облаченный в разлохмаченную полурясу, подпоясанную широким кожаным ремнем, в лоскутки, которые когда-то составляли штаны, и в уже упомянутые дырявые сапоги, незнакомец больше походил на фермерское пугало. Насторожило распятье, висящее на тесьме. С него на меня смотрел прибитый огромными гвоздями к деревянным столбам мутант.

Орден?

Обтянутые высохшей кожей ребра вздымались как кузнечные меха, местами между ними зияли дыры, сквозь которые наружу выползали проворные жучки, мокрицы и прочая живность. Полусгнивший скелет, ходячий труп, вольготно разъезжающий на машине, стянул с головы широкополую шляпу. Пол-лица у мертвеца отсутствовало напрочь, местами лишь торчали обломки белесой кости, когда-то составляющей череп. Зато вторая половина лица сохранилась неплохо. Из чернеющей глазницы на меня смотрел красный глаз. Остатки кожи на лице сильно сморщились, из-за чего желтые зубы выглядели угрожающе, словно их обладатель оскалился, что твой панцирный волк. На висках и макушке пучками торчали светлые волосы.

– Рид? – С осторожностью спросил я, чувствуя, как волосы на голове встают дыбом. А ведь это благодаря мне он сейчас такой красивый.

– Там, помоги… Там… – Протянул мертвец, указывая куда-то вдаль за мою спину. Я не решался повернуться.

– В твоих руках судьба Пустоши… – Мертвый Рид, высушенный как мумия, указывал вдаль. Его трясло.

– Что? Рид! – Я громко кричал, поневоле поворачиваясь в указанном направлении.

Над мертвой равниной, от горизонта до горизонта, царствовала тишина. Пугающая, мертвая тишина. Никаких признаков жизни. Ничего.

Вдруг что-то произошло. Там, где небо сливалось с линией горизонта, над исковерканной и опаленной безжалостным солнцем землей поднимался столб пыли. Колоссальный столб. Он быстро разрастался в размерах, отдаленно напоминая бурю в пустыне. Погода резко ухудшилась. Взбесившийся ветер налетел шквалистым порывом, свалив меня с ног, взмывая к небесам тучи клубящейся пыли. С трудом приподнявшись на локтях, я осознал что ни сендера, ни мертвого Рида уже нет. Они испарились в беснующейся мгле. Не дожидаясь, когда буря проглотит меня, я закрыл глаза…