Отступник

***

Я вскочил, покрытый холодным, липким потом. Сердце бешено колотилось, выбивая барабанную дробь, готовое в любой момент вырваться из груди. Перед глазами плясали феерии разноцветных пятен, то выстраиваясь в ровную линию, то закручиваясь в спираль, а то и вовсе разлетаясь в разные стороны. От иллюзорных представлений голова пошла кругом. Я, сильно зажмурившись, повалился обратно. Где-то высоко надо мной послышались голоса.

– Чего, баб Нют, энто с ним творится? – Вопросил тонкий девичий голосок.

– Чего-чего. Вырвался отрок из лап мертвых! Оставили духи окаянные в покое. – Проскрипел, как несмазанная дверная петель, голос старушки. Потом, немного прокашлявшись, бабка продолжила: – Ты, Матрен, чем зазря отрока разглядывать да глазками своими пожирать, лучше бы отварила корня «девяти сила симбионта», да дров в печь подбросила. Вон, погляди, одни угли остались!

– Ну баб Нют! Можно я тут еще немного? – Взмолилась девица. А голосок-то какой приятный!

– Эх, девки, девки! Дуй отсюда, покуда батьку твоего не созвала. Ишь, удумала она тут в гляделки играть. Брысь! – Бабка проскрипела еще громче, и в знак своей угрозы громко топнула ногой.

– Ладно-ладно, все, ухожу! Баб Нют, только… – Девица немного замялась. – Будь так добра, батьке не сказывай ничего. Лютый он больно в последние дни, еще плетью забьет. Как управителя в граде люд дикий убил, так батька вовсе озверел, не хуже речной змеи.

– Ладно, ступай. – Старушка раздобрилась.

Ничего себе! Новость о том, что взбунтовавшийся народ казнил Старого Хмуря ничуть не расстроила. На все воля Создателя. Но зато вспыхнувшее любопытство хоть одним глазком взглянуть на девицу, которая собралась упорхнуть, сильно насторожило. Стараясь не привлечь к себе внимание, я открыл глаза.

В темной, плохо освещенной керосиновой лампой комнате находилась совсем древняя сухая старушка и молоденькая девушка. Девица, смущаясь и пряча взгляд в пол, теребила в руках кусок ветоши. Она неумело скрывала от пристального взора старушки багровеющий на щеке румянец. Облаченная в длинную самотканую рубаху, больше походившую на бесформенную хламиду, девица, махнув длинной русой косой, выскочила в невысокую дверь, та лишь устало скрипнула вслед.

Старушка, сутулясь и заметно похрамывая, подошла к моей лежанке. Склонилась надо мной и ее морщинистая рука коснулась лба. Я напрягся, посильнее зажмурив веки. Несвежее дыхание обдало лицо. Старушка что-то запричитала, но распознать в этой бесконечной ахинее какие-то слова не получалось. Неужто заклинания какие-то читает?

– Зачем, отрок, спящим прикидываешься? Али ведуньи боишься? Ты, мил человек, глазки-то свои открой. Я обряд проведу. Души, мучающие тебя, прогоню. Раздобрю их, пусть отдыхать идут. Да тебе от этого легче станет. Вижу, мучают они тебя, живую силу из тебя сосут. Того гляди и сляжешь скоро.

Разлепив глаза, я взглянул в покрытое множеством морщин лицо. На меня устало смотрели серые, покрытые белесой пленой глаза.

Слепая что ли? Как она сказала? Ведунья!

Однажды я слышал от странствующих перевозчиков о селениях рыбарей и об их ведуньях. Они вроде кочевых шаманов. Имеют дар общаться с духами, хорошо разбираются в лечебных растениях и могут предсказывать судьбу.

Рыбари? Значит, я в поселке у реки. Осознание того, что я жив и почти здоров безумной волной нахлынуло на меня, погружая в пучину радости с головой. Как не крути, а жить хотелось.

– Спасибо, мать! За все спасибо! – Выдавил я из себя. Голова снова пошла кругом. Сглотнув тугую слюну громко закашлялся.

– Энто ты не меня благодари, а рыбарей наших, что за рыбой пошли. Энто они тебя из тины вытащили. Говорят, немного бы задержались и не стало бы тебя. Там вокруг, уже во всю речная змея крутилась. Знаешь, что такое? – Ведунья внимательно взглянула мне в глаза.

Только открыв рот, что бы рассказать о схватке с амфибией, я запнулся, так и оставшись с раскрытым ртом.

– Ведаю я, что убил ты речную змею, дух ее тебя обвивает.

Волосы на моей голове встали дыбом. По спине пронеслась орда неуправляемых мурашек, а дыхание заметно участилось.

– Дух речной змеи, овивающий воина, это хороший знак. Теперь ее душа оберегает тебя. – Сказала старушка. Она поднесла указательный палец к моей груди и больно ткнула. – Но это не все, что я чувствую. В тебе есть какая-то сила. Возможно, однажды ты сможешь ей воспользоваться. Только помни: это страшная сила, ты ею должен управлять, а не она тобой.

– Что за сила? – Удивленно и с некоторой опаской спросил я.

– Всему свое время, отрок. Мы не властны над временем!

Бубня себе под нос, ведунья подобрала лежащий рядом со мной витиеватый корень. Сжала его сухими ручонками и вскинула вверх, прямо к потолку. Сотрясая этой деревяшкой воздух, принялась выплясывать странный танец. Ритуал продолжался какое-то время. Ведунья то громко кричала, то переходила на шепот. Падала на колени, приклоняя седую голову.

Чувствуя, как тяжелеют веки, я провалился в неспокойный сон.

Глава 21. Барин

Когда я снова разлепил глаза, в комнате было темно. Небольшой проем окна закрывали деревянные ставни, покрытые витиеватым узором. По-прежнему тихонько коптила керосиновая лампа, едва освещая темное помещение. Комната была хоть и одна, но вполне просторна. Конечно, не покои Киевской лавры, но вполне уютно. В центре возвышалась аккуратно выложенная из древнего красного кирпича печь – массивная с широкой лежанкой. Печь тут использовали для приготовления пищи и обогрева помещений. Вот и сейчас я отчетливо ощущал исходящее от неё тепло. В топке, на тлеющих углях, возвышался подкопченный черной сажей котелок, от которого по всему помещению распространялся манящий запах варева. Что же, самое время отпотчевать хозяйскими харчами.

Лениво почесываясь, шлепая босыми ногами, я устремился к котелку. Предательски, с особым рвением заурчало в животе. Тихо, дружище, вот она, стоит только руки протянуть.

Наспех проглотив пару отваренных клубней каких-то неизвестных мне овощей, я немного утолил вспыхнувший голод.

Скрипя старыми половицами под ногами, вернулся к лежаку, заботливо сооруженному на широкой деревянной скамье.

Проглоченная пища уютно согревала желудок. По всему телу расплылась волна блаженства. Я, поглаживая тощий живот, снова повалился в объятие теплых шкур.

Лепота, да и только!

Радовал тот факт, что впервые за последние дни мне удалось нормально выспаться. И, в общем-то, поправить подорванное перипетиями судьбы здоровье.

Правда, еще был неизвестен статус моего содержания в этой бревенчатой избенке. Гость я, или пленник?

Поживем, увидим! Нечего зря вперед повозки с разгневанными манисами лезть. Перед глазами всплыли картинки мечущихся во вскипевшей ярости манисов, раздавленные тела, кровь, крики раненных и хруст ломающихся под весом тяжелых рептилий костей. Картинка мелькнула перед глазами настолько отчетливо, что я ощутил холодок, пробежавший вдоль позвоночника.

Так только спокойно. Блаженство и покой, витающие надо мной, вмиг растворились. На смену им пришла тревога и ощущение беспокойства.

Как там ведунья сказала? Всему свое время, отрок.

Внутри, где-то глубоко в душе что-то сильно кольнуло. Я вцепился пальцами в космы грязных волос и сполз с теплого лежака на пол.

За все это время я и на локоть не продвинулся к своей главной цели – спасению малышки Кэт. Ко всему прочему добавилась новая проблема – пропал здоровяк, и где его искать я не знал. Мысль о том, что цыган погиб во время схватки с водными чудовищами, я зарубил на корню. Оставалось одно – нужно расспросить тех ребят, что подобрали меня, на предмет возможного появления персоны Гожо на горизонте видимости.

За дверью послышались тяжелые шаги. Кто-то завозился с замком.

Все же пленник! Мутанта вашего!

Довершить вспыхнувшую под черепной коробкой мысль не удалось. Дверь жалобно скрипнула, и в полумрак комнаты вошли два рослых бородача.

Крепкий малый с взглядом стервятника подошел вплотную. Тяжелый взгляд уперся в меня, просвечивая насквозь. Помахивая руками с огромными кистями, к нашей компании подтянулся второй бородач, небрежно бросив мне широкую рубаху, довольно чистую и пахнувшую свежестью.

– Надевай портки, и рубаху, вот, прикинь. И не брыкайся, а то в бубен получишь. К Барину тебя отведем, базары правильные решать.

В ноздри ударило вонью немытых тел и «свежестью» гниющих зубов.

Оба верзилы из вооружения имели огромные тесаки на поясах, покоящиеся в необъятных ножнах и грузные дубины. Против таких аргументов сильно не поспоришь.

– К Барину, говоришь? Ну, к Барину, так к Барину!

Я быстро оделся, запоясался ремнем. И только сейчас заметил, что вместо распятия на тесьме висит ломоть какого-то корня. И чего это ведунья удумала? Ладно, пусть пока повисит, не до него сейчас.

– И что, долго будешь стоять, как каменное изваяние? – Пробасил один из бородачей.

– Да все уж. Готов я, так сказать, к труду и обороне!

– Тогда пошли, незачем понапрасну Барина гневить! – Подытожил другой.

И я последовал вслед за рослыми конвоирами. Ну, а как мне их еще обозвать? Так и есть – охрана!

Выйдя за широкоплечим «вонючкой», громко побрякивающим связкой ключей, я оторопел. Под ногами задрожало. Вместо привычной песчаной землицы, взгляд уперся в добротно сделанный мосток из бревен, аккуратно связанных между собой крепким канатом. Под грузным телом здоровяка мостки задрожали еще сильнее. Рука на автомате, во избежание потери равновесия, коснулась натянутого каната, плетенного из тростника и при этом пропитанного чем-то жирным и черным.

Все четыре крепких сруба с высокими двускатными крышами, соединенные между собой дощатыми мостками, своеобразным фортом возвышались над спокойной гладью мутной воды. Каждое строение стояло на мощных сваях, концы которых уходили глубоко в ил. Больше десятка опор под каждой избой! Бревна, из которых были срублены избы рыбарей — толстые, прочные, почерневшие от сырости, таких в местных окрестностях днем с огнем не отыщешь. А тут целый укрепленный форт возвели! Молодцы. Вон и изгородь на берегу из бревен с заточенными концами поставили. Укрепились отлично, с умом к делу подошли. С реки никто не подберется – это стихия рыбарей. А от внешних «нежданных гостей» всегда изгородь защитит.

От крепкого домины, где мило содержали меня, через перекинутые мостки мы добрались до соседствующего здания – точно так же устроенного, словно брат-близнец. Чуть дальше – третий дом, а за ним и четвертый. Вместе они образовывали квадрат, в центре которого, покачиваясь на отблескивающей масленой чернотой жиже, покоилось длинное, проржавевшее насквозь плавучее средство с покрышками, навешенными на боковинах. На борту посудины три оборванца в брезентовых куртках поправляли плетеную из тонкого металлического троса сеть. Видимо, готовились к выходу. Там же покоились огромные багры. Оно и правильно – ту рыбешку, что в реке водится, только этой сетью и остановишь. А лучше еще для пущей уверенности из обреза крупной картечью в башку с мерзкими щупальцами шмальнуть.

У входа в избу крутилось пара женщин неопределенного возраста в серых хламидах. Подойдя вплотную, я заметил, что женщины не просто топчутся у входа, а в поте лица, не разгибая спинушки, законопачивают зияющие щели между бревнами мхом.

Фыркнув что-то на женщин, один из бородачей лениво постучал в низкую дверь. Воспитанный, однако! В небольшое оконце, отварив прочную раму, высунулась помятая рожа с оспинами на широком носу.

Ты глянь! То ли выпендриваются, мол, по уставу живем, то ли и впрямь уж слишком строг их Барин.

– Степан, отворяй калитку! – Прогудел один из конвоиров.

– Хлопцы ужо и с гостем возвратились! Энто мы мигом! – Помятая рожа Степана быстро исчезла в чреве избы.

Дверь, не издав ни малейшего скрипа, отварилась, и покрытый оспинами широкий нос Степана, словно вынюхивая что-то, высунулся наружу. Поводив носопыркой по сторонам и убедившись, что все в полном порядке, Степан жестом пригласил проходить в избу. Хотя, собственно, что должно было быть не в порядке? Они же на своей территории.

В спину ткнули, причем приложились уж очень сильно. Дубиной что ли?

– Двигай! – Пробасил «вонючка».

В отличие от моей темницы, тут было светло – коптя потолок, горело сразу четыре керосиновые лампы. В центре комнаты возвышался колченогой стол, за которым восседал рослый мужчина средних лет, но с уже достаточно припорошенной сединой головой и тяжелым взглядом из-под пышных бровей. Мужик погладил такую же седую бороденку и жестом указал двум бугаям остаться за дверью. Степан бесшумно проскользнул в проем и исчез где-то за огромной печью. Рядом с седым сидел краснолицый, уже раздобревший от выпитого мужичок – обладатель изрядно ожиревшего тела и двойного подбородка. Толстяк был гладко выбрит, и его лицо при свете лам поблескивало потом. Он тяжело дышал, то и дело обтираясь огромной ветошью, лежавшей рядом, на скамье.

– Ну, проходи, мил человек, гостем будешь! Вон, падай туда. – Седой указал на крепкий табурет, приставленный к столу. – В ногах правды нет! – при этих словах Седой изобразил на суровом лице подобие добродушной улыбки. – Вот только этой самой правды нет нигде. Да люди умные говорят, что и до Погибели ее особо не наблюдали. Не любят люди правды. Боятся ее, как огня, а то и того хуже. А вот по мне лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Так что, мил человек, неправду я за версту чую, и раскусить твою ложь смогу, уж поверь.

Я присел за стол, всматриваясь в лицо Седого. Оно выглядело усталым и каким-то осунувшимся. Под глазами выпирали мешки, кожа лица была высохшей, будто ее обладатель натянул маску. Зато глаза светились энергией и неведомой силой.

– Ну, так что привело тебя в Городок Старателей? – Седой вопросительно взглянул на меня.

– Дела есть, только не тут, проездом я.

– То есть? Ты хочешь сказать, что ты не с этими? – Седой прищурился, его глаза блеснули не добро.

– А то и есть, что я не с тем народом, который в городке управителя ухлопал.

Седой растеряно мотнул головой.

– Так вот, мне эти дела ни к чему. – Продолжил я. – На Мост мне надо, а тут такая заварушка на переправе. И что за эпидемия страшная такая?

– Допустим, правду ты говоришь. Теперь что думаешь делать? – Седой, игнорируя мой последний вопрос, задал свой.

– А что тут думать? Товарища своего искать надо, вместе мы через переправу пройти хотели. – Тут я не упустил шанса. – Может, кто из ваших рыбарей видел его? Рослый такой цыган со следом ожога на лице.

Седой напрягся, вытянулся, сжал кулаки.

– А звали цыгана как?

– Гожо.

– Гожо говоришь? Вот цыганское племя!

– Вы знакомы?

– Еще бы! Вот Гожо, ай да сукин сын! Дык, когда-то он мне помог в этом городишке подняться! Что же, друг моего друга и мне друг! – С этими словами Седой, отодвинув крепкий стул с резной спинкой, поднялся и протянул мне руку. – Меня Барином кличут, рад знакомству.

После этих слов напряжение в комнате пропало. Из-за печи высунулся Степан, шмыгая широким носом, водрузил на стол вкусно пахнувшие яства и початый бутыль мутноватой горилки. Добавил к уже имеющимся на столе кружкам еще одну, адресованную мне и с особой аккуратностью разлил огненную жидкость.

А дальше мы пили, ели и очень долго беседовали. Из разговора с Барином я узнал многое о его жизни. В городе он был не последним человеком, а вполне уважаемым горожанином. Завязав с криминалом, стал известным предпринимателем и зажиточным торговцем, который был вхож в ближний круг самого управителя. Как и многие, он исправно платил налоги и щедро отстегивал на содержание наемной охраны. И в отличие от многих других, ставил все свое сбережение на развитие поселка рыбарей, видя в торговле речными продуктами будущее своего дела с достаточно надежным доходом. А посему, когда в городе начались неурядицы, он и его приближенная свита, состоящая в основном из амбалов, вроде тех двух бородачей, отправился сюда, за возведенную по его приказу изгородь. Конечно, он не отрицал, что влиятельная знать городка назовет его, честного торговца Барина трусом. Но в тот момент, когда в городе шли ожесточенные бои, а вместо разъяренного и озлобленно народа на улицы хлынули профессиональные наемники, выбора особо не было.

Сидящий рядом с Барином толстяк оказался одним из членов совета общины, назвавшийся Серьгой, который в полной уверенности заявил, что в городе вовсе не спонтанно было организованно восстание. Что это, скорее всего, хорошо спланированная акция, нацеленная в первую очередь на смену власти. И даже более чем уверен, что это дело рук одного из приближенных к Старому Хмурю советника – Григория. Со слов толстяка было понятно, что этот Григорий давно баламутил в светском пруду Города Старателей воду, устраивая козни и плетя интриги. Такие кадры на все готовы, лишь бы желанную власть в свои ручонки заполучить.

И вроде бы все мне было понятно, обычный внутренний переворот, если бы не одно «но». В повествовании Серьги замаячил один тип, который не раз появлялся в городе в сопровождении кочевого мутанта. То-то и меня эта новость напрягла. Волк! Проклятый интриган запустил свою машину. Найдя нужного человека в лице Григория, он устроил переворот, завладев городом. Оно и понятно – логово доктора Губерта разгромлено, надо же где-то себе базу устраивать. А в Городке Старателей уже и без него все устроено, надо только правильное движение сделать и все. Тут тебе и возможность всем сильным конкурентам показать свое потаенное оружие. Нате вам, так сказать, попробуйте. Что, собственно, он и сделал, подбросив проклятый вирус в небольшом городишке Кевок, воспользовавшись сложившимся положением.

Глава 23. Засада

Отряд, наскоро собранный из отважных рыбарей и мордоворотов Барина, направлялся вдоль узкой улицы, шаг за шагом, невольно изучая серые развалины, что исполинами возвышались над сетью загаженных трущоб. Те, ощетинившись арматурой, злобно встречали непрошеных гостей, всматриваясь пустыми глазницами окон. Многие из присутствующих тут зданий, в основном в два, а то и в три этажа, казались слишком уж ветхими, рядом с которыми было страшно проходить. Часть завалов были разобраны. Как объяснил Афанасий, это работа старателей. Вот только вместо ценных находок на свет вырыли новый очаг заразных заболеваний, тлеющих под завалами. Из-за чего через некоторое время, убедившись в том, что это пустой труд и кроме страшных болезней ничего не найти, работы были прекращены. Пару совсем свежих завалов, те, которые обходить уже не было сил, пришлось преодолеть, перебираясь через них чуть ли не по-пластунски. На это уходило слишком много времени, и тогда Афанасий начинал отчаянно ругаться сквозь зубы и подгонять остальных пинками. Раздирая пальцы, отряд отчаянно преодолевал препятствия.

Все понимали, что ругается командир не зря, ведь время предательски играло против нас. При этом цена за наше опоздание была слишком велика. Гожо и несколько рыбарей, среди которых был и сын Афанасия, оказались в плену у хозяина трущоб Гарика Шкуры, который перешел на сторону заговорщиков. Он тут был вроде местного царька, подмяв под себя всех местных обитателей. Впрочем, все и так спешили поскорее убраться из этой части района, где, казалось, поселилась сама смерть…

Ощущение, что кто-то следит за нами, усиливалось. В душе будто скреблись пустынные псы, без конца подавая сигнал об опасности. Я перевел дух, покрепче сжимая скользкое цевье автомата. Эта часть городка была не обжита старателями и находилась за оборонительной стеной, так что тут в основном обитали прокаженные, нищие, изгнанные и непринятые в общину, те, у кого за душой не было и гроша. Здесь часто вспыхивали очаги заразы. Земная лихорадка, словно властная хозяйка, не прекращалась ни на миг, хотя городская дружина вместе с монахами и отчистила эти места от мутантов. После того, как старатели усилием общины возвели вокруг своего городка бетонную стену, было решено убрать все внешние патрули – сказывалась скупость Старого Хмуря. Нет, конечно доходягам, выживающим тут, приходилось собираться силами и прогонять мутантов. Посему эта территория была вне каких-либо законов. Ни Орден Чистоты, ни кто-либо еще в сеть разрушенных трущоб не лез. И сколько тут проживало отщепенцев общества, никого не интересовало.

Часть зданий, где еще кто-то мог обитать, выглядели вполне крепкими, будто и не стали касаться их безжалостные жернова времени, зато от других – соседствующих – остались только воспоминания в виде огромных куч строительного мусора и полуразрушенных стен. Эти уцелевшие здания и образовывали какой-то островок, в котором еще тлела жизнь.

Афанасий поднял руку в согнутом локте, подавая знак остановки отряда. Несколько рыбарей, вооруженных самострелами, припав на колено, принялись контролировать проход во двор. Я остановился, чувствуя, что от постоянного напряжения немного трясутся ноги. Липкий пот мелкими капельками скатился по щеке, заплутав в густой бороде.

– Тихо! Дюже тихо! Не добре щось затеяв, Шкура? Хлопцы, дивитися в обидва! Не дай мутант, яка тварюка проскочить… – Афанасий громко сопел, то и дело водя стволом старенького карабина.

– Батька, глянь… – Раздался голос щуплого рыбаря в брезентовой куртке с накинутым на голову капюшоном. Его грязный палец указывал в жерло темнеющего прохода арки.

– Чего? Давай, хлопчина, глянь, що там творитися. Лише тихо! Без шуму! – Дал команду Афанасий, беря на мушку проем арки.

– Ща, батька, енто мы мигом! – Вложив в ложе самострела болт, рыбарь, сплюнув под ноги, направился к цели.

Я присмотрелся и среди витающих частиц серой пыли разглядел труп. Мертвец полусидел-полулежал, прислонившись спиной к испещренной от пуль стене. Что-то в нем показалось мне знакомым.

Рыбарь подошел вплотную и присел на корточки, тыча острием болта в давно остывший труп. После очередного толчка запрокинутая назад голова мертвеца чуть наклонилась и в запекшейся крови, покрывавшей лицо, я узнал того усача, что стоял у шлагбаума на проходной. Точно, это был тот самый часовой! Мертвые руки усача были скручены колючей проволокой, лицо и грудь – в запекшейся крови. Горло неестественно раззявлено от уха до уха глубоким разрезом, из которого вывалился черный язык. Серую шинель, в которой охранник расхаживал на переправе, сняли. Оно и понятно – негоже такому добру пропадать. А вот замусоленную рубаху вспороли вместе с брюхом, судя по всему, одним сильным движением острого ножа. Те, кто убивал охранника, зачем-то напихали ему в разрезанный живот пожухлую траву, которая теперь торчала кровавыми клочьями в разные стороны, словно набитое соломой пугало на полях Люберецких кормильцев. Рядом с трупом над кучей внутренностей зудели мухи. Часовой давно закоченел и его полуоткрытые глаза пустым взором наблюдали за подошедшим отрядом.

Рыбарь немного отстранился, и его тут же вывернуло наизнанку. Он громко закашлялся.

– Не правильно це, Микола хорошою людиною був. Треба його по людськи поховати… – Подытожил Афанасий, стягивая с головы помятую шапку.

– Треба, так треба… Ща мы мигом… – Нашелся рыбарь, отирая ладонью лицо. Его немного пошатывало. Я напрягся, пристально вглядываясь в окоченелое тело, чувствуя вскипающее во мне волнение и нарастающую тревогу. Рыбарь взялся трясущимися руками за плечи мертвого часового и потянул на себя, стараясь уложить тело на бок. Что-то щелкнуло, и тут же раздался взрыв, яркой вспышкой озарив стены погруженных в серую дымку зданий. Меня обдало жаром. Земля под ногами пришла в движение. Страшная сила врезала мне под дых, вышибая воздух из легких. Я, задыхаясь, повалился назад, видя, как мои ноги обгоняют меня и с силой тянут за собой. Видимо, я кувыркнулся назад или меня швырнуло взрывной волной, переворачивая в воздухе.

В голове промелькнула одна мысль: засада.

Припечатало меня о землю знатно. Я попытался подняться, ворочаясь на месте. Руки и ноги упирались в каменистые выступы и пожухлую траву. С трудом удалось встать на четвереньки. Сердце в груди выбивало набат, в ушах стоял звон, а перед глазами феерия разноцветных пятен вырисовывала замысловатые узоры.

Я нащупал ремень автомата и потянул на себя, при этом сильно разевая рот, то и дело часто жмурясь. Поднявшись на ноги, пошатываясь, попытался осмотреться. Картина была не из приятных. Осколками взорвавшейся гранаты посекло несколько рыбарей, тех, что оказались ближе к эпицентру взрыва. Теперь они громко кричали и стонали, стараясь отползти к укрытию в виде сгнившего остова какой-то техники. К ним бросились люди Барина, помогая раненым подняться и уйти за укрытие. Афанасия тоже зацепило. Из раны на лбу сочилась кровь, левая рука свисала плетью, а по плечу на куртке растекалось алое пятно. Его лицо побледнело, глаза налились кровью. Старший рыбарь, уложив цевье карабина на плоский камень, пытался контролировать дымящийся проем арки.

Теперь было ясно одно: под тело часового люди Шкуры установили взрывчатку или еще что. Профессионально, мутанта вашего, ничего не скажешь.

Я передернул затвор, проверил подсумок с рожками на боку и, что есть сил, метнулся к полуразрушенной стене, когда с крыш близлежащих зданий открыли огонь. Пули взрыли буравчиками землю, поднимая фонтанчики. Одна из пуль угадила в стену, вырвав бетонный осколок, который тут же рассек мне щеку. Я повалился наземь и вдавил спусковой крючок. Пули перекрестили грудь выскочившего из арки оборванца с самострелом наперевес. Его бренное тело отбросило обратно в проем, куда Афанасий уже метнул гранату. Снова бабахнуло. Бородач из охраны Барина, вскинув обрез, жахнул из двух стволов. Крупная дробь посекла рослого бандита появившегося в проеме окна, его грузное тело с начало отшатнулось назад, а потом, перевесившись через подоконник, вывалилось наружу и кулем сверзилось вниз. Шальная пуля попала в горло бородача. Он припал на колени, пытаясь зажать рукой ударивший из шеи фонтан, булькнул что-то и упал навзничь.

Те, что атаковали нас, не щадили патронов и болтов самострелов. Отряд редел на глазах. Вот свалился рыбарь, нашпигованный торчащими из груди болтами. Упал в пыль один из людей Барина, дергаясь в смертельных конвульсиях. Затих карабин Афанасия. Старик отбросил его в сторону и потянул с кобуры двуствольного «шмеля». Обливаясь потом, громко прорычал:

– У перед бий падлу!

Афанасий вскочил и, прихрамывая, рванул к арке, на ходу стреляя из двух стволов «шмеля». Рыбари, слишком увлеченные стрельбой по окнам, не заметили порывов старшого. Пули, выпущенные Афанасием, скосили парочку оборванцев. Старик принялся перезаряжать «шмеля», когда выскочил кочевой мутант с секирой в огромных лапах. Афанасий вставил патрон в казенник и попытался взвести курок, но было поздно. Заточенное лезвие секиры впилось в плечо и ушло наискось, разрубая грудную клетку. Из раны хлынула кровь. Старший рыбарь, припадая на колени, на последнем вздохе разрядил «шмеля» в лицо кочевого. Кровавые ошметки разлетелись в стороны, картечью разнесло полголовы кочевника. Длинная рукоять секиры уперлась в землю, удерживая от падения уже мертвое тело Афанасия.

Шайка Шкуры плотно засела на этажах и крышах соседствующих зданий, сжимая нас в смертельное кольцо. И с каждым мгновением казалось, что выхода из этого капкана, состоящего из шквального огня, нет.

Я снова дал очередь по окнам. В ответ в меня полетели арбалетные болты, со свистом рассекая воздух над головой. Несколько болтов ударилось в стену. Я отскочил в сторону, перекатился, уходя за крупные валуны, образовавшие отличное укрытие.

Привалившись спиной к покатому валуну, сидел рыбарь. Его немного посекло осколками гранаты, на груди брезентовой куртки растекались кровавые разводы, но в целом его состояние было нормальным. Не отличным, а именно нормальным. Он тяжело дышал, непроизвольно тряся головой. Ну а что вы хотите? Конечно его трясло, а огромные зеленые глаза были наполнены ужасом. Но я был уверен, что парень мог двигаться и, что намного важнее, мог стрелять. Мог хоть как-то огрызаться в ответ противнику. Но его разряженный самострел лежал рядом. Россыпью валялись болты, поигрывая черным оперением. Когда стрельба на миг стихла, стало слышно, что парень рыдает во весь голос.

– Ты чего, дурень, ревешь? Вот, погляди, у тебя же руки-ноги целы! Видишь? – Прокричал я.

– Вижу… – Продолжил реветь парень.

– А это видишь? – При этих словах я сунул кибернетический кулак под нос рыбаря.

– Да-а… – сказал парень, догадливо перемогая свою истерику.

– А вот Афанасий и другие ребята уже ничего не увидят…

Парень смолк, утирая слезы тыльной стороной ладони.

– Вот, держи… – Я протянул ему автомат. – Умеешь обращаться?

Паренек быстро закивал головой.

– Ну вот и ладненько! Прикрой!

Рыбарь трясся. Его непослушные пальцы перемещались по рукояти и цевью, то норовили обхватить черный рожок, то неумело тискали затвор автомата. От тряски вороненый ствол вздрагивал. Мда, с таким воякой много не навоюешь, не дай Создатель, еще меня подстрелит. Может, в схватке с речной змеей он бы проворнее меня оказался, но тут, увидав, как его собратьев растрепали пули и стрелы обитателей нищенских кварталов, просто оцепенел. Его накрыл панический страх. И в этом нет ничего зазорного, так устроен человек. А рыбарь в этом ужасном аде все же являлся таковым.

– Верни. – Тихо, почти шепотом сказал я и, не дожидаясь, вырвал автомат из рук парнишки. Он сопротивлялся. Его отрешенный и пугающе пустой взгляд уперся мне в лицо.

– Тихо, паря, не глупи… – В следующий момент я залепил ему пощечину. Рыбарь вздрогнул, пряча взгляд, взялся ладонью за багровеющую щеку.

– Идти сможешь?

Парень послушно закивал.

– Ну вот и здорово! Держись, паренек, держись! Отправляйся к поселку, скажи Барину: задание провалилось. Тебе ясно? Ну и отлично. Пусть собирает всех и выдвигается к городку. Сейчас каждый воин на вес золота. Да и Матрене передай, что я постараюсь спасти ее брата. Все понял?

Рыбарь что-то промычал и снова принялся кивать. Потом он с трудом поднялся и, пригибаясь, припустил прочь. Я проводил паренька взглядом, убедившись, что он благополучно скрылся за огромной кучей строительного мусора, направился к бородатому «вонючке». Тот, прикрываясь за возвышающейся над ним грудой металлического хлама, припав к земле на огромное пузо, старался выцепить на мушку старенькой трехлинейки маячащую фигуру в окне третьего этажа покореженного здания. Азарт охотника завлек бойца, полностью погрузив его в это занятие. Теперь, высунув язык и слегка прикусив его, он прищурил левый глаз, даже не обращая внимания на огромные капли пота, что обильно усеяли весь лоб. Бах. Тень в темной глазнице пошатнулась. Щелчок затвора. Со звоном упала отстреленная гильза. Затвор дослал патрон в патронник. Бах. Фигура пропала вовсе. В ответ, из зданий напротив, по нам дали залп из всех видов скудного вооружения. Залязгали острые наконечники болтов о проржавевший остов старой рухляди, высекая искры, ударили пули. У ног взмыла земля, поднимая неровный ряд фонтанчиков пыли.

– Не, ты видел? Бродяги совсем нюх потеряли. А это косяк! И косяк конкретный. – Прогудел бородач, перезаряжая винтовку.

– Нужно прорываться в здание. Еще немного и нас как ползунов у холмовейника перещелкают. – Подытожил я, всматриваясь в темные глазницы окон первого этажа. Высоковато. Пока провозимся, забираясь в окно, рискуем получить пулю в спину, а то и арбалетный болт в задницу…

Стоп! А это чего? Мой взгляд уперся в зияющий проем. У самого основания полуразрушенного здания в кирпичной стене имелся пролом. Конечно, это вам не арка, но вполне можно проскочить. Отлично!

Есть ли за проемом враг? Не было времени решать. Я понадеялся лишь на то, что нападающие, устраивая засаду, в первую очередь занимали верхние этажи и крыши. Перекинув ремень автомата через плечо, я выхватил боевой нож и, петляя, как затравленная пустынными псами тушка, метнулся к проему и, не останавливаясь, влетел в его раззявленное жерло. Скользнул на заднице, ощущая неровность рельефа, ввалился в окутавший меня мрак. Полагаясь больше на инстинктивные рефлексы, чем на бесполезное в темноте зрение, я ушел в сторону одним резким кувырком. Никого не было.

Тишину нарушила осыпающаяся галька и прочий мусор, когда в проем протиснулась туша бородача.

– Ах, ты ж, едрить твою кочерыжку… – Простонал «вонючка». Признаться, зловониями в этом мраке несло до одури, куда там бородачу с его выхлопами.

– Тихо ты. – Прошипел я.

Вскоре глаза свыклись с темнотой, и в этом окутывающем нас мраке стали различаться контуры подвального помещения. Обширная комната была вся переплетена темными трубами. Они вырастали из стены, проходили под потолком, переплетались между собой, причудливо извивались и исчезали в противоположенной бетонной стене, по которой тянулись мокрые потеки. А на полу красовались огромные источающие зловония лужи. Местами были разбросаны обломки мебели, покореженные стулья, разбитые и сгнившие в труху столы. Дальний угол по-прежнему был темным. Властвующий мрак не давал возможности разглядеть комнату полностью.

Я посильнее обхватил рукоять ножа, чувствуя, как вспотела ладонь. По загривку проскочил холодок. Аккуратно переставляя ноги, чтобы ненароком ничего не зацепить, стал продвигаться к выходу из этого помещения.

Бородач, что-то скуля и потирая шею, поднялся из кучи строительного мусора и, прихрамывая, припустил за мной.

Бой снаружи почти затих, только иногда слышались одиночные выстрелы. Отряд был разгромлен.

Глава 24. Циркон

Кап-кап-кап. Звук капающей воды. Иногда редкий писк и стук острых когтей по бетону. Крысы?

Я уже достиг дверного проема и занес ногу, чтобы переступить полусгнивший порог, когда за спиной раздался шум. Что-то с лязгом грохнулось на пол, расплескивая содержимое маслянистых луж. Смрад усилился. Я развернулся, вскидывая перед собой острый клинок ножа. Как выяснилось позже, эту какофонию шума за моей спиной поднял бородач, отскочивший в сторону, прямо на кучу гниющего мусора.

Длинная стремительная тень метнулась сверху, прямо с потолка, бесшумно и очень быстро, словно оторвалась темно-зеленая вековая плесень, висевшая тут лохмотьями в изрядном количестве. Она упала на Вонючку, сухие, обтянутые почти прозрачной кожей конечности обвили мускулистую шею, огромные когти вцепились в плоть. Тварь издала писк. Ее тонкое тело изогнулось, на маленькой мордашке с огромными черными глазами раскрылась пасть, в которой торчали острые желтые клыки. Еще мгновение и они вопьются в шею амбала, а тварь насытится свежей кровью. Огромная клешня Вонючки вцепилась в хрупкую шею бестии. Послышался треск ломаемых позвонков. Тварь заверещала. Ревя, как взбесившийся манис, бородач сорвал существо со спины и метнул в стену. Хрясть. Тварь сползла на пол и затихла.

Крыланы были бесшумны, и их было много. В следующий миг все стены и потолок словно ожили, и на нас стали обрушиваться все новые и новые существа. Размахивая широкими перепончатыми крыльями, они мешали друг другу. Пищали, скалили страшные морды, лупили друг друга когтистыми конечностями. Но охота началась, а твари были голодны. Они не опасны, когда их мало. Но когда их стая…

Вопя что-то нечленораздельное, Вонючка оголил огромный тесак и стал рубить и крошить мелких тварей направо и налево. В стороны летели отрубленные головы, конечности, перепончатые крылья. Вонь стала невыносимой.

Нож – это тот предмет, который обязан вонзиться в тело противника уже в следующее мгновение, после появления в руке. Я поразил тонкое тельце крылана, клинок пробил его насквозь. Тут же сбил кибернетической рукой второго, сервоприводы завизжали. Уклонился от когтистых конечностей, совершив скачок в сторону. Молниеносно среагировал, отправляя очередную тварь в их мутафагский ад. Налетел на стену, увернулся. Бестия со всего маху врезалась о бетон и затихла. Снова укол. Потом еще и еще. Все зависело от скорости и точности поражения. Любое промедление или запаздывающая реакция грозили немедленной гибелью.

Кажется, этот кровавый танец длился вечность. Я ни на что не обращал внимания, а только рубил, резал, кромсал.

Когда я пришел в себя, стая тварей была повержена. Понял, что с головы до ног залит кровью. Мокрая рубаха прилипла к телу. Пальцы, сжимающие рукоять ножа, дрожали. Адреналин медленно покидал кровь. Пол устилали кровавые ошметки и тельца крыланов. Некоторые еще дергали крыльями, другие верещали. Пошатываясь и упираясь огромной рукой в стену, доковылял Вонючка. Вид у него был не лучше моего. Скользя на тошнотворных внутренностях бестий, мы вывалились в дверной проем и, отдышавшись немного, стали осматриваться.

– Не знал, что в подвалах развалин такие твари обитают! Хм. Нет, это же надо, в натуре, такие маленькие, а злые! Палец в рот не клади, по самый локоть откусят! Тьфу! Вертухаи так в монашенских катакомбах не наседали! Думал все, амба! – Бородач шумно выдохнул, вытер ладонью лицо. Сплюнул на пол. Скривился в страшной гримасе и, закинув руку, за спину стал там копошиться. – Чего там, братка? А ну-ка глянь.

Вонючка повернулся широкой спиной ко мне. Я даже присвистнул от удивления.

– Чего там? Ты чего, фраер, уснул? Не томи душу…

– Не дергайся!

На спине висели две темно-зеленые твари, обе намертво вцепились клыками в плоть. Длинные языки, покрытые множеством мелких присосок, уже выделили слюну. Наверное, поэтому здоровяк и не ощущал боли. А бестии, уже обосновавшись, приступили к трапезе, высасывая кровь.

– Слышь, борода, ты только не брыкайся! Попробуем их как-нибудь снять.

– Кого? Не… что за?

– Крыланы. Эти бестии, пока кровушки не напьются, со спины не спрыгнут.

– Э, ты чего, братан? Снимай этих тварюг! Упыри поганые! – Амбал задергался, стал плясать на месте.

Я, недолго думая, насадил ближайшую ко мне тварь на клинок. Бестия задергалась в предсмертных судорогах, но так и не разжала смертельной хватки. Вонючка лишь слегка застонал. Второй крылан, почуяв неладное, стал расправлять крылья. Но было поздно, нож вонзился в гибкое тело. Тварь заверещала, стала сильнее впиваться в плоть бородача.

– Ты что там творишь? Больно же! – Заорал бородач, его стало трясти.

Поочередно разжав бестиям пасти, я снял их с широкой спины. Потом, обработав рану змеиной мазью, перебинтовал спину Вонючки разорванной на лоскуты рубахой.

– Ты можешь объяснить, где мы находимся? – Спросил я, стягивая с себя пропитанную кровью крыланов рубаху. Ну и вонь!

– Здесь, фраер, истинные владения Волка, если тебе это о чем-то говорит. – Пробасил Вонючка, удобней усаживаясь на ворохе какого-то тряпья.

– Волка? Ты знаешь о нем? – С удивлением в голосе спросил я.

Признаться, меня поразила осведомленность рядового бойца.

– Не все так просто, мой друг! Если мое тело испещрено синими татуировками, и я умею ботать по фене, это еще не значит, что я и есть правильный бродяга или блатной. Нет. Так уж получается, что каждый в этой жизни исполняет свою роль.

Бородач заметно изменился в моих глазах. Он подсобрался, в его движениях появилась слаженность. Так говорят и так действуют профессионалы – мастера своего дела. Продолжая разговор со мной, он не сводил взгляда с темного зева, уходящего в глубины подземелий коридора. Доведенными до автоматизма движениями, амбал перезарядил трехлинейку. Поправил тугую повязку на груди.

– Все эти трущобы и тени что там обитают, – он указал пальцем в свод потолка. – Только рисовка. Лишь для того, чтобы ни одна тварь свою любопытную носопырку не сунула, куда не надо! За такой косяк могут и марануть! – Вонючка снова заговорил на родном жаргоне, пропитанном блатным фольклором. – А здесь, да-да, именно здесь, настоящая подпольная лаборатория. Бодягу какую-то испытывают!

– Бодягу?

– Да я не в курсах, но люди правильные говорят, что здесь используют какие-то психиатрические препараты. Короче, эти самые препараты способны вызвать у бедолаг беспокойство и возбужденное состояние, заставляя их вести себя буйно. Да не смотри ты так на меня, я же не шарю! Экспериментаторы, мать их! Но ясно одно: после этих опытов крышу у людей рвет, и они, как послушные марионетки, любой каприз пахана исполняют! Вот так вот! Жизнь-сука бьет разводным ключом на пятьдесят, да все по темечку!

– Да ты не так прост, как хочешь казаться!

– Брось. Меня Цирконом зовут. Отдел оперативных расследований. – Вонючка протянул мне широкую ладонь. Пожать руку Циркона из какого-то отдела я не успел…