Отступник

***

Они появились внезапно, словно из-под земли вылезли. Пятеро, а может и больше. Неуклюже бредущие в нашем направлении. Как будто что-то сковывало их движение, стесняло, замедляя шаг. Они что-то бубнили себе под нос и непроизвольно мычали, отчего под низкими сводами бетонного тоннеля загуляло протяжное эхо. Незваные гости (вернее, незваными гостями в их подземелье были мы) выглядели уж слишком странно: низкорослые, тонкокостные, с бледной кожей, покрытой шелушащейся коростой. Местами на коже виднелись гниющие кровоточащие пятна. Тонкие жилистые руки покрыты множеством уродливых шрамов, царапин. Казалось, что страдальцы сами изувечили себя. Перекошенные страшными гримасами лица, будто их мучила боль изнутри, заставляя страшно корчиться. Видимо, у некоторых свело челюсть, принуждая стискивать зубы и кусать себе щеки изнутри. По тонким синюшным губам стекала струйками кровь. А в безумных глазах полыхало бесконечное пламя зла. Грязные слипшиеся волосы. Рванье, свисающее на плечах лохмотьями, отдаленно напоминало остатки былой одежды. Худые грязные пальцы бродяг сжимали заостренные арматуры. Некоторые неуклюже волокли за собой огромные кирки и топоры. Поднять такой груз им было просто не под силу, вот и прут за собой. Для чего, спрашивается? А кто их знает. Скрежет трущегося железа о крепкий бетонный пол. К уже появившейся толпе прибавилась свежая четвертка таких же ходячих мумий. Назвать их по-другому не поворачивался язык.

– Психи! – Констатировал Циркон, сплюнув на широкую ладонь. Бородач поднялся, расправил плечи, поправляя тугой узел на перевязанной груди. Потянул за ремень свою трехлинейку, та едва уловимо брякнула. – Вот так вот, этот местный царек, морда поганая, своим бомжам мозги промывает! Психи, готовые перегрызть глотку любому за своего хозяина! Шакалы, умеющие лишь вылизывать пятки пахану за помойную пайку!

Ненормальные все чаще и чаще встречались в последнее время на просторах великой Пустоши. Люди лишались разума один за другим – уж слишком тяжелым было существование в этом страшном мире. Я представляю, как эти препараты способствовали развитию таких людей. Да и людей ли?

Я потянул ремень автомата, стаскивая его с плеча. Щелкнул затвором, досылая патрон в ствол.

Буйные, почуяв наше присутствие, оживились. В их высохших телах вспыхнула ярость и неуправляемая агрессия. Они дико завопили и те, кто шел в авангарде, стали швырять в нас заостренные арматуры, особо не целясь, скорее лишь для того, чтобы выпустить пар. Со звоном железяки ударялись о стены и бетонный пол. Несколько упали рядом со мной. Пару арматур в полете отбил Циркон, сверкая острым лезвием тесака. Не мешкая, я вдавил спусковой крючок.

Тра-та-та-та. Прогрохотал автомат, разнося в щепки три щуплых, подошедших почти вплотную тела. Психи, как их назвал Циркон, не замечая потерь, продолжали свой ход. Словно не было этих выстрелов и падающих тел собратьев. Кажется, они не ведали страха. Или боль, таящаяся внутри них, заставляя лезть под пули, чтобы поскорее покончить с тем ужасом, который творился в их разуме.

К яростной трели моего автомата присоединились гулкие хлопки трехлинейки бородача.

Бац, бац. Как переспелый кочан капусты, разорвало голову подскочившего оборванца. Еще один схлопотал пулю в глаз. Сухо щелкнул затвор, возвещая об опустевшем рожке автомата. Я громко выругался, потянулся к подсумку с рожками. Стоп, а где подсумок?

Додумать мне не дали. Что-то тяжелое въехало в живот. Воздух стремительно вырвался из легких. Меня сложило пополам и бросило на стену. Снова удар, теперь спиной о шершавый бетон. Сноп искр перед глазами. Сильная боль в копчике и затылке. Только не расслабляться! Отмахнувшись автоматом, я перекатом ушел в сторону. Что-то острое и металлическое высекло искру о бетонную стену, там, где мгновение назад было мое тело. Перед глазами все плыло. Боль в груди и гул в ушах. Не видя противника, чисто инстинктивно бросил автомат. Попал? Кто-то всхлипнул. Выхватив из ножен боевой нож, я кинулся вперед, выставляя клинок перед собой. Брошенный во врага автомат привел его в некоторое замешательство, что сыграло мне на руку. Два удара: в живот и в горло. Безумец захрипел, из горла хлынула кровь.

Рассекая клинком воздух, я переместился к противоположенной стене и застыл, всматриваясь в происходящее. Основную волну одержимых мы остановили. На полу в разных позах валялись трупы. Кто-то еще копошился в луже крови, стонал или хрипел. На ногах стоял Циркон, скалясь неровными зубами. Он был обезоружен, но это не мешало бородачу вести бой. Вот он метнулся к врагу, размахнувшемуся кровавой киркой, сбил его с ног. Тот шумно рухнул на пол, приложившись спиной. Очень прытко развернулся, встав на четвереньки. Циркон, что-то прокричав, оседлал его спину, резко скручивая голову встречным движением своих рук. Левая рука бородача толкнула затылок бешеного от себя, правая потянула подбородок на себя и вверх. Хруст ломающихся позвонков.

– Уходим, Циркон, уходим! Давай вон в ту дверь. Больше натиска обезумевших мы не выдержим. – Я коснулся плеча бородача, его трясло. Не дожидаясь ответа, метнулся к покорёженной двери, вышибая ее с ноги. Как ни странно, дверь поддалась, замок оказался хлипким. В глаза, после бесконечного мрака ударил тусклый свет. Прямо за дверным проемом, на потолке, в покрытом плесенью колпаке, горела лампа. В углу, потрескивая догорающими поленьями, коптила металлическая бочка, а вокруг нее были разбросаны неказистые факела.

После того, как мой новоиспеченный напарник заскочил в комнату, мы принялись вдвоем строить баррикаду. Стали заваливать дверь всевозможным хламом, который был разбросан по всему залу.

Воды у Циркона было немного, у меня же ее не было вовсе.

После того, как завал был готов, мы сделали по паре глотков бесценной жидкости и посмотрели на сооруженную нами крепость. Конечно, не ахти какая, но слабые оборванцы вряд ли смогут сдвинуть ее с места.

Я разжег один из факелов. Циркон последовал моему примеру и вскоре, обзаведясь светом, способным разогнать царствующий в подземелье мрак, мы направились к черным полуразрушенным лестничным пролетам с хлипкими, покореженными поручнями, уходящими вниз, где нас ждала неизвестность…

Глава 25. Лаборатория

Здесь, внизу, было тихо и пусто. Мы все шли и шли, эхо шагов гулко звучало в тишине. Иногда едва горевший факел выхватывал сырые стены этого тоннеля. Да, это был тоннель. И куда его темное жерло вело нас, пока оставалось загадкой. Тоннель выглядел как все его собратья: обычная бетонная стена от пола до потолка, мокрые потеки, черные лужи да темно-зеленая плесень. Стало казаться, что он попросту бесконечен. Иногда проскакивали крысы, покрытые клочковатой серой шерстью. Грызуны щетинились, противно пищали, а длинные мерзкие хвосты, тянувшиеся за их обладателями, оставляли на маслянистых, черных лужах, едва уловимые полосы, которые вмиг исчезали. Но вскоре пол резко пошел под уклон, потянуло сыростью и омерзительной гнилью. На стенах висели заросшие все той же плесенью лампы, некоторые тускло горели. На полу в беспорядке валялись почти сгнившие от времени строительные инструменты и прочий хлам.

Шаги гулким эхом разносились по коридору, отражались от стен, множились. Иногда к этим звукам добавлялся шум капающей воды. От этого безостановочного, тоскливого однообразия веяло жутью. За спиной послышался протяжный скрежет, словно какая-то бестия принялась затачивать о бетонные стены свои и без того острые когти. Циркон поежился, растеряно бросил взгляд через плечо, но позади царил кромешный мрак. Снова череда обшарпанных ступенек, несколько лестничных пролетов, и скудный свет выхватил настежь распахнутую тонкую металлическую дверь. На двери корявыми буквами было намалевано: «Добро пожаловать в ад!». Тишина. По загривку прокрался холодок. Ну и шуточки у местных обитателей, мутанта вашего!

И вот мы оказались в широком круглом зале с высоким сводом потолка. Едва разгоняя властвующую тьму, горели электрические фонари. Отбросив в сторону факел, я посильнее сжал рукоять обоюдоострого клинка. Под высоким сводом потолка раздавались протяжные стоны, всхлипывания, едва уловимые на грани восприятия шепоты. На огромных цепях висели клетки, подвешенные к потолку – добротные, из прочной арматуры. Они чем-то походили на те маленькие клетки, в которых держали почтовых воронов. Но в этих клетях можно было запросто усадить пару доходяг, встреченных нами недавно.

В зияющих проемах между арматурами торчали ноги и руки – тонкие и жилистые. Вой и плач отчего-то стали усиливаться, становясь все громче и громче, будто сидевшие в полутьме заключенные почувствовали наше появление. Вот плач и неразборчивый шепот перешли в крик, раздалось бряцанье цепи, звонкие удары чем-то тяжелым о металлические прутья.

Клеток висело много. Это сколько же тут народу держат? Ироды! От всего увидено в горле вмиг пересохло. С трудом проглотив прошедший рашпилем ком, я вытер кулаком покрытый потом лоб.

Где-то вверху с громким лязганьем сработал механизм лебедки, и несколько подвешенных клеток пришли в движение. Звон цепей усилился, и огромные клети с силой врезались об пол, поднимая клубы пыли. Истошный крик заглушил шквал стонов и воплей, будто с кричавшего снимали шкуру. Из ближайшей к нам упавшей клетки между раскуроченными прутьями, словно змей, просунулось тонкое жилистое тело. Я невольно отпрянул, натолкнувшись на огромную тушу Циркона.

За долгое время служения Ордену я повидал многое и думал, что меня невозможно чем-то удивить. Ан нет, ошибался! Пустошь выкинула новый фокус.

– Да храни нас Создатель! – Сорвалось с моих губ.

Это было по-настоящему жутко. Лицо, озаренное слабым светом мерцающих ламп, покрывала крупнозернистая, испещрённая трещинами и рытвинами корка, из которой, извиваясь, торчали длинные тельца каких-то червей. Они двигались, будто на лицо существа была одета живая маска. Огромные глаза были неестественно темными. Содрогнувшись и оскалив пасть, существо приподнялось на конечностях. Коленные суставы твари были вывернуты в обратную сторону. Оно присело и вдруг совсем легко, не прикладывая особых усилий, взметнулось вверх. Неестественно длинные жилистые руки вытянулись, когтистые пальцы вцепились в цепь одной из висевших клетей. Существо, быстро двигаясь, переметнулось на соседнюю клеть и застыло, всматриваясь в нас. Бородач вскинул трехлинейку и выстрелил. Пуля высекла искру, угодив в крепкие звенья цепи. А твари словно и след простыл. Я попятился, стараясь просматривать весь свод подземного зала.

За спиной глухо фыркнуло и противно захрипело. Мурашки ордой пробежали у меня по позвоночнику. Я резко обернулся, выставив перед собой клинок, готовый противостоять любому натиску. Передо мной, в паре шагов, стоял мутант. Снова раздался выстрел. Только в кого стреляет Циркон? Мутант снова фыркнул, губы раздвинулись, натянулась сухая корка в уголках рта, истошно заверещали черви, наружу высунулся распухший черный извивающийся язык.

Существо завыло, на конце языка раскрылась пора, из которой в мою сторону вырвался густой плевок зеленоватой субстанции. Я успел уйти с траектории плевка, отстранившись в сторону. Циркон, стоявший рядом со мной, заорал, словно его облили раскаленной смолой, и вцепился в правое плечо мертвой хваткой, выронив на пол трехлинейку. От попадания на кожу субстанция зашипела, поднимая вверх едва уловимые струйки дымка. Видимо, отстреливаясь, бородач не заметил этого плевка.

Я, вскинув нож, бросился на тварь. Она сорвалась с места и на всех парах полетела на меня. Мы жестко врезались друг в друга. Перед глазами вспыхнули разноцветные пятна. Истошно визжа сервоприводами, кибернетическая рука сжала горло бестии. Когтистые лапы существа потянулись к корпусу, стараясь вцепиться когтями в мою плоть. Я клинком ударил тварь в грудь – он врезался в костяной нарост, не произведя особого эффекта. Нас бросило на деревянную перегородку, возвышающуюся совсем рядом. Ветхие доски с хрустом треснули под натиском наших тел. Мы упали в какую-то узкую яму, похожую на ту, в которой механики ремонтируют сендеры. Тварь снова раззявила гнилой рот, пытаясь высвободить на свет свой черный склизкий язык. Нет, на этот раз не получится! Я схватил язык кибернетической рукой, потащил на себя, и тут же одним сильным движением отсек его. Мутант отчаянно взвыл, по подбородку потекла зеленоватая субстанция, которая тут же принялась шипеть. Лягнув конечностями, он ужом выполз из-под меня. В полумраке мелькнула огромная когтистая лапа. Удар. Меня отшвырнуло в сторону, как тряпичную куклу. Я покатился по полу и затих, чувствуя, как в грудной клетке разливается боль.

Существо завизжало на одной ноте. В этом звуке не было ничего – ни боли, ни страдания. Просто вой, будто мутант подавал какой-то сигнал.

Сверху, над ямой, доносился подозрительный шум. Я застонал, сглотнул слюну и, не в силах подняться, стал пятиться назад, пытаясь в кромешной темноте нащупать свой нож. Голова мутанта стала мотаться из стороны в сторону – все быстрее и быстрее, руки заколотили по стенкам узкой ямы. Почему-то кислота стала сжигать своего обладателя.

Вой стих. Существо еще несколько раз дернулось и успокоилось. Подняв клинок, я с трудом выбрался из ямы, пошатываясь и спотыкаясь на деревянных обломках, направился к Циркону. Где-то в глубине зала гудел дизель-генератор. Лампы на потолке мерно мерцали, высвечивая мрачный проход, заставленный металлическими лежаками на больших колесиках. На некоторых из них лежали люди, их руки и ноги были пристегнуты ремнями. Закрепленные в невысокие штативы, прозрачные пластиковые пакеты были наполнены какой-то жидкостью, которая по тонким трубочкам вливалась в вены людей. Клетки по-прежнему висели на крепких цепях, громко поскрипывая. Стоны и вопли стихли, будто невидимый хозяин этого ада отдал приказ всем заткнуться.

Да что же это такое?

Переведя дух, я уже собрался подойти к распластавшемуся на пыльном полу Циркону, когда в глубине зала заметил движение. Несколько темных фигур направлялись сквозь ряды лежаков. Омеговцы? В том, что это были солдаты Замка, я не сомневался. Вот только что они тут делают? Неужели они взялись охранять эту тюрьму?

Я, метнувшись к бородачу, носком сапога подцепил трехлинейку, подбросил ее в воздух и, не останавливая движение, подхватил пальцами за цевье. Тут же передернул затвор, досылая патрон в патронник.

Я взглянул на Циркона. Он лежал без движения и лишь иногда, едва заметно, подрагивал всем телом, сильно сжимая обгоревшей ладонью разъеденное кислотой правое плечо. Рана была ужасной – кислота разъела ключицу, оголив белеющие в кровавом месиве кости. В застывших пальцах правой руки бородач сжимал цилиндрический предмет с острой иглой на конце. Видимо, он что-то вколол себе. Я ухватил раненого за узел тугой повязки, опоясывающей грудь, и потащил в темноте к дальней стене, прячась за раскуроченной клетью. Вокруг опять начали скулить, выть, что-то нашептывать.

Я замер, прислушиваясь к гулким шагам приближающихся омеговцев.

Сердце в груди выбивало набат. Влажные от пота пальцы неуклюже обхватили шейку ложа – у трехлинейки оно прямое. Удобная вещь при работе штыком, а вот для стрельбы приноровиться надо. Так, Циркон пальнул в тварь два раза. Значит, кроме патрона в патроннике имеется еще один в обойме. Всего два выстрела. Обыскивать Циркона в поисках боезапаса, не было времени.

Металлический лежак, задетый неуклюжим омеговцем, протяжно заскрипел, откатываясь в сторону. Деревянный приклад уперся в плечо словно родной, прижавшись к заросшей щеке. Я все еще медлил, разглядывая рослую фигуру сквозь прорезь прицела. Теперь надо задержать дыхание, чтобы плечевой пояс оказался неподвижным. Я попытался дышать тише, но казалось, что мое тяжелое сопение разносилось на весь зал. Медлить нельзя. Тщательно прицелившись, я потянул тугую спусковую скобу.

Бах. Голова омеговца дернулась, а из затылка вырвался кровавый фонтан. Передергивая затвор, я сноровисто сменил позицию, метнувшись к перевернутой кушетке. В ответ последовали короткие, автоматные очереди. Только стрелок поливал пулями покореженную клеть, не понимая, что за ней уже никого нет. Я, прицелившись, выстрелил снова. Мимо! Пуля высекла искру над головой солдата, угодив в корпус висевшей на крепкой цепи клети. Черная тень внутри нее, подобрав ноги, забилась в дальний угол. Омеговец на миг опешил, опустил ствол вниз, потом, сообразив, вскинул автомат, вдавив спусковую скобу. Автомат лишь предательски щелкнул затвором. Схватив трехлинейку за ствол и вскинув ее вверх, как заправскую дубину, я вылетел из-за укрытия. Ревя что-то нечленораздельное, налетел на пытавшегося сменить рожок солдафона. Приклад с треском сломался о мужественное лицо омеговца. Тот, выронив из рук автомат, упал на колени, хрипя, завалился на бок.

Особо не церемонясь, я обыскал неподвижного бойца, нашел рожок. Подобрал автомат и стал перезаряжать, когда мой взгляд упал на дальний край огромного зала.

Подвешенные на потолке лампы горели на всю мощь, хотя я готов был поспорить, что еще мгновение назад там так же властвовала всеобщая полутьма. Свет ламп выхватывал невысокую платформу, сколоченную из хорошо подогнанных друг к дружке досок. По бокам к платформе были приделаны деревянные перила, а в центре возвышался столб с перекладиной, на которой висел человек. Такие платформы в последнее время ставили на площадях Киева и Московии, называя их эшафотами – проклятое сооружение для показательных казней. Так управители вселяли страх в сердца непослушных горожан. Отдаленно этот человек напоминал марионетку. Куклу, которую кукловод, устраивая театральные представления для управителей и нефтяных королей, приводил в движение при помощи нитей. К рукам, ногам, туловищу и голове человека крепились крепкие веревки. Те, кто подвесил этого страдальца, были безумцами, потому что нормальные люди не могли устроить такое зверство. Голову в несколько витков опоясывала колючая проволока, ее ржавые колючки впились в кожу, из-за чего по лицу струились кровавые потеки. Огромные, заостренные на конце арматуры, выгнутые в подобие крючков, прошивали мышечную ткань плеч и предплечий. Из ран тонкими струйками лилась кровь, которая большой лужей скопилась под подвешенной марионеткой. Мученик корчился от боли в страшных гримасах.

Что-то в нем было знакомо. Шрам на залитом кровью лице… Стоп! Это не шрам, это… ожог!

Дыхание остановилось, по спине неуправляемой ордой проскочили мурашки, руки непроизвольно выронили автомат. Ноги подкосило, но я с трудом удержался. Падать нельзя, опускать руки – тоже. Тем временем конечности тряслись от переизбытка адреналина. Глаза застилала туманная, холодная пелена. Охвативший тело озноб заставил невольно поежиться. Окружающий мир двоился перед глазами. Кружилась голова, ломило виски от боли. Я вздрогнул и несколько раз судорожно вдохнул затхлый воздух, затем конвульсивно закашлялся. В горле стоял ком, и как бы я не старался проглотить его, он не уходил, словно в гортань вбили огромный кляп.

– Гожо? Гожо?! – Просипел я, не узнавая своего голоса.

Поверить в то, что это был здоровяк, я не мог. Мысли бились в опустевшем рассудке, вызывая необузданную нервную дрожь.

– Не-лю-ди! Тва-ри! У-бью! – Орал я не своим голосом.

Сейчас не до чувств. Нужно действовать. Я подхватил автомат и, не разбирая дороги, бросился к платформе. Гожо истекал кровью, постепенно умирая. Силы покидали его, надежду давал лишь крепкий организм. Я должен помочь ему. Я обязан!

Этим мы и отличаемся от мутантов? Наверное. Именно тем, что у нас всегда остается шанс, надежда, мечта, что мы можем все исправить. Мы можем хоть иногда действовать вот так – не жалкой алчной сущностью, а по-человечески, готовые отдать свою жизнь ради чьей-то другой.

Мы с Гожо прошли тяжелый путь спина к спине, прикрывая друг друга. И вот теперь мой брат умирает!

– Я убью вас, твари! – Продолжало вырываться из меня чужим, сиплым голосом.

Неожиданно на платформе появился омеговский офицер. Тот самый, в черной, подогнанной по статной фигуре форме, изрядно запачканной огромными пятнами застывшей крови, и высоких сапогах до колен. На холеном лице с тоненькой полоской усиков под клювообразным носом, который заметно увеличился и был теперь немного свернут в сторону, красовались два багровеющих синяка, из-за которых едва просматривались маленькие поросячьи глазки. Будто побитая собака, офицер волочил за собой левую ногу. Он подошел к Гожо, взялся руками за переброшенные через перекладину нити и принялся, как опытный кукловод, дергать их, заставляя здоровяка двигать руками.

Дикий крик повторился снова. Теперь я представляю, что до этого кричал Гожо, когда его еще только подвешивали на эти крюки.

Я прикусил губу, чувствуя солоноватый вкус хлынувшей крови. Меня все еще шатало, однако силы и координация движений мало-помалу возвращались в измотанное тело, поэтому внезапную атаку я не проворонил. Из темноты на меня выскочил рослый детина с перекошенной рожей и намерением нанести мне сокрушительный удар ногой в корпус. Совершив резкий уклон, я вынудил нападавшего пнуть воздух и проскочить мимо, а затем набросил ремень автомата через голову на горло. Боец дернулся, но было поздно. Я сделал резкий рывок руками назад, кожаный ремень врезался в бычью шею противника, вены вздулись. Он зарычал, но рык оборвался хрипом. Я наклонил свой корпус назад и нанес коленом сокрушающий удар в поясницу. Детина захрипел и, сам того не желая, рухнул на спину. В момент его падения я сделал шаг в сторону, не выпуская из рук автомата. Вскочил ему на грудь и со всей силы ударил прикладом по голове. Послышался хруст лопающейся черепной коробки. Боец затих.

Вдруг кто-то набросился мне на спину. Худые жилистые руки обвили шею и принялись душить. Не дожидаясь, когда меня постигнет участь придушенного мной бойца, я нанес удар затылком. Послышался характерный глухой шлепок. Хватка ослабла. Тот, кто повис на мне, был не очень тяжелым, но все же тело врага перевесило, и мы грузно рухнули на пол. Вернее, доходяга хорошо приложился о пол. Удар окончательно выбил его из седла. Я откатился в сторону, ловким движением вынимая нож из ножен. Стон сменился криком, и нападавший, резво вскочив на ноги, кинулся на меня. Это был щуплый оборванец с обезумевшим взглядом, лишенным какого-либо осмысления происходящего. Нож вонзился в горло, чуть ниже кадыка, рассекая яремную вену. Капли горячей липкой жидкости обдали мое лицо. Смерть для бродяги наступила практически мгновенно. Он еще стоял на коленях, уже мертвым взглядом смотря на свои окровавленные руки, когда я стащил с головы детины автомат.

Что-то внутри меня вспыхнуло огромным взрывом, необъяснимым, но согревающим душу. Словно в ночном непроглядном небе появились тысячи ярчайших звезд, и их феерическая пляска подталкивала и заставляла идти вперед, давая надежду потерявшемуся в тумане путнику. Указывала путь, правильный ориентир, не замечая никаких преград.

– Ха-ха-ха! – Разрядился в истерическом смехе офицер, одержимый манией кукловода, что с рвением дергает за все имеющиеся в руках нити. – Как тебе ощущение, тварь? – Видимо, офицер ничего не видел перед своими глазами, кроме искаженного гримасами боли лица цыгана.

Он с нескрываемым восхищением на угловатом лице наслаждался сценой изощренной пытки, в которой ему была отведена роль палача. Поросячьи глазки горели огнем. Веревки напряглись, словно тугая тетива арбалета, а крюки с кровавыми ошметками на острых концах сильнее натягивали мышечную ткань, разрывая тончайшие нити. Красная жидкость стекала на пол то тонкой, едва заметной струйкой, то превращалась в кровавый поток. Гожо орал. Слезы, стекая тоненькой полоской, оставляли след на окровавленном лице. Его колотило, и казалось, что этой агонизирующей пляске не будет конца.

В несколько широких шагов я преодолел невысокую деревянную лесенку, заскочив на возвышающуюся платформу. Офицер, увидев меня, отпрянул в сторону, трясущейся рукой попытался нащупать висевшую на боку кобуру. Офицер уже откинул ее крышку, цепляя непослушными пальцами рукоять маузера, когда я со всей силы зарядил ему ногой с разворота в живот, да с такой дурью, что носастый сначала пролетел шагов пять по воздуху, затем грохнулся на дощатый пол и, проехав на спине по шершавому покрытию, головой пробил какие-то доски.

– Брат, ты пришел! – С трудом, едва выговаривая каждое слово, просипел Гожо. На его багровом лице появилась улыбка. – Убей эту тварь! Убей!

– Не сомневайся, брат, я все сделаю! – Сказал я тихо, чувствуя, как щиплет веки.

Мой удар немного умерил пыл омеговца. Теперь этот садист пытался хоть как-то прийти в себя и подняться. Повесив автомат на плечо, я выхватил острый клинок и аккуратно, поддерживая здоровяка, срезал нити. Смотреть, как мучается брат, я уже не мог. Он громко застонал, и этот стон перерос в крик.

– Тихо, Гожо, тихо! Все будет хорошо! Слышишь? – Я шептал как заводной, стараясь успокоить цыгана и самого себя. Стараясь не причинять боли, уложил его на пол.

– Тихо, тихо!

Краем глаза я заметил, что поверженный офицер из последних сил тянется рукой к вывалившемуся из кобуры маузеру. Ярость неугасаемым огнем сжигала меня изнутри. Вскочив, я подлетел к барахтающемуся офицеру, ногой наступил на его руку, сильно вдавливая каблуком сапога. Послышался хруст ломающихся костей. Носатый заверещал, стал что-то причитать. Стащив автомат с плеча, я, не церемонясь, вставил ствол в зажатый рот, ломая и кроша ровненькие белые зубы, после чего сдавил курок и не отпускал, пока в рожке не закончились патроны. Выпущенная в упор длинная очередь превратила лицо офицера в кровавое месиво. Мертвец содрогнулся в последней конвульсии и угомонился – на сей раз окончательно и бесповоротно. Жаль, что я не прикончил эту гниду там, у того проклятого грузовика. Но на все воля Создателя.

Глава 26. Проклятье Шамана

Гожо тяжело дышал, часто вздрагивая. Он бредил, не обращая на мои слова ни малейшего внимания. Остатками змеиной мази я обработал раны вокруг торчащих арматур. Вытаскивать прутья ни в коем случае нельзя, потому что рана станет еще больше и из нее тут же хлынет кровь, которую цыган и так потерял с лихвой. Напоив здоровяка водой из фляжки офицера, я испил сам.

Где-то рядом послышалась возня, чуть позже я распознал гулкие шаги. Тот, кто шел к платформе, не скрывал своего присутствия и нарочно громко ступал по бетонному полу. Я вытянул руку с зажатым в ней ножом и стал присматриваться в полумрак, жалея, что не успел подобрать маузер офицера, проклиная себя за то, что остался на этой платформе под светом множества ламп абсолютно безоружным.

Он появился из мрака. Волосы, заплетенные в мелкие косички, были зачесаны назад жиром катрана. Лицо, испещренное боевой раскраской, источало уверенность и непоколебимость. Он по-прежнему был скалой, непреодолимым утесом. На шее висел амулет из косточек маниса и игл катрана. Да, это был Шаман. Везунчик! А я-то думал, что он погиб от взрыва того самохода…

– Отличное представление, монах! Я чуть слезу не пустил. Трогательно! – При этих словах кочевник стал громко хлопать в ладоши, чувствуя себя невидимым постановщиком всего этого хаоса.

– Это твоих рук дело или Волка? – Спросил я, указывая на весь этот ад, творившийся в подземелье.

– Волка? Волка?! Он сбежал! Свалил, как трусливая дворняга, скуля на ходу! После того, как база Губерта была атакована и разрушена неизвестной силой, он испарился. Бросил все, так и не воплотив в реальность свою мечту! Все то, о чем он жаждал долгое время! Когда оставалось совсем немного, стоило только протянуть руку и взять то, что принадлежит ему по праву, он сбежал… – В голосе Шамана чувствовались отчаяние и боль. Обида, затаившаяся в нем, теперь с особым рвением выплескивалась наружу.

– Шаман, что с тобой? – Сорвался с губ вопрос сиплым, едва уловимым шепотом.

– Я доведу дело до конца, слышишь?! Я, и только я стану хозяином Пустоши!… – Сорвался на крик обезумевший кочевник. – Все будут преклоняться предо мной, и просить спасения от неминуемой гибели. Иерихон! Страшное оружие, способное уничтожить мир! Мир, который и так пал! Мир, от которого остался лишь островок цивилизации, возвышающийся над всем этим хаосом, бездной, царством смерти. Я завладею им! Остановить эпидемию невозможно, ибо надо обладать антидотом, который был у Волка. Но теперь он у меня. Жаль, что никто не обратит внимания на пустые разговоры и необоснованные угрозы. А значит, я буду вынужден показать весь тот ужас, который несет в себе Иерихон. Осталось совсем немного, Город Старателей обречен!

– Ты безумен! – Почти шепотом произнес я, пытаясь разглядеть в полутьме подземелья блеснувшие огоньком хаоса глаза Шамана.

– Ты думаешь, я сошел с ума? Возможно, в чем-то ты и прав. Но и ты не в здравом уме. Ты действительно веришь во всю ту ахинею, которую нес? Какая-то малышка Кэт, фермерша Айва. Нет, мне, конечно, знаком Митх Злобный – та еще тварь! Ха-ха-ха!

– Какую еще ахинею? Кэт – маленькая девочка, которую похитил этот работорговец по приказу Волка. Я обещал фермерше вернуть ее дочь.

– Да, мой друг! Ты так же несчастен, как и эти бродяги, над которыми мы ставили опыты. – При этих словах Шамана образно очертил круг руками. Его глаза пылали ненавистью и болью. В том, что передо мной обезумевший человек, я не сомневался. Кочевник продолжил: – Твой разум поврежден, ты на грани…

– Я не понимаю! Ты же сам говорил, что… – Обезумевший крик кочевника прервал меня на полуслове.

– Я открою тебе одну важную деталь, о которой никто не знает – я умею читать мысли! Ты думаешь – а я слышу! Я слышу все и всех… – Он запнулся, словно собираясь с мыслями, потом тихо продолжил: – И в один момент я не выдержал, понимаешь? Когда слышишь каждый день, как человек просит, умоляет… Помнишь, я тебе рассказывал о сыне вождя Хена? Да-да, o том мальце, который умирал и которого я лечил. Тогда я хотел стать главным в племени, подняться, быть на равных с Хеном! А для этого нужно было только одно – поднять его сына, поставить на ноги. Увы, я не обладаю даром излечивать людей, возвращать им жизнь. Мое проклятие – слышать чужие мысли. Я каждый день слышал, как этот малец умолял убить его, что он больше не может терпеть. Он молчал, но в душе каждый день сутками напролет просил лишить его жизни. Но вместо этого я поил его снадобьями, мазал мазями, которые лишь поддерживали жизнь в умирающем организме. Я хотел быть кем-то, и этот малец был моим единственным шансом. Но я не волшебник … – Шаман прикрыл ладонями лицо, прислонился спиной к шершавой стене. Он тяжело вздохнул.

– Малец умирал, и вождь это понимал. Хен ждал, когда я отступлюсь, а мальчонка загнется. Но от ежедневных просьб мальца убить его, я сходил с ума. Потом я не выдержал, слышишь, не выдержал!… Плюнул на племя, плюнул на вождя. Я убил мальчика, просто разрезал его на мелкие кусочки и разбросал их по Донной Пустыни, смотря, как голодные катраны обгладывают его плоть. Потом я бежал, бежал без оглядки. Бежал от внутренних голосов, сводивших меня с ума, бежал от страха, мучавшего меня. Вот только от себя не убежать… Так вышло, что я встретил Волка. И те мысли, что крутились в его голове – я слышал их, и они мне понравились. Я понял, что, держась этого человека, я достигну того, о чем мечтал всю свою жизнь: о власти. Власть дает людям все, делает из людей божества! Так я узнал об Иерихоне. Я понял, что Волк несет в себе силу. Я следовал за ним слепо, как стая панцирных волков идет за своим вожаком. Слушая его мысли, я внимал и познавал учения этого человека. Позже мы присмотрели это местечко. В ту пору здесь уже собралось прилично людей: отщепенцев, изгоев общества, наркоманов, больных земной лихорадкой, умирающих. Вы, люди, боитесь их. Вы прячете от них взгляды, бежите от них без оглядки. И хотя они такие же, как вы – из плоти и крови – вам ясно, что с этим отрепьем вам не по пути.

– Шаман, где Кэт? – Прокричал я, и мой голос гулким эхом разнесся под сводами подземелья.

– Ха-ха-ха! Кэт? А нет никакой Кэт! Уж поверь мне, Шаман знает, что нет никакой Кэт, нет Айвы!

От слов кочевника мне стало не по себе. По загривку проскочил холодок. Пальцы невольно разжали мокрую от пота рукоять ножа. Клинок со звоном упал на бетонный пол. Почему-то совсем не держат ноги. Я сам того не желая отстранился в сторону, автоматически нащупывая рукой опору. Не вышло. Металлический лежак на колесиках со скрипом откатился, и я, не имея опоры, едва не упал на пол. С трудом сумел удержать равновесие. Ощущаются ком в горле и легкое, едва уловимое пощипывание век. Нет, я не плакал – меня словно окатили холодной водой. Мысли хаотично проносились под черепной коробкой. Но, похоже, Шаман не блефовал, и это истиная правда.

– Там, на той заброшенной ферме, мы наткнулись на тебя случайно. Лил проклятый дождь, а к небу поднимался столб черного дыма. Я решил, что это возможность остановится, передохнуть. Мы направлялись сюда, путь был долгим, манисы устали. Но великие духи предков решили подбросить мне новое испытание, и этим испытанием стал ты. А дальше все просто: пока ты лежал без сознания, в хаотичном патоке твоих мыслей я уловил всю нужную мне информацию. Оставалось лишь подыграть тебе, что я, собственно, и сделал. Меня интересовала рука, этот кибернетический протез. Я не верю, что это дело рук доминантов. Нет, тут замешан Вертикальный город. Ну да мутант с ними! – Шаман вдруг громко хлопнул в ладоши и на пружинистых ногах направился к пульту управления, будто я вообще перестал существовать. Пульт представлял собой идеальный прямоугольник из серого металла, на самом верху которого светилось два десятка разноцветных кнопок, матово поблескивали рычаги и прочие датчики.

– Мне пора вершить дела! Я зарядил безумцев этим ядом, и теперь они пойдут во все стороны великой Пустоши. Начнется эпидемия, и ее развитие будет колоссальным! Конечно, она вспыхнет не сразу, на все нужно время. Но управители городов, Топливные короли, множественные общины, кланы – все бросятся искать того, кто обладает антидотом. Я смогу исцелять! Я буду для них божеством, спасителем!

Палец Шамана ткнул какую-то кнопку, другая рука потянула рычаг. Древний механизм, расположенный где-то под сводами зала, пришел в движение. Громко залязгало, заскрежетало, послышалось движение шкивов. По бетонному полу пошла дрожь, достаточно ощутимая под подошвами сапог. Стена, находившаяся за платформой, пришла в движение. Это были огромные массивные металлические двери, очень похожие по своему внешнему виду на гигантские шестерни, зубцы которых являлись засовами. Механизмы верещали, звенели, постукивали. В высоту каждая дверь была больше пяти шагов и очень толстая, надежная, непреступная. Такие ворота и пушкой не возьмешь. Двери заметно сдвинулись в стороны, и в появившийся проем стал просачиваться едва заметный тусклый дневной свет. Скорее всего, это был выход наружу. За массивными дверьми имелся широкий круглый коридор с высоким потолком, который под углом уходил вверх. В коридоре, едва разгоняя тьму, горели электрические фонари. Наконец-то я почувствовал свежий воздух, а то от затхлости, таящейся внутри подземелья, уже мутило.

– И были их одежды окроплены кровью, а помыслы черны и неясны. И несли они хаос, смуту и смерть, насмехаясь над живыми, ибо не были они людьми, а души их обуяны демоном. Плоть их и кровь несут в себе страшное проклятие Иерихона. Ибо были они тенями, что восстали из праха. А возьмут они взамен души и пожрут их, ожидая, когда мир падет пред ними на колени и взмолится о спасении. Но не услышат Духи Предков их мольбы, ибо все вы дети тьмы и вселенского хаоса. – Кричал кочевник, нажимая на разноцветные кнопки и дергая поблескивающие рычаги.

Рядом, на лежаке, разрывая смирительные ремни, поднялся худосочный мужичок с гнездом грязных волос на голове. И откуда в нем столько силы? Его грязная пятерня вцепилась мне в плечо и потянула на себя. Рот, заполненный корявыми пеньками, раскрылся, обдав тошнотворным дыханием. Безумец зарычал. Вырвавшись из его захвата, я перевернул лежак. Рыча, мужичок сверзился на пол, а лежак придавил его сверху. Раздался скрежет. Со звоном обрушился штатив с пустым прозрачным пакетом. Вцепившись в холодный металлический стержень штатива, я поднял его над собой в тот самый момент, когда доходяга решил выбраться из-под сотворенного мной завала. Шмяк-с! Черепушка раскроена, а по полу растекается густая чернота. Продолжая удерживать железяку, я пошел на разворот, сметая на ходу долговязые худющие тела бродяг. Бум! Шмяк! Двое отлетели в сторону, перевалившись через перевернутый лежак.

Пришли в движение подвешенные к потолку клетки, с грохотом падая и подминая под собой зазевавшихся пациентов Шамана. Я осмотрелся, все лежаки в проходе опустели. Какофония грохота, шума, криков и стонов разнеслась под сводом огромного зала протяжным эхом. Шаман продолжал что-то кричать, словно великий полководец, который направлял свое войско в последнюю, решающую битву. У платформы началось движение, неуклюжие фигуры взбирались по лесенкам, пытались вскарабкаться, цепляясь за поручни. Их худые тела, покрытые шелушащейся коростой, извивались, а безумные взгляды рыскали по залу в поиске новой, свежей жертвы. Некоторые безумно верещали, раздирая ногтями запястья, тем самым принося себе новые болевые ощущения, которые, наверное, подстегивали их для движения и поиска пищи. Другие падали, и их собратья, особо не церемонясь, проходили по их спинам и головам. Зал превращался в огромный холмовейник, кишащий злобными ползунами. Хотя по мне, уж лучше бы это были настоящие ползуны.

Несколько буйных уже склонились над мертвым телом офицера, приступив к трапезе. Твари сладострастно причмокивали, а по тонким синюшным губам стекала кровь, нитью повисая на острых подбородках.

А ведь рядом лежал Гожо! Мутанта вашего! Размахивая штативом, я пробился к платформе, вскарабкался на нее, сталкивая уже почти валившихся по ступеням буйных. Кто-то вцепился мне в сапог и стал вгрызаться в пропитанную гуталином кирзу. Со всей силы пнув тварь, я схватил маузер офицера и прикончил парочку нелюдей, трапезничающих омеговцем.

Тем временем в зале замельтешили фигурки в грязно белых хламидах, которые, рискуя своими жизнями, стали вскрывать клети и выпускать их обитателей. Большинство носителей этих хламид тут же рвали на части. Я подхватил тяжелое тело цыгана и, стараясь не свалиться, спустил его с платформы. Пока помогал тот факт, что офицер, распластавший свои мозги на деревянном полу, привлекал буйных куда больше, чем мы. Вот когда ребяткам станет скучно, тогда они точно переключатся на нас. При каждом движении Гожо громко постанывал. Потеряв сознание, он все еще ощущал боль. Я ногой выбил несколько хлипких досок и быстро протиснул тело цыгана в получившийся проем. Вряд ли сумасшедшие додумаются своими протухшими мозгами залезть под платформу. Когда тело здоровяка оказалось в жерле проема, я водрузил доски обратно. Так все-таки безопаснее будет.

Я снова забрался на платформу, несколько буйных тут же бросились на меня, рыча, шипя и пуская слюну. Однако маузер работал исправно. Все эти твари рухнули, покатились по полу, я перепрыгнул через них. Бах, бах. Еще парочка слетела с платформы. Я выбросил разряженный пистолет. На полу, рядом с левой ногой, оказался мой же нож. Я быстро подхватил его и стал следить за выходом из зала. Безумцы, словно послушное стадо, ринулись в проход. Группа пошатывающихся и спотыкающихся бродяг громко затопала по широкому коридору, идущему круто вверх.

Шаман по-прежнему стоял у пульта, словно жрец у алтаря, принося божествам жертву. Его взгляд был устремлен к своду, а руки раскинуты в стороны. Пальцы сжимали острые ножи из плавника катрана. Кочевник находился в состоянии транса. Нам в Ордене рассказывали о такой способности мутантов Донной Пустыни.

Сумасшедшие послушно шли на свет, неся страшный вирус. Пыль клубами поднималась к высокому своду, а сумрак усиливался. Мне казалось, что толпа обезумевших становится одним целым организмом. И этот организм прорывается к свету, желая обрушить на мир тьму.

Поток мыслей прервался. Где-то на самом конце восприятия слуха раздались до боли знакомые звуки. Кто-то стрелял в коридоре. Длинные очереди летели пульсирующими трассами, разрывая в клочья плотные тела туманной сущности. Ряды безумцев заметно редели, будто заботливый садовник срывал сорняки на грядке с побегами мамми. Загрохотали взрывы. Осколки и пули с воем метались среди стен, норовя забрать с собой как можно больше жертв. Зарокотали двигатели и, освещая мрачную дорогу слабым светом фар, сшибая и перемалывая колесами хрупкие тела буйных, по коридору промчались два небольших сендера. На обоих на подвижной турели были закреплены «гатлинги», за которыми восседали рослые бойцы в камуфляжной форме и шлемах, полностью прятавших лица под непрозрачным стеклом.

Шаман повернулся на выстрелы и от удивления раскрыл рот. Такого исхода в его коварном плане явно не предусматривалось. Не предусматривал он и моей грядущей атаки. Нас разделяло чуть больше десятка шагов. Потерпевший крах и разгром своего войска кочевник не заметил, как я подобрался к нему вплотную. Хотя в этом я ошибался. Не успел я сделать выпад, а Шаман уже обрел утраченное внимание и встретил меня в боевой стойке.

Одно дело – нападать с ножом на врага исподтишка, и совсем другое – биться с ним на тех же условиях в открытом бою. Усиленная панцирными пластинами безрукавка имела большое преимущество по отношению к моему, абсолютно голому торсу. Попасть в ловко двигающегося Шамана, легко управляющегося двумя ножами, было крайне сложно. Бой с ножом – это не фехтование на саблях. Работа ножом несет в себе задачу не дать врагу возможности что-либо сделать. Только начавшись, бой практически тут же заканчивается, так как на большее просто нет времени. Все решает случай или судьба.

Шаман метнулся в мою сторону одним коротким броском. Послышался свист разрезающего воздух лезвия. Я увернулся от одного ножа, но второй, высекая искры, встретился с титановым предплечьем. Полоснул острым клинком кочевника по руке и тут же отскочил в сторону. Боль обожгла сбоку. Все-таки Шаман успел зацепить меня. Однако и с его руки упало несколько капель крови. Кочевник оскалился, заметно прижимая запястье к телу. Еще один выпад, теперь с моей стороны. Защита у Шамана отработана на славу – он легко увел мой клинок в сторону и коротко ударил сбоку. Снова спасла визжащая сервоприводами рука. Правда, тонкое лезвие из плавника катрана попало аккурат между локтевой и лучевой костью механического предплечья, чем я непременно воспользовался, выкручивая кисть и уводя ее в бок. Шаман не растерялся и жестко ударил лбом в переносицу. Перед глазами вспыхнули искры, я отшатнулся, но тут же принял стойку, стараясь следить за противником. У меня едва хватило сил отразить следующий выпад Шамана. Увернувшись от направленного в горло клинка кочевника, я полосонул его по левому бедру, он в отместку оставил порез на моем правом плече.

Шум вокруг притих, стал едва уловимым. Мир сузился до маленького пятачка, в котором есть только я и Шаман. Все остальное пока не в счет. Взгляд старался не упустить движения врага, даже самые неуловимые, чтобы пресечь их в зачатке. Слух навострился на шаги кочевника. Он медлил, старался вывести меня из себя, ждал, когда я допущу ошибку, оступлюсь.

Раздались выстрелы, которые вернули меня в реальность. Пули вмиг превратили пульт управления в решето. Внутри ящика заискрилось, пыхнуло и пустило дым.

– Стоять на месте! Никому не двигаться! – Какой-то мальчишеский голос заставил нас прекратить схватку.

Мы обернулись на кричавшего. За время нашей короткой схватки, я не заметил, как отряд вооружённых бойцов зачистил весь сектор. Их было около дюжины. Все рослые, широкоплечие, в камуфляже и с какими-то странными автоматами. Некоторые бойцы еще прохаживались между распластавшимися в нелепых позах безумцев, добивая уцелевших короткими очередями.

Интересно, кто были эти воины? Ни к одному из известных кланов они не принадлежали. Да и экипировка, имеющаяся при них, не походила ни на одну из имеющихся в Пустоши. Разве что сендеры, да и те уж больно какие-то навороченные.

– Убью! – Проревел Шаман, кидаясь на невысокого бойца в шлеме. Это он приказал нам не двигаться.

Боец, долго не думая, вскинул автомат и дал короткую очередь по ногам кочевника. Пули разнесли колено и прошили насквозь бедро. Шаман заорал и рухнул, вопя и катаясь по полу. Из разорванных ран хлынула кровь. Пол под ним вмиг стал черным. Шаман перевернулся на живот и, упираясь острыми клинками ножей, принялся ползти. За ним потянулась кровавая полоса. Боец размеренными шагами догнал кочевника. Тяжелый носок сапога, покрытый металлической пластинкой, врезался в бок кочевника, того сложило пополам. Он зарычал не хуже обезумевшего и, неуклюже развернувшись, попытался вонзить нож в голенище бойцовского сапога. Удар. Нож отлетел в сторону, со звоном брякнувшись о пол. Второй удар. На лице кочевника распустился кровавый бутон.

– Зара! – Послышался знакомый голос. – Оставь его. Нам надо найти антидот, а иначе все наши потуги будут напрасны!

Голос был определено знаком. Я готов поклясться, что слышал его! Только вот где?

Невысокий боец, что мгновение назад разобрался с Шаманом, повернулся в мою сторону и не спеша стянул шлем. На его плечи, покрытые пластиковыми наплечниками, упали локоны черных, почти смоляных волос. Шлем полез выше, и вскоре моему взору предстало миленькое смуглое личико с огромными карими глазами. Девушка мило улыбнулась. Я растеряно посмотрел на нее. Теперь стало понятно, кто это! Эта та самая девица из табора старика Годявира! А голос принадлежал барону-аналитику!

– Вайда! Позволь мне лишить этого шакала жизни. Он ее не достоин. – Улыбки и след простыл. В глазах Зары запылали огоньки ненависти и гнева. Но при этом всем, злилась она уж очень мило. А я-то думал, что она хрупкая девица.

Уголки губ поползли вверх, растягивая мои губы в подобие улыбки. Скорее всего, я выглядел полным кретином. Но продолжал скалиться в жалкой гримасе. Потом меня осенило:

– Гожо, он под платформой. Ему нужна помощь!

От отряда отделились две фигуры, быстро направились к деревянной платформе, обойдя ее, принялись вытаскивать цыгана.

– Парни, сделайте все, чтобы здоровяк остался жить! – Уже по-старчески, словно убаюкивая, сказал Годявир, стягивая с себя шлем. – Ну, здравствуй, Тулл! Не ожидал увидеть?

Глава 27. Гипноз и внушение

В коридоре до одури пахло гнилью и тленом расстрелянных, разбросанных взрывами, посеченных осколками, передавленных и разорванных тел. Стены, пол и даже потолок были покрыты черными разводами и бесконечными пятнами. Мы ступали по внутренностям, которые противно чавкали под подошвами. Картина была неприятной. Особенно ужасало осознание того, что те, кто сегодня сложил здесь свои головы, не были виноваты в том, что стали оружием в руках сумасшедшего, заигравшегося в божество садиста.

Жажда власти – очень коварная штука. Тем более, что власть имеет двоякое понятие. Она дарует тебе своду, возвышает на пьедестал, водружает на голову венок из оливковых ветвей. Но при этом прячет за своим надменным смехом оскал желтых клыков. Она ведет тебя, и ты не понимаешь, что в один прекрасный момент переступаешь за грань, за точку не возврата. Взваливает на тебя непомерную ношу, которая в результате погребает тебя под многотонной плитой. И ей это известно. Она потирает руки, когда ты сломаешься, спечешься, потом находит себе новую игрушку и вдоволь забавляется ей. И таких множество – жаждущих стать у власти, руководить и вершить судьбы.

Перед глазами предстал обезумевший взгляд Шамана. Он не мог осознать, что весь его план рухнул, а вместо возвышения и причисления к ликам святых, он получил никчемное, необратимое падение.

Бойцы Годявира, под зычные команды Зары, перешли к пытке. Шаман словно побывал в мясорубке. Бойцы с лихвой оторвались, забивая его прикладами. Тело превратилось в тряпичную куклу. Его долго пытали, но он так и не проронил ни слова. Кто-то из команды барона нашел блестящий кейс – задача была выполнена! А молчаливый Шаман был брошен в подземелье на верную смерть. Он согласился принять ее такой, какая она есть – мучительная и страшная. Он знал, что это его участь.

Всю дорогу с лица Годявира не сходила нескрываемая радость. Ведь он нес кейс, в котором хранился антидот.

Бойцы, шедшие перед нами, несли на куске брезента Гожо. Рука с продетым крюком между локтевой и лучевой костью предплечья свисла, едва касаясь пола. Рана почти не кровоточила – помогла змеиная мазь. Ему вкололи какие-то препараты, и здоровяк мирно уснул. Страдания от мучительной боли на время прекратились. Слава Создателю, что он жив. Правда, как выразился один из бойцов:

– Шансов у парня немного. Я вообще удивлен, как он еще дышит. Нужна срочная госпитализация и оказание самой квалифицированной медицинской помощи.

А вот Циркону не повезло – проклятая кислота убила его.

В подземелье я несколько раз пытался расспросить Годявира о Кэт. Он отмахивался, мол, позже. Меня колотило от злости, но старец молчал и делал озабоченный вид. Потом, когда заветный кейс был в его руках, я снова хотел задать ему мучающий меня вопрос. Он ворочался на языке, как заноза, и метался под черепной коробкой.

За нами парочка рослых бойцов в тяжелой броне несли бездыханное тело Циркона. Ребята своих не бросают. И это радует.

Зара возглавляла наше шествие. Локоны ее черных волос подрагивали в такт движения. Даже в этом камуфлированном комбинезоне она выглядела отменно. Зара была слишком спокойна для девушки и стойко переносила все тяготы. Будто вымуштрованный солдат, она ступала уверенно, пружинисто. Стоит только возникнуть серьезной опасности и девица тут же откроет огонь на поражение. Ее рука уж точно не дрогнет.

Подъем из подземелья казался вечным. Пол всю дорогу был завален трупами. Я старался не наступать на них, перешагивал. Тело ныло, и каждое движение становилось испытанием. Выжатый до предела, как сморщенный плод мамми, я просто молча брел…

Наконец-то мы выбрались из затхлого подземелья. Лучи палящего солнца за долгий день нагрели каменную почву. Над булыжниками парил горячий воздух, изламываясь волнами. Небо было синим и прозрачным. Порывы ветра поднимали крупицы песка и швыряли в нас. Я прикрыл глаза, чувствуя, как песчинки ударяются о лицо. Воздух был горячим и чистым, я вдыхал его полной грудью. Ветерок горячими порывами обдувал тело. Багровый диск солнца спрятался за величественными исполинами развалин.

Перед выходом на поверхность лекарь из группы Годявира вколол мне полученный антидот – для профилактики. Бойцы положили раненого Гожо и мертвого Циркона, встали кругом, ощетинившись стволами автоматов, готовые встретить любую опасность. Годявир поднял голову, приставил ладонь козырьком. Донесся шум, рокот. Я поднял взгляд в синее небо и замер. Высоко в небе завис дирижабль. Увидав нашу команду, управляющий агрегатом стал стравлять газ из наполненной им емкости-оболочки. Дирижабль пошел на снижение и вскоре почти поравнялся с землей. Летательный аппарат был похож на огромный огурец-переросток с прикрепленной под ним самоходом-гондолой. На корме вращался огромный винт. На покатом боку гондолы с колесами, поблескивая ярко-красной краской, красовались неумело намалеванные буквы: КАБОТАЖНИК. Чего? Что еще за «Каботажник»? Он приблизился к нам.

Рослый боец поднял к небу указательный палец и сделал им круговые движения. Отряд, как по команде, подхватил груз и быстрыми движениями направился к дирижаблю. Его колеса уже коснулись земли, поднимая в бездонную высь клубы пыли. Двустворчатая дверца разъехалась, складываясь гармошкой, и в проем высунулся ребенок. Ребенок? А, нет, это карлик. Он неуклюже перебирал коротенькими, кривоватыми ножками и махал припухлыми ручонками.

Мы поравнялись с дирижаблем. Зара первая вскочила на подножку, обернулась, глядя на нас. Порыв ветра подхватил прядь волос и швырнул ей на лицо. Она кокетливо отправила непослушную прядь за ушко и скрылась внутри дерижабля. Бойцы быстро загрузили Гожо и мертвого Циркона, дружно заскочили сами. За бортом остались только я и старый цыган. Он, прищурившись, посмотрел мне в лицо, по-старчески вздохнул и задал мне вопрос:

– Ты с нами? Если да, то залазь в «Каботажник».

Я махнул головой, по спине стекли капельки пота:

– Нет, мне нужно спасти Кэт! Мне надо на Мост!

– Послушай меня, Тулл. Нет никакой Кэт! Нет, и никогда не было! Ты что-нибудь, слышал о гипнозе и внушении? – Он был серьезен, его глаза пристально смотрели на меня. В них не было и тени фальши.

– Гипнозе и внушении? – Повторил я.

Меня накрыла волна злости и гнева. Я сжал кулаки. Было слышно, как визжат сервоприводы. Я был готов броситься на старика, порвать его. Сердце вырывалось из груди, в ушах отчетливо слышалось: бум, бум. Мои глаза налились кровью. Я не мог поверить в то, что слышу. По телу проскочила дрожь.

Старик остался спокоен, на его морщинистом лице не изменилось ровным счетом ничего. Все тот же уверенный взгляд.

– Залазь в дирижабль, потолкуем! Поверь, мне есть, что тебе рассказать.

Сначала Шаман, теперь Годявир. Они что, сговорились? Или я и впрямь чего-то не понимаю?

– Ладно, поговорим. – Я плюнул вязкую, тягучую слюну под ноги старика и, кипя от злости, влез в проем двери. У меня на пути встал карлик. Выглядел он интересно и колоритно: узкие плечи, отвислый животик выпирал над широченными кожаными шортами, ободранная, заляпанная машинным маслом майка. Наголо бритая, блестящая от пота голова, в большом ухе золотая серьга, на лбу татуировка – широко раскрытый глаз с круглым темным зрачком. Что она означает? Ах, да! Этот карлик – еретик из беловодья, культ Крабоды Сверхпредателя. Его-то каким мутантом сюда занесло?

– Чего уставился, монах, чай не в зоопарке, проходи! А то и в грызло засвечу, мутант не горюй!

Да пошел ты, подумал я. Пошли вы все, к гронговой матери!

Карлик нырнул в кабину, двустворчатая дверь пришла в движение и с лязганьем закрылась. Коротышка, почесывая зад, по короткой приставной лесенке, перебирая кривыми ногами, забрался в кресло. Поправил стопку подушек под собой, схватился обеими руками за штурвал, локтем передвинул рычаг.

– Слышь, старый? Скажи своему приятелю, что если так на меня зыркать будет, я ему его зыркалки вмиг выкалю! Усек?

Старик расплылся в улыбке.

– Усек, усек! – Ответил он, потом тихо, почти шепотом сказал мне: – Этот коротышка – перевозчик. Его Чаком зовут. Он – единственный житель Пустоши, кто смог отыскать воздушную дорогу через бескрайние поля некроза к славному Вертикальному городу. Вот теперь у нас перевозчиком и трудится. Связующим, так сказать, звеном между Пустошью и Вертикальным городом. Адмирал Колчак, вот!

Из кабины послышался скрипучий голосок коротышки:

– За адмирала, конечно, спасибо, а вот за Кал Чак ответишь!

Старик тихонько засмеялся, потом махнул рукой.

– Ты не сильно обращай внимания на его слова. Ворчун он, но дело свое знает.

Дирижабль набрал высоту, его колеса оторвались от каменистой поверхности. Под ногами почувствовалась легкая вибрация. От ощущения высоты у меня закружилась голова и начало мутить. Потом «Каботажник», словно невиданной силой, швырнуло вбок. Меня толкнуло в сторону, ладонь схватилась за вертикальную трубу, соединяющую пол с потолком. Я тут же одернул руку, потому что труба оказалось горячей. По ней шло тепло – видимо, горячий газ. Значит, надрывно гудящий движок и редуктор находились как раз под ней.

Рядом с трубой стояли четыре железных короба. Я сел на один из них и стал любоваться видом из окна. Вдруг земля внизу содрогнулась, пришла в движение, словно в спокойную реку бросили огромный булыжник. Тут же из зияющего проема, ведущего в подземелье, вырвался сноп пламени, бетонных обломков, копоти и пыли. Стало понятно, почему бойцы бросили свои сендеры в подземелье. Видимо, они до отвала были набиты взрывчаткой. Зачистка, одним словом.

«Каботажник» продолжало мерно потряхивать. Движок гудит ровно. В гондоле три отсека. Кабина, средний отсек и задняя половина, их разделяют перегородками из фанеры. Вся наша веселая компания в среднем отсеке. Здесь вдоль стен стоят лавки, на которых разместились бойцы Барона. Многие из них стащили с лиц шлемы и теперь раскрасневшиеся, устало смогли перевести дух.

– Сотри меня платформа! Не, ну вы видели, а? Так тряхнуло! – Громко закричал карлик, крепко сжимая штурвал пухлыми ручонками.

– Тулл, пойдем. – Коснулся моего запястья старик. Его морщинистое лицо приобрело настороженное выражение. Я кивнул, поднялся с короба и проследовал за ним. Зара взглянула на меня и улыбнулась. Эта улыбка сводила с ума, валила наповал. Ее карие глаза завораживали. Я, сам того не замечая, остановился посмотреть на них. Они затягивали меня, зачаровывали. Мое дыхание замерло. Я готов был вечность смотреть в эти живые, искренние глаза.

– Тулл, ты чего? – Одернул меня барон. – Пойдем.

Его сухая, морщинистая рука легла на ручку металлической двери. Дверь легко подалась, с едва уловимым скрипом. Зара, улыбаясь, игриво увела взгляд в сторону. Я зажмурился, мотая головой.

– Иду. – Ответил я.

Мы оказались в небольшой комнате. Здесь не было ничего особенного. Старое, проеденное молью покрывало, небрежно наброшенное на кровать. Невысокий столик с остатками какой-то снеди. Маленькое кресло в углу. Скромное жилище карлика-ворчуна.

– Спрашивай, мой друг. Я готов ответить на все твои вопросы. – В старческом голосе чувствовалось нешуточное волнение. Годявир прошел к креслу, устало опустил на него свое тело. От лихого бойца, что некоторое время назад командовал операцией в подземелье, не осталось и следа.

– Говори, барон, рассказывай все, как есть.– Я сел на кровать. – К мутанту твоя секретность.

– Итак, я представляю интересы Вертикального города. Моя команда, если сказать проще, контролирует, отслеживает и пресекает своего рода глобальные проблемы, наподобие этой с Иерихоном. Правда, Волк, каким-то образом сумел уйти от моих агентов, но мы его найдем, уж поверь! Пустошь отделена от нас непроходимыми полями некроза. Но наш город, в отличие от Пустоши, не впал в дикость и феодальное средневековье. У нас по-прежнему развита медицина, работают ученые умы. Мы ищем различные варианты и возможности исправить произошедшую Погибель. Но пока в нашем небе господствуют доминанты, увы, даже великая наука бессильна. А деградированное, разрушенное общество не способно само себя вытащить из этой ситуации. Пройдут века, прежде чем мир оправится от нанесенного ему удара. – Мне пришлось прервать увлеченно рассказывающего старика:

– Погоди, Годявир. К чему вся эта тирада? Где Кэт?

– Ну вот, видишь, ты стал задавать вопросы. Отлично! – Старик расплылся в улыбке, поскреб пятерней свою небритую щетину и продолжил: – Начну с того, что моя команда вела наблюдение за Волком. Нам сразу не понравилась его прыткость и какая-то скрытность. Мы знали, что он работал на доктора Губерта. Он отлично выполнял все приказы старого маразматика. И, оставаясь в тени своего шефа, разрабатывал свой, как ему казалось, гениальный план быстрого покорения мира и всеобщего господства. Какой гений не хочет стать властителем мира?

– Барон!

– Ладно, ладно! Там, у развалин судостроительного завода, Волку удалось уйти от слежки. Зато мы наткнулись на твое бездыханное тело, выброшенное подземной рекой. Вид у тебя, признаюсь, был ужасным.

– Как Гожо? – Вспомнил я про здоровяка.

– Похуже. – Старик вздохнул. – Один из моих людей узнал в тебе того монаха, что спускался в подземелья вместе с Волком. Пока в тебе теплилась жизнь, у нас оставалась надежда узнать, что в действительности ищет Волк. Оставалось…

– Причем тут Кэт?! Что все, мутант побери, это значит?! – Сорвался я на крик.

– Ученые умы, великие медики смогли спасти тебе жизнь, вывести тебя из комы. Ах да, ты, наверное, не знаешь, что такое кома. Ну да ладно, не важно. Ученым удалось выудить кое-какую информацию с коры головного мозга. Твоего мозга. Есть такое оборудование. Так министерство Вертикалов узнало об Иерихоне и нависшей над Пустошью угрозе.

– Барон, вы не слышите меня?!

– Слышу, более чем! И малышка Кэт, и ее мать Айва являются всего лишь плодом твоего воображения.

– Чего-чего?

– С детства ты был лишен семьи, а братья-монахи так и не смогли ею стать в полной мере. Тогда где-то внутри тебя, в самых дальних закутках твоего сознания, появились прекрасная женщина и ее маленькая дочь. Тебе нужна была семья, и ее ценности лично для тебя значат больше, чем все, что вокруг происходит. В тебе есть нечто, что утратило почти все человечество – чувства! Да, мой друг, у деградировавшего общества с его жестоким миром нет места для человеческих чувств. Ими управляют животные инстинкты, жажда выжить. Здесь брат убьет брата, а мать бросит дитя на произвол судьбы. А ты же, пройдя суровую школу монахов Ордена Чистоты, став жрецом-карателем, бездушным солдатом, умеющим лишь убивать, сохранил в себе одну из ценностей, позволяющей людям оставаться людьми – семья!

Я пристально всмотрелся в уставшее лицо старца. Оно оставалось спокойным. Меня же начало колотить. Озноб во всем теле. Я слышал, как постукивают зубы. Мутант побери, я замерз. Слова, сказанные Бароном, эхом носились по маленькой комнате и в моей голове. Боль изнутри нарастала, будто во мне что-то поселилось. И теперь оно с особым рвением терзает меня острыми когтями, желая высвободиться на белый свет, прорвать окутывающую ее оболочку, предстать во всей своей демонической действительности. Кибернетическая рука, визжа сочленениями, стала сминать грязное покрывало. Я тянул его на себя, стараясь укутаться в нем, спрятаться.

– Именно там при помощи умелых хирургов ты обзавелся своим кибернетическим протезом. После долгой работы психиатров и аналитиков министерства Вертикалов, было принято решение, что агент, под кодовым именем «отступник», способен стать достаточно сильным оружием в наших руках. Полученная информация, сохранившаяся в коре мозга, позволила аналитикам выстроить комбинацию, при которой ты использовался втемную. Для этого, при помощи гипноза и внушения, была создана виртуальная семья фермерши Айвы и ее маленькая дочь Кэт. Оставалось только одно – вывести тебя на цель. – рассказал старик, взирая на меня усталыми глазами, покрытыми сеточкой красных капилляров. – Полагаю, теперь тебе не составит труда сложить все воедино, ведь так?

Барон поднялся, кресло под ним заскрипело. Он подошел к изголовью кровати, его сухая, жилистая рука опустилась мне на плечо.

– Все хорошо, Тулл. Мы справились с поставленной задачей. Ты сделал все как надо.

– Погодите, барон. – Произнес я, смотря в лицо старца.

Он поднес к губам указательный палец.

– Тихо!

– Нет, не тихо! Я еще не выжил из ума, чтобы забыть подобное. Плод воображения? Гипноз? – Я замахал головой. – А как же девочка? Малышка Кэт? Разве маленькую девочку не похитил работорговец?

– Что? Да как же ты не поймешь, что это всего лишь внушение! Я вижу, что наши специалисты были правы. Теперь ты должен смириться с этим, понять! Специалисты не раз использовали гипноз для проработки легенд наших агентов. Такую историю и кулаками из башки не выбьешь! – Ответил Годявир.

– Ты лжешь, старик! – Взорвался я, во вспыхивающем гневе вскакивая с кровати. Мои глаза налились лютой ненавистью, а на скулах заиграли желваки. – Намеренно лжешь, потому что тебе нужен я – умелый убийца. И если тебе сейчас не удастся схватить меня в свои корявые лапы, то потом будет трудно! Кто тебе позволил плюнуть мне в душу? Кто дал тебе право не помочь несчастному ребенку? Она там, на Мосту, ее… – я орал, брызги слюны летели в сторону. Старик молчал, лишь иногда моргая. Я продолжил:

– Я никогда не полечу в ваш проклятый Вертикальный город! Поэтому ты всячески пытаешься запудрить мне мозги! Хочешь сделать из меня сумасшедшего! Ради чего? Все, что угодно, лишь бы я уверовал в то, что рехнулся. Не дождешься, барон!

Годявир оставался спокоен, хотя заметно побледнел. Он, шаркая подошвами, подошел к двери, и, высунувшись в нее, позвал Зару.

– А девочка Кэт – реальна. Как и ее мать Айва. И они – моя лучшая и единственная семья!

Сильно разболелась голова, я обхватил ее руками и упал на кровать. Дирижабль затрясло. В комнату вбежала Зара, в руках она держала цилиндрический предмет с огромной иглой на конце. Я не слушал, о чем они говорят. Да оно мне и не надо. Я знал одно: теперь Кэт обречена! Я не смог вернуть ее обратно домой! Хотя все-таки, возможно, когда-нибудь я смогу отыскать ее. Я постараюсь!

Пустошь сурово воздает нам по заслугам, потому что здесь нет невинных овечек. Все мы тут серые волки, жаждущие крови. Видимо, мне всегда суждено быть палачом, убийцей, жрецом-карателем, но теперь сама Пустошь карает меня. Я оказался на скамье подсудимых. И у Пустоши есть за что с меня спрашивать.

Больно кольнуло в плече. Я прикрыл глаза, чувствуя, как тепло разливается по всему телу. Как гулко стучит сердце и его стук отдается в ушах: бум, бум, бум! Стягивающий голову обруч расслабился, боль улетучилась.

Где-то на краю восприятия послышался звонкий смех. Это смеется Кэт! Я не смогу спутать ее смеха. Сквозь пелену игры красок различались два силуэта. Айва и Кэт. Они стояли рядом, крепко державшись за руки. Кэт продолжала смеяться. Айва подняла руку и помахала мне. Я был уверен, что они счастливы…