Оттенки зла. Расследует миссис Кристи

Глава 4

Отчаянное заявление Хелен подействовало как небольшой взрыв, встряхнувший нас и раскидавший в разные концы судна. Гай немедленно увел Хелен, Винниаты тоже отправились в свою каюту, споря о методах выведения винных пятен. Миссис Брендел, приняв мой недоумевающий взгляд за знак глубокого потрясения, пригласила меня к себе восстановить душевное равновесие с помощью крепких напитков. Я не стала отказываться, рассчитывая выведать у нее информацию о Гае Тревельяне и его несчастной жене.

– Я настаиваю на том, чтобы вы глотнули чего-нибудь взбадривающего, – сказала она, усадив меня в кресло. – Виски? Коньяк?

Я покачала головой:

– Боюсь, они плохо на меня подействуют.

– Значит, немного eau de vie?[5]

Получив мое согласие, она налила стопку бесцветной жидкости.

– Ничего нет полезнее алкоголя, чтобы прийти в себя от потрясения, – сказала миссис Брендел. – А вы потрясены, я вижу. Когда меня пересадили на «Карпатию» – что, кстати, было очень унизительно, – после ночи, проведенной в утлой лодчонке посреди замерзающей Атлантики, мне дали выпить коньяка. Я в считаные минуты согрелась и пришла в себя. И сейчас, я думаю, будет очень неплохо выпить. Обычно я не употребляю спиртного, но в некоторых случаях, думаю, оно рекомендуется в чисто медицинских целях. По правде говоря, только поэтому мне и удается переносить морское путешествие. Уверена, мой доктор одобрил бы это. Да уж, эта дикая выходка мисс Харт за обедом подействовала угнетающе не только на вас, но и на меня. Выпейте.

Я поднесла стаканчик ко рту, и одних лишь алкогольных паров хватило, чтобы ожечь губы. Я притворилась, что сделала глоток.

– Не пройдет и минуты, как вы почувствуете себя лучше, – проговорила она, глотнув изрядную порцию коньяка. – Я прямо не знала, куда деться, честное слово. Ужасная сцена. А такой был хороший вечер, правда? Надеюсь, мистер Тревельян не будет в претензии на меня из-за того, что я так расстроилась.

– Уверена, что не будет, – ответила я.

– Когда мисс Харт сказала, что убила Джину, я поглядела на вас и увидела, что вы очень побледнели, – продолжала она.

– Да, это меня порядком озадачило.

– Озадачило? Почему?

Я не стала объяснять, что патетическое самообвинение в смерти Джины Тревельян, высказанное Хелен за обедом, противоречит предыдущему признанию в том, что она рада ее гибели.

– Понимаете, самоубийство произошло у меня на глазах, и я могу засвидетельствовать: мисс Харт никак не участвовала в нем. Она не толкала Джину и не побуждала ее прыгать в воду. Наоборот, она старалась удержать ее от этого.

– Значит, вы полагаете, что мисс Харт слишком сгустила краски?

– Ну да, угрызения совести замучили.

Серые глаза миссис Брендел блеснули.

– О, я понимаю, на что вы намекаете.

Я предоставила ей возможность выговориться. И она с радостью рассказала все, что знала.

– О связи между Гаем и Хелен было известно всему Лондону. – Миссис Брендел выпила еще коньяка. Лицо ее раскраснелось, глаза блестели. – Это ни для кого не было секретом. И те, кто знал Гая, не могли его винить. Жизнь с Джиной – тяжкое испытание. Она была психически неуравновешенна. Бедный Гай не подозревал, насколько это серьезно, когда женился на ней, – ее родители постарались скрыть это от него. Вам стоило бы послушать, что говорит по этому поводу Мэри Тревельян, мать Гая!

– Представляю, – отозвалась я, когда миссис Брендел сделала паузу, чтобы перевести дыхание.

– Поначалу казалось, что Гай может справиться с выходками Джины, перепадами ее настроения и прочим. Разумеется, деньги в немалой степени скрашивали его существование. Тревельяны – знатный род, но средства их таяли с каждым поколением. Их рудники в Корнуолле приносят совсем не такой доход, как прежде. Спрос на олово упал. Видели бы вы, как туго пришлось Мэри после смерти ее дорогого Альберта. Мы все стремились помочь ей, но она слишком горда, чтобы зависеть от кого-либо материально. А геологические изыскания Гая в Лондонском университете оплачиваются не очень щедро.

– Значит, мистер Тревельян женился на Джине ради денег? – спросила я.

– Ну, я не стала бы утверждать это так прямо. – Миссис Брендел посмотрела на меня удивленно, словно ее неприятно поразила моя склонность к досужим сплетням. – Как бы то ни было, после смерти родителей Джины ее болезнь начала прогрессировать, и бедному Гаю стало совсем невмоготу. Он обращался к специалистам, психиатрам, но от них было мало толку. Однажды, когда Джина находилась на лечении в клинике, Гай познакомился с мисс Харт. Вроде бы это произошло на ее выставке. Я никак не могу поверить, что Джина мертва. Но в конечном итоге, я думаю, это к лучшему.

Я была потрясена, но постаралась скрыть это:

– К лучшему?!

– Видите ли, душевное состояние Джины становилось сущим бедствием. Она зашла в тупик и, возможно, нашла единственно правильный выход.

– Не уверена, что это правильный выход, – бросила я.

Самоубийство, на мой взгляд, часто служило орудием медленного убийства близких, постепенно отравляя их жизнь. Смерть Джины уже сказывалась на Хелен и Гае…

– А как же родные Джины, ее друзья? – спросила я.

– Родители умерли, как я уже упомянула, а сестер и братьев у нее нет. И, как мне кажется, в последние годы она настолько зависела от мужа, что уже не нуждалась в друзьях.

– Понятно, – задумчиво произнесла я. – А как она выглядела?

– О, она была когда-то необыкновенно красивой девушкой с прекрасной фигурой и пластикой, как у балерины.

Мне вспомнились изящные жесты Джины перед прыжком.

– Она вроде даже подумывала раньше о том, чтобы стать балериной. Но из этого ничего не вышло, так как она слишком располнела. Впрочем, трудно ее винить, учитывая, сколько проблем возникало в ее жизни.

Я слишком хорошо знала, что такое обманутые надежды и разбитые мечты. Мне пришлось не только отказаться от мысли стать скульптором, но и признать, что из меня никогда не получится оперной певицы или выдающейся пианистки. Учителя говорили, что у меня есть способности, но я была не в состоянии преодолеть страх перед сценой, выйти на нее и выступать на глазах сотен людей.

– Дорогая, вы совсем не пьете и опять побледнели, – заметила миссис Брендел, посмотрев на меня. – Похоже, вы не собираетесь глотнуть ни капли eau de vie, и в таком случае вам надо глотнуть свежего ночного воздуха. Море успокоилось – шторм, вероятно, прошел. Вы не против пройтись по палубе?

– Замечательная идея, – согласилась я.

Мы вышли на палубу, где нас окутала бархатная ночная темнота. Воздух заметно потеплел. Чувствовалось, что мы приближаемся к южным широтам. После английской сырости и мрака я мечтала о ярком солнце.

Миссис Брендел взяла меня под руку, и мы стали прогуливаться под звездами. Она вернулась к своим воспоминаниям, уже хорошо мне знакомым:

– Кораблекрушение произошло ночью. Было холодно, но очень красиво, все небо в звездах…

Я пропускала ее излияния мимо ушей, думая о последних минутах жизни Джины Тревельян и пытаясь представить себе, что она чувствовала в эти мгновения. Неясны были также практические аспекты расследования. Если оно будет проводиться, то каким государством? Чьей юрисдикции подлежит это дело – Португалии, какой-нибудь африканской страны, – или же океан – это ничья земля, своего рода лимб между двумя мирами?

– Вы что-то опять притихли, дорогая, – обратилась ко мне миссис Брендел, высвободив мою руку. – Простите меня, я, наверное, утомила вас своей болтовней.

– Нет-нет, все это очень интересно, и мне очень хотелось бы еще послушать про ту ночь и про то, как вы потеряли имущество. Но, признаюсь, я невольно задумалась о смерти миссис Тревельян.

– И что же вы об этом думаете?

Я начала объяснять ей, что меня заботит, но перед нами выросла фигура высокого темноволосого мужчины. При свете палубного фонаря мы увидели, что это Гай Тревельян и он с трудом сдерживает гнев. Миссис Брендел остановилась и сочувственно коснулась рукой его плеча.

– Да что такое с женщинами? – проворчал он, смахнув ее руку.

– Гай, вы, конечно, ужасно расстроены, но…

– И чем же, по-вашему?.. И моя мать не лучше. Да все вы такие, – заявил он, сердито взглянув на меня.

– Гай, я вас не понимаю, – произнесла миссис Брендел.

– Поймете со временем. Рано или поздно все это прояснится до конца. И про кобру, и про гималайскую медведицу, и про скво из племени гуронов или чокто[6].

– Что все это значит, Гай? Вы меня пугаете. Может быть, вам надо обратиться к врачу?

– Я только что виделся с ним, он дал успокоительное – не мне, а Хелен.

– Это очень разумно, полагаю. Наверняка утром, когда она проснется, ей все представится в другом свете. Это был страшный удар для вас обоих.

– Проснется утром… – повторил он дрогнувшим голосом. – А вот Джина никогда уже больше не проснется. – На глазах его появились слезы. – «Эта речь проникает внутрь, разъедает, отравляет!»[7] – произнес он шепотом и, подняв воротник, спрятал за ним лицо и растаял в ночной тьме.

– О господи, я ровным счетом ничего не поняла, – пожаловалась миссис Брендел. – А вы? У него что-то не в порядке с головой, и он несет сущий бред. Очевидно, смерть жены расстроила его психику. Бедная Мэри… Не хватало только, чтобы ее сын окончательно свихнулся.

Но я помнила Киплинга.

– Он не свихнулся, миссис Брендел.

– Вы так думаете?

Как там говорится у поэта о спящей на солнце кобре? О том, что самец чует беспечный шаг прохожего и отползает в сторону…

– «Но ни дюйма не уступит, не отступит до конца самка кобры, что намного смертоноснее самца», – продекламировала я.