Овеянные славой

СЕРЖАНТСКАЯ СЛАВА

Как бурное весеннее половодье заливает поймы и долины рек, так и наступление Красной Армии после Курской битвы можно сравнить с вешним потоком, ломающим все преграды на своем пути. Иной день с боями, преследуя противника, полки уходили вперед на десять, пятнадцать и даже на двадцать километров.

Немцы на выгодных рубежах устраивали всевозможные препятствия, минировали дороги, подрывали и сжигали мосты, чтобы хоть на час, на два задержать русских. 76 стрелковая Ельнинская дивизия сходу опрокидывала вражеские рубежи, и гитлеровцы едва уносили ноги, не досчитываясь многих десятков убитых и раненых.

Далеко забросила война Ивана Еремина, белолицего парнишку из небольшого села Ключевка Троицкого района Челябинской области.

И в такие дни девятнадцатилетний сержант Еремин, задорно оглядывая свое отделение, неизменно повторял:

— А ну, хлопцы, не подкачай. Прижмем паршивому фрицу побитый хвост, наступим на пятки и хана ему.

При подходе к городу Мельницы, на Тернопольщине, дивизия перешла к обороне. Два километра оставалось до окраины, когда рота залегла. Быстро угасал короткий декабрьский день… Над широким, совершенно голым заснеженным полем, изрытым воронками, с воем и свистом летели снаряды и мины. Окраина города, затянутая пепельно-серой дымкой, гудела от разрывов наших снарядов.

— Приступить к отрытию щелей, вправо и влево от воронки, — приказал сержант Еремин, показав рукой на черневшие края ямы.

Лопаты зазвенели о мерзлую землю, отламывались небольшие куски, но работа в опытных руках спорилась.

— Легко сказать, перейти к обороне. Поганый фашист в избе сидит, горячий чай попивает, на гармошке играет, а нам, собачья нога, ни окопчика, ни щелочки не оставил, — бормотал под нос узбек Абдулла.

— Вовсе не чай, а краденый кофий, — поправил Сашка Вахрамов.

Еремин улыбнулся: бойцы настроены хорошо, В яму кубарем скатился посыльный:

— Товарищ сержант! Капитан вас вызывает на свое НП.

— Вахрамов! Остаешься за меня.

Капитан неторопливо и четко сказал:

— Задача самая срочная: узнать, что делают немцы в городе. Задание по твоей натуре, только не горячись. Потемнее станет, начинай действовать.

— Слушаюсь. Разрешите идти?

— Исполняйте, донесения через каждый час.

Стало совсем темно, и окраину города уже не было видно.

Мельницы обходили слева. Огонь противника стихал. Шли осторожно, растянувшись в цепочку. Отделение в полном составе, все девять человек. Василий Игнатенко, как всегда, с ручным пулеметом, у остальных автоматы.

— Выйдем на западную окраину, засаду устроим, — шепнул Еремин Саше Вахрамову, шагающему рядом. Вахрамов ответил так же шепотом:

— Главное — обойти, забраться в укрытие, а там можно и сцапать кого-нибудь.

Часам к двенадцати ночи вышли к концу улицы, упирающейся в поле, и залегли.

Разведка установила, что это и есть западная окраина.

Тишина в городе настораживала.

«Надо действовать решительно, но умело», — вспомнил Иван указания ротного командира. Но как? Вот вопрос.

Отделение лежало на огороде вдоль плетня. Левый фланг упирался в сарай, за которым чернел маленькой стопкой дом. За небольшой прогалиной чуть видно еще один дом. Правее сарая еле просматривалась площадка, как потом оказалось, городская площадь. Неожиданно бойцы услышали со стороны площади разговор.

— Послушай. По-моему, галдят немцы, — шепнул Еремин Абдулле, хорошо говорившему на немецком языке.

На площадь выходили группами немецкие солдаты, без опаски курили, довольно громко разговаривали.

— Собираются уходить, — прошептал Абдулла. — Жаль, не видно, сколько их. Ругаются, кого-то ждут…

— Вахрамов, бери с собою пять человек. И быстро ползи на ту сторону улицы. Игнатенко и Абдулла со мной… Огонь по моему сигналу…

Сашка махнул рукой, и за ним, как тени, исчезли автоматчики.

— Игнатенко, давай пулемет. Бери мой автомат и как можно быстрее к старшему лейтенанту. Скоро начнется драка! Ясно! — приказал Еремин.

…Теперь секунды Ивану казались минутами. Напрягая зрение, он смотрел в сторону площади, но там только изредка мелькнет папироска, а шум то поднимется, то стихнет совсем.

— Фрицы строятся, — шепнул Абдулла, — сейчас двинутся, только куда — неизвестно.

Еремин молчал. Он решил не выпустить немцев в поле, а разделаться с ними здесь, на площади. Вдруг немцы пошли по улице на выход в поле.

Длинной очередью из ручного пулемета Еремин резанул немецкий строй на близкой дистанции. Колонна распалась. Фигуры метнулись назад, другие чернели на снегу. Ночь скрывала потери врага, но Иван с волнением думал о другом: «Если гитлеровцев в городе много, отделение возьмут в клещи, и тогда будет бой до последнего патрона. Хорошо, если рота подойдет вовремя».

Придя в себя после неожиданного удара, гитлеровцы открыли сильный огонь из пулеметов и автоматов вдоль улицы и по огородам. Минут через двадцать, развернувшись в цепь, они снова пошли через площадь, к окраине города. Встречаемые с двух сторон пулеметно-автоматным огнем, немцы откатывались назад и снова бросались в атаку. Время шло, а посыльный не возвращался. Иван решил применить последнее средство.

— Абдулла, кричи громче, что немцы окружены и сопротивление бесполезно. Пусть сдаются, бросают оружие и отходят на середину площади.

Гитлеровцы прекратили огонь. Они совещались и не спешили.

— А ну, повтори громче. Вишь, притихла немчура, — инструктировал сержант своего незаменимого переводчика, но Абдулла не успел. Гитлеровцы открыли яростный огонь и снова перешли в атаку.

Наконец появились старший лейтенант Еж и командир батальона. Рота подходила к окраине, спеша на выстрелы.

— Правильно действуешь. Молодец, — благодарил капитан Еремина. — Продолжайте драку, мы их все равно не выпустим отсюда.

Комбат быстро исчез в темноте.

Немцы еще раз отступили. На этот раз дело дошло до ручных гранат.

— Скажи ты этим дуракам: пять минут на размышление, на шестой минуте полный капут! — горячился Еремин.

Узбек передал приказ в точности.

Первым бросил оружие офицер. Все отошли на середину площади, как требовал приказ русских. Еремин со своим отделением окружил немцев. Пленных обыскали. Оружия ни у кого не было. Конвой батальона увел в тыл дивизии сто пятьдесят немцев. Трофейный список 93 гвардейского стрелкового полка пополнился полутора сотнями автоматов, винтовок и пулеметов.

А утром перед строем батальона капитан объявил:

— Стрелковое отделение сержанта Еремина пленило фашистскую роту. Это беспримерный подвиг советских воинов-патриотов. Всех бойцов отделения представляю к правительственным наградам.

Немецкие части, измотанные и потрепанные в предыдущих сражениях, предпринимали отчаянные попытки, чтобы задержать катящийся за ними русский вал к границе Польши. И однажды ельнинцам пришлось еще раз перейти к обороне.

Окопы роты Ежа пересекали черными извилинами небольшое ровное поле. Сосновый лес за нейтральной зоной противник использовал для прикрытия боевой техники. Иван поглядывал на лесок с опаской.

— Не зря палять фрицы с раннего утра. Як скаженни, палять и палять, — заметил Игнатенко, поправляя пулемет. Ему хотелось поговорить с командиром отделения, но Еремин внимательно осматривал поле, опушку леска и в разговор не вступал.

— А по-моему, немцы собираются драпать, вот и палят, — заговорил Абдулла.

— Наблюдать всем за лесом, — строго предупредил сержант. — Не нравится мне эта поганая рощица. Игнатенко, ты не забыл противотанковые гранаты?

— Все на месте. Пять штук под рукой.

— В случае чего…

Еремин не успел договорить. Из-за рощицы выкатилось несколько тяжелых танков. За ними ползли, подпрыгивая на неровностях, легкие танки. Обтекая лесок, шла немецкая пехота, развернутая в цепь.

— «Тигры»! «Тигры»! — раздалось несколько голосов.

Огонь дивизионной артиллерии усиливался, но противник, не замедляя движения, приближался к окопам. Танки вели огонь с ходу. С брустверов сыпалась земля.

До немцев было не дальше четырехсот метров, когда Еремин заметил, что два «тигра» повернули вдоль окопа, к малозаметному бугорку, где была землянка командира роты Ежа.

Чье-то отделение выскочило из траншеи и побежало назад. «Неужели рота отходит, — пронеслось в голове. — Нет, этого быть не может. Бросить окопы сейчас — верная гибель».

Иван, не замечая людей, бежал по окопу к землянке командира роты с противотанковыми гранатами в руках.

— Сержант, куда ты? — услышал он окрик Ежа. Поравнявшись с «тигром», Еремин бросил связку гранат и на мгновение закрыл глаза. Сильно рвануло воздух. «Тигр» остановился, а Еремин уже бежал к другому танку. Когда до него было не более тридцати метров, Иван выскочил из окопа и метнул под гусеницу вторую связку гранат. Что было дальше, он вспомнил не сразу. Взрывной волной его отбросило в сторону. От контузии в голове большой шум. Подниматься нельзя… Огненная кутерьма страшная… А на краю окопа стояли подбитые «тигры».

Атака не удалась, и немцы попятились назад. Вечером «тигров» отбуксировали в тыл дивизии, а утром советские воины снова перешли в наступление.

Первого апреля 1944 года наступление батальона уперлось в жесткую оборону… Бойцы отделения Еремина один за другим выбывали из строя.

Схватив ручной пулемет тяжело раненного пулеметчика, Еремин бежал в цепи поредевшей роты. В разгаре боя не сразу почувствовал, что у него болит левая нога. Он бежал и бежал, изредка залегая, чтобы послать в отступающих фашистов десяток пуль. Когда в сапоге захлюпало, он понял, что ранен. Но полк успешно продвигался вперед. «Дотяну до конца», — думал Иван. И снова сержант бежал, пока осколок не ударил в колено правой ноги. Еремин упал на бегу.

Он отполз немного назад и опустился в дугообразную щель. В какое несуразное положение попал! Два ранения за одну атаку. А рота наступает. Интересно, далеко ли она продвинется. Совсем мало солдат в строю…

Осколки сильно жгли ногу. Порвав нательную рубашку, Еремин сделал перевязку, но она мало помогла. Взбрела мысль — запеть песню, может, забудется боль и кто-нибудь услышит его. И он пел. Над ним летели снаряды, бой продолжался, а он пел и пел…

Вдруг в противоположный конец щели кто-то прыгнул, Иван оглянулся, это был Вася Игнатенко, недавно назначенный связным к командиру роты.

— Сержант! Как ты очутился здесь? Что с тобой?

— Вася, будь другом, принеси воды, хоть каплю. Понимаешь, горит все внутри. Ноги покалечены, будь прокляты.

Игнатенко мигом притащил откуда-то фляжку воды:

— Лежи здесь. Бегу к командиру. Наступление продолжается.

Настала ночь. Линия фронта отодвинулась еще дальше, а возле щели по-прежнему никто не появлялся. Ноги болели ужасно, давно пересохло во рту. Сковывала непонятная усталость. Иван не помнит, спал он или был в забытьи… Его, конечно, не забудут и вынесут. А в вышине ярко горели звезды, и было совсем непохоже, что где-то рядом война.

Перед рассветом кто-то заполз в щель. Еремин застонал, и его окликнули. Он не помнит, что говорил. Очнулся в ворохе соломы. Потом пришли санитары и унесли в медсанбат.

Когда Иван Егорович пришел в сознание, вместо правой ноги, выше колена, неуклюже торчал обрубок. В палате напротив его койки сидели старший лейтенант Еж и капитан, замполит батальона.

— Как, сержант, самочувствие? — в один голос спросили офицеры.

— Что ж, самочувствие. Обезножил я… — и слезы потекли по щекам.

— Поправляйся, Иван Егорович, — тепло сказал старший лейтенант, — а мы будем добивать фашистов. Отомстим за твою кровь.

— За боевые подвиги командование представило вас к званию Героя Советского Союза, — торжественно произнес замполит.

В Троицке на улице Крохмалева под номером 69 стоит маленький чистенький домик, такой же уютный дворик. Там и живет сейчас Иван Егорович Еремин — мужественный солдат, простой русский человек великой нашей страны.