Ой, мамочки

Глава вторая

Я, миссис Бентли Т. Хаскелл, проживающая в Мерлин-корте, Читтертон-Феллс, отошедший от дел художник по интерьерам, гордая хозяйка одаренного кота по имени Тобиас, не испытываю ни малейшего предчувствия надвигающейся опасности. В это субботнее июньское утро я возлежу средь бордового и серебристо-серого убранства супружеской спальни. Солнечные лучи проникают сквозь зарешеченные окна, причудливо преломляясь и усиливая торжественно-загадочный блеск мебели красного дерева.

Я неспешно беру с прикроватной тумбочки ручное зеркальце. Тьфу! Ах ты, мерзкое стекло, если не избавишься от своей паршивой честности, полетишь в окно! Неужто надо напоминать, что мои чудные щечки похожи на пенорезину? Или о том, что я пренебрегаю мудрым предостережением тетушки Астрид: от избытка слез тускнеет цвет глаз? К счастью, у меня длинные волосы. Я искусно обрамляю ими лицо. Золотистые фазанчики на обоях в жизни не слышали слова «перелет». И они не единственные, кто окажется совершенно не подготовлен к тому, что ждет впереди…

— Бен, милый…

— Что, солнышко? — отзывается мой красивый и преданный супруг.

— Сегодня ночью мне приснился такой странный сон. Будто я снова маленькая Элли и впервые заявилась в Мерлин-корт. Я ведь тогда и помыслить не могла, что много лет спустя у дядюшки Мерлина возникнет эксцентричная затея собрать все семейство под своей крышей и я найму тебя для маскировки собственной неполноценности. Кажется, будто только вчера ты согласился за скромную плату выступить в роли моего одуревшего от любви жениха, правда?

— И вот результат, мое сокровище! — Бен, некогда мой платный кавалер, а ныне любящий законный супруг, присел на краешек постели и нежно провел по моей щеке длинными тонкими пальцами, способными вызвать приступ необузданной страсти даже у куска бисквита. Прикосновение его было необычайно нежным, а голос звучал необычайно рассеянно. — И кстати о снах, Элли, сегодня с утренней почтой я получил письмо, которое прочел, прежде чем принести тебе поднос с завтраком. Поверь мне, новость эта — поистине сон, ставший явью! — Обольстительно поблескивая сине-зелеными глазами, он похлопал по карману своего черного шелкового халата.

Тускло улыбаясь с подушки, обшитой ноттингемским кружевом, я боролась с желанием рассказать Бену, какой блаженный трепет вызывают во мне его темные кудри. Но мне не хватало сил. Я уже успела постичь, что утренняя тошнота — это именно то, к чему у меня природная склонность и недюжинный талант.

— Так что это за волнующая новость, милый? Неужели электрическая компания пообещала пересмотреть наши счета? — Пальцы мои блуждали по его мужественной груди. — Я боялась, они не поверят мне, что полотенцесушилка завела обыкновение включаться, когда ей заблагорассудится… — Я задумчиво пожевала губами. — Возможно, сыграло свою роль мое замечание о том, что Доркас и Джонас также обратили внимание на выкрутасы треклятой железяки.

Здесь позвольте быстренько внести кое-какие пояснения. Доркас появилась в Мерлин-корте в качестве экономки — вскоре после того, как мы с Беном прибыли сюда согласно завещанию почившего дядюшки. Ярая спортсменка, она куда счастливее с хоккейной клюшкой в руках, нежели с тряпкой для вытирания пыли. Но меня это вполне устраивает. Доркас относится к числу насущных земных благ. Старшая сестра, которой у меня никогда не было. За последние несколько недель она не раз заговаривала о том, что пора, мол, ей перебраться из особняка в коттедж у ворот. Якобы она в восторге от мысли, что будет находиться на несколько сотен ярдов ближе к месту своей новой работы — Доркас нынче подвизается в роли учительницы физкультуры в сельской школе. Ха-ха! Кабы я поверила, что ей вправду захотелось обзавестись собственным уголком, я бы еще могла это понять — но я знаю Доркас Критчли. Великодушие — вот главный ее грех. Вбила себе в голову, будто нам с Беном надо жить самостоятельно. Можно подумать, в этом огромном доме не хватает места, чтобы все наслаждались уединением. А если Доркас переберется в коттедж, она же рискует пропустить первую улыбку малыша… первый шаг. Пришлось мне занять решительную позицию и твердо заявить, что в моем нынешнем состоянии мне не под силу превращать ее спальню в Мерлин-корте в святыню. Вышивание вязью на мемориальной тряпочке "Она покинула нас, но по-прежнему в наших сердцах" заняло бы целую вечность.

Теперь о старике Джонасе. Он тоже живет в доме — занимает отдельные апартаменты над конюшнями, куда и сбегает, стоит кому-нибудь из моих родственников заглянуть к чаю. Тобиас, который считается моим котом, так и норовит свалить вместе с ним. Обычно я нахожу обоих в кресле-качалке за чтением какого-нибудь глубокомысленного опуса, типа романа Стейнбека "О мышах и людях". У Джонаса имеется патентованное средство для повышения настроения: в минуты уныния он планирует в мельчайших деталях убийства тетушки Астрид, тетушки Лулу, дядюшки Мориса и прочих моих родственников. Во всем, что касается цветов, Джонасу нет равных. Его георгины — размером с чайные блюдца и невероятных оттенков. Я говорю себе (а иногда и ему), что он имеет полное право на все свои причуды и странности. Джонасу семьдесят с гаком, и для посторонних он — садовник, бессменно служащий в Мерлин-корте с незапамятных времен. Для нас же Джонас — наш добрый гений.

Впрочем, я отвлеклась.

Бен нетерпеливо поерзал на месте. Поднос с завтраком, который он водрузил на мой живот, накренился и пошатнулся, будто корабль в шторм.

— Элли, я говорю не о счете за электричество и не о сушилке для полотенец. Я пытаюсь рассказать тебе о письме из Америки.

Мои веки тяжелы, будто крышки рояля. Однако в главе первой "Вашей беременности" подчеркивается, что нельзя строить из себя инвалида.

— И от кого оно? — бормочу я.

Какого черта Бен продолжает таскать мне завтрак в постель? Я ведь умоляла его прекратить это баловство. Яйцо-пашот таращится на меня огромным глазом, подернутым катарактой. Несколько глотков чая, которые мне удалось проглотить, болтаются туда-сюда в пустом желудке. Джем? Да я его видеть не могу. Так, а что это так ловко припрятано под чайником? Конверт. Оживившись, я потянулась за ним. Письмо от Примулы Трамвелл — всегда радость. Вместе со своей сестрицей Гиацинтой Примула укрепляет мою веру в то, что зрелый возраст может стать самым интересным периодом в жизни. Эти две ужасно милые старые девы вполне успешно подвизаются на ниве частного сыска. Агентство «Цветы-детективы» пользуется доброй репутацией среди знающей публики.

— Извини, Бен, я не расслышала…

Его черные брови сдвинулись в одну линию.

— У меня пропал голос или ребенок давит на слуховой нерв?

— Ну что ты, еще нет и трех месяцев…

— В таком случае повторяю еще раз и с выражением: мне пишет секретарь Общества Кулинаров.

Я тотчас обратилась в само сочувствие.

— О, это случаем не одна из тех сдвинутых контор, что обещают проследить родословную вашей семьи за символическую плату в тысячу фунтов? Брось письмецо в мусорную корзину, милый! — Я поправила подушку.

— Элли…

— Нет, ты только послушай, Бен, что пишет Примула: "Элли, дорогая, мы с Гиацинтой передаем тебе наши самые наилучшие пожелания. Здесь, в «Кельях», жизнь такая спокойная. Работы у нас, к сожалению, совсем мало. Наш дворецкий — начинавший карьеру, как тебе известно, вором-взломщиком — авторитетно заявляет, что преступления не приносят былых доходов…

— Значит, никто еще не подсыпал старушенциям отравы в нюхательную соль, — фыркнул Бен.

— Неужели обязательно употреблять слово "старушенции"? — тотчас взвилась я, на мгновении забыв о тошноте.

— А почему нет? Это статус, достичь которого хотелось бы большинству из нас. Ведь чтобы реализовать наши мечты, нужно время, а лично я, например, всегда мечтал…

— Дорогой, — замечаю я, — ты будешь очень тронут. Примула вложила в конверт одно старинное семейное средство, идеальное для человека в моем деликатном положении. Говорит, ему отдают предпочтение даже члены королевской фамилии при стрессах. И состоит, заметь, только из натуральных ингредиентов. Бен вымучил улыбку.

— Солнышко, ты любезно подвела нашу беседу вновь к теме Общества Кулинаров. Они, правда, не выкапывают генеалогические деревья, но в конечном итоге являются хранителями истории. — Он достал из конверта письмо и захрустел пергаментной бумагой. — Кулинары — это секретная организация шеф-поваров, преданных благородному делу розыска давно утерянных рецептов, имеющих большое культурное значение.

— Подумать только! — вздохнула я.

— Элли, мы же говорим не об утерянном рецепте пирога с вареньем тетушки Мэдди!

— Надеюсь, что нет! — Я опустила письмо Примулы на обложку "Беременности для начинающих".

Кот Тобиас важно вышел из-за гардероба, я постаралась не встречаться с ним взглядом. Бен поудобнее устроился на моих ногах.

— Только лучшие из лучших принимаются в члены этой организации, да и то лишь после труднейших испытаний.

— Например?

— Дорогая моя, все это держится в строжайшей тайне. Члены общества дают клятву хранить молчание. А для тех, кто не прошел испытаний, распускать язык равносильно профессиональному самоубийству.

— Святые небеса! — Если это проклятое яйцо не прекратит на меня пялиться, придется ткнуть в него вилкой. А может, и нет. В моем мозгу возникло устрашающее видение вытекающей клейкой желтой жижи. — Другими словами, эти твои Кулинары — что-то вроде масонов, только с половниками? Со всякими там тайными рукопожатиями и условными подмигиваниями? Бен нежно погладил мое наивное чело.

— Это те самые люди, которые год назад объявили всему миру — всему думающему миру, Элли, — что они самолично отыскали рецепт порошкового говяжьего супа с овощами, автор которого — не кто иной, как… — Темно-бордовые занавески перестали колыхаться на ветерке, проникавшем через открытое окно; кот Тобиас, увлеченно бегавший за своим хвостом, замер как замороженный. — …Не кто иной, как Леонардо да Винчи! — Бен торжествующе уставился на меня.

— Батюшки! — выдохнула я. — А бедняжку-то списали со счетов, объявив средненьким художником, который по-дилетантски занимался авиацией, анатомией и так далее и тому подобное. — Я едва удержалась, чтобы не спросить, не будет ли этот суп выпущен под маркой "Окорочка Джоконды". Мой любимый супруг был явно очарован этой сектой гурманов. — С чего это Кулинары тебе написали?

Бен поднялся. Кровать тотчас вздыбилась, грозя опрокинуться. Я ухватилась за край, и комната вновь обрела нормальные очертания. Супруг мой стоял перед зеркалом туалетного столика и внимательно разглядывал свое отражение. В глазах его плясали изумрудные искорки.

— Элли, вот в этих руках я держу, — он взглянул на свои руки так, будто они вынырнули неведомо откуда да приросли к его плечам без разрешения, — в этих самых руках я держу приглашение от Общества явиться для рассмотрения моей кандидатуры как Потенциального Члена. Я постаралась изобразить восхищение.

— У тебя нет слов, верно? Единственный вопрос не дает мне покоя: почему именно я? — Он принялся вышагивать перед мраморным камином, причем каждый четвертый шаг приходился на скрипящую половицу.

Я обожаю этого мужчину. Он мой рыцарь в сверкающих доспехах. Бен спас меня от участи, которая хуже смерти, — презрения тетушки Астрид, слабо замаскированного под жалость: бедняжка Элли, так и не вышла замуж! Но порой его мужское самодовольство, неумело замаскированное под самоуничижение, чуточку раздражает.

Бен прекратил расхаживать взад-вперед и одарил меня своей самой чарующей улыбкой.

— Трудно поверить, да? Меня! Сына скромного зеленщика!

Родитель Бена столь же скромный, как управляющий нефтяной скважиной. Будучи владельцем зеленной лавки, Папуля мнит себя фруктово-овощным магнатом.

— Подумать только, как обрадуется твоя мамочка! — восхитилась я.

Скажу вам по секрету, Магдалина — ярая противница всех организаций, строящих свою деятельность не в строгом соответствии с канонами римско-католического права. Глупо надеяться, что все Кулинары — истинные католики.

— Элли, я все думаю: с чего это Кулинары вытянули из шляпы мое имя? Ну да, дела «Абигайль» идут неплохо, но не в мировом же масштабе, а "Книге о вкусной и здоровой пище леди эдвардианской эпохи" еще только предстоит сделать меня добрым другом каждой семьи.

— Ты себя недооцениваешь, — создавала я шумовое оформление.

Бен подался вперед, дабы дернуть меня за волосы. Однако, промахнувшись на несколько дюймов, продолжил мерную ходьбу. Проклятая половица по-прежнему скрипела при каждом четвертом шаге.

— Вся моя жизнь висела на волоске, а я даже и не ведал. Как по-твоему, Общество подсылало кого-нибудь из своих членов на контрольный ужин в "Абигайль"?

— Надо подумать.

Вцепившись в письмо обеими руками и прожигая его взглядом, Бен пытался разгадать тайный код послания.

— Помнишь, родная, я говорил тебе о том подозрительном типчике, что как-то заявился в «Абигайль»? В рыжем парике и с повязкой на глазу!

— Еще бы, я тогда до смерти перепугалась.

— О боже, Элли, он же притащился в тот самый день, когда Фредди забыл охладить салаты! — Бен исторг душераздирающий стон.

Фредди, чтоб вы знали, — это мой драгоценный кузен. Предполагается, что в ресторане он правая рука Бена. Нам пришлось пригреть Фредди на груди, поскольку он вполне достойно отнесся к тому, что дядюшка Мерлин оставил его с носом, завещав Мерлин-корт мне. Возможно, наедине с собой Фредди и колотил посуду в приступах ярости, но на людях он вел себя терпимо. Во всяком случае, ни меня, ни Бена выбросить из окна не пытался.

— Почему, скажи на милость, Кулинары не подослали своих шпионов в какой-нибудь из вторников? Ничто не сравнится с моим эскалопом — соус такой нежный, такой…

В былые времена, хотите верьте, хотите нет, я находила разглагольствования Бена о еде необычайно чувственными и возбуждающими. Теперь же я украдкой сунула в рот таблетку против тошноты. Бен любовно погладил письмо от Кулинаров, благоговейно приложился к нему губами, после чего убрал в карман.

— Милый, — встрепенулась я, вспомнив, что скоро придет пора мне вздремнуть, а я еще не вставала, — где же состоится твоя встреча с Кулинарами?

Бен потуже завязал пояс своего халата, не сводя взгляда с моего лица.

— Элли, штаб-квартира Общества находится в Соединенных Штатах Америки, — отчеканил он. — Где же еще, по-твоему, нам встречаться?

Я ошарашенно уставилась на него.

— Но…

— Элли, это же не край земли. Вспомни, как Джонас и Доркас чудесно провели время в Чикаго.

— Да, верно. — Я откинулась на подушки.

Мысль, что Бен уедет, повергла меня в легкий шок. Страдальческий вздох слетел с моих губ. Как же отчаянно я буду по нему скучать! Да и какая свежеиспеченная жена не станет роптать? Но ведь он будет отсутствовать не больше недели — в крайнем случае, две? Непрошеная волна эйфории захлестнула меня. Всего каких-нибудь несколько недель назад высшим блаженством для меня было делить с Беном постель. Теперь же мне надо очень постараться, дабы не выдать — восторженным блеском в глазах, — что я не так уж против уединения. Особенно по ночам.

Что за наслаждение — спокойно спать, не подпрыгивая и не проваливаясь в кровати всякий раз, когда ненаглядный повернется во сне или же приподнимется на локте, дабы проверить, как я там! О, а еще я смогу ранним утром прокрасться в ванную комнату и стиснуть в объятиях этот поганый кусок фаянса, и родной мужской голос не будет нежно курлыкать в дверную щель, что, мол, мы с каждым часом приближаемся к окончанию этого неприятного, но классического симптома.

Эйфория пошла на убыль. На смену ей явились неясные отголоски вины. Угрызения совести — это мой конек. Не я ли та самая женщина, которая всего два года назад, в преклонном возрасте двадцати восьми лет от роду, отдала бы тридцать лет жизни за двадцать минут наедине с мужчиной? Не я ли так мечтала о ребенке? Помнится, зажав в ладони четки, подаренные мне свекровью — якобы как сувенир из Ватикана, — я молилась, чтобы подопытный кролик сдох, пробирка перестала шипеть и пениться и на лакмусовой бумажке появилось заветное слово "Да!".

Мой плодовитый герой! После того как мне пришлось убеждать его, задействовав все уловки и неглиже из моего репертуара, в том, что отцовство — это именно то, чего не хватает для полного счастья, Бен со страстью занялся претворением в жизнь означенного проекта. Изо дня в день он настаивал, чтобы мы правильно питались, занимались физическими упражнениями и думали по доктору Ламазу.[1] Помимо этого, Бен выделил специальные часы для разговоров с эмбрионом. Мой ненаглядный с точностью до секунды знал, когда нам следует общаться с будущим ребенком. И настолько увлекся, что взялся читать ему вслух, обеспечивая таким образом эмбриону умственное развитие на уровне гения, а то и выше. Лучший-В-Мире-Папочка, кроме того, свято верил в пользу пения младенцу. Жаль только, не ведал он, какой дикий ужас я испытывала, когда моему животу пели серенады, в то время как нутро мое бушевало, а путь до ванной казался тысячемильной пробежкой по раскаленным пескам Сахары. Обо всем этом Бен не имел ни малейшего представления, ибо я ему не рассказывала.

Мне не хотелось обижать мужа. Стыдно было, что поганила такие радостные переживания. В наши дни женщины рожают детей в обеденный перерыв за чашкой кофе либо стоя у ксерокса и с азартом следя, что же выскочит первым — копия докладной мистера Бумса или же ребеночек? Возьмите снимок беременной женщины из любого иллюстрированного журнала — белоснежное облачение, складки, ниспадающие к ногам с наманикюренными пальчиками, и с розочкой у приоткрытых губ. Что же стряслось со мной? Не прошло и трех месяцев, а мне уже кажется, будто время остановилось. У меня нет сил, чтобы выглядеть свежей и сияющей. По утрам энергии не хватает даже на то, чтобы встать и начать считать минуты до своего полуденного отдыха. Я живу в постоянном страхе, что вдруг неожиданно заявится свекровь и потребует отчета о связанных мною теплых чепчиках и кофточках для детского приданого.

На днях придется поднапрячься и дотопать до деревенской лавки «Баю-бай» — прикупить там пару шерстяных курточек, отодрать ярлыки, распустить горловины и продеть в них вязальные спицы. Что мне насущно требуется — так это передышка, пускай совсем коротенькая, чтобы собраться с силами и выдержать оставшиеся шесть месяцев. Но поскольку это нереально, сойдет и отъезд Бена в Америку. Продрыхну беспробудно до самого его возвращения. Доркас будет время от времени сметать паутину со стен, а Джонас — уж в этом можно на него положиться — грубо отшивать незваных визитеров.

— Родная, ты спишь? — завис надо мной Бен.

— Что ты, милый! — лицемерно отозвалась я. — Всего лишь делаю упражнения для век. Закрыть, открыть, так держать; закрыть… — Доркас не раз подчеркивала важность внутриутробного физического воспитания.

— Элли, надо позаботиться о билетах. Времени не так уж много, если мы едем через месяц.

— Ты сказал… мы? — Мои глаза вылезли из орбит. В воздухе повисло напряжение.

— Солнышко, разве я смог бы уехать без тебя? — С непринужденной вальяжностью Бен прислонился к гардеробу красного дерева. — Общество настаивает, чтобы ты сопровождала меня. Разумеется, на собрания в святая святых ты допущена не будешь, однако супружеская поддержка всячески приветствуется. Подумай об этом, Элли. Если меня примут в члены Общества Кулинаров, то весьма вероятно, что тебя пригласят войти в состав вспомогательного персонала.

Господи Иисусе! Будто у меня и без того мало оснований чувствовать себя препогано!

Ползком добравшись до края постели, я обрела сидячее положение и заглянула в эти чудесные глаза, полыхающие сейчас неярким огнем.

— Бен, дорогой! Ты Одиссей, а я Пенелопа.

— В смысле?

— Ты уезжаешь, а я остаюсь.

Тобиас лениво зевнул и вновь исчез за гардеробом.

— Ты, конечно же, шутишь! — Бен опустился в кресло у камина, его темные глаза подернулись дымкой раздумий. — Не можешь же ты отправить меня одного. Я могу сделать что-нибудь такое, о чем мы оба пожалеем.

— Сходить налево?

— Ну, например… грубо выражаться… питаться консервами…

— Милый, мне очень жаль. Но даже в мои самые лучшие дни словосочетание "дамский комитет" вызывало у меня неудержимое желание воткнуть булавку в какой-нибудь одушевленный объект.

Это было совсем недалеко от истины. Будучи жирной малюткой, я никогда не допускалась к тайным сборищам худощавых школьниц.

Если Бен так хочет стать Кулинаром — флаг ему в руки. Он человек вполне взрослый, а посему имеет право впасть в детство когда пожелает. Возможно, когда я получу своего любимого обратно, понадобится его заново отлаживать и программировать, но у меня наверняка хватит фантазии, чтобы превратить это в забаву. Я вновь улеглась.

— Даже если отбросить мои личные предубеждения, — заметила я, — поездка вряд ли пойдет на пользу ребенку. Во всех книгах подчеркивается необходимость стабильности в этот период его развития.

Бен с такой силой откатился в кресле назад, что наверняка оставил борозды на полу.

— Ерунда! Только на прошлой неделе я прочел в одном американском журнале, что внутриутробные путешествия имеют решающее значение для формирования пытливого ума.

Я задумалась, не увлечь ли мне его в постель, а затем, сплетя из собственных волос веревку, обвить вокруг его шеи…

— Бен, а вдруг мне захочется там покушать? Доркас говорит, что американцы пробавляются одними хот-догами и гамбургерами. А из приправ им ведом один лишь кетчуп. Я просто физически к этому не готова.

— Хот-доги и кетчуп, — отчеканил Бен, — значатся у Кулинаров в списке запрещенных продуктов!

Комната завертелась перед моими глазами. Тобиас приземлился аккурат мне на живот.

— Бен, я наверняка буду обузой. Всякий раз, отправляясь на свои собрания и вынужденно оставляя меня одну на несколько часов — а возможно, и дней, — ты бы до смерти волновался за меня.

— Отнюдь.

— Значит, ты бы не волновался… — голос мой сделался тягучим, как жевательная резинка, — …что я, при моей полнейшей неспособности ориентироваться на местности, могу сесть не на тот автобус и уехать в Иглувилль, на Аляску?

— Элли! — Бен саданул себя кулаком по лбу, и стены комнаты содрогнулись. Невозможно поверить, что всего пятнадцать минут назад у нас был счастливый брак.

Я погладила Тобиаса за ушками.

— Бен, умоляю, пойми! У меня зуб на Америку — с тех самых пор, когда мои родители кинули меня на дядюшку Мерлина, а сами отплыли туда в поисках работы. Но даже если отбросить в сторону все мои страхи, мне бы хотелось путешествовать налегке, во всех смыслах этого слова. А сейчас я беременна в достаточной степени, чтобы призраки моего жирного прошлого неотступно преследовали меня, что, согласись, здорово выбивает из колеи.

В чем я Бену не призналась — так это в том, что с пугающей быстротой набираю вес. Когда в следующий раз отправлюсь с визитом к доктору Мелроузу, обязательно воздержусь от макияжа и выковыряю пищу из зубов. Какая несправедливость! И это притом, что снедь не задерживается в моем желудке.

Бен плюхнулся на кровать, отправив фазанов на обоях в головокружительный полет.

— Драгоценная моя, тебе следует купить одежду для беременных.

— На таком сроке я буду чувствовать себя обнаглевшей выскочкой.

Обхватив голову ладонями, он повалился навзничь на постель. Я не отставала:

— А как же «Абигайль»? Согласна, Фредди прогрессирует на глазах. Он больше не говорит посетителям, что десерты битком набиты холестерином. Но можно ли его оставить без присмотра? Уж я-то знаю, как работают его запотевшие мозги. Ты не успеешь еще оправиться от смены часовых поясов, а он уже внесет в меню "Фирменное жаркое из объедков".

Бен сел.

— Полагаю, моя репутация выдержит этот риск. Фредди заработал право провалиться или преуспеть без посторонней помощи.

Временами этот мужчина прямо-таки дьявольски хитер. Придумал воззвать к моему чувству справедливости! Этак я скоро поинтересуюсь, какая в Америке погода в это время года.

— А о какой именно части Америки мы говорим?

Мимолетная улыбка осветила его лицо.

— А какую бы ты предпочла?

— Бостон. — Пятьдесят шансов против одного, что я ошиблась адресом. Я с надеждой ждала, что его глаза затуманятся от разочарования, однако Бен, потупив взор, вдруг завозился с поясом своего халата.

— Вот и отлично! — пробурчал он наконец.

— Неужели…

— Ну, не в самом центре Бостона.

Дыхание мое вновь выровнялось.

— В нескольких милях от него.

Тобиас ретировался с постели. Умный котик. Я как раз изготовилась чем-нибудь запустить в Бена — если, конечно, хватит сил.

— Я не хочу лететь в самолете. — В поисках аргументов приходилось скрести по сусекам.

— Ты же не боишься летать.

— Я боюсь воздушных ям, турбулентности, мерзких бумажных пакетиков и мерзкого ожидания возле мерзких тесных сортиров.

Нахмурившись, Бен пнул ногой столбик кровати.

— Элли, я хочу стать Кулинаром. Понимаю, что тебя страшит неведомое, но вспомни: в главе второй "Тактики ожидания" подчеркивается, что для беременных это положительные впечатления. Я же не по горам скакать тебя зову.

Дрожащей рукой убирая волосы со лба, я постаралась изобразить беззащитную хрупкость.

— Бен, мы женаты почти год. Нам незачем продолжать что-то доказывать друг другу. Любить еще не значит испытывать на прочность собственное великодушие. — Я потрепала его по щеке. — Будь эгоистом, мое счастье, и Бог тебе в Помощь!

— Это твой окончательный ответ? — поднимаясь, вопросил он голосом терпящего кораблекрушение. — Глупо с моей стороны, но я удивлен.

— Почему?

— Предпочитаю не отвечать. — Бен повернулся ко мне своим самым выигрышным ракурсом, в профиль.

— Как пожелаешь, любимый. — Я уже строила планы жизни без него. Сон до полудня. А может, договориться о доставке горячих обедов в койку?

— Однако если ты уж так настаиваешь… Мамуля однажды высказала опасение, не являешься ли ты… действующей из лучших побуждений занудой, отравляющей другим удовольствие.

— Мамуля так сказала?! — Готовая уже соскочить с кровати, я была остановлена накатившей волной головокружения и лживой улыбкой, вновь расползшейся по лицу Бена. Едва не попалась на самую старую удочку в мире!

Закрыв лицо дрожащими ладонями, я срывающимся голоском проблеяла:

— И Папуля, полагаю, с ней согласился! Ну и неблагодарные у меня родичи! А я вот ношу под сердцем их внука.

Пока Бен пытался выпутаться из положения, мне пришла в голову мысль, что он вовсе не хотел проявить бестактность и показаться бесчувственным бревном. Просто-напросто он купился на байку, будто все, связанное с беременностью, естественно и прекрасно — кроме разве что утренней тошноты. О-хо-хо, кабы жить в добрые старые времена, когда дамам в интересном положении предписывалось не выходить из будуара. Под рукой — блюдо с кислыми карамельками, дабы возбудить потерянный аппетит, а также сентиментальный роман с благородной героиней. Не стоит забывать и о насущных удобствах былых времен — вроде горничной, на цыпочках входящей в покои, чтобы подбросить дровишек в камин. Стоп, детка, оставь-ка свои фантазии! С моей-то везучестью я наверняка была бы той самой вечно беременной горничной. Я вздохнула.

Жизнь в этом веке тоже, наверное, имеет свои плюсы. А может, этот вояж в Америку не так страшен, как я думаю?

Отважная улыбка тронула мои уста.

— Бен, могу ли я получить небольшую отсрочку, прежде чем принять твое приглашение?

Он опустился на колени у постели, взял мою безвольную ладонь и поднес к губам.

То была одна из сцен, вдохновленных самой богиней Венерой, — мы вдвоем и наедине! Но, как всегда случается в таких случаях, дверь распахнулась — и мы отпрянули друг от друга словно парочка грабителей, застигнутых на месте преступления. Доркас, надо отдать ей должное, постучала — но забыла дождаться сакраментального "войдите".

— Дико извиняюсь за вторжение! — Ее рыжие космы топорщились из-под ощетинившихся заколок, призванных обуздать их свободолюбивые позывы, а сама Доркас вцепилась в свисток, что висел у нее на шее. К счастью, она не дунула в него — как обычно делала, когда требовалось пробудить кого-нибудь от спячки. Ее желтые глаза сфокусировались на Бене, который по-прежнему стоял на коленях. — Я оторвала вас от утренней зарядки, да? Ой, я… того… не хотела…

Зрелый возраст не излечил Доркас от привычки заливаться густым румянцем всякий раз, когда подворачивалась оказия. Я поспешила прийти ей на помощь:

— Бен играл в прятки с Тобиасом. Человек и животное, не слишком благоволившие друг к другу, презрительно усмехнулись.

Доркас шагнула вперед.

— Чудесно! Только вот к вам гости.

— Мы их знаем или хотели бы узнать? — Бен поднялся.

— О боже! — в ужасе отпрянула я. — Кто-нибудь из моих родственничков? — Откровенно говоря, сейчас мне меньше всего хотелось видеть своих родичей. Лучший из них, драгоценный кузен Фредди, емко охарактеризовал свойства нашего клана, заметив, что, случись ему порешить свою матушку, родитель отреагировал бы примерно так: "Черт побери, сынок! Надеюсь, ты раскошелишься на похороны!"

— Нет, — успокоила меня Доркас. — Это барышни Трамвелл.

Я подскочила на кровати, мигом забыв о тошноте и прочих невзгодах.

— Сестрицы Трамвелл! Но это же чудесно! Надо было дочитать письмо до конца, наверняка Примула сообщает о своем визите! — Радость била из меня ключом, однако на лице Бена я не увидела ее зеркального отражения.

Бену нравятся сестры Трамвелл, но еще больше ему нравится поспевать в «Абигайль» к десяти утра.

Я робко спустила ногу с постели — проверить, как дела с "морской болезнью", образно выражаясь.

— Нет нужды, Рыцарь Заячья Душа, срезать путь через окно. Гиацинта и Примула вряд ли мечтают склонить тебя к девичьим посиделкам. — Я осеклась, пораженная метаморфозой, происшедшей с Доркас: кончик ее носа энергично подергивался — она явно была чем-то взволнована.

— Не хотелось бы язвить, Элли, но дамы не настроены на девичьи посиделки. Сказали, что пришли по вопросу жизни и смерти.

— О, Бен! — Я судорожно вцепилась в спинку кровати. — Нам следовало догадаться! Вряд ли бы они заявились в такую рань без веской причины!

Руки любимого обвились вокруг меня.

— Вопрос жизни и смерти! Что за дурацкое клише!

— Только когда дело касается посторонних, — прошептала я, уткнувшись в его мужественную грудь.