Ой, мамочки

Глава четвертая

В утро нашего отъезда я проснулась с ясным осознанием: что-то не так. Чувствовала я себя совсем недурно. Все детали моего организма пребывали в добром здравии, с нетерпением предвкушая чудеса марафонского ожидания в аэропорту. Как же здорово — проталкиваться бочком вдоль прохода в авиалайнере, балансируя ручной кладью на голове! Я была бы самой счастливой женщиной на борту, если бы не клаустрофобия Бена.

— Нет-нет, дорогой, — вцепилась я в его руку, едва самолет взмыл в воздух. — Не стоит открывать окно.

Стыдно сказать, я не заглядывала в "Беременность для начинающих" с того самого дня, когда пришло приглашение от Кулинаров. И теперь, пока я наблюдала, как Бен, оцепенев от ужаса, слушает прогноз погоды из уст стюардессы, меня так и подмывало перебраться через соседа и достать книгу с верхней полки. Но Бен упорно не выпускал мою ладонь. Столик с напитками продвигался вдоль прохода с мелодичным перезвоном, а у меня в рукаве — точнее, в сумочке — было припасено кое-что, призванное оказать успокаивающее действие на нас обоих.

— Бен, милый, — я повернула к себе его лицо и вгляделась в изумрудные глаза. — Сегодня утром пришло письмецо от Мамули. Хочешь, я тебе прочту?

— Это было бы чудесно.

С готовностью Джейн Эйр, прислуживавшей мистеру Рочестеру после пожара, я извлекла письмо свекрови. Бен, как большинство представителей его пола, склонен поддерживать семейную переписку не более, чем носить кружевное исподнее, так что эта обязанность лежит на мне.

— Дорогой Бен, пожалуйста, передай наши добрые пожелания Элли. Также поблагодари ее за последнее письмо, которое мы получили два дня назад. Папуля говорит, что очень мило с ее стороны — так часто писать, однако, поскольку почтовые услуги дорожают с каждым днем, письма становятся нелепой расточительностью. Желаем вам обоим удачного путешествия. Ничего страшного, что мы с папой не спим ночами, тревожась, как вы там. Ведь мы знали, на что идем, когда добровольно решили стать родителями; знали, что нас ждет впереди… Мы вырастили тебя, сынок, чтобы у тебя была своя собственная жизнь. Ни Папуля, ни я слова тебе не сказали, когда ты пошел работать в "Сопровождение на ваш вкус".

Что верно, то верно — они попросту перестали с ним разговаривать.

— Буду считать, что мои молитвы услышаны, если ты не позволишь, чтобы наш душевный покой стал на пути к твоему счастью. Миссис Пуглер, наша соседка, рассказывает такие ужасные истории про свою племянницу Розмари, которая живет в Нью-Йорке. Будто бы чуть ли не каждую неделю бедная девочка подвергается смертельной опасности, чудом избегая гибели, и вынуждена просить родителей прислать ей денег, чтобы перебраться в более безопасное место.

— Какое счастье, что мы будем жить в Бостоне! — радостно воскликнула я.

Бен заметно побледнел.

— Ну… не в самом городе. Я ведь тебе говорил — нам придется еще немного проехать….

— Да, милый, и ты обещал взять напрокат хорошую машину. — Я наблюдала, как он припал к своему лекарству — виски со льдом. Повысив голос, дабы моему соседу справа — джентльмену восточной наружности в футболке с надписью "Сделано в Японии" — было легче подслушивать, я продолжала:

— Должна сказать, сынок, что мне не очень-то нравится название этой самой организации кулинаров. Ты уверен, что правильно запомнил? Тут заходила миссис Сплеткинс с соседней улицы и нагнала на меня такого страху: сказала, что вас, мол, заманивают туда, чтобы превратить в белых рабов, а то и во что-нибудь похуже. Папуля говорит, что отправил вам вырезку из газеты о какой-то омерзительной группе религиозных фанатиков, которые считают, будто попасть на небеса можно, только отказавшись от еды. Очень быстрый способ, как заметил Папуля. А называют себя эти мракобесы диетеологами. И к шеф-поварам они относятся так же, как мы, католики, — к Генриху VIII. Папуля, как ты уже, наверное, догадался, считает, что я переживаю не из-за того, из-за чего следует. Он считает, эти Кулинары позвали тебя для того, чтобы тебе что-нибудь продать. Например, место на кладбище для шеф-поваров. Миссис Сплеткинс уверяет, что наш мир катится под откос быстрее потерявшей управление детской коляски. Она прямо не сказала, но я-то знаю, что она имеет в виду: те, кто живут в домах с громкими названиями — вроде Мерлин-корта, — сами напрашиваются, чтобы их охмуряли всякие мерзавцы.

— Мудрые вещи говорит ваша мамочка, — восточный джентльмен склонил голову на сложенные домиком ладони. — Мир переполнен дурными людьми.

Я напустила на себя ледяной вид и кивнула. Потом заботливо откинула влажные пряди со лба Бена. Надо побыстрей дочитать. Ланч всего в нескольких футах.

— Надеюсь, сынок, у Элли не такая тяжелая беременность, как была у меня. Каждый день — словно в штормовом море. Только по часу в день я себя нормально чувствовала — наверное, для того, чтобы не забыть, как это бывает. Одно хорошо — после рождения ребенка обо всем этом забываешь!

— Телятину в винном соусе или говядину с перцем? — поинтересовалась белокурая стюардесса с улыбкой в сто ватт.

Некоторые явления наука объяснить не в силах. Клаустрофобии Бена как не бывало, едва перед ним очутился маленький белый подносик. Искусственно подкрашенное мясо? Синтетический салат-латук? Пускай сколько угодно издевается над самолетной едой — как-никак будет при деле, если не до конца перелета, так, по крайней мере, пока я наведаюсь в сортир.

Нетвердой поступью я устремилась вдоль прохода к туалету. Перед дверью уже томилась в ожидании дама; любопытно, высказала она желчное предположение, не священник ли там выслушивает исповедь? Лично она ждет уже целых десять минут.

Наконец из туалета выплыла развязная девица, зажав под мышкой косметичку от Гуччи, а в руках — книгу в твердой обложке, уголком которой едва не заехала мне в глаз. Впрочем, трудно ожидать чуткости от особы, коей нипочем отдыхать в сортире, испытывая терпение хоть пятидесяти человек.

— Пардон, — процедила она сквозь губы такого насыщенно-красного оттенка, будто кровь, игриво поблескивавшая на обложке «Мамочки-монстра» у нее в руках. — Боюсь, я так увлеклась, что потеряла счет времени!

Девица щелкнула пальцами, подзывая стюарда.

— Выпивку для всех пассажиров! Нет-нет, мне ничего, — она зыркнула по сторонам. — Сразу после приземления меня ждет коктейль-пати. Если я буду не в состоянии процитировать главы и страницы, то пойду на мыло. — Девица потрясла книжкой, зажатой в фиолетовых ногтях. — «Пипл» написал: "Эта книга получит доступ на каждый журнальный столик в Америке, даже на те, что с виниловым покрытием. Она найдет путь к вашему сердцу, оставит неизгладимый отпечаток в вашей душе". — Снова щелк-щелк пальцами, на сей раз господину, который, судя по его физиономии, забыл принять свою ежедневную дозу магнезии, — очевидно, ближайшему родственнику, ибо он проворно ухватил девицу за ухо и оттащил ее в сторону.

И в довершение всего мимо шеренги переминающихся с ноги на ногу страдальцев поступью сомнамбулы продефилировала стюардесса, углубившись в чтение той же самой книжки. И куда только катятся авиакомпании?

Когда я наконец-то очутилась внутри заветной клетушки с удобствами "из положения стоя", меня захлестнула привычная паника. А вдруг мы приземлимся раньше, чем я справлюсь с замком, снабженным инструкциями на трех языках — кроме английского? Я нажала какую-то кнопку — и очутилась в кромешной тьме. Опасаясь спровоцировать вынужденную посадку неосторожным прикосновением к какому-нибудь шпингалету, я решила придержать дверь локтем и в итоге выронила сумочку. Пока я ползала на коленях, собирая рассыпавшуюся мелочь, моя паника меж тем устремлялась в новые дали. В надежных ли руках я оставила свой дом? Последние несколько дней все шло кувырком. Достаточный ли запас удобрений у Джонаса? Напомнила ли я Доркас, чтобы она давала Тобиасу витамины? А что, если все мои родственники в самом деле материализуются на пороге, с пустыми чемоданами в руках, изготовившись к ограблению? Доркас страдает излишней добросердечностью. Как, впрочем, и мистер Джонас Фиппс, как бы упорно он ни боролся с этим пороком. Те немногие драгоценности, что мне достались от бедной мамочки, я, конечно же, припрятала — под той самой скрипучей половицей в спальне, но ведь у тетушки Лулу нюх как у собаки-ищейки, страдающей клептоманией.

Втиснувшись обратно в свое кресло, я прошептала Бену на ухо (дабы не потревожить восточного джентльмена):

— Я велела пилоту возвращаться обратно. Он одарил меня улыбкой искушенного путешественника:

— Элли, брось ты думать, будто мы обрекли Доркас и Джонаса на участь хуже смерти. Лично я совсем не верю в сверхспособности этой самой Шанталь.

— Сестры Трамвелл о ней высокого мнения.

— Будь она вампиром, они бы все равно носились с ней как с писаной торбой. Лишь бы чай хорошо заваривала.

— Милый, как же ты прав! — Внезапно я ощутила прилив счастья, едва не лопнув от распиравшей меня уверенности, что вместе с Беном мы непобедимы. Не важно, что я отнюдь не являюсь воплощением мечты моей свекрови, — для Кулинара я вполне схожусь в качестве спутницы жизни! Кто лучше меня знает, сколько содержится жиров в апельсине? Поерзав в тесном кресле, я обвила руками шею своего супруга и поцеловала его в соблазнительные губы. Вдохнула запах его лосьона после бритья, почувствовала, как его чуткие многоопытные ладони двинулись к моим плечам…

— Ну вот и снова ясное небо, — возвестил восточный джентльмен.

— Он хочет сказать, что мы вот-вот приземлимся, — прошипел Бен.

Едва очутившись в Бостонском аэропорту, я, как и полагается, незамедлительно прониклась ощущением громадности и легендарного величия Соединенных Штатов. Потоки человеческой массы, приводимые в действие истошными воплями громкоговорителей, не оставляли даже призрачной надежды насладиться сиестой, свернувшись клубочком на багажной тележке. Таможенник из аборигенов оказался очень мил. Он принял на веру мое утверждение, что я не запихнула в носки своих туфель швейцарские часы или антиквариат, и я пригласила его погостить у нас, когда ему доведется посетить берега Англии.

Разделавшись с официальными лицами, я провела несколько минут, изнывая от беспокойства, — пока не увидела наш багаж, кружащийся у наших ног, будто стайка бездомных шавок. Сумки, что поменьше, по-щенячьи жались к своим более основательным родичам.

— Может, отдадим их в добрые руки? — умилилась я.

Но, похоже, для Бена я сейчас была все равно что очередной репродуктор на стене. С безумным видом он озирался в поисках тележки, а несколько беспризорных женщин внимательно наблюдали за моим супругом. Страшная мысль мелькнула у меня в голове. А что, если это и есть Кулинары, точнее, Кулинарши, прибывшие заключить его в свои жаркие приветственные объятия?!

— Ну что ты, исключено, — успокоил меня Бен, складывая чемоданы штабелями и заметно сожалея, что не отрастил лишнюю пару рук. — До штаба мы должны добраться самостоятельно. Организация не жалует тепличные создания.

— Вот и славно! — Не хватало еще, чтобы эти самые Кулинары вертелись у нас под ногами, пока мы будем несколько дней наслаждаться осмотром достопримечательностей.

Решительно застегнув свой всепогодный жакет, я перекинула через плечо ремешок сумочки и озабоченно справилась:

— С тобой все в порядке?

Бен с мокрыми кудрями, прилипшими к бледному челу, и впрямь напоминал хворого лорда Байрона.

— Кажется, солнышко, мне передалась твоя тошнота… — Он выдавил из себя туберкулезный смешок.

Значит, заметил, что мне получше. И наверное, боится высказать вслух — мол, вдруг это ложная тревога?

Я прижалась к его твидовому плечу и услышала:

— Ну, вроде полегчало. Давай-ка поищем, где у них тут сдаются в прокат автомобили.

Взгляд его блуждал по демонстрационному залу бюро проката целых полторы секунды, прежде чем загорелся при виде роскошного авто с откидным верхом, пышным передом и совсем без зада. Агент с багрово-клоунским носом и желтой «бабочкой» заверил нас, что это чудо техники и комфорта передвигается со скоростью сто миль в час.

— А как заводится — просто мечта, сэр! Стоит только приблизить ногу к педали газа — и эта красавица уже мчится, с вашим участием или без!

— Ну как, Элли, нравится? — Бен ласково погладил капот машины.

— Очень. Черный цвет так стройнит.

— Ты и так стройная, любовь моя.

Ему определенно стоит почаще надевать очки. За три дня я разжирела на три фунта. Одному Богу ведомо, откуда они взялись. Может, какая-нибудь злая сила сбрасывает калории в водоисточники Читтертон-Феллс?

Бен ходил вокруг машины, даря ей взгляды, которые следовало приберегать для меня одной.

— Как на ваш взгляд специалиста, сэр, подойдет этот автомобиль для будущей матери?

— Милый, — робко вмешалась я, — может, воспользуемся услугами автобуса или такси? Нам столько всего надо посмотреть, что у нас просто не будет времени на дальние поездки.

Куда там — я не могла заставить Бена даже взглянуть на меня.

Однако пятнадцать минут спустя, когда мы мчались по широким улицам, с откинутым верхом, под покровом синего неба, я ощутила непреодолимое желание распустить волосы и подставить их легкому ветерку. Что бы там ни говорили метеорологи, но это огромное оранжевое солнце — отнюдь не то же самое, что восходит ежедневно на наши английские небеса. Впервые в жизни я чувствовала себя как следует «проветренной» и ничуть не уставшей, хотя по Гринвичу наступил уже глубокий вечер.

— Ты счастлива? — Бен сжал мою ладонь.

— Наверху блаженства!

— И мы не позволим никаким мелким разочарованиям омрачить нашу поездку?

Неужели автомобильный агент нашептал ему какие-нибудь гадости о нашем отеле? Может, там повсюду красный плюш и на стенах красуется какая-нибудь дрянь? Или под каждой кроватью играет живой оркестр? Или и того хуже — учитывая наше количество багажа — лифты не работают?

К счастью, тревоги были напрасны. Отель «Малберри-Инн» оказался пределом моих мечтаний. В вестибюле сиял паркет цвета кленового сиропа, стены были выкрашены кремовой краской, а двери — патриотически синей. Пышная матрона с прямым пробором и ненавязчивым ирландским акцентом неохотно оторвала глаза от своей книги и поприветствовала нас, не вставая из-за самодельного столика. Ноги ее в тупорылых башмаках уютно устроились на коврике — творении чьей-то бабули. Судя по всему, бабуля была рьяной сторонницей экономии: коврик был связан из разных отрепьев; может, в ход пошли и теплые кальсоны дядюшки Франклина.

Пока что разочарования несущественные. Вместо графинчика рома Хозяйка пообещала подать сыр и вино в Оловянную гостиную между пятью и шестью пополудни. А книгой, к которой приклеилась эта дама, была вовсе не "Пуританская мода для зрелой фигуры", а современный томик в кроваво-глянцевой обложке, изрядно смахивавший на ту книжонку, которую штудировала в сортире наглая деваха.

Матрона смущенно хихикнула и прикрыла пухлыми ручками название, будто это была обнаженная грудь, а мы с Беном — церковные старосты.

— Обычно я не читаю ничего подобного. — Старосветский румянец залил ее щеки. — Меня не интересуют кинозвезды и та ерунда, какой они занимаются, но вокруг столько разговоров об этой книге: огромный успех, гигантские тиражи, права на экранизацию… А при нашей здешней клиентуре требуется определенная… гм… искушенность.

Беглого взгляда на счет, который дама подтолкнула в нашу сторону, хватило, чтобы понять: по части завышения расценок они здесь, безусловно, искушены. Бен выглядел раздосадованным, но женская интуиция подсказала мне: счет тут ни при чем, моего любимого снедает черная зависть — ведь трудно написать кулинарную книгу скандальную настолько, чтобы привлечь широкое внимание общественности. Надо будет посоветовать ему сделать продолжение "Книги о вкусной и здоровой пище леди эдвардианской эпохи" менее сдержанным в выражениях и более чутким в освещении таких тем, как убиение маленьких омарчиков…

— Подобные книжки, — Бен постучал пальцем по красной глянцевой обложке, — все равно что вино. Я так понял, в вашей стране единственное требование для зачисления в члены загородного клуба — это потребление белого калифорнийского вина.

Дамочка с радостью подтвердила, что белое вино наличествует, и запихнула книжку под мышку.

— Мистер и миссис Хаскелл, желаю вам отлично отдохнуть. — Вручив нам ключ от номера, она провела нас мимо напольных часов к низенькой (очевидно, рассчитанной на карликов) арочке дверного проема, ведущего одновременно к залитой солнцем гостиной и винтовой лестнице. Про лифт лучше не спрашивать…

Бравый старичок лет семидесяти в форме образца Войны за независимость завладел двумя чемоданами, которые Бен принес из машины. Раздувая щеки как кузнечные мехи и пыхтя, старичок устремился на третий этаж и привел нас в пропахшую пряностями комнату. Если кому и нужны родители, так это старикам! Ни одна уважающая себя мамаша не позволила бы ему так надрываться! Я дала старичку чаевые, с которыми он вполне мог уходить на пенсию. И он ретировался, пожелав нам удачного дня.

Пребывая в поэтическом восторге, я опустилась на железную кровать. Под узким окошком в обрамлении раскинутых, точно крылья ангела, занавесок, на журнальном столике стояло небесно-голубое блюдо с чайными пакетиками, по соседству притулился электрический чайник.

Оставив в покое багаж, Бен присел рядышком и погладил меня по голове.

— Может, разберем вещи? — целомудренно предложила я.

— Потом! — Он увлек меня на стеганое одеяло.

— Ты уверен, что хочешь… поспать? — Я обратила уста в его сторону, но ходу ненаглядному пока что не давала.

— Что?

При виде солнечных бликов в его глазах я всегда слабею и в то же время наливаюсь вселенской силой.

— В аэропорту ты вроде как был не в себе…

— Ты права. — Он стащил с меня жакет и, покрутив его на пальце, отправил в свободный полет с приземлением на абажуре прикроватной лампочки. — Пора заняться физиотерапией.

— Смотри не перетрудись, — предостерегла я. — Ты ведь должен предстать перед Кулинарами в лучшем виде.

Он занимался пуговицами моей блузки.

— К черту Кулинаров!

Внезапно комната погрузилась во мрак. Послышался резкий звук, напоминающий свист ветра перед бурей. Глаза мои сами собой закрылись, а Бен тяжело задышал.

Порой мне с трудом верится, что я — та самая особа с распродажи по сниженным ценам, которую Бен взял с полки и очистил от пыли. Он такой невероятный! Весь такой безупречно ухоженный, до кончиков длинных ресниц. В эту минуту я пообещала бы ему что угодно — кроме как назвать младенца Эфраимом. Я поерзала головой по подушке, в тайной надежде, что локоны мои рассыплются по плечам в точности как у героини из "Лебединой песни любви". Однако резинка, удерживавшая мои знойные кудри, упорно не желала поддаваться. А ноги мои не скользнули на атласные простыни, ибо отель «Малберри-Инн» не опускается до подобной безвкусицы. Пришлось попросту сбросить туфли и потереться ступней о ногу Бена.

Пуховый матрас поглотил наши тела. Уже несколько дней я не была самой собой, в матримониальном смысле слова, но сейчас терпкий аромат лосьона моего ненаглядного, щетина на его мужественном подбородке, движения его ловких пальцев, нарочито задерживающихся на каждой из пуговок моей блузки, вновь воскресили во мне непередаваемый восторг от сознания того, что я любима не только за свой ум.

Губы мои дразняще коснулись его щеки.

— Ты сводишь меня с ума, — прошептал Бен.

— Взаимно, — выдохнула я в ответ.

Да, все это было очень мило, но потом… что ж, никудышный из меня был бы турист, кабы я продолжала валяться на кровати, таращась в бездонные глаза любимого и теряя драгоценное время.

Застенчиво облачившись в кружевной пеньюар цвета морской волны (купленный перед отъездом в приступе ностальгии — ведь впереди меня ждали лифчики для кормящих матерей и балахоны с вышитыми пчелками на карманах), я предложила приобщиться к американской культуре.

— Хочешь сходить в театр? — откликнулся любимый.

— Нет. — Я поправила обвисший край савана от Лоры Эшли, в котором Бен выглядел необычайно сексапильно. — Я хочу посмотреть телевизор.

— Отлично, но помни: у тебя только три желания.

Он взмахнул пультом дистанционного управления. И — о чудо! Старая раковина в углу превратилась в телевизор. Появилось изображение, правда не совсем четкое. Во весь экран вспыхнули слова:

ПЕЧАЛЬНЫЙ ДОМ

— Прямо как по заказу, Элли.

— В этом фильме снималась моя мама.

— Ты мне никогда не говорила. — Он нежно коснулся моих волос.

— А я его никогда и не видела. — Я зажала ему рот ладонью. — Она предложила мне на выбор: посмотреть свой фильм или "Бэмби".

Из телевизора хлынула энергичная музыка. Экран вдруг подернулся пеленой, но в следующий миг, точно по мановению волшебной палочки, туман исчез, открыв нашим взорам полную луну, нависшую над особняком, выстроенным в лучших традициях готических ужастиков. Зубчатые башенки нависали над поверхностью воды. Под грохот барабанов обшарпанная дверь особняка распахнулась, увлекая зрителя в обшитый деревянными панелями холл, где царило мрачное черно-белое уныние. У меня в зобу дыхание сперло, когда по лестнице спустился надменный дворецкий с набриолиненной головой, нарисованными усиками и свечкой в руке.

— Леди и джентльмены, — возвестил он дребезжащим голосом, — как ни горько мне быть глашатаем дурных вестей, но, увы… — Губы его скривились в подобии улыбки. — Хозяин умер не своей смертью, а в завещании прорех не меньше, чем дырок в сыре.

Крупным планом возникли онемевшие реципиенты этого известия: тучная дама с острыми, как шляпные булавки, глазками; жирный очкастый школьник и, наконец, глупенькая блондинистая танцовщица-стриптизерша, вяло повиливающая задом, одновременно разрывая на мелкие кусочки какую-то бумажку.

— Это твоя мать? — присвистнул Бен.

Я возмущенно шикнула.

— Нет. У нее маленькая роль без слов в кордебалете. Как бы не пропустить…

Но было уже поздно. "Печальный дом" растаял, и на смену ему явился седовласый широкоплечий господин с характерными чертами телеведущего.

— Добрый вечер. Я Гарвард Смит, и в эфире ток-шоу «Беседка». Только что вы видели кадры одного из самых популярных фильмов с участием актрисы Теолы Фейт. Сегодня у нас в студии ее дочь Мэри Фейт, автор недавно вышедшего бестселлера «Мамочка-монстр», в котором раскрываются леденящие душу подробности ее детства, проведенного подле женщины, известной миллионам под именем Киттен Фейс, комедийной актрисы и несравненной секс-бомбы.

Камера скользнула вдоль стола, мимо двух стаканов и графина с прозрачной жидкостью, к женщине, романами которой зачитываются на земле и в воздухе, — женщине с приклеенной улыбкой и невыразительными чертами лица, Волосы собраны в пучок на затылке, на носу — очки-стрекозы. На вид особе было лет сорок с гаком.

— Благодарю вас, Гарвард. — Ее гнусавый голос прекрасно сочетался с двубортным брючным костюмом и галстуком-бабочкой; в руках она вертела карандаш. — Хочу воспользоваться случаем, чтобы заверить всех поклонников моей матери, которые слушают нас сейчас, что их разочарование причиняет мне сильную боль. Прошу вас, поверьте мне… — лицо особы смягчилось, губы дрогнули. — Я написала «Мамочку-монстра» вовсе не затем, чтобы отомстить Теоле Фейт за мое чудовищное детство — ежевечерние пьяные вечеринки в ванной, Санта-Клаус, вылезающий из камина в чем мать родила…

— Игра в лапшу потрясла меня до глубины души, — вклинился респектабельный Гарвард, полыхнув обаятельной улыбкой, — а меня непросто удивить. — Он заботливо пододвинул собеседнице стакан с водой.

Мэри Фейт задумчиво уставилась на стакан.

— Посредством этой книги, которая появилась на свет в невыносимых муках, я обращаюсь к женщине, которая долгие годы отрицала мое существование, выдавала меня за дочку своей служанки, держала меня взаперти в роскошном голливудском особняке. Я говорю ей: мама, еще не поздно! Ты можешь измениться. Можешь вновь стать человеком! И если — вернее, когда — ты это сделаешь, я буду ждать тебя с распростертыми объятиями. Я не стану спрашивать, как звали моего отца, не стану интересоваться, почему ты до шести лет наряжала меня мальчиком, почему вышвырнула в мусорный ящик мою единственную куклу! Я хочу услышать лишь три коротких слова: "Прости меня, доченька".

Гарвард снова расплылся в улыбке.

— Мэри, вы смелая женщина! Во время перерыва вы сказали, что на день рождения мама пригрозила вас убить.

— Да. Но сознание моей правоты сгладило боль от ее слов.

— Вы не воспринимаете ее угрозы всерьез?

Хоп! Мэри Фейт с ловкостью фокусника опрокинула свой стакан. Камера показала крупным планом ее застывшую улыбку.

— Гарвард, чтобы совершить убийство, требуется определенная сила характера, чего Теоле Фейт как раз недостает. После выхода книги я словно вырвалась на волю! Но — заметьте! За каждым удачливым писателем всегда стоит литературный агент, а также вдохновенный и вдохновляющий редактор. Так что, если позволите, мне хотелось бы высказать благодарность и наилучшие пожелания Сэди Фишман и Монике Мэри О'Брайан.

Вырвав из рук Бена пульт дистанционного управления, я выключила телевизор.

— Элли!

— Извини. — Я плюхнулась на кровать. — Я вдруг подумала: а что, если наш малыш приложил ушко к замочной скважине на животе? Мне не хотелось бы, чтобы у него или у нее возникли всякие нехорошие мысли…

— Дорогая, ты же не собираешься быть мамочкой-монстром! — вскричал джентльмен в тоге от Лоры Эшли.

— Бен, у меня нет рекомендательных писем на должность матери. И предыдущего опыта. Скажи мне, на месте этого младенца ты был бы счастлив?

Лицо Бена было окутано розоватым сиянием ночника. Улегшись рядом со мной, он погладил меня по руке.

— Расскажи мне о своей маме.

Я принялась старательно собирать волосы в пучок.

— У меня остались о ней самые чудесные воспоминания. Мамочка была красивой, умной и потрясающе стройной. Она была словно бенгальские огни, рассыпающиеся серебристым дождем. Отец обожал ее. Когда она погибла, он удалился в свой парк аттракционов и больше не слезал с карусели.

— Я готов, — пробормотал вдруг Бен, уткнувшись мне в шею.

— Пойдем на ужин?

— Вообще-то я подумывал заказать еду в номер, — заметил он, распахивая свою тогу и привлекая меня к себе.

Посреди ночи я проснулась в холодном поту, сердце колотилось от страха. Где я? Комната напоминала черный ящик, сквозь щели которого пробиваются ниточки света. И что это за тип храпит рядом со мной? Я боязливо нащупала в темноте лицо и лишь через минуту сообразила, что тискаю физиономию своего супруга. Осознав этот факт, я со вздохом облегчения откинулась на подушки. Дыхание мое выровнялось. Такое со мной случалось и прежде, когда я покидала родные стены. Помнится, первый роковой визит девочки Элли в Мерлин-корт сопровождался такими же ночными страхами. А на сей раз сказалась еще и смена часовых поясов. Заснуть снова не получалось. Я ворочалась с боку на бок, злобно размышляя о том, что дома уже утро.

Внезапно я вспомнила, что забыла с вечера помолиться. "Прошу тебя, Господи, не важно, будет это мальчик или девочка, лишь бы он родился худеньким".

Я уже проваливалась в блаженное забытье, когда Бен постучал по моему плечу пальцем:

— Просыпайся! Пора вставать!

Последующие сцены напоминали ускоренные кадры из фильма ужасов: меня запихнули под обжигающий душ, помыли, вытерли полотенцем, упаковали в одежду. Ковыряя на ходу расческой в волосах, я выскочила из комнаты, кубарем скатилась по лестнице, пулей пролетела через вестибюль и очутилась на улице, где меня атаковало беспардонное бостонское солнце.

Какую же непростительную ошибку я совершила, вырядившись в оранжево-розовый шелковый костюм! Через несколько минут моя физиономия с ним сольется. Небо казалось чуть ли не белым, и, хотя двигались мы проворной рысью, туфли мои то и дело прилипали к тротуару, будто горячие утюги к нейлоновому белью.

— Какого черта такая спешка? — спросила я у этого свихнувшегося англичанина, который выдернул меня на улицу в несусветную рань. Сам он при этом выглядел так, будто его только что извлекли из подарочной коробки от Валентино, что не поднимало мне настроения.

— Радость моя, разве мы хотим потратить день впустую? — Безумец отвел глаза.

Я-то, по простоте душевной, подумала, что он проверяет, не собирается ли нас переехать какое-нибудь из этих длинноносых чудищ, именуемых американскими автомобилями, пока мы с важным видом пересекаем улицу. На одно ужасное мгновение я испугалась, что придется перепрыгнуть через капот последней машины, отделявший меня от тротуара, или же — как я обычно делала, когда нужно было прыгать через «козла» в школе — проползти под ним. Я так нудно обо всем этом рассказываю, дабы пояснить, почему я не сразу догадалась, что Бен что-то от меня скрывает. Истина озарила меня, когда мы нырнули под золоченую арку "Макдоналдса".

На родной земле очутиться в подобном заведении Бентли Хаскелл мог бы только ногами вперед. Но здесь, в Бостоне, шпионы Кулинаров мерещились ему повсюду. По правде говоря, заказывая для нас завтрак, Бен заметно нервничал. Столик он выбрал самый уединенный — за буйной пластиковой растительностью. Но лишь почти расправившись0с булочкой «Мак-Маффин», Бен восторженно выдохнул:

— Элли, да здесь просто потрясающе! Боюсь, мне трудно будет побороть искушение заглянуть сюда еще разок!

— Боже милостивый! Не знаю, чего я боюсь больше — твоего увлечения какой-нибудь шлюхой или же едой на скорую руку!

Бен настоял, чтобы мы отправились за добавкой. Я уступила. И напрасно! Стоявший перед нами в очереди рыжий тип взахлеб пересказывал юной милашке за стойкой содержание какого-то литературного шедевра.

— Впервые в жизни я прочел не только отрывок на обложке, но и все остальное! — выдохнул он, размахивая руками. Я на всякий случай отодвинулась.

— Простите, вы случаем не о «Мамочке-монстре» говорите? — подала голос худощавая дама позади нас.

Какой-то толстяк в каске бесцеремонно оттолкнул меня в сторону.

— Любопытно, как вам понравилась глава о воскресных прогулках в то самое место? Просто ужас! Черт побери, я всю ночь не мог заснуть, вздрагивал каждую минуту, а ведь я как-никак родился и вырос в Бронксе! Бедняжка Мэри! При такой мамаше и враги не нужны! А мой-то папаня вечно слюни пускал по этой кисуле Фейт!

Переминаясь с ноги на ногу, я чувствовала, как вены на моих нижних конечностях стремительно поражает варикоз. И с какой стати мы, англичане, все треплемся о слишком быстром ритме жизни в Штатах! А эти слова: «Мамочка-монстр», кажется, уже неотступно преследуют меня. Мне хотелось отогнать их прочь, растоптать. А теперь угадайте, что мы обнаружили на своем столе, когда наконец вернулись, нагруженные пакетиками с едой? Сигаретный пепел и журнал «Пипл», с обложки которого на нас пялилась гневная физиономия чудовища по имени Теола Фейт. Торопливо пролистав журнал, пока Бен наслаждался молочным коктейлем, я наткнулась на заголовок в три полосы: "Становится ли материнство сомнительной деятельностью?" Снимок в профиль Мэри Фейт, сопровождаемый пространными комментариями мамочки-монстра по поводу дочуркиного бестселлера. "Почему бы книжонке Мэри не иметь успеха! Не сомневаюсь, она выбирала слова, которые хорошо знает, — в основном непечатные".

— Что с тобой, Элли? Призраки замучили?

— Целых два. Сестрицы Трамвелл. — Мне вдруг вспомнились зловещие предостережения Примулы и Гиацинты по поводу Черного Облака. Ведь тогда впервые было упомянуто имя Теолы Фейт. А если вспомнить, что эта особа имела прямое отношение к первой и последней поездке моей мамочки в Америку… Боги определенно замышляют что-то недоброе. Так, пора сматываться отсюда. Пора взять себя в руки. К счастью, мои тревоги вскоре растаяли вместе с кубиком льда, который я бросила за ворот платья, прежде чем отважилась вновь окунуться в невыносимую жару.

Бен настоял, чтобы мы оставили черный спортивный автомобиль на стоянке отеля «Малберри-Инн», а сами передвигались по городу на автобусе или пешком. Не опасайся я сломить его первооткрывательский дух, наверняка бы поинтересовалась, зачем мы вообще взяли напрокат эту растреклятую махину — чтобы время от времени выходить на стоянку и ласково трепать ее за холку? Но женское терпение неиссякаемо. Впрочем, лучше обратить энергию в русло духовного обогащения, которое предлагал Бостон.

Мою любовь к истории всегда сдерживали учителя, полагавшие все происшедшее после 1750 года современными событиями. Я словно взглянула на мир иными глазами, узнав, что во время наступления англичан Пол Ревир[4] списал транспортные расходы, выразившиеся в стойловом содержании его лошади, на счет колонии Массачусетс-Бей. Первая супруга этого великого патриота (как сообщил наш гид, он же водитель автобуса) покинула эту юдоль печали, осчастливив супруга многочисленным потомством. А жена номер два, как мы узнали, со временем взяла щекотливую проблему деторождения под личный контроль. А я-то раньше ломала голову, почему это с наступлением ночи мистер Ревир ошивался верхом на коне в окрестностях старой церкви. Теперь же все стало ясно. Муженька попросту пинком выставляли не только из спальни, но и из дома.

Таскаясь за своим ненаглядным по бесконечным музейным залам, рассматривая перекореженные шпоры и ржавые фляжки, экспонированные в стеклянных шкафчиках, я все больше убеждалась, что все в этом мире, в том числе и история, запросто может зависеть от одной-единственной женщины — славной женщины, которая, прижимая простыни к своей натруженной груди, рычит: "Нет уж, муженек, с меня довольно! Я уже и так вся в растяжках, с головы до ног!"

Поистине некоторые вещи могут быть понятны только членам старейшего в мире клуба.

Покинув гостеприимные стены музея, мы сунули нос за ближайший забор — частокол острых копий, угрожающе ощерившихся на незваных гостей; там оказалось кладбище местных героев. Дождь закапал тихими слезами, но мы продолжали осмотр. Затем перешли к мемориальным табличкам на домах. Такие-то и такие-то жили, служили и плели интриги в этих убогих лачугах с облупившимися стенами и раздолбанными ступеньками. Упоминались лишь лица мужеского пола. Наверное, их жены были слишком заняты выращиванием маленьких патриотов и не успели сделать ничего значительного. Слава тебе господи, в наши дни быть женщиной не значит безвылазно торчать в темнице.

Отмахиваясь от дождя, Бен нацелил объектив своего «никона» на старую церквушку.

— Милая, свежий воздух так тебе на пользу! Твои щеки пылают, как гранаты. — Спрятав фотоаппарат в карман, Бен взял меня за руку. — Как думаешь, мой синий галстук в красную и золотистую полоску подойдет для первой встречи с Кулинарами?

— Бесподобно! — выдохнула я.

Мимо проковыляла парочка влюбленных, сплетенных на манер скульптуры Родена. Кто-то с размаху швырнул пустую банку из-под колы в мусорный бачок, где она закружилась в пьяном танце.

— Можно поинтересоваться, где и как ты должен вступить с ними в контакт?

Бен зажмурился, как сиамский кот. На меня он упорно не смотрел.

— Хороший вопрос, Элли. Думаю, нам стоит отправиться в путь сразу после ланча.

— Так скоро?! — С чего это я взяла, что нам будет даровано два или три дня счастливой праздности? Наверное, из-за своего поганого самочувствия слушала не тем местом.

Упомянутые размышления помешали мне заметить, что Бен обошел мой вопрос — в точности как сейчас мы обходили стороной банджоиста, усевшегося по-турецки посреди тротуара. Куда бы ни отправился мой любимый, я последую за ним, хорошо бы только знать — куда.

Вцепившись в мою руку, Бен потащил меня за собой.

— Солнышко, я совсем не хочу тебя торопить.

— Что?.. Испортить такой чудесный день?!

— А он был… чудесным? — Может, ему муха в глаз попала или зуб разболелся, но у меня создалось странное впечатление, будто Бен надеялся, что Бостон не оправдает моих ожиданий. Ну разумеется! В брошюрке "Да, мы рожаем!" всячески подчеркивается, что беременность весьма своеобразно влияет на мужчин.

Во время ланча в ресторане, где мраморные столешницы и декор из нержавеющей стали навевали ассоциации с моргом, Бен признался, что порт не произвел на него впечатления.

— Что же ты ожидал увидеть — корабли в форме заварных чайников?

Позднее, когда мы укладывали наши чемоданы в багажник автомобиля, Бен заявил, что владелица «Малберри-Инн» выглядела как-то подозрительно, когда он оплачивал счет.

— Милый, но ты ведь вертел перед ее носом толстенной пачкой денег! Я и сама-то задумалась, уж не сбегал ли ты за угол по-быстрому грабануть банк, пока я плескалась в ванной.

— Я хотел сперва потратить наличные, которые дала нам Доркас, а уж потом переходить на дорожные чеки.

— Разумно. Когда Доркас предложила нам остатки своих американских денег, я думала, что речь идет о мелочи. Слушай, а может, это она ограбила банк?

Три дамы с лакированными башнями на головах, суетившиеся подле соседней машины, дернулись и разом прижали к груди свои сумочки. На их трикотажных костюмах красовалась монограмма "Д.А.Р.". Я уже знала, что эти буковки означают славную организацию под названием "Дочери американской революции". Любопытно, их шокировала моя шутка насчет Доркас или же наш британский акцент? Неужто сейчас одна из них приподнимет юбчонку, выхватит из колготок револьвер и заорет: "Руки вверх!"?

— Пойдем, Дорис!

— Да-да, Энн!

— Дебора, ты сядешь сзади?

Они отчалили с таким ревом мотора, что я аж закачалась. Бен запихнул последнюю сумку и захлопнул багажник, едва не отхватив себе ладонь.

— Дорожные чеки у тебя, так ведь?

— Ты же сам мне их отдал! — Я похлопала по своей сумке. — Сказал, что приготовишь из меня рождественскую котлету, если с ними что-нибудь случится. И кстати, раз уж мы подняли эту тему, — никак не возьму в толк: что ты имеешь против кредитных карточек?

— Это у меня пунктик, еще с тех времен, когда я работал в "Сопровождении на ваш вкус". — Он баюкал палец своей левой руки. — Одна бесчувственная особа наняла меня в качестве сопровождающего для охоты на куропаток и нагрела как раз посредством этого изобретения.

— Что?! — ужаснулась я.

— Элли, ну полно тебе! — Смоляные брови Бена сдвинулись. — Я же никогда не делал тайн из своего прошлого.

— Но ты никогда не говорил, что надевал шерстяные кальсоны и убивал бедных птичек!

— Если тебе будет от этого легче, — Бен двинулся вокруг машины, — та я все до единого выстрела промазал. Девица сочла меня совершенно непригодным и отказалась платить вообще, — он придержал для меня дверцу. — Что это с твоим лицом?

— Почему ты садишься с этой стороны? Руль, по-моему, вон с той.

Отступив назад, Бен едва не сбил мотоциклиста, который с диким клекотом ворвался на стоянку.

— Потому что я хочу, чтобы ты вела машину.

— Ни за что! Доктор Мелроуз запретил моим ногам касаться педалей на чужой земле!

Воцарилось молчание — из тех, что обычно называют звенящими и гнетущими.

— Дорогая, здесь и ехать-то всего ничего. А я куда-то задевал свои очки.

— Ты положил их в бардачок.

— Совершенно верно. Не хотел тебя огорчать, но… — Морщась, он вытянул передо мной ладонь и отвел взгляд. — Помнишь, как я однажды поранил палец и едва не умер от заражения крови?[5]

— Что-то такое было.

— Ну вот, а только что я прищемил его крышкой багажника.

— Бен, это не тот палец.

— Разве? — Бен нахмурился. — Ну… ты ведь не станешь спорить, что рука-то та самая. Кроме того, доктор Мелроуз настоятельно советовал мне быть предельно осторожным в посттравматический период… Элли, я не могу рисковать! Только не сейчас. Если ты поведешь этак с часок, пока я дам руке отдохнуть…

Я подергала за руль, в тайной надежде, что он отвалится и положит конец этому безумию.

— Бен, я не могу учиться двум вещам одновременно. Беременности с меня вполне достаточно. А ездить не по той стороне улицы — это уже чересчур.

Пока я мямлила, Бен плавно скользнул на соседнее сиденье, достал из нагрудного кармана ручку и с торжествующим видом нарисовал на моей правой руке букву "П".

На пороге нашего брака я считала, что обязана Бену жизнью. Но не в буквальном же смысле слова! Тысяча проклятий на его красивую голову! Чтоб его подвел дезодорант в разгар собрания Кулинаров!

Дрожа, как ведро с краской на крючке строительной «люльки», я повернула ключ зажигания. Бурррууммм! Машина отскочила назад — шея моя жалко дернулась, точно стебелек одуванчика. Тошнотворный вираж — и мы устремились к выезду со стоянки. Притом что моя нога едва коснулась акселератора. Парень из проката машин был прав, когда говорил, что этот автомобиль взлетит даже без участия водителя. Итак, нам предстояло одним прыжком влиться в транспортный поток, состоявший из четырех переполненных полос. Любопытно, мы приземлимся на чей-нибудь автомобиль? Или же на что-нибудь повыше — чтоб полюбоваться местными красотами?

Жать на тормоза времени не было. Я крутанула руль влево — или надо было вправо? А у меня отличная реакция, наверное, не всякая беременная может такой похвастать. Пот на моем челе мгновенно высыхает. Может, если я действительно не буду ни на что нажимать…

— Ну как, полегчало? — Бен похлопал меня по плечу. — Говорил же тебе, ничего страшного.

Укусить его за здоровую руку я не имела возможности — надо было следить за дорогой. Черт, натыкали тут светофоры, как фонарные столбы!

— Любовь моя, я же делаю это ради тебя, — продолжался бубнеж над ухом. — Что бы ты стала делать, случись со мной что?

— Вышла бы замуж за шофера! — прорычала я.

Светофоры продолжали атаковать нас. Проклятые твари! И в довершение всех бед, зарядил дождь — медленный, ленивый. Его едва хватило бы, чтобы опрыскать белье для утюжки, но «мало» — понятие растяжимое, когда речь идет об автомобиле с откидным верхом… Из-за своей клаустрофобии Бен ненавидит закрытые машины.

— Хочешь, я закрою?.. — Он великодушно поднял вверх палец — боже, тот самый, поврежденный! И тотчас бережно опустил руку на колени, словно приболевшего и горячо любимого щеночка.

— Нет! — Когда мы будем сидеть по пояс в воде, возможно, этот человек поймет, что за сокровище ему досталось. Идиотка патентованная!

Решив насладиться сполна, я притворилась, будто играю в одну из компьютерных игр. Знаете, такие, где вас могут прикончить, причем не раз — и без всяких побочных эффектов. С головокружительной скоростью мелькали машины, пешеходы, дома…

— И куда же мы направляемся?

— Солнышко, следи за знаками.

Что-то голос у него какой-то придушенный. Может, еще и пневмонию подцепил? Ладно, бог с ним. Интересно, получу я когда-нибудь прямой ответ хоть на один вопрос? "Неподалеку от Бостона", — сказал он, когда уговаривал меня поехать к Кулинарам. Но правда всегда вылезет наружу, какой бы гнусной она ни была. Вот и показалась ее мерзкое рыльце. Итак, мне предстоит провести несколько дней в сотне миль отсюда, в какой-то богом забытой дыре.

Впрочем, выбивать из законного супруга признание нет времени. И что они все так гудят вокруг? Эта дама в «вольво», она что, машет рукой подружке? Или же грозит мне кулаком? Чувствуя себя нежеланной гостьей в своем ряду, я перестроилась, ухитрившись сохранить равновесие. Бен делал вид, что спит. А я между тем вспоминала все по порядку: как он позеленел в аэропорту, когда я спросила, не встречают ли нас Кулинары; как прошел наш осмотр достопримечательностей — будто на видеокассете в режиме быстрой перемотки.

Пальчик повредил, бедный мальчик — так я и поверила! Усадил меня за руль, чтобы руки оказались заняты, когда правда всплывет наружу! Даже его занятия любовью прошлой ночью теперь обрели зловещий привкус.

Я размазала по лицу дождевую влагу, пронзила мужа яростным взглядом — и тут сердце мое предательски екнуло. С мокрыми, взъерошенными волосами, Бен казался таким невинным. Может, это все из-за меня, из-за моего сложного отношения к этой поездке? Когда я призналась, что не прочь побывать в Бостоне, он, должно быть, так обрадовался, что встреча с Кулинарами назначена в тех же краях.

Задумавшись, я совершенно отвлеклась от дороги, небрежно руля одной рукой, как вдруг передо мной вырос грузовик. Я рискнула вновь перескочить в другой ряд. Вот странно! На капоте мчавшейся прямо передо мной машины развевался маленький белый флажок. И на той, что перед ней. Так, пора глянуть в зеркальце заднего обзора. На ехавшей позади меня машине тоже торчал флажок. Меня преследовала целая вереница флажков. Мои липкие ладони соскользнули с руля. Вспомнился один американский фильм, который я недавно смотрела. Начальная сцена — похороны. Эти машины направлялись на кладбище, и я оказалась среди скорбящих — даже без венка в руке! К окошку ехавшей перед нами машины прижались удивленные лица. В соседнем ряду на целую милю плюнуть было некуда.

— Бен! — хныкнула я.

— Что такое? — Он выпрямился.

— Ничего. — Дождь лил как из ведра, сочувственно всхлипывая. Вдруг перед моими глазами возник огромный бело-зеленый плакат.

Разделительный щит между штатами. Бен достал из кармана клочок бумаги.

— Элли, собственно говоря, здесь и заканчивается… то есть начинается… наше путешествие.

— Спасибо, что предупредил заранее. — Вытерев лицо рукавом, я вцепилась в руль, втянула побольше воздуха и метнулась в сторону, к съезду с автомагистрали.

Поскольку «дворники» не поспевали за дождем, не могу сказать вам, с какой скоростью мне следовало ехать — тридцать пять или пятьдесят пять миль в час. Навстречу мчался плакат с надписью «Развилка». Кто-то таким манером шутит? Слева от меня текла целая река из грузовиков, каждый из которых выше среднего коттеджа, и все они покачивались на ветру. Руки мои продолжали соскальзывать с руля. Дорога сузилась до размеров замочной скважины. Ноги свело судорогой.

— Сворачивай! — проорал Бен.

Я закрыла глаза и сделала, как мне велели.

И покой снизошел на мою душу. Передо мною черной блестящей лентой расстилалось пустое шоссе, а дождь разом прекратился, будто Господь Бог щелкнул пальцами. На смену Бостону явились холмы и поля, проплывая мимо, словно роспись на длинной стене. А что это над головой — неужели радуга? Я начала проникаться симпатией к Североамериканским колониям. Настроив радио на мелодичное мурлыканье, я улыбнулась Бену.

— Куда теперь, мистер Хаскелл?

Волосы его мокрыми прядями свисали на лоб, прямо как у Брута. А Брут был достойным человеком.

— Милая… — он предпринял героическую попытку мобилизовать все свое обаяние, — пожалуй, я несколько неверно выразился, или же следует сказать…

— Соврал?

— Вот-вот.

Я похлопала его по плечу.

— Я не сержусь, честное слово. В каждом месте свое очарование.

Руки мои обессиленно упали с руля. Неужели я неблагодарно и совершенно превратно истолковала его молчание? А он-то, наверное, всю дорогу готовил для меня замечательный сюрприз?

Я снова ухватилась за руль.

— Так что же это за место? Укромное селение, вдали от больших дорог? Окутанное колдовскими чарами, с целой сокровищницей из антикварных лавок и маленькой белой церквушкой на холме?

Раздался вздох, напоминавший предсмертный хрип.

— Солнышко, я уверен, что жители Грязного Ручья в штате Иллинойс считают именно так.