Озеро наслаждений

8

– Вы действительно хотите, чтобы я ходила в этих хитроумных копытцах, которые вы называете туфлями?

Лодыжки Порции отказывались вставать ровно, когда она ковыляла по общежитию в белых атласных вечерних туфельках, в которые Берта и Фаина обули ее.

– Конечно, ты должна постараться. Просто представь себе, что ты Сара Бернар, выходящая на сцену, – инструктировала Берта.

– Я лучше представлю, что я один из тех канатоходцев в цирке мистера Барнума. – Порция стиснула зубы и приказала себе обрести устойчивое равновесие.

– Нет, Порция. Ты не можешь так ковылять. Скользи, ты лебедь. Ты прекрасна!

– Я не лебедь, Фаина. Я гадкий утенок. Ох, не хочешь ли ты все переиграть? Это твой шанс, Фаина. Мне не нравится Логан, но по крайней мере он американец. Эдвард Делекорт не для тебя. Ты актриса. Он – английский лорд.

Выражение боли промелькнуло на лице Фаины:

– Нет, ты заблуждаешься относительно Эдварда, – сказала она упрямо.

– Я не заблуждаюсь, Фи. Что ты знаешь об этом типе мужчин? Я не допущу, чтобы ты опозорила себя, став его… его наложницей. Губы Фаины поджались:

– Ты не знаешь, Порция. Ты неожиданно оказалась в ситуации, которую не понимаешь, и ты испугалась. Я думаю, ты слишком волнуешься, а ты не должна. Мистеру Логану будет приятно, я обещаю тебе. Сегодня ты та, кем никогда не была, – с отчаянием сказала Фаина. – Подойди, посмотри в зеркало.

Фаина подтолкнула сестру к окну, где ранний вечерний свет вливал тишину и нежность в приближающуюся ночь.

– Посмотри сюда, в мое зеркало.

Порция неохотно взяла зеркало на ручке и взглянула на свое отражение. Свое отражение? Нет, она увидела, что на нее смотрит лицо Фаины, Фаины в ее самом прекрасном облике. Ее волосы были зачесаны и перетянуты бледно-розовыми и зелеными лентами. Глаза блестели. Лицо пылало. Она выглядела так, как будто ей стоя посылали овации, и это испугало ее.

Всю свою жизнь Порция отделяла себя от сестры, которая была точной ее копией. Сестра была красавицей Фаиной. Она стала Порцией – присматривающей за домом и труппой. Сейчас, глядя на свое отражение в зеркале, она поняла, что Порция исчезла куда-то, и она не узнала женщину, на которую смотрела.

– Ты видишь?

Фаина обняла сестру. Кем бы эта особа ни была, Порция знала, что Фаина и Берта сотворили чудо. Старый актерский костюм превратился в кондитерское изделие из лент и цветов. Платье кремового цвета было вырезано низко на шее и заканчивалось на плечах большими прозрачными дымчатыми рукавами, затканными розами и зелеными парчовыми листьями. Несмотря на протест Порции, Берта затянула ее в корсет, который превратил ее фигуру в подобие песочных часов. Юбка облегала ее бедра спереди и свободными складками сзади ниспадала до пола.

Все это выглядело ошеломляюще элегантно. Порция не могла привыкнуть к своему новому облику. Она была поставлена в тупик и от смущения разразилась бранью.

– Даже если я и смогу ходить, Фаина, я наверняка не высижу весь обед в этом панцире. Вы задушили меня, я не могу вздохнуть!

Порция была раздражена, она была буквально выбита из колеи. Ее вышибли из привычной стихии, и потеря самообладания была для нее новым состоянием, новым и пугающим, даже если бы призрак Даниэля Логана не витал в ее воображении.

Через открытое окно врывались звуки музыки и смеха. Труппа окунулась в атмосферу веселья. Даже совсем не имея денег, актеры свободно гуляли по курортному парку, вдоль Малой железнодорожной линии. Первый раз в своих гастрольных поездках они играли в таком месте, где могли развлекаться на том же уровне, что и гости.

– Порция, ты готова? – Капитан Макинтош постучался и заглянул в комнату. – О, моя прелесть, Фаина, ты все-таки решила пойти с Даниэлем в этот вечер.

– Нет, папа! – закричала Порция, – я Порция, и ты это очень хорошо знаешь. Не разыгрывай меня.

– Я не разыгрываю. Я действительно… не ожидал. Вы похожи как две капли воды, но, Порция, моя дорогая, сегодня ты сногсшибательна. Сейчас, при этом освещении, ты как произведение искусства. Я не нахожу слов. Я не могу описать…

Его голос вдруг поник, и даже тот, кто не знал ее отца, мог понять, что его лицо потеряло цвет.

– Папа, тебе плохо? – Порция забыла свои туфли и свою неуклюжесть и бросилась к отцу. – Не лучше ли тебе пойти в постель?

– Мой Бог, даже голос! Ты и говоришь, как она. Ты прекрасна, мое дитя, в самом деле. Твоя мать могла бы гордиться тобой сегодня, ты выглядишь точно так же, какой была она, когда я в первый раз увидел ее.

– Мама? Я выгляжу, как наша мама?

– Ты моя дорогая Катрин, восхитительна в этом лунном свете.

Голос Горация звучал благоговейно. И он держал руку Порции так крепко, что она знала: вдруг проявившееся необычное чувство ее отца было неподдельным.

– Она была самой обворожительной женщиной из всех, каких я когда-либо знал, Порция. Сегодня ты оказала бы ей честь. Мадам? – Гораций поклонился. – Я провожу вас до лестницы.

– Подожди, Порция, – остановила их Фаина. – Твои перчатки. Тебе нужно закрыть руки.

Она вручила Порции пару белых перчаток по локоть с тремя пуговицами на запястье.

Все еще находясь под впечатлением от слов отца, Порция сунула руки в перчатки и протянула их Фаине, чтобы та застегнула петли.

Образ матери, чего она никогда не знала раньше, сопутствовал Порции, когда она спускалась по лестнице в гостиную, где ее ждал Даниэль Логан. Когда Порция увидела щеголеватого темноволосого мужчину, протягивающего ей руку, она поняла, что должна была чувствовать ее мать, когда в первый раз увидела Горация.

– Добрый вечер… Даниэль.

– Фаина?..

Даниэль был ошеломлен. Он признал и оценил красоту Фаины прошлой ночью, но сегодня она была сногсшибательна. В ней было новое волнение, что-то непостижимо неземное, что превзошло все его ожидания. Под гордой красотой женщины, стоящей перед ним, скрывалось что-то большее, под внешностью было какое-то обжигающее мерцание. И это безымянное что-то перехватило его дыхание:

– Моя дорогая!

Даниэль поднял ее руку, и долгий сокровенный момент держал ее за кончики пальцев, прежде чем прикоснуться к ним губами. Ее глаза казались более синими, более глубокими, чем раньше. Ее волосы – менее медовыми и более тонкими. А в ее улыбке было обещание тайны и страсти.

– А что Филипп, решил оставить нас сегодня наедине?

Даниэль должен был оправиться от потрясения и призвать чуточку здравого смысла, чтобы не поцеловать эти губы, теперь так призывно приоткрытые.

– Да.

– Да?..

Даниэль повторил ее тихий ответ. Она шептала, потому что тоже чувствовала удивительное напряжение, возникшее между ними.

– Добрый вечер, Даниэль, – сказала она, добавляя: – Вы выглядите очень импозантно сегодня.

– Я выгляжу импозантно? – переспросил он. – Я смотрю на видение Офелии, перевоплощение Миранды, слияние Башивы и Клеопатры, а вы делаете мне комплименты?

– Да, очень, – хихикнула Порция, поняв, что Даниэль ошибается. На мгновение она поддалась очарованию момента. Она почувствовала себя Сарой Бернар. Она была Катрин. Потом она смутилась, забыв, что Даниэль не видит Порцию, он видит Фаину. Она должна помнить это, напоминать себе, что это спектакль, пробуждение мечты, через которую она должна пройти, не обращаясь к фантазии.

– Я ослеплен, – сказал Даниэль тихим, глубоким голосом, – я вижу только вашу красоту и ваше очарование, моя дорогая невеста. Я не знаю что, но к окончанию сегодняшнего вечера должно произойти что-то необычное. – Он нежно взял ее под руку. – Пошли?

Порция вздрогнула. Она встала на этот путь и ей не было возврата, и она очень боялась, что не сможет вновь стать прежней Порцией. Она не могла даже с уверенностью сказать, чего хочет. Эта ночь была сценарием, слова которого еще не написаны. И сейчас шла только первая сцена.

– Я надеюсь, вы не будете возражать против прогулки по аллее? – вкрадчиво спросил Даниэль, наклонив голову. – Ночь так хороша, а земля освещена так красиво.

– Прогулка? О… конечно, нет.

По меньшей мере, ей нужно было покрепче уцепиться за Даниэля. Она держалась очень хорошо, пока не забыла, что мысль ее должна быть сосредоточена на ногах. Она задела каблуком камешек и оступилась. Даниэль поддержал ее под руку и поймал другой рукой, прежде чем она могла упасть.

– Ох!

Лицо Порции вспыхнуло. Это повторилось снова. Он обнимал ее точно так же, как в первую ночь в вагоне: его свободная рука твердо удерживала ее тело. Она знала, что он мог чувствовать биение ее сердца, ибо сама ощущала, как оно тяжело бухает как раз там, где были его пальцы.

В сердце Даниэля не было спокойствия. Он думал, что женщина рядом с ним – это Фаина, но другая, более трепещущая, более живая Фаина. Как только он обнял ее, он все понял. Грудь, которую он держал, рыжевато-золотые волосы – это конечно же Порция, и ему хотелось заключить ее в объятия и прошептать, как он рад.

"Осторожно, Даниэль, – предостерег он сам себя, – ты испугаешь ее и никогда уже не исправишь этой ошибки…" С огромной осторожностью он подавил радостный смех и стал заботливо оглядываться:

– Здесь должна быть яма. Опасно. Я как раз показал ее управляющему отеля. Ведь никто из гостей не хотел бы ушибиться.

Порция несколько раз вздохнула и заставила себя успокоить свое сердцебиение и принять более устойчивую позу. Она была благодарна Даниэлю за то, что он дал ей возможность успокоиться.

– Я сказала бы так. Если у гостей не очень устойчивые ноги, они наверняка хотели бы иметь такого спутника, как у меня сейчас.

– Вы не ушибли ногу? – Даниэль продолжал поддерживать Порцию под руку.

– Нет. Я не знаю, но, – добавила она с огромным вдохновением, – и сомневаюсь, что смогу танцевать сегодня.

"Это не страшно", – подумал он. Если Порция не сможет идти, он поддержит ее, – тем более это чудесный предлог, чтобы ее обнять. Он что-нибудь придумает.

– Если вы чувствуете себя уверенно, мы пойдем дальше. Наш стол, наверное, уже накрыт.

Вечер был непринужденнее, чем предвидела Порция. Она вначале боялась, что придется вступать в разговоры с мужчинами, которые останавливались возле них, чтобы поздравить Даниэля с помолвкой или поднять тост за грядущее бракосочетание. И как женщина – она просто улыбалась и кивала головой на их глупые замечания.

Она не могла бы точно сказать, что она ела, главным образом потому, что едва ли ела что-нибудь. Хотя ее перчатки были тонкие, ей было не удобно в них держать вилку и нож, Но она не смела снять их, чтобы Даниэль не понял немедленно, что она самозванка.

Одно изысканное блюдо сменяло другое, и официанты наполняли бокалы даже прежде, чем они опустошались. Ее корсет, затянутый так туго, что она с трудом могла дышать, стал орудием пытки. Каждый ее вздох высоко вздымал грудь над вырезом платья. И каждый раз, когда Даниэль взглядывал на нее, она чувствовала прилив краски, поднимающейся от шеи к лицу. Она никогда не была такой напряженной за всю свою жизнь. Выступление на сцене обычно не вызывало подобных проблем.

– О чем вы задумались, Фаина?

– Я… я думаю, почему вы выбрали меня, чтобы представить в роли вашей невесты, когда у вас такой выбор среди стольких прекрасных дам.

Голос Порции дрожал, и, смутившись от странного блеска в глазах Даниэля, она опустила взгляд на хрустальную вазу с цветами, стоящую в центре стола.

– Ах… Фаина, неужели вы не знаете, как вы прекрасны? Ни одна из женщин здесь не покрывается таким нежным румянцем, когда я улыбаюсь им. – Даниэль дотронулся кончиками пальцев до ее щеки.

Порция вздрогнула и отпрянула, торопливо поднеся к губам бокал с вином. Бокал снова был пуст, и снова она не распробовала вкуса изысканного напитка.

Немедленно появился официант и снова наполнил ее бокал.

Порция поспешно сделала глоток.

– Может быть, вам немного воздержаться от вина, дорогая? Оно более крепкое, чем кажется, предложил Даниэль, перегнувшись через стол и коснувшись ее руки.

– Я в полном порядке, – возразила Порция, в смущении снова судорожно схватив бокал. – Вы беспокоитесь, что я опьянею и причиню вам неудобство?

Порция огляделась вокруг. Она не заметила, чтобы кто-нибудь смотрел на нее. Это все ее мнительность! Она торопливо поставила бокал на стол и выпятила вперед подбородок.

– Конечно, нет, Фаина. Вы не можете причинить мне неудобство. Просто гости могут подумать, что я плохо вас угощаю. Перестаньте хмуриться, или мне придется поцеловать вас, чтобы ваши губы снова улыбнулись.

Порция задержала дыхание. Он не сделает этого. Не здесь, не при посетителях. Но Даниэль так близко придвинулся к ней. Он сделает это.

Слова, которые произнесли эти улыбающиеся губы, никак нельзя было назвать счастливыми.

– Если вы попытаетесь поцеловать меня, Даниэль Логан, я ударю вас, это я вам обещаю.

– О, я верю вам, дорогая. У меня до сих пор сохранился отпечаток ваших зубов на руке после того первого раза, когда вы поставили меня на место.

– О?..

Порция посмотрела на Даниэля широкими глазами, полными озорства. Она действительно не сердилась. Она была… Она была… Она так и не знала, кем она была. Человек, сидящий напротив нее, мог привести в ярость сильнее, чем кто бы то ни было другой. Тем не менее, ей было хорошо с ним рядом. С ним было так интересно, и, без сомнения, он был самый обаятельный мужчина из всех, кого она видела.

– Извините, мистер Логан. Это, в самом деле, был непростительный поступок.

Лицо Даниэля смягчилось, их глаза соединились в вызове друг другу:

– Я не совсем уверен, что вы имеете в виду, но я принимаю извинение в том виде, в каком оно прозвучало.

Даниэль откинулся назад и глубоко вздохнул. Лучше вести разговор, не затрагивающий личностей. Напряжение между ним и Порцией и так было сильным. В другую минуту он перегнулся бы через стол и грубо заявил свои права на эти губы. Он не верил, что Порция могла бы бороться долго и что эта борьба была бы успешной. "Тпру, Дан. Будь бескорыстен, помнишь?"

– Расскажите мне о вашей труппе, Фаина. – Даниэль отмахнулся от приближающихся к столику знакомых и устремил на нее взгляд.

Благодарная Порция сосредоточилась на предмете, который она могла обсуждать без стесняющих обстоятельств:

– Что вы хотите узнать?

– Расскажите мне о театре, где вы побывали и чем занимаетесь.

– О, мы бывали везде, от Сан-Франциско до Сиэтла, от Канзас-Сити до Филадельфии. У нас даже был ангажемент в Джонстауне, перед великим наводнением.

– Я не слышал о джонстаунском наводнении, – заметил Даниэль, вспомнив о трагедии, вызванной сильными ливнями, которые размыли дамбу. Тысячи людей были тогда смыты после прорыва дамбы.

– Однажды мы гастролировали в Вашингтоне, в том самом театре, где был убит мистер Линкольн. Но самая престижная сцена была в театре мистера Дейли в Нью-Йорке.

– Вы первый раз играете на здешних курортах?

– Да, хотя папа однажды вывозил нас в Кэтс-хиллз. Но там произошло недоразумение. Когда мы прибыли туда, то не смогли выступать, поскольку не заявили о себе заранее.

– Такие вещи случаются, – согласился Даниэль, неприязненно подумав о том, что капитана ждало то же самое здесь, в Чатакве, если бы не Логан.

– Нам все же удалось найти свободное помещение по соседству, и мы дали спектакль, который собрал много курортных посетителей. Это было трудно, но мы ухитрились. Что касается курортов, – небрежно сказала Порция, – мой папа, видимо, не всегда учитывал детали, которые важны для нас, ведь правда?

– Почему вы спрашиваете?

Даниэль хотел знать, что именно вызвало ее вопрос. Ведь он ясно дал понять мистеру Лейну, что их договор остается конфиденциальным.

– Ну, некая миссис Бартоломео заглянула в нашу комнату. Ее муж – здешний проповедник. Она была возмущена тем, что компания каких-то грешных бродячих актеров будет играть в Чатакве. Она сказала, что мы не включены в напечатанную программу, чему я и так удивилась.

Даниэль выругался про себя. Проповедник! Ладно, он не удивился. Он проводил эксперимент в руководстве труппой. Видимо, он должен предпринять какие-то действия.

– Я думаю, Фаина, можно найти несколько вариантов выхода. Генри Грейди строил эту школу, предполагая, что здесь будут ставить пьесы, оперные спектакли, мюзиклы для тех, кто хочет расширить свой кругозор. Вот зачем была сконструирована сцена.

– Я надеюсь, что хотя бы некоторые из этих людей придут. Хотя вряд ли кто-то из посетителей «Свитуотера» заинтересуется нашей маленькой постановкой "Ромео и Джульетты"…

Вспомнив, что он гарантировал раскупаемость билетов, Логан с легкостью ответил:

– О, не волнуйтесь. Я знаю, что сотни людей приезжают каждый день на курорт на поезде. Многие из них составляют аудиторию Чатаквы. Мое предположение таково, что у вас будет полный театр. А теперь расскажите мне еще что-нибудь о вашей жизни.

И Порция рассказывала, описывая путешествия и успехи труппы. Она старалась не говорить об их трудностях, но Даниэль знал, что за последние несколько лет их, видимо, было немало. Он не перебивал ее. Когда она говорила, она переставала нервничать, и он видел перед собой одновременно Порцию – строптивую юную девушку и Порцию – обворожительную женщину. И горел огонь в них обоих. В отличие от Фаины, которая была довольно скрытной, Порция простодушно выложила и объяла всю свою жизнь.

– Расскажите мне о вашей маме, – тихо произнес Даниэль.

– Моя мама была очень сильной женщиной. Она всегда была очень справедливой…

– Вы, должно быть, очень на нее похожи?

– Именно это сказал мне сегодня отец. Я никогда этого не знала. Я имею в виду его слова, что я похожа на нее…

Даниэль услышал тоску в голосе Порции, тоску ребенка о потерянной матери. Ему хотелось протянуть руку и утешить ее. Но он знал, что любое подобное движение разрушит чары ее доверчивости.

– Вы были совсем маленькая, когда она умерла?

– Нам было по десять лет. Она умерла при родах. Врач сказал, что спасти ее и нашего младшего брата было невозможно… Мы похоронили их обоих возле маленькой сельской церкви в Вирджинии.

– Десять лет, – подумал Даниэль, – почти тот же возраст, когда умерла и моя мама. Моей сестре тогда было только три.

– Ваша мама была актрисой?

– Она была портнихой, работала в маленьком магазине в Бостоне. Мой отец работал в передвижном сценическом шоу. Она была восхищена его игрой и пошла однажды за кулисы, чтобы поблагодарить его. Когда труппа покинула город, она уехала с ним вместе. Она стала его самым близким человеком. Она готовила, шила костюмы, занималась всей бухгалтерией. Они были настоящие Ромео и Джульетта. Я помню, как наблюдала за ними, когда была маленькая. Они любили друг друга, очень любили!

– Она очень смелая женщина, ваша мать: понять, чего она хотела и добиться этого. Я думаю, что вы тоже должно быть очень сильная женщина, Фаина.

На этот раз Даниэль взял ее за руку и долго не отпускал.

Ее воодушевление сникло, она выглядела такой печальной, что Даниэль пожалел, что спросил ее о матери, которую она так рано потеряла. На какое-то время ему показалось, что девушка, с которой он обедал, забыла, что играет несвойственную ей роль. Она была такой обаятельной, такой искренней…

Порция вдруг очнулась, на мгновение растерялась, потом осторожно вытащила свою руку из его. Ей вдруг стало неловко от своей откровенности.

– А вы, Даниэль, расскажите о вашей жизни. У вас есть семья?

– Нет, уже давно нет. Мой отец был золотоискателем в Калифорнии, пока золото не иссякло. Позже он обосновался в Неваде. Моя мать была дочерью рудокопа. Их семейная жизнь сложилась не слишком удачно, и мой отец, в конце концов, оставил надежду сколотить состояние. Мать долгое время работала где могла, пока не умерла моя младшая сестра. Однажды отец исчез, и очень скоро моя мама… тоже умерла.

– Как печально. – И вы остались совсем одни? Сколько же вам было лет?

– Семь. Но я уцелел. У меня не было выбора. Хватит о грустном, Фаина, наш разговор стал слишком мрачным. Давайте лучше выпьем еще вина.

Даниэль подозвал официанта и смотрел, как их бокалы снова наполнялись. Порции не хотелось больше вина, но ей нужно было как-то скрыть свои эмоции, грозившие сделать их разговор более интимным. Как он втерся к ней в доверие! Она уже испытывает сострадание к нему.

– Расскажите мне, как вам удалось достичь такого богатства, мистер Логан.

Даниэль долго обдумывал свой ответ. Струнный квартет играл в оркестровой нише. Приглушенный смех и тихие разговоры постепенно затихли. Казалось, что их было только двое, освещенных золотистым электрическим светом, льющимся из канделябров на столе и из светящихся шаров, встроенных в деревянные панели обеденного зала.

Он дал знак, чтобы ему принесли сигару, и покрутил ее в пальцах, прежде чем начать отвечать.

– Вы хотите официальную версию или правду? Как моя невеста вы имеете право на то и другое.

– Правду?..

Она встретилась с ним глазами, и вопрос, который он задал, стал больше чем вопросом. Он сидел с поднятой головой, вздернув брови, стараясь быть спокойным, хотя она чувствовала, что и он волнуется. Он приносил жертву ее искренности, которая требовала от него той же правдивости, правдивости, к которой Порция не была готова. Она нервно засмеялась.

– О, поскольку я играю роль вашей невесты, я, конечно же, хочу получить эффектную версию. Я актриса, Даниэль, а единственное дело актрисы, – это заставить других поверить в вымысел. И себя убедить в этом тоже.

Ее длинные ресницы драматично опустились, потом поднялись, открыв глаза, расширившиеся от решимости.

– А сейчас наступили времена, Даниэль Логан, когда иллюзия предпочтительнее, чем реальность.

– Хорошо, Фаина. Давайте найдем более удобное место, и я расскажу вам о Даниэле Логане и предоставлю вам право решать, кто перед вами.

Он потребовал счет, затем поднялся, заботливо поддерживая Порцию за локоть.

Она сделала шаг и поняла, что либо пол шатается, либо она растянула связки на обеих ногах. Она сделала другой шаг и оступилась, вовремя поддержанная Даниэлем. Если она что-то и чувствовала, находясь в центре многолюдного обеденного зала «Свитуотера», то это то, что весь мир знает, что она слишком много выпила.

Даниэль уловил растерянность в ее глазах и, поняв ее опасения, сделал вид, что накрывает ее плечи атласной накидкой, в то время как сам обнял ее за талию и повел по широкому проходу на балкон, откуда открывался прекрасный вид на озеро Наслаждений.

– Ах, дорогая Фаина, – произнес Даниэль с усмешкой, – вы, видимо, немного перебрали.

– Нет! – Порция с трудом держалась на ватных ногах и непременно упала бы, если бы Даниэль не держал ее за плечи. – У меня просто нога разболелась.

– Не надо, Фаина. Не надо передо мной разыгрывать пьесу. Вы сейчас не на сцене, поэтому не притворяйтесь. Вы пили со мной на равных и выпили немного лишнего. Я думаю, вы совсем не умеете пить. Видимо, я должен проводить вас.

Он обнял ее еще крепче и провел вниз по лестнице мимо любопытных зевак, а потом галантно посадил ее в один из экипажей, ожидающих у роскошного подъезда отеля.

– Даниэль Логан, лучше вернемся назад! Что эти оставшиеся там люди подумают о нас?

– Они подумают, что вам нравится, когда я обнимаю вас. Женщины именно этого и ждали, а мужчины, ах, дорогая, не спрашивайте меня, что сейчас думают мужчины. Боюсь, что вы не готовы к этому. Прокатите нас вокруг озера, извозчик.

Даниэль уселся рядом с ней, положив руку на заднюю перегородку открытого экипажа. Порция оглянулась и увидела, что его глаза полны озорства. Он открыто смотрел не нее, и когда их глаза встретились, в его выражении появилось что-то такое магнетическое, что она не могла отвести взгляда. Все ее тело трепетало, и она чувствовала, что теряет контроль над собой.

Когда ее вечерняя накидка сползла с обнаженных плеч, Даниэль затаил дыхание. В этот момент он хотел поцеловать ее сильнее, чем когда-либо чего-нибудь хотел в своей жизни. Ночь и музыка только усиливали волшебство момента. Тихие всплески воды где-то рядом, душистый ароматный летний воздух колебал листья деревьев над ними, даже луна, вышедшая из облаков – все, казалось, подыгрывало им, открывая путь к такому наслаждению, какого они никогда не испытывали.

Порция чувствовала, что занимает мысли Даниэля. То же самое волшебное состояние испытывала она сама. Ей казалось, будто она парит в этом дивном воздухе, словно бабочка. Ее оборонительные сооружения стали разрушаться, когда она открыла путь волшебству, которое воздвигло между ними арку. Все мысли о Фаине остались где-то позади. Интересно, понравилось бы ей, если бы мужчина ее поцеловал? Она чувствовала, как ее пульс учащенно бьется с той стороны, где сидел он возле нее.

Даниэль передвинул руку, испытывая желание нежно прижать ее к себе. Порция почувствовала, что поймана в ловушку его прикосновением, и обернулась, трепеща в ожидании дальнейшего. Что ей делать, если он попытается поцеловать ее? Она догадывалась, что у Фаины имелся некоторый опыт с поцелуями. Но сама она еще ни разу не целовалась с мужчиной.

– Что случилось, По… принцесса, вы замерзли?

– Нет. Я говорю…

Он наклонил голову так, что когда она повернулась, чтобы ответить ему, его губы были всего в нескольких дюймах от ее губ.

– Я хочу поцеловать тебя, дорогая.

Он сказал это так нежно, что она поняла, что не остановит его; даже не будет противиться его поцелую.

– Вы?.. – прошептала она, и он услышал удивление в ее голосе.

Все, что он должен был сделать, это скользнуть рукой вниз, и обнять ее, и…

Ее губы раскрылись в смелом ожидании. Она склонилась к нему и закрыла глаза. Даниэль глубоко вздохнул и коснулся губами ее жарких губ.

Даниэль давно познал настоящую страсть. Он познал здоровых женщин, которые брали столько же, сколько давали. Он познал женщин, которые притворялись застенчивыми, когда выпрашивали у мужчины дополнительных удовольствий. Но Порция Макинтош не принадлежала ни к одной из них. То, что началось, как игра, удивительно быстро перерастало в неожиданную страсть с его стороны. Он забыл про свой план положить в эту ночь конец их отношениям и позволил себе сполна вкусить восхитительный вкус ее губ.

Ее грудь приникла к его груди, и он слышал шуршание ее платья и тихий стон, который она издавала, когда он прижимал ее великолепные волосы, раскинутые по его подушке, ощущает божественный запах ее тела, готового к любви.

Потрясенный ее естественным откликом, Даниэль на минуту откинулся назад, внимательно посмотрел в ее глаза и снова склонил голову. Его губы отвечали на ее приглашение, и он целовал ее снова, Бог помогал им. Он чувствовал ее отклик и ее робкую уступчивость, когда она раскрылась перед ним, как розовый бутон открывается навстречу солнцу.

Неожиданно раздался оглушительный взрыв, который, казалось, сотряс экипаж.

– Проклятье! – выругалась Порция.

Даниэль засмеялся. Началась демонстрация вечернего фейерверка, и небо разверзлось и превратилось в волшебное множество разноцветных огней.

– Вы подарили мне несколько восхитительных минут, мисс.

Порция была ошеломлена. Она огляделась. Что произошло? Что с ней? Она чуть ли не сама набросилась на мужчину, который присвоил себе право распоряжаться их жизнями. О чем она думала? В том-то и дело, что она совсем не думала. Она была загипнотизирована дьяволом. Она почти…

– Как вы посмели? Вы напоили меня и потом вы… вы… воспользовались моей беспомощностью.

– Так, так. Я не воспользовался вашей беспомощностью, Фаина. Если кто-то кого-то целовал, то это вы целовали меня. И я призываю вас признать, что вы оказались во власти добровольного самовозгорания. Лучше взгляните на небеса.

Порция посмотрела вверх, впервые заметив ракеты, плещущиеся в бархатном небе. – О-о-о!

Она никогда не видела такого эффектного зрелища. На минуту фейерверк отвлек ее мысли от того чувства стыда и негодования, которое она только что испытала.

Какое-то время она сидела, ошеломленная увиденным, крепко держась за руку Даниэля. Она знала, что то, что она видит, не выдерживало никакого сравнения с тем, что она чувствовала, когда Даниэль целовал ее. Завтра, через неделю, через год она вызовет из памяти его поцелуй и позволит себе пережить его чудо.

Наконец, фейерверк закончился. Экипаж в молчании медленно приблизился к подъезду общежития Чатаквы. У входа Даниэль помог Порции выйти из экипажа и нежно поддерживал ее под руку, пока они шли к двери.

– Доброй ночи, дорогая, – прошептал Даниэль и поднес к губам ее руку. – "Прощай! Спокойный сон к тебе приди и сладкий мир разлей в твоей груди!"[2]

Она посмотрела на него в удивлении:

– Вы знаете Шекспира?

– Я знаю… много разного, Фаина, точно также много чего и не знаю, – произнес он загадочно. Потом наклонился к ней, опалив ее губы своим жарким дыханием и отступил:

– Доброй ночи, таинственная леди. Благодарю вас за чудесный вечер. Надеюсь увидеть вас завтра.

– Ах… Нет! Я думаю, что я… мы не увидимся с вами завтра. Репетиции начинаются утром, а спектакли начинаются в семь тридцать вечера.

– Но я так и не рассказал вам о моем прошлом, – сказал удрученно Даниэль, продолжая сжимать в своей руке ее руку. Ему так не хотелось, чтобы вечер кончался. Он хотел удержать и этот момент, и Порцию.

– Я думаю, что я уже знаю о вас больше, чем мне следовало бы знать, – тихо промолвила Порция, отстраняясь от него. – По-моему, вы опасный человек, Даниэль Логан, и я боюсь, что хотела бы стать вашей невестой всерьез.

– О, но вы стали ею, дорогая девочка. И не смейте отказываться от вашего обещания. Сладких снов вам, принцесса. Снов обо мне.

Порция повернулась и побежала внутрь, осторожно закрыв за собой дверь. Последние слова Даниэля утонули в стуке ее каблучков по мраморной лестнице, ведущей наверх.

Даниэль стоял, пока звук ее шагов окончательно не смолк. Вдалеке, в парке, играл оркестр. Но здесь, в Чатакве, царила таинственная тишина. "Клянусь дьяволом, что я не засну всю ночь. Я человек, который нашел себя, потеряв голову".

Даниэль Логан лихо вскинул голову, возвращаясь в экипаж. Обидно, что нет балкона у окна в спальню Порции. Он втянул в себя летний воздух и улыбнулся. Розы, растущие вокруг здания, не были даже обнесены штакетником. Ах, юный Ромео был прав в одном: расставание было очень, очень сладким. И всегда было завтра.

А что сегодня? Сегодня он должен сыграть несколько партий в покер. Лучше поторопиться. Почему же тогда он слоняется у общежития Чатаквы, мечтая при луне об этой простой девочке?