Озорники

Римская монета

Бывают же на свете везучие люди!

Вот, например, Павлик Малышев из четвертого «Б». Пацан, как пацан, ничем не примечательный. Маленький, худенький, постоянно носом шмыгает. И надо же — как раз его родному брату Александру взяли и присвоили звание Героя Советского Союза! За подвиг на границе. И Павлик, этот самый шмыгающий носом Павлик, одним махом вознесся на недосягаемую высоту.

Первое время Павлик был вне себя от счастья. Он купался в лучах славы, исходившей от золотой звезды брата. Какое уважение! Какой почет! Идет по школьному коридору, а позади шепот: «Смотри! Тот самый…» Ребята из старших классов здороваются за руку. И даже тот долговязый мальчишка, который на прошлой неделе отобрал у Павлика котенка, да еще впридачу стукнул по уху, теперь смотрит на него с восхищением и завистью.

Шутка сказать: брат героя!

Но прошло несколько дней, и Павлик стал замечать нечто неладное. Впервые он почувствовал это на уроке физкультуры. Надо было перепрыгнуть небольшую каналу. Павлик отошел, разбежался, но возле самой канавы, когда оставалось только прыгнуть, испугался и затормозил. Ничего в этом особенного не было — многие ребята не решались прыгнуть с первого раза. Но тут кто-то произнес громко и насмешливо:

— А еще брат героя!

Павлик покраснел до корней волос. Разбежался снова и, преодолев страх, перепрыгнул злополучную канаву.

С того дня все и началось. Если раньше он со спокойной душой принимал честно заработанную тройку, то теперь Анна Дмитриевна непременно напоминала:

— Твой старший брат Александр учился куда лучше.

Дома тоже все вдруг принялись вспоминать Сашино детство. Саша был куда самостоятельнее. Сашу бабушка по сто раз не просила вынести ведро с мусором. Саша никогда не забывал выучить стихотворение…

Постепенно Павлик пришел к мысли, что взрослые выдумывают все про Сашу. Как будто для того, чтобы стать героем, обязательно носить мусорные ведра! Да и если разок не выполнишь домашнее задание, тоже сразу трусом не сделаешься. Факт, выдумывают! Чтобы он слушался. А где такого терпения набраться — все время слушаться!

Как раз в эти дни четвертый «Б» отправился на экскурсию в краеведческий музей. Ребята столпились возле одной из витрин. Экскурсовод показал указкой на плоский камень, величиной с ладонь:

— Вы видите здесь двусторонне обработанный листовидный кремень. Древние люди каменного века пользовались им в качестве наконечника копья и шли с таким оружием на свирепых медведей и огромных мамонтов.

— Где его нашли? — поинтересовались ребята.

— Прочитайте сами, там написано.

Возле камня лежала бумажка. Надпись гласила: «Наконечник копья кремневый. Верхний палеолит. Найден в верховьях Оби и передан в дар музею учеником четвертого класса 27-й школы Александром Малышевым».

Все, как по команде, взглянули на Павлика.

— Твой брат, да?

— Ага, — смущенно ответил Павлик.

Ему было неловко. Даже немножко стыдно. То, что он пока еще не герой — это понятно: мальчишкам героя не присваивают. Саша тоже не был героем, когда учился в четвертом. Но, оказывается, его имя уже тогда было известно. Он нашел оружие древнего человека и передал его в дар музею. В дар!

А Павлик что сделал — он ведь тоже в четвертом. Что он передал в дар? Ничего!

Выходит, Саша в самом деле был совсем другим…

Из музея Павлик пошел не домой, а к своему другу Андрею. Тот учился уже в шестом классе. Худой, угловатый, с тонким веснушчатым носом и сонными глазами, окаймленными короткими белесыми ресницами, Андрей был на целую голову выше Павлика. Ребята в школе его недолюбливали. Говорили, что он жадный и хитрый. Но Павлик не замечал, чтобы Андрей жадничал. Даже наоборот. Однажды Андрей одолжил у Павлика «Трех мушкетеров». А на другой день сказал, что ночью воры украли книгу, и дал взамен перочинный ножичек с поломанным лезвием. А ведь мог и ничего не дать — разве он виноват, что украли?

Так какой же он жадный!

Или вот недавно Андрей попросил на денек фотоаппарат «Смену», а папа не разрешил ему дать. Другой бы обиделся, а он рукой махнул и говорит:

— Ладно. В другой раз!

Нет, Андрей совсем не жадный. Наговаривают на него…

Андрей сразу же потащил друга на чердак играть в перышки. Павлик играл без всякого желания и проигрался в пух и прах. Посмотрел безучастно, как довольный Андрей аккуратно сложил в коробочку все его перышки, и спросил:

— Что бы мне такое передать в дар музею, как ты думаешь?

— В дар музею? — удивился Андрей, закрывая коробочку и пряча ее в карман. — Зачем?

Павлик стал рассказывать. Андрей выслушал его, потер лоб, задумался и вдруг спросил без всякой видимой связи:

— Фотик твой как? Не испортил еще?

— Нет… Вот бы скелет мамонта найти! Это дар!.. Или нет, не надо. А то он еще и в музей не влезет. Лучше пещеру, а в ней оружие. Не какой-нибудь наконечник, а целый склад: копья, винтовки…

— Какие винтовки! Никаких тогда винтовок не было.

— Ну, стрелы. Вот бы здорово!..

И тут Павлик заметил, что Андрей смотрит на него так, словно прикидывает: да или нет?

— Чего ты?

— Да вот, смотрю и думаю: настоящий ли ты друг? Стоит из-за тебя идти на жертву или не стоит?.. Ладно, — он стукнул Павлика по спине, — так и быть, выручу. Пошли!

Они вернулись в квартиру. Андрей открыл нижний ящик шкафа и извлек оттуда странный предмет, похожий на большущую книгу. Только вместо страниц у нее были холщовые полотна с нашитыми на них застегивающимися карманчиками. На каждом карманчике что-то написано.

Пока Андрей тащил эту странную книгу к столу, из нее выпали несколько монет и со звоном покатились по полу. Павлик собрал их и подал Андрею. Тот рассовал монеты по свободным карманчикам.

— Вот, Павлик, — торжественно сказал он. — Это то, что тебе нужно.

Павлик разинул рот от волнения.

— Дар?

— И еще какой! Знаешь, что это? — Андрей хлопнул рукой по холщовой книге. — Папина коллекция монет. Тут есть очень старые. Вот эту, например, посмотрим. — Он отстегнул один из карманчиков и вытащил монету с изображением женской головы. — «Сес-тер-ций», — прочитал он по складам надпись на карманчике. — «Римская монета»… Ого! Знаешь, сколько ей лет? Две тысячи! Тут написано.

— У-у, — разочарованно протянул Павлик. — Две тысячи… Сашиному копью знаешь сколько — тридцать тысяч лет! Экскурсовод говорил. Вот бы такую монету — тридцать тысяч лет! Посмотри, здесь нет?

— Дурак! Тогда никаких денег еще не было.

— Не было? Как это не было? А на что люди покупали?

— Ни на что. Они совсем не покупали. Что найдут, то их. Или меняют… Мы уже учили про это.

— Правда? Вот бы сейчас так: что найдем, то наше… Как ты думаешь, этот сес… сестерций возьмут в музей?

Павлик протянул руку за монетой, но Андрей зажал ее в кулаке.

— Еще как возьмут. Только покажи!

— Так давай же скорей. Я ее сразу туда.

— «Давай»… Умный! Знаешь, сколько эта монета стоит? Сто рублей, наверное. Она же очень старая.

— Сто рублей! — воскликнул Павлик. — Ой-ей-ей!

— Я бы тебе ее все равно отдал — мне не жаль. Только ведь это папина монета. Вдруг он увидит, что ее нет? Что я ему скажу?.. Знаешь, Павлик, дай мне за нее свой фотик, а? Папа спросит, где монета, я скажу, что сменял. Это уже не так страшно: вещь на вещь. Потом когда-нибудь я тебе его, может, отдам.

— А что я дома скажу? — спросил Павлик, растерявшись от неожиданного предложения.

— Ты не говори ничего. А хватятся — выдумай что-нибудь. Скажи, что хулиганы отняли, или воры украли, или еще что… Ну?.. А, что там! Я ему по дружбе одолжение делаю, чтобы его имя в музее было, а он еще брыкается. Не хочешь, как хочешь.

Андрей положил монету обратно в карманчик и захлопнул книгу.

— Подожди! — взмолился Павлик. — Я же не сказал, что не хочу.

— Тогда беги скорей за фотиком… И еще котенка вашего прихвати.

— Котенка? — Павлик остановился на пороге. — Музу?

— Не знаю, Муза или как… Ну того, мохнатого. Я его научу с нашим псом из одной чашки есть. Вот потеха будет… Да что ты на меня уставился? Что тебе, для друга котенка какого-то жаль?..

Павлик вихрем влетел на пятый этаж и нажал кнопку звонка. Подпрыгивая от нетерпения, дождался, пока за дверью раздалось знакомое неторопливое шарканье и крикнул:

— Открой, бабушка, это я.

Бабушке перевалило за семьдесят. Голова совсем седая, лицо все в морщинах. Но она была еще бодрой и подвижной. Вот только на пятый этаж бабушке стало очень трудно подниматься и она все время сидела дома. Днем ей было скучно: Павлик в школе, мама и папа на работе. Читать нельзя, вышивать тоже — глаза подводят. Единственное развлечение — это радио. Как включит бабушка репродуктор в шесть часов утра, так и не выключает до самой ночи. Слушает все передачи подряд: последние известия, спортивную хронику, пионерскую зорьку, советы молодым хозяйкам, симфонии, концерты-загадки, объявления.

Но ведь репродуктор — собеседник неважный. Сам-то он говорит целый день без умолку, а вот попробуй ему что-нибудь сказать! И ничего нет удивительного, что бабушка делилась новостями со всеми, кто заходил в квартиру, будь то Павлик, почтальон или контролер «Водосвета».

— Новость-то какая, новость. «Динамо» — «Спартак — два-один, — бодро сообщала бабушка, едва успев открыть дверь. — Бобров забил два мяча. Синявский сказал, что это были… как их… Классические углы. А вот Иванов опять пробил мимо пустых ворот — подумать только! И как его в команде терпят…

Но с тех пор, как в доме появился котенок Муза, бабушке больше не приходилось томиться в ожидании слушателей. Муза прекрасно восполняла все недостатки репродуктора. Она внимательно слушала бабушку, негромко мурлыча, и лишь изредка требовала подлить молока в свою тарелочку в углу кухни.

Бабушка была очень довольна:

— Все-таки живая душа в доме. Вы все уходите, а я с ней говорю и не скучно.

Вот почему Павлик почувствовал некоторую неловкость, когда он, опустив в карман пальто фотоаппарат «Смену», схватил Музу и сунул за пазуху. Но тут же он успокоил себя тем, что завтра раздобудет для бабушки другую кошку, даже еще получше, и побежал к Андрею.

Андрей не сразу отдал монету. Придирчиво осмотрел фотоаппарат, проверил спуск, все выдержки. Потом потащил Музу в другую комнату — знакомить с Тарзаном, бесхвостым глупым псом, величиной с теленка. Знакомство началось с того, что Тарзан бросился на Музу с громким лаем. Котенок фыркнул, царапнул Андрея, вырвался из его рук и мгновенно забрался на верх книжного шкафа. Отсюда он, жалобно мяукая, с укором поглядывал на Павлика.

— Ах, ты так! — вскричал разъяренный Андрей. — Я тебе покажу царапаться!

Он побежал на кухню за метлой. У Павлика сжалось сердце.

— Не бей ее! Она же не виновата.

— А ты не вмешивайся! Моя кошка!..

Павлик ушел от Андрея с тяжелой душой. Правда, в кармане лежала римская монета, но досталась она дорогой ценой. Дома бабушка ищет, наверное, Музу. Ходит по всем комнатам, кряхтя, заглядывает под кровати. «Кис-кис-кис…» А Музы нет. И не будет. Он ее продал. Продал в рабство, — почему-то пришло ему в голову. Как в «Хижине дяди Тома» негров продавали… И фотоаппарата тоже больше нет…

Музей был еще открыт. Павлик приободрился. В конце концов он ведь не для себя выменял эту монету. Он принесет ее в дар музею. Монету поместят в витрину, чтобы все видели. А рядом положат бумажку: «Сестерций. Старинная римская монета. Передана в дар музею учеником четвертого класса 27-й школы Павлом Малышевым». Точь-в-точь, как у Саши.

Сторож, к которому Павлик обратился, послал его на второй этаж. Павлик, робея, постучал в дверь с надписью «Директор».

— Я принес дар! — выпалил он, едва войдя в комнату. — Сестерций. Вот!

Пожилой мужчина, сидевший за столом у окна, улыбаясь, посмотрел на Павлика.

— Дар принес, говоришь? Отлично, отлично… Но только, молодой человек, это ведь не сестерций, — сказал он, принимая монету. — Сестерций гораздо меньше.

…Как не сестерций? Ведь Андрей говорил… Обманул, значит! Забрал фотоаппарат, Музу — и обманул!

И тут же Павлик почувствовал облегчение. Ну, не сестерций — и не надо. Он отнесет монету обратно Андрею и заберет свою «Смену» и Музу.

Музка, Музанька…

Но как же тогда дар? Ничего, он еще найдет что-нибудь такое, такое…

Почему директор так долго разглядывает монету через стеклышко? Вдруг он ее все-таки в музей заберет? Мало что не сестерций!

Павлик забеспокоился. Он уже не хотел, чтобы монета осталась в музее. Ведь тогда Муза больше не вернется домой.

— Она же золотая! — Директор музея еще ниже склонился над монетой. — Ну да, английская золотая монета начала царствования королевы Виктории. Первая половина девятнадцатого века… М-да… Вот что, молодой человек, забирай-ка свой дар и бегом к отцу.

— Значит, не принимаете? — обрадованно крикнул Павлик. — Значит, не нужна!

К Андрею он ворвался в расстегнутом пальто, потный, тяжело дышащий, но довольный.

— На, бери свою монету, — закричал он с порога. — Никакой это не сестерций, а самая простая золотая монета.

— Что? Золотая? — Андрей выхватил монету. Глаза его жадно блеснули. — В самом деле золотая! А я думал медная. Вот здорово!

— Давай Музу и аппарат.

— Бери, — отмахнулся рукой Андрей, пробуя монету на зуб.

Павлик побежал в столовую. Муза все еще сидела на верхотурье, затравленно озираясь по сторонам. Вокруг шкафа были наставлены стулья, на полу лежала метла.

— Кис-кис! — позвал Павлик.

Муза мяукнула в ответ, но осталась на месте. С большим трудом Павлику удалось добраться до котенка и взять его в руки. Сердце у Музы билось часто-часто. Она все время делала попытки вырваться.

— Сиди, сиди, глупенькая. Ничего тебе не будет, — успокаивал ее Павлик. — Где «Смена», Андрей?

— А я… я ее одному мальчишке подарил, пока ты в музей бегал, — раздался голос Андрея из соседней комнаты. — Хочешь, я тебе лучше другую монету дам? Хочешь?

Он появился на пороге с холщовой книгой в руках.

— Ничего не хочу. Давай аппарат, слышишь?

— Ты что, глухой? Я же сказал, что подарил.

Что он говорит! Павлик только сбегал в музей и обратно, а он уже успел подарить кому-то фотоаппарат?.. Не может быть!

— Ничего ты не подарил — врешь!.. Просто хочешь его себе забрать… Правильно ребята говорят: ты жадный, жадный! Отдавай, ну! А то я папе твоему расскажу. Вот сейчас пойду и расскажу.

— Папе? — Рот Андрея полуоткрылся, из него выглянули по-заячьи длинные передние зубы. — У, фискал! А еще другом называется!

Он побежал в соседнюю комнату и вернулся с фотоаппаратом.

— На, подавись своей «Сменой»! Тоже мне фотик. Был бы «Киев» или хотя бы «Зоркий»… И убирайся отсюда! Пошел!

…Дверь Павлику открыла бабушка. Вид у старушки был озабоченный. Она даже не сообщила ему последних радионовостей, а сразу спросила:

— Не знаешь, куда Муза подевалась?.. Уж я искала, искала.

— Вот она, бабушка, — Павлик извлек котенка из глубин своего пальто. — Я ее гулять выносил на улицу.

И глядя, как старушка обрадованно гладит морщинистыми трясущимися руками свою любимицу, попросил вдруг:

— Дай, бабушка, я мусорное ведро вынесу.