Паладин душ

Глава восемнадцатая

Лисе как раз причёсывала волосы Исты перед сном; этот процесс девушке, видимо, нравился, — Иста подозревала, что он вызывает у горничной счастливые воспоминания о конюшне, — когда вдруг кто-то робко постучал в дверь внешней спальни. Лисе отправилась открывать и через секунду вернулась:

— Это один из пажей лорда Эриса. Он говорит, что лорд ждёт внизу и умоляет об аудиенции.

Брови Исты взлетели вверх:

— В такое время? Хорошо. Скажи ему, что я сейчас же спущусь.

Лисе пошла передавать сказанное, а Иста сбросила халат и снова надела льняную рубашку цвета лаванды и чёрное шёлковое платье. Её рука ненадолго задержалась над траурной брошью, лежащей на столе, а потом взяла её и, как и раньше, сколола под грудью мягкую ткань. Неожиданно подходящее украшение для состояния Эриса, решила она. В сопровождении Лисе, несущей свечу в стеклянном подсвечнике, чтобы освещать дорогу, рейна вышла на галерею.

Лорд Эрис стоял у подножия лестницы, высоко подняв факел и настойчиво глядя вверх. Он был в сапогах, меч висел на поясе, словно хозяин замка только что вернулся с очередного объезда. Иста обрадовалась, заметив, что под серо-золотым плащом поблёскивала кольчуга. После дневной жары ночной воздух казался мягким и ласковым, пламя давало неверный свет, обрисовывая бледные черты Эриса.

— Рейна, я должен поговорить с вами. Наедине.

Иста жестом указала на скамейку в дальнем конце двора, и он кивнул.

— Подожди здесь, — тихо сказала Иста Лисе, девушка приняла это к сведению и уселась на ступени. Иста спустилась и пересекла двор бок о бок с лордом Эрисом. Он передал факел пажу, но мальчику было не дотянуться до скобы на резной колонне, и Эрис, коротко улыбнувшись, забрал факел обратно и закрепил его. Он отправил пажа составить компанию Лисе. Иста и Эрис сели на разные края каменной плиты, ещё не растратившей накопленного днём тепла. Звёздная бездна неба, заключённая крышами в квадрат, казалось, поглощала золотистый свет свечи Лисе и факела, не давая ничего взамен. Лицо Эриса тенью проступало на ещё более глубокой тени, но его глаза блестели.

— Напряжённый выдался день, вы вновь обрели спутников, а они привели нам отряд джоконцев, — начал он. — Два моих патруля, с южной и с западной стороны, вернулись ни с чем. А от двух других нет никаких вестей, и это меня беспокоит. — Он помолчал. — Каттилара не обрадовалась моему возвращению. Должно быть, она злится на меня.

— За то, что вы выполняли свой долг? За это она вас обязательно простит.

— Но она не простит мне то, что я умираю. В этом я становлюсь ей врагом и одновременно наградой.

— Да? Она продолжает думать, что вас можно вернуть. Или хотя бы не дать вам уйти. Мне кажется, она не замечает того, что с вами делает эта задержка, её ослепляют внешние проявления. Если она вообще видит исчезающих призраков, то не думаю, что она до конца понимает природу их проклятия.

— Проклятие, — выдохнул он. — Верно сказано. Это многое объясняет.

— С теологической точки зрения, я полагаю, именно об этом и идёт речь, хотя возможно мудрейший ди Кэйбон может уточнить термин. Я не знакома с языком схоластики, но вижу явление само по себе. Вы отрезаны от материального мира, но при этом у вас нет пути к вашему богу. Но это случилось не по вашей воле, как обычно происходит с настоящими, заслужившими такую судьбу духами. Это произошло из-за чужого вмешательства. И это… неправильно.

Он вытянул, а затем стиснул руки.

— Так не может продолжаться. Теперь я даже не притворяюсь, что ем. И пью только маленькими глотками. Руки, лицо и ноги цепенеют. Я стал замечать это в последние десять дней, сначала совсем немного, а теперь становится всё хуже и хуже.

— Звучит не очень обнадёживающе, — согласилась Иста. Она замолчала. — Вы молились?

Он коснулся левого рукава, и Иста вспомнила чёрно-серую ленту, скрывавшуюся под ним.

— В человеческой жизни необходимость бога то приходит, то уходит. Каттилара хотела ребёнка, я выполнял обязанности мужа… но если Отец Зима и услышал меня, то не подал мне никакого знака. Я не получал никаких предзнаменований, не обманывал себя. Ответом на мои молитвы была тишина. Но в последнее время эта тишина стала… более пустой. Рейна, — его взгляд, сияющий в темноте, будто пронзал ей душу, — сколько мне ещё осталось?

Она чуть не ответила «не знаю». Но уход от ответа отдаёт трусостью. Ни один целитель Матери не сможет сказать ему больше, чем она. Откуда я знаю? Она изучила его обычным и внутренним зрением:

— Я видела достаточно много призраков, но больше старых, чем недавно ушедших из жизни. Их становится всё больше, как видите. Через два месяца после смерти большинство из них сохраняют очертания тела, в котором они были при жизни, но становятся более тусклыми, теряют цвет. Они медленно тают. Спустя год второе зрение уже не способно различить человеческие черты, хотя они всё ещё напоминают по форме тело. Через несколько лет они становятся белой дымкой, потом и дымка бледнеет, пока окончательно не исчезает. Но, как мне кажется, время может быть разным в зависимости от силы характера человека, с которого всё началось. — И от потрясений во время призрачного состояния? Эрис — уникальный случай в её опыте. Требования к его призрачной душе сразили бы любого живого. Как его измученный, унылый дух выдерживает их?

Великодушные, владея многим, много и отдают. Но даже они когда-то иссякнут без поддержки… Её разум не посмел закончить мысль. Но она заставила себя. — …их бога.

— И как я выгляжу сейчас?

— Цвета практически нет. — И против воли добавила: — Вы начинаете расплываться по краям.

Он осторожно пощупал лицо и пробормотал:

— Вот как. Тогда многое проясняется.

Некоторое время он сидел молча, а потом хлопнул себя по колену:

— Однажды вы сказали мне, что обещали Иасу, что не расскажете о настоящей судьбе моего отца ни одной живой душе. Хм. Что ж. Вот я перед вами. Рейна, я должен знать.

Иста удивлённо фыркнула:

— Для мёртвого, вы замечательный правовед. Хороший бы был выпад, точный, острый, если бы я не лгала вам с самого начала. Иас никогда не просил меня о таком обещании. Тогда он вообще едва ли разговаривал со мной. Та история, которую я вам поведала, была лишь щитом, чтобы скрыть малодушие.

— Малодушной я бы вас не назвал, миледи.

— Человек учится большему, чем приписывать свои решения страху. С возрастом, с каждой раной, с каждым шрамом учится.

— Тогда я прошу у вас правду как погребальный дар. Она нужна мне больше, чем цветы.

— А. — Она выдохнула. — Да. — Её пальцы пробежали по гладкому, прохладному аметисту и серебряной филиграни броши, приколотой к платью. Ди Лъютес носил её на шляпе. В тот последний день она тоже была на нём, я это отчётливо помню. — Я рассказываю это только в третий раз.

— Говорят, третий раз стоит всех остальных.

— Что те, кто говорит, могут знать? — Она снова фыркнула, но на этот раз не так резко. — Думаю, что ничего. Всё же моими слушателями оказались лучшие люди, как раз сообразно моему рангу и преступлению. Святой, честный служитель, мёртвый сын мёртвого… что ж. — В уме она рассказывала это достаточное количество раз; репетировать не придётся. Она выпрямила спину и начала:

— Всем известно, что отец Иаса, рей Фонса, отчаявшись от того, что потерял сыновей и власть под натиском альянса Золотого Генерала, убил своего врага ритуалом смертельной магии, отдав взамен свою жизнь.

— Да, так гласит история.

— Но не все знают, что от этого ритуала кое-что осталось — коварное проклятие, обрушившееся на головы наследников Фонсы и на всё то, что они предпринимали. Сначала на Иаса, потом на его сына Орико. На Тейдеса. На Исель. На бесплодную жену Орико Сару. И на меня, — она вздохнула. — На меня.

— Правление Иаса не принесло процветания Шалиону, — признал он осторожно. — И правление Орико тоже.

— Иас Неудачливый. Орико Немощный. Прозвища, данные народом, не отражают даже малой толики действительности. Иас знал о проклятии, знал о его происхождении и о том, как оно действует, но он не рассказывал об этом Орико до тех пор, пока не оказался на смертном одре. Но он поделился этим знанием с Арволом ди Льютесом, с товарищем по детским играм, маршалом, канцлером, со своей правой рукой. Возможно, как делал и Орико позже со своими фаворитами, Иас пытался использовать Арвола как клещи, с помощью которых можно управлять делами Шалиона, не касаясь власти проклятыми руками. Уловка не сработала. Но она нашла отклик в амбициях Арвола ди Льютеса и в его неуёмной энергии. В его самонадеянности. Поверьте мне, ваш отец любил Иаса по-своему. Иас поклонялся ему, он полностью зависел о его суждений. И именно Арвол выбрал для него меня.

Эрис дёрнул себя за коротко подстриженную бороду.

— А тот слух, который распускали злые языки о том, что… э-э-э… их связывает нечто большее, чем приятельские отношения, нужно считать политической клеветой?

— Нет, — просто ответила она. — Они были любовниками уже многие годы, об этом знал весь Кардегосс, но не выпускал это знание за пределы толстых стен. Об этом мне сказала моя собственная мать прямо перед свадьбой, чтобы я вступила в брак уже осведомлённой. Тогда я сочла её бессердечной. Теперь я понимаю, что она поступила мудро. Она очень беспокоилась. Сейчас, оглядываясь назад, мне кажется, что это было предложение сойти со скользкого пути, но в тот момент я истолковала смысл сказанного иначе. И несмотря на все эти прозрачные предупреждения, которые, как я выяснила позже, она передавала мне по настоянию лорда ди Льютеса для того, полагаю, чтобы я не стала препятствием главным образом для него и в меньшей степени для Иаса, я не осознавала, что это значит. Да и как я могла осознать — романтичная девушка, гордая тем, что казалось величайшей победой на любовном фронте: быть избранной невестой самого рея? Я кивала и соглашалась, желая казаться опытной и разумной.

— Ох, — произнёс он очень тихо.

— Так что, если вы когда-либо осуждали свою мать за то, что она не осталась верной своим обетам, за то, что она пустила отца Иллвина к себе в постель, будьте уверены, нарушив их, она не опередила ди Льютеса. Видимо, её мать была не так проницательна и честна, как моя, готовя дочь к этому высокому браку. Или она была менее осведомлённой.

Он задумчиво поднял брови:

— Это объясняет… многое из того, чего я не понимал, будучи мальчиком. Я думал, отец в гневе отрёкся от неё, не вынеся унижения, и поэтому больше не вернулся сюда. Никогда не думал, что это она отреклась от него.

— О, я уверена, что лорда ди Льютеса сильно задела её измена, — заметила Иста. — Насколько она была оправдана — не имеет значения. Гордость не позволяла ему вернуться, но чувство справедливости, нужно отдать ему должное, удерживало его от преследования и мести. Или, быть может, это был стыд. Надеюсь. — Она сухо добавила: — В любом случае, у него было её приданое, которое можно было добавить к его и без того обширным владениям в качестве компенсации за душевные раны.

Он посмотрел на неё:

— Вы считали его жадным.

— Больше никому не удалось накопить столько. И всё же я не стала бы называть это жадностью, ведь он едва ли знал всё то, что имел, а жадный считает каждую монетку.

— И как бы вы тогда это назвали?

Иста нахмурилась.

— Утешение, — решилась она, наконец. — Его владения были своего рода волшебным зеркалом, отражавшим его таким, каким он хотел быть.

— Это, — ответил он через некоторое время, — грозное суждение, рейна.

Она склонила голову, признавая его правоту:

— Он был очень сложным человеком. — Она набрала в лёгкие побольше воздуха и продолжила: — Арвол и Иас не предали меня, скрывая свою любовь. Они предали меня, умалчивая о проклятии. Я вышла замуж за Иаса, не подозревая об опасности, в которой оказалась, в которой оказались мои ещё не рождённые дети. Видения начались тогда, когда я забеременела Исель. Боги, пытавшиеся ворваться в меня. Я думала, что схожу с ума. А Иас и Арвол позволили мне так думать. Целых два года.

Он отпрянул, различив яростные нотки в её голосе:

— Это… просто верх жестокости.

— Это трусость. И презрение к моему разуму и воле. Они наблюдали за мной, видели последствия своей скрытности, но не решались поведать мне причину всего. Я была всего лишь девочкой, неспособной вынести это тяжёлое бремя. Но способной принести в эту тьму детей Иаса. И лишь боги не считали, что я ни на что не годна. Ведь Они пришли именно ко мне. Не к Иасу. Не к ди Льютесу. А ко мне.

Её губы изогнулись:

— Теперь, думая о прошлом, я не понимаю, что произошло с Арволом? Он был бы единственным блестящим героем, который спас Иаса, если бы смог. Это была уже его привычная роль. И действительно, некоторое время казалось, что боги предначертали ему такую судьбу. Наконец — неужели даже богам надоела наша тупость? — сама Мать Лета явилась ко мне, даже не во сне, а в бодрствовании. Я молилась — тогда я ещё не научилась относиться к богам с подозрением. Она рассказала мне о проклятии, которое может разрушить и унести из этого мира человека, который трижды отдаст жизнь за угасающий Дом Шалиона. Я была молода, я сходила с ума от беспокойства за своих малышей, и я восприняла Её слова слишком буквально, заключив, что Она хочет, чтобы я придумала опасный ритуал, чтобы обеспечить этот парадокс.

— Действительно, опасный. И, хм… — он поморщился, — парадоксальный.

— Я рассказала всё Иасу и Арволу, мы принимали решение вместе. Арвол, уступив нашим слезам, согласился попробовать себя в роли героя. В качестве способа мы выбрали утопление, потому что слышали, что некоторые утопленники возвращаются иногда к жизни. И мы не просчитались. Арвол изучил этот вопрос, собрал об этом множество историй, осмотрел выживших и умерших жертв. И принесли в подземелья Зангра бочку, верёвку и лебёдку. Установили алтари всех богов. Арвол позволил себя раздеть, связать и, подвесив за ноги, опустить в воду, до тех пор пока не прекратились судороги, пока свет его души не возник у меня перед внутренним зрением.

Он хотел что-то сказать, но она рукой сделала ему знак, чтобы предупредить неправильное истолкование:

— Нет. Ещё нет. Мы вытащили его, выкачали воду у него из горла, восстановили биение сердца и молились до тех пор, пока он не закашлялся и снова не начал дышать. И я видела, что проклятие дало трещину.

Мы запланировали исполнение ритуала на три следующие друг за другом ночи. На вторую ночь всё шло так же, но как только его волосы коснулись поверхности воды, он сдавленно потребовал остановиться и сказал, что не вынесет этого ещё раз. Он закричал, что я пытаюсь убить его из ревности. Иас засомневался. Я была потрясена, меня тошнило, но я заставила разум взять верх. Способ Арвол выбрал сам, и однажды это уже сработало… Я рыдала от страха за своих детей, от тщетности того, что мы подошли так близко, буквально на ширину ладони, к их спасению. От злости на его клевету. От того, что из-за его гордости мои надежды воспарили так высоко, а потом рухнули так низко из-за его слабости. — Она просто добавила: — Я верила в его оценку самого себя, как видите.

В ночи лощине за стенами замка тонко и громко жужжали какие-то насекомые. Это было единственным звуком. Эрис забыл дышать. Его тело, наверное, стало отвыкать от этого. Интересно, через какое время он это заметит?

— Когда мы вытащили его во второй раз, он уже умер, и ни наши слёзы и молитвы, сожаления и взаимные обвинения, а их и потом было немало, не вернули его к жизни. Иас наполовину решил, что обвинение в ревности, озвученное Арволом, было правдой; и даже я иногда соглашалась с этим. Вина лежала… на Иасе — за слабость и на мне — за нетерпение и отсутствие мудрости. Ведь если бы Иас встал против меня, я бы сдалась, и если бы я прислушалась к своему сердцу, а не к разуму, и дала бы Арволу больше времени, кто знает, может быть, через неделю к нему вернулась бы решимость? Теперь я этого никогда не узнаю. Боги покинули меня. Проклятие осталось неразрушенным, и его последствия оказались страшнее, чем когда бы то ни было. Так было до тех пор, пока новое поколение не произвело на свет другого человека, гораздо более подходящего для того, чтобы освободить мир от этого проклятия. — Она вздохнула. — Вот как получилось, что я убила вашего отца. Если вы действительно хотели это узнать.

Он долгое время молчал, забыв о дыхании, но, наконец, сказал:

— Леди, это не похоже на признание. Это обвинение. — Иста откинулась назад:

— Обвинение Арвола? Да, — медленно произнесла она, — и это тоже. Если бы он не вызвался, я бы не стала его упрекать. Если бы он умер при первой попытке, я бы решила, что это не по силам ни одному человеку или мой план просто провалился. Но то, что он показал, что такое возможно, а потом сдался… этого не выдержало моё сердце. Позже я узнала, что не такой смерти требовали боги. Никто не может заставить чью-то душу стать настолько широкой, чтобы впустить бога в мир, однако именно эта широта, а не просто смерть, и была нужна. Арвол ди Льютес был великим человеком. Но… недостаточно великим.

Он смотрел в темноту. Факел почти догорел, но наверху лестницы всё ещё мерцала свечка Лисе. Девушка сидела положив подбородок на руки, веки её слипались; паж давно заснул, свернувшись калачиком на её юбках.

— Если бы мой отец был жив, — сказал он, наконец, — как вы думаете, он призвал бы меня к себе?

— Если бы он заставил свою душу быть настолько широкой, чтобы наш замысел удался, то, думаю, позже, в ней нашлось бы достаточно места и для вас. Те души, что однажды вместили бога, никогда не схлопываются до прежних размеров, насколько я знаю. Если бы он даже не попытался… что ж, в то же время он никогда не был настолько малодушен, чтобы не рисковать. Поэтому не знаю.

— Мм-м, — даже этот короткий звук тем не менее таил в себе боль. Эрис взглянул на небо, определяя по звёздам время.

— Рейна, я не даю вам отправиться в постель.

Не наоборот ли? О чём он думает этими долгими, одинокими бессонными ночами? Тем не менее она поняла намёк и поднялась. Эрис тоже встал, его боевое одеяние заскрипело.

Он взял её за руку и отвесил полупоклон, коснувшись прохладным лбом внешней стороны её ладони.

— Рейна, благодарю вас за этот похоронный венок из правды. Знаю, он стоил вам очень дорого.

— Он сплетен из засохшего и горького терновника. Хотела бы я вам преподнести последний дар получше.

Я жажду этого всем своим раскалывающимся сердцем.

— Мне не нужны цветы помягче.

Лисе, увидев, что они пересекают двор, растолкала пажа и встала на вершине лестницы, чтобы принять Исту из рук Эриса.

Эрис торжественно попрощался с ними и зашагал прочь, засыпающий паж потащился за ним. Эхо отдаляющихся шагов, доносившееся из арки, отдавалось в ушах Исты, словно приглушённый барабанный бой.

Иста долго не могла заснуть. Когда серый предрассветный свет стал проникать в комнату, она услышала на некотором отдалении стук и голоса, но усталость приковала её к подушке. Рейна погрузилась в мрачный сон, где она сидела за столом рядом с леди Каттиларой. Марчесса, сиявшая фиолетовым светом, потчевала гостью до тех пор, пока Иста не почувствовала, что её живот вот-вот лопнет, а потом стала топить её разум в вине, так что вскоре Иста не могла подняться со стула, потому что конечности оказались парализованы.

И только гораздо более громкий стук в дверь спальни вывел её из странного сонного заточения. Она с облегчением вздохнула, обнаружив, что находится в собственной кровати, а телу вернулись прежние пропорции и подвижность, если не считать того, что оно чувствует себя как угодно, но только не отдохнувшим. Судя по ярким полосам, просачивающимся сквозь ставни, на дворе уже день. Послышались шаги Лисе, а потом голоса: один глубокий и встревоженный, принадлежащий Фойксу, и другой — резкий, срывающийся от волнения, свойственного ди Кэйбону. Иста уже почти слезла с кровати и накинула чёрный халат, когда дверь, разделяющая спальни, открылась и Лисе просунула голову внутрь.

— Рейна, произошло нечто очень странное…

Иста проскользнула мимо неё. Фойкс уже был одет в голубую тунику, штаны и сапоги, меч тоже оказался при нем, лицо раскраснелось от напряжения; белая нижняя рубашка сидела на ди Кэйбоне косо, пуговицы не соответствовали петлям, на ногах вообще ничего не было.

— Рейна. — Фойкс склонил голову. — Вы видели что-нибудь или слышали какие-нибудь звуки со стороны покоев лорда Иллвина или на галерее сегодня на рассвете? Ваша спальня расположена ближе, чем наши.

— Нет… Может быть. Но я заснула. — Она поморщилась, вспомнив неприятный сон. — Я очень устала. А там что-то происходило?

— Леди Каттилара пришла туда на рассвете в сопровождении нескольких слуг, которые вынесли лорда Иллвина на носилках. Чтобы доставить его вниз в храм для молитв и консультации с храмовыми целителями, как сказала она.

— Храмовым целителям следовало бы прийти к нему прямо в Порифорс, мне кажется, — забеспокоившись, заметила Иста. — Лорд Эрис отправился с ними?

— Марча сегодня нигде нет. Я узнал обо всём этом, когда один из его офицеров спросил меня, не видел ли я его.

— В последний раз я видела Эриса ночью. Около полуночи он пришёл во двор поговорить со мной. Лисе была с нами.

Девушка кивнула. Судя по всему, она проснулась раньше Исты — Лисе была одета и на столе стоял поднос с утренним чаем и свежим хлебом, — но не намного раньше, потому что происходящее оказалось новостью и для неё.

— Что ж, — продолжил Фойкс. — Мне было как-то не по себе; возможно, это последствия кошмаров, которые мучили меня сегодня ночью и которые заставили меня усомниться в местной пище, но в любом случае, я придумал причину и отправился вниз к храму, посмотреть, что происходит. Леди Каттилара там не появлялась. Я порасспрашивал местных. И выяснилось, что она вызвала из гарнизона обозную повозку и упряжку лошадей. Никто не знает, что она туда погрузила, но повозку, которой правил Горам и один из слуг, час назад видели выезжающей из городских ворот в сторону южной дороги.

Иста задержала дыхание:

— И с тех пор ни её, ни Эриса не видели?

— Нет, рейна.

— Значит она их украла. Забрала Эриса и похитила Иллвина, чтобы поддерживать в нём жизнь.

Фойкс пристально посмотрел на неё:

— Значит, это дело рук марчессы, так? А не лорда Эриса?

— Лорд Эрис никогда не оставил бы Порифорс и свой пост. Даже ради слёз жены, — уверенно сказала Иста. Он решительнее Иаса. Такой, каким всегда был ди Льютес.

— Но вы говорили, что её демон хотел сбежать, — напомнил ди Кэйбон. — Возможно, он взял над ней верх?

— Зачем тогда брать такой груз? — резонно возразила Лисе. — Тела леди Каттилары, шкатулки с драгоценностями и одной быстрой лошади для этого достаточно.

Фойкс взглянул на неё с уважением.

— Не то чтобы взял верх, мне кажется, — медленно проговорила Иста. — Но, может быть, демон убедил её, что для целей их обоих необходим побег? В таком случае он согласился бы ей помогать во всём.

— Она жаждет, чтобы её мужу вернулась жизнь или чтобы эта странная полусмерть длилась бы бесконечно, — сказал Фойкс. — Но как на это может повлиять увоз его и несчастного лорда Иллвина?

— Эмм-м, — протянул ди Кэйбон. Все лица обратились к нему.

— В чём дело? — резко спросила Иста.

— Ах… мм-м… Должно быть, я что-то такое сказал… леди Каттилара подошла ко мне вчера после ужина. Чтобы получить духовное наставление, как решил я. Мы говорили обо всех этих ужасных событиях. Бедненькая девочка, слёзы, словно маленькие драгоценности, сверкали на её щёчках.

Иста закатила глаза:

— Не сомневаюсь. И что дальше?

— Я пытался дать ей совет и одновременно утешить, внушить ей понятие о той опасности, которой она подвергает мужа. Я рассказал о физической опасности, которая грозит его брату, а также о пагубном влиянии демона на её собственную душу. Я сказал, что большую часть демонской магии излечить невозможно. Только чудо может изменить неизбежный ход событий. Она спросила меня, где можно отыскать это чудо, как будто бы оно где-то лежит, как в амбаре. Я сказал, что только святые могут передавать его нам от своего бога. Она поинтересовалась, где можно найти святого. Я ответил, что в самых странных и неожиданных местах; святые могут быть как высокого, так и низкого происхождения. Я заметил, что считаю, что вы, рейна, именно тот святой, которому вверенно распутать этот клубок ужасов. Она сказала, хм, в общем, некоторые странные и необоснованные слова; она как будто считает, что вы её враг. Я заверил её, что это не так. Она возразила, что для этого лучше подойдёт любой другой святой, и попросила меня послать за одним из них, будто бы святые, как целители, приходят из Храма по вызову. Ну, некоторые святые действительно являются целителями, но не… Я предположил, что она вряд ли получит от богов ещё какой-нибудь ответ; большинство людей вообще ничего не получают. Но, боюсь, она не очень интересуется тонкостями теологии.

— Она хочет определённый обряд, — сказала Иста. Как однажды хотела и я. — Торговую сделку. Заплатить монету, получить товар. Только торговца она пока не нашла.

Он пожал плечам:

— Боюсь, что так.

— И теперь она забрала и живого, и мёртвого и отправилась в паломничество. Чтобы искать чудо. Чтобы заказать его.

— Дороги здесь совсем небезопасны, как мы вчера выяснили, — заметил Фойкс, в его голосе чувствовалось беспокойство. — Лорд Эрис не позволит своей жене разгуливать по ним, не важно во имя какой цели.

— А ты думаешь, у него был выбор? В повозке одни носилки или двое? Что, если оба брата лежат там бок о бок, словно вязанки дров? Демон мог помочь ей это устроить, бездействие обоих для него облегчение.

Ди Кэйбон почесал голову:

— Она скорее будет искать способ вылечить лорда Эриса, чем кого-либо другого. Он же её муж.

— А Иллвин — нет, — коротко ответила Иста. — И Эрису нужно вовсе не лечение. Их необходимо вернуть. Фойкс, собирай своих людей и готовьте коней. Лисе, забинтуй мне ноги, чтобы я могла ехать верхом, не хочу раздирать ссадины.

Ди Кэйбон возмутился:

— Рейна, вам тоже не следует разъезжать по местным дорогам!

— Согласна, но у Фойкса нет достаточной власти, чтобы заставить слуг Каттилары действовать вопреки её приказаниям. И кому-то же нужно совладать с её демоном.

— Думаю, это могу сделать я, рейна, — откликнулся Фойкс. Он осторожно взглянул на ди Кэйбона.

— А ты одновременно сможешь выдержать крики, слёзы и отчаяние женщины?

— А, — произнёс он, представляя себе это малоприятное зрелище. — А вы сможете?

— Думаю, да.

На самом деле я этого жду не дождусь.

— Я, хм, буду признателен вам за это, рейна.

— Отлично. Предупредите офицеров Эриса… — Глаза её сузились. — Подозреваю, что Эрис не хотел бы, чтобы эта история выплыла на поверхность. Ди Кэйбон. Если мы не вернёмся… через сколько, Фойкс? Через два часа?

— У них быстрые лошади и час форы — через два или три часа.

— Если мы не вернёмся через три часа, скажи старшему офицеру Эриса, куда мы отправились, и пусть он пошлёт за нами людей. — Иста повернулась к Фойксу: — Поторопись. Встретимся в парадном дворе, как только будут готовы лошади.

Он отсалютовал ей и ушёл. Лисе уже скидывала своё тонкое платье и туфли. Иста выставила протестующего ди Кэйбона за дверь на галерею.

— Но я поеду с вами, рейна! — кричал служитель. — Фойкса нельзя оставлять без присмотра!

— Нет. Ты нужен здесь. А если пляшущему мишке Фойкса понадобится ошейник, я лучше справлюсь с этим.

— И ты слишком толстый, и едешь медленно, — донёсся из окна голос Лисе, в котором не было и тени сочувствия, за ним последовал грохот надеваемых сапог.

Ди Кэйбон покраснел.

Иста положила руку ему на плечо.

— Местность тут сухая, канава вряд ли найдётся. Моему сердцу будет спокойнее, если я буду знать, что вы здесь, в безопасности.

Он покраснел ещё гуще, но тем не менее печально кивнул и подчинился. Иста захлопнула дверь и поспешила переодеваться для верховой езды.