Палитра его пороков

Глава вторая

– Ну вот, – говорю я, – теперь ты – котенок.

– Р-р-р-р! – кривляется чудесная девчушка и морщит нарисованный носик. – Я тигр-рр-ь!

– Она только "Р" выговаривать научилась, – поясняет мама. – Хвастается.

Отдает мне деньги и вручает дочке большой ком сладкой ваты. Я бы тоже не отказалась от сладкой ваты, хотя, пожалуй, мороженого хочется больше. Но в парке оно жутко дорогое, а оставить инвентарь и уйти в супермаркет я не могу. До конца смены еще два часа. Потом быстро убрать складные столик и два стула в подсобку, собрать краски и все инструменты, и бежать за Элькой в садик. Дома поделать с племяшкой задания, а вечером сесть за заказ, потому что время поджимает, я и так пропустила три дня из-за температуры, и они больно ударили по кошельку.

Я рисую в парке четыре дня в неделю: с четверга по воскресенье. Плачу за место восемь тысяч в месяц и очень им дорожу. Его выбила Марина – дочь соседки. За такое проходное вообще платят двенадцать, но мне сделали скидку, уж очень понравились работы начальнице.

– Скажу сразу, – вздохнула она, – свободы творчества здесь нет, но ты выставь на продажу и как примеры. Но чаще всего заказывают портреты и аквагрим. За них и платят.

– Мне подходит, – улыбнулась я. – Рисовать для души я могу дома, а если за портреты платят, то буду работать. Не волнуйтесь, я умею ладить с людьми.

Да… умею, это точно. Только не разбираюсь в них.

Заработок сезонный, но зато можно откладывать. В хороший солнечный выходной можно заработать несколько тысяч. На самом деле я благодарю Бога за возможность найти эту работу, потому что с ее появлением мы с Элькой стали лучше питаться и смогли одеться к зиме.

Ну и, конечно, я откладывала. Сначала, получив за неделю половину оклада оператора на почте, я растерялась. Никогда таких денег не видела, даже мелькнула мысль купить что-нибудь дорогое, для души. Или какую-нибудь модную классную игрушку для Эли. Но быстро взяла себя в руки, ограничилась ананасом и куклой, а остальное стала откладывать на черный день. Придет осень, за ней зима, и до весны с заработком будет похуже. Может, будут падать курсовые, а вдруг нет?

Я рисую не одна, на линии вдоль главной аллеи еще три художника. Один рисует шаржи, второй портреты, а третий расписывает желающих хной и индийскими узорами. В перерыв мы часто ходим друг к другу поболтать, так что на олимпийке у меня болтается значок с забавной мордой-шаржем, а все руки покрыты оранжево-коричневыми завитками и узорами.

Одна из мам, оставляя мне ребенка на портрет, живо интересуется мехенди и спешит к мастеру, получая заверение, что никуда от меня ребенок не денется.

Пусть это немного не то, о чем я мечтала, но все же работа, связанная с рисованием. А значит, я получаю от нее удовольствие и отдыхаю душой.

Так погружаюсь в рисунок, что не замечаю происходящее вокруг. Лишь краем глаза вижу, как кто-то ходит вдоль ряда моих картин, рассматривая каждую по несколько минут. Мне хочется рассмотреть этого человека, прочитать в его глазах вердикт о моем творчестве, но нужно рисовать и присматривать за девочкой.

Мне вдруг становится как-то страшно, что ли. Или волнительно? Человек все не уходит, стоит. Ждет, когда я закончу?

Наконец портрет готов, я получаю деньги и убираю их в карман. Счастливые мама с дочкой уходят развлекаться дальше, а я вытираю кисть и поднимаю голову.

Сердце останавливается, когда встречаюсь взглядом с бесцветными глазами.

Нет… Нет! Это не может быть он, не должен… прошло десять месяцев, и я отсчитала каждый, зачеркнула в календаре, а с приходом весны вдохнула полной грудью. Я выжила, выкарабкалась и наладила все. Не может же он все разрушить…

Стоп! Спокойно. Он просто шел мимо и заметил меня. Поздоровается и уйдет, а если я не выдам страх, то уже к вечеру забуду об этой встрече, словно ее и не было.

– Сколько эта стоит?

Он показывает на картину сказочного замка в облаках, на рассвете.

– Пятьсот рублей, – нехотя отвечаю я.

Он вальяжно проходит мимо картин и садится в складное кресло, которое явно не соответствует ни его статусу, ни размеру. Он смотрится в нем до ужаса странно.

– На заказ рисуешь? – спрашивает он.

Я украдкой оглядываюсь, ожидая увидеть охранников, как в тот вечер, но, похоже Сергей в парке один. Действительно случайно шел мимо, или…?

– Мне кажется, вам лучше уйти. – Я набираюсь смелости и говорю ему это в лицо.

– Я сам решаю, что мне лучше. На заказ, спрашиваю, рисуешь?

Он ведь видит табличку рядом со столом, прекрасно видит, что там написано "рисунки под заказ", но все равно хочет, чтобы я ответила. Хочет, чтобы подчинилась.

– Да, рисую.

– Хочу заказать постер. В новый дом, я делаю ремонт, переехал после развода.

– Вам лучше обратиться в профессиональную арт-мастерскую. Там нарисуют качественно и под стиль ремонта.

Стараюсь не смотреть на него, поэтому перебираю кисточки и аккуратно складываю краски.

– А я хочу, чтобы ты нарисовала. Аванс.

Он кладет на столик пятитысячную купюру. Я злюсь, потому что понятия не имею, как себя вести. И мне страшно в его присутствии, коленки дико дрожат.

– Мне нужно знать, что рисовать…

– Себя.

Я роняю кисточку и поднимаю глаза.

Черт.

Насмешка. Интерес. Азарт. Да он же играет со мной, как кошка с мышкой! И в конце скорее всего съест или просто задушит, ради веселья.

– Нарисуй себя, ты красивая. Не хочу модель из интернета. Не хочу шлюху по вызову у себя на стене. Нарисуй себя.

Он молчит и вдруг добавляет:

– Без одежды.

– Нет! – отрезаю я.

– То есть ты не принимаешь заказ?

– Разумеется, нет! Вы ненормальный!

– Тогда я сейчас забегу к директору, она моя хорошая знакомая, скажу, что незачем держать место для человека, который отказывается работать.

Я цепенею, не веря ушам. Он что, действительно может это сделать? Оставить меня без работы, потому что захотелось поиздеваться!

– Хочу черно-белый рисунок, – безмятежно продолжает Сергей. – Материал любой, какой тебе удобнее. Все остальное на твое усмотрение, но не пытайся меня поймать на слове. Без одежды – это значит обнаженной. Ничего лишнего. Только твое тело, никаких предметов, которые помешают мне любоваться природной красотой.

Я сижу, замерев, не верю, что это действительно происходит со мной. А Сергей тем временем поднимается и говорит:

– Приду в воскресенье. Четыре дня тебе хватит на небольшую картинку. Получишь остальное.

– Я не буду…

– Подумай, малышка, потому что я или вместе с рисунком сяду в машину и уеду, либо без рисунка загляну на огонек к директору. И уедешь ты. Береги голову, жарко сегодня.

Он уходит, а я роняю голову на руки и в бессильной злости сжимаю кулаки.

С природой мы подруги. Через десять минут дождь разгоняет и без того немногочисленных посетителей парка. Я быстро убираю все инструменты и бегу под крышу. Обычно, в таких ситуациях, я жду полчаса и, если погода не исправляется, уезжаю домой. Большинство отменяет планы сходить в парк, если за окном беспрестанно льет дождь.

Сборы немного отвлекают. Когда я уже сажусь в трамвай, мне звонит воспитательница из Элькиного сада:

– Евгения Михайловна, Элиночка что-то плохо себя чувствует, ее бы забрать.

– Что ж, я как раз освободилась и уже еду к вам. Что-то серьезное?

– Температура поднялась, да она с утра вялая какая-то, на прогулке почти не играла. Медсестра горлышко посмотрела, но, вроде, не красное. Наверное, вирус подхватила.

В душе поселилось беспокойство. Какие вирусы летом? Это же не осень, когда приходят первые ветра, не весна, когда после шести месяцев снега хочется тихо умереть в уголочке. Но Элька редко болеет, так что я быстро успокаиваюсь. Беру в аптеке леденцы от горла, капли в нос – дома кончились, витамины, грудной сбор и заодно жаропонижающее, на всякий случай. В супермаркете плачу за две пачки замороженной клюквы, и…

– Сто одиннадцать девяносто, – говорит кассир.

В кошельке только сотня. Блин. И на карточке ничего нет, перед выходом я заплатила за коммуналку, а сегодня заработала всего ничего. Только оранжевая пятитысячная лежит, но ее я запретила себе трогать.

– Тогда давайте один пакет, – говорю.

Мне всегда почему-то в такие моменты неловко. Вряд ли это дело кассира, хватает ли у меня денег, но ее неудовольствие буквально сносит меня с ног.

Я забираю из садика Эльку. Она и впрямь вялая, горячая и капризная. Сначала Элина капризничает и мне приходится читать ей сказки, а потом, когда температура поднимается выше тридцати восьми, я даю ей сироп и укладываю спать.

Ненавижу такие простуды. Они всегда вызывают иррациональную панику.

Солнце уже заходит, когда племяшка засыпает. Я выхожу в кухню, делаю себе чай и думаю. Думаю, думаю, прокручивая в голове сегодняшнюю встречу. Потом подхожу к зеркалу и долго смотрю в него, игнорируя сгущающуюся тьму.

Зачем ему мой рисунок? Зачем ему рисунок со мной?

Такие, как этот Сергей, покупают картины у настоящих художников. Возможно, даже старинные. Они любят роскошь, а еще редко понимают в искусстве. Скорее для них важен статус, имя.

У меня нет ни того, ни другого, а значит, Сергею хочется лишь поиграть. Ему не нужна моя картина, не нужна я, нарисованная на листе. Ему нужно, чтобы я сломалась, протягивала ему рисунок и прятала глаза, как прятала почти год назад, когда он буквально растоптал мою первую любовь.

Могу ли я отказаться? О, да, верну ему деньги при встрече в воскресенье. И что потом? Насколько ценна для меня работа?

Сезон продлится еще три с половиной месяца. Найти работу, которая даст мне такой же заработок с таким графиком я не смогу, это бесспорно. Найду ли что-то близкое? Получится ли? Сейчас все более-менее подходящие вакансии заняты студентами.

До сезона курсовых еще почти полгода, раньше ноября народ не очухается. Хватит ли нам запаса дожить до осени?

Я тяжело вздыхаю и грею руки о кружку с чаем. Холодно. Но на улице лето, поэтому мороз по коже не от ветра и не от ночной прохлады. Просто я не знаю, что делать. Согласиться на условия Сергея мне видится унизительной слабостью. Но отказаться значит вступить в борьбу, где я заведомо слабее. И где может пострадать моя Элька. А ведь я ей обещала, стоя у свежих могил обещала, что мы будем вместе и все будет хорошо.

Мне хочется выпить, но алкоголя в доме нет. Я так и не могу принять решение, откладываю его и буду откладывать до самого последнего момента. Просто беру лист бумаги, уголь и начинаю рисовать. Сначала контуры, схематичные линии. Потом комкаю лист и выбрасываю. И снова, и снова.

Пью крепкий кофе, проверяю Эльку, но она крепко спит.

К черту все. К черту, даже если он у побегушках у этого Сергея!

Потом снова бесконечные метания по комнате. И сна ни в одном глазу. И уже под утро я беру новый лист, чуть мешкая, расстегиваю рубашку и встаю перед зеркалом.

Да, я слишком слабая, чтобы бросаться в битву с ним.

Но может, смогу быть достаточно хитрой, чтобы проиграть на своих условиях?

***

На коленях стоит красивая молоденькая секретарша. Новенькая, он взял ее на той неделе. Рыжая такая, крашеная, конечно, но зато не путает Австрию с Австралией, как предыдущая, которая чуть не отправила его на рандеву с кенгуру. И сосет хорошо, с удовольствием.

Надо бы расслабиться, старается девка, бонусы отрабатывает. Горячий язычок порхает по напряженному члену, а сверху открывается вполне приятный вид на ложбинку меж полных грудей.

Сергей ее еще не трахал, оставил на десерт. Трахнет в пятницу вечером, заодно откроет бутылочку вина, привезенную недавно приятелем из Франции, закажет сырную корзину и как следует отдохнет. Сейчас еще утро вторника, а он уже представляет, как тошно будет возвращаться домой на целые выходные.

Снова работать не вариант, от работы дохнут кони, а мужчины под сорок не просто дохнут, а ловят инфаркты и инсульты. На тот свет он не стремится, рано еще. Так что как-то придется себя занимать.

Или, может, в отель? И рыженькую с собой. А к рыженькой еще Ольгу из салона, она способна завести любую скромницу.

А еще можно махнуть в Европу, только хрен оставишь и дом, и ремонт и Костю.

Он вдруг ощущает, что готов кончить, закрывает глаза и…

Как наваждение в памяти всплывают другие волосы, не такие яркие, каштановые, мягкие и растрепанные. Другие губы, другая кожа. Запах и стоны. Оргазм вспыхивает ярко, почти больно. Сердце с силой бьется в груди.

Сергей открывает глаза. Рыжая довольно улыбается, думая, что постаралась сегодня. Как хоть ее зовут-то?

– Ты пробовала когда-нибудь втроем?

Страх. Тоже наркотик своего рода. Страх и секс – популярный коктейль, так что на глубине очаровательных зеленых глаз рыжей горит огонек любопытства.

– С девушкой, – уточняет он.

– Нет…

– В пятницу попробуешь. Можешь идти.

Она наспех собирает волосы в хвост, забирает грязную чашку из-под кофе и уже идет к выходу, как вдруг Сергей ее окликает:

– Знаешь, что… вызови-ка Савельева.

– А кто это?

– Да так. Уборщик один. Позвони завхозу, пусть пришлет.

Еще одна чашка крепкого кофе. На работу не стоит. Ладно, будет день безделья, завтра отыграется на совещании.

Через минут сорок в дверь робко стучат. Надо же, как растерял прыть и наглость. Почти год ишачит, и еще столько же впереди. Нет, все-таки он к этому поганцу слишком добр. Лет двадцать назад за подобное топили, предварительно залив ноги в тазу бетоном. А сейчас всего лишь полы моет, да еще и не с самой плохой зарплатой.

Ничтожество.

– Ну, – Сергей не счел нужным оборачиваться, – как работается?

– Нормально. – Савельев мнется, не знает, куда себя девать.

– Зарплата как? Питание? Расходники выдают?

– Да, Сергей Васильевич, нормально все.

– Ну и славненько. Расскажи-ка мне про девчонку.

Он спиной чувствует, как парень замирает. Он прекрасно все понял, но еще делает вид, будто не припоминает. Значит, еще что-то есть внутри. Только не плевать ли, что там тлеет. После того, что он сделал, девка его не простит.

Дурак, так просрал свой шанс. О любви Сергей не знает ничего, ровным счетом. Только о сексе, удовлетворении потребностей, какие вообще только могут быть у человека. Но уж за слабую, за девчонку, зависящую от него, пусть она последняя блядь и стерва, он все равно будет стоять до последнего. А этот отдал, как игрушку. Мол, я бы и сам поиграл, но раз ты старше, сильнее, богаче, то возьми, только не бей.

Если бы грудью закрыл ее, легко бы отделался, придурок.

– Не прикидывайся дауном, девка твоя, которую я трахнул, что о ней знаешь?

– А з-зачем вы…

– Да бля, Савельев, почти год работаешь, а еще не уяснил, что на мои вопросы надо отвечать? Тебе мама в детстве не говорила "закрой рот и ешь суп"? Вот я тебе сейчас говорю: закрой хлебало и отвечай на вопрос.

Он сглатывает и отводит глаза. Трус. Красть смелости хватило, а отвечать за последствия уже увы.

– Женька она… Женя Липаева. Живет на проспекте Победы, дом два, квартира семнадцать. Воспитывает племяшку, Элинку.

– Одна воспитывает?

– Да. Там все погибли в аварии. Она была студенткой. Забрала ребенка, оформила опеку и воспитывает. Там сложная ситуация, у девочки из родственников только дядя-наркоман. Устроил из квартиры притон, на юристов денег не было, даже не знаю, что там сейчас.

– И где она?

– Я не знаю, мы же не…

– Да все ты знаешь, – морщится Сергей. – Говори.

– А вы что…

– Блядь, Савельев, я тебя сейчас пепельницей отмудохаю, не трать мое время.

– Я правда не знаю! Она в парке работала… в начале лета. Рисовала. Она на архитектора училась и школу художественную заканчивала. А сейчас работает, курсачи пишет и в парке рисует.

– Свободен, – бросает он.

– Да, Сергей Васильевич.

Даже смешно становится: из кабинета вываливается жопой вперед, как из покоев султана. Зато теперь понятно, чего эта Евгения на такого позарилась. Для девки с ребенком она почти отхватила себе неплохую партию.

Он вдруг поднимается, сам до конца не осознавая, что будет делать. Достает мобильник.

– Рома, машину подай мне ко входу. За руль сам сяду. Быстро давай.

И впрямь в парке. Рисует какую-то муть, сосредоточенно так, будто шедевр ваяет. И получает за него пару сотен. Да-а-а…

Вообще картинка простая, как лимон. Девка, симпатичная за счет молодости и невинности (если вообще была и впрямь девственницей, когда они встретились), плюс простота на контрасте с разрисованными шлюхами дает нехилый плюс. Одета бедненько, в футболку и шорты. Длинные стройные ноги вытянула на бордюр, откинулась на спинку стула, отчего грудь соблазнительно приподнялась.

Несмотря на то, что меньше часа назад Сергей отпустил рыженькую, он вдруг чувствует, как напрягается член. Определенно эта Евгения привлекает внимание, волнует. Особенно тем, что ему не нужно представлять ее обнаженной, этот образ стоит перед глазами, словно и не прошло столько времени. Достаточно лишь представить, как он разводит ее ноги, кусает полные губы и вбивается в тело, вырывая у нее сладкие стоны.

Придется признать: эта Евгения его зацепила. Надо же, почти не вспоминал дурочку, а тут накрыло.

Еще несколько минут он смотрит на нее, до тех пор, пока не подходят новые клиенты: мама с дочкой. Девочка садится на стул, а мать уходит бродить по торговым лоткам, коих в парке как грязи.

Мгновенно в голову приходит идея.

Он поиграет. Совсем чуть-чуть, чтобы еще раз ощутить ее трепет, заставить показать ему плавные линии тела и немножко встряхнуть душу.

Это как наркотик: сопротивляться просто бесполезно.