Мы прошли через одну дверь, потом через другую. Я никогда прежде не видела таких домов. За неприметным фасадом начинался мощеный двор, в глубине которого виднелся внушительный особняк, скрытый от посторонних глаз. Посреди двора стояла полуобнаженная каменная женщина с округлыми бедрами. В руках она держала кувшин.
Вся в слезах, я шла следом за учительницей.
Не могу сказать, что произвело на меня самое большое впечатление. Хрустальная люстра с подвесками, бархатные шторы, китайские вазы, канделябры, античные статуэтки на каминной полке, шелковые ковры или рояль.
Колетт увидела меня первой, подбежала и обняла. В воздухе витал запах табака и туалетной воды.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она, явно обрадованная моим появлением. На ней был атласный халат, в одной руке она держала бокал шампанского, а в другой сигарету, которую положила, чтобы погладить кота. У диванчика ее ждала женщина постарше с колодой карт в руках. Высокая брюнетка с величественной осанкой, изящными руками, идеальной прической и несколькими морщинками в уголках глаз. Она была похожа на королеву.
– Это Роза, – представила меня мадемуазель Тереза.
Королева устремила на меня взгляд, выпустив облачко дыма.
– Роза, – продолжила учительница, – это Мари-Клод.
– Вера, – поправила ее та, не сводя с меня глаз.
– Вера, – повторила учительница.
Лиз, я в жизни не видела ничего прекраснее, чем эти две женщины в гостиной. Эта сцена напоминала картину какого-то великого художника. Каждая деталь композиции казалась тщательно продуманной. Ткани, формы, оттенки. Все перекликалось друг с другом в удивительной гармонии. Румянец на щеках был отражением пламени в камине. Зеленые глаза Колетт светились перламутровым блеском, как нитка жемчуга на шее королевы.
Растрепанная, хромая, с опухшими глазами, в поношенном платье, я чувствовала себя уродиной. В этой гостиной все было пропитано изысканностью и негой.
– Не знаю, что тебя сюда привело, но мы тебе рады, – продолжила учительница.
– Спасибо, мадемуазель Тереза, – всхлипнула я.
– Уже поздно, поговорим завтра. Я попрошу Люпена подготовить для тебя комнату.
Она позвонила в серебряный колокольчик, – ах, этот колокольчик, Лиз! – и вошел мужчина с подносом в руке. На подносе стоял восхитительный, потрясающий своей изысканностью чайник.
– Люпен, это Роза.
Я вскрикнула. Думала, умру на месте, так напугало меня его лицо. Чернее ночи, чернее тени, чернее пропасти, поглотившей Альму. Его ладони были размером с мою голову, а моя голова еле доставала ему до пояса. Гора, скрещенная с деревом какао. Он улыбнулся, обнажив ряд зубов белее молока. А затем потусторонним голосом спросил, не желаю ли я чаю.
Я открыла рот, но не могла издать ни звука.
Колетт расхохоталась, а затем, обняв Люпена, подняла свой бокал.
– За Розу! – сказала она.
Так я попала в дом мадемуазелей.