Палома

22

– С мамзель Терезой все просто, ее все знали, – объяснила Бернадетта. – Она приехала вместе с мужем еще до войны, никто толком не знает откуда. Разговаривала только с детьми, особенно с самыми бедными, и была похожа на святую, проповедующую с мелом в руке.

Я улыбнулась.

– С муженьком ее ужиться было непросто, он вроде был охоч до женщин, а кое-кто говорит, что и до мужчин… так или иначе, он от нее ушел. Похоже, они…

Бернадетта оглянулась и понизила голос:

– Они развелись.

Я потрясенно распахнула глаза. Развелись? Бернадетта сокрушенно покачала головой.

В те времена, Лиз, разведенных непременно причисляли к распутным женщинам. Глядя на мадемуазель Терезу с ее белоснежными волосами, длинными плиссированными юбками и блузками, застегнутыми до самого подбородка, в это невозможно было поверить.

Бернадетта поднесла к губам бокал, смахнула со стола несколько крошек и продолжила:

– А дальше, месяцев тому эдак девять, мамзель Вера и Колетт приехали на ихней машине, с Марселем за рулем. Ей-богу, как сейчас это помню, коровы и те обалдели. Марсель, конечно, урод, зато женщины так хороши, что и вообразить невозможно. Мужчины начали было свистеть, но угомонились, как только из машины показался Люпен. Старик Пейо поднял крик – решил, что уже помер и видит Сатану!

Она взглянула на часы. У нас еще оставалось немного времени до мессы.

– Они привезли с собой кучу вещей – сундуки, коробки, лампы, мебель, ковры – и купили этот большой дом, а мамзель Тереза поселилась вместе с ними. Три недели кипела работа, обустраивались с размахом. Марсель объявил, что нужны каменщики, маляры, прислуга и что хозяйка отнюдь не скупится при оплате. Через три дня меня взяли на работу. Дом превратился во дворец.

Бернадетта встала, взяла несколько бобовых стручков и стала их лущить.

– Ну, и что дальше? – я ловила каждое ее слово.

– А что дальше? Люпен показал мне, как накрывать на стол, растолковал, какие блюда любит мамзель Вера, и взял с меня страшную клятву, что я не стану болтать о том, что тут происходит.

Я дрожала от волнения. История захватила меня.

– Люпен сказал тебе, зачем они приехали?

– Он сказал, что мамзель Вера получила наследство. Видать, она решила им воспользоваться. И правильно сделала, где это видано, чтобы за катафалком тащили сейф? Колетт искала работу, и я рассказала ей про мастерскую. Был конец лета, сезон вот-вот должен был начаться.

Я задумчиво отправила в рот кусок хлеба. Взять и приехать сюда жить, надо же! Бернадетта оторвалась от своих бобов, ее глаза заблестели.

– Однажды вечером я слышала, как мамзель Колетт разговаривала с Люпеном о цирке, в котором он раньше работал.

– В цирке? – застыла я с набитым ртом.

– В цирке.

Бернадетта осталась довольна произведенным эффектом.

– Его нашла там мамзель Вера. Он выполнял силовые номера или что-то в этом роде. Мамзель Вера решила, что он очень красивый, и они вместе уехали.

– Даже так?

– Даже так.

Во всем этом не было ни логики, ни смысла. Хотя, если задуматься, этот дом сам по себе напоминал цирк под управлением учительницы и кучки эксцентричных артистов с пристрастием к бутылке.

Бернадетта помрачнела.

– Мой Робер не хотел, чтобы я здесь работала. Он говорил, что мамзель Колетт чаще ложится в постель, чем коза машет рогами, и что они для меня неподходящая компания.

Наступила тишина. Был слышен лишь звук бобов, падающих в миску.

Бернадетта заговорила о своем замужестве, далеко не сказочном. У старины Робера была тяжелая рука, но кухарке и в голову не приходило жаловаться. Так уж было заведено, и с этим просто надо было смириться.

Пробили часы, напоминая, что пора отправляться на мессу.

Рассказ Бернадетты только распалил мое любопытство. Учительница. Мадемуазели. Шампанское и Молеон.

Вскоре я узнаю больше. И поблагодарить за это нужно будет не Бернадетту, а попугая.