Паломничество на Синай

Святая Екатерина

Белая мраморная рака в алтаре храма Преображения хранит мощи великомученицы Екатерины. К ним можно подойти и из придела Синайских мучеников, поставить свечу в желобок с песком, протянутый вдоль подножия раки с крестом на стене и двумя ланями по его сторонам: Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!

В первые же дни мне показали и серебряные кованые раки, похожие на саркофаги. На крышке одной из них — чеканное изображение фигуры святой в рост, а на круглых щитах по стенкам — пространная надпись, сделанная литыми позолоченными буквами и повествующая о том, что в 1689 году «великие Государи цари Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич и великая Государыня Софья Алексеевна… известие приемше от присланного к нам из оныя святыя горы от Преосвященнаго архиепископа Иоанникия архимандрита Кирилла, яко оное святое тело не имать сребреныя раки, тем же воусердствовахом и царским нашим желанием взжелахом тощне оному святому телу сию сребряную и позлащенную раку из нашея царския казны…» Эту раку, вместе с четырьмя сотнями голландских червонцев и жалованной грамотой от названных Великих князей, и привез на Синай архимандрит Кирилл, ездивший «бити челом» о разрешении на сбор милостыни в российских пределах. Другая рака, тоже привезенная в дар от русской царственной фамилии в 1860 году, выглядит еще роскошней. Рельефная фигура святой Екатерины на крышке позолочена, в овалах на боковой поверхности златокрылые ангелы несут ее тело на вершину горы. Раки украшены драгоценными камнями, богатой и сложной чеканкой. Но мощи так всегда и оставались в строгой и изящной мраморной раке, в которой хранится небольшой серебряный ковчежец с главой и десницей великомученицы. В прежние века драгоценные дары русских Государей монахи скрывали от взоров арабов, разграбивших многие сокровища обители, позже одну раку приспособили для хранения старинных облачений. Но главным в этом выборе, вероятно, было соответствие простой древней раки аскетическим вкусам братии и ее удачное расположение между алтарем и доступной всем частью храма.

Памяти святой посвящено и множество икон. Самая маленькая из них написана на округлой створке раковины из Красного моря. Самая большая размещена справа от образа Спасителя в иконостасе XVII века замечательного письма Иеремии Критянина. Святая Екатерина изображена сидящей на троне, корона и красное одеяние символизируют царственность ее происхождения, а также кровь и увенчание мученичества; раскрытая книга, циркуль, длинное перо в руке — знаки ее премудрости, колесо с зубьями — орудие пытки. У нее высокое чистое чело, правильные и несколько утонченные черты, длинные брови; глубокий взгляд обращен к Распятию. Великолепна мантия, накинутая на ее плечи, похожая снизу на горностаевую, а сверху расшитая золотыми цветами по темно-зеленому бархату, — символ одеяния славы, пересекающиеся ниже груди концы пояса напоминают монограмму Христа. На заднем плане — гора Синай, объятая пламенем, с фигуркой Моисея на вершине, и гора святой Екатерины.

Несколько икон, различных по композиции, выразительности и мастерству, по времени — начиная от XIII века, в этом явлении торжествующей красоты подвига, а иногда в чертах и деталях, подобны друг другу. Но есть одна неповторимая икона, до сих пор мало замеченная. Она написана испанским мастером и является даром монастырю Каталонского консула в Дамаске. Некоторые цветные репродукции датируют ее XVI веком; альбом-путеводитель, изданный монастырем — XV веком; а наш исследователь Синайских памятников В. Бенешевич, посетивший монастырь в начале этого столетия, называет точную дату, когда она была принесена в дар — 1387 год. Остановившись перед этим образом в первый раз от неожиданности и удивления, я часто к нему возвращалась.

На светлом золотисто-бежевом фоне высокой иконы, треугольником срезанной в верхней части, написана в рост тонкая, нежная девушка. Пленителен наклон ее коронованной и обведенной светлым нимбом головы под золотыми волнами волос, собранных сзади, похожими на драгоценное обрамление склоненного лица, открытой шеи. Пленителен мягкий овал лица, взгляд светло-ореховых глаз из-под едва намеченных бровей, маленький рот. Женственно легка и слаба рука, опирающаяся на зазубренное колесо пытки, и другая, держащая перо в тонких пальцах. Фигурка задрапирована в синюю ткань с разбросанными по ней красными цветами, слегка распахнутую на облеченной в красное талии и груди. Женственность, очарование, нежность — художник видел этот образ с высокой и чистой влюбленностью, очень высокой и чистой, но непозволительной в иконе. В ее красоте душевное преобладает над духовным, живое чувство — над канонической сдержанностью. Образ выступает из плоскости иконы и готов превратиться в живописный портрет, но удерживается на грани. Может быть, его нельзя поставить в иконостас рядом со Спасителем, но и взгляда не оторвать… И перед этим образом ты вспоминаешь, что кроме блеска увенчанной славы есть в мученичестве и кровь, и смертное страдание разрываемой плоти, как есть они и в подвижничестве, и в обыденной жертвенности монашества.

— Простите, я боюсь оскорбить ваши религиозные чувства, но, если быть честным, я не могу читать жития святых, — признавался молодой художник, искавший веры на Святой земле. — Те, кто их пишут, задаются целью показать, что все мученики торжествуют в самые часы казни. Их четвертуют, а они произносят многословные риторические обличения… лютые мучители скрежещут зубами от бессилия, палачи вместе с жертвами спешат в костер… А им ничего не больно, ничего не страшно, их ни огонь не жжет, ни расплавленное олово не плавит, ни хищные звери не едят… Что это — условность жанра или просто плохая литература? Может быть, три века назад это годилось для благочестивого чтения поселянина, а наш современник в это не поверит, да и читать не станет. Христос принял позорную смерть на кресте, да? — по-зор-ну-ю… Он до кровавого пота молился в Гефсимании, чтобы чаша сия миновала Его… В это я готов поверить… Вспомните наших последних мучеников, концлагеря, как там умирали миллионы людей — от голода, пыток — безмолвно и бесславно, а палачи до сих пор лежат в мавзолее или совсем поблизости в Кремлевской стене, ограждающей нашу государственность… Должна же благочестивая условность хоть как-нибудь соизмеряться с реальностью?

Литература, конечно, есть хорошая и плохая, и благочестивая назидательность редко совмещается с художественной силой и достоверностью. Потому ли, что это разные дары — творчества и веры? Потому ли, что пишущие о мученичестве не обладали опытом мученичества? А те, кто им обладал, редко оставались в живых и еще реже писали о своих страданиях. Душа, прошедшая через смертные муки и милостью Божией избавленная от них, не хочет к ним добровольно возвращаться.

Но есть свидетельства, которые могут стать как бы ключом к жанру. Однажды обретя такой ключ, ты сможешь потом открывать потайную дверцу, когда захочешь, и проходить сквозь условность — в достоверность. Для меня этот ключ нашелся в «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», собранной архимандритом Серафимом Чичаговым, впоследствии мучеником.

Вот святой Серафим пошел с тремя сестрами в пустыньку, благословив их идти впереди. «Идем это мы лугом… Трава зеленая, да высокая такая… оглянулись, глядим, а батюшка-то и идет на аршин выше земли, даже не касаясь травы. Перепугались мы, заплакали и упали ему в ножки, а он и говорит нам: «Радости мои! никому о сем не поведайте, пока я жив…»

Другая запись — рассказ старицы Дивеевской обители о том, как святой кормил из своих рук медведя. Или известный рассказ Мотовилова о том, как явился ему святой Серафим в Фаворском свете, дав испытать блаженство будущего века и озарение благодатью… Один из таких рассказов о том, как батюшка угощает гостей малиной с куста, вдруг выросшего в углу келейки, тоже давая им вкусить от плодов рая, — Серафим Чичагов заканчивает словами: «…Для убеждения во всем этом необходимы подлинные выражения и описания участников событий, которые поэтому и приводятся здесь в точности». Все в этих рассказах за пределами реального и все несомненно, потому что обладает самоочевидной достоверностью пережитого. И душа исполняется трепетом, сокрушением, радостью, узнавая в них, как поется в Пасхальном каноне — иного жития вечного начало, касаясь светоносной ткани этого жития…

Но представим, что воспоминания эти только повторяются из уст в уста пять веков, пятнадцать… И вот их излагает коптский монах, не видевший ни преподобного Серафима, ни зимнего леса, ни медведя. Возможно, чтобы сделать события понятными для своих слушателей, он заменил бы сосну — пальмой, а малину — финиками, медведя — леопардом; искренне желая возвеличить святого, переоблачил бы его из старенького балахончика в златотканный гиматий; речь его расцветил бы привычными оборотами византийской риторики, и, не найдя перевода слова «колода», посадил его на некое подобие трона… Что осталось бы от жития? Именно то, что мы часто читаем в пересказах подвигов древних мучеников и святых. Как же с этим быть? Не отвергать жития за недостоверность изложения, и помнить, что невозможное человеку возможно Богу.

Святая Екатерина происходила из греческого царского рода и жила в начале IV века в Александрии. С юности читала она не только поэтические творения Гомера и Вергилия, но и философские труды Платона и Аристотеля, и это подготовило ее ум к восприятию глубин христианской догматики. Епифаний Кипрский утверждал, что она родилась на его острове, посещала святые места и перед яслями Спасителя в Вифлееме посвятила себя Христу. Когда это обращение совершилось, в Александрию прибыл римский император Максимин, устроив торжество с кровавыми жертвоприношениями языческим идолам. В ревности о Боге Истинном девушка обратилась к императору и народу со свидетельством о Христе и после пыток была публично казнена.

Рассказ об обретении ее мощей приводит первый русский паломник, описавший путешествие на Синай, священноинок Варсонофий: «И лежало тело ея на святой горе больше трех сот лет, никому не видимо, дондеже проявил Господь Бог святому старцу в Раифском монастыре: на высоце горе лежат мощи; и повеле мощи ея положити во святей церкви, монастыре святые горы Синайския. И пошед же старец во святый монастырь Синайский, и сказа им и глаголющим между собою: где есть высокая гора? И отпустиша священницы и клирики со всеми кандилы, со свещами на взыскание, отпустиша их по числу восемь. И егда изыдоша из монастыря и недоумеющимися им, куда пойти, срете их святый ангел в монашеском образе и рече им: аз вем путь к высоким горам. И поведе их ангел. Егда возведе их на гору высокую, идеже лежат мощи святыя Екатерины, и невидим бысть от них. Святии же отцы с радостию и со страхом взяша святыя мощи великия мученицы Екатерины и несоша во святый монастырь Синайский и с псалмы и песнями, и положиша в велицей церкви близ святаго престола на правой стране, идеже и доныне лежат».

Местное предание сохранило еще один эпизод: когда отцы измучались от жажды и чуть не решили вернуться, они увидели голубицу, пьющую из скрытого между камнями источника, — до сих пор его называют Голубиным.

Уже с IV века началось почитание святой. Служба в ее честь составлена в глубокой древности. В средние и близкие к нам века святая стала одной из самых почитаемых в Европе: об этом говорит и множество икон, храмов в честь мученицы и распространенность ее имени в христианских странах.

Паломники католического Запада совершали свой дальний путь исключительно для того, чтобы подняться на Синай и гору Святой Екатерины и поклониться ее мощам. Сам монастырь оставался им чуждым: до XVI века они останавливались в особых келлиях со своей часовней. Поток западных паломников со временем изменил даже название монастыря Неопалимой Купины, и только базилика Преображения сохранила древнее имя, соединяя времена закона, дарованного чрез Моисея, и благодати и истины, которые произошли чрез Иисуса Христа. В них продолжается житие святой Екатерины, как длятся жития всех святых после окончания земного срока их благодатного служения.

Через несколько дней после меня в монастырь прибыло около ста паломников из Греции. За литургией пели с хором, все причащались. Братия радовались:

«Сегодня у нас, как Пасха…» После богослужения вынесли столик, покрытый парчой; с амвона сошел архимандрит Адриан с серебряным ковчежцем, предшествуемый дьяконом с кадилом. Открыли тяжелую крышку; горело много свечей, благоухал ладан, дымок поднимался по солнечному лучу. Служили молебен и хором пели «Святая великомученица Екатерина, моли Бога о нас». Паломники совершали земные поклоны перед святыми останками и прикладывались к ним. И я благоговейно коснулась губами потемневшего от времени чела мученицы, и из руки старца Адриана получила колечко с ее именем — благословение монастыря.