Память крови

Глава шестая ИСАДСКИЙ УБИЙЦА

Собирался Евпатий Коловрат в путь-дорогу на Черниговщину, когда Петров день миновал и справили рязанцы летний праздник — братчину. Верхушка лета прошла, кончились летошние хороводы и пляски, попили медовухи в хмельную ночь рязанцы, когда сооруженного из соломы Ярилу сжигают — повернуло, мол, лето к закату, пошло твое, Ярила, время к зимушке-зиме. Тут идет главная крестьянская работа: жатва, молотьба, хлопот полон рот, до Семенова дня хватит, до «бабьего» лета.

Трудились на полях земли Рязанской люди русские, а Евпатий Коловрат с малой дружиной и князем Ингварем Ингваревичем спешил к Быстрой Сосне: от реки начиналось княжество Черниговское.

Еще никто не ведал о злой силе, что готовилась навалиться на Русь. Убирали люди добрый урожай, приветливо встречали дружину младшего брата князя Рязанского и Коловрата, потчевали их чем бог послал. Вестники грядущего несчастья опускали глаза, томило сердце при виде не ведающих ни о чем земляков. До времени князь Юрий не разрешил беспокоить народ, считая татар еще далеко, ожидая вестей от Ивана, оставленного вместо Евпатия на рубеже. Иван доносил, что Бату-хан стал лагерем в Диком Поле, за Воронежем, но границу не перешел.

«Авось, и обойдется, — думал князь Юрий, — пронесет стороной…» Силы он тем временем собирал. Всех удельных князей созвал в Рязань, за подмогой отправил в Чернигов и во Владимир.

Пересекли Быструю Сосну, повстречали черниговский дозор. Головной воин дозора отправил в стольный град гонца о пожаловавших гостях к князю Мстиславу Глебовичу, путникам предложил отдохнуть в доме посадника в городке Елец, что стоял неподалеку от устья Быстрой Сосны.

Вечером, когда после доброго потчевания от щедрот посадниковых Евпатий и князь Ингварь остались вдвоем, Коловрат спросил:

— Слыхал я в Рязани, как сказывал половецкий перебежчик из орды, будто есть у Бату-хана толмач из русских, из рязанских земель человек. Он и ведет татаровье к нам, показывает путь-дорогу. Ужель такое возможно, князь Ингварь?

— Знаю про то, Коловрат. А еще передавал со своим посланцем сотник Иван, будто предатель тот княжьего рода. Ежель последнее верно, то, сдается, известен он мне.

— Кто же это?

— Братоубийца, печать на нем каинова… Князь Глеб Владимирович. Вот кто.

— Неужто он? — воскликнул Евпатий Коловрат. — Говорили, будто бежал Глеб к половцам, к хану Барчаку пристал, а потом и исчез вовсе. Ан вот где объявился.

Коловрат и князь Ингварь были мальчишками, когда двадцать лет назад в селе Исады свершилось неслыханное злодеяние. В 1216 году скончался последний из старших Глебовичей — князь Роман. Рязанские Владимировичи, братья Глеб и Константин, собрали в Исадах сход всех удельных князей, чтоб рассудить княжьи уделы. Большой пир устроили для собравшихся гостей Владимировичи в своем шатре. А до того времени князь Глеб стакнулся с ханом Барчаком, заручился его поддержкой.

Пошла по кругу братчина, и едва рязанские князья сделали по глотку, как ворвались в шатер люди Глеба и Константина, а также половцы — головорезы Барчака, перебили всех князей с их близкими. Извели каины и родного брата своего, Изяслава: он противился братоубийству. Убили они и двоюродных братьев: князя Кир Михаила, князей Ростислава и Святослава Святославовичей, Романа и Глеба Игоревичей. Уцелел от избиения лишь отец нынешнего князя Рязанского — Ингварь Игоревич. Предшественник Верилы, летописец рязанский Опака, в крещеном имени Андрей, записал тогда, в лето 6725 от сотворения мира[11], в Ильин день:

А Ингварю Игоревичу суждено было уберечься от участи сродников.

Вся земля Рязанская ополчилась на подлых злодеев. Князь Ингварь настиг убийц в верховьях реки Прони. Не помогла им и половецкая подмога Барчака. Константин в бою на Проне был убит, а разгромленный начисто Глеб «беглаша половци». И вот объявился каин в стане злейшего для Русской земли врага.

— Может быть, это и другой кто? — прервал затянувшееся молчание Евпатий.

— Хорошо б, коли так. Позор превеликий, когда не просто человек, а княжеской крови вступает в сговор с врагом родной земли.

— Простому в таком деле позор не меньший.

— Тебе-то не понять по роду твоему, Евпатий, — сказал князь Ингварь Ингваревич. — Не сердись, воевода, мы все тебя любим, знаем и верность твою, и отвагу безмерную, и силушку небывалую. Да только надо родиться князем, чтоб понимать такое, как то, о чем я сказал сейчас.

— Спать надо, — ответил Коловрат деланно равнодушным тоном, пытаясь за равнодушьем скрыть обиду. — Пойду на людей взгляну, как отдыхают, да лошадей проверю.

Он согнулся у притолоки, чтоб пройти, по обыкновению пригнулся, как делал Коловрат почти у каждого порога, и, открытую уже дверь придержав, обратился к Ингварю Ингваревичу.

— Может, ты и прав, князь. Только окажется если, что тот толмач и советник Бату-хану есть князь Глеб, душегуб исадский, я сам его в битве мечом достану и рассеку наполы. С этим разуменьем лучше любого князя справлюсь. Ты уже не обессудь, Ингварь Ингваревич. — Сказал так, снова согнулся, то ли князю, то ли двери честь оказал, и вышел.