Пан Тадеуш

О чём ещё на улицах парижских

Мечтать мне среди лжи, обманов низких.

Утраченных надежд, проклятий, споров

И сожалений поздних и укоров?..

О, горе нам за то, что на чужбину

Бежали мы в суровую годину!

Куда ни шли — тревога шла за нами,

Все встречные казались нам врагами,

Сжималась цепь тесней [2], бряцала глуше,

Как будто бы звала отдать и души.

Мир затыкал от наших жалоб уши,

Меж тем из Польши доносились стоны,

Как похоронные, глухие звоны,

Желали сторожа нам смерти чёрной,

Могилу рыли нам враги упорно,

А в небесах надежда не светила.

И дива нет, что всё для нас постыло,

Что, потерявши в долгих муках разум,

Накинулись мы друг на друга разом!

Хотел бы малой птицей пролететь я

Те бури, грозы, ливни, лихолетье,

Искать погоды, веющей прохладой,

И вспоминать свой домик за оградой…

Одно лишь счастье нам дала чужбина —

Сидеть порой с друзьями у камина

И, запершись от суеты и шума,

К счастливым временам вернуться думой:

К отчизне светлой, к юности невинной

.Зато о крови, лившейся рекою,

О Польше, раздираемой тоскою,

О славе, что ещё не отгремела, —

О них помыслить и душа не смела!

Под тяжестью народного удела,

Пред родиной, распятой в крестной муке,

И мужество заламывает руки.

Там в горьком трауре мои собратья

И воздух тяжелеет от проклятья,

В ту сферу страшную лететь боится

И буревестник — грозовая птица!

Мать Польша! Предали тебя могиле, —

И в муке о тебе не говорили…

Ах, чьи уста похвастаться могли бы,

Что ими найдено такое слово,

Которое развеет мрак былого,

С души поднимет каменное бремя,

Глаза раскроет, что сковало время,

И слёзы, наконец, польются снова,

Века пройдут, пока найдётся слово!

Когда ж от львиного рычанья мести,

При громе труб падут враги на месте,

Когда их крики возвестят народу

Желанную и жданную свободу,

Когда орлы родные с громом славы

Домчатся до границы Болеслава [3],

Упьются вражьей кровью в изобилии,

И, наконец, насытясь, сложат крылья —

Тогда, увенчаны листвой дубовой,

Уже без снаряженья боевого,

Герои к песням возвратятся снова,

И над судьбой отцов заплачут сами

Печальными, но чистыми слезами.

Нигде не жданные, что мы встречали?

Во всей вселенной —лишь одни печали!

Но сохранился в мире край, однако,

В котором счастье есть и для поляка —

Край детских лет, с надеждами и снами;

Как первая любовъ, он .вечно с нами!

Не омрачён тоскою сожалений

И не отравлен ядом угрызений,

Незыблем он среди других явлений!

О, если б сердце улететь могло бы

В тот край, где я не знал ни слёз, ни злобы!

Край детства, где бродили мы по свету,

Как садом, собирая первоцветы,

Топтали белену, когда встречали,

Полезных трав совсем не примечали!

Тот край счастливый, небогатый, тесный

Был только наш, как божий — поднебесный!

Всё в том краю лишь нам принадлежало.

Всё помню, что тогда нас окружало;

От липы той, что пышною короной

Давала тень, до гнёзд в листве зелёной,

До быстрого ручья, овражка, клёна

Всё было близко нам и всё знакомо,

Вплоть до соседей, живших подле дома!

Те земляки навек остались с нами

Единственными верными друзьями

И нашими приверженцами в Польше!

Кто жил там? Мать, сестра, а кто же больше?

Приятели. Когда мы их теряли,

Как долго их соседи вспоминали,

Как тосковали горько, неустанно!

Там крепче был слуга привязан к пану,

Чем, муж к жене привязан на чужбине,

Там сабля дорога была мужчине,

Как сын отцу; о псе грустили втрое

Сильней, чем здесь тоскуют о герое!

Меж тем друзья-приятели былого

Роняли в песню мне за словом слово,

Как журавли, когда из синей дали

Над замком чародея пролетали

И крики мальчугана услыхали,

По пёрышку на землю уронили,

И смастерил малыш из перьев крылья!..

Дожить бы мне до радостного мига,

Когда пойдёт по сёлам эта книга, —

Чтоб девушки за пряжею кудели

Не только бы простые песни пели

Про девочку, что скрипку так любила.

Что и гусей для скрипки позабыла,

Про сиротинку, схожую с зарёю,

Что птиц гнала вечернею порою, —

Чтоб взяли девушки ту книгу в руки,

Простую, как народных песен звуки.

В далёкой юности мы для забавы,

Под липою густой читали главы

Сказаний про Юстину и Веслава [4];

А за столом широким, деревянным

Нередко эконом садился с паном,

И не мешали чтению, порою

Нам объясняли то или другое,

Хваля хорошее, простив дурное.

И ревновали мы поэтов к славе,

Которая гремит в лесу и в поле,

Хотя не увенчал их Капитолий [5], —

Милее пышных лавров для поэтов

Девичий дар — венок из первоцветов.