Панафида

IV

Все время до вечернего чая и за чаем с лица Кости не сходила его новая, многозначительная, небрежно-торжествующая улыбка. И держался он, против обычая, прямо. Панафиде говорил дерзости. Лидочка и Маня смеялись, мама сердилась. Маня была красива, как никогда. После чаю отправились за ворота, ходили в душистой теплоте по мягким от опавших цветов акаций тротуарам, -- втроем под ручку. Костя -- со стороны Мани. Ругали Панафиду, гимназических учителей, -- мужских и женских. От черненького платья Мани пахло немножко ладаном, но больше жасмином, плечико было тонкое, слегка колючее, очень теплое. Костя знал, что он выше ростом, но молчал: было не до того, очень хотелось поцеловать Маню.

Когда вернулись домой, уже было пора ложиться спать. И Костя и девочки спали вместе, в детской. Обыкновенно происходило так: сначала Костя раздевался и ложился под одеяло, потом приходили Лидочка и Маня. Прикрепляли большой шерстяной платок одним концом к стене, а другой держала Лидочка, и Маня раздевалась, как за перегородкой. Сегодня Костя, проходя в дверь детской, небрежно скользнул глазами по черным заметкам на косяке и сказал:

-- Не помериться ли нам?

-- Вчера только мерились, -- возразила Маня, -- за один день никто не вырос.

-- А вдруг! -- сказал Костя.

Встали, померились; Костя оказался выше.

-- Вот видите, -- спокойно-великодушным тоном произнес Костя, -- вырасти не вырос, а мерил-то кто? Панафида? Кто же мошенничал -- я или она?

И стал раздеваться.